Текст книги "Запретный плод"
Автор книги: Наташа Колесникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Глава 15
Допив кофе, Пустовалов промокнул губы носовым платком – салфеток он не признавал, даже когда обедал в своем офисе, брезговал. Платок скомкал, сунул в задний карман брюк, встал из-за стола, сухо кивнул официантке:
– Спасибо, Кира, все было очень вкусно.
– Пожалуйста, Валерий Ильич, кушайте на здоровье, – расплылась в улыбке девушка.
В офисе была своя столовая, сотрудники всего за сто рублей могли пообедать не хуже, чем в любом ресторане. А руководству официантки приносили обед в кабинеты. У Пустовалова рядом с кабинетом была комната для релаксации, с кожаным диванчиком, душем, холодильником и кухонным столиком. Пройти туда можно было из кабинета или из коридора, но внешняя дверь была заперта, ключ от нее имела только одна официантка, которая всегда его обслуживала. Пустовалову нужно было только сказать, в котором часу он собирается обедать, и к этому времени стол будет накрыт.
Четверо высших руководителей фирмы, главные акционеры, обедали бесплатно, да и глупо хозяевам, финансировавшим убыточную столовую (но весьма прибыльную с точки зрения организации труда, ведь работать часто приходилось допоздна и даже ночью, и сотрудников не должны отвлекать бытовые проблемы), еще и платить за обед. Но Пустовалов достал бумажник, вынул сторублевую купюру, положил на стол. Это была не плата за обед, а чаевые официантке за верность и надежность. За все остальное он платил пышнотелой красотке другой валютой.
– Большое вам спасибо, Валерий Ильич, – с поклоном сказала девушка.
Сто рублей почти каждый день были для украинской девушки неплохой прибавкой к солидной зарплате в семь тысяч рублей. А если учесть и другие приработки украинки, то зарабатывала она совсем неплохо даже по российским меркам.
Пустовалов еще раз кивнул и пошел к двери.
Обедал он поздно, в пять вечера, поэтому, когда вернулся к своему рабочему столу, за окном уже стало темнеть. Пустовалов задернул серые вертикальные жалюзи, включил настольную лампу, сел в кожаное кресло на колесиках. С минуту сидел неподвижно, размышляя о своих проблемах, потом взял трубку внутренней связи, негромко спросил секретаршу:
– Анжела, Миша Игнатов не появился?
– Конечно, Валерий Ильич, – мгновенно ответила девушка. – Сидит, ждет, я не стала тревожить вас во время обеда, это же некультурное дело.
Пустовалов чуть заметно усмехнулся. Курносая брюнетка Анжела была большим знатоком постельных дел, а вот о культурных ей лучше бы не вспоминать. Спасибо, что старалась помалкивать, когда приходили важные клиенты.
В его офисе большая часть обслуживающего персонала состояла из симпатичных девушек не более двадцати пяти лет. Для серьезных сотрудников существовал только один критерий – профессионализм, а вот секретарши, повара, официантки и даже уборщицы должны радовать глаз своей внешностью. Так он считал.
– Хорошо, Анжела, пусть войдет.
– Конечно, Валерий Ильич, он уже встал с дивана и пошел к двери.
Пустовалов положил трубку, качая головой. Прежде чем открылась дверь, успел подумать, что красота может спасти мир, если у нее мозги имеются.
Игнатов вошел, остановился у стола босса. Несмотря на невзрачную внешность, был он некогда капитаном ФСБ и не самым плохим следователем.
– Садись, Миша, – сказал Пустовалов.
– Во второй половине дня у вас была важная встреча… Анжела сказала, чтобы я работал до конца. Я понял – значит, до возвращения госпожи Стерниной домой.
– Правильно понял. И что?
– Ничего, Валерий Ильич.
– То есть? – насторожился Пустовалов. – Ты мне сообщил, что Марина выехала из дому в сопровождении домработницы, направляется в сторону центра.
– Так и есть. Вот они вдвоем полдня и колесили по Москве.
Пустовалов откинул голову на спинку кресла, закрыл глаза и так сидел, не двигаясь, примерно полминуты. Прежде чем выяснять детали, хотелось понять, что означает это странное заявление Игнатова. Марина выехала из дому в сопровождении Марии Петровны. Понятно, что разозленный Стернин приказал домработнице сопровождать дочку на съемки. Это естественно после того, что Стернин вчера узнал. А колесили по Москве – что означает?
Марина обманула домработницу? Или они сговорились и… Нет, никакой логики в их действиях он не увидел. Резко качнулся вперед, положил локти на стол, в упор посмотрел на охранника.
– Что означает – «колесили по Москве»?
– То и означает, – ответил Игнатов, выдерживая взгляд босса. – Ездили в основном по центру, заходили в какие-то магазины, продуктовые или которые шмотьем торгуют, что-то покупали и ехали дальше.
– Ты уверен, что это были они?
Игнатов с трудом подавил в себе острое желание сказать боссу все, что о нем думает. Нельзя. Слишком поздно он ушел из органов, поздно пришел в солидную фирму на солидные деньги, хоть и рядовым сотрудником службы безопасности, где что бывший чекист, что бывший бандит – разницы никакой. Потому и называл босса, который был младше его, по имени-отчеству, а тот его – просто Мишей.
– Вы ни с кем меня не путаете, Валерий Ильич?
Пустовалов понял, что перегнул палку. Опытного следователя, пусть и бывшего, подозревать в подобных ошибках по меньшей мере некорректно.
– Извини, Миша, извини. Эту работу оплачу отдельно, это просто дружеская просьба. Попросил тебя, потому что верю тебе, понимаешь? Дело-то ведь, как говорится, сугубо интимное. Так, значит, они ездили по Москве полдня, а потом?
– Вернулись домой. Накупили всего, два больших пакета тащили домой – один домработница, один госпожа Стернина. Как я понял, у них там полная демократия.
– Это верно, Марина уважает Марию Петровну больше, чем родную мать. Значит, вернулись и… все?
– Да. Это было в шестнадцать десять. Я стоял у подъезда еще полчаса, а потом вернулся в офис.
– И… никто не вышел? То есть Марина оставалась дома?
– Да. А я вернулся в офис.
– Спасибо, Миша. Я могу надеяться, что это останется между нами?
– Конечно. Водителя я сразу предупредил.
Пустовалов встал, протянул руку Игнатову. Тот вскочил на ноги, пожал протянутую ладонь.
– Еще раз спасибо, Миша. Не возражаешь, если я по этому вопросу буду советоваться с тобой? Понимаешь, друзей до черта, но дело такое щекотливое, что обсуждать его можно с надежным человеком и профессионалом.
– Конечно, Валерий Ильич.
– Отлично.
Игнатов кивнул, подтверждая свое согласие, и пошел к двери. А Пустовалов плюхнулся в кресло и, когда дверь закрылась, опустил голову на свои ладони, пальцами взлохматил аккуратную прическу.
Итак, значит, Марина не была сегодня на съемках. А она ведь играет одну из главных ролей, собственно – главную женскую. Съемочный процесс, насколько он выяснил, проходит в напряженном режиме, там все просчитано чуть ли не до минуты. И если исполнительница главной роли не является на съемку, это можно считать из ряда вон выходящим случаем.
В принципе она себе может это позволить, но вряд ли согласится по доброй воле, поскольку увлечена работой, просто наслаждается каждым днем съемки, первой в ее жизни большой ролью в кино. И пропустить может лишь в одном случае – папаша приказал. Пригрозил, что закроет к чертовой бабушке эту лавочку, если она ослушается его приказа. Он может это сделать, Иван Тимофеевич – человек старой закалки и не потерпит, чтобы на его деньги ему же и гадили.
Это логично. А режиссера может предупредить – пока останавливаю процесс, разберитесь со своим ловеласом хреновым, чтобы он и близко к моей дочке не подходил за пределами съемочной площадки, тогда и будем продолжать.
Тем более логично, что Марина не захочет подводить своих новых друзей и послушается отца, уже послушалась. Режиссер и вся его свита поймут, что угроза нешуточная, и все вместе навалятся на этого бабника. И тот даст задний ход, ему же нельзя подводить весь коллектив.
Очень умное решение принял Иван Тимофеевич. Марина, конечно, будет раздосадована поведением своего… ладно, это не важно. Съемки будут продолжаться еще месяца три, за это время она охладеет к артисту, а он, Пустовалов, будет постоянно рядом, постарается увлечь ее, развлечь, все радости ночной Москвы бросить к ее ногам. Придется поднатужиться, но эта цель оправдает все средства. И начинать нужно уже сегодня. Хотя бы с пустяка, с простого визита и букета цветов.
Пустовалов решительно снял трубку аппарата внутренней связи.
– Анжела, позвони в цветочную фирму, скажи пусть немедленно доставят в офис пятнадцать красных роз. Свежих голландских.
– Я вас поняла, Валерий Ильич. Оплата на месте? А они поверят? Может, я сама съезжу с Ренатом в магазин и…
– Ты скажи, от кого звонишь, и поменьше рассуждай! Если в течение часа цветов не будет…
– Ой, простите, Валерий Ильич. Я все поняла, я уже, уже набираю номер…
Пустовалов бросил трубку на аппарат, довольно усмехнулся.
Все получается именно так, как он задумал. И не видно проблем, которые могут помешать его замечательному плану. Теперь главное – терпение и полное внимание объекту сделки, то есть Марине Стерниной.
В телефоне послышался бесстрастный женский голос: «Абонент недоступен или временно отключен. Перезвоните позже». Марина бросила трубку на аппарат, с минуту сидела за своим письменным столом, глядя на экран монитора компьютера. Только сегодня догадалась войти в Интернет, написать в поисковой строке имя и фамилию Игоря. Получила десять страниц, на каждой из которых было по двенадцать статей об актере Муравьеве. Интервью, критические статьи о ролях в театре и фильмах, светские сплетни, досужие домыслы, интервью отверженных любовниц, размышления бывших жен о том, каково жить с секс-символом России… Много интересного узнала об Игоре, но не очень разочаровалась, даже узнав мнение женщин. Она их прекрасно понимала по-своему, по-женски, не осуждала за злые слова. Тем более кое-что знала со слов Игоря и верила больше ему, нежели им. А если в этих случаях верила ему, почему должна доверять злым откровениям отвергнутых дам?
Читая статьи о своем любимом, Марина четыре раза набирала номер его мобильника, и все безуспешно. Понятно, что связь у нас далека от совершенства, но все же… Скорее всего он просто отключил свой мобильник.
Почему?
Тут могли быть разные предположения, и в какое ни ткни пальцем – все плохо.
Марина встала с кресла, пошла на кухню, там Петровна готовила ужин – свиные отбивные на косточке с картофелем фри.
– Все готово, Мариша, – сказала она. – Хочешь есть? Или подождешь родителей? А может, перекусишь? Бутербродик, чашку чаю? Сделаю.
– Петровна, я звоню, а у него мобильник отключен. Как ты думаешь, что это значит?
– Занят человек. А ты чего беспокоишься? Позвонишь позже, часов в десять, спросишь, как съемки прошли без тебя.
– Ты понимаешь, Петровна, сегодня были опасные съемки, он должен был прыгать на ходу из машины… Я волнуюсь.
– На этот счет можешь не переживать, я телевизор включила, новости уже передавали, если бы что-то случилось, обязательно сказали бы.
– Тогда что это значит?
Мария Петровна вытерла руки о фартук, обняла девушку.
– Мариша, а ты не спеши. Подожди, посмотри… Я его совсем не знаю, ничего не могу сказать. Одно понимаю – ты дочь главного спонсора…
– Продюсера.
– Я в этих понятиях не сильна… и значит, Иван Тимофеевич может как-то влиять… Не спеши огорчаться. Дело-то сложное, я понимаю Ивана Тимофеевича, он человек суровый. Если парень тебя любит по правде, потихоньку разрулим эту ситуацию, как теперь говорят, и сделаем все, как полагается. А если не любит – то и не надо.
– Но хотя бы поговорить со мной он мог? После окончания съемок? Позвонить мне на мобильник, что-то сказать… А он молчит! – раздраженно сказала Марина, высвобождаясь из объятий Марии Петровны, и ушла в свою комнату.
В половине седьмого, друг за другом, вернулись домой мать и отец. Переоделись в домашнее, собрались на кухне ужинать.
Марина тоже не стала отказываться.
– Ну как съемки, дочка? – спросил Стернин. – М-м-м… Какая вкуснота! Мария Петровна, вы гений!
– Нормально, – сказала Марина. – У меня все нормально.
– И правда вкусно, – подала голос Лилия Максимовна. – Как это здорово – вернуться домой и видеть, что все за одним столом, у всех все нормально. Приятно, черт побери. Ваня, а может, по рюмочке коньяку ради такого удачного вечера?
– Не возражаю, – сказал Стернин.
Он не хотел возвращаться ко вчерашнему разговору. Дочь находилась дома, выглядела спокойной, хоть и чуточку расстроенной; была надежда, что сделала правильные выводы.
Мария Петровна достала бутылку коньяку, три рюмки, наполнила их.
– Себе тоже, Мария Петровна, не обижайте нас, – сказал Стернин. – Да и хватит стоять у плиты, садитесь к столу. Там что-нибудь есть еще? Нет? Так мы поделимся с вами мясом и картошкой.
– Спасибо, Иван Тимофеевич, я уже поужинала, но рюмочку с вами выпью с удовольствием. А закушу красной рыбкой, если не возражаете.
– Конечно, Мария Петровна, конечно, – немедленно согласилась Лилия Максимовна.
Выпили по рюмочке за добрый вечер, принялись за еду. И в это время подал голос звонок в прихожей, монитор на кухне прервал показ новостей по четвертому каналу, и на экране возникло цветное изображение Пустовалова с букетом красных роз.
– А вот и гости к нам! – бодро сказал Стернин, глядя на дочь.
– Пап, открой сам, ладно? – попросила Марина.
Ей совсем не хотелось видеться с Пустоваловым именно сегодня. Стернин понял настроение дочери, согласно кивнул и направился в прихожую. Марина встала со стула, подошла к кухонной двери, приоткрыла ее и осталась стоять на кухне, внимательно прислушиваясь к звукам в прихожей. Две женщины за столом переглянулись, но ничего не сказали. Лилия Максимовна машинально наполнила две рюмки коньяком, подняла свою, посмотрела на Марию Петровну. Та не стала возражать, они выпили.
– Добрый вечер, Валера, – сказал Стернин, впуская гостя в прихожую. – А мы, понимаешь, ужинаем. Прошу к столу.
– Нет, спасибо, Иван Тимофеевич, я на минутку, дела, дела, – торопливо сказал Пустовалов, поглядывая в сторону комнаты Марины. Там дверь была плотно закрыта. – Только подарю цветы Маринке и – побегу. Кстати, вы сделали изумительно точный психологический ход, запретив Маринке сниматься сегодня. Я восторгаюсь вашей мудростью и проницательностью.
– Я запретил? Почему ты так решил?
– Ну как же… – Пустовалов на мгновение растерялся, но тут же взял себя в руки. – Хорошо, не будем об этом. Я могу пройти в комнату Маринки? На одну минутку, извините, что потревожил вас. Надо же как-то налаживать…
– Погоди, Валера, так Марина сегодня не была на съемках? – не скрывал своего удивления Стернин. – Ты хочешь сказать, что и сегодня она встречалась…
Дверь кухни резко распахнулась, Марина стремительно подошла к Пустовалову. Он нервно переложил букет в левую ладонь, взмахнул правой, пытаясь улыбнуться. Кухня была расположена значительно ближе к прихожей, чем комната Марины, и она могла слышать их разговор. Эх, черт… кто бы мог подумать, что у них тут… мир да согласие!
– Здравствуй, Маринка. Я на минутку…
– Откуда ты знаешь, что я не была сегодня на съемках? – холодно спросила Марина.
– Беспокоился, звонил, спрашивал. Это тебе. – Он переложил букет в правую ладонь, протянул его Марине.
Она взяла цветы, держала их бутонами вниз, словно веник.
– Звонил… И что тебе сказали?
– Что тебя сегодня нет, почему – не знают. Извини, я на минутку заскочил.
– Вот это и есть твои «добрые люди», которые следят за мной? – спросила Марина, поворачиваясь к отцу.
Стернин не успел ответить. Марина швырнула розы в лицо Пустовалову, от острых шипов лицо жениха спасла неплохая реакция – успел отбить букет в сторону, прямо на будущего тестя.
Стернин отшатнулся, цветы упали на блестящий паркет, а Марина резко развернулась и пошла в свою комнату.
– Что происходит, Валера? – с изумлением спросил хозяин квартиры. – Как это объяснить?
Пустовалов мрачно усмехнулся, махнул рукой.
– Спросите у Марины, Иван Тимофеевич. Всего вам доброго. – И вышел за дверь.
Лишь после этого к Стернину подошли жена и домработница.
– Ну? – грозно спросил он, переводя взгляд с одной на другую. – Кто-нибудь может мне объяснить, что в доме творится?
Лилия Максимовна только плечами пожала.
– А что творится? Ничего у нас не творится, – сказала Мария Петровна, поднимая букет.
– Прошу вас на кухню, там и поговорим, – сказал Стернин, властным жестом указывая на кухонную дверь.
Шагая за женщинами, он обратил внимание, что домработница держит букет так же, как и дочка, – бутонами вниз, словно веник. На кухне, повинуясь молчаливому приказу Стернина, женщины сели за стол, сам же он остался стоять.
– Ну? – спросил он, уставившись на домработницу. – Я жду объяснений.
– Маринке вчера позвонил главный режиссер, сказал, что не нужно приезжать на съемки. Погодите, Иван Тимофеевич, вначале послушайте. Вчера снимали, как молодая жена, Марина, ждет мужа. А сегодня снимали, как на ее мужа совершается покушение. Погоня, перестрелки, взрывы… Ей не нужно этого видеть. А завтра, когда он явится в квартиру весь окровавленный, Марина сыграет сцену встречи лучше некуда.
– А что, это очень правильное решение, – сказала Лилия Максимовна. – Она волнуется за партнера по съемкам, ведь всякое может быть: и травмы, и даже худшее. А когда не видит съемок, разумеется, сыграет… Молодец режиссер… как его там?
Стернин долго молчал, наморщив лоб, пытаясь понять смысл происходящего.
– Так, значит, она не была сегодня на съемках? – наконец спросил он. – А что же делала весь день?
– Попросила меня сопровождать ее, и мы долго ездили по центру, заходили в магазины, накупили и продуктов, и всяких безделушек Марише.
– А Валера сказал, что звонил, ему ответили – не знаем…
– Врет, – уверенно сказала Мария Петровна. – Значит, следил за нами. На студии все прекрасно знали, что Марина сегодня не должна быть на съемках.
– Ну, Валера, не ожидал от тебя… – пробормотал Стернин. – Мог бы позвонить…
– Что с цветами делать, Иван Тимофеевич?
– Что хотите, – сердито сказал Стернин.
Мария Петровна встала со стула, сунула букет в мусорную корзину. Стернин посмотрел на нее с удивлением, но ничего не сказал.
Глава 16
Шестеро актеров третий раз вышли на бис, поклонились неистовой публике, и, поскольку большинство из зрителей были женщины, которые кричали и визжали: «Игорь! Игорь!» – к рампе подошел Муравьев.
– Спасибо, друзья, – усталым голосом сказал он. – Спасибо, что вы с нами. Это, честное слово, здорово. Но время позднее, а у нас у каждого, как поется в песне: «Есть еще дома дела». Настало время расставания. Приходите к нам еще, обещаю, мы оправдаем ваши ожидания. Приходите, и мы вместе погрузимся в прекрасное состояние, которое именуется – театр! Удачи вам!
Он помахал зрителям рукой и решительно пошел в гримерку, провожаемый громом аплодисментов. Другие актеры пошли вслед за ним, и, как только сцена опустела, смолкли аплодисменты в зале, зрители потянулись к выходу.
В гримерке, которую Муравьев делил со своим давним другом и партнером по спектаклю Славой Котовичем, он смыл грим, переоделся в свое, закурил, сидя перед зеркалом.
– Классно сегодня играл, Игорь, – сказал Котович, натягивая джинсы.
– Да нормально, – сказал Муравьев. – Но приятно, что народ все еще хлопает, значит, есть порох в пороховницах, а, Славка? Пока они хлопают, мы живем!
Котович, высокий, мускулистый брюнет, сосредоточенно засопел, обул туфли, встал, надел кожаную куртку.
– Знаешь, Игорь, мы сегодня все классно сыграли, ты, понятное дело, первый, говорю это искренне, ничуть не ревную.
Спектакль второй месяц идет с аншлагом, и что? Тебя знают по сериалам, меня, кроме театралов, не знают вообще. А какие-то телепупсики – звезды, известные всей стране! Торчат в «ящике», с умным видом поддакивают всяким там гостям, которые лезут к ним за бабки, и – звезды?! Такие же, как Раневская, Грибов, Крючков, Леонов? Караченцов, Абдулов, Гурченко? Такие же, как Муравьев? Ты сегодня орал, бесился, катался по сцене, и все по-настоящему. Да и я не раз вспотел. А они? Даже на массовиков-затейников толковых не тянут. Сидят, как у себя на кухне, болтают о каких-то идиотских проблемах…
– Ты еще певичек бездарных вспомни, – лениво сказал Муравьев. – Пошли, посидим часок в нашем кабаке, завтра у меня съемка. Ты тоже готовься, с пятой серии подключишься, я этот вопрос решил с Таней.
– Да нет, ну прикинь: поставить в любое шоу нашего осветителя, знаешь, какой он юморист, так будет лучше в десять раз! Или нашу гримершу Светку! Умная баба! – не на шутку разбушевался Котович.
– Угомонись, Славик. Ну смотрят люди, значит, им нужно это.
– Смотрят потому, что им показывают это ничтожество. А если бы шоу вел Олег Янковский, или Семен Фарада, или Борис Щербаков – оно стало бы хуже? Да лучше в сто раз! Нет, нужно разобраться с этими теленачальниками. Наши великие актеры, взять того же Евгения Леонова, не могут позволить себе операцию, умирают в бедности, а какие-то телеговнюки на иномарках раскатывают!
– Все, Славик, – со вздохом сказал Муравьев. – Пошли, немного расслабимся. Хрен с ними, теле… всякими. В принципе они умные люди и делают свои бабки, как могут и пока могут. Все так живут, а справедливости в этом мире никогда не было.
Котович достал мобильник, предупредил жену, что задержится с Игорем на час, от силы – на пару часов, пусть не волнуется.
Муравьев отвернулся, чтобы скрыть ироничную усмешку. Столько лет вместе, а воркуют как новобрачные!
В подвале дома, где на первом этаже располагался театр-студия известного актера и режиссера Марка Вебера, было кафе, предназначенное в основном для актеров. Посторонние могли попасть туда, купив абонемент на весь театральный сезон за немыслимые деньги. При том, что он не давал никаких преимуществ в кафе и за все нужно было платить наличными. Но ведь покупали, и таких посетителей было немало.
Вот и сейчас, войдя в кафе, Муравьев понял, что здесь человек двадцать посторонних, в основном женщины. Они тут же забыли о выпивке и закусках, которые были, к слову сказать, здесь всегда отличными, потянулись к своему кумиру. Пришлось Муравьеву снова держать слово.
– Друзья, – усталым голосом сказал он, – завтра у меня съемка в сериале, кстати, классный будет сериал, через полгода выйдет на экраны, смотрите. А сейчас, извините, я просто хочу немного отдышаться. Кончится съемка – мы с вами обязательно пообщаемся более серьезно. Извините, пожалуйста.
– Славик, а ты? Иди к нашему столику… – зазвучали томные голоса.
Охрана оттеснила страстных барышень.
Муравьев и Котович быстро прошли к своему кабинету, где уже был накрыт стол – горячие шашлыки, водка, салаты, зелень. А что еще нужно усталому актеру? У кабинета остался дежурить массивный охранник.
Тут все просто и понятно – увидели своего кумира после спектакля, ну и радуйтесь. Сегодня он устал – назад, дамы. А завтра, может, поговорит с вами, может, и присядет за ваш столик – за то и платили бешеные бабки. Да они для вас и не такие уж бешеные. Нормальный москвич и не подумает покупать столь дорогой абонемент.
– Марку надо молиться на тебя, Игорь, – сказал Котович, усаживаясь за стол.
– Перестань, Славик. Он классный мужик и талантливый режиссер. А ресторан… так он же всех нас и кормит. Марк считает, что мы – команда, и я с ним полностью согласен.
– Я тоже. Но ты… Да, ладно.
Они выпили водки, принялись закусывать аппетитными шашлыками из парной телятины. Хорошо пошло и то и другое.
– Славик, у меня проблемы возникли с женщиной, – сказал Муравьев.
– Когда у тебя не было проблем с женщинами? Что-то не упомню такого.
– Да нет, тут совсем другое дело. Понимаешь, у меня есть девушка… в самом прямом смысле этого слова. Кажется, она меня любит, и я ее тоже.
– Ну так в чем дело? – сказал Котович, разрывая зубами сочное мясо.
– В том, что она дочка серьезного банкира. Более того, человека, приближенного к нынешней власти, понимаешь?
Котович поперхнулся, долго откашливался, потом плеснул себе водки, залпом выпил и посмотрел на друга.
– Игорек, тебе мало одного раза, да? Обжегся сам, до смерти меня напугал, слава Богу, моя Лизка оказалась надежной бабой. Но ты-то сам куда опять лезешь?
– Твоя Лиза – классная жена, хоть и дочь бизнесмена. Но у меня тут… Понимаешь, девушка – умница, талантливая актриса, несмотря на то что фильм снимается на бабки ее папаши. Я нутром чувствую – она то, что мне нужно.
– Тогда в чем проблема?
– Папаша меня всерьез не воспринимает, там есть какой-то жених с большим кошельком, а я для него – просто бабник.
– Можно подумать, кто-то считает иначе, – пробурчал Котович. – Сам виноват, Игорек. У тебя же их…
– Славик, я хочу только ее. И она этого хочет. Но если пойдем на рожон, это завалит весь проект, много людей останутся не у дел, понимаешь?
Котович по новой наполнил свою рюмку, вспомнил о том, что и у Муравьева есть рюмка, наполнил ее, поставил бутылку на стол, пристально посмотрел на друга.
– Игорек, если она – это она, плевать тебе на все дела. Я лично так считаю. Так и сам поступил и доволен. У меня двое детей, Лизка любит меня. Чего тебе думать? Правда… у тебя ведь и Арина была именно той, что нужна… Давай выпьем…
– Давай.
Они выпили, съели по паре кусков шашлыка и салатом из свежих помидоров не побрезговали. Но никто не знал, что говорить дальше.
– Она совсем не похожа на всех других, – сказал Муравьев после долгой паузы. – Уж мне-то можешь поверить?
– Да верю я тебе, всегда верил, Игорек… Да только… Классный ты артист, знают, любят, заслуженного дали. В этом вопросе все нормально и понятно, а в другом тебе жутко не везет. По правде сказать, я бы все твои регалии и любовь публики не променял на то, что имею. Семья, дети, жена… есть в этом какая-то сермяжная правда…
– Хочешь сказать, что за свой успех плачу личной жизнью?
– А ты сам как думаешь?
Муравьев опустил голову, мрачно усмехнулся. Похоже, что Котович прав. Да и сам он нет-нет, а думал о том же самом. Но это ведь не может продолжаться бесконечно? Допустим, слава его поутихнет, может, и зрители подзабудут такого актера, но он будет счастлив с Маринкой. Готов он к такому?
Да черт его знает… Ведь слава – это деньги. Нет ее – нет денег. А Маринка девушка избалованная, хоть и говорит, что готова к любым испытаниям… Говорить можно все, что угодно, это он уже проходил. Эх, елки-палки! А ведь у Славки и вправду все нормально. Тесть – солидный бизнесмен, теща – преподаватель вуза, жена дома сидит с детьми, и все его любят, обожают, живут, как говорится, душа в душу. Бывал у него в гостях много раз и всегда видел дружную семью, где «дед с бабкой» очень уважают детей, не вмешиваются в их жизнь, только помогают. А уж как внуков любят! Его принимали как дорогого гостя, какими только деликатесами стол не уставили к его приходу! А потом за этим столом шутили, хохмили, смеялись, и было так легко и приятно, что трудно было понять, он у себя дома или в гостях у друга. Даже малые дети Славки сидели за столом, пили соки и участвовали в разговоре. Замечательная семья у друга.
А ведь он женился на три года раньше его свадьбы с Ариной. Собственно, благодаря его семейной идиллии появилась уверенность, что и у него может быть такая же замечательная семья. Но через пару месяцев после свадьбы исчезла…
– Если бы проблема была только в ее родителях, – с тоской сказал Муравьев. – Но тут же еще и дела, понимаешь.
– Попробуй их решить. Поговори с папашей, скажи ему все, что думаешь о своем отношении к его дочке. А лучше – поговорите вместе с ней. Он же не враг своему чаду. Она единственный ребенок у него?
– Да.
– Тем более! А вообще-то – чего ты боишься, Игорь? Любишь девчонку, ну и будь счастлив. Что он может тебе сделать, этот магнат? Из своего сериала вытурить? И по-ш-шел он! Другие будут, и Марк тебя в обиду не даст, это точно.
– Я не за себя боюсь, Славик, за коллектив и за нее. Талантливая актриса, но если папаша станет действовать решительно, ей житья не дадут, даже при папиных бабках. Народ у нас – сам знаешь какой.
Муравьев не стал говорить, что в этом деле замешана Таня Сушина. А Таня – человек со связями…
– Тогда я не знаю, что тебе посоветовать, – сказал Котович. – Решай сам.
– Спасибо, что выслушал, уже легче стало.
Они допили водку, доели шашлык, расплатился Муравьев, он ведь приглашал, Котович не возражал, зная, что всегда сможет ответить тем же. Вышли из ресторана через «черный вход», дабы не отбиваться от назойливых почитателей.
– Игорек, если что – скажи прямо. У тестя тоже кое-какие связи имеются, а он тебя искренне уважает, сам знаешь, – на прощание сказал Котович. – И я, и Марк, и еще большая куча народу всегда помогут тебе, это железно.
– Спасибо, Славик.
От Стерниных Пустовалов поехал к себе на дачу, в Нахабино. Собственно, деревянный двухэтажный дом на охраняемой территории известного гольф-клуба не принадлежал ему, Пустовалов снимал дом за какие-то десять тысяч долларов в месяц.
Он сидел на заднем сиденье своего «мерседеса», погрузившись в мрачные мысли.
Лопухнулся отменно, что и говорить. Но как же такое могло случиться? Ведь все просчитал, продумал… А все из-за Стернина, вот же старый болван! Ведь понятно, что нужно было делать – запретить дочке появляться на съемках и провести работу с режиссером, чтобы тот повлиял на артиста! Просто и понятно – все поймут, с кем имеют дело, и поставят на место наглеца!
Стернин же уважает его, хочет, чтобы Марина вышла замуж за него, получил неопровержимые доказательства, что их брак под большим вопросом! И что сделал?
Ничего.
Да он что, старый осел, думал, что нужно лишь приказать и упрямая Марина послушается?! И перестанет встречаться с артистом?! Идиот!
А ведь все говорило о том, что он принял жесткие меры и Марина послушалась. Дураку понятно было, как следовало поступить разозленному папаше, у которого все козыри на руках! А тот просто смотрел… Вот он, Пустовалов, и купился на это… невероятное стечение обстоятельств. Видимо, Марина не была на съемках по каким-то своим причинам, а тупой папаша даже и не знал об этом!
Теперь очень сложно будет восстановить доверие Марины. Но именно этим он и займется, не привык проигрывать, тем более какому-то гнилому артисту, который хоть и известен публике, а живет в задрипанной хрущобе. Что он может предложить Марине?! Как он может приглашать ее к себе?! Такие вещи не прощаются. Но дело серьезное, мужичок-то не из простых. Тем лучше, он привык решать сложные проблемы, это доставляло удовольствие. Простые решали его подчиненные.
У крыльца бревенчатого дома в Нахабино его встречала официантка Кира. Украинка жила на его даче, исполняла обязанности домработницы, бесплатно, ибо за проживание тоже не платила. На работу ездила своим ходом, бесплатным автобусом до «Тушинской», а дальше на метро. Два раза в неделю обязана была убираться в его московской квартире, что исправно делала. Ну а если нужна была в качестве женщины, за это была отдельная плата. Все это было обговорено в контракте, который симпатичная девушка подписала, прежде чем поступить на работу в фирму Пустовалова. И теперь исправно исполняла свои обязанности.
