Текст книги "Днепр"
Автор книги: Натан Рыбак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)
Он резким движением вынул изо рта папиросу, поискал глазами пепельницу и, не найдя, раздавил окурок о край стола.
На подоконнике лениво звенела муха.
Майор Ловетт звякнул шпорами и, надев перчатки, значительно произнес:
– Вы не предвидите результатов. Сам президент Вильсон заинтересован в мире на Украине.
– Боюсь, что и ваш президент их не предвидит, – с усмешкой заметил Кремень.
Форестье пожал плечами. Все. Больше говорить было не о чем. Можно лишь еще раз пригрозить танками, эскадрой, пушками. Но это небезопасно. Форестье отодвинул стул и сухо поклонился.
Переговоры закончились.
– Что ж, до свидания! – холодно сказал полковник, направляясь к двери.
– До скорого свидания, – ответил Кремень.
Марко провожал парламентеров. Они молча шагали по шпалам, ускоряя шаг.
Вдали на дрезине виднелась фигура Кашпура.
XVIII
На следующее утро партизаны заняли все подступы к Херсону.
Английская и греческая пехота численностью в семь тысяч штыков сосредоточилась на линии Форштадтской крепости.
На флангах не переставая действовали пулеметные команды. С бастионов били тяжелые орудия, стирая с лица земли селения и хутора.
Дважды безуспешно шла в атаку вражеская кавалерия, пытаясь прорвать фронт красных.
Оккупанты имели в своем распоряжении огромное количество снарядов и мощную дальнобойную артиллерию. Кроме того, у них были танки.
Партизаны знали, что слова Форестье – не пустая угроза. В Херсоне стояло до десятка танков, и их в любую минуту могли ввести в бой.
Кремень дважды объезжал линию фронта, подбадривая партизан, и на случай танковой атаки подготовил команду из старых фронтовиков, снабдив их гранатами.
До полудня длилась беспорядочная перестрелка, не причиняя серьезного вреда ни одной из сторон. Прибыл рабочий батальон из Екатеринослава.
В полдень прибыл из Дарьевки Охрим со своими полевыми орудиями.
Он привел, кроме того, сто пятьдесят дарьевских крестьян, вооруженных охотничьими ружьями, косами и вилами.
– Плохое у вас оружие, ребята, – сказал Кремень, – но лучшего дать не могу. Вон оно, лучшее, где! – и он показал рукой на Форштадт.
Поддерживаемые пулеметным огнем, дарьевские партизаны пошли в атаку на передовые прикрытия перед крепостью. Их повел Охрим. И первый пал, сраженный пулей. Французская пехота залегла за свеженасыпанным земляным валом и вела по наступающим огонь, не жалея патронов.
Но уже через десять минут французы поспешно отошли, оставив за насыпью зарядные ящики и три пулемета. Ряды партизан, шедших в атаку, сильно поредели, зато они захватили много оружия и патронов.
Огонь затих, и в крепости настала подозрительная тишина.
Вскоре партизаны поняли ее причину.
Из ворот один за другим выползали серые приземистые закрытые машины с маленькими башенками, похожими на шляпки грибов. Они быстро выстроились в одну линию и поползли на партизанские окопы.
– Танки! – тревожно понеслось по цепи.
Вобрав головы в плечи, плотнее прижавшись к земле, затаив дыхание ждали бойцы. Орудия оккупантов молчали.
Стояла угрожающая тишина, точно вся степь и крепость одновременно опустели.
Из-за стен с любопытством глядели греческие солдаты. Крепостные ворота остались открытыми.
Кремень что-то шепнул Марку на ухо, тот вскочил на коня и быстро исчез.
Танковую колонну вел майор Ловетт. В закрытой кабине было жарко и душно, пахло бензином.
Приоткрыв люк, майор презрительно вглядывался в замершие цепи партизан. Его не удивляло, что они не стреляют. Должно быть, один вид танков приковал их к земле. Майор решил, что подведет колонну еще метров на пятьдесят и затем откроет огонь. Он посмотрел на часы: было 4.30. Ровно в 5 часов здесь уже не будет никого!.
На танковых башнях зашевелились пулеметные дула: стрелки выбирали себе цель.
В это время за холмом собиралась рота, которой предстояло, атаковать танки. Кремень выглянул из-за куста. Сейчас. Еще несколько минут. Он махнет рукой, и семьдесят партизан выйдут на поединок с подвижными железными крепостями. «Эх, нам бы хоть одну такую!» – думал Кремень…
Степан Паляница, присев на землю, стягивал юфтовые сапоги. Никто не смотрел на него. Только какой-то молодой парень удивленно спросил:
– Дядя Степан, что вы разуваетесь?
Подняв голову, Паляница посмотрел на парнишку и протянул ему сапоги:
– Бери! Все равно они мне… Бери! Ты, гляди, в лаптях, а сапоги хорошие…
– Вперед! прозвучала в этот момент команда.
Степан вскочил и со связкой гранат побежал на холм.
Тишину рассекли танковые пулеметы, а линия фронта быстро поползла назад.
На лице майора Ловетта появилась довольная улыбка.
Но вдруг он приник глазами к смотровому отверстию в башенке.
Прямо на его танк бежал босой бородатый человек.
– С ума сошел! – решил майор. – Сейчас я его угощу! – И просунул в щель смотрового щитка маузер.
В тот же миг Степан швырнул гранаты под гусеницы танка.
Гигантской силы пружина подкинула танк, и что-то ударило майора по голове.
Танк лежал на боку и дымился.
Раскинув широко руки, припав грудью к земле, Степан Паляница шевелил губами, отдавая их последнее тепло окрашенной кровью приднепровской траве.
Марко с отрядом конницы ударил с фланга, и бойцы с обнаженными клинками ворвались в ворота крепости. За кавалерией двинулась из окопов пехота, Гранаты ложились вокруг танков; полевые батареи замкнули машины в огневое кольцо.
К пяти часам половина танков валялась грудой железного лома, а вокруг них на спине и ничком лежали тела гранатометчиков.
За стенами крепости кипит штыковой бой. Полковник Форестье узнает впереди цепи Кременя и целится ему в грудь.
Выстрел. Кремень взмахивает правой рукой и выпускает винтовку.
– О, черт, еще бы разок! – раздосадованный неудачей полковник вскакивает на мотоцикл и вылетает из крепости.
Он обгоняет толпу солдат, которые, как стадо баранов, бегут в порт, теряя винтовки.
– Назад! – кричит Форестье, но его никто не слушает. Он сбивает с ног солдата, переезжает его и врезается в стену дома. Падая навзничь на тротуар, он видит, что в солдат стреляют из окон дома. В этот миг пуля попадает ему в переносье, и он, захлебываясь в крови, переворачивается лицом вниз.
…Микола Кашпур, охваченный страхом, метался по комнате, то и дело выглядывая в окно. Тысячи мыслей раздирали его голову. Что делать? Как спастись? Как выскользнуть? Где французы, американцы, англичане? Ведь уверял же майор Ловетт, что бояться нечего: «Придет американская эскадра – и большевикам конец…» Где Ловетт и где эскадра? Господи, что же будет? Большевики уже на улицах Херсона… А где же Ловетт? Где Форестье? Кашпур отскакивает от окна, срывает с себя дрожащими руками френч, тот самый френч из мягкого американского хаки, которым он так любовался, и с револьвером в руке выскакивает в коридор.
– Послушайте, – он хватает за плечи старичка коридорного, – умоляю вас… тысячу рублей за фуражку и пиджак… Давайте свой…
Коридорный отталкивает его руку.
– Куда спешите? – спрашивает он.
– А, сволочь! – дико кричит Кашпур и стреляет ему в лицо. Потом стаскивает с убитого пиджак и стремглав выскакивает на черный двор гостиницы. Там он надевает пиджак и оглядывается по сторонам… Вот забор. Три шага до него, а за ним – спасение… Микола, как кот, вскарабкивается на забор, на миг замирает… Снизу тянет прелой листвой. Еще секунда – и он спасен. Там, за старым парком, овраг, через него самый ближний путь к порту…
Но раздается выстрел, и Кашпур мешком скатывается на землю. Из-за дерева выходит красноармеец с винтовкой и склоняется над атаманом Кашпуром.
С Форштадта бегут и бегут солдаты. В глазах у них ужас, они широко разгребают руками воздух, словно волны реки захлестывают им грудь.
Генерал Ланшон безнадежно бросил телефонную трубку. Бардамю застыл рядом.
Внезапно дверь открывается. Ланшон и Бардамю пятятся в испуге. В каюту вваливается полковник Тареску и падает на диван.
– Что там? – кричит Ланшон.
– Конец всему! Отступаем! Форштадт пал! Танки уничтожены!
– Вы сошли с ума!
– Вы сами с ума сошли, генерал! Выйдите на палубу!..
Тареску хочет еще что-то сказать, но Ланшон и Бардамю уже не слушают его.
Генерал Ланшон стоит на капитанском мостике. Переполненные солдатами катера торопливо плывут к кораблям. На берегу – масса греков и французов, которые все бегут и бегут из города. Сжимая бинокль, генерал глядит вдаль и опускает руки. Нет! Это превзошло все его предположения. Такого исхода он не ожидал!
Ветер доносит до его слуха громкое «ура!», и генерал слышит его раскаты, ухватившись руками за поручни мостика.
– Прикажите эскадре, – кричит он капитану, – немедленно поднять якоря!
– Они подняты, ваше превосходительство.
Капитан Бардамю впервые за всю жизнь свою видит Ланшона в таком состоянии. Он стучит сморщенным, похожим на кусок желтого теста кулаком по поручням и вопит:
– Огонь по городу, по пакгаузам!
Спустя несколько минут орудия в щепы разносят переполненные людьми склады на пристани…
Отвернувшись от багровых парусов пожара, Ланшон отдыхает взором в манящей и спасительной дали за лиманом.
Эскадра, развернувшись кильватерным строем, выходит в море. Генерал долго еще не может успокоиться. Гнев и ярость душат его. Но он. понимает, что лишен возможности исправить положение. Где теперь этот самоуверенный наглец Демпси? Где хвастливые бизнесмены Гульд и Фокс? Где желчный Притт? Где, наконец, всезнающий Форестье? Воспоминание о Форестье повергает генерала в отчаяние. Боже мой! Кто мог подумать, что так катастрофично, если не сказать позорно, закончится эта история, в которую впутали его д’Ансельм и американцы?!
В этот день от снарядов «Плутона» погибло две тысячи граждан, жителей Херсона, а в трюме корабля были расстреляны комендоры Фракасс и Гра…
Со стороны Форштадта щетинистой волной штыков вливаются на улицы города колонны дивизии Кременя. Из дворов, из домов, из подвалов, протягивая к ним руки, бегут навстречу женщины, мужчины, дети… Раздаются радостные возгласы:
– Слава!
– Слава Красной Армии!
– Да здравствует свобода!
…Над крышами багряные флаги. Люди обнимают бойцов, плачут и смеются. Пожилая седая женщина, в ветхой кацавейке стоит на тротуаре и, заламывая руки, плачет счастливыми слезами:
– Сыночки мои, – приговаривает она, – родненькие! Не дождался мой Степа, не дождался…
– Не плачь, мать, не плачь, – уговаривает ее партизан, – не плачь, пусть враги наши плачут!
– Твоя правда, сынок, твоя правда, – говорит женщина, обнимая молодого бойца, – сына моего Степу они замучили… Не дождался вас, вот я и плачу… – Погрозив кулаком в сторону лимана, женщина шепчет: – Душегубы, лалачи, нелюди… Еще отольются вам мои слезы…
Марко во главе отряда конников обошел город с запада и отрезал отступление беспорядочным колоннам греческой и английской пехоты. Солдаты бросали оружие и поднимали руки. Зазвучали крики:
– Рюсс! Рус! Капитуляция!
«То-то, – подумал, ликуя, Марко, – давно бы так!»
Греки, англичане, французы, как загнанная стая волков, сбились на берегу.
Величественные, торжественные звуки «Интернационала» летят над городом. Это идет первый рабочий батальон. Впереди Кремень, рука у него на перевязи. Лицо усталое, но в глазах светится радость. Рядом шагают Выриженко и Матейка.
Над городом нависает едкий дым пожарищ. На окраинах еще звучат выстрелы, еще веет печалью от разрушенных оккупантами зданий, но Кремень своим острым и верным взглядом различает уже поднимающийся над Херсоном, над синими водами Днепра светлый день, и сердце его, как кубок, полный вина, полно радости и гордости за Родину, за великую стальную когорту людей, которая дала ему жизнь, разум, силу, за тех, кто носит такое простое и величественное имя – большевики.
…Марко все не мог оторвать глаз от золотистого берега Днепра. Конь его призывно ржал и нетерпеливо рыл копытом землю. Шелковый, нежный ветерок гладил лицо, играл прядями русых волос, выбившихся из-под кубанки. Вдали скрывались из виду силуэты кораблей оккупантов. Они таяли в небытии, как дурной сон.
Рядом искрилась и переливалась величавая река. Там, за недальним голубым горизонтом, Днепр впадал в Черное море. Не в силах сдержать радость, Марко по-юношески во весь голос крикнул:
– Здравствуй, наш Днепр!
