Текст книги "Последний из Рода"

Автор книги: Наталья Авербух

Соавторы: Валерия Комарова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Тогда я с ним и поужинаю. Что он закажет, мне тоже сготовь? – попросил я, приоткрыв один глаз.

Хозяин кивнул и поторопился к громко стучащим кружками охотникам. Кольд уже начал рассказ и, хотя в зале было шумно, его было хорошо и отчетливо слышно.

"…быть рыбаком – не моя судьба", – сказал десятилетний Тан(24) отцу. Тот разозлился, что единственный сын не хочет продолжить его дело. Закричал: "Да на что ты годен, кроме как рыбам на корм?!" Отвесил оплеуху непокорному отпрыску и, решив, что выбил дурь из пустой головы, ушел на пристань, лодку смолить. А Тан тем временем добежал до хижины, собрал нехитрые пожитки в дорогу – каравай, да соль с фляжкой крепкого пойла… Натянул на себя драный плащ отцовский и, как был, босой, отправился покорять Рось…

Я сначала не понял, о чем Кольд вообще говорит. При чем тут какой-то рыбацкий сын? Он же вроде о Берсерке собирался баять?! А тот продолжал: …Так бы и сгинул Тан, если бы не отряд гвардии, что тогдашний Совет отправил на защиту подвергавшегося нападениям демонов-зверолюдей Великий Град. Съехавший с дороги гвардеец заметил мальчика, свернувшегося калачиком в прелой листве.

Другой бы, может, сделал свои дела, да так и вернулся бы обратно, тут же забыв про замерзшего побродяжку, но Тану повезло. Его взяли с собой, одели, накормили…

Юркий, сообразительный мальчишка полюбился гвардейцам, так и остался он при них.

Капитан сначала хмурился, но потом смягчился, при себе стал держать, поручения мелкие давать…

"Я тоже хочу стать гвардейцем", – признался однажды Тан.

Капитан лишь головой покачал: не годился мальчишка. Крестьянин – он крестьянин и есть. Не брали в его отборный полк безродных. У него что ни вестовой – так саблей махать начал раньше, чем ходить научился. Подрастет – он его, конечно, куда-нибудь пристроит. Можно отправить в вольградскую стражу или отдать в обучение к писарям в Совет. Жалко конечно, но сыну рыбака, думал он, воином не стать. Тут же не только в науке дело…

Кольд замолчал, глотнул остывшего вина, поморщился. Подкинул кольца, поймал в кулак, стиснул, а потом закрыл глаза и повторил:

– Не стать рыбачьему сыну воином, так думал капитан алых гвардейцев – он ошибался. Не пойти воину по пути пахаря, не сковать меч кашевару. Не важно в какой семье рожден смертный – едва сделав первый вдох, они обретают Путь. И как не обманывай себя, все равно однажды ты встанешь на него. Судьба – шутница, именно благодаря ей, всемогущей и всевластной, в семье бедняка родился Воин, которого однажды назовут Величайшим.

Тан не смирился с отказом, хотя капитан и постарался объяснить ему все. Он тайком подглядывал за тренировками гвардейцев, а потом, когда выдавалось свободное время, сбегал в лес и тренировался с сухой палкой, воображая, что в его руках настоящая, боевая сабля. Многого бы он так не добился, но Огнь хранит свои души, помогает им в пути.

Ему было двенадцать, и капитан уже собирался отправить его в ученичество в Совет, когда из Вольграда с проверкой приехала в полк маг. Алина Огненная ее звали.

Капитан сказал Тану, чтоб на глаза ей не показывался, но тот не послушался.

Очень уж ему хотелось посмотреть на настоящую ведьму, что из самого Вольграда, в Академии училась. Огненная гвардейцев выстроившихся осматривала, тут-то и заприметила мальчишку, что прятался за их спинами.

"Кто это у нас тут такой?" – вытащила она его из-за спин старших товарищей. – "Никак щенок приблудный?" "Да не щенок, всего лишь Тан, он у нас тут по мелким поручениям бегает, не серчайте, госпожа маг, ребенок он, как есть ребенок, хотел хоть одним глазком на Вас глянуть", – поспешил капитан на помощь мальчишке. Он-то хорошо знал нрав огненный…

"Щука?", – переспросила маг, все еще держа изрядно подросшего Тана за шкирку.

Глянула на него, потом усмехнулась и пробормотала задумчиво. – "Щука ли?" Отпустив своего пленника, маг еще раз осмотрела его.

"Хочешь в полк вступить?" – спросила она. – "Вижу, хочешь, глазища вон как сияют…

Что ж… Не по закону это, но я дам тебе шанс. Победишь меня, Щука, дам тебе крылья, чтоб в небо взлететь"…(25) "Госпожа маг, да что ж вы…", – капитан побледнел, встал перед мальчишкой онемевшим. – "Вы ж его одним ударом. Мы его учили помаленьку, но против Вас и я бы не выстоял! Пожалейте ребенка глупого!" "Я согласен", – раздалось из-за его спины.

"Дурак!" – капитан развернулся, отвесил мальчишке оплеуху. – "Что, не помнишь, чем Щука закончила?! Не полететь тому, кто плавать рожден!" "Даже если он проиграет, я оставлю ему жизнь", – пообещала маг. – "Ему нужно будет лишь попросить пощады".

Ничуть не успокоенный ее словами, капитан понимал, что не сможет заставить передумать ни мага, ни глупого мальчишку. Скрепя сердце, он приказал гвардейцам освободить плац.

"Дайте ему оружие", – крикнула маг, сбрасывая алый плащ. Забренчали цыганские серьги – гроздья монеток. Вспыхнули хищные карие глаза, блеснули ровные белые зубы в улыбке. – "А ты, Щука, помни: попросишь пощады, я тебя добивать не стану.

Не попросишь – лишишься своей жалкой жизни".

Конечно Тан проиграл. Что он, впервые взявший в руки боевое оружие, мог против огненного мага? Но он не сдавался. Словно безумный, он вновь и вновь бросался на Огненную.

"Мне это надоело", – она мотнула головой и, выбив саблю из рук мальчишки, со всей силы ударила его в лицо. Затрещало вокруг нее пламя, закружила огненная спираль. Тан отступил, тяжело дыша, он ждал, уже понимая, что проиграл. Не то, чтобы он рассчитывал на победу, но хоть раз мага задеть – и то, знал бы, что не зря… – "Проси пощады, Щука".

"Никогда!", – рыкнул мальчишка, бросаясь на мага. Огненная плеть ударила его по щеке, он взвыл, но не отступил. Выхватил из-за голенища маленький кинжал, ударил не глядя… И покатился по земле, пытаясь сбить пламя…

"Бой окончен", – произнесла тем временем маг. Гвардейцы тут же бросились к Тану.

"Говорил же тебе, балда!" – сплюнул капитан, осматривая вздувший, покрасневший рубец от огненной плети. – "И так не красавец был, а теперь ни одна девка на тебя не глянет! И все ради чего?!" "Он победил", – тихие слова Огненной погрузили плац в мертвую тишину. Не дождавшись ответа, она подошла к Тану, сжавшему до скрипа зубы, старающемуся не взвыть. – "Ты победил, мальчик".

Она отняла руку от щеки, на которой теперь белела тоненькая ниточка шрама. Ее ладонь была испачкана в тягучей золотой смоле…

"Но Тан же…" – капитан подумал, что ослышался.

"Он – не Щука", – махнула рукой маг. Несколько капель жидкого золота попали Тану на щеку, зашипели, словно вода, на тлеющие угли попавшая. – "Я даю ему новое имя – Тиан(26). Этот мальчик победил, ибо сумел посмотреть в лицо своей смерти и не попросить пощады. Как только я вернусь в Вольград, подам в Совет просьбу о зачислении его в твой полк. Выучи его, капитан алых гвардейцев. Не жалей знаний и умений, однажды Тиан превзойдет тебя. Он станет Великим, я вижу пламя, что горит в его груди, вижу безумие в его глазах, вижу"…

Он продолжал рассказывать, но я уже не слушал…

Значит, вот оно как? Она увела в Огнь Первого Берсерка… А теперь обрекла на ту же участь меня – Последнего. Мой Род принадлежал ей с самого начала, с того момента, как она взглянула на мальчишку, одержимого его Мечтой.

Она имела на это право. Первый Берсерк продал ей свой Род за жалкую бумажку, назначение в элитный полк. Воином он мог стать и начав простым стражником, так нет…

Ему было сорок семь, когда дикари пришли из-за Вьюжных лесов… И не было спасения Великому Граду и его людям. И пронесся над Росью стон-крик… Тиан к тому времени уже сменил своего приемного отца, встал во главе полка. Уже при жизни он заслужил, чтобы зваться Великим. Не было в Роси человека, чтоб не слышал о Тиане Берсерке.

Не было надежды у Великого Града, не было спасения… Громыхали катапульты, рушились стены и дома, в воздухе висел отвратительный сладкий запах отданной огню человеческой плоти. Мерно позванивали бубны шаманов, молящихся своим отвратительным богам, рыдали женщины, потерявшие под стенами Града своих отцов, мужей и сыновей.

"Мы не удержим город", – признался глава Совета, один из сильнейших магов Академии. – "Их колдовство слишком сильно, лишь Академия, объединив всех, от Совета до последнего ученика, смогла бы что-то им противопоставить".

"Город падет", – признали все.

"Есть тоннель", – вмешался один из членов Совета. – "Если поспешим, успеем вывести хотя бы детей".

"Нет!" – Тиан грохнул кулаком по столу. – "Мы не побежим!" Остальные с жалостью глядели на капитана алых гвардейцев, понимая, как тяжело ему, ни разу не терпевшему поражения, признать падение Града. А он продолжал:

"Отправить детей одних? Они не дойдут до Вольграда. Даже до Реки не доберутся.

Отправлять с ними воинов? У нас каждый на счету, мы не можем себе это позволить".

"А что предлагаешь ты?" – недоверчиво переспросил глава Совета. – "Берсерк, мы все знаем, что не продержимся эту ночь. У нас не осталось стрел, да и стрелков.

Из полноценных магов на ногах лишь я, остальные либо погибли, выложившись до конца, либо не успели восстановить силы. Магия не всесильна!" "Вы сказали, что все силы Академии потребуются, чтобы остановить эту армию демонов. Если Велирад падет сегодня, завтра победители двинутся дальше, вглубь страны. Пока Академия соберется с силами, они опустошат пол-Роси".

"Мы все это знаем, но нет ничего, что мы можем с этим поделать", – старый маг прикрыл глаза ладонью. Он не спал уже неделю, лишь благодаря особому отвару оставаясь в сознании. Молодой капитан гвардейцев был прав, но, в то же время, маг знал, что надежды не осталось. У Великого Града не осталось ничего. Ни времени, ни надежды, ни людей, ни шанса на спасение.

"Этот город был выстроен для защиты Роси. Мы все клялись, что пока хоть капля крови осталась в нашем теле, ни одна тварь не пройдет мимо нас!" – Тиан Берсерк поднялся. Пересекающие его лицо шрам побелел, а щеки побагровели. Бешеный нрав его был хорошо известен, за это Берсерком и прозвали… Но сейчас он был прав.

Прав… Может быть у Града не осталось надежды, но у него все еще был Тиан Берсерк – Великий Воин, хранимый огнем и сталью. Неистовый Ворон…

"Темнеет, скоро пойдут на приступ", – заметил кто-то из молодых магов, словно цыплята, сбившихся в кучку.

Глава Совета молчал. Он никак не мог решить. Остальные ждали.

"Оповестите Град, что…", – начал маг и, запнувшись, тихо закончил: – "Мы должны выстоять хотя бы эту ночь. Академия не успеет, но если мы дадим им сутки отсрочки, они успеют встретить демонов у Реки. Вы знаете – наши земли не обжиты.

Жертвы будут, но они – ничто, по сравнению с теми, что ждут Рось, если демоны перейдут Реку… Пусть на стены выходят все: женщины, старики, дети, раненые, способные стоять на ногах". – Он помолчал, потом повернулся к молодым коллегам.

До этого они лишь помогали держать круг, но сейчас… Они едва выпустились из Академии, не нюхали еще стали, но выбора нет… – "Вы идете на стены", – сказал он им. – "Не буду лгать, шансов дожить до утра у вас нет, но шаманов нужно отвлечь от стен, заставить защищать своих…" Я весь превратился во слух. Нара рассказывала эту историю иначе. Совсем иначе.

По ее словам родоначальник Берсерков был безумен и думал лишь о том, как забрать с собой побольше врагов и союзников. Не то, чтобы я ей поверил, но…

Я никогда не смогу понять, как мог Берсерк увести целый город в Огнь… Но если все было именно так, как говорит Кольд, что бы я сделал на месте предка? Сумел бы пожертвовать жизнями тысяч ради того, чтобы задержать врага, дать Академии время, столь необходимое? О славе ли он мечтал? О том ли, чтобы его жертву помнили?

Барды поют о том, как в последнюю секунду он приказал открыть ворота. Говорят, что это Берсерк хотел погибнуть в бою, что он звал смерть… Но…

Они продержались до полуночи. Потеряв половину своих защитников, Град все еще стоял. Барды назовут эту ночь – ночью Тьмы, Пламени и Снега и это действительно было так. Полыхал Град, трещали костры под его стенами, разрывая чернильную Тьму.

И падал Снег – такой белый, саваном укрывая погибших, платом ложась на волосы и плечи.

"Нам конец", – хмуро заметил старый маг, все это время наблюдавший за боем из башни Совета. – "До утра не достоим".

Берсерк, недавно вернувшийся со стен, закусил губу. Маг был прав – не достоят.

Женщины, старики да дети – вот все, кто у него остался. Да еще треть его полка, лучшие – он приберег их до времени, когда больше надеяться будет не на что.

"Вы верите в Единого?" – спросил он старика, устало осевшего в своем кресле. – "Если верите, то молитесь. Молитесь, чтобы мы продержались еще хоть минуту, хоть полчаса…" Он выбежал из зала Совета, хлопнув за собой скрипучей дверью.

"Они пошли приступом на восточные ворота", – сообщил один из его гвардейцев. В его глазах был невысказанный вопрос. Почему они медлят? Почему лучшие воины, которыми располагает Рось, не там, не на стенах, не под ними?

"Пора", – тихо сообщил Берсерк, а затем во весь голос гаркнул: – "Седлайте коней!" Вспомнилась ему с чего-то улыбка Огненной, которой он был обязан своим назначением. С тех пор он ни разу не видел ее, только иногда, во снах, вспоминалась ему рыжеволосая женщина, научившая его – пока ты не сдался, не все потеряно.

Они подъехали к воротам как раз вовремя. Ворота трещали под ударами тарана – еще пара ударов, и все. Свистели шмели-стрелы, выл кто-то пронзительно. Привстав в стременах, Берсерк осмотрел свой маленький отряд. А потом на мгновение закрыл глаза…

"Открыть ворота!" – крикнул он, в тот же момент они рухнули, придавив тех, кто бросился выполнять приказ.

Хлынули в город демоны, одетые в шкуры и кожу, украсившие себя частями замученных ими пленников. Десятки… сотни… А навстречу им с саблями наголо вылетел его отряд. И впереди всех летел Тиан Берсерк, круша и рубя не глядя. Он несся туда, где среди черного дыма плясали и били в бубны шаманы.

"Победа иль смерть!" – рычал он. Вился в руках мальчишки, недавно пришедшего в полк и назначенного вестовым, стяг – алый ворон на черном фоне…

Я встал, не в силах больше слушать, чувствуя, как проваливаюсь в чужую память, вновь вижу перед собой ухмыляющегося шамана, вновь тяну руку, загребаю в горсти пламя…

Выскочив в осеннюю ночь, я отошел чуть от входа и уселся на мостовую, прислонившись спиной к холодной стене.

Не ненависть, не жажда крови и победы – всего лишь отчаяние, вот что двигало родоначальником Берсерков.

Я засмеялся. Как глупо. Я почти возненавидел его – Великого и не знающего пощады Воина. А он… оказался всего лишь человеком. Человеком, который защищал свою родину, который от отчаяния готов был на все.

– Ты так и не дослушал до конца. – Я и не заметил как Кольд подошел. Сколько времени я тут сижу? И ведь не замерз…

– Я знаю, что было дальше, – ответил. – "И встали они, и пошли. Живые и мертвые.

Мертвые и мертвые"…

– Да, все так, – Кольд протянул мне руку, помогая подняться. Уже у входа в "Хвост" он произнес: – Только вот я не об этом. Я о клятве.

– О клятве? – не понял я.

– Погоди, давай воздухом подышим, – предложил Кольд. – Там народ расшумелся. Они всегда такие… Пока историю по косточкам не разберут, не успокоятся. Сколько всегда помню, всегда так было – традиция.

Он запрокинул голову, вздохнул и продолжил:

– Так вот, что я хотел сказать-то… Менестрели поют о Тиане Берсерке, уведшем в Огнь жителей Великого Града – врут, собаки. Никуда он никого не уводил. Что отдал – то верно, но вот уйдешь в Огнь – не встретишь там армии своего великого предка. Нет их там.

Я невольно заинтересовался.

– Так где же они тогда?

– Спят, – кратко ответил Кольд, а потом объяснил: – Спят его алые гвардейцы, спят маги и жители Великого Града. Ибо не в бою за свои жизни пали они – за Рось.

И поклялись они, что не будет им покоя, пока ступают по землям этого мира ноги отвратительных демонов с края мира. Они ждут. Ждут, пока не придет время мстить, пока не окажутся их потомки пред лицом той же напасти, пока не призовет их командир, пока не заполыхает среди тьмы и снега осеннее пламя…

– Красиво сказываешь, – я вздохнул. – Только кто ж знает, как их призвать? Да и демонов тех, небось, академики уничтожили.

– Все может быть, – пожал плечами Кольд. – Что знаю – то и рассказал тебе.

Небось не таким тебе предок казался, а?

– Не таким, – признался я, зябко ежась. – О нем много что рассказывают, и везде изображают этаким монстром, полузверем, теряющим разум от запаха крови. А по твоему рассказу он…

– Он?

– Всего лишь человек. Со своими слабостями, страхами… Он действительно был таким?

– Кто знает, – Кольд усмехнулся. – Я – врун, каких Порядок не видывал. Сам решай, верить мне или нет. – Он прислушался к доносящимся из "Хвоста" разговорам. – Вроде стихло, пошли.

– Да нет, – неожиданно передумал я. – Ты мне своими байками весь аппетит отбил, пойду-ка лучше домой, а то Нара, небось, волнуется.

– Нара волнуется! – передразнил меня колдун. – Ты со своей Нарой как с торбой писаной носишься! Говорю тебе – ничего хорошего из этого не выйдет.

– Кольд, ну что ты так?! – разозлился я. – Тебе же она нравится. "Красавица" то,

"красавица" се… Это ты с ней всю дорогу носился!

– А я и не говорю, что Нара твоя плоха, я просто повторяю – не для тебя она. Ты что о ней знаешь? Ни-че-го. А меня вот обмануть не так просто.

– Ты о чем это? – насторожился я.

Кольд поморщился, проводил взглядом парочку подвыпивших стражников.

– Не к месту разговор. – Сухо. – Завтра меня спроси, если не передумаешь. А пока иди домой, и правда – так лучше будет. А придешь, проверь, где она-то…

Сомневаюсь, что она тебя ждет. Ночь сегодня темная… Как раз такие они и любят.

Нара Старейший сдержал свое слово: ночью, когда в таверне все уснули, он пришел за мной.

– И здесь ты живешь? – спросил баньши, окидывая комнату презрительным взглядом.

Скривился, словно что-то кислое укусил. – Это все, что может тебе дать твой человек?

– Не говори так о нем! – резко. Да, мой Род пришел в упадок, но не Старейшему судить меня и моего человека! Его люди сидят себе в тепле и довольстве, горя не знают, но не о них будут петь барды тысячи лет спустя – о моем, нищем и бездомном, но Воине.

– Тише, не кричи. Меня никто слышать не может, а вот ты поднимешь на ноги всех смертных в округе. Готова идти со мной? Возьми гитару. – Он вновь поморщился.

– Да, Старейший. – Соглашаюсь, сама не зная, почему. Соскучилась по сородичам?

Заинтересовалась неожиданным приглашениям? Боялась отказать могущественному баньши? Не знаю… Всего понемногу.

– Не спускайся по лестнице, – приказал Старейший. – Привлечешь слишком много внимания. Лезь в окно.

– Как? У меня нет ни лестницы, ни веревки, Старейший.

– А пауки на что? – усмехается баньши. Он подошел к открытому окну, и вызвал паука. Одного-единственного, даже не очень крупного. Вызвал и приказал вытянуть нить.

– Ты издеваешься? Я не паук, не муха, будь я даже в десять раз меньше… – Он не дал мне договорить:

– Погоди, ты не видела всего. Вот сейчас – смотри.

Старейший погладил паутину. Она засветилась, принялась утолщаться… к подоконнику в моей комнате был прилеплен толстый канат, на вид прочный и надежный.

– Лезь! – приказывает мне баньши. – Он не оборвется и не отклеится. Лезь!

Мне ничего не остается, как повиноваться. Я вешаю гитару за спину, подхожу к окну. Каната неприятно касаться, он липнет к ладоням, словно не хочет отпускать.

Брезгливо отдёргиваю руки.

– Это же паутина, – напоминает Старейший. – Лезь!

Я повинуюсь.

Если бы у меня была обычная веревка, я бы сто раз успела упасть. К счастью, эта оказалась клейкой ровно настолько, чтобы я не могла случайно оступившись, сорваться. Оказавшись на земле, я прислоняюсь к стене и пытаюсь восстановить дыхание. Смотрю на содранные ладони. Больно!

– Что ты встала? – удивляется Старейший. Кажется, он не понимает, что мое тело может уставать и испытывать боль… – Идем скорее!

Баньши провел меня по темным улицам Костряков. Он был прав – нам никто не встретился на пути, словно кто-то предупредил всех жителей, что не надо сейчас выходить из домов. Нет, я ошиблась. Несколько раз до нас доносились чьи-то голоса, но издалека, ни разу не приблизившись.

Потом был спуск в подвал заброшенного дома, проход по темному и длинному тоннелю… потом мы вышли на воздух.

Пустошь. Нас уже ждали.

– Что так долго, Старейший? – спросила одна из баньши. Кажется, ее звали Гана… а, впрочем, не помню.

– Смертные медленно ходят, – пояснил мой проводник. Все рассмеялись, но он остался серьезным. – Нара, ты знаешь, что должна сделать?

– Круг? – тихо спросила я.

– Да. Ты единственная из нас можешь его нарисовать. Значит, мы можем не прибегать к помощи посторонних.

– Мы подскажем тебе заклинания, – пообещала Гана. – Ты ведь никогда не могла запомнить больше строчки.

Все рассмеялись.

– Как забавно видеть тебя человеком! – произнесла другая баньши, Элия. – Нара, ты должна пообещать перед следующей выходкой предупредить меня. Мы все держим пари о том, на какую дурь ты еще способна. Нет, в самом деле, сначала предупреди меня!

– И меня! И меня! – наперебой закричали другие. Старейший отогнал их.

– Не отвлекайте Нару, – произнес он. – Ей надо сосредоточиться.

Я положила гитару на траву, выпрямилась, посмотрела на затянутое облаками ночное небо. Гана подошла ближе, шепнула несколько слов. Я подхватила, запела, закричала. Магия. Заклинание. Другие баньши запели следом за мной, а я пошла по кругу, очерчивая его то правой, то левой ногой. Когда я остановилась, в траве светилось кольцо, а все баньши оставались внутри. Я перегнулась через начерченную мной линию и подобрала гитару. Сняла плащ, сложила пополам, постелила и устроилась как могла удобнее. Я провела рукой по струнам, прислушалась к стону гитары. Баньши медленно опускались на землю – обычно мы плывем над ней, не касаясь ногами поверхности – и одевались плотью. Этой ночью, в этом кругу они могли быть такими, какими мы бываем только в доме своей Эйш-Тан.

В воздухе одуряющее пахло цветами – теми, которые цветут лишь в Темном лесу. В воздухе пахло нашей магией.

– Играй, Нара! – закричала Гана. – Играй! А мы будем веселиться!

И я заиграла. Ну, конечно. Не плясать же со всеми меня сюда позвали. Обычно мы просим других Старших начертить круг и потом играть на наших сборищах, но договариваться каждый раз с посторонними моим сородичам надоело. А тут я. И вроде как баньши, и вроде могу и круг сделать, и гитару на праздник принести… удобно, что и говорить. И отказаться нельзя. Мало ли как отомстят разозленные баньши. Я играла.

Нас было шестеро в кругу: я, Старейший, Гана, Элия и еще две баньши, имен которых я не помнила. Все они были такими же, какими я их видела в прошлый раз.

Старейший не меняет облика, в отличие от нас всех, а в Родах остальных, видно, не умирали невинные девы за время разлуки. Хорошо им. Помню, как надо мной смеялись на прошлых праздниках, когда я являлась в облике Тарины – старая, дряхлая, едва способная шагнуть лишний раз, не то, что танцевать.

Девушки затеяли пляску, Старейший танцевать отказался, постелил плащ и сел у самой линии напротив меня. Когда танцующие налетели на него и трое попадали, он недовольно проворчал, что я могла бы начертить круг побольше. А Элия потребовала, чтобы я играла еще быстрее. И я играла, хотя у меня болели содранные о веревку ладони, хотя от ударов по струнам ныли пальцы. Больше музыки, громче, быстрее!

Сегодня баньши веселятся!

Девушек радовало все. Ставшие материальными тела, осенний холод, пожухлая трава под ногами, порывы режущего ветра. Начал накрапывать мелкий дождик – и девушки бросились ловить капли в ладони. Им хорошо – они не простудятся, даже если промокнут. Им было весело. Баньши так редко одеваются плотью – только в колдовском кругу, который лишит их тел, когда они утром выйдут из него. Их – и любого, кто по неосторожности забредет сюда. Войти может кто угодно, даже случайно – ведь снаружи не виден ни круг, ни что в нем происходит. А вот выйти – нет. Душа расстанется с телом, человек ли, Старший – умрет. Только баньши это не опасно, потому что тела созданы самим кругом. Баньши – и тому, кто его начертил.

Поэтому я вернусь домой, когда закончится ночь. Домой…

Это ли дом? Дом, о котором я мечтала для Тиана?

Я подняла голову – и оборвала музыку. К нам, пошатываясь, приближался человек.

Вот он шагнул в сторону, как бы намереваясь обойти круг, вот его повело обратно… шаг, другой. Третий. Я ничего не могла поделать, он переступил через светящуюся линию и оказался в круге. Обрек себя на верную смерть.

Нет! Я смогу, я сумею, я выведу его из круга живым. Не ради него, а потому что не хочу убивать. Не могу.

Человек был пьян. Это первое, что бросалось в глаза. От него несло перегаром, лицо было покрыто трехдневной щетиной, одежда испачкана и порвана. Он был очень пьян… но что его привело ночью на пустошь?

– О! – сказал человек. – Люди.

– Играй, Нара! – закричала одна из баньши, чьего имени я так и не смогла вспомнить. – Громче!

Я заиграла. Он ничего не запомнит, когда проспится. Пусть смотрит, для него это только сон.

Девушки снова пустились в пляс. Они подхватили человека, затормошили его, заставили танцевать с собой под мою музыку. Старейший молча смотрел на это и хмурился. Но молчал.

Я играла.

Человек оказался никудышным танцором, думаю, даже будь он трезв, он бы не мог долго выдерживать тот темп, который задали баньши. Они то вели его в круге, то – по очереди – кружили в парах и тройках, то заставляли прыгать, а то вертеться на месте. Они играли человеком, твердо уверенные, что завтра им не придется краснеть за свое поведение. А я – что я могла сделать?

Внезапно человек стряхнул вцепившиеся в него руки баньши и остановился.

– Хватит! – закричал он. – Прекратите!

Я взглянула в его глаза – и увидела, что они абсолютно трезвые. В них застыл безумный ужас – и ужас не перед нами.

– Прекратите! – повторил человек, и я оборвала музыку. – Как вы можете… когда там – такое?!

– Где – там? – тихо спросила я. Он услышал.

– Там! – указал он в сторону Вьюжных лесов. – Не люди! Нелюди!

– Там Старшие, – недовольно проговорил Старейший.

– Нет! – заорал человек. – Это не они! Скажите всем! Всем расскажите! Идут… сюда идут – много! Полчища! Нас десятеро было – я один выжил! Все погибли, все!

Страшно! Всем скажите! Всем! Бегите! Скажите! Предупредить… предупредить – скорее!

– О чем ты, человек? – спросила я. – Кого ты видел во Вьюжных лесах?

– А-а-а! – Он отшатнулся. – Вы тоже! Вы не люди! Отродья! Вы – заодно! С ними заодно! Старшие – те пропускают их! И вы – тоже!

– Ты пьян, человек, – с отвращением произнес поднявшийся на ноги Старейший.

– Я пьян?! Я не пьян! Я все время пью, пью – я хочу забыть! Я видел, видел – их!

Видел! Один – спасся!

Человек снял с пояса фляжку, откупорил и буквально влил в себя ее содержимое.

– О чем ты? – недоумевающе повторила я. – Расскажи мне, что ты видел?

– Ты нелюдь! – заявил вновь захмелевший человек. – Ты с ними. Все вы с ними…

Гады… Умри, тварь!

Смертный угрожающе шагнул ко мне, Старейший успел раньше оказаться возле него и резко толкнул в спину. Человек пошатнулся, сделал два неверных шага, пересек линию круга…

– Нет! – закричала я. Поздно. Бездыханное тело упало на холодную землю. Магия круга убила его. Моя магия. Я закричала-застонала, и баньши подхватили мой вопль.

Пусть это не наш человек, но его смерть – наша вина. Мы должны его оплакать.

Плакал даже Старейший, кричал и плакал вместе со всеми. Но взгляд его, когда он смотрел на дело своих рук, был довольный. Словно все правильно, все так, как должно было быть.

Тиан Ее не было в комнате. Я тут же кинулся к хозяину, заколотил в дверь, разбудил, но напрасно – он не видел, чтобы Нара выходила. На шум вышли сонные постояльцы, спрашивая, что за шум, а узнав, материли меня и Нару, почем свет зря. Так стыдно мне, наверное, не было ни разу в жизни. А ведь половина издевающихся сейчас надо мною – стражники. Завтра с утра в казармы явлюсь – засмеют недотепу.

Само собой, настроения эта оплошность мне не улучшила. Хлопнув за собой дверью так, что стены дрогнули, я устроился в пустой комнате Нары, старательно придумывая, что скажу женушке, когда она надумает вернуться со своих ночных гулянок.

Куда она вообще могла пойти? Она же в Костряках никого не знает!

Или…

О, Единый Всемогущий! Ну за что мне все это? Мало того, что муж поневоле, так еще и жена попалась – сущее наказание. И не знаешь ведь: то ли бояться за нее, идти искать дурочку, то ли злиться и ревновать.

Стоп. Кого это я ревновать собрался?!

Нару? Так ведь брак наш вроде и не брак, а так…

Устроившись на ее кровати, я ждал. К утру вернется – никуда не денется. Уж в чем – в чем, а в этом я уверен.

И что я ей скажу? Что спрошу? В чем обвиню? На все мои слова она ответит двумя, язык у моей менестрельки бойкий, еще потом и сам виноватым окажусь.

Эх, перед этим разговором и Огнь мил покажется.

Нара Гана вызвалась проводить меня обратно до Вороньего Гнезда. По дороге мы молчали – после смерти охотника мне было неприятно говорить с теми, кого до недавнего времени я считала своей семьей. Пусть не самой лучшей и доброй, но семьей, близкими существами…

Не важно. Теперь у меня есть Тиан, пусть и недолго нам оставаться вместе. Не важно. Люди перестали быть мне чужими, а баньши перестали быть своими… да и случайно ли Старейший назначил праздник сегодня? В самую обычную осеннюю ночь, которая ничего не означает, и в которую ничего не произошло… кроме появление в Кругу человека. Что он хотел сказать мне перед смертью?

– Эй, Нара! – засмеялась баньши. – Вот твое окно, куда ты собралась?

В задумчивости я прошла мимо таверны, даже не заметив ее… да уж.

– Ты все такая же, – продолжала смеяться Гана. – Ну, где твоя веревка?

Она дотронулась до свисающей из окна паутина, та засветилась и принялась утолщаться.

– Столько хватит? – спросила баньши, когда толщина паутины достигла двух пальцев.

Я кивнула. – Прощай тогда, Хранительница Угасшего Рода, – уже серьезно произнесла Гана. – Ты всю ночь пела для нас, а мы никак не расплатились.

– Обычно мы платим знанием, – вполголоса ответила я. – Скажи, что ждет моего человека?

Гана покачала головой.

– Великая запретила рассказывать будущее. Я подарю тебе совет – убирайтесь оба из города! Прощай.

– Почему?.. – начала было я, но Гана вошла в стену ближайшего дома и скрылась с моих глаз. Мне оставалось только выругаться и вернуться к паутине. Заклинание баньши долго не продержится, даже Старейший не дал бы мне больше пятнадцати минут. Я привязала к свободному концу гитару, чтобы не подниматься с грузом за спиной, и влезла в окно. Не сказала бы, что у меня это хорошо получилось, все-таки, баньши обычно по стенам не лазают. Тяжело дыша, я выбралась в комнату и поспешила втащить гитару, пока паутина не утончилась обратно.