Текст книги "Дети Хедина (антология)"

Автор книги: Наталья Колесова

Соавторы: Ник Перумов,Ольга Баумгертнер,Аркадий Шушпанов,Ирина Черкашина,Юлия Рыженкова,Дарья Зарубина,Наталья Болдырева,Сергей Игнатьев,Юстина Южная,Мила Коротич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

Я остановилась. Неожиданная беспомощность овладела руками, ногами, всем телом, а главное – мыслями. Я стояла на пороге, растерянная и впервые охваченная смятением. Аркадий поднял на меня взгляд, и мы наконец-то посмотрели друг другу в глаза. Его трясло. Я сделала шаг, скинула сапоги и поставила их носками под вешалку. Машинально. Как делала Лина.

Аркадий вздрогнул.

– Ты голодная? Кушать хочешь? – спросил он.

Я совсем не хотела. Ответила:

– Да.

Как назвать мою жизнь? Странной? Экстраординарной? Неслыханной?

Чужеродной. Вот как.

Я чувствовала ее. Всегда. В походке, в чтении книги, в протягивании пульта от телевизора, в сидении на кухне у окна, в редком смехе. Чувствовал ли ееАркадий? Он не называл меня по имени. Не мог произнести. Обращался как-то… безлично. «Пойдем в комнату», «С тобой все в порядке?», «А ты случайно не видела распечатку статьи?»…

Я бродила по комнатам, брала в руки вещи и смотрела. Смотрела, как прежняя Таня, – ваза с засушенными розами, томик Майн Рида, диск Хоакина Сабины, симпатичная плюшевая мышка. Смотрела, как Лина, – ты принес эти розы три недели назад… ах нет, какие недели, это ведь было так давно… Майн Рида надо, наконец, вернуть Наташке, у нас на компе есть… «La Magdalena», Аркаша, помнишь наш танец в простынях?.. Ну что, пылесборничек мой, Мышка-малышка, пора тебя уже постирать, а то, как пять лет назад на день рожденья подарили, так немытая и валяешься.

И я сгибалась, протараненная горячим бризом чужой жизни, сжималась в комочек, задыхаясь и выпуская вещь из рук. Если в такие моменты меня видел Аркадий, он кидался на помощь, однако мог только приобнять и голосом нарочито спокойным и деловым (подумаешь, срывается) спросить: «Что с тобой? Тебе плохо?»

Плохо. Но кому из нас двоих было хуже, я не знаю.

Аркадий ходил на работу, приходил с работы. Не поздно (так, чтобы я не подумала, что он меня избегает), но и не рано (чтобы дать себе время на глубокий вдох перед прыжком в глубину). Кроме него и Никиты у нас никто не появлялся. Думаю, кто-то знал об эксперименте (знал настолько, насколько позволили Аркадий с Никитой), но домой Аркадий никого не приводил. Мою психику тщательно оберегали от потрясений.

Он разговаривал со мной, иногда брал ладонь в свою и осторожно, делая вид, что взгляд случаен, всматривался в черты лица. Я ненавидела эти моменты, но понимала – так надо, он ищет. Ищет свою Лину.

Сама я выбиралась из дома только на процедуры в больницу и на встречи с Никитой и психологом, точнее психиатром. Я не могла заниматься работой. Нет, я делала что-то, читала журналы, маялась какой-то ерундой, но все – дома. Естественно, трудно было бы объяснить, почему одна из двух научных сотрудниц, числящихся в бессрочном отпуске и считающихся тяжело больными, вдруг появилась на работе. Куда мне, убогой, после операции.

Вся моя жизнь сосредоточилась в четырех комнатах и одной кухне. Вокруг одного человека. И я радовалась.

Еще я вязала. Раньше и в голову бы не пришло, да и не умела я толком, а теперь доставала нитки из большой белой коробки, садилась со спицами в кресло рядом с магнитофоном и ряд за рядом вывязывала узоры на шарфе и приделывала смешной помпон к шапке. У Аркадия тогда слегка поднимались уголки губ, и серый ужас ненадолго покидал его глаза.

Пришлось носить свою старую одежду. Свою. Не Линину. Василина была на пару размеров полнее меня, а из больницы я и вовсе вылезла скелетом в тапочках. Да и не смогла бы я надеть ее брюки и платья. Не потому, что вызывали отторжение или суеверный страх. Я всего лишь не хотела паники во взгляде Аркадия.

Ночевала в спальне. Одна. Аркадий спал в гостиной на диване. Никита и мой психиатр единым голосом запретили иной вариант. Подозреваю, это диктовалось не только медицинскими показаниями. Вряд ли Никита щадил Аркадия или меня, скорее уж волновался за исход эксперимента и, пользуясь непререкаемым авторитетом, проявил некоторое собственничество… Я решила об этом не размышлять. Все равно так было правильно.

Наверное, за три месяца Аркадий подготовился ко всему. Если, конечно, можно быть готовым к тому, что твоя жена умерла, но ее память жива и живет она в теле другой женщины. Но, тем не менее, он держался.

Господи, как хотелось сесть рядом, аккуратно отвести его волосы назад, коснуться губами лба и замереть на несколько секунд. Самых сладких секунд за всю жизнь. Нельзя. Пока нельзя. Я позволяла себе ненароком прижаться к плечу, погладить по руке, улыбнуться ласково и тоскливо. Я готовила на чужой кухне, иногда забываясь и ощущая ее своей, – тогда я машинально открывала дверцы шкафчиков и доставала корицу или белый перец, наклонялась за маленькой сковородкой в нижнем ящике, которой до этого не видела в глаза. Я полюбила кабачки, которые раньше ненавидела. Я не могла смотреть телевизор – начинала болеть голова, но я разворачивала кресло боком и оставалась в комнате с вязанием. Я балансировала на грани своей реальности и пришлых снов и от этого все сильнее ощущала хрупкость существования.

И снова мелькают слайды…

Телефонные разговоры, которых я не должна была слышать, но слышала:

«Я вижу Таню, Никит. Понимаешь? Не Лину, а Таню, и ничего не могу с собой поделать. Ты уверен, что…» «Она теперь другая. Такая… нежная со мной». «Да, я приду. Во сколько твой психолог меня ждет?»

Тайны Лины. Они вспыхивают шаровыми молниями и приносят с собой волны сухого обжигающего жара.

В третьем классе она украла у Маринки кошелек. Не из-за денег, ей нравился сам кошелек – пурпурный мешочек, расшитый бисером и лиловыми стразами. Лина спрятала его в коробку с игрушками, а затем ей стало стыдно. Маринку она обходила десятой дорогой и все мечтала незаметно подбросить кошелек обратно. А потом Марина перевелась в другую школу, и пурпурный мешочек пылился среди игрушек с полным табу на пользование.

В день своего семнадцатилетия она напилась до бесчувствия. На задворках сознания мелькает некий Лешка. Она не помнит, было у нее что-то с ним или нет. Кажется, все-таки нет.

Первое серьезное увлечение – Мишка Самойлов. Но через пару месяцев она застает его со своей подругой. Ей плохо. И очень долго. Плохо физически – она ничего не может жрать, дико болит позвоночник. Пропускает сессию. Потом все налаживается. Но следующее увлечение остается лишь увлечением, Лина больше никого не подпускает близко. Кроме Кеши…

Аркаша. Легкий укол в сердце, интерес, разговоры… Сильные руки, доброта во взгляде, ненавязчивое остроумие. И… феерический секс.

Иногда меня тошнит от Василининых тайн.

Жесты. Слова.

Иду по коридору, в дверях появляется Аркадий. Я прохожу мимо, поднимаю руку и чуть прихватываю его за пуговицу рубашки, отпускаю. Иду дальше, а он так и стоит на пороге, замерев.

Разливаю чай, задумавшись, брызгаю на запястье, приплясываю на месте и часто-часто дую на него. «Ах ты, дрючка-косоручка!» У Аркадия срывается нож с буханки и задевает палец.

Вяжу, встряхиваю головой, чтобы убрать волосы с лица… У меня короткая стрижка. После операции – тем более.

«Вот такие пироги», – я смеюсь и складываю ладони тюльпанчиком. Аркадий выбегает на улицу, «подышать свежим воздухом».

Разговоры.

– Да, сегодня денек тот еще. Маенко никак материал не сдаст. И у главного три часа в кабинете просидел без толку.

– Как там его пес поживает? Не спаниель, а дворняжка, что они подобрали. Почему ты так на меня смотришь? Ну, мы еще в гости к ним приезжали, а у него как раз собака…

Я контролировала Лину. Хотела верить, что контролирую. Я начала ее бояться. Лина жила во мне. Была она – мной или я – ею?

За окном падал снег. Прощальный подарок февраля. В гостиной мерцал экран телевизора, свет я приглушила, чтобы не резал глаза. Вязала. Аркадий перебирал распечатки материалов с очередной конференции. Тихое завершение спокойного дня.

– Чаю хочешь? – спросила я, откладывая спицы и потягиваясь.

– А ты хочешь? Я сделаю для тебя.

– Не надо, я сама. Тебе с бергамотом?

– С лимоном, – и добавил после паузы: – Спасибо.

– Не за что, cielito.

Я на мгновение задержалась, вслушиваясь в новое слово. Нет, оно не новое, оно… Аркадий встал.

– В кабинете посижу, – бросил он куда-то в пространство.

Знакомая волна горячего бриза обволокла с головы до ног, туманя сознание. С трудом соображая, что происходит, я побрела на кухню, щелкнула кнопкой чайника. Заварка, лимон… где этот лимон?.. Ага… чашки, ложки, тростниковый сахар…

Кабинет освещался одним бра на дальней стене. Я хотела включить побольше света, но Аркадий попросил оставить, как есть. Чашка с сахарницей перекочевали с подноса на подставку возле рабочего стола.

– Еще что-нибудь принести? Конфеток?

– Ничего не нужно, спасибо.

Я направилась с подносом к двери, через несколько шагов обернулась. Он сидел, крепко обхватив фарфоровую чашку и всматриваясь в лимонную дольку, будто в ее желтой корке скрывались тайны Вселенной.

Я улыбнулась.

– Кешка, ты такой смешной.

Он повернулся, чашка в его ладонях, казалось, сейчас лопнет. Я посмотрела ему в глаза и вдруг захлебнулась слезами.

– Mi cielo [28]28
  Mi cielo ( исп.) – досл. «мое небо», в значении «любимый мой». ( Прим. авт.)


[Закрыть]… – прошептала я, падая на колени. – Mi cielo… Кешка…

Фарфор впечатался в стену, разлетаясь на тысячи осколков, чай плеснулся на темный ковролин. Аркаша кинулся ко мне, и поднос тоже загремел на пол, вырванный из рук.

– Линка…

Он обнимал меня, как последний раз, сжимая до потери дыхания.

– Линка!

Его губы в порыве безумия целовали мой лоб, нос, щеки, ресницы, подбородок и находили мои, дрожащие и изнемогающие. Cielito!.. А руки уже искали пуговицы рубашки и, не в силах ждать, рвали податливую ткань.

В эту ночь мы были вдвоем. Я и он. Я только не знаю, где была Таня…

С той ночи он начал называть меня по имени.

С той ночи я перестала понимать, кто я есть.

Я смотрела на все двойной парой глаз. Делала все двойной парой рук. Я считала себя Таней, я уверяла себя, что я – Василина. Никита с психиатром, похоже, были в восторге.

С той ночи я начала часто плакать.

Он любил меня. Жаль, не ясно, кого-меня?

Отзываться на имя оказалось приятно. Ли-на… В устах любимого имя всегда звучит слаще. И вечера теперь тоже стали приятными. Мы много разговаривали, много вспоминали… «Деевы? Друзья твоего двоюродного брата? Да, конечно, я помню их», «Мальдивы… ах, ты помнишь, как я утопила в море свою сережку?», «Кот? Разумеется, я помню этого рыжего мерзавца, изодравшего мою новую юбку».

Помнишь?.. Помнишь?.. Помнишь?.. Я помню… помню… помню.

Когда он уходил на работу, я рыдала.

Кто ты, Татьяна Андроникова? Кто ты, Василина Ильичева? Кто ты, невеста Франкенштейна?

Вечерело. Я стояла у окна. Ветер задувал в открытую форточку лепестки цветущих вишен и яблонь. Облака наливались синевой, торопились, летели на невидимый мне пожар. Близилась гроза.

Но мог ли дождь остудить пылающий жар в голове?

Вчерашний разговор (да, я снова подслушивала) поставил точку в далеко зашедшем эксперименте.

«Я сам схожу с ума, Никит. Я изменяю ей… с памятью о ней».

Ненавижу! Ненавижу тебя! Ты забрала его у меня! Господи, кто это кричит я-Таня или я-Лина? Не важно… мелочи… Я ненавижу эту безумную безымянную чужачку – себя. Избавиться хотя бы от одной, не важно – какой.

* * *

Свет круглых ламп невыносим. Очень, очень ярко. Прозрачная маска притаилась в руках мужчины с зеленой повязкой на лице. Как же нелегко убеждать Никиту. Как же сволочно я поступаю с Аркадием.

Но я не хочу больше этого диафильма. Я хочу умереть на операционном столе.

Жаль, Никита слишком хороший хирург, чтобы позволить мне это сделать.

Наталья Колесова
Дом

– Гасси, Гасси…

Маленькие пальчики дергали за простынь, тянули за волосы, щипали…

– Гасси! Гасси!

Она со стоном перевернулась на спину.

– Ну, Гасси я, Гасси… Что вам от меня надо?

Мохначи возбужденно прыгали по постели и по полу, хватали за руки, пытаясь стащить ее с кровати. Бормоча невнятные ругательства, Гасси села и с ненавистью уставилась в темноту.

– Если там еще один щенок, клянусь, утоплю его собственными руками!

Растрепанная, всклокоченная, босая, в одной ночной рубашке, она дошагала до кухни и рывком распахнула дверь.

Щенка не было. Вместо него на крыльце дома лежал человек. Когда дверь открылась, голова его тупо стукнула о порог – можно было понять это и как вежливое пожелание войти.

Гасси посмотрела направо, налево. Стояла глубокая ночь, город давно спал, стих даже шум близкой стройки. Гасси посмотрела наверх. Наверху было сито звезд, полная луна и сидящий на козырьке крыши филин.

– Ну-ну, – сказала Гасси. – Если это твои шуточки, ушастый, я тебе шею сверну!

– Угу, – принял к сведению филин и, распахнув крылья, взмыл в небо, на мгновение заслонив луну. Гасси включила тусклый наддверный фонарь, присела рядом с лежащим, осторожно толкнула его в плечо. Человек послушно перевернулся на спину – и она его узнала.

Все оказалось еще хуже, чем казалось. Гасси села на пятки и с тихой яростью оглядела темный двор.

– Ну, только узнаю, кто!..

Оставалась надежда, что она не сумеет затащить такого крупного мужчину в дом. Мохначи лишили ее и этого – вцепились в рубашку и брюки лежащего, волоча его так целеустремленно и стремительно, что ей оставалось только поддерживать ему голову. Они даже втянули его на кушетку и принялись деловито подтаскивать подушки и пледы, пока Гасси, сморщившись, не замахала руками, разгоняя их, как надоедливых мух.

– Все-все, хватит, спасибо! Спасибо всем, кто помог вырыть для меня глубокую могилу!

Гасси, выпрямившись, уперлась руками в бока и уставилась на Стивена Уокена. Даже сейчас, в далеко не лучшем своем виде – пыльный, бледный, с запекшейся кровью на левом виске, – он выглядел как воплощение грез многих юных дев…

И не очень юных.

Чтоб он сдох.

Что он, кстати, вполне мог успеть. Гасси дотронулась до влажной кожи и, к своему сожалению, почувствовала слабо пульсирующую жилку. Повернулась к рассевшимся кругом, как в цирке, мохначам:

– Ну да, он здесь, в моем доме! И что я, по-вашему, должна с ним делать? Добить, чтобы все мы были счастливы?

Мохначи загомонили наперебой, но, отмахнувшись от них, Гасси схватилась за телефон.

– Доктор дома? Разбудите, пожалуйста, это очень срочно! А, это ты! Будь другом, возьми чемоданчик со своими причиндалами и приезжай ко мне… Нет, не со мной. С подкидышем.

* * *

Стивен Уокен остановился, положив руки на низкую калитку. К дому вела извилистая, выложенная цветным кирпичом дорожка. На широком крыльце веранды сидела женщина. Он не сомневался, что это именно та, которая ему нужна. Просторная светлая старая рубаха, легкие короткие брюки, широкополая шляпа из соломки. В руках женщины были садовые ножницы. Ему говорили, она любит возиться в саду…

– Добрый день! – сказал он, слегка повысив голос. – Можно войти?

Она вскинула голову, вглядываясь в него из-под полей шляпы. Положила ножницы на крыльцо рядом, вытерла руки о рубаху.

– Здравствуйте. Заходите, конечно.

Пока мужчина шел по дорожке между розами, Гасси с любопытством разглядывала его. Наверняка один из этих рабочих, что целыми днями трудятся по соседству. Сейчас попросит пить или позвонить по телефону. Большей частью они были дружелюбны, да и она не стремилась наживать себе лишних врагов. Она сняла шляпу, положив ее на перила, распустила «хвостик». Мужчина остановился у крыльца и некоторое время смотрел на нее сквозь стекла темных очков. Она вопросительно подняла брови.

…Черт, они говорили – «упрямая старая дева», – и он представил себе иссохшее злобное существо, безвкусно одетое, ненавидящее весь белый свет, и мужчин – в особенности. Женщина оказалась не намного его старше и, хотя внешности вполне заурядной, вовсе не была замшелым страшилищем.

– Мне нужна хозяйка дома, – сказал он на всякий случай.

– Это я. – Она слегка склонила голову набок, улыбаясь ему снизу зелеными глазами. Это у нее здорово получилось, он и сам не прочь перенять такой прием.

Так как он молчал, хозяйка решила ему помочь.

– Хотите пить?

– Пить? – Он рассеянно огляделся. – Да, неплохо бы. Эта чертова жара…

– Я принесу, – она легко встала, повернулась и исчезла в полумраке двери. Стив опустился на крыльцо, разглядывая роскошные, тяжелые, ухоженные розы. Сад был небольшим, но создавал странное впечатление уединенности, отгороженности от остального мира. Даже звуки близкой стройки были приглушенными, будто дом и сад накрыло прозрачным куполом – жужжание пчел, шелест листьев, журчание ручья… Ручья? Он наклонил голову, вслушиваясь, даже привстал, собираясь увидеть этот самый ручей…

– Вот лимонад – хотите?

Он с благодарностью принял запотевший стакан. Действительно, было очень жарко. Хозяйка уже вернулась, а он так и не придумал, с чего начать разговор. В этом месте совершенно не хотелось думать. Хотелось смотреть, вдыхать аромат роз, наслаждаться освежающей прохладой лимонада…

Оставалось полагаться на интуицию и везенье. Они его редко подводили.

– Здо́рово, – искренне сказал он, кивнув на цветы.

Хозяйка со спокойным удовольствием оглядела сад.

– Да. Но капризны, как дьяволы! Вон на те, видите, бордовые, я потратила целых три года…

Он снизу взглянул в ее лицо. Прислонившись плечом к столбу веранды, непринужденно скрестив ноги, женщина отпивала лимонад маленькими глотками. Лицо у нее было незагорелым, такая белая кожа вряд ли хорошо выносит солнце. Поэтому она и надевает шляпу…

Он обругал себя – скажите, какой глубокомысленный вывод! Какого черта он приперся сюда? Все можно было решить в кабинете у мэра, в присутствии юристов.

– Мы здорово вам мешаем, а? – Теперь он мотнул головой в сторону шумящей стройки.

– Конечно, теперь здесь не так тихо, – согласилась она, скрестив на груди руки. Светлая ткань рубашки натянулась, стало заметно, что на хозяйке нет лифчика. Не то, чтобы он был против, смотреть очень даже приятно, но опять отвлекало от дела. – Знаете, раньше здесь была очень тихая улочка. Всего тринадцать домов, деревья, тень… все друг друга знают…

Он задумчиво разглядывал стакан с лимонадом. Ему ли не знать: он скупал эти дома один за другим. И сносил.

– Хуже всего ночью – звуки далеко разносятся по реке. Я теперь закрываю окна, но все равно…

– И вам не скучно теперь здесь… одной?

Она сделала глоток. Сказала спокойно:

– Пожалуй. Я привыкла к соседям.

Это было слабо сказано. Она могла притворяться перед другими, но не перед собой. Она знала их с самого рождения – люди на Зеленой улице почти не менялись, и каждый знал привычки, слабости и чудачества остальных. И мирился с ними. Здесь шла иная – тихая, издавна установившаяся жизнь, далекая от современного ритма, дрязг, страстей. Жизнь, к которой она стремилась в суете больших городов. Жизнь, к которой она вернулась. И теперь эта жизнь кончилась, разбилась, оставив после себя лишь два осколка – дом и она в нем.

Она взглянула на сидящего перед ней широкоплечего мужчину – нельзя объяснить это никому, потому что ни объяснить, ни понять невозможно. Многие из соседей плакали перед отъездом, но все же уезжали, бросая свои дома, как состарившихся животных-любимцев. Она рассеянно погладила вытертые до блеска перила, сказав беззвучно: «Уж я-то тебя не оставлю».

Стив задумчиво щурился. Он не мог ошибиться – она и вправду чувствовала себя одинокой. Без поддержки единомышленников… Может, она уже колеблется? Может, надо только осторожно подтолкнуть?

Но хозяйка мигом развеяла его надежды, сказав:

– Я родилась, живу и буду жить здесь.

Она, конечно, не знала – кто он, – но не могла адресовать свои слова точнее.

– Стив! – Оба вздрогнули. Тойво, его помощник, стоял у калитки, озабоченно взмахивая рукой. – Уокен! Вот ты где! Давай скорее, там тебя ищут!

Мысленно чертыхнувшись, он поставил стакан на широкие перила и поднялся. Женщина пристально смотрела на него. Из глаз ее ушла улыбка.

– Вам пора, мистер Уокен, – сказала она низким голосом.

– Спасибо за лимонад, мисс Хилл, – сказал он ей в тон. – Я ваш должник.

– Забудьте, – она сузила глаза. – И проваливайте.

Улыбнувшись, Стивен чуть приподнял шляпу. Хорошо, что он не представился сразу, а то бы она наверняка подмешала ему в лимонад крысиного яда.

Он вразвалку побрел между роз. У калитки резко обернулся – но Хилл была настолько упряма, что даже не пожелала смотреть ему вслед и теперь закрывала за собой дверь. Он заметил шевельнувшуюся занавеску на втором этаже дома. Кто там у нее? Тайный любовник?

– Пошли, Тойво, – сказал он. – А ты вообще-то в курсе, что на свете существуют мобильники?

Кассандра Огаста Хилл (дома – Гасси, в миру – Касси) осторожно пробиралась по краю разбитой самосвалами дороги – ночью прошла гроза, и рытвины превратились в угрожающе глубокие озера. Оставалось всего ничего до того, чтобы свернуть на Липовую аллею, как мимо пронесся джип, обдав ее веером брызг и грязи. Касси запоздало прикрылась сумкой, но безупречно-белый летний костюм и чулки покрылись мошкарой брызг. Взгляд на часы – возвращаться переодеваться некогда, сегодня ее очередь открывать библиотеку. Ладно, с помощью щетки она сумеет привести себя в приличный вид.

Касси ни секунды не сомневалась, что за рулем громадного блестящего джипа сидит Уокен или кто-то из его подручных. Местный немедленно бы остановился и бросился к ней с извинениями. Касси сдвинула брови. Ладно, пусть у него колеса отвалятся, но дня он ей не испортит!

Однако эта мелкая пакость все же настолько выбила ее из колеи, что она добралась до работы с головной болью, копившейся в затылке. Пока приводила себя в порядок, у стойки собралось уже трое посетителей, и самая первая – о боже, она совсем забыла, что сегодня среда! – вечно раздраженная Мей Карсон. Касси напряженно улыбнулась, извинилась и повела миссис Карсон к полкам. Долго искала нужный журнал, выслушивая сетования на нынешнюю молодежь, на потерянное время, на небрежность и невежливость некоторых работников библиотек… Потом посетительница без передышки переключилась на соседей, чья собака беспрерывно лает, не давая ей спать, на продавщицу в магазине, которая ее без конца обвешивает, на… Список претензий миссис Карсон к миру был поистине бесконечен. От Касси не требовалось ничего, кроме приличествующих случаю фраз типа «вот как – неужели – как жаль».

Когда, так ничего и не выбрав, умиротворенная миссис Карсон отправилась к двери, она почувствовала, что вся взмокла. Джоан, успевшая за это время обслужить троих, кивнула ей с сочувствием:

– Иди попей кофейку, Касси! Эта старая стерва тебя совсем вымотала!

– Разжевала и выплюнула! – простонала Касси. – Скажи, зачем она сюда ходит? Она ведь у нас почти ничего не берет! А я каждый раз после нее чувствую себя помойным ведром!

– Она приходит подзаряжаться! – авторитетно объявила Джоан, увлекающаяся экстрасенсорикой. – У тебя ведь, как у настоящей ведьмы, такая сильная энергетика!

– Энергетика! – фыркнула Касси и вытянула средний и указательный пальцы. – Покажите мне, где здесь розетка, а то мой аккумулятор совсем сдох! Его высосала миссис Карсон… Господи, Джоан, неужели я тоже стану такой в старости?

– Ну, говорят, она и в молодости была не чище. Но ты с ней хорошо справляешься.

– Ну да, хорошо! Чувствую себя так, словно меня бульдозер переехал.

– Кстати, – осторожно начала Джоан. – Насчет одинокой старости. Знаешь, у меня есть знакомый симпатичный приятель…

– Боже упаси, Джоан! – перебила Касси. – У меня и без того хлопот полон рот!

– Нет, ты безнадежна! – привычно вздохнула Джоан. С двумя ее замужествами и кучей «симпатичных приятелей» она и представить себе не могла, как можно обходиться без мужчины. Правда, если учесть наследственность Касси… Нет, она ничего плохого не имеет в виду, но в принципе этим многое можно объяснить – и цепляние за старый дом, и отказ от блестящей, по всеобщему мнению, карьеры в мегаполисе… да и нежелание связывать свою судьбу с кем-либо из мужского населения города.

Тишину библиотеки взорвали звонкие детские голоса. Касси со вздохом отставила чашку:

– И вновь продолжается бой…

К вечеру ей уже действительно казалось, будто ее переехала машина. Причем туда-сюда-обратно – и не раз. С усталой обреченностью услышала возбужденный голос Джоан:

– Касси, к тебе гости!

До закрытия оставалось еще пятнадцать минут. Вздохнув, она потерла виски:

– У тебя есть что-нибудь от головы? Да, подойдет, спасибо…

Морщась от резкого вкуса химии, запила таблетки водой. Кивнула Джоан, чтобы та привела запоздалого читателя.

– Здравствуйте.

Она подняла глаза и ощутила что-то вроде нокдауна. Стивен Уокен смотрел на нее с улыбкой, по-хозяйски положив загорелые крупные руки на деревянную стойку. Он был, как и вчера, в клетчатой рубашке и джинсах, только снял темные очки, что лишь прибавило обаяния его энергичному мужественному лицу. Лицу, которому хотелось доверить не только свою судьбу, но и судьбу своего дома. И Джоан маячила за его спиной, делая большие глаза и безмолвные восхищенные жесты.

– Чему обязана? – нелюбезно поинтересовалась Касси.

– Заехал посмотреть, где вы работаете. Уютное местечко.

– Извините, мы закрываемся.

Уокен лишь основательней навалился на стойку.

– А могу я записаться к вам в библиотеку?

– Пожалуйста, внесите залог и заполните карту, – сказала Касси, не поднимая глаз. – Джоан, помоги мистеру Уокену.

– Прости, Касси, но я уже ушла! – отозвалась подруга из-за полок. Так, ясно, ее предали. Она покосилась на часы и подавила вздох – еще десять законных минут. Уокен добросовестно заполнял карту. Глядя в его затылок, где под каштановыми волосами не было и намека на грядущую лысину – и позлорадствовать-то нечему! – она повторила нетерпеливо:

– Поторопитесь, библиотека закрывается.

Тот взглянул исподлобья. Зоркие насмешливые голубые глаза.

– Ну так предложите что-нибудь по своему вкусу.

– Наши вкусы не совпадают, – отрезала она, щелкая замочком сумочки.

– Вы так в этом уверены?

– На все сто!

– Только потому, что меня не прикалывают старые дома?

– У вас осталось две минуты, – предупредила она. Уокен оглянулся, сделал большой шаг и, достав с полки толстую книгу, продемонстрировал ее библиотекарю.

– Саймак, – вслух прочитала та и невольно взглянула на него. Уокен вздернул темные брови.

– А что, я не имею права любить старика Саймака?

Касси промолчала, быстро заполняя формуляр. Он ведь понятия не имеет, что это еелюбимый писатель.

– Срок возврата через месяц. Если не сможете вернуть вовремя, предупредите по этому телефону.

– Это ваш домашний? – невинно поинтересовался Уокен.

– Мистер Уокен, ДО СВИДАНИЯ!

Касси потянула время, проверяя сигнализацию, все окна и двери, но, выйдя из библиотеки, увидела, что он поджидает на другой стороне улицы.

– Разрешите вас проводить? – спросил Уокен, мгновенно оказываясь рядом. Она взглянула мельком.

– Если не разрешу, это что-то изменит?

Уокен ухмыльнулся.

– Нет.

Пошел рядом, приноравливаясь к ее широкому стремительному шагу. Откровенно разглядывал ее. Чем-то она напоминала лисицу – острый нос, подбородок, узкое лицо, быстрые, приподнятые к вискам глаза. Можно, конечно, найти в ее внешности что-то пикантное… Если очень постараться.

– А что с вашей машиной? – внезапно спросила она, не глядя на него.

– С машиной?

– Ну да, с этой здоровенной черной зверюгой.

– Тойво сегодня с утра попал в небольшую аварию… что-то с колесами… – ему не понравилась ее улыбка. – А что?

Она не ответила.

– Эй-эй, – сказал он, сворачивая следом. – Вы что, не домой?

– А разве вас кто-нибудь куда-нибудь приглашал, мистер Уокен?

Он побрел за ней к последнему из купленных им домов. Женщина легко взбежала по ступеням и повернула ключ. Между прочим, это его собственность, напомнил Стивен. Про себя. Даже если б он это сделал вслух, она бы все равно не услышала. Они постоянно находились на разных радиочастотах.

Чета Бейкеров принесла ей ключ три дня назад. Они прятали глаза и говорили, что дом слишком велик для них, а дети и внуки не хотят сюда возвращаться. Не будет ли она так добра присмотреть за ним, пока… Они так и не сумели вымолвить пока – что? Она не сказала им ни слова. Просто не было сил обвинять или ободрять их.

Гасси повернула ключ и вошла туда, где они пытались запереть свое прошлое, свои воспоминания. Не за чем было присматривать в этом доме – Бейкеры забрали с собой все.

Кроме…

Она вздохнула, увидев стоящий на полу горшок с чуть повядшей геранью. Конечно, зачем он был нужен им там, в комфортабельном доме престарелых? А что он комфортабельный, она нисколько не сомневалась – Уокен умел был убедительным не только в словах, но и в средствах.

Гасси наклонилась и подняла цветок, пробормотав:

– Домовой-домовой, пойдем со мной…

Погладила глиняный бок горшка, огляделась и добавила со вздохом:

– Пойдем, бедолага. Может, мы найдем тебе новый дом.

Уокен, привалившийся к столбу веранды, поднял выразительные брови:

– Горшочек с золотом?

Не говоря ни слова, она прошла мимо него к своему дому. Возле калитки развернулась к Уокену, следовавшему за ней подобно молчаливому преданному псу:

– Я не думаю, что…

Он вскинул руки, словно сдаваясь:

– Я хочу только поговорить, мисс Хилл! Этот разговор вас ни к чему не обязывает.

Женщина наклонила голову, раздумывая. Но смотрела не на него, а так… отвлеченно, будто к чему-то прислушивалась. Неожиданно кивнула.

– Идите на задний двор. Я сейчас.

Он проходил мимо крыльца, когда она открыла дверь, – и снова из дома повеяло прохладой. И еще – там было очень темно. Конечно, после такого-то солнца…

Стив и дуб смотрели друг на друга. Стивену дуб понравился. Он был таким… основательным. Будто рос здесь всегда. Уокен обернулся и посмотрел на дом. Он даже затруднялся сказать, что было раньше – дуб или дом. Может, однажды один из Хиллов ехал по берегу реки, увидел дуб, спешился с лошади и решил, что построит здесь дом. С тех пор немало поколений маленьких Хиллов выросло, карабкаясь на эти раскидистые ветки, точно специально подставляющие свои мощные ладони. Или качаясь на подвешенных качелях. Стив машинально толкнул облезшие качели. Они были рассчитаны на двоих. Интересно, как прореагирует мисс Хилл, если он предложит покачаться вместе? Он оглядел зеленую лужайку. А вот и ручей! Ручей тек по самодельному руслу из плоских каменных плиток, собираясь в крохотный пруд – Стив назвал бы его просто лужей. По вечерам тут наверняка дает концерты лягушачий хор. Деревья, густой кустарник вместо изгороди, деревянная садовая мебель. Он сел на скрипнувшее кресло, посмотрел на дом. Дом ему тоже нравился. Он сам построит или купит себе такой. Попозже. Лет эдак через тридцать.

Хозяйка вышла через заднюю дверь, и Стив невольно хмыкнул, заметив, что она прижимает к груди кувшин с лимонадом. Так как там насчет яда? Она вылезла из своего костюма заштатной учительницы и переоделась в веселенькое летнее платье. Строго уложенные волосы теперь были забраны в «хвостик», из-за чего женщина вновь напомнила ему лису. Жаль, что это преображение вовсе не сделало ее проще и ближе. Не спрашивая, налила ему бокал лимонада, взяла в руки второй и опустилась в кресло-качалку. Он сделал глоток и посмотрел на нее. Мисс Хилл сидела, закрыв глаза. Он и сам был мастер по части пауз, но она, похоже, попросту о нем позабыла. Или вообще задремала. Он критически рассматривал хозяйку. Она могла упрямиться сколько ее душе угодно, но Стив не сомневался в успехе. Не таких обламывал.