Текст книги "Дети Хедина (антология)"
Автор книги: Наталья Колесова
Соавторы: Ник Перумов,Ольга Баумгертнер,Аркадий Шушпанов,Ирина Черкашина,Юлия Рыженкова,Дарья Зарубина,Наталья Болдырева,Сергей Игнатьев,Юстина Южная,Мила Коротич
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)
Сергей Игнатьев
Маяк для Нагльфара
– Си-до-ров, – пробормотал особист по слогам, как считалочку. – Маркус Иванович.
Так, будто пробовал на вкус. Будто произносил его имя в первый раз за прошедшие двое суток.
Сыграл со мной батя шутку, подумал капитан, большой был оригинал.
Все в роду испокон веку – Иваны, и отец, и дед, и прадед. А меня Маркусом назвал, в честь товарища Маркса, автора книги «Капитал» и товарища Кустодиева, автора картины «Большевик».
«Новую жизнь строим, радостную», – говорил батя, приходя с работы. «Лес рубят – щепки летят», – отвечал на тревожный бабский шепот, классово чуждый. «Это ошибка, Зинаида, ТАМ во всем разберутся, скоро вернусь», – в прихожей, вбивая твердые, намозоленные руки в рукава пальто. Уходил в сопровождении людей со смазанными, не в фокусе, лицами.
Не разобрались. Не вернулся.
Теперь, видать, капитана черед пришел.
Особист пристально разглядывал содержимое раскрытой папки. Так, будто и ее видел впервые.
– Что ж мне с тобой делать-то, Маркус Иваныч?
Капитан промолчал. Попробовал поймать взгляд следователя, но тот быстро, умело отвел глаза.
У него было улыбчивое румяное лицо в россыпях веснушек и оттопыренные малиновые уши. Лет двадцать – сидоровский ровесник.
На Рязанцева похож, подумал Сидоров, такой же конопатый. Как он там? Спросить? Вряд ли скажет.
– Вижу ведь, что не враг, – продолжал особист дружелюбно. – Вижу, что наш, советский человек… Ордена у тебя, ранения. Цельную саперную роту доверили. Двадцать с небольшим, а уже капитан! Как умудрился-то?
Сидоров разлепил губы:
– Быстро учусь, гражданин следователь. Мне еще на курсах говорили.
– Ню-ню, – хмыкнул особист. – Даже вон к Звезде тебя представляли! Так что ж ты мне… Что ж ты мне сказки-то эти, а… Зачем усугубляешь-то?
Сидоров медленно поднес ладонь к лицу, потер двухдневную щетину.
За спиной у особиста постукивали гигантские напольные часы, покрытые сложной резьбой. Рядом каминный портал, оленьи и кабаньи головы. Между камином и часами – пыльные рыцарские доспехи, а выше фотопортрет плешивого контр-адмирала кригсмарине при рыцарском кресте, кортике и монокле. Адмирал, похожий на птицу-секретаря, заносчиво пялился на капитана сверху вниз.
Особист перехватил взгляд Сидорова, обернулся на портрет, довольно крякнул:
– Спросишь, почему не снял?
Капитан не собирался спрашивать.
– Пускай смотрит! Пусть видит, фриц, кто теперь в его хоромах сидит. Ишь, рожа-то довольная!
Он обвел комнату смакующим взглядом.
– Устроились, а? – Зашарил по столу, взял портсигар. – Скажи, Иваныч? Картин понавешали, вазы вон, портиеры. Орестократея гребаная… Курить будешь?
Сидоров кивнул.
Особист раскрыл портсигар, дал папиросу, прикурил ему, затем себе, откинувшись, пустил в потолок дымную струю.
– А ты вот все молчишь, – сказал он с неудовольствием. – Не хочешь ты все-таки идти мне навстречу.
Не мытьем так катаньем, подумал Сидоров равнодушно. Скорей бы все это закончилось, что ли?
– Все рассказал, гражданин следователь. Все, как было. Слово в слово.
Особист охотно закивал, поглядел в папку, приоткрыл было рот, но тут за дверью послышался невнятный шум, протестующие возгласы часового.
Дверь, скрипнув, распахнулась.
Капитан краем глаза отметил стремительное движение, почувствовал запах одеколона.
Особист глянул, гневная тень сменилась на лице застывшим казенным выражением. Поспешно вскочил, грохоча креслом по паркету, встал навытяжку.
– Пойди погуляй, лейтенант.
Особист кивнул, тряхнув русым вихром, подхватил фуражку, пропал из поля зрения.
Дверь закрылась с аккуратным скрипом.
Пришедший, Сидоров чувствовал затылком, неподвижно стоял у входа в комнату, смотрел на него.
По паркету прогремели каблуки. Обогнув стол стремительной тенью, показался незнакомый майор в расстегнутой шинели.
Он с чувством выдохнул, как человек, уставший после долгой дороги, добравшийся до места назначения, где теперь предстоит сложное, ответственное дело. Стоя, перелистнул несколько вложенных в папку листков. Снял фуражку с синей тульей, пригладил темные волосы, зализанные назад. Сел в кресло. Все эти действия у него получились стремительными, в то же время экономными и точными.
Положив на стол руки в черных перчатках, он впился Сидорову в глаза цепким, пронзительным взглядом.
В нем было что-то неправильное, в этом майоре. Что-то от артистов трофейных черно-белых фильмов. Выглядел он гладко, даже глянцевито, и чувствовалось в нем нечто заграничное – принципиально, бесповоротно чужое. Иссиня-бледный цвет лица только подчеркивал это ощущение.
Будто солнца избегает, подумал капитан, глядя в тусклые глаза.
– Иванов, – коротко представился майор. – Заманали вас особисты, я смотрю. Спали хоть, Маркус Иваныч?
– Спал, товарищ майор, – хрипло соврал Сидоров.
Задним числом отметил, что опять по привычке перескочил с «гражданина» на «товарища». Но майор его не одернул, как тот, предыдущий.
Этот не мальчишка, подумал капитан, этот всерьез за меня возьмется. Робости перед прибывшим он в себе не ощущал. Спать уже почти не хотелось. Скорее хотелось Проснуться.
– Рапорт прочитал, пока добирался. Можете не пересказывать. Вижу, не раз уже приходилось. Хреновая история вышла, ничего не скажешь. За бойцов не волнуйтесь, на контроль взял. Одному операцию вчера сделали, пацан совсем… Как его, Рязанов?
– Рязанцев, – тихо сказал капитан. – Как он?
– Выкарабкается. – Майор, все в той же порывистой манере, выдвигал ящики стола, мельком заглядывал в них. – Ох ты…
Вытащил бутылку коньяка.
– Будете?
Сидоров не понимал, что за игру тот затеял. Ждал всякого. Кнута, положим, еще не применяли. Решили начать с пряника?
Майор разливал по рюмкам, извлеченным из того же ящика. Выставил одну перед капитаном.
– Давайте-ка. За здоровье ребят ваших!
Сидоров твердой рукой взял рюмку, медленно поднес ко рту, выпил.
Почувствовал, как расползается внутри теплая волна. Пружина медленно распрямлялась. Кошмар, начавшийся двое суток назад, начал не рассеиваться, вовсе нет, но переходить на новый уровень, вглубь, во тьму. Не оставляя надежды проснуться в блиндаже от сыплющегося на лицо песка, гула канонады на «передке» и бормотания толстого и вислоусого заместителя Маслаченки, трясущего за плечо.
Майор уже разливал по второму кругу:
– Я вам верю, Сидоров… Ну, еще по одной!
Принимая рюмку, капитан попытался осмыслить услышанное.
В дверь деликатно постучали.
– Старшина, ты?
– Тахтощна, нащальника! – ответили из-за двери, кто-то шикнул там (особист подслушивает, догадался Сидоров), и старшина поспешно добавил: – Таварища маиорама!
– Заноси! – Иванов подмигнул капитану. – Я уж насчет жратвы распорядился. А то выглядите вы препаршиво.
Вошел сержант-таджик, прошедшие два дня карауливший Сидорова. Камерой ему служил винный погреб внизу, где помещались титанических размеров бочки и царила кромешная тьма.
Капитан наконец осмыслил услышанное:
– Верите, товарищ майор?
Вчера ночью, размышляя о своем положении, он решил, что сошел с ума.
Ответственности это с него не снимало, но зато так проще было смириться с увиденным. Признав себя сумасшедшим, успокоился.
Это было логично, трехнуться умом – после двух ранений, после контузий – сколько их было? – он попытался сосчитать и сбился. И вот появляется этот странный майор, похожий на черно-белого американского артиста, и говорит, что верит ему. Один из их хитрых приемчиков?
Он просто не может верить мне, потому что я сам не верю в то, что видел.
– И вы читали мой рапорт?
– Читал.
Старшина выставил перед майором дымящуюся тарелку с серыми макаронами, тушенкой и луком, и стакан горячего чая в подстаканнике.
Рот у Сидорова наполнился вязкой слюной.
Ухватив цепкий взгляд Иванова, старшина стушевался, переставил тарелку и чай поближе к Сидорову. Майор отослал его движением руки:
– Ешьте! Вы мне понадобитесь сытым и бодрым. Предстоит много работы. Вам бы выспаться не помешало, но на это, увы, нет времени.
– Вы хотите, сказать, товарищ майор…
– Да. Доедайте. И поедем смотреть этих ваших…
Иванов сделал паузу, заглянул в папку следователя, ухмыльнулся:
– Этих ваших эсэсовцев-упырей.
У «Виллиса» во дворе комендатуры курили двое, неуловимо похожие на майора и притом совершенно ему противоположные.
В отличие от Иванова имели вольно-партизанский вид: один, плечистый и мордастый, в заношенном черном комбинезоне и линялой пилотке; второй худощавый, в галифе и потертой кожаной куртке, с небрежной челкой из-под кубанки. Общее с майором – такой же бледно-землистый цвет лица.
Будто в одном подвале всю войну просидели, зло подумал Сидоров. Развивать эту мысль не хотелось.
– Знакомьтесь с моими ребятами. Снегов, Тибетов.
Мордатый Тибетов равнодушно козырнул, Снегов коротко кивнул, втаптывая окурок сапогом.
В поведении их была не привычная наглость штабных или вкрадчивая фамильярность особистов, а скорее некое мутное пренебрежение ко всему происходящему вокруг.
Хороши, подумал капитан. Мне б в роту таких субчиков, устроил бы им веселую жизнь.
Званий майор не озвучил, знаков различия не было. Фамилии казались затертыми от частого употребления псевдонимами.
Вспомнив пословицу про чужой монастырский устав, капитан молча козырнул.
Феникс – Немезису:
В ответ на Ваш запрос сообщаю, в июне 1939 г. согласно сведениям упомян. ранее источника, в г. Шлагенбург (рейхсгау Бранденбургская Марка) – руководство СС стягивает значительн. экономич. труд. ресурсы для осуществление проекта «Йотунштейн». В апреле 1943 г. получены сов. секр. данные о переводе нескольких групп ученых, занятых в проектах класса «Вундерваффе» из различн. областей рейха в проект «Йотунштейн». В мае 1943 г. получены данные о возведении в районе г. Шлагенбург комплекса исслед-ских лабораторий. Согласно имеющимся сведениям, объект успешно функционирует. Ведутся активные эксперименты, в т. ч. на заключенных конц. лагерей гестапо. Руководит проектом предполож. д-р Юрген Мария Хексер (Общество кайзера Вильгельма; Рейхсминистерство науки, воспитания и нар. образования).
Вывод: в районе г. Шлагенбург по инициативе рейхсфюрера СС в условиях повыш. секретности создан один из крупнейших в рейхе научн. – исслед. комплексов. Кадровый состав и предмет исследований проекта уточняю. Продолжаю изыскания.
Рекомендация: форсировать развед. деятельность в данном направлении, привлечь доп. ресурсы. Прошу вашего разрешения на особые действия.
Немезис – Фениксу:
Продолжать изыскательную работу по проекту «Башня магов». Особые действия запрещаю. Удачной охоты.
Штурмтигр – Немезису:
В феврале 1943 г. с Восточного фронта в Йотунштейн (г. Шлагенбург) переброшен особый батальон СС «Нифльхель», находящийся в прямом подчинении рейхсфюрера. Командует батальоном оберфюрер Эберхард фон Блютфляйшер. Отбор кандидатов осуществляется из числа отличившихся на Вост. фронте ветеранов частей СС; руководит отбором штандартенфюрер Гельмут Циммерманн. Утверждает кандидатов лично Гиммлер. Возможность успешной операции по внедрению оцениваю как маловероятную. Подробные данные по личному составу прилагаю шифром.
Немезис – Штурмтигру:
Продолжать действия согласно общему распорядку. Удачной охоты.
Танаис – Немезису:
Согласно распоряжению осуществл. внедрение в общество «Служителей Маяка» (г. Берлин). Установлены следующие фигуранты: оберфюрер СС Гольц, штандартенфюрер СС Бош, штандартенфюрер СС Краузе, проф. Ахенвальд, проф. Гримм, проф. Йенсен. Согласно плану «Бумеранг» осуществл. ликвидация фигурантов. Связь общества С.М. с проектом «Башня магов» не подтверждена. Продолжаю дальнейшие действия согласно общему распорядку.
Немезис – Танаис:
Дальнейшие действия запрещаю. Приказываю вернуться на исходный объект. Канал для перехода прежний. Удачной охоты.
«Виллис», подпрыгивая на ухабах и рытвинах, несется от комендатуры к окраине городка.
Там, за сгоревшей станцией и железнодорожными путями – траншеи второго эшелона, развороченные артиллерией поля, а за ними гудит и громыхает разрывами, посверкивает зарницами передовая.
Сидоров отмечает изменения, произошедшие за два дня, что он томился в винном погребе под охраной старшины-таджика.
Повсюду царит сосредоточенное, несуетливое движение. Кривые улочки заполнены бойцами химвойск, многие в полных защитных костюмах и противогазах. Попадаются среди них огнеметчики с тяжелыми баллонами. Проезжают навстречу внушительные цистерны. На главной площади тарахтит мотором «Т-34». Повсюду синие тульи госбезопасности. Несколько взводов в форме НКВД выдвигаются к окраине походным шагом, с вещмешками и автоматами через плечо. На перекрестке выстроилась, слушая указания командира, шеренга собаководов с овчарками у ноги. Громыхает навстречу грузовичок-полуторка, чей кузов под завязку набит мрачными парнями с «ППШ», в пятнистых маскхалатах.
С особым удовлетворением Сидоров отмечает, что среди прибывших хватает и своего брата-сапера, с металлоискателями и гигантскими ножницами (резать колючку), с пилами и топорами, с якорями-кошками и связками предупреждающих табличек.
Сидоров стоит у стола в штабном блиндаже, напротив карты, переводит взгляд с одного разведчика на другого.
Все смотрят на него. Разведчики удивлены. Он вызвался идти вместе с ними.
Иванов постукивает карандашом по планшету:
– Вам приходилось принимать участие в диверсионных операциях?
– Никак нет.
– В прямых боестолкновениях?
– Так точно.
– Я не про ту ситуацию, два дня назад. До этого?
– Никак нет.
Сидоров смотрит в бесцветные глаза майора:
– По минным полям смогу вас провести только я. Должен идти с вами.
Частично это правда. Да, только он знает проходы. Но есть еще причина – он хочет вернуться. Хочет поквитаться. Трое его людей остались в лесу, еще один умер в госпитале, двоих пытаются спасти.
Все его понимают, даже майор:
– Возражения есть?
Возражений нет.
– Уверены, капитан? – Иванов заранее знает ответ.
Группа готова к выступлению – пятнистые маскхалаты, десантные «ППС-43», противогазные сумки, штурмовые ножи, «токаревы» и трофейные «люгеры».
Иванов разбивает подчиненных на боевые двойки:
– После того, как Сидоров выведет вас на исходную, разбираете сектора. Сигнал красная ракета. Тибет, Яранга – берут часовых. Топор, Крысолов – по сектору А, Гравер, Зодиак – сектор Б, Метла, Краб – работаете по центру. Снег, Сидоров – координация, прикрытие, связь. Задача – осмотр подходов, захват языка, общая оценка ситуации. В драку не ввязываться, контакта избегать. Быть предельно внимательными… Все готовы?
Все готовы. Снег кивает Сидорову.
– Удачной охоты! – Иванов хлопает ладонями, обтянутыми перчаточной кожей.
В лунном свете кажется, глаза его изменились. Мелькнули искры, отражения лунного света. Появилось что-то живое.
Группа направляется в проход, прорезанный в проволочных заграждениях ребятами Сидорова три дня назад.
Дальше, за колючкой, тянется минное поле, торчат противотанковые ежи. У опушки развороченные прямым попаданием останки ДОТа, похожие на фантастический цветок, раскрывший закопченные бетонные лепестки.
Кое-где таблички, поставленные сидоровской ротой. Они продвинулись далеко в лес, и все там было усеяно минами. Это их насторожило, но к тому, что последовало, все равно оказались не готовы.
Сидоров ползет первым, широко загребая рукой, вокруг которой обмотан ремень «ППШ». Остальные следуют за ним совершенно бесшумно. Кажется, даже не дышат.
Капитан рад такой компании. Рад, что возвращается.
Двойки, с автоматами наготове, пригнувшись, короткими перебежками расходятся по секторам.
– Вот он, Йотунштейн… – шепчет Снег. – Хренова громада, а?
Они с Сидоровым лежат на сосновых иглах, в начале уходящего вниз крутого спуска.
– В этом пейзаже есть что-то поэтическое…
Ничего поэтического Сидоров впереди не видит, он равнодушен к поэзии. Впереди, в тусклом лунном свете, массивные развалины.
Когда-то здесь стоял замок, высокий и суровый, грубой кладки. Превратился в руины, зарос мхом, был поглощен лесом. А лет пять назад пришли сюда сытые люди в черных мундирах, крича и щелкая затворами, согнали толпу голодных людей в лохмотьях, с кирками и лопатами. Вырубили лес вокруг, прокопали траншеи, установили пулеметные гнезда, натянули ряды колючки. Расчистили даже целую взлетную полосу, вон она, проступает в тумане, проплешиной в густой чаще.
Часовых не видно. И развалины, и хитро вписывающиеся в них укрепления кажутся брошенными.
– Схема у нас паршивая, конечно, – говорит Снег. – Но если по ней судить, подвалы тут и раньше были ого-го, а пару этажей вниз они к ним точно добавили. Называется вся эта система «Хельбункер». И черт его знает, что там скрывается под землей, какая вундервафля.
Он подмигивает капитану, улыбается сжатыми губами.
Сидоров из вежливости улыбается в ответ. Не чувствует себя своим среди этих парней с глазами стариков, чудными кличками и запутанной иерархией.
– Знаешь, кто такая эта Хель? – продолжает Снег. – Повелительница мира мертвых, Нифльхеля. Страны вечного холода, голода и болезней. Восседает на троне, зовущемся Одр Хвори. Полчища бессловесных мертвецов прислуживают ей. Умерших от болезней, старости, павших в бою бесславно. Для кого закрыты чертоги Вальгаллы.
Сидоров кивает, ожидая продолжения.
– Росту в ней, как у Рабочего и Колхозницы товарища Мухиной. Может, даже выше. Одна половина тела черно-синяя, другая мертвенно-бледная, потому зовется сине-белой Хель. Лицо и торс от живой женщины, а ноги и руки – трупные, разлагаются. Вообрази, такую красоту встретить?
Он кивает на сидоровский «ППШ»:
– Такую «папашей» не взять. Такую разве что зениткой!
– Шутишь?
– Шучу. А ты чего пригорюнился?
– Эти твари тут трех моих ребят положили. Плевать, что там внизу у них, хель-шмель… Мне бы только добраться до них. Уковыляют, сволочи, в свою вальгалу со шмайссерами в задницах!
Лежат на мягком ковре из хвои и ждут.
Сидоров сверяется с часами – прошло двадцать минут, а ушедшие двойки не дают вестей. Это странное место будто проглотило их, не оставив и следа.
Оберфюрер фон Блютфляйшер сидит на КП, слушает доклады офицеров, подпирая висок кулаком, курит, слушает доклады радистов, потирает пальцами веки, курит, слушает доклады ученых, снова курит.
Безумие продолжается четвертые сутки, и ему не видно конца. Так бывает всегда, если все идет слишком гладко. А они добились выдающихся успехов.
Невзирая на то, что рейх разваливается на куски, победоносный вермахт отступает, а мудрый фюрер окончательно рехнулся… У Блютфляйшера все получилось.
После стольких неудачных попыток им удается создать прототип. Идеальную модель, изящный трафарет, на который было потрачено столько ресурсов.
Гиммлер будет доволен. Конечно, если Блютфляйшер выберется отсюда живым для личного доклада.
Оберфюрер вертит на безымянном пальце наградное кольцо, смотрит сквозь панорамное окно из бронированного стекла на приготовления прототипов.
В юности он почитывал Конфуция, и ему понравилось то место, про ветер перемен, при котором одни возводят стены, а другие строят ветряные мельницы. Продолжение фразы, про то, что при разных принципах не найти общего языка, – это оберфюреру было уже неинтересно. Он был практик, к тому же не силен по части компромиссов.
Блютфляйшер отворачивается от панорамного окна, видит красное потное лицо штандартенфюрера Циммерманна. Тот, оказывается, все еще тут.
Даже говорит что-то о потерях, о прорыве периметра, о том, что в Шлагенбурге русские.
Оберфюрер не слушает его. Думает, что, если бы вел дневник, мог записать в него: «Когда дует ветер перемен, глупцы залезают в ближайшую канаву, а мудрецы строят мельницы».
Стряхнув пепел, молча указывает Циммерманну тлеющей сигаретой на панорамное окно.
За ним высокий сводчатый зал, похожий одновременно на цех оборонного предприятия и крупный полевой госпиталь. Там перемешаны в равных пропорциях решетчатые фермы и белые халаты персонала, штабеля бочек и ряды коек, ржавчина и пот, спутанные провода и окровавленная вата, ведра с нечистотами и ящики с патронами. Там, под руководством оберфюрера, благодаря его чуткому контролю над безумным гением доктора Юргена Марии Хексера (тот носится внизу, всклокоченный, размахивает тощими руками, как вдохновенный дирижер), были рождены прототипы.
Толстяк, устав от монолога, отдувается, смотрит вниз. Понимает, что предлагает командир. Краска сошла с толстых щек, уступив место нездоровой бледности, пот градом льется со лба.
Оберфюрер медленно кивает, как бы подтверждая серьезность не высказанных вслух намерений.
Утечка антиматерии, на кодовом языке вещество-Торн, обозначаемое одноименной руной (руна Торн, изображающая шип и символизирующая турсов, троллей, гоблинов, а также Врата и торжество скрытых отрицательных сил – точное и исчерпывающее определение проекта «Хельбункер»), эта утечка добавила им проблем.
Зато она предоставила прекрасную возможность испытать прототипы в деле.
Блютфляйшер смотрит на Циммерманна тем взглядом, который особым образом действует на подобных людей. Чуть откинув назад голову, прищурившись, вопросительно.
Толстяк, ожидаемо, выкатывает глаза, вскидывает правую ладонь. Сипит «яволь, майн фюрер!», щелкает каблуками. Шумно пыхтя, гремит сапогами вниз по железной лестнице, исполнять приказ.
Затушив в пепельнице сигарету, Блютфляйшер с удовлетворением отмечает, что в ходе брифинга не произнес даже полуслова.
Время утекает вместе с бегом рваных туч, заслоняющих луну, звоном ветра в сосновых кронах и осыпающимися с откоса мелкими камешками.
Разведчики все не возвращаются.
Зато в лесу, с той стороны, откуда они пришли и где все напичкано минами, раздается глухой взрыв.
– Какого хрена? – Снег оборачивается.
Их человек десять. Все в пятнистых куртках эсэсовских егерей, в обтянутых сеткой касках, убранных папоротниками.
Они бегут через лес, и ни у одного нет оружия.
«Врукопашную?» – удивляется Сидоров, вскидывая «ППШ». – «Или снова… ЭТИ?!»
Луна выходит из-за туч, освещая приближающихся эсэсовцев.
Видно, что их форма изорвана, один голый по пояс, у всех перепачканы лица, и все скалятся на бегу, будто улыбаются. Будто это шутливое состязание вперегонки, и всем им очень весело.
Один бежит быстрее других, приближается, астматически сипя, хрустя валежником, отмахивая прямо вытянутыми руками. Чем ближе, тем отчетливее видно, что кожа на его щеке свисает клочьями, вместо глаз – выпученные бельма.
Остальные выглядят не лучше. Бегут молча, но перепачканные рты их оскалены, с них срываются нитки слюны и темной крови.
– Твою мать, – говорит Снег с почти восхищенным выражением. – Гребаный ты ж свет, это же…
Сидоров реагирует быстрее.
Уперев приклад в плечо, поводит стволом «папаши», прицеливается, бьет одиночным.
У ближайшего эсэсовца из головы вылетает темный фонтанчик, его откидывает вниз по склону.
Второй, получив пулю в лоб, дернувшись всем телом, рушится следом.
Снег вскидывает «ППС», бьет короткой очередью.
Фрицы складываются пополам, кубарем летят вниз.
Оставшихся это не останавливает. Они целеустремленно бегут вверх по откосу. У ближайшего разворочено брюхо, свисает студенистая мотня.
– Про них толковал особистам? – кричит Снег в перерывах между выстрелами.
– Да! Не ожидал?! – «ППШ» гулко бьет одиночным.
– Гребаные мертвяки! Сидоров, в голову цель, понял? – «ППС» вторит эхом.
– Почему в голову?!
– Уже видел такое! Прикрой!
Снег кидается к рации.
Сидоров стреляет очередью. Срезает двоих, они, размахивая скрюченными руками, катятся вниз, погребая под собой третьего.
Еще трое настойчиво карабкаются вверх. У одного разодрана голова, лохмотья кожи открывают блеск черепной кости.
Тишину нарушает лишь вой ветра в кронах, хруст валежника под множеством ног, сиплый хрип и редкие одиночные выстрелы.
– Немезис, я Снег! Ведем бой, как поняли меня, прием?
Напялив наушники, он крутит верньер, оглядывается на подступающих мертвяков.
Сидоров дает очередь, срезает нескольких, следующей выкашивает оставшихся.
Полуминутного затишья как раз хватает, чтобы сменить магазин.
– Немезис, я Снег! Ведем бой на объекте! Атакованы мертвяками, прием!
– Снег, я Немезис! Не шшш…нял, повтор…
– Я Снег, атакованы ходячими мертвяками, как поняли меня, прием?
– Что… шшш…ня?! Какими шшш… …твяками? Прием!
– Гребаные умертвия! Прием! Меняем позицию! Обеспечьте карантин! Карантин, как поняли?!
– Вас …нял, понял! Держи… шшш…
Сзади раздается громкий хрип.
Снег оборачивается, сбрасывая наушники, хватает автомат, ловит в прицел в бегущего к нему мертвяка в разодранной маскировочной робе.
Очередь разносит его голову в клочья.
– Сидоров, видишь ход? – Снег указывает на развалины. – Слева, за пулеметным гнездом. Прорываемся к нему! Бегом!
Йотунштейн снаружи – нагромождения замшелых камней и обвалившиеся арки, поросшие мохом.
Внутри – лабиринт запутанных бетонных ходов, оплетенный толстыми проводами, тускло освещенный электричеством.
В глубинах здания заунывно воет сирена.
С автоматами наготове Сидоров и Снег бегут вперед.
За поворотом коридора впереди слышен слитный грохот сапог:
– Пасс ауф! Лос, лос! [20]20
Смотри в оба! Живей, живей! ( нем.)
[Закрыть]
Они ныряют в боковое ответвление коридора.
Впереди распахнутая стальная дверь. От нее тянется за угол широкий кровавый след. За углом темно, доносится чавканье и урчание.
Снег из-за угла заглядывает в коридор. Чавканье смолкает. Из темноты приближаются хрипы, тяжелое дыхание.
Снег выходит из-за стены и бьет одиночными. Во вспышках выстрелов дергается тело в драном черном мундире, с окровавленной оскаленной пастью.
Они бегут дальше, коридор выходит на открытую галерею с хлипким решетчатым ограждением. За ним – подобие вокзального зала ожидания.
Мозаичный пол, высоченный камин, в полстены алеют штандарты со свастиками, по углам свалены ящики.
С одной стороны в зал врывается, хрипя, дыша с присвистом, наседая друг на друга, спотыкаясь, падая, царапая руками пол, толпа в лохмотьях черных мундиров, белых халатов и серых рабочих комбинезонов.
С другого конца зала из высоких дверей выбегает взвод солдат с «маузерками».
– Аларм, аларм! [21]21
Тревога, тревога! ( нем.)
[Закрыть]– офицер на бегу размахивает «люгером». – Дас фоер онэ бэфэль! [22]22
Огонь без приказа! ( нем.)
[Закрыть]
Взвод стреляет от дверей, перезаряжают винтовки.
Ефрейтор, бросив «МП-40», хрипя и плюясь кровью, бежит назад к дверям. Офицер в упор стреляет в него.
Солдаты сходятся с толпой мертвяков врукопашную, их сминают, офицер бежит, держась за окровавленную руку, орет:
– Шайзе, вир харэ лассэн!! Их бин фервундэт! [23]23
Вот же дерьмище! Меня зацепило! ( нем.)
[Закрыть]
Он замедляет ход, голова трясется, изо рта, пузырясь, течет пена. Отбросив «люгер», офицер кидается под ноги своим в панике бегущим солдатам, вцепляется одному из них в сапог зубами. Солдат падает, роняя винтовку. Бывший командир вгрызается в его шею.
Из дверей выходят двое в противогазных масках и длинных огнеупорных плащах, поливают из огнеметов и подступающих мертвяков, и бегущих от них эсэсовцев.
Охваченные пламенем мертвяки налетают на них, подмяв копошащейся массой, задние ряды напирают, карабкаются через тех, что заняты пиршеством, врываются в распахнутые створки.
Снег молча тянет Сидорова по галерее влево.
Внизу кипит кровавый пир мертвяков. Брызги темной крови летят на алые нацистские штандарты вдоль стен.
Штандартенфюрер Циммерманн, пыхтя и отдуваясь, бежит по взлетной полосе.
Он торжествует. Его час пришел!
Напыщенный индюк Блютфляйшер даже не представляет, во что ввязался. Он думает, что у него все под контролем. Думает, толстомясый дурак у него на коротком поводке, боится его до усрачки. Думает, что утечка Торн-вещества – досадная случайность, которая хоть и создает помехи проекту безумца Хексера, но зато может быть использована для тестирования его чертовых прототипов. Слепец, он думает, что утечка Торн-вещества – случайность!
В продолжение игры в толстого дурака Циммерманн послушно выпустил прототипов.
Но скоро все эти игры закончатся. Он почти достиг точки своего назначения.
За краем взлетной полосы среди леса расчищена широкая поляна. Кругом стоят высокие резные камни, очень массивные, очень древние.
Гиммлеры и гитлеры приходят и уходят, долг перед фюрером и рейхом – чепуха в сравнении с истинным Призванием.
Он, Циммерманн – избранный, первый среди равных в кругу Служителей Маяка. СС рядом с ними – сборище злых прыщавых подростков.
С трудом переводя дух, штандартенфюрер выходит на середину круга, образованного древними камнями.
Маяк для Нагльфара, он зажжет его!
Маяк для корабля, сделанного из ногтей мертвецов.
Грядет Рагнарек, и яростный шквал освободит Нагльфар, он покинет пределы царства Великой Хель и по льду повезет армию йотунов на поле Вигрид, поле последней битвы.
Вот он, Маяк!
Циммерманн стоит посреди него.
Утечка Торн-вещества превратила персонал «Хельбункера» в толпу жадных до плоти ходячих мертвецов. Оберфюрер, стальная задница, лишь довершит задуманное, выпустив их с Хексером детище, прототипов.
Это место уже наполнено черной яростью.
Еще чуть-чуть, и хватит искры, чтобы запалить неугасимое призрачное пламя. Никто из смертных не сможет узреть его, но дыхание его на своих лицах почувствуют все.
Циммерманн зажигает горючую смесь, заполняющую канавы посреди площадки, складывающиеся в руну торн – турисаз.
В центре пламенной руны толстый человечек в черном тянет руки к небу, нараспев читая древнее заклятье.
Ничего общего нет у смешной фигурки, будто слезшей со штыка красноармейца на плакате Кукрыниксов, с грохочущим снежной лавиной голосом, что чеканит имена йотунов, призываемых в мир живых:
– МОДГУД! ГУТТУНГ! МОККУРКАЛЬФИ! МУНДИЛЬФЙОРИ! СУТТУНГ! СКРИМИР! ГИМИР! ВАФТРУДНИР! ХРЭСВЕЛЬГИР!..
Сидоров и Снег вбегают в зал размером с футбольную площадку.
На противоположном конце зала – стальные створки ворот, с них скалятся черепа, из динамиков под потолком течет гнусавый, механически искаженный голос:
– Ахтунг. Ахтунг. Дас юберзольдатен ауфарэн лассэн. Стопфен фоле, дэкунг.
– Чего он талдычит, а? – спрашивает Сидоров.
– Говорит, кончай палить, ховайся, юберсолдаты выходят на позиции.
– Это еще, на хрен, кто?
Из угла выбегает, тараща выкаченные белки, посиневший роттенфюрер.
Сидоров вскидывает «люгер», стреляет ему в голову.
Мертвяка отбрасывает на штабель ящиков.
– Ахтунг. Ахтунг…
Они укрываются за нагромождением ржавых труб.
Пол под ногами дрожит. Створки с нарисованными черепами, дребезжа, разъезжаются в стороны.
Оттуда, издавая металлический лязг и приглушенное жужжание, выдвигаются две фигуры громадного роста, с ног до головы закованные в темную броню.
Фигуры наступают медленно, каждый шаг отдается эхом, а пол дрожит под ногами.
– Ахтунг. Ахтунг. Дас юберзольдатен ауфарэн… [24]24
Внимание, внимание! Сверхсолдаты выходят на позицию! ( нем.)
[Закрыть]
