Текст книги "К черту! Но если ты сделала все эти глупости… (СИ)"

Автор книги: Наталья Ручей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Она останется с тобой потому, что я так решил, и потому, что она так хочет. Твое мнение меня мало волнует. Здесь мое пекло, мой ад, а девушка…

Адэр поверил Ризгору, хотя не раз случалось, демон менял решения, и редко, чтобы сдержал слово. Поверил, потому что девушка ничего для него не значила, и ему было проще поверить. Наверное, так? Иначе ощутил бы присутствие Ризгора до вторжения в свое тело.

Адэр перевернулся на живот, потянулся, чувствуя ноющие мышцы. Два дня с незнакомкой, которая собиралась бросить тебя – не повод идти против хозяина города, даже если тот вывернул тебя наизнанку. Тело ломило от чужого вмешательства, мысли напоминали шершавую паутину, он не сразу сумел телепортироваться с обрыва.

Черт стал легкой мишенью для демона… Видел сквозь морок, сопротивлялся, но когтистые лапы управлялись другим сознанием. Оправдание. Он сам сбросил Виллу. Ее больше нет, не от кого прятаться, некого подозревать в неискренности, не от кого гонять дракона.

Хм.

Адэр скинул иллюзию. На самом деле, черти должны выглядеть, как их рисуют праведники и представляют трусы, чтобы в глазах девушек не отражалось доверие, чтобы не предлагали себя в поцелуе.

Хотя… Вилла доверяла ему, даже видя одну иллюзию. Наивная, принимала черта едва не за легал. Не нужно было ее удерживать, и эта бессмысленная экскурсия по городу… Чем хотел привлечь, если сам не любил Наб?

О сущности многое можно узнать не по тому, как и где он живет, а как и где жил. Он не мог привести ее в свой город, не мог предложить прогулку по небу и купание в серых струях перевернутого фонтана, не мог, ухватив синюю ромашку, вплести в ее каштановые волосы.

Он включил желание в свой рассказ, попробовал показать свой мир, пусть издали. Показал. Он жив, как всегда, и пока отсыпался, останки Виллы перемалывались на зубах тварей.

Усталость пройдет, тело восстановится, сотрутся воспоминания, и через несколько сумерек он посмеется над глупым порывом броситься за ней, защитить, вернуть обратно.

– Ее уже нет, Адэр, – Ризгор ментально удерживал его на краю обрыва. – И дома твоего нет. И тебя там нет.

Демон копошился в мыслях Адэра, несмотря на блок, который тот поставил, и давал ответы до формирования вопросов:

– Она мертва… Да, уверен… Потому что она опасна… Я не обязан перед тобой отчитываться.

Не обязан, нет. Но придется.

Телепортируясь в замок Ризгора, он испытывал сильную боль, но по сравнению с прошлым разом, с обрыва, – это как щекотание одуванчиком. Блуждать по бесчисленным комнатам не пришлось. Хозяин города королем восседал в кресле в большом зале, этакое черно-белое пятно невозмутимости на фоне фиолетового.

– Не считаешь, что зачастил с визитами?

Взгляд не оторвался от играющего в камине пламени, неспешный глоток вина, безразличие, когда Адэр остановился за спиной. Он излучал уверенность, уверенность излучал каждый предмет в зале.

Ризгор предложил вино Адэру, но бокал завис в воздухе нетронутым; растворился. Огонь в камине взорвался искрами.

– Открой для меня портал.

– Я надеялся, тебе удалось избежать хотя бы сентиментальности.

Адэр хмыкнул. Его считали одним из низших в касте демонов именно из-за наличия гаммы человеческих эмоций, но он был достаточно умным, чтобы не выказывать жалости или пренебрежения к бесчувственным демонам.

– Открой для меня портал.

Кресло развернулось, Ризгор окинул гостя мрачным взглядом. Огонь факелов потянулся к плечам Адэра, ощупал жарким объятием, узнав своего, отступил.

– Если хочешь скормить себя мертвым, прыгни с обрыва.

Адэр не собирался ходить кругами.

– Не откроешь портал – заберу Ру.

Пламя в камине вспыхнуло, разрослось, лаская холодные стены, окольцевало собеседников, но языки танцевали, не смея прикоснуться. Кресло исчезло. Ножка бокала в руках Ризгора треснула, растворилась.

– Ты не посмеешь.

– Проверь.

– Ты понимаешь, что она мертва? Понимаешь, что если бы ей удалось выжить после падения с такой высоты, ее бы все равно добили? Ты знаешь, во что превратился город. Ты видел, что стало с твоими друзьями, в кого превратилась твоя мать…

Зря Ризгор напомнил о матери, зря. Пламя подкралось, лизнуло пятки, но тепло не мешало, наоборот, помогало восстановить силы, а злость имела хорошую сторону – вытесняла безразличие, подстегивала.

Видимо, Ризгор ошибку осознал, потому что пошел на уступки:

– Ты хотел знать, почему я избавился от девушки… Наверное, надо было рассказать тебе у обрыва, чтобы не тратить время сейчас. Вилла – не безобидная корри и не такая наивная простушка, как притворялась. Расчетливая, опасная, непредсказуемая, привыкшая, чтобы потакали ее капризам. И вот еще, ты подвержен чувствам, в данном случае – вины, раскаяния, но за что? Девушку скинул я, а ей было без разницы с кем переспать.

Адэр подавил всплеск раздражения.

– Это вполне мог быть я.

– Портал, – сухо напомнил Адэр.

– Она хотела переспать с кем-нибудь. С кем-нибудь. Только бы эта сущность была не из Анидат, чтобы не возникало никаких обязательств. Ей безразлично, кому отдаться. Девственница в двадцать пять… Не могу даже представить, на что может пойти девственница в тридцать. Если она жива, Адэр, если каким-то чудом, в которое я не верю, жива, ее отымеет один из мертвых. Лишиться девственности – все, чего она хотела. Город желаний никому не отказывает, и ты не сможешь этому помешать.

Спину Адэра покалывало от спокойствия Ризгора. Демон не врал, или, по крайней мере, верил в то, что говорил. Адэр вдруг вспомнил, как Вилла сказала, что произошла ошибка, она вовсе не должна была оказаться в его постели. Только сейчас он понял, что она имела в виду.

Искала другого любовника? Возможно. Но нашла его, и доверилась, и заставила верить. И самое главное, – Адэр спрятал эту мысль, закрыл на второй блок, чтобы демон не услышал, – Ризгор говорил о девушке в настоящем времени. Маленькая вероятность, ничтожная, но она могла быть жива.

Секунды бежали песчинками в часах, и отбросив сомнения, Адэр переместился в бывшую комнату Ризгора, которую занимала Ру. Меньше секунды на то, чтобы обнять девушку, шикнуть, приказав слушать:

– Если задам вопрос, скажешь да.

– Кто ты?

– Я могу вернуть тебя в Анидат.

Плетью ударила злость по позвоночнику, голос Ризгора разлился по комнате желчью:

– Нет! Мое!

Ру переводила взволнованный взгляд с одного на второго, ее фиолетовые крылья распахнулись, выставив тавро любовника, и тут же спрятали постыдную метку. Она прижалась к Адэру, интуитивно почувствовав, что он говорит правду или надеясь на любой шанс удрать от хозяина.

Ее глаза молили об ответе и Адэр едва заметно кивнул. Да, может, да, перенесет, нюансы ей знать необязательно.

– Прочь!

– Портал.

Ризгор не рискнул приблизиться: были точки во вселенной, которые доступны черту и закрыты для других демонов. Адэр поставил на темную лошадку, и угадал: эта легал по какой-то причине была нужна хозяину города.

– Хорошо, – он скривил губы в улыбке, – кто я, чтобы удерживать тебя от смерти? Отойди от нее, и я открою портал. Клятва демона.

Клятва, которая вела к проклятию, если ее нарушить, и демоны ею не разбрасывались. Проклятие для них – жизнь среди смертных, в качестве одного из них. Адэр выпустил Ру, она замешкалась, и он подтолкнул ее к Ризгору, отвел взгляд, когда обратилась с мольбой.

– Иди ко мне, – Ризгор прижал к себе Ру, закрыл блаженно глаза, так, будто мог испытывать удовольствие от элементарных вещей, его губы шептали заклятье. – Все, портал открыт.

Ризгор сухо рассмеялся, но смешинки глаз не затронули.

– Портал открыт, – повторил самодовольно, – но ты им не воспользуешься.

Прежде чем Адэр бросил силы на то, чтобы закрыться, почувствовал вторжение в свое тело. Ему казалось, что у обрыва было больно? Ему просто казалось. Боль – это второе вторжение за сумерки, это когда крик застревает в пересохшем горле, а конечности атрофируются, и ты куклой оседаешь на пол. Боль – это голос Ризгора сквозь наступающую пелену, когда не можешь послать к черту.

– В этом городе я – власть. Единственная власть, Адэр. Жаль, что ты не усвоил этого на прошлом уроке.

Прошлый урок был почти безболезненным, была бы душа – разорвалась, а так…

На этот раз хозяин города не просто вошел в его тело, он выжал силы, подавил эмоции, придушил самоволие. Адэр будто со стороны наблюдал, как демон перенес его в подвал, ощутил падение на сырой пол, почувствовал капли тухлой воды на губах, но не смог пошевелиться.

Вилла мертва – это второй урок, а он выживет, как обычно. Немного боли, оцепенение и временный паралич – плата за неусвоенное домашнее задание.

Прошлым уроком была Летха.

Глава № 6

Вилла была уверена, что все, что происходит – сон. Всего лишь сон, в котором падаешь вниз, чувствуя, что летишь вверх, солнце и облака, которых здесь быть не может априори, сменяются темнотой и звездами, – звездами?! – морозный ветер летним бризом и дождем. Холод – жаром, страх – надеждой, невесомой, хрупкой: все обойдется.

Луч слепит глаза, улыбаешься на прощанье. Солнце!

Обернуться, сказать ему, спросить за что… «Некому говорить. Не с кем выяснять отношения. Предал», – вспыхивает в мыслях, и вот ты стоишь на большом камне, рассматривая серые нити, тянущиеся вдоль тела, вздрагиваешь от крика гаснущих фонарей, прислушиваешься к трепету синих ромашек. И думаешь: идти ли? И понимаешь: не идешь, падаешь, а мысли – хаос, нагромождение страха, последнее, что от тебя осталось.

Нет жизни.

«Есть вечность», – утешает кто-то невидимый. И ты пытаешься уверовать, успеть уверовать, хотя смерть так близко, что ты понимаешь: вечности нет, а ты просто врешь себе.

Свет фонарей ближе, а крик твой собственный.

Тело обжигает брызгами серого фонтана, он перевернутый или ты летишь вверхтормашками? Окутывает смогом, и десятки призрачных рук тянутся и тянут тебя, желая взять по кусочку, а ты боишься дышать. Или уже не дышишь?

– Дрожит… – шепот.

– Плачет… – стенание.

– Дышит… – возмущение.

Значит, все-таки дышишь, но открыть глаза не пытаешься. Во сне это необязательно, скорей бы все закончилось, думаешь устало, и с удивлением отмечаешь усталость. Разве во сне так бывает?

Полупрозрачные монстры кружат, подкрадываются. Запах гнили ударяет в ноздри с их приближением.

– Го-ло-од… – долгий вой одного из призраков. – Мо-я!

И ты понимаешь, что спишь с открытыми глазами, и пусть это сон, пусть ты едва дышишь от ужаса, поднимаешься, шатаясь, как береза от урагана, и кричишь, так громко, как позволяют легкие:

– К черту!

Страх вибрирует, перетекая в отчаяние, духи сжимают тебя в кольцо, ты хватаешь первое, что попадается под руку, хотя знаешь: отбиваться палкой смешно. Страшный сон, а ты смеешься. Закрыть глаза, ущипнуть себя, проснуться…

Не получается, машешь палкой, твой смех становится истеричным.

«Не хныкать», – повторяешь себе, утирая слезы, дрожишь в ознобе и обхватываешь палку двумя руками. Огромную, чуть прохладную. Мохнатую?!

Возмущенные голоса раздаются у твоих ног приглушенно. Удивляешься, как голоса могут быть у твоих ног? Ты не умеешь летать, разве что палкой махала, как ободранным крылом легал, но палка – не крылья, и ты в который раз пробуешь разбудить себя, в который раз открываешь глаза и кричишь – кажется, уже по привычке.

Бестелесные полотна кружат вокруг высокого цветущего дерева – липа, определяешь по аромату, и вспоминаешь, когда успела забраться на верхушку, а главное: как?! И не палку сжимают твои руки, а толстый изогнутый сук с бело-розовыми цветками. Ты так высоко, что земли практически не видно, и дрожишь сильнее, потому что вопросы растут, как страх, а летать ты так и не научилась.

– Кто ты? – из массы стонущих у основания липы выделяется один голос. Властный, но с нотками удивления, за которые ты хватаешься, принимая за расположение, или как минимум – нейтралитет. Ты стараешься рассмотреть говорящего, но он сливается с бестелесными, и ты понимаешь: один из них, он просто один из них.

– О, Господи, – пытаешься вспомнить слова молитвы, но выучить несколько строк всегда было некогда и ни к чему, и ты повторяешь одно и то же: – О, Господи.

А память услужливо подсовывает картинку. Ты и тот, кто тебя предал:

– О, Боже…

– Я запрещаю упоминать его при мне.

И ты запрещаешь, тоже запрещаешь себе, приказываешь не думать больше о нем.

– Кто ты? – властный голос повторяет вопрос.

И ты отвлекаешься от пустых воспоминаний, выдергиваешь их с болью, рана кровоточит – с чего бы? – но ты не задумываясь, возвращаешься в дремотную реальность. Так бывает: чем дольше спишь, тем сон кажется реальней. Бывает – убеждаешь себя, и вместо того, чтобы расположить к себе невидимого собеседника, нарываешься на новые неприятности.

– А ты? – вопрос на вопрос.

Духи присасываются к корням дерева, и ты чувствуешь, как оно оседает, разрушаясь изнутри, жизнь со стоном выходит через трухлявую кору, и листья из зеленых становятся грязно-желтыми, и падают вместе с тобой.

И ты летишь. Снова. И луч смягчает падение. Снова. Или так сверкает увядающая листва, на которую приземляешься, как на перину? Открываешь глаза, если ты их вообще закрывала, потому что кошмар не прекращается ни на секунду, как в 5-Д анимации. Усмехаешься – губы разбиты в кровь, улыбка дается с болью, и от того желанней. Улыбаешься, запрещая страхам прорваться наружу и голосу сорваться на крик. Тебя обступают серо-белые монстры, и один легал?!

Крыльев не видно, только черты совершенные. Он стал бы жемчужиной в коллекции герцогини. Дикость – думать, что смерть красива, а он красив и ты интуитивно ощущаешь угрозу от него.

– Ах! – разносится вокруг шепот.

– Повелитель, она… – замирает удивление.

– Ваш-ше высоч-чество, – шипит восхищение.

Его высочество смерть? Романтично. Никто не удостаивался такого уничтожения. Но тут же отбрасываешь нелепую мысль. Ты не готова, так многое нужно сделать, столько желаний…

Незнакомец обретает сущность, размытый образ формируется в четкий. Длинные темные волосы спускаются к плечам влажными колечками, тигриные зрачки наблюдают за тобой со спокойной уверенностью, задерживаешь взгляд на трех веснушках на его носу, перебегаешь к небритому подбородку. Узнавание молнией рассекает прошлое, но ты не веря, переспрашиваешь:

– Дон?

И хищник суживает глаза, всматриваясь в твои черты и произносит едва слышно:

– Вилла?

Шикает на бестелесных, заставляя разлететься по сторонам, помогает тебе подняться, и обнимает крепко, как в детстве. И ты обнимаешь в ответ, и смеешься сквозь слезы и благодаришь жуткий сон, потому что увиделась с тем, кого давно нет, и с кем не успела проститься.

– Дон, – повторяешь, и других слов не нужно.

Он поймет невысказанное, как бывало всегда, потому что даже смерть не убивает детскую дружбу.

– Вилла, – прижимает сильнее, и ты чувствуешь, что теряешь сознание. Или просыпаешься? Кричишь, просишь его остаться, просишь, чтобы не уходил снова, и сквозь дрему слышишь клятву:

– Я буду рядом, когда ты проснешься.

И веришь. Он не может предать. Он мертв, услужливо напоминает кто-то. Да, мертв, соглашаешься, но он настоящий и никогда не нарушит клятвы.

***

Если бы не Дон, сидящий рядом, Вилла бы решила, что сон продолжается.

– Привет, – он улыбнулся, чмокнул в щеку, – я уже подумывал, придется устраиваться на ночлег посреди улицы.

– Я выросла с тех пор, как мы виделись в последний раз, поэтому не спрашиваю, почему ты просто не перекинул меня через плечо и не отнес в безопасное место.

– Здесь безопасно, – заверил Дон.

– А бестелесные?

– Тебя не тронут. – Он поднялся, помог встать. – Пойдем?

Вопросов крутилось множество: кто сейчас Дон, что с ним случилось, что будет с ней, но Вилла боялась их задавать.

– Последние три дня я только и делаю, что сплю и ем, – пожаловалась, шутя.

Он крепче сжал ее руку, заглянул в глаза.

– Проголодалась?

Она кивнула, и получила очередную улыбку. Перед Доном никогда не было необходимости притворяться, и хотя они не виделись больше десяти лет, в отношениях ничего не изменилось. Он – ее друг, лучший, единственный, самый верный, Дуана – подруга, и познакомились они с ведьмой уже после смерти Дона, поэтому не считается.

Смог клубился у ног, и она не видела, куда ступает, просто шла следом за Доном, и знала, что теперь все будет в порядке. Навернулись глупые слезы – так бывает, когда долго боишься и приходит добрый волшебник, который хочет возиться с твоими проблемами. Дон – ее личный волшебник, он всегда был рядом, только один раз сбежал. Навстречу собственной смерти.

И снова отбросила тревожные мысли: как можно чувствовать тепло его ладони, если он мертв? Как может улыбка сиять искренностью, как прежде? Она не хотела спрашивать друга о его смерти, но могла спросить о своей:

– Я жива?

– Да, – ответил, не раздумывая.

Вздохнула свободней. Жива. А Дон…

– Я говорил: тебе нечего бояться.

И Дон жив, она откинула информацию о его смерти, поставив мысленно галочку «не было», и вдруг поняла, что не помнит подробностей. Дон всегда был рядом, и последнего дня, полного разочарования и потоков слез, последнего дня не было!

Тревога щупальцами раскинулась в сердце, но радость от встречи ее усмирила. Не сейчас, нет, убирайся!

– Я люблю тебя, – сказала не в тему, просто боясь, что не успеет сказать. А вдруг? Почему боялась – не помнила. Дон прошел несколько метров, остановился в задумчивости у кованой двери трехэтажки, и повторил, как эхо:

– Я люблю тебя.

Вздрогнул, будто от неестественности, которая отразилась в голосе, сменил тему:

– Не отходи от меня ни на шаг. Что бы ты ни увидела, не кричи и не бойся. Ты должна запомнить одно правило: если меня нет рядом, если ты встретилась с незнакомой сущностью, и чувствуешь опасность, скажи, что принадлежишь мне.

– Принадлежу тебе?

– Потренируйся, – улыбнулся, как сорванец. – Ну-ка? Скажи сейчас, потешь мое самолюбие.

– Дон, ты шутишь.

– Раньше ты говорила, что у меня нет чувства юмора.

– Я врала.

– Ну, так соври сейчас. Ну?

– Это так важно?

– Нет, но мне будет спокойней, если ты произнесешь то, что я просил.

Вилла поморщилась, но повторила:

– Я принадлежу тебе, доволен?

– Да.

Дверь со скрипом приоткрылась. На пороге караулил зверек, похожий на белую перекормленную болонку, с той разницей, что был сантиметров на тридцать выше, стоял на задних лапах, скрестив передние на груди, и бросал укоризненные взгляды на пришедших.

– Боже! – изумилась Вилла, потянувшись к нему. – Какая прелесть!

– Не прикасай…

Вилла присела на корточки, погладила зверька за ухом. Тот ощетинился, округлил еще больше глаза-блюдца, раскрыл зубастый рот, словно готовясь укусить, потом вдруг замер и сел на задние лапы.

– Какой хорошенький! – Вилла обернулась к померкшему другу. – Как его зовут?

– Спроси сама, – буркнул тот вовсе недружелюбно и зашел в дом, оттеснив зверька с порога. Зверек шикнул ему вслед и прильнул к руке Виллы.

– Пушистик, и как ты его терпишь? Абсолютно невыносимый характер.

– Да уж, – согласился пушистик и подмигнул.

Вилла рассмеялась. Удивительный день: сначала жаркие объятия у обрыва, необъяснимый поступок несостоявшегося любовника, невообразимый полет (другого объяснения не было) на ветвистое дерево, встреча с умершим почти десять лет назад лучшим другом, заброшенный дом, в который он ее привел и говорящий зверек в придачу.

– Тебя как зовут?

Зверек отступил на шаг, изобразил поклон и представился:

– Чупарислиодиусс.

Это выглядело напыщенно и смешно, но темные большие глаза, – похоже, они у него не округлились, а всегда такими были, – предупреждали смех. Да и мохнатые брови уже сдвинулись на всякий случай.

– А если Чуп? – предложила Вилла, вспомнив название карамели. – Не против?

– Чуп? – подозрительно переспросил зверек. – Это же так…

– Красиво, – подсказала Вилла.

– Просто, – усомнился зверек.

– Легко запоминается.

– В том-то и дело, что слишком легко.

Зверек потер задумчиво подбородок, чем напомнил Невилла. Не думать о драконе, – приказала себе, потому что мысли о драконе переключались на Адэра.

– Зато никто ни одну буковку не перепутает, – выдала козырь Вилла.

– Пожалуйте в дом, гости дорогие! – Чуп отошел в сторону, изобразив очередной поклон. Тут же забежал вперед, показывая дорогу; лестница вывела на третий этаж. – Немного не убрано, мы не рассчитывали, два других этажа… ну… на ремонте. Крайне редко кто-то… посторонний решается переступить порог этого дома.

Судя по увиденному, Чуп говорил правду. Внутри дом выглядел еще менее привлекательно, чем снаружи. Пыль слоями – практически на каждом предмете мебели, огромные картины в треснутых рамах, на полу – ковролин, изъеденный молью, люстры с искореженным цоколем, массивные канделябры с угасающими свечами, потухший камин. И Дон, наблюдающий за сумраком из окна с разбитыми стеклами. Уж лучше, действительно, просто дыры, как в Наб, чем осколки.

Вилла остановилась рядом с ним.

– Скоро буду, – отчитался Чуп, скрываясь за дверью.

– Это твой дом?

Дон кивнул.

– А помнишь, мальчишкой ты мечтал о собственном большом доме? Говорил, что как только заработаешь на такой, обязательно пригласишь меня. Сбылось. Я у тебя в гостях.

– Это ненадолго.

Ну, вот, почувствовал, что ее тянет в Анидат, и она не хочет задерживаться в этом городе. Разве что…

– Ты можешь уйти со мной?

Дон обнял за плечи, прижал к себе. Он был высоким и раньше, а сейчас вырос до невозможности, выше ее на голову или две. Бывают, бывают окружные пути, и реальность бывает окружная. Он жив, он рядом, он… Черт, она что-то путает, конечно, он жив и конечно, он рядом. Они никогда надолго не разлучались.

И уходить расхотелось. Зачем? Мама всегда любит и всегда ждет, но она взрослая и сама принимает решения. Погостит какое-то время у Дона, он так хотел собственный дом, а потом вернется.

– Кто следит у тебя за порядком?

– А что? – насторожился вернувшийся зверек. Он как кот потерся мордашкой о ее ногу. Вилла присела, почесала его подбородок, тот довольно зажмурился.

– Перестань, это не поросенок, – мягко упрекнул Дон. – Знала бы ты, на какого монстра растрачиваешь ласку.

– Да прям, – нахохлился зверек и тут же оскалился для Виллы.

– Если вы меня покормите, я помогу с уборкой.

– Вот еще! – Чуп рассерженно топнул ножкой. – Просто скажи, что хочешь есть, а гонять пыль по углам не нужно, здесь чисто.

– Тогда о какой пыли ты говоришь?

Зверек насупился, раздумывая, и выдал безупречную версию:

– О той, которая просто скрывает немножечко чистоту.

– Повар – Чупарислиодиусс, так что если ты сильно голодна, уступи ему в споре. Или он выиграет, или… он выиграет, замучив тебя своими доводами. Не напором так измором – это про него.

– Между прочим «про него» тоже в этой комнате, – вступился за себя зверек.

Голод или истина? А, ладно, у живота своя правда. Вилла надеялась, что чистоту столовых приборов ничто не будет прикрывать даже немножко.

Картошка в мундирах и соленые огурцы в трехлитровой банке – вопрос со столовыми приборами отпал сам собой, ела руками, а Дон и Чуп внимательно наблюдали, причем зверек сглатывал всякий раз, когда Вилла откусывала очередной кусочек.

– Что ты делаешь в городе?

Она не решилась заговорить о важном, и это сделал Дон. Он никогда не оставлял вопросы на завтра.

– Длинная история.

– Расскажи.

Вилла покосилась на Чупа, тот ощетинился:

– Можно подумать!

Отвернулся к окну с разбитыми стеклами, но из комнаты не вышел. И правда, согласилась Вилла, какая в принципе разница, пусть слушает, все равно так стыдно, как перед Доном, ей вряд ли будет.

Она, смущаясь, рассказала о ведьме, которая отправила ее в Наб, о знакомстве кое с кем, кто толкнул с обрыва, такие подробности, как имена и причину перемещения из Анидат, не уточняла. Надеялась, Дон избавился от дотошности.

– Зачем ты перенеслась в Наб? И как зовут того, кто тебя сбросил?

Нет, не избавился.

– Понимаешь… – она запнулась, набрала в легкие побольше воздуха и второй раз за день сиганула вниз, но уже по своей воле. – Как тебе объяснить… в общем, я все еще девственница…

Чуп потерял интерес к разбитому окну, присвистнул от неожиданности, Дон мягко попросил продолжить.

– Ведьма сказала, что тот, кто мне нужен, в Наб, и я перенеслась через зеркало. А он…

– Кто он?

– Адэр.

– Вместо того чтобы ликовать и носить тебя на руках, выбросил как мусор.

– Типа того.

Чуп почистил картошину, дал Вилле. Она вцепилась в нее, как в спасительный круг, а глаза щипало от непролитых слез обиды.

– У тебя нет повода для расстройства, – помолчав, сказал Дон, и утешительно сжал ее ладонь. – Чупарислиодиусс покажет тебе твою комнату.

– Мою?

– Я уже подготовил, – похвалился Чуп.

– Пока Вилла будет отдыхать, – продолжил Дон, – доставишь приглашение троим из первого списка. Сегодня у нас праздничный ужин.

– Так скоро? – расстроился Чуп.

– В приглашении внеси пометку, чтобы не приходили голодными. Я не хочу смотреть на их жующие челюсти, я хочу познакомить их со своим другом.

– Интересно, кто это в городе меня не знает?!

– Не заводись.

– А какой смысл приходить на ужин сытыми? – в свою очередь удивилась Вилла.

Дон посмотрел в глаза, долго молчал, удерживая взгляд и честно, как всегда, признался:

– Смысл в том, Вилла, чтобы мои гости не съели тебя.