Текст книги "Белый крест"
Автор книги: Наталья Иртенина
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
– Готов, Федорсан, можно кушать.
– Добро. Ну, гости дорогие… – Крестоносец огляделся. – А где ж гости?
– Ушли, Федорсан, порусски не понимают.
– Нуу, не понимают! Желудок на всех языках одинаково говорит. Дела, наверно, какието свои… А хорош супец, налетайте, девчонки…
Громко отметили Рождество и Новый год. Дом полнился гостями, музыкой, звоном бокалов, ребячьим визгом и собачьим гавом. Много пили и ели, поднимали тосты за наступающий год, за процветание Империи, здоровье императора и наследника, за новое назначение по службе хозяина дома и благополучное разрешение от бремени хозяйки. Тесть, Григорий Ильич, расчувствовавшись, под шумок пустил слезу, подозвал к себе мальчишку и стал пичкать мороженым. Мальчишка привлекал к себе взгляды гостей, был не слишком разговорчив, еще не научился смеяться, и, несмотря на свои четыре с половиной года, выказывал серьезный ум и рассудительность. И до странных посматриваний в его сторону ему не было никакого дела. Равно как и до того, что он байстрюк и приемыш. И даже того, что сказал человек в белом халате. «Вам придется смириться с тем, что ребенок не такой как все, – говорил врач, поправляя сползавшие на нос очки. – Он другой, этого уже не изменить. Но психически и физически он нормален. Абсолютно здоров. В этом нет сомнений. А то, что у него отсутствуют передние доли… Объяснить этого я не могу. И вряд ли кто сможет. Пути взаимодействия души и тела – для медицины до сих пор загадка. В литературе есть много описаний, как даже при полностью разрушенном мозге человек продолжал жить безо всякого ущерба для себя. Вот все, что я могу сказать вам».
В начале января Мурманцев вернулся из премиального отпуска и по предписанию явился в Главштаб разведкорпуса для ознакомления со служебными обязанностями. Накануне Рождества высочайший куратор Императорской Рыцарской Белой Гвардии государь Михаил Владимирович утвердил новые должностные списки. Мурманцев значился в них адъютантом заместителя главы отдела внутренней разведки генералмайора Малютина. Головокружительная карьера для вчерашнего ординарного преподавателя Академии.
Спустя неделю, едва вступив в должность и познакомившись с ближайшим штабным окружением, Мурманцев получил первое поручение, которое сам же Малютин назвал «с места в карьер». Дело было важное и требовало дальней поездки.
Мурманцев отправился в срочную командировку. В Китайский протекторат.
Самолетом до Шанхая, оттуда частным рейсом на Тайвань. Там снестись с местным представительством Белой Гвардии и военной разведки, с самого начала занимавшейся делом о похищении тайваньских рыбаков. Затем допросить единственного свидетеля, поговорить с теми, кто обнаружил трупы, осмотреть обе рыбацкие джонки. И вывести собственное заключение, которое должно или подтвердить выводы военразведки или опровергнуть. Генералмайор Малютин ясно дал понять, что будет ждать именно последнего – опровержения. Выслушав доводы, Мурманцев счел их обоснованными.
Сидя в кресле самолета, он перебирал подробности разговора с Малютиным. Нет, никакого двойного смысла слова генералмайора не имели. Он был откровенен и поглощен сомнениями. Выражался четко и ясно – насколько вообще можно было придать ясности этой истории. На первый взгляд все просто. В течение месяца в открытом океане к юговостоку от Тайваня морской погранпатруль обнаружил две рыбацкие джонки без команды. На первой, найденной в трехстах километрах от филиппинского острова Лусон, трюм был забит подтухшей уже рыбой, страшно воняющей. Вещи членов команды оставались на месте, на камбузе разбросаны продукты – не успели приготовить обед. На палубе никаких следов. Исчезновение рыбаков сначала пытались объяснить «феноменом „Марии Целесты“», губительным воздействием инфразвуковых волн, рождаемых ветром и вынуждающих людей в безумии прыгать за борт. Были подняты метеосводки за последние три недели, с того дня, когда джонка ушла в море. Однако ни сильных ветров, ни штормов на этом участке океана не было уже несколько месяцев. Через десять дней в двух сотнях километров от места обнаружения первой джонки нашли вторую. Все то же самое, с одним исключением. В трюме на рыбе лежал старик, измазанный чешуей, воняющий, перепуганный. Его допросили. Он сказал, что на судно напали чужаки, прилетевшие на большом вертолете. Они посадили вертолет на воду и, угрожая автоматами, забрали всех. Сам старик успел спрятаться – от страха зарылся в кучу рыбы. Пролежал там целые сутки. Еще через два дня джонку обнаружил патруль. Все это время старик не вылезал из трюма и потихоньку сходил с ума, питаясь сырой рыбой. На вопрос о том, как выглядели чужаки, ответил: «Как дьяволы». Чуть погодя конкретизировал: они были одеты в черные халаты.
В этом месте рассказа Мурманцев не сдержался, перебил.
– Они же не проводят свои рейды на нашей территории. Не трогают Империю. Мы нужны им как сила, сдерживающая поползновения Урантии. Либо это совсем неуправляемые радикалы, либо… – Он замолчал.
– Вотвот, – сказал Малютин. – Этим вторым «либо» может оказаться все что угодно. Вплоть до отголоска нового политического раскола в Королевствах, о котором нам пока ничего неизвестно. Или очередной переворот в одном из них. Король застрелен собственной охраной, да здравствует король. УльУ – политически слабый конгломерат. А слабые обычно сочетают предсказуемость поведения с непредсказуемостью последствий этого поведения. Кроме того, есть одно «но». Очень странное «но».
Генерал майор встал изза стола и подошел к карте мира, закрывавшей противоположную стену кабинета. Отыскал какуюто точку в Беринговом море, между Ру и Урантией, ткнул ручкой.
– Вот они, остатки бывших Алеутских островов, ушедших под воду во время Катастрофы. Несколько голых скал. Самая высокая – сотня метров над уровнем моря, бывший остров Агатту. Весной и летом – птичья колония, зимой – памятник утонувшим кораблям. Пару недель назад там обнаружили схрон человеческих трупов. Свежих трупов. Пятнадцать тел с пулевыми ранениями. Людей расстреливали почти в упор и сбрасывали на скалы. Все похищенные тайваньские рыбаки – там. Их уже опознали. А теперь скажите мне, капитан, сумасшедшие экстремисты из УльУ так поступают? Уничтожают бессмысленно свои призовые команды, проделывают путь в шесть тысяч километров, чтобы выбросить трупы – не то чтобы спрятать, а просто избавиться от них? Вы ведь имеете опыт общения с ними, на себе испытали их методы.
Мурманцев покачал головой.
– Ничего подобного они бы не стали делать. Скорее всего, это не воины узкой тропы. Ктото другой. Возможно, провокация.
Малютин подошел к окну и стал смотреть на улицу.
– Провокация. Конечно. К такому же выводу пришла военная разведка. Урантийские Штаты проводят операцию по дискредитации УльУ в глазах Империи. Им нужно, чтобы мы отступились от Королевств, перестали защищать их. Обыкновенная геополитика, только пованивающая. По дипканалам уже поставили в известность Правящий Совет королевских особ УльУ. Наш МИД рекомендовал им ничего пока не предпринимать. Выборы в Урантии через десять дней. Если к власти придут поттерманы, нам понадобятся сильные козыри. Такова мотивация МИДа. Но… Опять же не все сходится.
Генерал майор прошелся по кабинету, налил из графина воды в стакан и выпил одним махом. Сел за стол.
– Трупы на Агатту были обнаружены во время начавшихся секретных военных учений в том районе. Сроки и место их проведения были, естественно, определены за несколько месяцев до того. В Урантии не могли знать об этом. Такую точку зрения отстаивает военразведка. Мол, те, кто руководил операцией с похищением людей, не знали о маневрах в районе Алеутов, поэтому разрешили или прямо велели исполнителям выбросить тела там, где искать их никто не будет. А случайно так и вовсе никто никогда не нашел бы.
– У вас другая точка зрения, ваше превосходительство?
– Поначалу не было никаких свидетельств обратного. Но неделю назад появились. Внедренному агенту в Урантии послали запрос по этому делу, и вот что он узнал. Урантийская армейская верхушка была приблизительно осведомлена о предполагаемых учениях в том районе. Повидимому, они даже сделали попытку заслать наблюдателей. Расследование утечки информации – это уже дело военразведки, не наше. Перед нами же теперь стоит задача выяснить, кто всетаки стоит за похищением и расстрелом рыбаков. Кем спланирована провокация и чего хотели ею добиться. Если урантийская сторона знала о маневрах, выходит, они оставили там трупы как раз для того, чтобы мы их нашли.
– Бессмыслица, – заметил Мурманцев. – Или… Может быть, преследовалась двойная цель. Вопервых, спровоцировать охлаждение отношений между Ру и УльУ. Вовторых, сделать так, чтобы обвинение в провокации легло на Урантию. С вытекающими из этого последствиями – обострением отношений между Империей и Королевствами с одной стороны и Штатами с другой.
Малютин задумчиво покивал.
– Вот именно. Я полагаюсь на вас, господин капитан. Делайте что хотите, берите какие угодно полномочия, но через десять дней я должен знать все. Достаньте мне дирижера этой двойной провокации.
– Может быть, самураи? – Мурманцев внутренне поморщился, вспомнив про оборвавшийся в пустоту «японском следе» в своем недавнем деле.
– Самураи слишком незначительный фактор на мировой арене, чтобы они могли надеяться чегото добиться такими способами. Нет, это не японцы, спинным мозгом чую – здесь ктото покрупнее. Ктото, кого мы пока не знаем в лицо. Какаято новая сила, черт ее дери.
Мурманцев пока слишком мало знал свое начальство, чтобы полностью доверять его спинному мозгу. Поэтому воспринял слова о новой силе спокойно, без того волнения, которое внезапно охватило Малютина. Хотя, безусловно, заинтересовался подобной постановкой проблемы. Он встал, одернул китель.
– Разрешите приступить к выполнению, ваше превосходительство.
– Идите, господин капитан. У вас десять суток, помните.
Это было вчера. Сегодня осталось уже девять суток. Мурманцев опустил спинку кресла, укрылся одеялом и принялся обдумывать идею появления в мире новой политической силы. Откуда она могла взяться? Не из недр УльУ, пускай глубоких и неизведанных, это уж точно. Восток похож на загадочный колодец, в котором вода то внезапно исчезает, то снова таинственным образом появляется. Но все же не настолько хитроумен, чтобы суметь скрыть внутри себя чтолибо понастоящему масштабное. Самураи? Их интересуют исключительно торговые отношения. Малютин прав – политикой они не занимаются. Японцы – идеальные посредники, на первенствующую роль ни в политике, ни в экономике они не претендуют. Разве что в высоких технологиях комфорта и удовольствия, в этом они действительно гении. Может, Китай? Хотя он находится под протекторатом Империи, слишком непохожие культуры и цивилизации не дают Ру и Китаю слиться в братских объятиях. Остается большой люфт во взаимопонимании. Двухмиллиардное китайское сообщество – до сих пор темная лошадка для Империи. И то, что инциденты с похищениями произошли именно там, может навести на коекакие соображения… которые уведут совсем не в ту сторону, оборвал себя Мурманцев. Если бы там чтото и заквасилось, армейская разведка и Белая Гвардия давно бы об этом узнали.
Итак, остается Урантия. Все скользкие пути в мире ведут к Урантии. Урантия – политический конвейер деструкции и дестабилизации. Урантия бессильно скрежещет зубами в адрес Империи, разевает пасть на Королевства УльУ, мечтая отхватить от них кусок полакомее, запрягает в свои сани независимых самураев с их вездесущим посредничеством, не всегда чистоплотным. Наконец, в самой Урантии сейчас очень даже скользкий момент. Две политические группировки борются за власть, не гнушаясь ничем. На первый взгляд провокация в Тихом океане не играет на руку никому из них. Но может статься, эхо этого выстрела еще прозвучит. И больно ударит когонибудь по голове. Хотя логика секретной операции все равно не прослеживается.
А вот если в Штатах зародилась некая третья группировка – это могло бы все объяснить. Правда, в таком случае смущают ее аппетиты. Слишком на многое замахнулись. На обладание контрольным пакетом акций всей мировой геополитики – не иначе. Активное участие и произвольное вмешательство, на меньшее не согласны.
Мурманцев почувствовал, что голова вотвот начнет пухнуть, плотнее завернулся в одеяло, закрыл глаза и позволил себе заснуть до конца полета.
Пекинское время – два часа ночи следующих суток.
На Тайвань с пересадкой в Шанхае он прибыл утренним рейсом. Тайбэй, столица острова, утопал в сырости после ночного ливня. По улицам плескали потоки воды, разгоняемые огромной армией жизнерадостных велосипедистов, босоногими уличными торговцами и редкими автомобилями местной аристократии. Солнце слизывало с города туман, воздух пропах морской солью и приправами. Уличные повара готовили еду под открытым небом, раскладывали по бумажным коробочкам и тут же сбывали проезжающим велосипедистам, кидая монеты в карман передника. Женщины с младенцами на спинах, старики, усердно крутящие педали, мальчишки, гоняющие мяч по воде прямо на дороге, незнакомый мяукающий язык, яркие краски, крыши с молитвенно воздетыми к небу углами. Город сперва ошеломлял, затем вбирал приезжего в себя и уже ничем не удивлял, растворял в своих скученных тропических запахах, густых оттенках, изогнутых очертаниях.
Взмыленный велорикша остановил коляску под пальмовыми ветвями. Чугунная решетка чужеродным элементом втиснулась в открытый нараспашку город, улицу с редко стоящими домами.
– Сюйнаньбо, господин, – выдохнул рикша, немного говоривший порусски. На улице с этим названием находилось местное белогвардейское представительство.
Мурманцев насыпал в потную ладонь рикши мелочь и спрыгнул на землю. Коляска укатила. Малолюдная, обильно зеленеющая улица заявляла о своем аристократизме отсутствием велосипедистов, припаркованными тут и там дорогими машинами, китаянками, гуляющими под солнечными зонтиками, тихими, благочинными, хорошо одетыми детьми и спутниковыми антеннами на загнутых кверху крышах.
Скучающий караульный у ворот открыл калитку и вызвал из здания дежурного офицера. Тот глянул на гвардейское удостоверение Мурманцева, вытянулся, отдал честь.
Через десять минут Мурманцев сидел в кабинете полковника Хонина, пробовал местное освежающее и просил содействия, не вдаваясь в подробности. Хонин снабдил его нужными адресами, выделил машину с шоферомкитайцем и предложил придать в помощь младшего офицера. Мурманцев от сопровождения отказался. Дел на острове было немного – побеседовать с рыбакомсвидетелем, просмотреть отчеты тех, кто проводил дознание, встретиться с представителями армейского разведуправления.
На этом они распрощались. Мурманцев отправился в гараж.
Деревушка на берегу в полусотне километров от Тайбэя. Несколько десятков бамбуковых хижин, растянутые для просушки сети, пара одномачтовых лодок на причале, осевшая на мели тупоносая джонка. Машина въехала в деревню, таща за собой шлейф собак и бегущих вприпрыжку китайчат, оставивших все дела ради редкостного зрелища. Желтосерый «Ягуар» с опущенным верхом остановился посреди пыльной улицы и был мгновенно окружен кольцом любопытствующих. Старики в широких соломенных шляпах, дети с вытаращенными глазами, грязные и почемуто тоже узкоглазые псы, вывалившие языки. Все, даже собаки, переговаривались, кивали и тыкали в машину. Водитель – его звали Донг Ю – стал сердито отгонять соплеменников. Те, отойдя на шаг, все равно стояли стеной. Донг начал о чемто спрашивать – все с той же темпераментной сердитостью. Мурманцев с усмешкой наблюдал за сценой. Из толпы вышел старик с узкой белой бородой до пояса, поклонился и чтото сказал, потом махнул рукой себе за спину. Кольцо зрителей стало редеть. Расходились по одному, по двое, с поскучневшими лицами, разочарованные. Только маленькие китайчата продолжали таращиться.
Шофер поговорил со стариком. Тот показывал рукой, объяснял, куда надо идти. Затем Донг гудком распугал мелюзгу и тронул машину с места.
– Этот рыбак живет в самом конце, – объяснил он пассажиру. – Он дома, не выходит много дней – как привезли из города. Теперь от него нету толка, обуза для семьи. В море не хочет идти. Никуда не хочет. – Донг постучал себя по голове. – Вот здесь стало плохо.
Как и при первой остановке, возле хижины старикарыбака машину окружила ребятня. Чтобы защитить автомобиль от посягновения, Донг поднял верх, чем вызвал радостное восхищение китайчат. Возле дома сидела на плетеном стульчике женщина и кормила грудью младенца. На гостей она посмотрела неодобрительно и колюче. Донг перекинулся с ней парой слов. Женщина отвечала резко, хриплым голосом. Младенец поперхнулся и закашлялся, разбрызгивая молоко.
– Это дочь старика. Говорит, он уже рассказал все. Спрашивает, что нам еще надо от него. Ее муж тоже был там. Теперь один старик остался. И четверо детей.
Внутри хижина была разгорожена надвое плетеной стенкой. Старик сидел на циновке во второй комнате, чтото хлебал из чашки. Борода доставала до пола. Гостей он как будто не заметил, смотрел в угол и шевелил губами. Донг заговорил с ним и получил в ответ молчание. Переводчик потряс старика за плечо и проорал чтото на ухо, показывая рукой на Мурманцева. Рыбак поставил плошку на пол, скрипучим голосом издал несколько звуков и снова замер. Донг повернулся к Мурманцеву.
– Он сказал: спрашивайте.
Мурманцев огляделся, взял у стены чистую циновку, бросил на пол и потурецки уселся перед стариком.
– Переведи ему: мне нужны только детали. То, что он уже рассказал другим, мне известно. Может быть, он вспомнил за это время чтонибудь новое.
Ответ старика был коротким.
– Он сказал: всех убили. А его оставили.
– Оставили? Так и сказал – «оставили»?
На этот раз тирада старика звучала продолжительно.
– Говорит, он подумал, им нужны были молодые мужчины, а старик не нужен. Поэтому его оставили, так он думал. А потом узнал, что всех убили. Он говорит, это очень странно.
Мурманцев почувствовал раздражение. Невероятно. В зафиксированных показаниях китайца ничего этого не было. Непрофессионализм тех, кто допрашивал старика до него, слишком бросался в глаза. Никто не удосужился поинтересоваться, что сам свидетель думает об этом похищении.
– Спроси, – сказал он, – те, кто напал на них, – они его видели?
Старик говорил минуты три, при этом энергично кивал, глядя на Мурманцева, будто хотел убедить его в чемто.
– Он сказал: они пришли и начали угрожать оружием. Он сумел спрятаться в трюме. Завалил себя рыбой, только оставил дырку смотреть. Только не заметил, что борода торчала. Потом увидел, как туда спустился один из тех, в черных халатах, с оружием. Он осмотрел трюм и рыбу, долго смотрел. Потом старик увидел его глаза. Тот человек смотрел прямо на него, в дырку. Потом его позвали сверху, он крикнул в ответ и ушел. Старик подумал, что этот человек его всетаки не заметил. Когда они улетели, он долго ждал. Потом стал вылезать и увидел, что борода торчала между рыбой. Тогда он и подумал, что им нужны были молодые мужчины, а не старики с седыми бородами. Все остальные рыбаки были молодые, сильные.
– Разве он не знает, для чего ульуйцы похищают людей? Им все равно, молодой или дряхлый.
Донг перевел. Старик как будто смутился, снова взял плошку, стал прихлебывать. И явно не имел желания отвечать на вопрос.
– Это были не ульуйцы? – догадался Мурманцев.
После того как вопрос был переведен, китаец медленно склонил голову в знак согласия, поставил чашку на пол, скрестил руки на груди.
– Спроси его, почему он так решил.
Старик выслушал Донга, отвернулся и бросил несколько резких, отрывистых слов.
– Он сказал: это были русские, – растерянно произнес Донг.
– Переведи ему, – жестко проговорил Мурманцев, – мне нужно знать все. И пусть смотрит мне в глаза.
Китаец нехотя повернул голову, но в глаза Мурманцеву упорно не смотрел.
– Он говорит, это были русские, потому что он узнал язык. Он говорит, что учился в школе и умеет писать. В деревне он самый грамотный после старейшины и знает слова из других языков.
Похвальба старого китайца звучала жалко.
– Пусть скажет чтонибудь порусски.
Донг перевел требование.
Старик выпрямился, облизнул губы, погладил сверху донизу свою длинную бороду. И произнес:
– Трасите, дасидани, сарь, Моска, одьин, дыва, тыри, амба, осинь плехо, посел на фиг.
Китаец замолчал, очень гордый собой.
Мурманцев раздраженно вытер пот, лезущий в глаза, и поинтересовался:
– И какие из этих слов он слышал от черных халатов?
Старик разразился речью, в которой под конец Мурманцев уловил сочетание «на фиг».
– Он сказал: они не очень много говорили, и сначала он не знал, кто они. Их кожа была не желтой, а коричневой, как от солнца. Когда того человека, который пришел в трюм, позвали сверху, он крикнул в ответ слово «на фиг». Старик знает, что это слово означает ругательство. Русское ругательство.
Мурманцев задумался. С одной стороны, лингвистические познания невежественного рыбака не могли вызывать доверия, все это выглядело чересчур смешно. С другой – старика намеренно оставили в свидетелях. Предположение, что человек в черном халате пожалел его, не стал выдавать – весьма сомнительно, учитывая контекст. Поэтому ничего случайного в действиях этих людей быть не могло. Если свидетелю – сознательно оставляемому – подкидывают зацепку для тех, кто будет расследовать дело, значит, это действительно было слово «на фиг». Даже если бы старик не знал выражения «посел на фиг» – его должна была узнать русская сторона, проводящая следствие. Мурманцев сообразил, что забрался в тупик. Очередная бессмысленность. Для чего сообщать – или внушать – русской стороне, что похищение совершено русскими? Не мог ли старик чегото напутать?
– Попроси его еще раз сказать это слово, – обратился он к Донгу. – Поотчетливей.
Старик повторил. Потом еще раз. И еще. Как старая заезженная пластинка на древнем патефоне. И каждый раз тянул букву «и», гундосил на «г». При четвертом повторе Мурманцева осенило.
– Nothing. Nothing. Это сказал тот человек?
Китаец кивнул, явно не почувствовав никакой разницы.
– Лингвист хренов, чтоб тебя… – вырвалось у Мурманцева.
Он поднялся с циновки и махнул Донгу.
– Идем.
Старый китаец проводил их взглядом, в котором смешались наивная деревенская хитрость, пренебрежение и почтительность. Потом снова взялся за свою плошку с непонятным варевом.
На улице перед домом все еще сидела дочь старика, видимо, решив провести тут целый день, горюя и злобясь. Младенца при ней уже не было, но из выреза рубахи попрежнему выглядывал коричневый сосок. Мурманцев порылся в кармане, вытащил бумажку в пять рублей и сунул в руку женщине. На местные юани их можно было обменять в любом магазине. Она приняла деньги молча, даже не подняла голову.
Китайчат вокруг «Ягуара» как будто прибавилось. Они дружно гомонили, цокали языками и тыкали в машину пальцами. Донг грозным голосом отогнал их, впрочем, недалеко, на несколько шагов, и, открыв дверцу, снова убрал верх. А на выезде из деревни просигналил на потеху самым отчаянным мальчишкам, бегущим следом.
Назавтра Мурманцев вылетел обратно в Шанхай. Теперь у него были доказательства появления на мировой сцене новой силы. Не Империя, не Урантия. Погрязшее в регулярных военных переворотах УльУ вообще не в счет. Именно третья сила.
Желтые пески Китая внезапно переходят в зеленеющие поля риса, поля сменяются перенаселенными деревушками, в которых кажется, что люди живут не в домах, а между домами. Скопления деревень вдруг превращаются в окраину большого города, бамбуковые хижины становятся каменными скученными постройками, дома попрежнему не вмещают людей. Потом город остается позади, и снова идут поля, пески, изредка встречается древний буддийский монастырь, молчаливонеприветливый, покинутый – жизнь из них постепенно высосал дзенислам. Впереди, в тысяче километров на север, тянется Великая китайская стена, но до нее еще далеко.
И нигде, даже на лесных дорогах, даже в желтых сухих песках не найти здесь уединения. Как будто Бог заключил со здешним народом еще один, негласный завет, повелев китайцам усиленно плодиться и размножаться.
Но странник не ищет уединения. Напротив, повсюду, где ступает его нога, он притягивает к себе людей, как магнитом. Он один – и, может быть, его снедает горечь потери. Но печаль его не мрачна, она озарена славою, и странник для того ищет многолюдства, чтобы поведать об этом. О славе Божией, в лоно которой ушли двенадцать самурайских дев, победившие Зверя.
Этот странник – Крестоносец, оставивший свой крест на Краю Земли.
…Не отступило назад сердце наше, и стопы наши не уклонились от пути Твоего, когда Ты сокрушил нас в земле драконов и покрыл нас тенью смертною…
Капитан рыбацкого баркаса, черноглазый не то турок, не то араб, подобрал его по уговору там же, где высадил, через три недели. Все это время крошечная посудина пряталась от урантийских морских патрулей в прибрежных скалах. Рыбаки занимались своим прямым делом и ждали обещанного щедрого вознаграждения, просаживая в карты друг другу свою будущую долю. Когда Крестоносец вернулся, они искренне жалели самурайских дев и даже устроили моряцкие поминки. При этом, конечно, не могли скрыть пристального интереса к увесистому мешочку, который странник передал капитану сразу по возвращении. В мешочке было примерно полторы сотни унций чистейшего золотого песка, в чем капитан мог незамедлительно убедиться, запершись в своей каюте. Крестоносец и легенды не обманули. В воображении капитана нарисовались барханы золотого песка… Вот только двенадцать вооруженных острейшими мечами самураек сложили головы на этих барханах. Както раз капитан видел, как две из них упражнялись на палубе ради развлечения. От одного только мелькания в воздухе свистящих лезвий у него закружилась голова. Коекто из команды даже блеванул. Эта дикая пляска с мечами была сродни морской болезни. И вот нашелся некто, вернее, нечто, одним махом сгубившее сразу дюжину пляшущих живых мечей. Золотой песок с Края Земли стоил дороже самого себя…
К большому мешочку странник добавил еще один, поменьше, попросив отвезти его к берегам Китая. Путь неблизкий, чуть меньше, чем до Эфиопии, и к тому же опасный, пролегающий по водам ульуйских Королевств. Капитан, поскребя черный небритый подбородок, согласился. Сыграл ли роль золотой мешочек, или сочувствие к печали странника, или же это был приступ великодушия, из тех, что изредка посещали потомка средиземноморских корсаровсарацин, – скорее всего, капитан сам не знал. Под самый Новый год он высадил пассажира на пустынном берегу южного Китая, благополучно избегнув опасных встреч с ульуйскими пиратами в черных халатах.
Иногда странник просит приюта и тарелку риса, иногда ночует под открытым небом, ужиная чем Бог послал. Китайцы как все – кто приветлив и рад гостю, кто несговорчив и хмуро оглядывает попрошайку. Но в последние дни его привечают везде. Молва бежит впереди и заранее готовит ему ужин, ночлег и компанию слушателей. Слухи о русском страннике, видевшем неведомого зверя на Краю Земли и имеющем при себе отрубленный коготь чудовища, расползаются вдоль пути Крестоносца. Китайским крестьянам не привыкать к историям о драконах, но никогда еще не приходили к ним вести с самого Края Земли, никогда еще их не приносили русские паломники, и никогда им не демонстрировали коготь размером с половину человеческой руки. Недовольны китайцы только одним – тем, что Красного Зверя победили самурайские девы, а не китаянки, обученные искусству шаолиня или какому другому. В конце концов они убеждают себя, что так оно и было – просто эти русские никогда не умели отличить благородное боевое искусство Китая от самурайских глупых подражаний ему, а сдержанную женскую красу китаянок – от смешного кривлянья японок.
Странник научился есть рис палочками и обходиться без хлеба. Китайцы смотрят ему в рот и ловят каждое слово. Потом некоторые подходят к нему и говорят, что хотят принять его веру, победившую Зверя. До сих пор православная проповедь в Китае имела скромные успехи, церкви устроились лишь в самых крупных городах. Крестоносец собирает обильную жатву. Группки китайцев по пятьдесять человек наводняют дороги, покидая деревни, чтобы принять крещение в ближайшем большом городе. Священники, чья паства прежде составляла от силы дветри сотни горожан, диву даются. Крестоносец становится легендарной, почти мифической фигурой.
Молва достигает гор на западе и побережья на востоке. Умельцы извлекают из его рассказов выгоду – вырезают костяные фальшивые когти Зверя, красят в черный цвет и продают как амулеты. Колдуны исходят завистью, мечтая заполучить настоящий коготь. Но странник никому не дает его даже просто подержать, а на ночь кладет свою торбу вместо подушки под голову.
Один особо прилипчивый даосский колдун с побережья увязался за Крестоносцем и преследует его уже несколько дней. Крутит педали велосипеда, отстав на десяток метров, и время от времени принимается выкрикивать цену, за которую готов купить коготь. В очередной попавшейся на пути деревне он заново выслушивает весь рассказ, жадно глядит на объект своего вожделения, а ночью караулит момент, когда можно попытаться стянуть его. Странник об этом знает и не дает ему такой возможности.
– Триста юань, последний сена, – кричит колдун, толстый китаец с бородавкой на щеке и потараканьи быстрыми глазами. – Подумай, руси, триста юань можно купить дом и хороший послюшный жена. Почему ты упрямый? Зачем тебе коготь, ты не научен ему пользовать. Я знаю, как ему пользовать. Отдай мне, руси.
– Тебе он для бесовства, – отвечает Крестоносец. – Я лучше разотру его в пыль и развею по ветру, чем отдам тебе.
– Ты невежд, руси, как можно в пыль такая предмет? – возмущается китаец. – Отдай мне. Триста двасать юань, последний сена.
– Оставь свои деньги себе. Он не продается.
Китаец умолкает до следующего раза, очередной «последней цены».
Вечером опять – деревня, большая тарелка риса с соевым соусом и листом салата, может быть, кусок вяленой рыбы, толпа слушателей. Сидят на голой земле – кто догадался захватить циновку, кому подстилкой трава, кому пыль придорожная.
– …Зверь с тремя головами, выходящий из бездны. Он был огромен, как гора. Шкура отливала красным цветом. Голова у него – как у змеи, а пасть – как у льва. Хвост подобен бичу смертоносному. Всюду лежали кости человеческие. Одним выдохом чудовище могло бы спалить пару таких деревень, как эта. Оно сеет смерть и пожинает страх…
– …Двенадцать самурайских дев, презрев страх и смерть, вступили в схватку со Зверем. Они окружили его и острыми мечами кололи, рубили, резали толстую шкуру. Чудовище издавало ужасный рев и топтало их, било хвостом, опаляло огнем. Зверь убивал их одну за другой, но они сражались до конца. Черная кровь текла из его ран и падала на песок. Одна из дев отрубила ему конец хвоста, другая проткнула брюхо, меч третьей лишил чудовище когтя. Но, даже истекая кровью, Зверь оставался сильнее их в сотню раз…