Текст книги "Ангел в террариуме (СИ)"

Автор книги: Наталья Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– А ты красивая кукла, – сказал мужик, – скажи, с каким счётом сегодня « Спартак »? Я пропустил.

– Четыре – один, – сказала Олеся.

– Четыре – один, – повторила я.

– Супер! – заорал мужик, – эй, эта красивая тёлка говорит, четыре – один. Ура! – и я невольно улыбнулась. Мне это уже начинало нравиться.

Звонков всего должно было быть семь, и следующие четыре я выдержала с достоинством.

– Слушаю вас, – сказала я шестому дозвонившемуся, – говорите.

– Слушает она! – рявкнула на том конце провода женщина, -

ишь, вырядилась, как шалава, и улыбается в телек!

– У вас какой вопрос? – спросила я.

– У меня не вопрос, у меня требование! Пусть ваше грёбаное

начальство уберёт тебя из эфира! А то посадили модель, умные словечки тупице на бумаге нацарапали, а ты и шпаришь! Мне муж не даёт мелодраму смотреть! Вырубайте свою шарманку! – взвизгнула она, и пошёл отборный мат.

– Гасите! – взвизгнула в моём ухе Олеся, и звонок оборвали, -

офигеть! Принимай последний.

– Добрый вечер, – услышала я бархатный голос с хрипотцой, очень знакомый, – у меня наводящий вопрос: какой длины у вас ноги?

– Разве это имеет какое-то отношение к спорту? – промурлыкала я.

– Самое непосредственное. Секс – это тоже, своего рода спорт.

А ваши ноги свели меня с ума.

– У вас есть какие-нибудь вопросы, касающиеся,

непосредственно, спорта?

– Свой вопрос я уже задал.

– На него я ответить не могу, он не входит в концепцию программы, – сказала я, – доброго вам вечера, – и звонок погасили. Уфф! Димке что, делать нечего, кроме, как в эфир звонить?

– К сожалению, уважаемые телезрители, наше время подошло к концу, – сказала я, – с вами была я, Эвива Миленич, и программа « Калейдоскоп спорта ».

Камера отъехала, с потолка раздался вопль:

– Стоп! – а в моём ухе восторженно завопила Олеся.

– Ты молодчина! Так держалась! А говоришь, никогда передачи не вела!

– Честно, никогда, – ответила я, – сама ошалела от собственной храбрости.

– Это не храбрость, а профессионализм, – подошёл ко мне Модест Львович, – ты умничка! Всё вышло, и скандал, и вопросы, и ты держалась мастерски, – а тощий парень стал снимать с меня провода.

– Держи, – появилась около меня милая девушка с густыми, каштановыми волосами, и протянула стакан воды.

– Спасибо, Олеся, – узнала я голос, и осушила стакан, а потом

оттянула мокрую блузку.

– Фурор произвела, – воскликнула Олеся, – это было просто потрясающе!

– Я свободна? – устало спросила я.

– Да, только давай для начала кофейку хлебнём, – сказал Модест Львович, – я, пока тебя ждал, включил кофемашину.

Мы спустились в редакцию, и я налила себе чашечку кофе.

– Слушай, Викуля, может, ты всё-таки расскажешь, что у тебя

с Никитой произошло? Я хочу знать, что он вытворит в следующий раз.

– Ничего он не вытворит, – мрачно сказала я, прихлёбывая кофе, – не сумеет!

– Почему – не сумеет? – удивился Модест Львович.

– Потому что, – буркнула я, – и не с такими придурками разбиралась!

Южин поднял брови, но тут у него зазвонил телефон, и, по

мере того, как он внимал невидимому собеседнику, у Модеста

Львовича вытягивалось лицо.

– Да, хорошо, я скоро приеду. Успокойся, Раечка, с ним полный порядок? Отлично, – он убрал телефон, и посмотрел на меня, – а теперь колись! Не желаю больше слушать никаких отговорок, мне дочь только что звонила. Кто-то побил Никиту. Причём побили основательно. Говорит, выскочили из внедорожников амбалы, и начистили ему пятак.

– Что ж он не уехал? – ухмыльнулась я.

– Они его подрезали, и загнали в угол. А потом поколотили. Ты мне ничего рассказать не хочешь?

– Не хочу, – упрямо ответила я, и услышала звук своего мобильного.

– Привет, карамелька, – сказал Дима, – ты была умопомрачительна на экране. Я взгляда отвести не мог.

– Да, и выдал пассаж про длину моих ног, – фыркнула я, – дурак! Делать больше нечего?

– Решил позабавиться, – хохотнул Дима, – кстати, флешка у меня. Я разломал у твоего зама все компьютеры, и надавал тумаков. Он явно не ожидал, что на него нападут, да и я малость переборщил, так двинул ему, что сам в первый момент испугался. У него сотрясение точно есть, и шейные связки растянул.

– Замолчи! – зашипела я, но поздно. Связь была слишком хорошая, и Модест Львович всё услышал. Он отставил чашку, и с интересом посмотрел на меня.

– В следующий раз башкой думать будет, – засмеялся Дима, – малыш, я тебя хочу. Прямо сейчас.

– Отстань! – сердито воскликнула я, и вырубила мобильник, – не

смотрите на меня так! Да, я мужу рогов с бывшим мужем

наставила! А ваш зять нас нащёлкал четырнадцатого в

« Мариотте », и хотел вытурить меня отсюда. Можете уволить меня за аморальность.

– Какая тут аморальность? – вздохнул Модест Львович, – ты незаменимый сотрудник.

– Мне вот что интересно, – протянула я, – у вас есть дочь, зять,

вероятно, будут внуки, а вы мне часть бизнеса продали. Почему?

– Да потому, что Раиса тут же продаст журнал, если со мной что-то случится. Понимаешь? Ей спорт неинтересен. Я начинал этот бизнес с нуля, падал, поднимался. И то, что ты сейчас видишь, это итог моего пошатнувшегося здоровья. А ты пришла сюда, объявила войну тем, кто не радеет душой за глянец, с ходу. И Никите отлуп дала с его левыми платёжками. Ты не убежала из эфира, и вообще, показала себя молодцом. Я буду держать за тебя кулачки, когда ты поедешь в Данию. Я хочу, чтобы ты стала бриллиантовым призёром.

– Боюсь, это нереально, – грустно улыбнулась я, – я только начинающий литератор, а там будут лучшие акулы пера со всего мира!

– Но по России же ты выиграла! И, знаешь, какое у тебя основное качество?

– Какое? – мне стало интересно.

– Ты скромная! Ты не твердишь, что ты гениальна, а, напротив, считаешь, что занимаешь чужую нишу. И ты стараешься, рвёшься вперёд, чтобы оправдать восторги окружающих. И, чем больше ты стараешься, тем твоё мастерство становится более отточенным. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнула я, – но мне страшно от этого. Я по жизни обычный человек. Обжорка, кофеманка, и сластёна. Люблю курить сигареты с ментолом, и заниматься сексом со своим бывшим мужем в лифте, и прочих, неудобных местах. С

комплексами, и аморальностью.

– Из-за чего тебе комплексовать? – удивился Модест Львович, – ты красива, как богиня. Глаза, как у Клеопатры, раскосые, нежная кожа, белоснежная, как у аристократки. Глазищи в пол лица, губки, родинка... Да тебе, наверное, не одна женщина завидует. А фигура чего стоит!

– Знали бы вы, как мне даётся осиная талия, – усмехнулась я, -

это при моей любви к шоколаду и пирожным! Вы даже не

можете себе представить!

– Ещё одна положительная характеристика, – усмехнулся Модест Львович, а у меня опять зазвонил телефон.

– Тебе катакомбы ещё интересны? – спросил Дима.

– Конечно, интересны, – воскликнула я.

– Тогда приезжай ко мне в офис, – заявил он, – сначала опробуем на прочность мой стол, а потом займёмся развалинами.

– Сейчас приеду, – пообещала я, и убрала телефон, – мне пора, -

и я, схватив пальто и сумочку, выскочила из издательства.

Добралась я неожиданно быстро. Не попала ни в одну пробку, и поднялась к Диме в пустой офис.

Его я нашла в кабинете. На столике, около дивана, стояла бутылка с шампанским, ваза с фруктами, пирожные...

И повсюду стояли канделябры с красными свечами, букет белых роз в вазе, и я остановилась в дверях, привыкая глазами к полумраку.

– Какая красота, – вздохнула я.

– Всё для тебя, моя сладость, – Дима обнял меня, и поцеловал за ушком.

– Что там с развалинами? – спросила я.

– О развалинах потом, – он закрыл мне рот поцелуем...

Позже мы устроились на диване. Дима вскрыл шампанское, мы выпили по бокалу, и он принёс ноутбук.

– Что там? – спросила я, отправляя в рот виноградину.

– Я был прав, – вздохнул Дима, – не простые это катакомбы. Это бывшая химлаборатория. У меня есть знакомые сверху, и кое-кто рассказал мне, что там какие-то опыты ставили. Всё очень секретно. Очевидцы давно умерли, и, боюсь, подземелье до сих пор хранит свои секреты.

– Там стена была замурована, – протянула я, – давай её разберём!

– Вот, ты это как себе представляешь? – усмехнулся Дима, подливая мне шампанского, – простая ты моя! Мало ли, что там, за этой стеной. А, если она как-то защищена? Хочешь,

чтобы тебя кислотой окатило?

– Почему, сразу, кислотой? – встрепенулась я.

– Тогда газом, или ножами, – пожал широкими плечами Дима.

– У тебя нездоровая фантазия, – фыркнула я, и съела конфетку.

– Это не у меня нездоровая фантазия, а у тебя притуплённое чувство опасности, – парировал он.

– Сказал бы ты это раньше, я бы тебе быстро доступ к телу перекрыла, – надулась я.

– Только скажи, что я не прав, – хмыкнул Дима, – и потом, мы

не имеем права там ничего трогать. Оно было засекречено, по

каким-то причинам скрыто. Ни к чему старые тайны ворошить.

– К твоему сведению, старые тайны – самые интересные, – воскликнула я, – Вира как-то вскрыла катакомбы, значит, от кого-то она о них узнала. Давай копать.

– Всё, что угодно, моя карамелька, лишь бы ты не совала свой курносый носик в катакомбы.

– Наглец! – фыркнула я.

– Уж, какой есть, – усмехнулся он, – как я твоего мужа понимаю. Ты без тормозов. И не вздумай лезть туда одна, а то я тебя знаю. Так, капец!

– Что не так? – сделала я невинные глаза.

– Да я уже по твоему выражению лица вижу, что ты туда полезешь. Ладно, я попытаюсь договориться с людьми, чтобы они вскрыли эту стену. Лишь бы ты туда не лезла.

– Давай, – воодушевилась я, и взяла пирожное.

– У тебя на носу крем, – засмеялся Дима, и поцеловал меня в нос, а меня залила краска.

– Вот любительница сладкого, – с улыбкой сказал он, – я тут порылся в прошлом Виринеи, и появилась одна мысль.

– Какая? – заинтересовалась я, измазав пальцы своим любимым, масляным кремом.

– Вира по жизни была чокнутой. Не в смысле, сумасшедшая, а в смысле, бешеная. Всегда действовала на свой страх и риск, в тюрьме дралась, и вдруг, неожиданный вираж. Во время последней отсидки она стала паинькой. Даже стала ухаживать за одной женщиной. У той был туберкулёз в последней

стадии...

– Ухаживала за туберкулёзной больной? – вздёрнула я брови, – и не побоялась?

– Формы туберкулёза делятся на открытые и закрытые, – пояснил Дима, – с открытым отправляют на карантин, а закрытые не опасны для окружающих. Хотя они тоже микробы выделяют.

– Распространённая болезнь для заключённых, – вздохнула я, – а как закрытый туберкулёз может находиться в последней стадии? Ты вообще понял, что сейчас сказал?

– Я-то понял, а вот ты, похоже, плохо знакома с нюансами этой болезни, – усмехнулся Дима.

– Вот уж чего мне для полного счастья не хватало, так это

ознакомления! – фыркнула я.

– А я прочту тебе маленькую лекцию, любовь моя, – сказал Дима, – туберкулёз делится на две формы: открытые и закрытые. Открытая форма опасна для окружающих, человек постоянно кашляет, и плюётся кровью, но заразить он может только туберкулёзом лёгких. При закрытой форме очаг заражения находится как бы в капсуле, и из-за этого его не берут некоторые антибиотики. Такую форму очень трудно лечить, потому что сквозь капсулу не пробьёшься, зато она не опасна для окружающих. Эта форма протекает медленно, и, как ты понимаешь, вылечить её в тюремном лазарете без шансов. У них там ото всех болезней анальгин и клизма.

– Ужасно, – вздохнула я.

– Ничего, – процедил он, – для маньяков, педофилов, и прочей пакости, в самый раз.

– Может, в чём-то ты и прав, – протянула я, – но они тоже люди. Для всех есть суд Божий. Всё равно ответят.

– Это, да, – кивнул Дима, – но вернёмся к нашим баранам. Вот в чём странность, Вира ни на шаг не отходила от больной, а потом вдруг перестала воровать.

– Думаешь, умирающая ей что-то сообщила? – предположила я.

– Думаю, да, – сказал Дима, – что-то кроется в этих стенах. Но почему ты решила, что она сама катакомбы вскрыла? Может, её туда привезли?

– Предполагаю, – протянула я, – а то Макс меня постоянно ругает, что я упрусь рогом в одну версию, а другие не рассматриваю. Не смотри на меня так. Просто, понимаешь, меня смущает, что Вира знала, куда бежать.

– В смысле?

– Она, раненая, кинулась не на дорогу, к лесу, в надежде, что там проедет какая-нибудь машина, а по узкой, неудобной дороге, к посёлку. Только аборигены знают, что дорога ведёт в чащу леса, а для раненой, она, согласись, удобней. Но Вира

помчалась по тропке. Понимаешь?

– Начинает доходить, – протянул Дима, а у меня зазвонил телефон.

– Слушаю, – ответила я.

– Привет, – сказала Нина, – не могу ждать, расскажу сейчас.

– Говори, – обрадовалась я.

– Кровь на рубашке не принадлежит Конфетиной, я обнаружила на манжетах остатки ногтевой кости, и дорогой лак розового цвета. Кстати, донесу до тебя шокирующую новость, твой труп был серьёзно болен. Туберкулёзом.

– Чем? – ахнула я, и, прикрыв трубку ладонью, прошипела, – значит, говоришь, закрытая форма не заразна?

– Это нонсенс, – покачал головой Дима, – она не могла от закрытой формы заразиться.

– Как видишь, могла, – процедила я.

– Викуль, подожди, – воскликнула Нина, – от закрытой формы действительно нельзя заразиться. У неё разложения в лёгких, и разложения серьёзные. Залечить, конечно, можно было, если б схватили чуток пораньше. Впрочем, и на такой стадии лечится. Но дело в том, что она его не сама подхватила, ей его ввели. Есть след от укола.

– А разве так можно? – поразилась я.

– Конечно. Взял вакцину, и ввёл. К твоему сведению, ослабленную вакцину вводят детям. Не знаю, как тебе, а мне точно вводили. Но ослабленная не приносит вреда, она позволяет выработать иммунитет. Хотя, есть дети, к которым попадает палочка Коха как раз из-за этих прививок, если слишком часто делать. Но они, как правило, являются носителями, а не заражёнными. Они могут и не заболеть никогда, если будут постоянно на свежем воздухе, и вести соответствующий образ жизни. А Вире ввели убойную дозу. Понимаешь?

– Ужас! – прошептала я, – кому это надо? Зачем так?

– Это тебе и предстоит узнать, – хмыкнула Нина, – пока, – и мне в ухо полетели частые гудки.

– Представляешь, ей вкололи эти микробы, – прошептала я, глядя на Диму, – зачем?

– Козлова Юлия Степановна, – потёр Дима подбородок, – бывший работник НИИ имени Марченко. Это НИИ давно приказало долго жить, а сотрудников раскидали по другим учреждениям. НИИ занималось разработкой методов борьбы с туберкулёзом, а потом его прикрыли. Значит, произошло нечто неординарное, раз власти столь кардинально подошли к этому вопросу.

– Ты это о ком? – сурово спросила я.

– О зэчке, за которой ухаживала Вира.

– Так, так, – воодушевилась я, – говори.

– Я и говорю. НИИ было успешным, имело спонсоров, и вдруг, прикрыли. Юлия Степановна отправилась работать в институт, преподавать химию, а потом, за кражу крупной суммы денег отправилась за колючку. Там у неё обнаружили заболевание, и она умерла. Будем выяснять?

– Конечно, будем, – воодушевилась я, – адреса есть?

– Есть, – кивнул Дима, – у тебя какие на завтра планы?

– А, может, сейчас? – протянула я, – большинство рано не ложится, и потом, я хочу взять людей тёпленькими.

– Куда они денутся до завтра? – хмыкнул Дима, и засмеялся, – ты любопытна, как стая сиамских кошек. Пошли.

Он помог мне надеть пальто, и мы спустились в холл.

– Сейчас скажу Владу, чтобы он отогнал твою машину домой, сам тебя отвезу, заодно с Василисой пообщаюсь, – Дима отобрал у меня ключи от джипа, передал их охраннику, а меня усадил в свой.

Мы ехали молча, слушая ретро-песни, пока у меня не ожил сотовый.

– Привет, любимая, – это был Макс, – как дела?

– Чудесно, – лаконично ответила я.

– Что делаешь?

– В данный момент еду, а что?

– Я тоже еду, – засмеялся Макс, – вернее, мы вот-вот тронемся.

– Мы? – сухо переспросила я.

– Поезд вот-вот тронется, – уточнил Макс, – утром буду с тобой.

– Отлично, – ответила я.

– А что у тебя с настроением? – спросил супруг, – ты какая-то странная.

– Всё в норме, – процедила я.

– Максим Иванович, – услышала я далёкий, женский голос, – может, выпьем по бокалу? Я принесла полусладкое вино из вагона-ресторана.

– Викуль, до завтра, – Макс поспешно отключился, а я яростно швырнула аппарат в сумку.

– Что такое? – посмотрел на меня Дима.

– Кобель! – высказалась я, – я ему устрою пирожки с клубникой и полусладкое вино!

– Макс чудит? Впрочем, имеет право, ты-то ему рожек

наставила, – хохотнул Дима, а я мгновенно завелась.

– Заткнись! Он обязан хранить мне верность, а сам флиртует с коллегой! И как я не поняла, что что-то не так? Он всегда жаловался на практикантов, а тут молчит! Зато всё МВД разбилось на два лагеря, одни за меня, другие за Панкратову, а я узнаю всё самая последняя. Причём, лёжа под простынёй, в морге.

– Жаль, меня рядом не было, – ухмыльнулся Дима, – в морге мы ещё не пробовали...

– Отстань! – раздражённо буркнула я, и засмеялась, – вот дурак! – и закашлялась.

– Что с тобой? Простыла?

– Похоже на то, – вздохнула я, чувствуя, как царапает горло, – твоя была идея, порезвиться друг с другом на качелях.

– Но в катакомбы лез не я, – улыбнулся Дима, – а мы на холодных трубах провалялись долго. Это ты егозила, – и он затормозил у подъезда.

Мы поднялись на второй этаж, и я нажала пальцем на звонок. За дверью послышалось шуршание, а потом женский голос спросил:

– Кто там?

– Милиция, – и за дверью тут же что-то грохнулось.

– Удостоверение покажите, – крикнула она, и я приложила липовые « корочки » к « глазку ».

Потом загрохотали замки, и дверь отворилась.

Женщина лет пятидесяти, с усталым, морщинистым лицом,

держась рукой за створку, оглядела нас с ног до головы.

Задержала взгляд на моих остроносых сапожках на тонкой шпильке, и она, резко побледнев, попыталась закрыть дверь.

Но Дима не дал ей этого сделать, и резко, с грохотом, прижал створку к стене.

– Не трогайте меня! – закричала женщина, отступая назад, – я ничего не знаю!

– Спокойно, – сказала я, входя в прихожую, – не надо шуметь. Мы только хотим поговорить.

– Мою сестру угробили! Какие могут быть разговоры? – всхлипнула женщина.

– Кто тут? – вышел в прихожею мужчина, – Ника, кто эти люди?

– Паша! Они убить пришли нас! – вращала глазами Вероника Степановна.

– Вероника Степановна, успокойтесь, – ровным голосом сказал Дима, – а ты, Ева, не пугай её.

– Как? Ева? – диким голосом вскричала женщина, и с размаху упала на стул, – только не убивайте! Не трогайте меня! Не делайте этого!

– Да успокойтесь вы, – рассердился Дима, – чего вы так

испугались? Я же сказал, мы пришли просто поговорить.

– Поговорить? – вскричала женщина, – я прекрасно знаю, что всем заправляет женщина, и зовут её Ева. Стильная, гламурная, дорого одетая. Хотите сказать, что вы из милиции? Да сапоги на вас стоят тысячи долларов, – кивнула она мне, всхлипывая.

– Да, сапожки не дешёвые, – кивнула я, – но, поверьте, я не та Ева, о которой вы думаете. Мы – частные сыщики, и нам надо кое-что выяснить о вашей сестре.

– Господи! Когда же это всё закончится? – всхлипнула женщина, – как мне это надоело! Юлька умерла, а я расхлёбываю, – и она залилась слезами.

– Успокойтесь, – вздохнула я.

– Вам легко говорить, – она захлюпала носом, – а всё время жду, что меня прикончат. Молчу, что знаю про яд...

– Какой яд? – насторожилась я, – быстро рассказывайте, что вам известно. Погибли люди, и мы ищем преступников.

– Это было давно... – и она, сжавшись, стала рассказывать.

Родители Юлии и Вероники были химиками-биологами, и всю

свою жизнь проработали на кафедре, занимаясь насекомыми.

Ездили в командировки в Африку, поскольку изучали редкие болезни, переносимые насекомыми.

Но они не были сумасшедшими, помешанными на своей работе, и непременно желающими, чтобы их дети пошли по их пути. Нет, они считали, что человек должен заниматься тем, к чему у него лежит душа, и никогда не давили на дочерей.

И дочери решили пойти на медицинский.

Веронику влекла стоматология, и, выучившись, она стала

хорошо зарабатывать, и неплохо устроилась в жизни.

Юлия же выбрала лечебное дело, и отправилась на другой факультет. На пульмонолога.

Для тех, кто не знает, пульмонолог – врач, занимающийся органами дыхания. Он лечит бронхит, астму, и туберкулёз в том числе. У Юлии была идея фикс – помочь туберкулёзным больным, и она стала с усердием учиться.

С блеском закончила первый мединститут, потом аспирантура...

Вероника помнит тот день, когда Юлия, совершенно счастливая, прибежала домой.

– Ты и представить себе не можешь, что сегодня произошло! – воскликнула она, с восторгом глядя на сестру.

– Что случилось? – удивилась Ника.

– Меня берут в спец НИИ, занимающийся разработкой лекарства от туберкулёза! – воскликнула Юлия, – там всё очень секретно, и я больше ничего не расскажу.

Юлии очень нравилось работать в НИИ, домой она приходила, сияющая, а потом пути сестёр разошлись.

Нику один клиент, ужасно боявшийся стоматологов, пригласил на свидание после удачно запломбированного зуба, и вскоре она переехала к нему.

Родила один за другим трёх сыновей, дочку, и жила совершенно счастлива с мужем. Но, пока не появилась Юлия.

Сёстры давно не общались, и вид зарёванной Юли, стоящей на пороге, ввёл Нику в ступор.

– Что такое? – испуганно спросила она, – что ты ревёшь?

– Я больше не могу! – взвыла Юлия, и упала на колени, – не могу! Я хотела людей спасать! Что я получила в итоге?

– Что? – испуганно отступила Ника.

– Кошмар! – простонала Юлия.

– Да расскажи же ты толком! – воскликнула Ника, подняла сестру с пола, и ввела в квартиру, – что происходит?

– Нельзя! – простонала Юля, падая на диван, – нельзя! Они меня убьют! Отравят!

– Господи! – перекрестилась Ника, – да ты можешь внятно объяснить, что ты натворила?

– Я вовремя не поняла, какой это кошмар, и во что я ввязалась, – и Юлия зарыдала, а Ника внезапно поняла, что та изрядно пьяна.

– Тебе надо проспаться, – сказала она сестре.

– Да, – подняла та совершенно безумные глаза, – заснуть, а, проснувшись, понять, что всё произошедшее было кошмарным сном, – и, закатив глаза, она упала ничком.

Утром Юля пришла в себя, мучаясь головной болью, и Ника стала её расспрашивать.

– Не могу я рассказать, – вздохнула она, – иначе меня просто убьют.

– Сейчас ты, вроде бы, не пьяная, – покачала головой Ника, – а говоришь ерунду.

– Никакая это не ерунда, – заплакала Юля, – я тебе всё расскажу, только никому ни слова, а то они тебя просто уберут. Им это ничего не стоит.

– Кому – им? – спросила Ника, и Юля, глотая слёзы, стала рассказывать.

Юля поначалу была просто счастлива, когда её приняли на работу. Хороший коллектив, милое руководство.

Тем более, её назначили заведующей отделением.

И всё было просто отлично, пока Юля не узнала о существовании спецотделения.

Она мыла руки в уборной, и вдруг услышала голоса из-за двери.

– Эх, Рит, как я завидую, если бы ты знала, – услышала она голос Лины, девушки, сидевшей на ресепшен, – для чего я столько училась? Чтобы просиживать на звонках целыми днями?

– Сколько ты училась? – фыркнула Маргарита, заведующая одного из отделений, – девятилетка и медицинское училище? Да тебе только уколы можно доверять ставить без последствий, и то, я не уверена, что последствий не будет. А ты в науку захотела! Да ещё в спецотдел! Туда только аспирантов мединститута берут!

– А я чем хуже? – захлюпала носом Лина, – почему всяким ботаникам всюду дорога открыта, а нормальным, классным девчонкам – нет?

– Нет в тебе ничего классного, – холодно парировала Маргарита, – ты просто глупая курица, возомнившая себя профессором. Учти, ещё будешь ныть, вообще уволим. Отправишься в районную больницу клизмы ставить.

– Всё понятно! – неожиданно звонким голосом вдруг сказала Ангелина, – вы просто беситесь, что вас туда не берут, и другим пути перекрываете.

– Вот дурища! – воскликнула Маргарита, и, стуча каблуками, удалилась.

Юля весь день себе места не находила. Она прекрасно расслышала, что в спецотдел можно попасть только с высшим образованием, а у неё-то оно было.

А на следующий день она оказалась вместе с Маргаритой и Ангелиной в лифте.

– Здравствуйте, Юлия Степановна, – вдруг чётко сказала Маргарита, и та поперхнулась.

Дело в том, что Маргарита была не простым человеком. Её родители – очень влиятельные люди из министерства, устроили дочку сюда по блату.

Она была одного возраста с Юлией, но та всегда с опаской смотрела на высокую, стройную, красивую девушку, очень дорого одетую.

По тем временам купить стоящую вещь было трудно, а Маргарита всегда ходила в изящном, шёлковом костюме чёрного цвета, потряхивая смоляным хвостом на затылке.

Стучала тонкими, чёрными, лакированными шпильками, и пахла французскими духами.

– Здравствуйте, – сдавленно проговорила Юлия.

– Мне поручено с вами поговорить, – сказала Маргарита, – насколько я знаю, вы закончили лучший, медицинский ВУЗ страны.

– Да, – кивнула Юлия, – аспирантура, бакалавриат, и магистратура.

– Тогда вы тот человек, которого нам как раз не хватает в спецотделе, – сказала Маргарита, взяла Юлию под локоток, и вышла с ней из лифта.

Юля сначала не поверила своим ушам, потом впала в шоковое состояние, и только позже, очухавшись, чуть до потолка не подпрыгнула от счастья.

Оказавшись в спецотделе, Юля была счастлива до предела, но потом она вдруг поняла, что там творится что-то неладное.

Нет, сначала она просто работала, погрузившись в науку с головой.

Ей было очень интересно работать под началом у Маргариты и Антона Павловича, учёного, профессора, а потом ей стало страшно, когда она подслушала разговор своих наставников.

Она искала в архиве кое-какие бумаги, и вдруг услышала шаги. Она не хотела подслушивать, и, уже, было, ступила, чтобы показаться на глаза пришедшим, она замерла, как вкопанная.

То, что она услышала, заставило её прирости к полу.

– Так больше не может продолжаться! – зло воскликнула Маргарита, – мне надоели эти трупы!

– Маргошенька, солнышко, – зачастил Антон Павлович, – но ведь это ты во всём виновата!

– Что? – вскричала Маргарита, и сбавила тон, – интересно, в чём это я виновата? В том, что вы чёрте что тут разрабатываете, а невинные люди страдают?

– Да ты пойми, нельзя, чтобы эта информация просочилась. А, если не хочешь, чтобы новенькая догадалась, следи за ней в оба глаза.

– Зачем вы вообще предложили Козлову на эту должность поставить? – прошипела Маргарита, – она перспективная, умная, и мне её жалко... Мне их всех жалко! – и до замершей от ужаса Юлии донеслись судорожные всхлипывания.

– Марго, успокойся, – воскликнул Антон Павлович, – если подобным занимаешься, нужны стальные нервы. И мы должны сделать всё, чтобы вытурить её отсюда. Следи за ней, пусть деньги зарабатывает, а я потом по своим связям попытаюсь устроить её преподом в первый медвуз. Отличная будет карьера. Эх, Маргаритка, о людях ты думаешь, а о себе в последнюю очередь. Надеешься, что она тебя пощадит? Никто из нас в живых не останется. У Евы длинные руки.

– Знаю, – глухо отозвалась Маргарита.

– Зато, знаешь, какие деньги мы заработаем?

– Думаете, на том свете они нам понадобятся? – горько усмехнулась Маргарита.

– Не нам, так детям. У меня дочка о МГИМО мечтает, и стажироваться в Америке. Это шанс.

– Своими жизнями, – прошептала Маргарита, – я бы предпочла живого отца рядом, а не стажировку за счёт его жизни.

– Маргаритка, ты пойми, что нам из этого болота не

выбраться, а так, хоть дети добром вспомнят. Мы можем тут сколько угодно воду в ступе толочь, но это ничего не изменит. Ты, главное, следи, чтобы Юлия лишнего не узнала, и не сболтнула где.

– Я прослежу, – глухо ответила Маргарита, послышались шаги, стук шпилек, и в архиве всё смолкло.

Юлия стояла, ни жива, ни мертва. Она не знала, что ей делать, и как поступить. Но одно она знала точно, если она проговорится, от неё избавятся. При чём кардинально.

И с этого дня отношение Маргариты к ней изменилось.

Если раньше Юлия работала одна, то теперь Маргарита стала её неотъемлемым компаньоном.

Юлию это даже стало раздражать, и она набралась смелости, и однажды в лоб спросила Маргариту, что происходит в спецотделе. В глазах Маргариты заплескался ужас.

– Откуда ты знаешь? – прошептала она, глядя на Юлию расширенными от ужаса глазами, – откуда? – вскричала она, вцепившись ей в плечи, – какого чёрта? Ты хоть понимаешь, что это не шутки?

– Чтобы понять, шутки это, или не шутки, надо для начала знать, о чём речь! – воскликнула Юлия, – может, вы мне объясните?

– Ты сошла с ума? – воскликнула Маргарита, – ты хоть понимаешь, во что встреваешь? Да ни черта ты не понимаешь! – вскричала она, – идиотка! Зарабатывай деньги, и помалкивай! А то тебе будет плохо! Я обещаю тебе сногсшибательную карьеру учёного, будешь преподавателем. Только, умоляю, молчи.

– Это почему же я должна молчать? – прищурилась Юлия, – я имею право знать, что тут происходит. Я терпеть не могу всякий криминал! Что стало с той, что работала тут до меня?

– Не важно, – отвела глаза Маргарита.

– Что значит – не важно? – разъярилась Юлия, – немедленно отвечайте!

– Хватит тут орать! – вышла из себя Маргарита, – давай встретимся вечером, на нейтральной территории, и там поговорим.

Договорившись о месте встречи, каждая занялась своими

делами. День шёл своим чередом, и к концу дня Маргарита

вышла из комнаты, где они занимались работой.

Юлии она сказала, что пошла за какими-то бумагами, и пропала на целый час.

Девушка уже стала беспокоиться, и, когда услышала топот, выглянула в коридор. По коридору бежали люди, Юлия, быстро заперев комнату, бросилась вместе с ними.

Возле архива скопилось немало народу.

Первым она увидела Антона Павловича. Он стоял, зажав рот рукой, а из глаз его текли слёзы. Юлия от неожиданности оторопела. А в глазах его сквозили боль и страх.

Юлия шагнула вперёд, и тут же попятилась назад, сбив со стола папки, и в ужасе сев на него.

На полу, с ножом в животе, лежала Маргарита.

В раскрытых чёрных глазах отражалось отчаянье, шпильки были подвёрнуты, а изящный, шёлковый костюм разорван.

На коленях, лодыжках, запястьях, и шее были видны ссадины и лиловые синяки.

– Как же так? – прошептала Юлия, – что тут произошло? – и Антон Павлович, схватив её за запястье, вытащил в коридор.

– Что ты знаешь? – прошипел он, – Маргарита тебе о чём-нибудь говорила?

– Она обещала мне что-то рассказать сегодня, – сдавленно проговорила Юлия, – я слышала ваш с ней разговор в архиве. Я не хотела подслушивать, это случайно получилось, не успела рассекретиться, а потом перепугалась. Она всё это время от меня не отходила, и я не выдержала, и потребовала от неё правды. Я хотела знать, от чего меня оберегают...

– Господи! Зачем? – воскликнул Антон Павлович, – ты хоть понимаешь, что ты и себе смертный приговор подписала и Маргариту погубила? Она защитить тебя хотела, и в результате её убили!