Текст книги "Ангел в террариуме (СИ)"

Автор книги: Наталья Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Предлагаю, – и я потянула за кольцо на себя крышку, но та оказалась для меня слишком уж тяжёлой, и Дима перехватил её у меня.

Внизу виднелась лишь кромешная темнота, и я посветила. Выхватила из мрака лишь тёмные стены, какие-то провода...

– Посвети мне, – сказал Дима, и стал спускаться вниз, по лестнице.

Я напряжённо вглядывалась вниз, Дима на пол пути забрал у меня фонарик, и испарился.

– Ты где? – не выдержала я, – что там?

– Я тут, – ответил он, – спускайся, я тебя поймаю.

– Не хотелось бы мне, чтобы ты меня ловил, – пробормотала я, села на снег, и спустила ноги на лестницу.

– Любовь моя, как ты спускаешься? – раздался снизу голос Димы.

– А что такое? – хмыкнула я.

– Во-первых, ты Василису ругаешь, когда она на снег садится, а сама уселась. Во-вторых, ты спускаешься, как ребёнок, сжав коленки, и трясясь всеми конечностями.

– Я с крутыми лестницами не очень дружу, ты же знаешь, – хмыкнула я, и через минуту оказалась внизу.

– Что там? – спросила я.

– Туннель, – ответил Дима, и мы, взявшись за руки, и освещая путь фонариком, пошли вперёд.

– Это катакомбы? – приглушённо спросила я.

– Понятия не имею, – пробормотал Дима, – судя по всему.

И вдруг мы услышала сзади скрежет, и удар.

От неожиданности я подскочила, машинально схватившись за сердце, и посмотрела на Диму.

– Что это было?

– Не знаю, – ответил он, – но есть одно подозрение, – и он рванул назад, а я за ним.

– Что? Что такое? – бежала я за ним.

– Нас закрыли, – вынес он неутешительный вердикт, осветив люк. Потом забрался, пару раз дёрнул, но крышка не поддалась.

– Это всё из-за меня, – прошептала я.

– Малыш, ты тут не при чём, – вздохнул Дима, – ты предложила, я согласился... Вообщем, оба хороши. Значит, будем искать выход.

– Если он не один, – затряслась я.

– Успокойся, не паникуй раньше времени, – и он повёл меня вперёд, – идём, может, всё будет нормально.

Сколько мы шли, я не помню, но у меня появилось стойкое ощущение, что мы идём по кругу, и идём целую вечность.

Тёмные стены, старый, но ещё добротный кирпич...

– Для чего их тут строили? – спросила я, – вернее, раскапывали, и на совесть кирпичами обкладывали.

– Трудно сказать, – вздохнул Дима, – может, как склады, а, может, оборона.

– Оборона? – удивилась я.

– Военная оборона, – уточнил Дима, – какое-нибудь оружие массового поражения разрабатывали в своё время, или наукой занимались. Многие химические соединения до сих пор сокрыты, и хранятся в архивах. Это яды, и яды такие, что страшно делается, если подумать, что какой-нибудь псих до них доберётся.

– Я в этом ничего не понимаю, – вздохнула я.

– Хочешь сказать, что ты псих, и тебя надо изолировать? – хохотнул Дима.

– Вот дурак! – фыркнула я, но улыбнулась.

Сейчас я почему-то по-другому стала относиться к его шуткам. Меня ценят, как обладателя тонкого, лёгкого чувства юмора, а я обижаюсь на Диму!

Наверное, дело в том, что я его так сильно люблю, обижена, и всё, что связано с ним, воспринимаю нервно.

Но совсем недавно боль немного отступила.

На место обиды пришёл здравый смысл, и другое отношение к Диме. Он милый и добрый. Чуткий, умный, и тактичный, и очень романтичный.

В наше время мало романтичных мужчин, и мой возлюбленный – исключение из правил.

– Боже мой! Дим! А вдруг мы отсюда не выберемся? – всхлипнула я.

– Не дёргайся, – сурово сказал Дима, и сжал мою ладонь.

Дорога как – будто пошла вниз, и мне показалось, что мы на уже порядочной глубине. Было как-то неуютно.

Конечно, можно было бы позвонить Максу, чтобы он открыл крышку, но с телефонами творилось нечто странное.

Они были вне зоны сети, как при грозе.

– Думаю, это специально сделано, – вздохнул Дима, убирая аппарат, ставший бесполезным куском пластика, – всё-таки тут был не склад. Скорее всего, засекреченную науку разрабатывали.

– А вдруг тут какие-нибудь летучие яды? – запаниковала я.

– Спокойно, сладкий, поздно уже об этом вздыхать. Это, во-первых, а во-вторых, помещения заброшены давно, и наверняка яды все разложились, если они тут были.

– А они могут разлагаться? – нахмурилась я.

– А ты как думаешь? – хохотнул Дима, – химию в школе учила?

– Думаешь, нам разъясняли соединения цианида? – хмыкнула я, – формулу показывали?

– Шутишь? Настроение поднялось? Ну, уж это ты должна знать, всё-таки химкабинет в своё время взорвала, – усмехнулся он.

– Взорвала, – кивнула я, – но классификацию ядов мы не проходили, и знаю про то, что да, некоторые вещества могут со временем улетучиваться.

– А говоришь... Смотри! – он подошёл к стене, и указал на

скруглённую кладку, – тут явно была дверь, а потом её заложили.

Действительно. Вроде стена, как стена, но скруглённая кладка говорила, что здесь когда-то был проход арочного типа.

– Мне стало любопытно, – протянул Дима, глядя на кладку, – эти стены хранят тайны, скелеты в шкафах.

– И что ты собираешься делать? – спросила я.

– Погоди, – Дима вдруг задумался, – эти катакомбы огромные, и люк расположен под углом сто восемьдесят от твоего дома...

– Ты это на глазок определил? – изумилась я.

– Ничего сложного, – улыбнулся он, – это ты у нас человек искусства, тупеешь от этого, – и он стал что-то подсчитывать.

– Пошли, – потянул он меня за собой, но мой взгляд остановился на дверце, выглядывающей из-за угла, и я пошла туда.

– Ева, ты куда? Нам не сюда, – но я его не слушала, и обнаружила нечто, типа тюремной камеры, с решётками.

Но сейчас дверца решётка была открыта, и я вошла внутрь.

– Ты что тут делаешь? – подошёл Дима.

– Я нашла место, откуда выбежала девушка, – сказала я, оглядывая помещение.

Вид был убогий, конечно. На полу валялись какие-то рваные тряпки, явно бывшие для девушки постелью, а в углу я обнаружила довольно элегантное, чёрное пальто, и белый шарф, на котором были багряные пятна.

Судя по всему, кровь.

Я вынула из кармана пакет, и полиэтиленовые перчатки, которые предусмотрительно ношу с собой, и засунула в пакет шарф и пальто.

Под пальто обнаружилась ещё и сумочка, я открыла её, и обнаружила внутри паспорт.

– Конфетина Виринея Дмитриевна, – прочитала я, – была замужем за Пальмировым Александром Михайловичем, в разводе, проживает в Химках. Есть сын, Конфетин Альберт Дмитриевич. Видно, родила вне брака, и дала своё отчество.

– И фамилию тоже, – сказал Дима, – смотрю, Макс тебя спецом сделал. Перчатки, пакет с собой носишь.

– А что ты хочешь? Столько дел расследовала, – улыбнулась я.

– Бери всё, и пошли, – сказал Дима, и потащил меня в другую

сторону.

– Ты что-то придумал? – спросила я.

– Придумал, – кивнул он, и вдруг остановился, глядя вверх, на решётку.

Он вцепился руками в эту решётку, но она не поддалась, и тогда Дима подтянулся на ней. Натиска в сто пятьдесят килограмм литых мускул решётка не выдержала, и отвалилась.

Дима ухватился руками за края чёрной дыры, и, с лёгкостью, подтянувшись, влез наверх, внутрь.

– А мне ты как предлагаешь туда забраться? – осведомилась я.

– Давай пакет, – сказал он, свесившись оттуда, – и решётку тоже.

Я подала ему вещи, и он рявкнул:

– Руки! – и я машинально, не подумав, протянула ему руки.

Момент, он втянул меня в дыру, и я оказалась лёжа на нём в тёмном, тесном пространстве.

– Хорошо, что ты не сказал, что собираешься сделать, – вздохнула я, ёрзая на нём, чтобы хоть немного переместиться в сторону.

– Потому и не сказал, чтобы ты не повисла мёртвым грузом, – пробормотал он, – слушай, что ты делаешь?

– Пытаюсь слезть с тебя.

– Что-то другое мне эти движения напоминают, – и он стиснул меня руками.

– Прекрати, – вздохнула я, – как тут неудобно. Где мы вообще?

– Где-то в вентиляции. Это старая система ответвлений, я видел такие вещи раньше, – он переместил меня, и закрыл люк.

– Юбка мешает, – дёргалась я.

– Иди сюда, – Дима без лишних слов подтянул меня к себе, и разорвал юбку.

– Что ты делаешь? – возмутилась я, но он перевернул меня на живот, и сделал « шлицу » и сзади, – к твоему сведению, это трендовая юбка. Знаешь, сколько она стоит? Это тебе не дешёвка с Черкизовского рынка, сляпанная ловкорукими китайцами.

– Детка, после лазаний по катакомбам и вентиляции от твоего

тренда ничего не останется, – ухмыльнулся Димка, – в белом только и ползать по грязным трубам.

И в самом деле, трубы оказались очень грязными.

Дима пополз вперёд, я за ним, и я не чаяла, как добраться до

пункта назначения. Он явно знал, куда лезет, а вот я пребывала в недоумении.

И вскоре мы упёрлись во что-то железное.

– Что это? – удивилась я.

– Дай мобильник, – сказал Дима, и вызвал номер, – нет, Анфиса Сергеевна, это не Ева. Да, я. Скажите, в доме кто-нибудь из мужчин есть? Отлично. Тогда пусть они спустятся в винный погреб, разберут дощатый пол, и откроют замурованный люк. Мы с Евой сейчас под домом находимся. Прямо под винным погребом. Да, даю. Держи, – он протянул мне трубку.

– Слушаю, – взяла я телефон.

– Что за ересь сейчас нёс Северский? – спросила Анфиса Сергеевна.

– К сожалению, это правда, – вздохнула я, – мы попали в ловушку.

– Но у нас нет подземелий, – сказала Анфиса Сергеевна.

– Я тоже думала, что нет. До последнего времени. Под посёлком самые настоящие катакомбы. Лабиринты!

– Ничего себе! – протянула моя свекровь, – ладно, сейчас Ивана с Федором кликну, – и она отключилась.

– Знаешь, – вздохнула я, набирая в лёгкие побольше воздуха, – что-то мне нехорошо.

– Спокойно, малыш, расслабься, – Дима взял меня за руку, – втяни воздух.

– Не помогает, – прошептала я, – меня уже подташнивает. Чёрт. И сердце колотится.

– Ну, и что мне с тобой сделать, чтобы ты успокоилась?

– Клаустрофобию трудно успокоить, – сдавленно проговорила я, – обними меня, – и Дима прижал меня к себе.

– Представляю, что скажет твой Макс, когда увидит нас в обнимку.

– Его нет, – прошептала я, – а Анфиса Сергеевна не выдаст нас.

То время, что мы находились тут, показалось мне вечностью.

Я даже не поверила, когда нам на головы посыпались опилки, и Иван Николаевич и Федор разобрали перекрытие.

– Вот они, – воскликнул мой свёкр, и за руки вытянул меня из люка.

– Спасибо, Иван Николаевич, – выдохнула я.

– И как это вас угораздило? – сурово осведомился он, – как вы

там оказались?

– Долгая история, – прохрипела я, – выведите меня скорей наверх. Меня тошнит, – и Федор, садовник, повёл меня наверх.

– Викуля, – всплеснула руками Анфиса Сергеевна, глядя на меня, перемазанную сажей, в опилках, а юбка от « Шанель », пожалуй, произвела на неё самое сильное впечатление.

Не хуже был и Димка, только он был в чёрном, и грязь не так бросалась в глаза, как мои рваные чулки, и всё остальное прочее.

Я опрометью выскочила из кухни, и бросилась в ванную, на ходу стаскивая с себя шубку, и кидая в спальне пакет с вещами погибшей.

Тошнота подкатила к горлу, и я рухнула на колени перед унитазом...

Позже, после ледяного душа, и в шёлковой пижаме, я почувствовала себя лучше, накинула халат, и спустилась вниз.

– А кофе есть? – слабо спросила я.

– И эклеры с кофейным кремом, – улыбнулась Анфиса Сергеевна, а я облизнулась.

Налила себе кофе, съела остатки блинов с шоколадом, парочку эклеров, и окончательно пришла в себя.

– Клаустрофобия – это паршиво, – вздохнула Анфиса Сергеевна, – от этого нужно избавляться.

– Как? – хмыкнула я, – вы же врач, и понимаете, что это невозможно.

– Как вы вообще оказались под землёй? – недоумевала она, – откуда вы туда забрались? – и мне пришлось признаться.

– Пошли искать, откуда выскочила девушка, которая прыгнула нам под колёса, и нашли проход, а нас закрыли в подземелье.

– Надо Максу сказать, – заявила моя свекровь.

– Надо, – вздохнула я, – хотя не хочется. Мерзавец! Не хочет брать меня в команду!

– Ты слишком упрямая, напористая, и с начёсом, – заявил Иван Николаевич, входя на кухню, – вот и не хочет.

– Я не упрямая! – возмутилась я, поперхнувшись кофе.

– Поговори мне ещё, – пробурчал Иван Николаевич, – ты хоть других людей иногда в расчет принимаешь? Всегда делаешь по своему разумению, с другими не считаешься. Хлеще только твоя мать, темпераментные дамы.

– Однако, – буркнула я.

– Вот, только тебя Макс отругал, генерал пропесочил, и, едва они за дверь, ты хватаешь бывшего мужа, и по следу, – покачал головой Иван Николаевич, – в катакомбы забрались, и пол в подвале сломали.

– Ломали не мы, – ухмыльнулась я.

– Умница! – хмыкнул Иван Николаевич, и в этот момент раздался звонок в дверь.

– Ира, открой, – сказала я, и хлебнула кофе.

– Аккуратнее! Тут севрский фарфор! – донёсся до моего уха резкий, напористый голос, а до носа удушливый запах « Ив сен Лоран », – что за косорукая девка! Доброго всем вечера! – влетела на кухню маман, – Викуля, нам негде жить! – она закатила аккуратно подкрашенные глаза, и плюхнулась на стул.

– Что случилось? – выдавила я.

– Твой отец не вызвал ремонтников, и не починил крышу. Помнишь, когда наш сосед перестрелку устроил, он нам черепицу продырявил? – тараторила маменька. А я судорожно хлебнула кофе, проглотила кусок эклера, и с дрожью вспомнила, как чуть не схлопотала выкидыш.

Хотя, для выкидыша было поздновато, а вот для преждевременных родов в самый раз.

Так уж получилось, что нам не с кем было оставить Василинку, и мы отправили её к матери.

А сосед, который живёт рядом с моими родителями, из бывших братков, сделавших себе бизнес в начале девяностых, застал жену с любовником.

Разводить церемонии он, конечно же, не стал, схватил пистолет, и погнался за неверной женой и её амантом.

Парочка выскочила на балкон, и, зацепившись ногой, женщина полетела вниз, увлекая за собой хахаля.

Разбиться бы им вдребезги, но нет, их спасло дерево, растущее около нашего дома с незапамятных времён, по которому ещё я лазала.

Они зависли на нём, как маугли, вниз головой, истошными

криками оглашая всю округу, а сосед палил по ним сверху.

Когда маман, отвлекшаяся на минутку, ей в тот момент позвонили, увидела, что Василинка, заинтересовавшись происходящим, выскочила на улицу, ей чуть плохо не стало.

К счастью, сосед вовремя заметил мою старшую дочку, и прекратил стрелять. Но нервов мне это стоило немалых.

Но дело ещё в том, что Семен прострелил им крышу, и сегодня, где-то около полудня, поднялся шквальный ветер.

Ветер оборвал провода, обесточив весь посёлок, и поломал несколько веток у пресловутого дерева.

Подводя итог, можно увидеть безрадостную картину.

В доме моих родителей темнота, выбиты почти все стёкла, и основательно проломлена крыша. Причём гораздо больше, чем было. Ветер постарался, чтоб ему.

И теперь мама, папа, и тётя Аля, моя бывшая няня, и одновременно родная тётка моей матери, схватив животных, драгоценности, и прочие ценные вещи, приехали ко мне.

Я не знала, как реагировать.

С одной стороны, их можно выпроводить в отель, но с другой... в мои планы не входила ссора с родителями.

Зато будет ссора с Максом. Ну, да это я как-нибудь переживу. Поругается, и успокоится.

– Ира, отнеси вещи в гостевые комнаты, – сказала я домработнице, и та кивнула.

– Отлично, – маман схватила чашку, налила себе кофе, и заорала на весь дом, – Леня! Леня! Проследи за этой девкой, а то она все статуэтки перебьёт!

– Добрый вечер, Марьяна Георгиевна, – вышел из подвала Дима, отряхиваясь от опилок, а вслед за ним Федор.

– Вообщем, хозяйка, мы там всё закрыли, – сказал садовник.

– Скобы поставили, – пояснил Дима, – держи ключ.

– Здравствуй, Димочка, – протянула маменька, – а что у вас происходит?

– У нас происходит убийство, – пояснила я, – долгая история, – я налила себе кофе, а маман щёлкнула зажигалкой.

– Ты в своём репертуаре! – закатила она глаза.

– Вообще-то, у нас не курят, – ледяным тоном сказала Анфиса Сергеевна.

– Ну, и что? – вздёрнула брови маменька.

– Марьяна Георгиевна! – повторила Анфиса Сергеевна, – потушите сигарету!

– И не подумаю! – фыркнула она, – это дом моей дочери!

– Дочери, говорите? – поджала губы Анфиса Сергеевна, и резко

вышла из кухни.

– Ну, зачем ты так? – я всплеснула руками.

– Твоя свекровь совсем обнаглела, – буркнула маман.

– Мама! Она врач! Это, во-первых, а во-вторых, она пожилая женщина. С тётей Алей ты так не разговариваешь!

– Слушай, что ты меня отчитываешь? Это моя прерогатива!

– Я тебя не отчитываю, – процедила я, – я пытаюсь достучаться до твоего сознания, – и в этот момент на кухню влетела Василинка.

– Бабушка! – заорала она, и повисла на моей матери, а вслед за ней, топая ножками, вошли Лиза и Леня, которых за ручки вела Анфиса Сергеевна.

– Детки, поздоровайтесь с бабушкой, – язвительно проговорила она, – что, и при внуках будете курить? – с этими словами Анфиса Сергеевна посадила моей матери на руки Леню.

Маман закашлялась, потушила сигарету, а малыш взял её пальцами за длинный, породистый нос.

– Баба, – по слогам произнёс он.

– Правильно говорится, бабушка, – прогундосила маменька, – или бабуля. Лёнечка, ты мне нос оторвёшь.

– Бабуля, – потянулась к маман Лизавета.

– Что, радость моя? – маменька погладила внучку по кудряшкам, а я взяла Лизу на руки.

– Василиночка, не трогай конфеты, – сурово воскликнула я.

– Хочу, – возразила Василюша, а я посадила Лизу на стульчик, и отняла у дочери коробку.

Василинка тут же разразилась плачем, а я шлёпнула её.

– Я сказала, нет, значит, нет.

– Ма-а-ма, – взвыла дочка, а я схватила её за руку, и уволокла в комнату.

– Ты музыкой занималась? – сурово осведомилась я.

– Да, тётя Нуца мне гамму показывала.

– Отлично, солнышко, а теперь рисуй, – я дала ей лист, пастель, и вернулась на кухню.

– Где она? – спросила Анфиса Сергеевна.

– Рисует, – вздохнула я, взяла свой кофе, и ушла в кабинет.

Мне сегодня срочно нужно закончить две статьи. Я открыла ноутбук, взяла из вазочки зефирку, и опомнилась лишь в третьем часу ночи.

Разослав статьи по издательствам, я закрыла ноутбук, зевнула, и пошла на кухню.

Бешеный день продолжался, по принципу, продолжение следует.

Хлебнув остывший кофе из носика кофейника, я взяла стакан с клубничным компотом, и подошла к окну, где в это время мела метель.

Через два дня у Димки день рождения, и я ума не приложу, что ему подарить. Он специфичный тип, думаю, он оценил бы по достоинству какой-нибудь кинжал, манускрипт, или тому прочее...

Хотя, сказать по правде, я хотела над ним прикольнуться, и подарить ему картину. Нет, не дорогой холст, а собственное произведение.

Я нарисовала Димку на фоне гор, мрачного замка, и полной луны. Думаю, вы уже догадались, что я решила вытворить.

Он обожает вампиров, вот я его и нарисовала в образе Дракулы, с клыками, и в старинной одежде.

А в качестве язвительного намёка нарисовала на его руках себя. В алом платье, и без чувств.

Портрет уже давно готов, но на смену моему чувству юмора пришло благоразумие.

В самом деле, чего глумиться над человеком?

Лучше заявлюсь в его офис в шубе, а под шубой будет только комплект эротического белья, и чулочки в сеточку.

Но сейчас я вдруг передумала. Какое глумление? Димке понравится картина, в этом я уверена.

Лучше отправлю посыльного с картиной, а сама сниму номер в отеле, и буду ждать его в пресловутом, эротическом белье.

Тем более, у Димы день рождения четырнадцатого февраля, в день влюблённых. Наверняка, он и мне какой-нибудь сюрприз устроит. Он это может, сюрпризы устраивать, причём очень приятные.

Я поставила на стол стакан, и стала подниматься наверх, в спальню.

В комнате мой взгляд упал на вещи Виринеи, и я опять раскрыла её паспорт.

Она живёт в Химках, надо завтра туда съездить.

Я убрала пакет под кровать, а сама скинула халат, и юркнула

под одеяло.

Вдруг скрипнула дверь, и ко мне забежали кошки. Манька устроилась на подушке, Кляксич в ногах, под бок мопса и пекинеса, и под их ровное сопение я заснула.

Утром, после пробежки, и холодного душа, я одела строгий, чёрный костюм с алой блузкой, алые сапожки, и спустилась вниз.

Макс так и не приехал, а я забрала пакет из мастерской, и поехала в издательство.

Ради такого дела, проучить Архангельцева, я встала пораньше, и оказалась в редакции, когда ещё никого не было.

Клей был прозрачный, и я с иезуитским видом нарисовала сердечко на стуле, измазала спинку, потом вынула из пакета бутылки с разведёнными в них макаронами, и вылила всё ему в ящики.

Негодяй! Думает, со мной легко справиться?

Заметая следы, я собрала бутылки, потом подумала, и намазала ещё и пол.

Закончив, я прыгнула в лифт, и отправилась завтракать в ближайшее кафе.

– Что вам, девушка? – спросила официантка.

– Фруктовый салатик, кофе, и пирожное, – сказала я, и откинулась на спинку стула.

Я была в предвкушении пакости, и с довольным видом отметила, что Никита входит в редакцию.

Официантка принесла кофе, кусок шоколадного торта, и салат с ананасами.

С удовольствием позавтракав, я расплатилась по счёту, и выскочила на улицу. Поёжившись от холодного ветра, юркнула в машину, и поехала в Химки.

Задумчиво постукивая пальцами по рулю, я выехала на автостраду, и прибавила скорости.

Покручивая барабанчик на магнитоле, я поймала « Ретро », и в салоне зазвучал мой любимый хит из прошлого. « У леса, на опушке, жила зима в избушке. Она снежки солила в

берёзовой кадушке... » И я прибавила звук.

Я обожаю пение Эдуарда Хиля, и настроение у меня сразу же поднялось.

Припарковавшись, я заперла машину, и застучала каблуками по

мостовой. Вошла в затрапезное парадное, вызвала лифт, и поднялась на четвёртый этаж.

Лифт уехал, а я остановилась около одной из дверей, и нажала миндалиной на звонок.

Минуту я стояла около двери, а потом услышала голос:

– Кто там?

Голос был старческий, и я решила не травмировать старушку.

– Добрый день. Скажите, пожалуйста, Виринея Дмитриевна дома?

– Нет её, и не будет, – ответили из-за двери, – а ты кто? Она и тебя надула? – и дверь распахнулась.

На пороге стояла старуха лет шестидесяти, но вот вид её...

Она походила на уголовницу. Худая, с татуировкой, и выбитыми зубами.

– И тебя эта лярва нагрела? – хриплым голосом осведомилась старуха, обнажая жёлтые, редкие зубы.

– Да, – осторожно сказала я, – я её ищу.

– Не ищи, – улыбнулась старуха, – она сюда не придёт. Возомнила себя королевой, а, как в бараке унижалась, забыла. Забыла, как Марфа её от этих лесбиянок отбила, – старуха выплюнула на пол шелуху от семечки.

– Кто такая Марфа? – спросила я.

– Я, – хмыкнула старуха, – будем знакомы, Марфа Иванчук.

– Очень приятно, Эвива Миленич, – представилась я.

– Проходи, – кивнула Марфа, и пошла внутрь квартиры, а я двинулась за ней.

Марфа уселась на продавленную софу, вытащила откуда-то пачку, на которой было написано « Прима », заглянула внутрь, и смяла пустую пачку.

Я стушевалась, вынула из кармана « Парламент », и открыла пачку. Марфа вытянула сигаретку, и я дала ей прикурить.

– Закуривай, – кивнула она мне, – под сигарету разговор лучше пойдёт, – и я щёлкнула зажигалкой.

– Сколько? – спросила Марфа.

– Что – сколько? – не поняла я.

– На сколько косарей она тебя надула?

– На сто, – опрометчиво сказала я, а Марфа от неожиданности закашлялась.

– Вот лярва! Она же раньше больше десяти кусков не брала!

Слушай меня сюда, дура! – пригнулась Марфа, – ты хреновину-то не пори! В тюрьму захотела? Мне Вирка всё рассказала!

– Что рассказала? – насторожилась я, и у Марфы вытянулось лицо.

– Ты чего задумала? – прищурилась она, – думаешь, я совсем дура, и ничего не понимаю? Пришла, чтобы прикончить меня? Решила выяснить, что я знаю, а сама в куртке ствол спрятала? Учти, Вирка умная, она за меня отомстит. И верная.

– Вы, вероятно, не так поняли, – промямлила я, – наверное, надо сказать правду. Виринея мертва.

– Чего? – Марфа посинела, – ты чего ляпнула? Это ты её? – и с грозным видом встала.

– Спокойно, – подняла я ладонь, – давайте начнём сначала. Меня зовут Миленич Эвива Леонидовна, я главный редактор журнала « Планета спорта », и заместитель генерального, главный редактор, и совладелец журнала « График Интертеймент Продакшн Плюс ». Журналистка. А в свободное время занимаюсь частным сыском. Я не из милиции, просто помогаю людям. Неприятности тянутся за мной хвостом. И вчера около коттеджного посёлка, где я живу, из леса выбежала девушка, и кинулась мне на машину. Я решила, что сбила её, хоть и ехала с маленькой скоростью. Но оказалось, когда приехала милиция, что в девушку стреляли, и ранили ножом. Тайком от милиции я пошла исследовать местность, и нашла катакомбы. Под нашим посёлком самый настоящий лабиринт, а там, в камере, я обнаружила вещи Виринеи, и её паспорт. Она выбежала в одной блузке, юбке, и сапожках. Расскажите, пожалуйста, я попробую помочь.

Марфа минуту смотрела на меня, будто проверяла на прочность. А потом рухнула на диван.

– Правду говоришь? – хрипло спросила она.

– Зачем мне врать? – вздохнула я, – чистая правда.

– Не верю, – она разом втянула в себя остаток сигареты, и посмотрела на окурок, – дай ещё одну.

– Пожалуйста, – протянула я пачку, и дала прикурить.

– Не верю, что Вирки больше нет, – проговорила она, затягиваясь сигаретой, – она мне звонила неделю назад. Сказала, что у неё всё отлично. Что нашла какого-то мужика, о любви что-то болтала.

– Вы что-то говорили, будто Виринея кого-то обманула. Надула, как вы сказали, – напомнила я.

– Ладно, слушай, только дай ещё сигарету, – и она начала свой рассказ.

Она стала рассказывать издалека. Начала с воспоминаний о себе, и вскоре стало понятно, что многое, что произошло позже, имеет отношение к её прошлому.

Марфа Иванчук была из семьи профессоров. Да, к сожалению, так получилось, что профессорская дочка пошла по кривому пути.

Ясное дело, она не собиралась становиться зэчкой. Марфа планировала поступить в филологический факультет, отлично училась, и была гордостью родителей.

Окончила школу с золотой медалью, поступила в МГУ, блестяще окончила его, потом аспирантура, кандидатская...

Всё было хорошо. Марфа стала работать в институте, вышла замуж за однокурсника, родила дочку. Что ещё надо для счастья?

Любящий муж, Алиса, которая росла на радость матери, любимая работа. Ничто не предвещало беды.

Но её муж решил купить машину. Когда сказал об этом, внутри женщины ёкнуло, и она стала отговаривать его от этого.

– Марфуш, что с тобой? – засмеялся Аркадий, – машина, это решение многих проблем. Алису будем возить в школу.

– Я что-то чувствую, – вздохнула Марфа, – сердце ноет.

– Какие глупости! – улыбнулся супруг, – я в это не верю. И тебе не советую, – и купил машину.

В тот день Марфа была на работе.

Звонок раздался в два часа, и грубый, мужской голос велел ей приехать по адресу.

– А что случилось? – спросила женщина.

– Ваш муж и дочь попали в автокатастрофу, травмы, не совместимые с жизнью... – больше она ничего не слышала.

Трубка упала на стол, а Марфа, как сидела на стуле, так и свалилась с него в обморок.

Все сорок дней она была в коматозном состоянии. Слёз не

было, было лишь отчаянье. Родители видели, что она вне себя от горя, но ничего поделать не могли.

Она часами смотрела в окно, а на сороковой день вышла на улицу, и пошла в ближайший бар.

Купила бутылку водки, всю её выпила, и очнулась уже в милиции.

Она ничего не помнила, и, когда её привели к следователю, ничего не понимала.

– Гражданка Иванчук, – сурово сказал следователь, – что ж вы вытворяете? Вы хоть понимаете, на какую сумму ущерб нанесли?

– Я ничего не помню, – прошептала Марфа.

– Конечно, не помните, вы были пьяны. Кстати, отягчающее обстоятельство, – и он рассказал, что произошло.

Напившись, Марфа потеряла контроль над собой, и бросилась громить ювелирный магазин, ничего не соображая.

Приехавшая по сигналу, милиция обнаружила женщину в груде осколков, с ювелирными украшениями в кармане, и совершенно пьяную.

Марфу тут же посадили в « обезьянник », а хозяин ювелирной лавки стал подсчитывать убытки. Оказалось, что исчезло драгоценностей на внушительную сумму, и, хотя все понимали, что Марфа тут не при чём, всё повесили на неё.

На суде все знакомые твердили, что Иванчук всё это сделала от отчаянья, рассказали о гибели мужа и дочери, и судья посочувствовала ей. Она дала всего два года общего режима за разбой в пьяном виде, и нанесение ущерба.

И так Марфа очутилась на зоне.

Она была испуганной, наивной, но очень скоро поняла, что на зоне надо уметь выживать.

Однако, ей повезло. Оказалось, спустя какое-то время, что Марфа беременна. В тюрьме она родила сына, Матвея, и его забрали бабушка с дедушкой.

Часть времени она провела на зоне относительно нормально, а потом к ним перевели убийцу. Женщина заколола собственного мужа и дочь, и Марфа возненавидела её.

Эта ненависть просто витала в воздухе, и Танька, так звали

эту мерзавку, чувствовала её. И она кинулась на Марфу с

кулаками.

Драка получилась грандиозная. Таньку в этой переделке случайно убили, пырнули ножом, и Марфа даже догадывалась, кто это сделал, но это к делу не относится.

После той драки срок прибавили всем, Марфе в том числе.

И с той поры тюрьма стала для неё вторым домом.

Марфа стала виртуозно воровать. На зоне она познакомилась с женщиной по имени Кристина. Та была авторитетной воровкой, сидела много раз, и передала Марфе своё мастерство.

Прошло много лет. Родители умерли, сын вырос, женился, и завёл своих детей. С Матвеем Марфа мало общалась.

Она не испытывала к нему никаких чувств. Наверное, потому, что боль от утраты, Алисы была настолько сильна, что затмевала все остальные чувства.

К тому же Матвей был копией Аркадия, и это доставляло Марфе такую невыносимую боль, когда она смотрела на него, и бедная женщина тут же начинала плакать.

Матвей это понимал, и искренне жалел мать, на долю которой выпали такие испытания. Он даже поставил отцу и сестре роскошные памятники.

Она отбывала в очередной раз срок, когда к ним пришла Виринея. Девушку поймали на торговле наркотиков.

Вира была сирота, из детдома, выживала, как могла, и несовершеннолетней частенько попадала в милицию.

Марфе она напомнила её саму вначале, правда, Вире было всего восемнадцать, но это уже не имело значения.

Но Марфа не хотела, чтобы Вира ступила на её дорожку, вразумляла девушку. Взяла её под своё крыло.

Но дело было ещё в том, что Вира была светленькой, и голубоглазой, как Алиса, и Марфа неожиданно для себя почувствовала, что должна помочь девушке.

На зоне Виру попытались изнасиловать, и Марфа, к тому времени поднаторевшая в драках, выбила зубы одной из зэчек, а Виру с тех пор держала при себе.

Марфа рассказала ей о том, как она очутилась на зоне, и почему благоволит девушке, и та ответила пониманием.

Но одного Вира не хотела понимать. Она не желала становиться обычным гражданином.

Она хотела быть мошенницей, хотела лёгких денег. И однажды

выдала Марфе такое!

– Я придумала гениальную афёру, – зашептала она Марфе, – знаю, как срубить денег в лёгкую.

– Вира, не смей, – зашипела Марфа, – я тебе не позволю. И учти, если не пообещаешь мне сейчас, что ничего не будешь делать, я затею драку, и всем прибавят срок. Тебе это надо?