Текст книги "Ангел в террариуме (СИ)"

Автор книги: Наталья Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Вира сделала вид, что поняла, и откинулась на год раньше, чем Иванчук.

Но, когда Марфа вышла, Вира встречала её на новеньком

« Ниссане », и у Марфы опустились руки. Она поняла, что Вира её не послушала, и провернула свою афёру...

Марфа замолчала, и испытующе посмотрела на меня. Я боялась сбить её настрой, и потому молчала.

– Купи бутылку водки, – сказала она.

– Чего? – растерялась я от неожиданной просьбы.

– Ты богатая, – вздохнула Марфа, – а мне что-то хреново. Разбередила воспоминаниями старые раны. Принеси водки.

– Хорошо, – кивнула я, и встала с места.

Иванчук проводила меня до двери, и в спину вдруг выдала странную фразу:

– Всё за старыми плинтусами.

– Простите? – не поняла я.

– Всё за старыми плинтусами, – повторила Марфа, – напротив супермаркет работает, – и она захлопнула дверь.

Обескураженная, я спустилась вниз, и побежала в магазин.

На секунду я остановилась, подняла глаза на дом, и увидела, как в окне на четвёртом этаже дёрнулась занавеска.

Мне сразу же захотелось вернуться, но без водки я прийти не могла, и побежала через дорогу.

В супермаркете была дикая толпа. Взяв три бутылки беленькой, я встала в очередь, и проторчала там не меньше получаса. Взглянув на запястье, я опешила.

Роскошных часиков, подаренных мне Димой, и след простыл. От злости я скрипнула зубами.

Вот нахалка! Впору поставить бутылки на место, рвануть назад, и прочистить ей мозг!

Ох, не зря она выгнала меня из квартиры, ох, не зря.

Я вся издёргалась, пока подошла моя очередь, и,

расплатившись, я бросилась на выход.

– Девушка, остановитесь, – тормознул меня охранник.

– Что-то случилось? – спросила я, – я очень спешу.

– Успеете, – он бросил взгляд на бутылки водки и коробку пирожных в прозрачном пакете, – откройте сумочку.

– Вы издеваетесь? – прищурилась я, – или вы слепой? Я при вас сумку вытаскивала из шкафчика. Гораздо рациональней вам было бы предложить мне вывернуть карманы, если бы не было в наличии прибора!

– Самая умная нашлась? – оскалился охранник, – сейчас провожу в комнату допроса, по-другому запоёшь.

– Я и сейчас по-другому могу запеть, – рассердилась я, и щёлкнула перед его носом красными « корочками », на которых золотом горели буквы « ФСБ ».

Охранник от неожиданности попятился, а я, воспользовавшись его замешательством, выскочила из магазина.

Идиот! Дали каплю власти, и он тут же пальцы веером выставил.

На своих высоченных шпильках я, бегом, за минуту добежала до парадного, и уже издали заволновалась.

Дело в том, что около парадного стояла милицейская машина, и не одна, и я спросила у одной из женщин:

– А что случилось?

– Понятия не имею, вроде, убили кого-то, – и я кинулась в подъезд.

Вбежала на четвёртый этаж, и увидела Пашу, эксперта из команды Максима.

– Привет, – поднял он на меня глаза, – а ты откуда? Максим Иванович!

Я попятилась было назад, но меня сзади две руки схватили за плечи, и раздался голос Андрея Сатаневича.

– Куда, алкоголичка? – и в этот момент из квартиры Иванчук вышел Макс.

– Викуля? – изумился мой муж, – а ты что-то здесь делаешь?

– Я... э... ничего... – пробормотала я.

– Ничего, – теперь и Макс заметил мою ношу, – как понимать твоё ничего с водкой около квартиры уголовницы?

– Как хочешь, так и понимай, – буркнула я.

– Понятно, голубка, – сощурился Макс.

– Что с Марфой? – спросила я.

– Застрелена, – ответил Макс, – откуда ты узнала?

– Что узнала? – я сделала невинные глаза.

– Откуда ты узнала, что Виринея связана с Иванчук? Только не спрашивай, кто такая Виринея, а то я взбешусь.

– Не скажу, – насупилась я.

– Вика, я тебя на десять суток посажу!

– Рискни здоровьем! – ухмыльнулась я, – я могу десятью сутками другого формата тебе ответить.

– Переживу как-нибудь, – фыркнул Макс, – а ты на третий день оборону сдашь.

– Эй, братцы, может, свою интимную жизнь вы обсудите наедине? – воскликнул Андрей.

– Викуль, – устало сказал Макс, – давай по-хорошему.

– А то что? – прищурилась я.

– Понятно, – сердито протянул он, и прошёл внутрь, а я, обогнув Павла, протиснулась за ним.

Марфа лежала посреди комнаты, раскинув руки, а я положила на тумбу пакет.

– Она тебе успела что-нибудь рассказать? – посмотрел на меня Максим.

– Нет, – не моргнув глазом, соврала я, – как узнала о смерти Виринеи, погнала меня за водкой.

– Чертобесие, – буркнул Макс.

– А вы по базе отпечатков узнали? – спросила я.

– А то как? – стрельнул он в мою сторону глазами, а я посмотрела на застеклённую дверь, выходящую на балкон, и вздрогнула.

Плинтуса! Старые плинтуса! Последние слова Марфы были о старых плинтусах, и вот их я и увидела на балконе.

И я тут же вынула сигарету.

– Не смей курить на месте происшествия, – мгновенно отреагировал Максим, – и вообще, не смей курить.

Но я его не послушалась. Показала ему язык, и выскочила на балкон. Специально выронила сумочку из рук, потому что Макс за мной следил, нагнулась, чтобы поднять, и сдвинула плинтуса, которые не замедлили свалиться мне на голову.

Воспользовавшись этим, я схватила лежащую в самом углу в коричневом, кожаном переплёте, книжку, и сунула в сумку.

Очень вовремя сделала, и едва успела застегнуть молнию, потому что через минуту на балкон выскочил Макс.

– Ты как? – спросил он, помогая мне подняться.

– Нормально, – я скинула с волос паутину, – только ушиблась немного.

– Макс, – вышел на балкон Андрей, – смотри, что я нашёл, – и он показал часики из платины, усыпанные чёрными, и белыми бриллиантами, и сапфирами.

– Это мои, – тут же воскликнула я, – она их с меня стянула. Можно их забрать?

– Держи, – буркнул Андрей, отдал мне часики, и ушёл, а я застегнула их на запястье.

– Расскажи, что знаешь, – потребовал Макс.

– Да ничего не знаю, – ответила я, – а насчёт Виринеи... Тебе отец рассказал, как они с Федором вытаскивали нас с Димой из старой вентиляции?

– Рассказали, – кивнул Макс.

– Вот, – кивнула я, – её в катакомбах держали. Я там нашла одежду и документы. Вира здесь прописана.

– И ты, только солнце вошло в зенит, бросилась сюда? – хмыкнул Макс.

– Я тоже хочу расследовать, – упрямо сказала я.

– Малыш, ну, сколько можно? – застонал Макс, а я закашлялась. Горло у меня с самого утра садневело.

– Что с тобой? – спросил меня супруг.

– Горло болит, – просипела я, – где умудрилась настыть, ума не приложу.

Как же! Ума не приложу! Наши с Димкой любовные интриги не прошли даром. Набрала полные чулки снега, и подхватила простуду!

– Лучше езжай домой, и выпей горячего морса.

– Посмотрим, – уклончиво ответила я, и покинула квартиру.

Сев в машину, я налила себе кофе из термоса, и поставила на специальную подставку. Потом открыла сумку, и вынула книжку.

Открыв первую страницу, я поняла, что это дневник. Похоже, Марфа вела записи.

Выходит, она звонила убийце, пыталась о чём-то договориться, но тот с ней не согласился, и пристрелил её.

Она понимала, что он может убить её, а за Виру отомстить хотела, и потому сказала мне, где всё описано.

Ладно, посмотрим. И я открыла тетрадь.

Вначале записи были выцветшими, и я не стала читать начала, хотя бы из этичных соображений, перелистала до самого конца.

На последней странице была сделана запись. Марфа специально проставила дату и время, чтобы я поняла, что пишет она для меня.

« Я не могу молчать, писала Марфа, хоть я и люблю Виру, но то, что она делает, она правильно делает. Эти мерзавки хотят избавиться от мужей, и получают по заслугам. Я часто смотрю на фотографию моих Алисы и Аркаши. И понимаю, что таким стервам надо давать под дых. Жёны олигархов, не скупясь ничем, нанимают Виру для того, чтобы она спала с их мужьями, и снимала всё на камеру. Жёнам она отдаёт копию, нарезанную и смонтированную, получает деньги, а оригинал продаёт мужьям. Она прилично на этом заработала, но, похоже, заигралась. Я не знаю, что она сделала, но последнее время она ходила, сама не своя. Когда я спросила её, что случилось, она заплакала, и сказала, что ей грозит опасность. Она открыла шкаф со скелетом, и теперь может горько об этом пожалеть. Разгадка её смерти хранится в её « клиентах ». Её убил кто-то из них. Я почти уверена. Я напишу адрес, по которому она жила последнее время. Ищи среди её новых знакомых. Фрунзенская...

Фрунзенская?! Там, где живёт Димка? Очень кстати, заодно к нему заскочу. И я нажала на газ.

Звонок телефона раздался неожиданно, и я, не посмотрев, ответила.

– Слушаю.

– Эвива Леонидовна, срочно приезжайте в издательство, – воскликнул Модест Львович, – кому-то надо договариваться с инвесторами, а этот идиот, мой, с позволения, сказать, зять, приклеился к стулу. Теперь орёт на всю редакцию, и грозится какой-то индюшке шею свернуть, и на суп отправить, – и я не сдержала смешка.

– Не смешно, между прочим, – воскликнул Модест Львович, – он растворил лапшу быстрого приготовления, и поставил в ящик. Она, мало того, была протухшей, так ещё и пролилась на документы. Ничего, я ему мозг прополощу. Для еды существует кухня.

– А кто его к стулу приклеил? – на всякий случай поинтересовалась я.

– Понятия не имею. Какие-то очередные его выходки. Наверное, опять с кем-то поспорил, или в карты проигрался на желания. У сотрудников офисные шутки, а мне, хоть плачь. Так что, будь добра, разреши проблему. На тебя одна надежда.

– Без проблем, – ответила я, – еду, – и помчалась в редакцию.

Ловко припарковавшись, я заперла машину, и поднялась в офис.

– Привет, Ритуль, – улыбнулась я, и положила на стол роскошный букет хризантем, – как дела? – и Рита хрюкнула.

– Очень красивые, – взяла она цветы, – только для чего?

– Для украшения твоего рабочего места, – подмигнула я, – если парень не покупает цветы, купи их сама, и покажи ему. Быстро кровь в голову ударит, и он принесёт веник ещё более роскошный.

– И как мне в голову такое не пришло? – засмеялась Рита, любуясь цветами, – обожаю хризантемы, а Сашка мне дарит только астры, и иногда гортензии.

– Гортензии тоже красивые, – улыбнулась я, – а что новенького? – а Рита хихикнула.

– Представляете, Никита Николаевич приклеился к стулу! У него там всё приклеилось! Шеей, волосами, одеждой, руками...

И вылил себе на штаны макароны быстрого приготовления.

– И как это он так? – ухмыльнулась я.

– Модест Львович думает, что он с кем-то поспорил, – потупила глаза Рита.

– А где сам генеральный? – я стала вынимать бумаги из папки.

– Да вон идёт, – кивнула Рита в противоположную сторону, и я обернулась.

По коридору вышагивал Модест Львович, а за ним, приклеенный к креслу, и без ботинок, передвигался Никита.

– Я вам говорю, это выходки нашей новой выдры! – орал он, – это она мне клея налила!

– На каком основании, скажи мне, такой милой девушке, как Эвива Леонидовна, устраивать подобное? Это спокойная, уравновешенная особа, мать троих детей, карьеристка, интеллигент, интеллектуалка, и вдруг подобные выходки.

– Интеллигентка! Интеллектуалка! – орал Никита, – да ей до этого, как до Китая пешком! А, вот и выдра пожаловала! Говори немедленно, чем мне отклеиться! И поскорее, а то башку оторву!

– Вы будете отрывать башку женщине? – прищурилась я, облокотившись о стойку, – однако, вы джентльмен.

– Индюшка нещипаная! – заорал Никита на весь холл, – чем ты меня приклеила?

– Я бы сказала, чем вы приклеились, да только не пристало даме таких слов употреблять, – ухмыльнулась я, а Архангельцев посинел от злости.

– Никита Николаевич, – закончилось терпение у Модеста Львович, – отправляйтесь в свой кабинет, и отклеивайтесь. Как ты это сделаешь, мне всё равно, а вы, Эвива Леонидовна, за мной, инвесторы ждут.

Закончив с инвесторами, и подписав кое-какие бумаги, и зашла на кухню, выпить кофе, и за мной на кухню въехал Архангельцев.

– Слушай, Миленич, я, кажется, погорячился с этими макаронами, – сказал он раздражённо, – признаю.

– Прогресс, – хмыкнула я, пригубив кофе.

– Не беси меня! Я отклеиться хочу! Скажи, чем клей растворить?

– А волшебное слово? – ухмыльнулась я.

– Слушай, не зли меня, – покачал головой Никита, – как мне отклеиться?

– Не знаю, – честно ответила я.

– Миленич, заканчивай в молчанку играть. Я идиот. Облил тебя макаронами, а потом Кристина стащила одежду.

– Ага, – кивнула я, – а я потом куталась в половую тряпку, и полчаса врала Модесту Львовичу, что это модный, вечерний наряд, надела новую одежду на мокрое бельё, и простыла, – и я от души чихнула, – значит, мы квиты. Извини, но я, правда, не знаю, как растворить этот клей. Но могу позвонить патологоанатому.

– Кому? – Никита даже икать стал, – зачем?

– Чтобы узнать у его сына, чем отклеить этот клей, -

посмотрела на глупое лицо Никиты, и не сдержала смеха, – у меня есть знакомый, он патологоанатом, а его сын увлекается занимательной химией.

– Ну, ты и затейница, – буркнул он, – звони.

Но Аркашка не ответил, и Семен Аркадьевич молчал, и я пожала плечами.

– А мне что прикажешь делать? – вскричал Никита.

– Не мои проблемы, – улыбнулась я, и поспешила сбежать, оставив Архангельцева клокотать от злости.

Время уже было позднее, я долго просидела в издательстве, тем более, меня ждала Фрида.

Девочка уже топталась около школы, и запрыгнула в авто, когда я затормозила, а вместе с ней и Арина.

– Как дела в школе, девочки? – спросила я.

– Отлично, – воскликнула Фрида, а Арина нахохлено молчала.

– Ариш, что-то случилось? – посмотрела я на неё в зеркальце, – плохая оценка?

– Она из-за Джули переживает, – сказала Фрида.

– Джули? – удивилась я, – о какой Джуле речь?

– О Джульетте, – хмуро сказала Арина, – мама обо мне совсем забыла, младшими занимается, и карьерой, а со мной даже времени поговорить нет. Она забыла папу!

– Аришенька, солнышко, не надо так болезненно реагировать, – пробормотала я, – ты уже взрослая девочка, и ты говорила, что хочешь, чтобы мама была счастлива. Она счастлива с Ренатом.

– Я понимаю, – протянула Арина, – но мне папу жалко. Она так быстро забыла его! Даже траура не держала, сразу замуж выскочила. Что мне делать? Может, повторить Янкин фокус? Мама на неё тут же внимание обратила.

– Ты с ума сошла? – вскричала я, – ты для этого ещё слишком маленькая, во-первых. А во-вторых, не обижайся на мать, она тебя любит. Ты же её дочь. И рождение Джульетты и Назара никак не повлияло на её отношение к тебе.

– Правда? – прошептала Арина.

– Конечно, – кивнула я, – она только недавно о тебе говорила.

– И что она говорила?

– Что переживает за тебя. Вот этого она и боится.

– Чего?

– Что ты будешь ревновать её к младшим, – вздохнула я, -

просто Ася, она Ася и есть. Легкомысленная, любящая свою работу, и, к твоему сведению, она опять у руля. Свалила твоих братика и сестричку на вечно ворчащую свекровь. Арина, а ты думала, куда пойдёшь учиться?

– Ещё не знаю, – протянула она, – да и рано об этом думать, мне ещё два года учиться.

– Не два, а полтора, – поправила её я, – за полгода до поступления надо на курсы ходить.

– Я на инженера хочу, – выдала вдруг Арина.

– Зачем? – опешила я.

– К твоему сведению, я люблю математику, – заявила Ариша, – или на факультет прикладной математики. Я ещё не решила.

– Математика, – пробормотала я, – вот уж не думала, что ты в математике разбираешься.

– И ещё как, – улыбнулась Арина, – а мама что, тебе не говорила, что я точные науки люблю?

– Не говорила, – вздохнула я.

– Впрочем, у неё и проблем-то со мной не возникает, не то, что с Янкой, – протянула Арина, – вот она учиться не желает, учителям хамит, и от этого Игоря забеременела. Вернее, уже родила. А насчёт учёбы, я ещё не решила, кем буду. Либо математиком, либо инженером, либо военным.

– Военным? – вскричала я, – ты спятила? Ты же девушка!

– Ну, и что? – улыбнулась Арина, – мне это нравится. Это действительно моё.

– Ну, ты даёшь! – воскликнула я, и затормозила около ГУМа, – со мной пойдёте, или как?

– А ты куда? – заинтересовалась Фрида.

– В отдел нижнего белья, – пояснила я.

– Мы с тобой, – воодушевились девушки, и я засмеялась.

Мы поднялись на второй этаж, и зашли в отдел, где топталось трое человек.

Две девушки, общавшиеся между собой, и мужчина в возрасте. Последний ужасно стеснялся, и что-то бормотал себе под нос, рассматривая бельё.

– Добрый день, – вежливо сказала мне продавщица, – вы хотите что-то конкретное?

– Да, – кивнула я, – мне нужно бельё. Очень дорогое, и очень красивое.

– Особый случай? К празднику? – она явно имела в виду день влюблённых, который будет послезавтра.

– Да, – кивнула я, – цвет, красное с чёрным, чулочки, и кимоно.

– Могу предложить вот это, – она вынула комплекты, и сняла с вешалки кимоно.

Фрида и Арина вертелись неподалёку, пока я покупала бельё, а потом подошли ко мне.

– Какая красота, – вздохнула Арина.

– Да, – вздохнула Фрида, – жаль, что я ещё маленькая.

– Ничего, – улыбнулась я, – у тебя ещё всё впереди. Пойдёмте, я себе одно платье выбрала, зацените.

И я примерила элегантное, узкое, суженое книзу платье, с рукавами три четверти, и горловиной « кармен », алое платье, и алые туфли на тонкой шпильке, и узкими носами.

Девочки признали, что платье изумительное, мы ещё прошвырнулись по магазину, и сели в машину.

Все уже были в сборе.

Я загнала машину в гараж, забрала покупки, и в гостиной застали маман, папу, Октябрину Михайловну, Сашу, нашу няню. Лиза сидела на руках у маман, Леня у папы. А Василинка, под присмотром Нуцико Вахтанговны, ловко играла на рояле.

Только Иван Николаевич сидел с недовольным видом.

– Что случилось? – прошептала я.

– « ЦСКа » играет, – вздохнул он, – а твоя мать заставляет Баха слушать.

– Это не Бах, – улыбнулась я, – а Чайковский.

– Да какая разница, – махнул рукой мой свёкр, – эта музыка вся на одно лицо.

– Вот уж не скажите, – возмутилась я, – там нет ни единой одинаковой ноты.

– И чего с тобой спорить? – поджал губы Иван Николаевич.

– Это, чего с вами спорить, – улыбнулась я, – наслаждайтесь классикой, – а сама пошла на кухню.

Заглянула в холодильник, взяла пару рыбных котлет, жареную семгу, и кусок шоколадного рулета.

Налила себе чашку кофе, взяла апельсиновый сок, и пошла к

себе.

Как мне заставить Ивана Николаевича полюбить классику?

Боюсь, что никак. Ему это не прививали с детства, и теперь уже вряд ли возможно что-либо сделать.

Я юркнула с едой через боковую лестницу на второй этаж, вынула тетрадь, и уткнулась в стихи.

Странно, но я стала ощущать, что мастерство приходит. Со временем, но приходит. На ум приходят слова, которые раньше находились в глубине мозга, и теперь они выливаются на страницы.

Но, главное, что есть возможность, и, что получается.

Рядом есть люди, которые могут объяснить, и помочь. Раньше я считала, что вынашивать идею по десять лет, а потом написать пять страниц, это убого и бесталанно, а теперь понимаю, что оно действительно должно прийти само.

Если пишешь рассказ, нужно писать лёгким, литературным языком, языком интеллигента. Но ещё нужно увлечь читателя.

Нужно уметь компоновать рассказы, то есть, составлять, и тогда всё получится.

И в стихах. Если используешь повествовательный стиль, то стихотворение может быть и длинным, а если « рисуешь » картинку, то не больше шесть – семи строф. Главное, не размазывать.

Но настоящий поэт почувствует, где стоит оборвать, а где продолжить. И я научилась чувствовать. Мне бы ещё и технику освоить.

Внезапно зазвонил телефон, и я взяла с тумбочки мобильник.

– Ты где пропал, милый? – спросила я.

– Извини, малыш, но, боюсь, день влюблённых ты проведёшь в одиночестве, – сказал Макс.

– Почему? – удивилась я.

– Меня отправили в Петербург на пять дней, я уже в поезде. Ты не сердишься? Извини.

– Ничего, ладно, – вздохнула я, – посижу дома, или займусь статьёй. Или рассказами. Вообщем, найду занятие.

– Давай. Не скучай, я послезавтра позвоню, – и он отключился, а я возликовала. Зато целый день проведу с Димой!

Выберу сейчас отель. И я сделала запрос на лучшие отели Москвы.

Платит всё равно Дима, а я оттянуться хочу в роскошном отеле. « Мариотт » на Тверской, пожалуй, самое то будет.

Я спрыгнула с кровати, и, выглянув в коридор, умчалась в ванную.

– Добрый день, – ответили мне, – администратор отеля « Мариотт », слушаю вас.

– Добрый день, – сказала я, – можно забронировать у вас номер?

– Да, конечно, – ответила девушка, – на какое число?

– На четырнадцатое.

– Четырнадцатое? Послезавтра? Извините, девушка, но все номера заняты, кроме одного. Люкса для молодожёнов. И стоит он соответственно.

– Вот его и давайте, – воскликнула я, – там атрибутика соответствующая. И пусть в номер привезут самых лучших закусок.

– Хорошо, – ответила девушка, – шампанское и вино прямо в номере. На кого оформлять?

– Северский Дмитрий Глебович.

– Отлично, – сказала девушка, – мы ждём вас, до свидания, – и она отключилась, а я набрала Диму.

– Привет, моя сладкая карамелька, – ответил он.

– Я забронировала для нас номер, – сказала я, – жду тебя послезавтра, отель « Мариотт », номер зарегистрирован на тебя.

– Ни фига себе! – засмеялся Дима, – « Мариотт »!

– Что, денег жаль стало? – свирепо осведомилась я, – к твоему сведению, был свободен только номер для новобрачных!

– Да я не о том, – весело воскликнул Дима, – я только что звонил туда, хотел заказать люкс для новобрачных, но мне ответили, что все номера заняты. Ты оказалась оперативней. Уже не дождусь послезавтра, моя сладкая карамелька, – и он отключился.

Довольная, я плюхнулась на кровать, и опять занялась стихами.

Через полчаса в комнату заглянула маман, безо всякого предупреждения ворвалась.

– Чем занимаешься? – спросила она, плюхнувшись на кресло.

– Бизнес-план разрабатываю, – ответила я, отодвинув тетрадь.

– В рукописную? – вздёрнула брови маменька.

– Какая тебе разница? – я пожала плечами.

– Интересно, – хвать, и она схватила тетрадку. Я рванула, чтобы

отнять, но не удержала равновесия, и свалилась с кровати,

ударившись бедром.

– Вот это да! – вскричала маменька, перелистывая страницы, – ты пишешь стихи?

– Имею полное право! – воскликнула я, усевшись по-турецки на полу, и скрестив руки на груди.

– Да имеешь, имеешь, – изумлённо протянула маман, – и давно ты этим увлекаешься?

– Недавно, – пробурчала я.

– Это же изумительно! – вскричала маман, – мои подружки будут в восторге!

– Не смей никому говорить! – в панике выкрикнула я.

– Это ещё почему? – удивилась она.

– Все будут смотреть на меня, как на диковенное существо, – воскликнула я.

– С какой стати?

– С такой! Скажут, а посвяти нам стихотворение!

– Что ж в этом сложного? – дёрнула плечом маман.

– Легко говорить! – пробормотала я, – знаешь, почему поэта считают заносчивым существом? Ну, не заносчивым, а, хотя бы, странным.

– Понятия не имею, – ответила маменька.

– А я тебе скажу, – свирепо воскликнула я, – у поэта обнажённая душа, утончённая. И подойдёшь к нему, и скажешь, начеркай мне осанну, а потом обидишься, когда он откажет. Осанну написать просто, только чувств там не будет. Не будет инаковидения. Это же одни сплошные чувства, эмоции, ощущения, и красивые слова, суженые по качеству, и высокие по смыслу.

– Не понять мне тебя, – хмыкнула маменька, – и, по-моему, дело ещё и в Матвее.

– Ну, при чём тут Максим? – вздохнула я.

– Думаю, он терпеть не может стихи, – авторитетно заявила она.

– С чего ты взяла?

– Печёнкой чую, – засмеялась маменька, – ты его с трудом на балет вытаскиваешь. Ты боишься, что он будет смеяться.

– Он не смеётся надо мной! – со злостью воскликнула я.

– О, судя по твоей реакции, точно смеётся.

– Мам, прекрати!

– Да ладно тебе! Я же тебе добра желаю. И Дима бы, кстати,

понял, и не стал бы смеяться над твоими увлечениями.

– Я знаю, – кивнула я, – он в курсе, и не думает смеяться. Говорит, что стихи, это очень романтично. Он меня, как никто, понимает. А Максим, да, будет смеяться, я в этом уверена. А тут ещё и Иван Николаевич!

– Его-то зачем в дом притащила?

– Он хороший человек, в принципе, – вздохнула я, – хоть он и предпочитает Чайковскому футбол, и стихи тоже не поймёт, но, он хороший человек сам по себе. Я его на диету посадила, он внуков обожает. И Василинку тоже, хоть она к нему никакого отношения и не имеет.

– Ладно, – улыбнулась маменька, – слушай, мне тут Юля звонила, предложила билеты в Большой. Хочешь?

– Конечно, хочу! О чём ты спрашиваешь! А что будет?

– « Попугай » по Рубинштейну.

– Супер! – подскочила я, – насколько я помню, это комическая опера.

– Точно, – кивнула маменька.

– А когда пойдём?

– После послезавтра. Сколько билетов брать?

– А давай все вместе. Мы с тобой, папа, трое, Иван Николаевич, Анфиса Сергеевна, пятеро, и Фриде с Мирой, семеро.

– Может, и Василису приобщим? – сдвинула брови маман.

– Ну, тогда ещё Октябрине Михайловне и тёте Але бери, итого десять. Только ты не предупреждай никого, куда мы едем. А то Иван Николаевич раскричится, и его с места не сдвинешь.

А так, придётся сидеть, никуда не денется.

– Отлично, – заулыбалась маменька, и по её выражению я поняла, что она ни за что не скажет. Уж чего-чего, а недовольная физиономия Ивана Николаевича доставляет ей гигантское удовольствие.

– Спокойной ночи, дочка, – сказала она, и ушла, а я убрала тетрадь со стихами, и легла спать.

Утро началось с грохота, топота ног, и я, сжавшись, забилась под одеяло. Как хорошо, что Ася не стала жить со своим новым мужем с родителями, как с прежним, Костиком.

С одной стороны, конечно, мне очень жаль Костю, но в его смерти никто не виноват, ошибка медиков. С другой, она бы всё равно ушла от мужа к Ренату, так что... Не надо судить меня предвзято!

Просто, если бы и она свалилась мне на голову вместе с Ренатом, Яной, Ариной, и двумя крохами, это был бы уже полный капец! От маменьки шуму хватает!

– Ирка! – заорала маман на весь дом, – ты, косорукая девка, погладила мой костюм? Живее, я сказала! Шевели лапами, недотёпа! За что моя дочь тебе деньги платит? Чтобы ты хозяйский кофий распивала? Чего ты молчишь?

– Простите, я просто снег отчищала от гаража, а то Эвива Леонидовна не выедет, – оправдывалась Ира, – я сейчас всё сделаю.

– Слушаюсь, Марьяна Георгиевна! Вот так надо мне отвечать! – гаркнула маменька, – отчистила снег?

– Отчистила, – пролепетала Ира.

– Держи костюм, и пошла гладить. Чтобы, пока я принимаю душ, костюм был с иголочки, а, пока пью кофе, начищены сапоги. Живее! Куда?

– Гладить, – испуганно ответила Ира.

– Что сказать надо?

– Слушаюсь, Марьяна Геннадьевна, – заявила Ирочка, а я, сдерживая хохот, вцепилась зубами в подушку.

Похоже, маменька уже допекла тихую, и беззлобную Ирочку. Сомневаюсь, что она случайно перепутала отчество.

– Ах, ты, зараза! – завизжала маменька, – Георгиевна! Моё отчество – Георгиевна! Поняла? Выдра! – дверь скрипнула, и маменька гораздо более спокойным тоном спросила, – Викуля, ты спишь?

– Сплю, – подняла я слезящиеся от смеха глаза.

– Вижу я, как ты спишь! Филонишь!

– Имею право, – пробормотала я, – а зачем ты на Иру кричишь?

– Твоя домработница – наглая девка! – заявила маман.

– И что в ней наглого? – я села на кровати, – она тебе достойно отвечает.

– Она мне хамит! – взорвалась маман, – ты слышала, что она выдала? Она исковеркала моё отчество. Твой дедушка в гробу переворачивается, наверное, когда всякие мерзавки такое

говорят!

– Вообще-то, мой дедушка жив, здоров, и в данный момент

находится в Литве, – возразила я.

– Я говорю о том человеке, чьё отчество ношу! Не желаю ничего слышать о том, кто бросил мою мать! – взвилась маменька.

– Ты не желаешь слушать Олега Антоновича потому, что он пытался остановить тебя, когда ты выдавала меня за Диму! – прошипела я, – слушайте, братцы, успокойтесь! Мам, ты же женщина, ты его дочь, значит, должна сделать первый шаг.

– Ничего я ему не должна! – рявкнула маменька, – пусть сам шаги делает! Он затащил мою мать в постель, а потом бросил. Он никогда не был для меня отцом!

– Господи, мама! – простонала я, – зачем ты всё искажаешь? Во-первых, бабушка его не любила, просто ей хотелось удовольствий, но получился ребёнок. Она жила с любимым, который воспитывал чужую дочь, но и твой отец тебя не забывал. Мам, помирись с ним. Мне его не хватает. Он так умопомрачительно смеётся, и поёт романсы.

– Роскошным басом будешь петь не только романсы, – пробормотала маменька, – если тебе он нужен, можешь позвонить ему.

– Спасибо, что разрешила, – буркнула я, потягиваясь, – но, насколько я помню, он вчера пел во Франции. Включила французский канал, и диктор сообщил, что русский гений, оперный певец, месье Лихницкий, обрушил крышу Гранд-Опера. Шутка. Во всяком случае, все в диком восторге от его пения.

– Конечно, в восторге! – фыркнула маменька.

– Мам, ты что, обижена, что природа на тебе отдохнула? – прищурилась я, – скажи честно, ты хотела стать оперной певицей?

– Чего уж теперь об этом говорить? – улыбнулась она, и села на кровать, – да, я мечтала стать певицей, но голоса нет. Надеюсь, Василиса станет. Детка, ты не злись на меня, просто мы с твоим дедушкой поссорились, и поссорились основательно. Мы с ним оба вспыльчивые, и оба не можем пойти на попятный. Он не мог смириться с тем, что я выдала тебя замуж в раннем возрасте, считал, что нельзя начинать половую жизнь в шестнадцать лет.

– В чём-то он прав, – хмыкнула я, – но ты упряма, и слушать

ничьих доводов не желаешь.

– Но ты бы не пошла замуж за Диму, если бы была совершеннолетней. Как бы ты меня не боялась, всё равно взбрыкнула бы.

– Взбрыкнула бы, – кивнула я, вытянувшись на кровати.

– Вот, – вздохнула маменька, – а ты говоришь.

– А ты решила сделать по-своему, выдать меня замуж, и рассорилась с родным отцом, – протянула я, – ну, знаешь. Впрочем, чего теперь переливать из пустого в порожнее? Уже ничего не изменить, но я считаю, что ты должна с ним помириться.

– Это трудно, – вздохнула маман, – я переступить через себя не могу.

– Поговори с ним, я тебя прошу, – сделала я умоляющее выражение, – пожалуйста. К чему эти распри?

– Ладно, посмотрим, – махнула рукой маменька, – пойду, приму душ, – она скрылась за дверью, а я выбралась из постели, и тоже пошла в душ.

Фрида и Мира уже сидели за столом, потягивая кофе, и я, зевнув, опустилась на стул.

– Ты что такая нервная? – спросила Анфиса Сергеевна.

– Кое-кто с утра нервы поднял, – раздражённо буркнула я, и налила себе кофе.

– Уж понятно, кто, – вздохнула пожилая женщина, – Марьяна Георгиевна любит кровь у людей пить, фигурально выражаясь.

– Хорошо, что не буквально, – поморщился Иван Николаевич.

– Не надо быть таким категоричным, – улыбнулась я, – кстати, мы послезавтра вдесятером поедем в одно место. Иван Николаевич, в пять будьте дома.

– Вообще-то, мы планировали на матч сходить, – недовольно воскликнул Иван Николаевич.

– Потом сходите, – резко сказала маменька, входя на кухню, и наливая себе кофе, – Викуля, детка, у тебя есть запасная дорожная карта?

– Где-то была, – улыбнулась я, – а зачем тебе?