Текст книги "Ланселот на шпильках (СИ)"

Автор книги: Наталья Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Я молча направилась к машине, но, вынув было ключи, положила их в карман, и повернулась к мальчишке.

– Послушай, ты ведь где-то тут поблизости живёшь? – спросила я его.

– Ага, тут, рядышком, – ответил он, и кивнул на подъезд, где проживал Тимошин.

– А имя Эдуард Петрович тебе знакомо?

– Тимошин? – затянулся дымом мальчишка, – так он над нами живёт.

– Хорошо, – я подошла к нему поближе, – а где он может быть, ты не в курсе? Может, ты что-то слышал?

– А он пропал, – сказал мальчишка, – уже неделю его нет. А вы

почему о нём спрашиваете? Тут одни уже спрашивали, и он тут же исчез.

– Кто о нём спрашивал? – насторожилась я.

– Да какие-то типы, на крутых машинах, джипах, – уточнил мальчишка.

– А ты номер случайно не заметил? – спросила я на всякий случай.

– А на фиг мне на номера смотреть? – хмыкнул в ответ мальчишка.

– Больше ты ничего не знаешь? – продолжала допытываться я.

– Да вроде нет, – покачал он головой, – а вы кто всё-таки?

– Я частный сыщик, – растерянно ответила я, и решила для начала узнать, что это за марка такая.

Но с таким вопросом не пойдёшь к Филиппу Васильевичу, придётся опять-таки действовать через Марата. Я запрыгнула в свою машину, достала из сумочки шоколадку, запихнула в рот кусочек, и набрала Марата.

– Как у тебя дела? – тут же спросил он, – есть какие-нибудь продвижения?

– Никаких, только крохотные зацепки, – вздохнула я, и съела ещё кусочек шоколада, – мне нужно всё о твоём друге. Ты вообще где с ним познакомился?

– Мы с ним знакомы всю жизнь, – стал рассказывать Марат, и я воткнула наушник в ухо, – у него была казённая дача, и мой отец купил себе домик в том же посёлке. Мы как-то сразу подружились, он частенько бывал у нас, а мы у него. Единственно, о чём он не любил говорить, так это о своей семье, и о родных. Да это нам и не нужно.

– В этом деле и не знаешь, что может оказаться главным, – вздохнула я, и вынула вторую шоколадку, – важна любая мелочь, чтобы было, за что зацепиться. Ты лучше скинь мне по электронке, и о Тимошине всё, и о марке.

– Ладно, – и он отключился, а я поехала домой.

У меня там Кира, и я не знаю, что с ней делать. Где ей жениха искать, я тоже не знаю, и голова забита другим. Надо мной висит недописанная статья, и ещё Марат озадачил.

С этими мрачными мыслями я приехала домой, и вошла в прихожую. Бросила сумку на столик, скинула туфли...

– Мамочки! – заорала я не своим голосом, и плюхнулась на

пуфик, стоящий в прихожей. Мои связки парализовало, и я чуть не задохнулась, чуть в обморок не упала прямо с этого пуфика. Прямо на меня смотрела... сама Медуза Горгона.

Только придя в себя, до меня дошло, что она и не думает шевелиться, что-то с ней не то... Да это же статуя!

– Ты уже пришла, – выбежала в прихожую Кира, – ты не пугайся, она не настоящая, – кивнула она на страшилище, – это твой Дима привёз. Сказал, что она вся из чистого золота, что ты так хотела.

– Он сейчас здесь? – свистящим голосом осведомилась я,

вставая с пуфика.

– Он пьёт кофе на кухне, – ответила мне Кира, и я понеслась туда.

– Привет, – улыбнулся он, как ни в чём не бывало.

– Привет, – иезуитски улыбнулась я в ответ, схватила пластиковую ёмкость из-под кофеварки, прямо с ароматным напитком, и вылила ему на голову.

– Да ты больная! – вскочил он на ноги, – ты меня обварила!

– Естественная реакция на сердечный приступ, который меня чуть не хватил, когда я этого золочёного монстра увидела в прихожей! – заорала я в ответ, – убери это немедленно!

– Ты сама просила, – огрызнулся он, отряхиваясь от кофе.

– Я тебя просила? – взвизгнула я, – точно, ты меня так достал своими подарками, и своим скулёжем о любви, что я огрызнулась на тебя. А ты решил меня до инфаркта довести, и не прикидывайся дурачком, и не говори, что не понял меня. Ты всё прекрасно понял, и решил в своей обычной манере поиздеваться! Значит так, слушай меня внимательно, чтобы этого золочёного страшилища здесь больше не было!

– Оно не золочёное, а из чистого золота, – недовольно буркнул Дима, а я стала икать, и налила себе стакан воды. Потом выпила ещё один, на третьем почувствовала, что меня сейчас стошнит от воды, и шумно вздохнула.

– Она из чистого золота?! – ошарашено переспросила я.

– Ну да, – просто ответил он.

– Да ты ненормальный! – застонала я, – чтобы этого здесь не

было! Ты только делаешь, что всякие подлянки мне устраиваешь!

– А ты вернись ко мне, и всё будет нормально, – прожёг он

меня глазами.

– Убирай отсюда статую! – затопала я ногами, и запустила в него стакан.

Димка ловко увернулся, стакан угодил прямо в шкафчик, и осколки разлетелись по полу.

– Извини, но это невозможно, – покачал он головой, – ты не представляешь, чего мне стоило её в дом затащить. Анфиса Сергеевна лежит с примочкой на голове, я ей успел объяснить, что к чему.

– Странно, – язвительно процедила я.

– Что тебе странно? – поднял он брови.

– Что ты не сыграл с ней такую же шутку, что и со мной, – скрипнула я зубами.

– Ты меня совсем за изверга считаешь? – прищурил он глаза, – я и тебя пугать не собирался, только что звонить тебе хотел, а ты приехала.

– Да мне наплевать! – вскричала я, – и чтобы завтра статуи тут не было! Ты меня понял?

– Ничего я не понял, – ответил он, вылетел из кухни, а я за ним.

– Дима! – крикнула я, находясь на грани истерики, но он послал мне воздушный поцелуй, и быстро убежал, а я

беспомощно поглядела на статую.

Вот ведь паршивец! Поглядел на мою реакцию, и поспешил ретироваться. Я должна ему отомстить, только я пока не знаю, как.

Чертыхнувшись сквозь зубы, я пошла на кухню, достала из холодильника солёную скумбрию, серый хлеб, и сделала себе бутерброд. Налила стакан тёплого и сладкого молока, и стала ужинать. У меня от злости прорвался аппетит, невзирая на то, что я уже съела две шоколадки. Чуть позже из коридора послышался истошный вопль, понятно, Макс вернулся со службы, и нос к носу столкнулся с мифической подругой.

– Что это такое? – слабым голосом спросил он, появляясь на пороге кухни, – это случайно не Дмитрия проделки?

– Какой ты догадливый, – ухмыльнулась я, и вынула из

холодильника его любимое мясо, запечённое в фольге.

Сделала ему бутерброды, и налила рыбного супа, а в

микроволновку засунула ватрушки.

– Что он вытворяет? – со злостью воскликнул Максим, и сел за стол, – меня чуть Кондратий не хватил, когда я это увидел.

– Ничего, – иронически произнесла я, – зато наши дети и внуки не умрут от голода, будут откалывать по кусочку от золотой подруги, и относить в ломбард.

– Так она что, золотая? – у Макса даже голос сел, – из чистого золота?

– Ты сегодня поражаешь меня своей догадливостью, – продолжала злиться я.

– Ты из-за чего такая? – поднял Макс на меня зелёные глаза, -

на Димку дуешься, или я чего не так сделал?

– Он меня достал, – всхлипнула я, и плюхнулась на стул, – сил моих больше нет. И сделай что-нибудь, – истерически завизжала я, – убери Горгону из прихожей!

– Милая, не надо так кричать, – бросился ко мне Максим, – но золотая Горгона в человеческий рост – это очень даже круто!

– Ты тоже решил поиздеваться? – заорала я на него.

– Вика, успокойся, я тебя прошу, – стал крутится он вокруг меня, – я не издеваюсь, просто пытаюсь разрядить обстановку, как могу.

– Тогда убери статую из прихожей, – со злостью рявкнула я на него, и убежала в спальню. Через пять минут Макс ворвался

следом, схватил меня в объятья, и стал целовать, приговаривая:

– Ты не переживай, наплюй ты на эту статую, он же хотел вывести тебя из равновесия. И ведь ему это удалось.

– И ведь он не успокоиться, – прошептала я почти спокойным голосом, – он так и будет меня доставать, пока я не сдамся.

– Но ты ведь не сдашься? – поднял на меня глаза Максим.

– Никогда, – жарко заверила я его, – а теперь поцелуй меня.

Утром я одела короткие, клешёные шорты красного цвета, красную, строгую блузку, красные босоножки с ремешками до колена, и спустилась вниз.

Кира даже закашлялась, когда меня увидела, и подавилась апельсином, который в это время ела. Мы с ней уже побегали, и теперь она с задумчивым видом трескала фрукты. Вот уж странное дело, она стала слушаться меня во всём, и перестала всё время жрать. До неё словно дошло, что худенькой быть гораздо лучше.

– Знаешь, на кого ты похожа? – спросила она меня, разглядывая

мой наряд, но в её взгляде вместо укоризны читалось восхищение, и даже лёгкая зависть. Чувствуется, она сама была бы не прочь такое одеть, если бы фигура была соответствующая.

– Можешь не говорить, – усмехнулась я, и налила себе кофе.

В моей сумке зазвякал ноутбук, извещая, что пришло письмо. Я отложила печенье, которым хрустела в это самое время, и открыла компьютер. Марат прислал мне целый отчёт, и я стала изучать информацию.

Марат хоть и был знаком с Эдуардом Петровичем с детства, но знал его плохо. О своей юности тот ни с кем не говорил, и темами для беседы у него были – искусство, литература, марки, которые он любит больше всего на свете.

Это респектабельный господин, уверенный в себе, и твёрдо идущий к своей цели, не сворачивая с пути, и добившийся определённого успеха.

Марат видел в нём пример для подражания, слишком уж умный этот человек, и именно благодаря ему Марат выбрал свою профессию.

– Высшая математика очень пригодится тебе в жизни, – говорил

Эдуард Петрович, когда Марат ещё был мальчишкой, – если ты будешь идти только по одному, только по одному, повторяю, чётко намеченному пути, ты добьёшься успеха. Нужно только быть упорным, постараться занять своё место под солнцем, нужно идти напролом, но в то же время деликатно. Ты понимаешь меня?

Именно он внушил Марату, как нужно идти к своей цели, и тот после одиннадцатого класса поступил в МАИ. Потом в МГУ на математический, и в результате он тот, кто он есть сейчас.

Марат очень много знает о марках, об их разновидностях, Эдуард Петрович многому его научил.

И только теперь, когда произошла вся эта история с его пропажей, и с исчезновением дорогой марки, он вдруг понял, что совершенно его не знает.

Он не знает ни его прошлого, он ничего не знает о его

жизни. Ни с кем он общался, и о семье его он ничего не знает.

Марат долго лазил по Интернету, и он выяснил, что Тимошин

Эдуард Петрович погиб во время второй мировой на фронте. Этот факт был таким шоком для его родителей, что они сами умерли один за другим, они не пережили этого.

Но спустя месяцы Эдуард Петрович вернулся в родные пенаты. Так бывало во время войны, родителям присылали похоронку, а их сын был жив. Семья их была интеллигентной, благородные москвичи того времени, и у них осталась громадная квартира. Не всё тогда разбомбили, да и жизнь потихоньку стала налаживаться, если это так можно назвать,

вспомнив все радости жизни во времена Союзов.

Тяжёлое было время, и очень голодное. Я не жила в то время, но учебников мне хватило, чтобы мурашки бежали по коже, и волосы на голове зашевелились.

Да и позже жизнь была не ахти, если вспомнить борщ с квашеной капустой, котлеты из колбасы, растворимый кофе из – под полы, и прочие сомнительные радости жизни.

Я очень сочувствую людям, которые всё это прошли. Хотя я всю жизнь прожила в достатке, но я умею понимать людей, и стараюсь всем помочь.

Но вернёмся к Тимошину. Эдуард Петрович сразу же, как только вернулся с фронта, пошёл работать на завод, и заочно поступил в институт. В то время не существовало филателистических обществ, нет, существовали, но даже филателия была подмята идеологическими догмами, нормами, и находилась под административным прессом.

И хотя ВОФ, аббревиатура переводится – всесоюзное общество филателистов, считалось культурной организацией, но отбор входящих в неё был очень жёстким.

Жёстким был и контроль деятельности в этой организации, этим занималось ЦК КПСС, они тщательно проверяли каждого человека, а председателем мог стать только человек, который должен быть членом партии, лучше всего Героем Советского Союза. А вот разбирается ли человек в филателии, это уже дело пятое.

Эдуард Петрович вдруг резко заболел марками, хотя раньше за ним такого не наблюдалось. Он сумел всеми правдами и неправдами оказаться в этом обществе, и вскоре добился небывалого успеха. Женат он никогда не был, всё своё свободное время проводил со своим детищем, и он искренне болел за национальное состояние.

Всё-таки война кардинально меняет человека, и Эдуард Петрович стал совершенно другим. Изменилось его мироощущение, и внешнее восприятие, и от того человека, коим он был до войны, не осталось и следа.

Моей первоочередной задачей сейчас будет – съездить к бывшим одноклассникам Эдуарда Петровича, и поговорить с ними, а потом посмотрим.

Я взяла одну печенюшку, взяла ключи от машины, сумку, и

бросилась на улицу. Запрыгнула в свою машину, и поехала первым делом в издательство. Провела срочную планёрку, напрочь переругалась с типографией, номер у меня уже горел, а макета на обложку ещё не было.

Пришлось срочно заниматься фотографией, я взяла свой фотоаппарат, вызвала моделей, и спустилась в павильон.

Потом обработала фотографии на компьютере, и, наконец, обложка была готова, и я всё отправила в типографию, и теперь они взялись за дело.

Выключив свой компьютер в кабинете, я стала раздумывать над следующим номером. Одновременно позвонила Марату, и попросила его выяснить, как связаться с одноклассниками Эдуарда Петровича.

Через полчаса из моего факса выполз листок, и я получила список одноклассников, а так же адрес завода, на котором будущий эксперт работал. Я тут же вскочила, схватила папку с документами, сумочку, и вылетела из кабинета.

– Эвива Леонидовна, подождите, – тут же окликнула меня Леночка, – вас к телефону.

– Скажу, что я сломала ноготь, и угодила в больницу с нервным срывом, – выдала ей я, и хотела запрыгнуть в лифт, но Леночка тут же заявила:

– Это наши инвесторы, и они требуют встречи.

– Чертобесие! – сквозь зубы процедила я, и взяла телефонную трубку, – я слушаю вас.

– Здравствуйте, милая Эвива Леонидовна, – услышала я

вкрадчивый голос нашего, как бы это сказать, посредника

между нами и инвесторами, – как у вас идут дела?

– Замечательно, – ответила я ему.

Этот тип мне вообще не нравится, он какой-то скользкий.

– Завтра Джордж Мартин приедет в Москву, и он хочет с вами переговорить.

– Я всё поняла, – закивала я головой, можно подумать, что он меня видит, – встретим его на высшем уровне, и обсудим все детали.

– Это очень хорошо, – вкрадчиво произнёс Виталий Викторович, – ведь завтра на прилавки попадёт очередной номер.

Как я его терпеть не могу! И ведь понимает, что если мы с

этим номером проколемся, мы лишимся инвестора, а Генрих меня живьём съест, а косточки выплюнет.

Нужно срочно придумывать центральную статью для следующего номера, но в голову ничего не лезет.

– Так мы обо всём договорились? – вкрадчивым голосом осведомился Виталий Викторович.

– Договорились, – оптимистично ответила я, и он отключился. Решив не заморачиваться, тем более, наш специализированный номер уже сдан в печать, я поехала на завод.

Он располагался на самой окраине Москвы, и сейчас там работа должна быть в самом разгаре. Я припарковала машину около проходной, вынула из сумочки удостоверение, и решительно открыла дверь.

Вахтёрша тут же уставилась на меня, на мои шорты, на экзотического вида босоножки, и сурово осведомилась:

– Что вам угодно?

– Я частный сыщик, – показала я удостоверение, и она взяла его из моих рук, ещё раз бросив странный взгляд на мой пламенный наряд.

– И что вам нужно? – упёрлась она в меня колючим взглядом, – кто вам нужен?

– Мне необходимо поговорить с руководством завода, – стала объяснять я, – с кем-нибудь постарше, желательно, из постоянных работников.

– Хорошо, – кивнула она мне, ушла в свою каморку, сняла телефонную трубку, – и через пять минут вернулась ко мне, – идёмте, – она вывела меня во двор, и указала на одну из дверей, – вам вот сюда. Поднимитесь на второй этаж, кабинет в самом конце, а на нём табличка с именем. Конюшев Виктор Иванович у нас директор, вот к нему вам и надо.

Получив столь чёткую инструкцию, как найти пресловутого Виктора Ивановича, я пересекла двор, потянула на себя ручку двери, которая оказалась невероятно тяжёлой, явно не на мои хлипкие силёнки рассчитанной, и вошла внутрь.

Уж не знаю, какому идиоту пришло в голову отделать пол скользкой плиткой, даже более того, лестницу, и я, сцепив зубы, судорожно вцепилась в перила, и стала осторожно подниматься по лестнице. При этом чувствовала я себя экстремалом, решившим ценой собственной жизни покорить

Эдельвейс.

Ноги у меня разъезжались, а руки дрожали, и, когда я, наконец, покорила эту вершину, обессиленная, прислонилась к стене, пот лил с меня ручьём.

Советскую власть трудно понять, с одной стороны, они о нас заботились, если вспомнить, какого качества были продукты в моём детстве, и какие они сейчас. Они тогда яйца в магазинах били, если у них срок годности на день вышел, а сейчас по телевизору показывают передачи про генно – модифицированные продукты. Но вот эта вот лестница просто членовредительство! Плитку сделали при советской власти, я это печёнкой чую, и никто меня в этом не разубедит.

– Девушка, что с вами? – подошла ко мне женщина в униформе, – вам нехорошо?

– Вашему начальству не приходило в голову, что все сотрудники сядут на бюллетень, как пройдутся по этой лестнице? – слабым голосом поинтересовалась я, – дешевле пол переделать, чем всем больничный оплачивать, да и работа встанет.

– Опять Татьяна за своё взялась, – улыбнулась мне женщина, – у нас уже давно другая лестница имеется, аккурат через дверь. А Татьяна наша, что на вахте кукует, если ей кто не понравится, отправляет по этой лестнице пройтись. Давно говорим Виктору Иванычу, нужно запереть эту дверь, а ключи у Татьяны отобрать. Ведь не ровен час, шею здесь себе кто-нибудь свернёт.

– Значит, я ей просто по вкусу не пришлась, и она меня по

этой лестнице отправила? – невольно усмехнулась я, и покачала головой, – бывает, и кит икает.

– Вот это вряд ли, – не удержалась от смеха женщина, – а вы к нам на практику?

Мне понравилось, что я ещё схожу за студентку. Хотя, интересно, кто сюда ходит на практику?

На швейные фабрики могут попасть студенты текстильных институтов, а сюда кто?

– Вы не из училища, – вынесла вердикт женщина, – студенты не носят толстенных браслетов из золота, и шмотки на вас дорогие, уж больно строчка ровная. А девки из училища, что к нам приходят, дешёвой бижутерией обвешаны. Так кто вы?

– Я частный сыщик, – пришлось мне вынуть удостоверение, – я хотела поговорить с вашим начальником по поводу одного сотрудника. У вас работал некий Тимошин Эдуард Петрович.

– Я помню Эдуарда, – закивала головой женщина, – пойдёмте, а то здесь очень шумно.

Действительно, шум стоял просто невообразимый, и мы с трудом друг до друга докрикивались, у меня даже уши заложило.

Она повела меня по длинным коридорам, в которых я тут же запуталась, открыла какую-то дверь, мы вошли внутрь, и сразу стало гораздо тише. Во всяком случае, говорить можно было нормально, даже без громкоговорителя.

– Присаживайтесь, – кивнула она на стул, – налить вам чаю? У меня есть нормальная заварка.

– Спасибо, не откажусь, – благовоспитанно ответила я, и она налила крепкого чая в сияющие белизной кружки, и достала сушки.

– Значит, вас Эдуард интересует, – тут же завела разговор женщина, – меня, кстати, Светланой Павловной зовут.

– А меня Эвива Леонидовна, – поспешила представиться и я, – кем у вас работал Тимошин?

– Электриком, – отпила чаю Светлана Павловна, и я последовала её примеру, – хорошим он был специалистом, жаль, что он уволился. Но, с другой стороны, он в хорошее место устроился. Он всё о марках нам рассказывал, просто помешан на них был. Мы это чехардой считали, и смеялись над ним, да только он хорошие деньги за это получает теперь. Он ещё тогда, при советской власти, умудрился в ВОФ попасть, а теперь известный эксперт. А человек он хороший был, всем помочь был готов. Только теперь мы понимаем, что он был за человек такой.

– Что вы хотите сказать? – тут же вцепилась я в слово, как самый последний репейник, – какой он был человек.

– Тогда мы его считали немного не от мира сего, он всем и вся помогал, а Татьяна наша, что на вахте сидит, за него замуж летела, да только он её отшил...

Милейшая вахтёрша, у которой я фейс – контроль не прошла, оказывается, по уши была влюблена в Эдуарда Петровича, и мечтала выйти за него замуж.

Да только претендент на руку и сердце не был согласен с такой постановкой вопроса, и быстро отшил слишком уж ретивую в этом вопросе, тогда ещё девушку.

Он как-то сразу расположил к себе сотрудников завода, все со своими проблемами к нему бежали, и он помогал, если это в его силах было.

Со Светланой Павловной у него сложились дружеские отношения, он был гораздо старше её, и относился он к ней

по-отечески. Сначала Светлана Павловна испугалась было, она решила, что просто понравилась ему, и задала вопрос в лоб.

– Светочка, милая, – улыбнулся Эдуард Петрович, – просто мне очень одиноко. Я всю свою жизнь мечтал о дочери, а моя

любимая жена и не рождённый малыш погибли в Сибири.

– Господи! – приложила руки к лицу Светлана, – мне очень жаль, я даже предположить не могла, что у вас такое несчастье.

– Не надо лишних слов, и всех этих соболезнований, – горько вздохнул Эдуард Петрович, – я просто привязался к тебе, кстати, если твоя дочь захочет поступить в институт, дай мне знать.

– Вот это вряд ли, – весело засмеялась Светлана Павловна, – она в училище собралась, представляете, хочет в моторах копаться. Она на машинах просто помешана. Не женская это профессия, только повлиять на неё я не в силах.

– Понятно, – кивнул в ответ Тимошин, – но ты всё-таки дай знать, если ей вдруг в голову придёт идея с институтом. У

меня связи имеются, она вмиг окажется в ВУЗе, даже глазом

моргнуть не успеет. Хорошо?

– Ладно, – пожала плечами Светлана Павловна, и забыла об этом разговоре, других проблем и так хватало.

Но Эдуард Петрович не забыл о предложении, и через два года напомнил.

– Да забудьте вы, – засмеялась в ответ Светлана Павловна, – Жанночка уже документы в механический подала, она и не думает об институте. Зачем он ей? Ей это не интересно.

Эдуард Петрович заметно нахмурился, но более с этим вопросом не подходил.

А за год до его увольнения Светлана Павловна услышала его разговор с одним человеком.

Им в туалете не разрешают курить, да и вообще, курение среди женщин на заводе не приветствуется, и Светлана Павловна уже давно забирается в маленький дворик с другой стороны завода. Был обеденный перерыв, во время работы у неё нет ни малейшей возможности отлучиться, и Светлана Павловна, наскоро перекусив, побежала на своё место.

Она спряталась за кустами, закурила, и, едва выпустила несколько колечек дыма, из-за гаражей послышался шорох. Не успела Светлана Павловна отреагировать на шум, и она услышала голоса, причём один был ей хорошо знаком.

– Ты совсем спятил? – говорил незнакомый голос, – ты сейчас ничего не сделаешь, время уже ушло. Бросай ты это, и иди ко

мне работать.

– Да не могу я, пойми ты это, – отвечал Эдуард Петрович, – я не могу её бросить, раз уж так получилось. Я должен что-то для неё сделать.

– Если хочешь что-то для неё сделать, расскажи ей правду, – ответил ему невидимый собеседник, – она должна понять.

– Я успел изучить её, это будет трудно, уж очень тяжёлый характер.

– Да вы все такие, с тяжёлым характером, – фыркнул в ответ собеседник, – ты маешься дурью. Ослина! Упрямый, как не знаю кто, уж извини за грубость. А почему ты раньше не сделал никаких шагов? Почему, как всё выяснил, не предпринял никаких шагов? Может, всё и вылилось бы иначе? Ты упрямый и трусливый дурак!

– Давай без оскорблений! – жёстко воскликнул Эдуард

Петрович, – я столько времени потратил, чтобы всё это выяснить...

– Да, ты всё выяснил, и теперь уже несколько лет стоишь с раскрытым ртом, и ждёшь, вернее, надеешься, что всё само собой образуется. Завязывал бы ты с этим. На худой конец, либо расскажи ей всё, либо оставь наследство, а к нему приложи записку, в которой всё расскажи.

– Ты меня уже хоронишь? – засмеялся в ответ Эдуард Петрович.

– Я решаю проблему с перспективой на будущее, все мы смертны. А ты дурак, и сделай же что-нибудь! Не сиди сложа руки.

– Хорошо, – со вздохом ответил Эдуард Петрович, – я бросаю всё это, и перехожу к тебе. Теперь всё равно ничего не исправить, я и себе неприятности создам, и у людей кровушки попью. Ни к чему ломать уже устоявшуюся жизнь, сам не люблю менять ничего в жизни. Лучше идти по проторенной дорожке, а не кидаться из стороны в сторону, даже будучи молодым.

– Вот и хорошо, – согласился его знакомый, и на этом они разошлись, а Светлану Павловну чрезвычайно заинтересовало услышанное.

Она ничего не поняла из их разговора, но усекла один момент. Что-то Эдуард Петрович задумал, когда устраивался сюда. Она долго голову ломала, и так, и эдак прокручивала в

мозгу ситуацию, но так ничего и не поняла.

Эдуард Петрович близко общался только с ней, с остальными он был в хороших, приятельских отношениях. Что бы это вообще значило?

То, что её приятельские отношения с Эдуардом Петровичем только прикрытие, она сразу же сообразила. Ей вообще всё это не нравилось с самого начала, все его попытки наладить с ней отношения. Но она сначала решила, что у каждого человека свои тараканы в голове, и не обращала на это внимание. Теперь она задумалась, и решила спросить Эдуарда Петровича напрямик, что он тут мутит.

Но она не успела, он уволился в тот же день, а дорабатывал в другом цеху, и в другую смену, а от неё шарахался, как от прокажённой. Больше Светлана Павловна его не видела, но год

назад столкнулась с ним в магазине.

Много времени с тех пор прошло, дочка её уж училище окончила, и работала механиком в автосервисе, что очень не нравилось её матери, она не разделяла увлечений дочери.

– Мамахен, не заморачивайся ты так, – смеялась над её вздохами Жанна, – я всем довольна, правда, есть одна мечта.

– Какая? – уже не ожидала Светлана Павловна ничего хорошего.

– Я хочу работать в автопарке, конечно, на ведущие должности мне никогда не попасть, но хоть что-то.

Светлана Павловна в ответ лишь головой покачала, и ничего не ответила, слов просто не было, и сил тоже, чтобы хоть как-то отреагировать на выходки дочери.

Жанна была помешана на машинах, а вся её комната завешана

плакатами с изображением крутых автомобилей.

Зарабатывала она не очень, впрочем, как и мать, а мечты так и оставались мечтами.

В том магазине Светлана Павловна врезалась в Тимошина, машинально извинилась, обернулась, и увидела Эдуарда Петровича.

– Здравствуйте, – тут же охнула она.

– Извините, – Тимошин попытался поскорее ретироваться, но Светлана Павловна вцепилась в рукав его пальто.

– Да в чём дело? Что вообще происходит? Эдуард Петрович, объясните мне всё, наконец. Вы просто исчезли из моей жизни, даже не попрощавшись, а до этого говорили, что вам одиноко. Даже пытались взять надо мной шефство, и над моей

Жанной тоже. Могли бы сказать, что уходите с завода, сказать, пока.

– Прости меня, пожалуйста, я старый дурак, – виновато улыбнулся Эдуард Петрович, – мне сейчас трудно всё объяснить, но я как-нибудь это сделаю. Давай, я оставлю тебе свой номер телефона, а сейчас мне некогда.

– Хорошо, – вздохнула в ответ Светлана Павловна.

Магазин они покинули вместе, Эдуард Петрович стал расспрашивать про Жанну, её успехами на поле деятельности, а потом они разошлись. Однако, когда она ему позвонила, ответила какая-то бабка, и она сказала, что никакой Тимошин тут не живёт.

Он её просто обманул, дал номер от балды, и для себя

Светлана Павловна решила, что больше не будет к нему лезть. Даже если они столкнутся нос к носу на улице, она пройдёт мимо, и слова не скажет.

Но эта встреча не обошлась без сюрпризов. Через неделю

Жанна прибежала домой, вся светящаяся от счастья.

– Мамахен, ты просто не поверишь, что сегодня произошло? – взбудоражено вскричала она, бегая по квартире, и сметая всё на своём пути.

– Да говори же, – испугалась Светлана Павловна.

– Меня берут работать в самый крутой автопарк Москвы, ну, не в самый крутой, но в один из лучших. Менеджером!

– Вот это да! – прижала руки к груди Светлана Павловна, она уже догадалась, кто за этим стоит.

Она безо всякой задней мысли ляпнула Тимошину о мечте дочери, а тот стал для Жанночки добрым волшебником.

– Вот такие пироги, – развела она руками, меланхолично помешивая чай ложечкой, – для чего ему это понадобилось, помогать, я понятия не имею. Странный он какой-то, непонятный. Зачем ему абсолютно чужим людям помогать?

Знала бы она, что я помогаю чужим людям без всяких денег, но я лучше промолчу.

Многие называют меня заносчивой выскочкой, только я на это стараюсь не реагировать. Все люди по разному устроены. У каждого своё понятие.

– Вы не выведите меня отсюда? – смущённо улыбнулась я, – а то я точно заблужусь.

– Пойдёмте, – улыбнулась в ответ Светлана Павловна, я схватила свою сумку, и мы запетляли по коридорам.

На улицу я попала через другую дверь, по нормальной лестнице, но около проходной затормозила. Всё-таки я вся в мать, такая же стервозная, подумалось мне, когда я вытаскивала из сумочки сигареты, зажигалку, и со вкусом закурила.

Через проходную я шла, опустив руку с зажатой между пальцами сигаретой вниз, и, неся на лице ангельскую улыбку, швырнула сигарету в урну. В урне этой было полно бумаги, представляю, что сейчас будет.

Ухмыльнувшись, я выбежала на улицу, щёлкнула брелоком

сигнализации, села в машину, и поспешила включить

кондиционер. От этой жары у меня уже начинается плавиться

мозг, в воздухе, наверное, уже все пятьдесят градусов.

Ладно, я малость перегнула, и вовсе не пятьдесят, но и тридцать пять тоже очень даже прилично. Если ещё взять за внимание тот факт, что погода стоит безветренная, а это уже вообще капец.

Потом достала из сумки термос с кофе, налила себе чашечку, и, не успела я сделать и глотка, как из двери проходной с истошным воплем вылетела Татьяна. В руках она держала урну с мусором, из которой вылетали языки пламени.

А я поспешила удрать, пока меня не заметили, и в отделение не сдали за злостное хулиганство.

С силой нажала на газ, и чашка с кофе, стоящая на подставке,

свалилась на пол, ладно, что ещё не обожглась.

Зимой я проделала подобный фокус, облилась с ног до головы, чуть в столб не врезалась, и угодила в милицию, как особо опасная террористка.

Но на мне тогда была тёплая одежда, а я сейчас я бы как миленькая, приварила бы сетчатые чулки к коже.

Интересно, какой надо быть идиоткой, чтобы носить капроновые чулки в дикую жару?