Текст книги "Ланселот на шпильках (СИ)"

Автор книги: Наталья Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Завтра? – постучала я коготками по столу, – завтра не получится, у меня весь день забит под завязку. Если только вечером, или послезавтра.

– Хорошо, – Максим пододвинул к себе миску с салатом, – делай, как считаешь нужным.

Если бы он знал, что я собираюсь в Заболоцк, ни за что бы этого не сказал, и я усмехнулась.

Утром, постояв под холодным душем, я надела красивейший красный комбинезон с бретелей петлёй и голой спиной, зелёные туфли, взяла зелёную сумочку, и пошла на кухню, откуда доносились вкусные запахи.

– Будешь блинчики с укропом? – спросила Анфиса Сергеевна.

– Парочку можно съесть, – я посмотрела на часы, – лучше заверните с собой, а то время поджимает.

– Вечно вы куда-то спешите, – покачала она головой, протянула мне бумажный пакет, и кофе в термосе.

Я в это время сбегала в кабинет, и взяла кое-какие бумаги, если время будет, заскочу в издательство, и выбежала на улицу.

Погода и сегодня не радовала, небо с утра заволокло тучами, и сплошной пеленой шёл холодный дождь. Поёжившись, я вернулась в дом, и взяла зелёный пиджачок, и бросилась к машине. Во дворе зацепилась за репейник, и посадила колючку на штанину. Ругаясь, села в машину, и выбросила липучку в окошко. Надо срочно нанять садовника, но сажать экзоты я в своём саду не позволю, им место на их родине.

Где-нибудь в Марокко я на них полюбуюсь, но у себя ни за что не посажу. Я хочу розарий, лилии, каллы, астры, флоксы,

петунии, да самые обычные бархатцы, но только не экзоты!

Я пыталась разбить цветник у себя на участке, даже обращалась в специальную фирму, а потом обласкала их матом, и временно забыла про эту проблему.

Но сколько можно жить в особняке, окружённом диким бурьяном? Тут и репейники, и лопухи растут, крапива, и тому прочая пакость. Давно следовало газон сделать, и беседку смастерить, и цветник разбить, а заодно мангал поставить.

С этими мыслями я отправилась в путь, дождь стоял стеной, и особо разогнаться я не могла, из опаски во что-нибудь врезаться.

До Заболоцка я добралась за три с половиной часа, о въезде в город извещал знак, я пролетела через него, и очутилась в провинциальном городке.

Оглядываясь по сторонам, я искала нужный мне адрес, пока не выехала к красивейшей церкви, купола которой сверкали золотом на солнце. Я невольно залюбовалась этим зрелищем, и вышла из машины.

Я не воцерковленный человек, да и не крещёный, но перед церковью испытываю некое благоговение.

Я огляделась по сторонам, и увидела пожилого мужчину, даже не пожилого, а изрядно побитого жизнью, и рано состарившегося. Он сидел на крылечке покосившейся домушки, и грыз семечки, жмурясь на солнышке. Погода в этом Заболоцке была чудесная, и светило солнце, не то, что сейчас в Москве.

– Здравствуйте, – подошла я к нему, – вы здесь всех знаете?

– Конечно, – закивал он головой, оглядывая меня с ног до головы, – ты кого ищешь, что ль?

– Мне нужна Симонова Авдотья Макаровна, – вежливо сказала я, – она вроде в церкви работает.

– Верно, – тут же кивнул мужчина, – Авдотья продаёт свечки, ты иди в церкву, она тама сейчас.

Я молча кивнула, и пошла к церкви. Потянула на себя тяжеленную дверь, и очутилась в тёмном помещении, где со стен глядели лики святых, а пламя свечей бросало неровные блики. Я невольно поёжилась, мне даже в пиджаке было холодно. Особенность старинных зданий, холодно даже в сорокаградусную жару.

– Здравствуй, дитя, – услышала я тихий голос, обернулась, и увидела миловидную женщину в платке.

– Здравствуйте, – прокашлялась я, – мне нужна Авдотья Макаровна. Вы не подскажете, как её найти?

– Я Авдотья Макаровна, – тихо сказала женщина, – а что тебе нужно, дитя? Откуда имя моё знаешь? И почему ты в брюках, да с непокрытой головой в церкву вошла?

– Простите, – я слегка стушевалась, – мне даже в голову не пришло.

– Ничего, сейчас я дам тебе юбку и платок, – сказала она с улыбкой, – специально для городских прихожан держим, незнающих. Держи, – она протянула мне цветастую юбку, длинной чуть ли не до пола, и синий платок.

Не очень было уютно надевать платок, наверное, его до меня уйма народу одевала, и мне совсем не улыбалось подцепить педикулёз. Но откуда ж мне было знать?

– И лба не перекрестивши, – качала головой Авдотья Макаровна.

– Я некрещёная, – вырвалось у меня.

– Это как же так? – всплеснула она руками.

– Да так получилось, – я окончательно впала в ступор, – я решила вместе с моими детьми покрестится, когда им годик будет.

– Молодец, – одобрила меня Авдотья Макаровна, – а какой у тебя ко мне вопрос?

– Я по поводу вашей младшей дочери, Мирославы.

– Не говори её имя, – замахала руками женщина, – Господи! – она

стала истово крестится, – моя бедная девочка! С ней всё

хорошо?

– Да как вам сказать, – я слегка растерялась, – скажите, ведь она вам не родная?

– Откуда ты знаешь? – побледнела Авдотья Макаровна, – это тебе Зинаида наболтала? Не слушай сплетницу, ложь её слова.

– Только почему-то вы сначала спросили, откуда я знаю, а потом сказали, что это не правда, – поймала я её за язык, – лучше давайте начистоту. Вашей дочери грозит тюрьма, причём срок огромный, и я пытаюсь её спасти, я почти уверена, что кто-то пытается её подставить.

– Наверное, ты адвокатом работаешь? – предположила Авдотья Макаровна, а я покачала головой.

– Я частный сыщик, – внесла я ясность, – я случайно столкнулась с вашей дочерью...

Когда я замолчала, она шумно вздохнула, и покачала головой.

– Бедная моя девочка, – сдавленно проговорила Авдотья Макаровна, – зачем она сбежала? Что за блажь ей пришла в голову, своих родных искать? – она вышла из-за стойки, и обессилено опустилась на скамейку у стены.

– Слушай...

В деревнях принято рожать помногу детей, это испокон веку ведётся. Василий Иванович и Авдотья Макаровна были из больших семей, и другого просто не понимали. Они родили семерых детей, на подходе был восьмой, но он погиб в роддоме.

Лично я такого не понимаю. Зачем плодить голь перекатную?

Когда я рожала своих деток, я точно знала, что дам им всё на свете, что они ни в чём не будут ограничены. Никто им не будет плевать вслед, у них будут лучшие игрушки, и лучшая одежда.

Симоновы же бедны невероятно, едва дети встают на ножки, их тут же приучают к труду, но с Мирославой оказалось труднее.

Авдотья Макаровна родила девочку поздно, ей тогда сорок пять стукнуло, роды были тяжёлыми, она сама едва выжила, и лишилась возможности больше иметь детей. Врачи в местной больнице коновалы, и девочка умерла, прожив всего неделю, пока сама роженица лежала с осложнениями.

И тогда они с мужем решили, раз их девочка умерла, надо

осчастливить другую, взять приёмного ребёнка. Но они не хотели, чтобы старшие плохо относились к младшей, раз она не родная, и решили всё сохранить в тайне.

Пока Авдотья Макаровна лежала в больнице, Василий Филиппович связался с Алевтиной Филипповной, их общей знакомой, работающей в приюте для детей.

Алевтина Филипповна тут же дала им ребёнка, помогла всё оформить, и из больницы женщина уже вернулась с малышкой.

Началось всё с того момента, когда Авдотья Макаровна решила искупать дочку, и заметила у неё на боку татуировку.

Изумлению женщины не было предела, и она пошла к

Алевтине Филипповне, чтобы прояснить ситуацию.

– Да я не имею понятия, откуда у неё татуировка, – растерянно проговорила Алевтина Филипповна, – сдавая детей в приют, у нас можно не сообщать никаких координат. Просто приносишь ребёнка, кладёшь перед дверью, звонишь, и быстро уходишь. Правда, при девочке была метрика, родители, Иванов Иван Иванович, и Иванова Мария Сергеевна. Если ребёнок с метрикой, мы оставляем ему имя, данное родителями, как и в данном случае.

– Но у неё крест на шее был надет, – продолжала упорствовать Авдотья Макаровна, – причём крест не православный, католический. Наверное, её сразу окрестили, только крестик неправильный купили.

– Я не видела креста, – покачала головой Алевтина Филипповна.

– Она была в пелёнках, наверное, ты не успела раздеть малышку?

– Как её принесли, тут же Василий прибежал, и я отдала ему девочку, – пожала плечами директор приюта.

Так Авдотья Макаровна ничего от неё и не добилась, но девочка оказалась особенная, и это всем было видно.

Все дети в их семье трудоголики, а Мирослава стремилась к умственной работе. Она много читала, единственная из всех детей, кто окончил школу, и мечтала продолжить образование.

Но Василий Иванович был категорически против, он запретил девочке даже думать о дальнейшем образовании, считая, что оно ей не понадобиться.

Но девочка была очень упрямой, и делала всё по-своему, ни с

кем не считаясь. Она такой хай подняла, когда Василий Иванович не хотел, чтобы она одиннадцатилетку заканчивала. Считал, что и девяти достаточно, но она была упрямой и упорной, и добилась своего. Она умела добиваться, а соседи головой качали, глядя на красивую девочку, с годами делающуюся только ещё краше, и очень строптивую.

Больше всего Авдотья Макаровна боялась, что Слава спросит про татуировку, но та и не заикалась.

Школу Слава окончила на отлично, а потом к ним прибежала любопытная соседка Зинаида, и доложила, что видела Мирославу, садившуюся в машину к какому-то парню.

Изумлению Симоновых не было предела, потом они впали в ярость. Вернее, в ярость впал Василий Иванович, а Авдотья Макаровна здорово расстроилась. Она очень любит свою дочку, хоть она ей и не родная.

Когда Мирослава пришла домой, на неё обрушился скандал, отец вышел из себя, и для острастки ударил Мирославу.

– Да ты малолетняя проститутка, – заорал он не своим голосом, – немедленно пойдёшь матери в церкви помогать!

– И не подумаю! – заорала в ответ Мирослава, – я вообще поеду в Москву, искать своих настоящих родителей!

– Что ты сказала? – переспросил Василий Иванович свистящим

голосом, а Авдотья Макаровна схватилась за сердце. Именно этого она больше всего боялась.

– Я знаю всю правду, – холодным тоном сказала Мирослава, – что я не ваша дочь, что вы меня взяли из приюта. Я давно об этом знала, меня и татуировка удивила, и явное отличие от вас. Конечно, можно было предположить, что на мне сбой случился, но зачем вы мне татушку накололи? К тому же татуировку дорого наколоть, а вы деньги никогда ни на что лишнее не выбрасываете. Когда я соображать стала, пошла в приют, и в лоб спросила Алевтину Филипповну, не удочеряли ли вы меня? Довольно! Я уезжаю в Москву, один человек мне поможет. Я найду своих родителей, и спрошу у них, почему они от меня отказались, – и она пулей вылетела из дома, и больше они её не видели.

– Она по жизни бунтарка, – сжала пальцами виски Авдотья Макаровна, – но она моя младшая дочка, хоть и названная, но я её очень люблю. Вы ей поможете? – она смотрела на меня с дикой надеждой в глазах.

– Обязательно, – поспешила заверить я, – я обязательно ей помогу.

– Передайте ей крестик, – вдруг сказала она, – это принадлежало её родителям, – она вынула из кармана довольно массивный крестик, без распятия, но очень красивый.

– Хорошо, – я взяла вещицу, – я обязательно передам. Скажите, а где этот приют?

– Он в соседнем городке, – со вздохом сказала Авдотья Макаровна, и вернулась за стойку.

Я сделала было несколько шагов, и повернула обратно.

– Извините, а у вас тут никакой литературы для детей не продают? – спросила вдруг я, – хочу дочери дать почитать, только что-нибудь для её возраста.

– А сколько вашей дочке? – заинтересовано спросила Авдотья Макаровна.

– Ей почти четыре, в сентябре исполнится.

– Рановато ей ещё, – задумчиво проговорила Авдотья Макаровна, – просто она не поймёт. Хотя можно попытаться, просто для развития. Подождите пару минут, – она скрылась в комнатушке, а я стала рассматривать книги, и выставленные на продажу иконы.

Моя бабушка была набожной женщиной. Мама мне рассказывала, что она была суровой дамой, воцерковленной, и я частенько рассматриваю снимки, с которых на меня смотрит строгая женщина в старомодном одеянии.

Когда мне исполнилось восемнадцать, маман отдала мне целый десяток старинных икон, сказав, что они принадлежали бабушке.

– Она очень хотела, чтобы иконы были твои, – сказала тогда маменька, – она в завещании особый пункт составила, где оговорила твои права. До твоего совершеннолетия иконы находятся у меня, а потом я передаю их тебе,

– А об Асе она не подумала? – всплеснула я руками, – может, стоило их разделить пополам?

– Не надо ничего делить, это воля твоей бабушки, – покачала головой маман, и так всё и осталось, а Ася никаких претензий не предъявляла.

– Держите, – принесла мне книжку в тонком переплёте Авдотья Макаровна, – попробуйте ей почитать. Может, понравится.

Поблагодарив, и расплатившись, я вышла на улицу, и села в свой джип. Засунула крестик и книжку в сумочку, и повернула ключ в зажигании. Авдотья Макаровна мне примерно объяснила, как добраться до приюта, и я поехала в соседний город. Быстро нашла приют, но там мне сказали, что Алевтина Филипповна год назад вышла на пенсию, и дали её адрес.

Так же без труда я нашла дом Алевтины Филипповны, вышла из машины, и подошла к забору. И тут же увидела женщину, копошащуюся в огороде.

– Здравствуйте, – крикнула я, перегнувшись через забор.

– Здрасте, – подняла голову женщина, разогнулась, и вытерла руки о штаны, – что вам нужно?

– Миленич Эвива Леонидовна, частный сыщик, – я вынула удостоверение, – мне нужно с вами поговорить. Вы ведь Алевтина Филипповна?

– Верно, – женщина подошла к забору, – а о чём вы хотите поговорить? – и она открыла калитку, – проходите, – и кивнула на лавочку.

Я присела на скамейку, окружённую кустами сирени, и откинула назад волосы.

– Вы помните девушку, которая, вероятно, приходила к вам

недавно? Её зовут Мирослава, она очень красивая. Чёрненькая, с синими глазами. Вы в своё время оформили удочерение для знакомых Симоновых.

– Господи! – приложила руки к щекам Алевтина Филипповна, – что с ней случилось?

– С чего вы взяли, что с ней что-то случилось? – я тут же насторожилась.

– Иначе и быть не могло, – помотала головой Алевтина Филипповна, – её родители умоляли меня спрятать Мирославу, они чего-то очень боялись...

Это случилось вечером, когда Алевтина Филипповна уже собиралась уходить домой, и запирала двери учреждения.

Она уже сделала несколько шагов, как вдруг к ней кинулась молодая женщина, и упала на колени.

– Пожалуйста, прошу, умоляю, помогите! – буквально взвыла женщина, и Алевтина Филипповна попятилась.

– Простите? – растерянно пролепетала она.

– Спасите нашу дочь! – и женщина судорожно заплакала.

– Успокойтесь, – подняла её с колен Алевтина Филипповна, – вы можете объяснить, что вам нужно?

Она провела пару в приют, в свой кабинет, и усадила на диван. Женщина просила только об одном, чтобы её дочь спрятали. Девочке грозит нешуточная опасность, и её нужно срочно спрятать. Они дали документы на имя Мирославы Ягода, письмо, и просили передать его девочке, когда ей исполнится восемнадцать, или когда она сама придёт.

– Я передала ей письмо, – тихо проговорила Алевтина Филипповна, – когда она пришла.

– Что было в этом письме? – напрямик спросила я, – только не говорите, что вам не было любопытно, и вы не заглянули в письмо, храня его пятнадцать лет.

– Ладно, чего уж там, – вздохнула Алевтина Филипповна, – читала я письмо. При помощи пара из чайника отклеила, прочитала, а потом обратно заклеила. В этом письме говорилось, что Мирослава из знатного, испанского, герцогского рода. Я толком ничего не поняла, но в этом письме родители просили девочку спрятаться, и носа не показывать, и никому не говорить, кто она такая. О чём они только думали, когда это письмо писали? Да у девчонки глаза и зубы загорелись, едва она услышала про тайну.

– Что за тайна? – сурово осведомилась я.

– Мне откуда знать? – пожала плечами Алевтина Филипповна, – я про то говорю, что ей сразу интересно стало, что с её родителями произошло, и почему они от неё отказались. У неё любопытство на лице было написано, и она меня стала расспрашивать. Только что я знаю? Всё в тайне вообще надо было сохранить, а тут ещё и Зина бросилась болтать, не язык у человека, а помело поганое. Не надо было этому типу ничего говорить, только сдаётся мне, заплатил он ей.

– Кто и кому заплатил? – сурово осведомилась я, – вы выдаёте информацию по крупицам. Чётко всё расскажите.

Несколько лет прошло с момента удочерения Мирославы, девочке уже десять стукнуло, когда к Алевтине Филипповне пожаловал нежданный гость.

Она его не разглядела толком, на незнакомце был чёрный

плащ с капюшоном, который закрывал пол лица. Была осень на дворе, и лил проливной дождь, но капюшон мужчина не снял даже в кабинете.

– Простите за вторжение, – хрипло проговорил он, – но меня интересует девочка, которую сдали сюда десять лет назад. Её зовут Мирослава Ягода, и я её родственник.

– Что же вы так поздно пришли, родственник? – склонила голову Алевтина Филипповна, – и кто такая Мирослава Ягода? Что-то я такую не припомню.

– Поймите меня правильно, – со вздохом сказал мужчина, – моя невестка мне ни слова не сказала о внучке, у меня с ней плохие были отношения. Только недавно я обнаружил дневники сына, и прочитал в них о внучке. Эта женщина сдала новорожденную дочку, никому ничего не сказала. Возможно, что девочку удочерили, дайте мне какие-нибудь наводки.

Алевтину Филипповну покоробило слово « наводка », и она решила не вызывать подозрений, сославшись на то, что мимо неё прошла масса детей, и пошла в архив.

С чистой совестью она принесла свидетельство о смерти девочки, и незнакомец нахмурился. Он не понравился директрисе с первого взгляда. И хоть глаз его она не видела, только нижнюю часть лица, но его слов хватило, и она поняла, что он лжёт. Если женщина не сказала никому о том, что сдала девочку в приют, то кто был с ней в тот вечер?

Незнакомка ясно сказала, что они родители девочки, и этот тип тут же внушил ей недоверие.

– Так девочка умерла? – странным голосом уточнил он.

– Как в бумагах написано, так и есть, – пожала плечами Алевтина Филипповна, и тот молча ушёл.

Однако, когда она через час выглянула в окно, то увидела того же человека, вернее, в той же одежде, и фигурой похожего. Он стоял спиной к зданию, и разговаривал с Зинаидой Петровной, работающей нянечкой в приюте.

Зинаида размахивала руками, и вид у неё был весьма озадаченный, словно она пыталась что-то вспомнить.

В какой-то момент она заметила директрису в окне, что-то сказала незнакомцу, и бросилась внутрь здания.

– Что ты с ним болтала? – тут же заловила её Алевтина

Филипповна, – что ты ему сказала?

– Да ничего я не сказала, – буркнула в ответ Зинаида, снимая мокрый плащ и закрывая зонт, – он спрашивал про какую-то Мирославу Ягода. А я такую знать не знаю, даже и не слышала. А что такое? – у Зинаиды глаза загорелись от любопытства.

– Ничего, – хмуро ответила Алевтина Филипповна, – лучше за работу принимайся, – но она видела, что у той глаза стали, как два прожектора.

И вечером того же дня она увидела, как Зинаида садится в чёрную иномарку. На номера Алевтина Филипповна поглядеть не догадалась...

– Вы к ней сходите, – посоветовала мне Алевтина Филипповна, – может, она что знает. Голову даю на отсечение, знает. Она живёт рядом с Симоновыми, и в первых рядах кричала, что с девочкой не всё в порядке, что не родная она Симоновым. А что они хотели? В мозг малышу не влезешь, а то Авдотья приходила, возмущалась. Я девочку спрятала, обещание, данное той женщине, выполнила, и Авдотье ребёнка дала.

– А где живут Симоновы? – спросила я, вставая со скамьи.

– От церкви прямо, пока не упрётесь в поля. Там сверните налево, дом Симоновых семнадцатый, а Зинаиды девятнадцатый.

Я приняла к сведению, и вышла на улицу, поблагодарив Алевтину Филипповну.

– Стойте, – крикнула вдруг она, – а как вы к парному молочку относитесь?

– Очень даже положительно, – повернулась я, – вы молоко продаёте?

– Молоко, творог, сметану, – стала перечислять она, и я вошла с ней в дом.

Замечательно, накормлю Василинку домашним творогом.

Я запихнула покупки в сумку-холодильник, и поехала обратно в деревню. От церкви поехала прямо по указанному направлению, и дорога вывела меня к старенькой развалюхе, чуть покосившейся на бок. Зинаида Петровна тоже оказалась в огороде, и на меня отреагировала неоднозначно.

– Не знаю никакую Мирославу Ягода, и ничего не помню, – заявила она категорично.

– Послушайте, девочка сейчас в тюрьме, кто-то её подставил. Вы что-то знаете, Алевтина Филипповна мне рассказала, что вы общались с каким-то подозрительным типом.

– Вот вы у неё и спросите, она поболее моего знает, – скривилась Зинаида Петровна, – она что-то скрывала.

– Что она знала, она уже рассказала, – холодно ответствовала я, – теперь ваша очередь. О чём вы говорили с тем типом? Мирослава Симонова, она и есть Мирослава Ягода, не родная дочь вашим соседям? Зачем вы кричали об этом направо и налево?

– Я не люблю тайны, – пожала плечами Зинаида Петровна.

– Вы любите сплетни, – скрипнула я зубами, – по вашей милости невинный ребёнок в тюрьме. Вас это радует?

– А мне наплевать, – пожала она плечами.

– Ваш моральный облик оставляет желать лучшего, – сложила я руки на груди, – хотите сто долларов?

– Кто ж откажется, – на её лице появилась заинтересованность, – только деньги вперёд.

Я молча вынула купюру, и заснула её за ручку калитки.

– Возьмёте, когда всё расскажите, – решительно потребовала я.

– Пожалуйста, – пожала она плечами, – он ко мне подошёл, и спросил про Мирославу Ягода, только я такую не знаю. Тогда он попросил покопаться в архиве приюта, я нашла документы о смерти девочки, а потом вспомнила, что Алевтина как-то странно себя вела в день, когда умер ребёнок. И я видела, как она уносила какого-то малыша. А за день до этого родила Симонова, и долго из больницы не выходила. У Симоновой странная дочка, у неё замашки аристократки, и я рассказала об этом незнакомцу. Он мне за это заплатил. Больше я ничего не знаю.

В ответ я лишь кивнула, и молча пошла к машине. В мозгу царил настоящий хаос, но, во всяком случае, я выяснила, что Мирослава Ягода на самом деле Ягосальварес, и это уже не глупые подозрения, а чистые факты.

Я полезла в сумочку за сигаретами, но курево кончилось, и я затормозила около церкви, поскольку видела рядом продуктовый магазинчик. Купила сигареты, « Парламента » у них не было, и пришлось взять « Мальборо », дороже у них нет, и опять увидела того мужика, меланхолично грызущего

семечки.

– Девушка, – вдруг окликнул он меня, – вам рыба не нужна?

– Какая ещё рыба? – безмерно удивилась я.

– Я вам подешевле лещей продам, – встал он с места, – жить на что-то надоть.

Рыбу у нас любят все, я выбрала самых крупных рыбок, расплатилась, и вышла на улицу.

– Спасибо, деточка, – со вздохом сказал он, – а то даже хлеба купить не на что. Если рыбки наловлю, значит, хоть сыт буду, – а у меня сердце от жалости сжалось.

– А родные у вас имеются? – повернулась я к нему.

– Нет у меня родных, – сел он на скамью, – супруга давно умерла, а я вот кукую. Вот вы как думаете, сколько мне годков?

– Внешне под семьдесят, но я думаю, что гораздо меньше.

– Верно, полтинник мне стукнул, – покачал он головой, – всё от жизни такой не сладкой. Посадили меня при советской власти, за то, что Гумилева читал. Томик у меня нашли, сосед сдал меня властям, и отправили в лагеря. Вот как бывает. Волчий билет на всю жизнь получил. Не видала ты того времени, деточка, и слава тебе, Господи, нынче лучше времена настали.

– Как вас зовут? – спросила вдруг я.

– Федор, – со вздохом сказал он.

– Скажите, вы бы хотели устроиться на работу? С проживанием, питанием, и хорошим окладом?

– Конечно, – всплеснул он руками, – только кто ж мне её даст? Образования у меня нет.

– А тут и не надо, – невольно улыбнулась я, – мне нужен садовник. Вы бы хотели у меня работать? – и я назвала сумму.

– Это за такие деньги? – ошалело спросил Федор, – да ещё и проживанием с питанием. Знаете, не надо мне платить. Купите мне какой одёжки подешевле, главное, при доме буду, и при огороде. Вернее, при саде.

– Так вы согласны? – возликовала я.

– Согласен, – тут же вскочил он с места, и мне самой на душе стало радостно. Я уже давно хочу сад в порядок привести.

Посадила его в машину, и поехала в Москву. Чем ближе я подъезжала к столице, тем смурнее становилась погода, и я въехала аккурат под проливной дождь.

Приехала я поздно, около пяти часов, сдала Федора Анфисе Сергеевне, быстро приняла холодный душ, и одела стильный, бирюзовый костюм. Сама не знаю, зачем я надела умопомрачительный костюмчик, состоящий из короткого, невероятно элегантного жакетика, сидящего на мне в облипку, и короткой юбки. Чёрные чулки в сеточку и жёлтые босоножки с ремешками до колена завершали мой облик.

Повесив через плечо красную сумку, я забралась в джип, и поехала в ресторан. Надеюсь, что не попаду в пробку, больше всего на свете ненавижу опаздывать.

Вероятно, кто-то сверху меня подслушал, и исполнил желаемое. К ресторану я подъехала с королевской точностью, и без двух минут припарковала машину.

– Меня никто не спрашивал? – остановила я официанта.

– Спрашивал какой-то мужчина, вот он сидит, – показал он мне на столик, и я направилась к нему.

– Здравствуйте, вы Евгений Викторович Мелиссов? – деловито осведомилась я.

Он поднял на меня глаза, и я была немало удивлена. Я ожидала увидеть мужчину около пятидесяти, и даже старше, но передо мной сидел тридцатилетний красавец с очень интересной внешностью. Смуглый, чёрноволосый, с голубыми глазами, и ямочкой на подбородке.

– Вы Эвива Миленич? – встал он с места, – очень рад знакомству, здравствуйте.

А он галантный, пронеслось в моей голове, и очень даже милый.

– Я и не думал, что вы настолько красивы, – растерянно проговорил он, – просто лесная нимфа, – я рот открыла, а он продолжал, – и чем же столь прелестной девушке может помочь скромный зам прокурора?

– Простите? – ошалело переспросила я, – что вы сказали? Вы заместитель прокурора?

– А что вас так удивляет? – поднял он брови, – вы не знали, в какую организацию звоните?

– Я просто попросила Марата найти мне кого-нибудь из органов, – растерянно проговорила я, – он дал мне инициалы, и номер телефона, и больше ничего не сказал.

– Понятно, – Мелиссов насмешливо улыбнулся.

– Мне нужна ваша помощь, – решила я не тянуть резину, – мне нужно одно старое дело.

– Могу я спросить, зачем вам нужно одно старое дело? – прищурил он глаза.

– Надеюсь, вы меня не арестуете, – поскарябала я ногтём по столу.

– Есть, за что арестовывать? – вновь сощурился он.

– Послушайте, давайте, вы не будете меня перебивать, и внятно выслушаете? – я уже стала злиться, вернее, злить меня стал этот напыщенный индюк.

– Внятно можно только говорить, но никак не слушать, – слегка склонил он голову, а мой скрежет зубовный, наверное, был слышен в Японии.

– Можно расслышать невнятно, если со слухом проблемы, – сквозь зубы выдала я, – я занимаюсь частным сыском, при чём без лицензии.

– Уклоняемся от выплаты налогов? Статья, и срок не маленький, – он вынул сигареты из кармана.

– Я не уклоняюсь от налогов, – скрипнула я зубами, – я работаю бесплатно. Лучше спокойно выслушайте... – в этот момент официант принёс нам кофе с пирожными, и, пока он расставлял всё на столе, я хранила молчание, а Евгений Викторович вдруг сказал:

– А вы красивая, хоть и излишне импульсивная.

– Мне это не раз говорили, – пожала я плечами, глядя вслед удаляющемуся официанту.

– Наверное, и поклонников у вас хоть отбавляй? – вдруг выдал он, – а что вы делаете сегодня вечером?

– Вообще-то я замужем, – склонила я голову, – и мать троих детей.

– Это ты так кавалеров отшиваешь? – с ухмылкой спросил Евгений Викторович, – очень оригинальный способ.

– Вы мне не верите? – весело засмеялась я, – впрочем, мне на это наплевать, – и я стала рассказывать.

Замолчав, я раскурила сигарету, и внимательно на него посмотрела.

– Вы мне поможете? – с надеждой спросила я.

– Это надо подумать, – он постучал чайной ложечкой по столешнице, – дело я могу достать.

– А в чём проблема? – подняла я брови, выпуская колечки дыма в потолок.

– Очень странная история, – задумчиво проговорил он, – Тимошина ты так и не нашла. Я вот подумал, может, это мстят родственники того следователя? Конечно, мне неприятно говорить, я сам следователь, но и у нас сволочей, и оборотней в погонах хватает.

– А при чём тут Тимошин и Мирослава? Их ты как состыкуешь? – незаметно мы перешли на « ты », – он занимался маркой, которую сделали на приглашения для бракосочетания двух родов, а Мирослава боковая ветвь одного из родов.

– Может, она во всём и виновата? – Евгений стал прихлёбывать ристретто, – хотела вернуть марку, считала, что она принадлежит ей.

– Только маленькой герцогини-убийцы мне и не хватало для полного счастья, – я смахнула пепел к себе в чашку, – не верю я в её виновность. Главное, я даже не знаю, где искать её родителей.

– Зачем тебе её родители? – несказанно удивился Евгений.

– Как ты не понимаешь? – взмахнула я рукой, и сигарета вылетела из моих пальцев и угодила одной даме в тарелку с бифштексом, – извините, – кивнула я оторопевшей женщине, и раскурила другую сигарету, – ей грозила какая-то опасность, они от того её и спрятали. Разве мать бросит своё дитя? Да ни за что на свете! Это я со знанием дела вам говорю, потому что сама мать. Отдать дочь в приют их побудили какие-то обстоятельства, боюсь, что обстоятельства страшные, раз они решились на такое. Девочке грозила смертельная опасность, я так думаю. Что-то они натворили, или что-то произошло.

– Ладно, – со вздохом сказал Евгений, – я достану дело, и от тебя ни на шаг не отойду. Дело пахнет керосином, только очередного трупа не хватало. Без меня никуда! – и он ушёл, а я невольно фыркнула. Вот командир нашёлся! Похоже, он решил взять надо мной шефство, как бы мне дипломатично ему намекнуть, что я не свободна. Мой пассаж про детей и мужа до него явно не дошёл.

К чрезмерному мужскому вниманию я уже давно привыкла, ещё со школьной скамьи.

Первый раз мне признались в любви в детском садике, мальчики в школе посвящали мне стихи, у меня до сих пор хранятся подарки и открытки со стихами. Я была очень популярной девочкой. А с годами кавалеров только прибавляется, и мне это очень приятно.

Телефон в сумочке зазвонил, только это была не моя личная трубка, а выданный издательством телефон.

– Слушаю, – ответила я на звонок.

– Здравствуйте, мадемуазель, – услышала я на том конце провода незнакомый голос, и незнакомый язык, – вы Эвива Миленич?

– Верно, – я хлебнула кофе, ответив на английском, – только я не говорю на французском.

– Меня зовут Арман Тулузье, – на ломаном английском представился незнакомец, – я друг Кристин де Ревьер, и она рассказала мне о вашем выгодном предложении. Я навёл справки о « График Интертеймент », и я в состоянии идти на такие авантюры, как финансирование модного глянца. Я не бедный человек, и даже очень. Завтра я вылетаю в Москву, надеюсь, вы меня встретите?