Текст книги "Инопланетянин в гипсе (СИ)"

Автор книги: Наталья Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Да нет, вроде, – улыбнулась я, – просто он какой-то напряжённый был в разговоре со мной. Что с ним, не пойму.

– Ничего, вернёшься в Москву, и разберёшься с неверным мужем, – хохотнул Дима, я двинула его локтём, а сама засмеялась.

– Хорошо тебе говорить! – фыркнула я.

– Не злись, – улыбнулся он, – завтра поедем выяснять, кто зубы наточил на Дарин.

– Сначала заедем к её матери, выясним, были ли у Дарин подруги. Джуди, Стефани и Изабелла не в счёт, у них напряжённые отношения были.

– Думаешь, она с матерью делилась чем-то? – скептически отозвался Дима, – сомневаюсь.

– С матерью вряд ли, – согласилась я, – но Сьюзен могла знать её настоящих подруг, таких же завистниц, как она. Ведь мать видела, что за фруктоза её дочь, она недаром запихнула её в экономику, желая точными науками подавить склочный характер. Распространённая ошибка многих родителей, думали, что жизнь клерка сделает ребёнка уравновешенным, монотонность там, а она копит свой темперамент, копит, а потом взрывается. Недаром Сьюзен ничего не рассказала, не хотела, чтобы вся грязь вылилась. Но, с другой стороны, дала номер Джуди.

– Думаю, она ничего не знала об отношениях дочери с писательницей, – улыбнулся Дима.

– Я к тому же мнению склоняюсь, – кивнула я, – иначе бы не дала её координаты. Зачем ей лишние подозрения вызывать?

– Вот именно, – кивнул Дима, – так что у нас на повестке дня?

– С утра я разберусь с документами, надо подготовить контракт, отослать пару статей, – вздохнула я, – потом поеду на встречу с Джуди, потом к Марджери, а потом к Сьюзен.

– Я с тобой, – вызвался Дима, – возражений слушать не желаю.

– Как-будто я возражать буду, – улыбнулась я.

– Кто тебя знает, – засмеялся он, и схватил меня в объятья, а я и не думала сопротивляться.

Утром дождь прекратился. В окно светило яркое солнышко, я с удовольствием позавтракала на балконе и занялась делами.

Димы поблизости не наблюдалось, хотя он и вызвался поехать со мной, но с утра куда-то исчез.

Зато пришла экономка. Вид у неё был нахмуренный, я бы даже сказала, сердитый.

– Доброе утро, миледи, – церемонно сказала она.

– Доброе утро, – кивнула я, отвлекаясь от ноутбука, – что-то не так?

– Да, не так, – кивнула та.

– Да вы присядьте, – кивнула я на стул, – что случилось?

– Ваш друг, – начала она, слегка покраснев, – портит антиквариат.

– В смысле? – ошалела я, размышляя, какого друга она имела в виду, – кто портит антиквариат?

– Ваш друг, – она ещё сильней покраснела, – который тут с вами... – и до меня дошло, что она Диму имеет в виду. Просто чопорная англичанка стесняется назвать его моим любовником, вот и придумала интерпретацию – друг.

– Он портит антиквариат? – оторопела я.

– Да, – кивнула она, – все ящички простукивает по всему замку, медальоны дёргает, вообщем, занимается ерундой, а тут всё антикварное, старинное. Разве так можно?

Теперь мне стало понятно, чем занимается Дима. Ведь старый герцог сказал, что вакханалия тянется несколько веков, вот Дима и стал шуровать по комодам, разыскивая старые документы. Молодец! У меня на это просто нет времени, а он быстренько сориентировался.

– Не обращайте внимания, – улыбнулась я, – он уважает старину и не нанесёт ей вреда.

– Ну, не знаю, не знаю, – протянула экономка, и, поджав губы, ушла. А я, закончив дела, отправилась искать Диму.

Он обнаружился, следуя указаниям прислуги, в самой высокой и старой башне. Глянув в одно из окон, я чуть на месте не скончалась, и, преодолев душевное волнение, я поднялась выше.

Дима был в круглой комнате, очень просторной, и копошился в очередном комоде, просматривая какие-то старые бумаги.

– Ну, как успехи? – со смехом спросила я, – много нашёл интересного?

– Что, зловредная экономка уже донесла? – хохотнул он.

– Конечно, – кивнула я, – первым делом.

– Вот пройда, – засмеялся Дима, – всюду свой длинный нос суёт. Вот, – он помахал старыми листками, – как разберусь, покажу.

– Ты это, поаккуратнее, – возмутилась я, – своей документацией так размахивай, а этим бумагам сотня лет, уважение иметь надо. Они старше тебя!

– Знаю, – отмахнулся Дима, – тут много занятного, правда, я не всё понимаю, не силён в старой английской орфографии, но тебя пока нагружать не хочу. Держи, – он протянул мне красивую, резную шкатулку, – нашёл в одном из ящиков.

Внутри шкатулка оказалась полной колец, довольно крупных кулончиков в изящных оправах, прикреплённых к тоненьким цепочкам. Да, не подвешенных, а именно прикреплённых, была раньше такая мода, приваривать. Правда, это и не кулончиком считается, а ожерельем, но слишком уж украшение мелкое.

– Поехали, – потянула я Диму за собой.

По пути я занесла шкатулку в свою комнату, взяла документы, сумочку, ключи, и мы поехали на встречу с Джуди.

Паб оказался зданием из красного кирпича в виде башни, вниз вели ступеньки, и мы спустились. Мне на каблуках было немного неудобно, ступени были слишком крутыми, Дима поддерживал меня под локоток, и мы спустились в полутёмное помещение.

Джуди тут же помахала нам рукой, и я, ловко лавируя между столиками, добралась до неё, Дима шёл за мной.

– Привет, – мы уселись за столик, я стала вынимать бумаги, и раскладывать их на столе.

– Привет, – ответила Джуди, – всю ночь думала про то, что вы мне рассказали. Я до сих пор в лёгком шоке.

– Можно вопрос? – задумчиво спросила я, – а у Дарин были близкие подруги? Ну, близкие по духу?

– В смысле, такие же стервы, как она? – усмехнулась Джуди, попутно изучая предложенные мною бумаги, – нет, об этом я ничего не знаю. Вот в компаниях отморозков она водилась, это однозначно. Вам об этом лучше с её матерью поговорить, она её из этих шабашей давно вытаскивала.

– Она ничего не сказала, – покачала я головой, – даже словом не обмолвилась.

– Уж ясное дело, – вздохнула она, – штрихует.

– Ладно, – улыбнулась я, – до Сьюзен я сегодня ещё доберусь. Так что у нас с контрактом?

Мы заключили контракт, на котором я по приезду в Москву проставлю все печати, Генрих подпишет, а рукописи можно будет сдавать в печать.

– Мне надо будет приехать в Россию? – спросила Джуди.

– Конечно, – кивнула я, – без этого никак. Сниметесь в рекламе, в паре передач на диспутах поучаствуете, потом ещё будут автограф-сессии.

– Хорошо, – кивнула Джуди, – а что вы ничего не закажете? Здесь всё очень вкусное, люблю это местечко. Тут отлично жарят шницель.

– От шницеля я бы не отказался, – ожил вдруг Дима, и посмотрел на меня, – давай по штучке.

– Шницель? – округлила я глаза, – с утра пораньше и после овсянки?

– Ничего, переживёшь? – фыркнул он и подозвал официантку.

– Вам только шницель? – уточнила она, – кофе и эль будете?

– Будем, – кивнул Дима, а я отчаянно запротестовала, когда официантка отошла.

– С ума сошёл? – воскликнула я, – как ты за руль сядешь? И сам пей свой эль! Он у них форменные помои!

– Только не тут, – улыбнулась Джуди, – здесь оно отличное.

Эль действительно оказался замечательным, густым, горьким, и очень вкусным, а шницель хорошо прожаренным.

Я с удовольствием перекусила, Дима тоже выглядел весьма довольным, и, попрощавшись с Джуди, мы встали с места.

– Я вам ещё позвоню, – пообещала я.

– Буду ждать, – улыбнулась она, а мы покинули милое заведение.

– Как вести-то будешь? – с усмешкой спросила я, усевшись в машину.

– Главное, не привлекать к себе лишнее внимание, – ответил Дима, поворачивая ключ в зажигании, – куда? К Сьюзен?

– Да, давай, – кивнула я, и он тронулся с места.

Мы довольно быстро добрались до места назначения, Дима устроил машину на парковочном месте, мы поднялись на нужный этаж, и я нажала на кнопку звонка.

– Кто там? – услышали мы.

– Это Эвива Миленич, – ответила я, – помните меня? – и дверь распахнулась.

– Здравствуйте, – вздохнула она, – есть какие-нибудь продвижения в связи с произошедшим?

– Кое-что есть, – ответила я, входя в прихожую, – но мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Проходите, конечно, – она пригласила нас в комнату, – хотите кофе?

– Нет, спасибо, – отказалась я, – лучше расскажите нам о Дарин, но теперь правду.

– Какую правду? – захлопала глазами Сьюзен.

– Всю, – лаконично ответила я, – с кем дружила ваша дочь?

– Но я же отправила вас к Джуди, – пролепетала женщина.

– Да, – кивнула я, – и Джуди нам много всего рассказала, в частности, об Изабелле Стоун. Помните такую?

– Но зачем же она вам об этом рассказала? – вскрикнула Сьюзен, – они же дружили!

– Вы всерьёз полагали, что ваша дочь дружила с Джуди? – прищурилась я.

– Они всё время созванивались, – протянула женщина, – общались.

– Да, общались, – кивнула я, – только на самом деле Дарин пыталась украсть рукописи у Джуди, а та поймала её за руку. Она уже достала Джуди, потому та всё и рассказала.

– Боже! Боже! – вскрикнула Сьюзен, закрыв ладонями лицо, – ну, за что мне такое наказание? Я с ней совершенно измучилась! Она совершенно неуправляема! Я думала, что, подружившись с Джуди, она не будет общаться с Моникой, что отойдёт от пагубного влияния этой оторвы. Как я хотела изменить дочь!

Думала, что она, наконец, образумится. Буквально силой заставила её пойти на экономический, а потом работать в фирму. Она мечтала о театре, но я ей даже заикнуться не позволила. Боялась, что с этим театром она окончательно с катушек слетит.

– Вряд ли, – вздохнула я, – выплеснув энергию в выдуманном мире, она бы, возможно, не пакостила бы в жизни.

– Я не думала об этом, – вздохнула Сьюзен, – возможно, вы правы, надо было отпустить её, но я так боялась.

– Чего вы боялись? – спросил Дима.

– Что она совершит нечто ужасное, – вздохнула Сьюзен, – убьёт кого-нибудь или ограбит. Разбой там, может, что ещё. Я боялась собственной дочери, не знала, как её остановить, пыталась ей воспрепятствовать. Она у меня всю кровь высосала. Когда я узнала, что беременна, то собиралась сделать аборт. Во-первых, возраст, а во-вторых, наелась досыта, не хотела больше никаких детей. Врачу сразу сказала, меняем спираль, раз старая дала сбой, и делаю аборт. Но уговорили. Врач была знакомая, приятельница, она позвонила мужу, а тот вместе с родственниками упросили меня родить. Теперь не жалею, и почему-то я спокойна. За Дарин с рождения сердце болело, словно чувствовало, что скатится дочь по кривой дорожке, а за сына спокойно. К чему бы это?

– Материнская интуиция – удивительная штука, – вздохнула я, – не поддающаяся никакой логике.

– А Дарин... – она горько вздохнула, – она с детства была такой, эгоистичной, завистливой...

Первый звоночек прозвенел в три года. Сьюзен отправилась с дочкой к подруге на детский праздник. У подруги тоже была дочка, той девочке в тот день исполнилось четыре годика.

Мэри родители подарили красивейшее платьице, из шёлка, украшенное кружевами, но, увидев наряд, Дарин побледнела.

– Почему ты мне такое на день рожденья не подарила? – спросила она у матери, а та слегка растерялась.

– Просто оно слишком дорогое, милая, – ответила ей мать, – мне это не по карману, – и дочь тут же насупилась.

Зря она думала, что инцидент исчерпан. Где-то в середине праздника раздался детский вой, это рыдала маленькая Мэри. Её красивое, кружевное платье было безнадёжно испорчено, её родители тут же стали ругать дочь, что она не умеет аккуратно носить дорогие вещи. Девочка же сквозь слёзы сказала, что кто-то кинул в неё пакет с разведённой водой краской. Это подтвердила одна из женщин.

Но, кто кинул пакет, никто не видел, а Сьюзен вдруг увидела довольное личико дочери, самозабвенно уплетающую пирожные.

Она постаралась поскорее увести дочь, а, вернувшись домой, увидела, что у той руки в чёрной краске, и с чувством

отругала её. Но Дарин не стал молчать.

– Я лучше всех! – она топнула ножкой, – это я должна носить это платье, а не эта Мэри!

– Что за эгоизм?! – ахнула Сьюзен, – завидовать плохо! Где ты только этого набралась!

Но её негодование повисло в воздухе, а дочь стала безобразничать, никого слушать не желая.

Дарин постоянно что-то требовала, капризничала, а, если не получала желаемого, бесилась, начинала пакостить.

Годам к двенадцати её выходки стали приобретать масштаб.

По-прежнему завидуя всем и вся, она делала гадости одноклассникам, злилась, если видела, что у кого-то что-то лучше, а потом подружилась с Моникой Лэрри.

Сьюзен вызвали в школу и поставили в известность, что её дочь всё свободное время проводит с Моникой, первой оторвой в школе.

Моника рано начала пить и курить, вращалась в сомнительных компаниях, в школе даже поговаривали, что она связана с мафией.

Конечно, очень сомнительно, что шестнадцатилетняя девушка связана с криминальным миром, но Сьюзен в тот момент очень перепугалась. Дочери было уже четырнадцать, период подростковой вредности. Хотя этот период для Дарин начался уже давно, но факт, что та вращается в сомнительной компании, мать, ясное дело, не порадовал. И она этим же вечером устроила дочери допрос с пристрастием. Но Дарин неожиданно взбрыкнула.

Обычно она не скрывала от матери своих выходок, ей было наплевать, что она чувствует, и со злорадством отвечала, как было на самом деле.

Но в этот раз она повела себя не совсем привычным образом.

– Не твоего ума дело! – рявкнула она на мать, – с кем хочу, с тем и дружу! Нечего чужие глупости слушать!

– Но эта девочка из плохой компании, – пролепетала Сьюзен, пугаясь ещё больше, – я боюсь за тебя!

– Бойся на здоровье! – огрызнулась Дарин, – мне наплевать. Отстань от меня, я тебе докладываться не собираюсь, куда и с кем я пошла. Нечего за мной следить! Не маленькая!

И с этих пор она ничего матери не рассказывала, пока не

угодила за решётку.

Их вместе с этой Моникой прихватили в каком-то клубе, в котором было организовано подпольное казино.

Ясное дело, девушки ни в чём не признались, говорили, что просто зашли в первый попавшийся клуб выпить по коктейлю, а потом началась облава. Им, хоть и не поверили, но отпустили, поскольку доказать обратное не представлялось возможным. Однако, следователь вызвал Сьюзен, и стал расспрашивать несчастную мать.

Расплакавшись, она выплеснула всю горечь, накопленную за эти годы, а тот взялся её утешать.

– Не волнуйтесь, – сказал он, – может, она ещё за ум возьмётся. С этой Моникой что-либо сделать дело бестолковое, она давно на примете у полиции. С четырнадцати лет в компаниях отморозков водится, с бандитами шашни крутит.

Услышав это, со Сьюзен началась настоящая истерика, а следователь, испугавшись, стал отпаивать её водой.

– Мы что-нибудь придумаем, – говорил он, – найдём способ, как разбить их дружбу.

Но что только Сьюзен не делала, дочь слушаться не желала. Когда она вернулась домой после разговора со следователем, Дарин устроила ей форменный скандал, суть которого сводилась к тому, что она, Сьюзен, готова родную дочь полиции сдать. Бедная женщина оторопела от подобного заявления. Но, едва справившись с негодованием, она отвесила дочери звонкую пощёчину.

– У всех дети, как дети! – яростно вскричала она, – а ты завистливая стерва! Нельзя быть такой! Я тебя воспитываю, воспитываю, а толку никакого! С детства шкодишь, а у меня руки опускаются, глядя на твои выходки! Ты для меня лучшая, ведь ты моя дочь, а другие назовут тебя лучшей, если ты этого заслужишь! А заслужить ты не хочешь! Ты хочешь, чтобы мир крутился вокруг тебя просто так, а так не бывает! Да, я была у следователя! Да, я боюсь за тебя! Не хочу, чтобы ты в тюрьму села! А эта Моника упорно тебя туда тащит! О чём ты только думаешь? Легко и просто бывает только в сказках, а мы живём в реальном мире! – Сьюзен выдохлась, а Дарин воспользовалась эти моментом.

– Всё сказала?! – рявкнула она, и, развернувшись, выбежала вон

из квартиры.

Вернулась она через два дня, бледная и понурая. Отец с ходу выпорол дочь, но та, вместо того, чтобы поднять крик и опять начать хамить, вдруг извинилась за своё поведение.

Родители безмерно удивились, а Дарин вдруг стала тише воды, ниже травы. Ходила в школу, не безобразничала, а потом подружилась с Джуди.

Сьюзен была очень рада этой дружбе. Она давно знала Джуди и Стефф, сёстры ей очень нравились, они были порядочными девушками.

Но, видимо, дочь не могла без гадостей. Дарин было шестнадцать, когда произошло нападение на Изабеллу Стоун. Тех, кто напал на девушку, не нашли, но, когда они избивали девушку, то сказали той, кто их нанял. Естественно, Изабелла сообщила об этом в полицию, а та пришла за Дарин.

Но взять девушку за жабры оказалось непросто.

Дарин с ходу заявила, что не имеет никакого отношения к этому делу, а Изабелла врёт. И Дарин, под аккомпанемент рыдающих родителей, рассказала историю со стекловатой.

Изабелла танцевала на конкурсах, проводимых в рамках школьной программы, а Дарин постоянно подсовывала ей стекловату в костюмы.

– На неё кто-то там напал, а она решила одним махом мне отомстить, – скромно потупив свои голубые глаза, призналась Дарин, – я не вру. Да, я ей завидовала, да, у неё вся спина в крови была после моих выходок. И я готова извиниться перед ней за свой поступок, но вот поклёп на меня возводить она не имеет права!

– Вы хотите сказать, что замученная девушка, еле живая от потрясения, пережитого ею, будет строить интриги? – с сарказмом спросил следователь, но Дарин трудно было сбить с толку.

– Ничего не знаю, – раздражённо воскликнула она, – я эту дуру не трогала, она сама чего-то выдумывает, а я предложила одну из версий. Хотя мы с ней всё время в трениях были. Может, она сама всё это устроила?

– Что? – не понял следователь.

– Нападение на себя! – нагло заявила Дарин, – чтобы мне

отомстить! Это она могла! Вполне в её духе – облить человека

грязью с ног до головы!

– Что? – вскричал следователь, – вы думайте, что говорите! Она наняла парней, которые её изнасиловали и избили до полувменяемого состояния, только, чтоб отомстить вам? Человек после шока говорит, как есть на самом деле, без всяких кривотолков! А уж самому себе такое сделать...

– Тогда я ничего не знаю, – заявила Дарин, – других версий у меня нет. Может, я этим парням чем насолила, раз они моё имя сказали. Как поймаете их, позвоните, лично хочу спросить у мерзавцев, зачем они меня сюда приплели.

На этом инцидент был исчерпан, а парни не найдены.

Но Сьюзен с Генри стали расспрашивать дочь, а та с самым озадаченным видом вспоминала, кто мог ей так насолить.

Но она так и ничего не вспомнила, а Изабелла потом явилась к ним домой и чуть ли не с кулаками бросилась на Дарин.

– Думаешь, я не знаю, что это твоих рук дело? – кричала она на неё, – думаешь, что тебе это с рук сойдёт? Да я тебе отомщу за это! Я знаю, что это ты сделала! Больше некому! Дрянь! Что я тебе сделала? Ответь!

Дарин в тот момент думала, что она одна в квартире. Вернувшаяся Сьюзен застыла в прихожей, слушая скандал, а Дарин, не юля, ответила правду.

– А что, диктофоном запаслась, сучка? – злобным тоном с шипящими нотками процедила она, – думаешь, что отнесёшь потом запись в полицию? – и раздался звук шлепка, грохот, а потом опять голос Дарин, – так я и знала!

– Отдай! – крикнула Изабелла, но опять послышался удар.

– За идиотку меня держишь? – прошипела Дарин, – думала меня провести? Самой умной себя возомнила? Отомстить она мне решила! Да ты цыплёнок против меня! Что ты мне сделаешь? А? Если хоть словечко про меня вякнешь, паршивка, я опять ребятам скажу, но теперь они тебя в живых точно не оставят. Не веришь, можешь рискнуть здоровьем. Убирайся из моего дома! Чтобы я тебя здесь не видела!

Сьюзен, повинуясь внутреннему зову, тенью выскользнула на площадку, едва успела, потому что через минуту из квартиры выбежала зарёванная Изабелла и бросилась бегом по лестнице.

А Дарин, как ни в чём не бывало, забрала у матери пакеты и понесла их на кухню. В гостиной валялись обломки телефона,

и Дарин стала их собирать.

– Что это? – осторожно спросила Сьюзен, желая вызвать дочь на откровенность.

– Это Изабелла разбила, – не моргнув глазом, солгала Дарин, – швырнула в меня своим телефоном, я уклонилась, а он разбился, попав в стену. Совсем с ума спятила бедняжка, продолжает меня подозревать, ей бы надо к психологу обратиться.

Мать чуть было не сказала, что ей самой скоро психолог понадобится с такой дщерью, но сдержалась.

Она понимала, что ничего не добьётся в данной ситуации, толку от ругани с дочерью не будет, что она только потреплет себе нервы и больше ничего.

У бедной женщины в момент открылись глаза, она увидела, что Дарин ничем не исправить. Дарин просто научилась увиливать, виртуозно врать, и, подозревала Сьюзен, этому её научила Моника. Больше просто некому.

Где она была те два дня? Ответ один – у подруги. А та, скорей всего, прочистила ей мозги. Ведь родители – это святое, а у Моники была только одна мать, которая постепенно спивалась, как потом выяснилось. Та любила родительницу, не смотря ни на что, а у Дарин была полная семья, которую она просто замучила своими выкрутасами.

Моника научила Дарин справляться с эмоциями, что та с блеском и делала, а Сьюзен подошла к делу решительно.

Дарин собиралась поступать на актёрский факультет, но мать ей и думать запретила об этом, лично отнесла документы в экономический.

– Я не люблю математику, – надулась дочь, – терпеть не могу.

– Ничего, – ответила Сьюзен, – втянешься. Зато у тебя будет нормальная профессия, устроишься потом в фирму. И не спорь.

А спорить Дарин очень хотелось, но она сцепила зубы и покорно пошла на экономический. Выучилась, устроилась в фирму... Сьюзен всё время ждала подвоха, что дочь что-нибудь выкинет, но та притихла, словно повзрослела, даже получила звание магистра с правом преподавания.

Удивлению матери не было предела, когда она узнала об этом. Дарин активно общалась с Джуди, постоянно с ней

созванивалась, всё вроде наладилось, но тут произошла авария.

– После аварии Дарин совершенно изменилась, – вздохнула Сьюзен, – и следа от эгоистки не осталось. Что с ней произошло, я объяснить не могу.

– Всему найдётся логичное объяснение, – уклончиво ответила я, вставая, – не переживайте, мы найдём убийцу Дарин.

– Мне теперь всё равно, – глухо ответила Сьюзен, – она из меня всю кровь выпила, Генри достала, так что теперь мне на неё наплевать. Более того, я решила опять родить, в последний раз, но основательно.

– Основательно – это как? – засмеялась я.

– А УЗИ показало четверых, мальчика и трёх девочек. Нас с мужем чуть инфаркт не хватил. Но решили рожать.

– Офигеть! – воскликнул Дима, – вот это номер!

– Да уж, – ошеломлённо пробормотала я, – а вы отчаянная!

– Я просто так устала от одной дочери, что решила родить ей замену, получилось вот что.

На улицу мы выпали обескураженные и изумлённые. Дима открыл мне дверцу машины, проявляя галантность, а сам уселся рядом и заявил:

– Что мне с тобой сделать, чтобы у тебя в животе такой же букетец нарисовался? – нахально улыбнулся он, – при чём с перспективой формы одежды в младенчестве в голубом цвете.

–Ты шельмец! – хмыкнула я, – размечтался!

– Промечтать иногда не вредно, – усмехнулся он, – теперь к Марджери?

– Да, давай, – кивнула я, – а Изабелла та ещё пройда, оказывается! Не рассказала, что угрожала Дарин.

– Может, крикнула в запале, а потом сама забыла, – пожал плечами Дима.

– Может быть... – ответила я, уже сдавленная под тяжестью информации.

Пока мы ехали, я разглядывала красивейшие улочки Лондона, размышляя о своём. В голове вертелся очередной сюжет для нового романа, надо сегодня же начать... Контракт с Джуди на руках, остались лишь формальности. Ещё с ресторанами надо будет разобраться, как вернусь в Москву. Нинель Ефимовне я полностью доверяю, но ведь не все сотрудники такие, как она.

Она-то чудо, но есть и на руку не чистоплотные.

Мы примчали к Марджери, она пропустила нас в гостиную, а сама выглядела озабоченной. Лицо было бледным, слегка осунувшимся, а во взгляде сквозила тревога.

– Что-то случилось? – обеспокоено спросила я её, но ответила Орнелла, которая не отходила от вновь обретённой матери.

– С Энн что-то, – тихо сказала девушка.

– Я хотела навестить дочь, – тихо сказала Марджери, – а меня не пропустили в реанимацию. Раньше пускали, а сейчас нет. Может, её состояние ухудшилось? – и она горько заплакала, а Орнелла бросилась обнимать её.

– Не волнуйтесь, – вздохнула я, вынимая сотовый, – сейчас выясним, – и я набрала номер инспектора.

– Что ещё нарыли, милая Эвива? – спросил он.

– Пока ничего, – ответила я, – но я хочу знать, что с Энн. Марджери плачет, её не пустили в реанимацию, думает самое плохое.

– Это я не велел пускать, – вздохнул инспектор.

– Но почему? – вскричала я, – что за выходки?

– Выходки – это по вашей части, – скрипнул зубами инспектор, – но я отвечу, даже не взирая на ваше хамство. Мы перевели Энн из реанимации, она очнулась.

– О Боже! – вскричала я, – но что? Она что-нибудь сказала? Кто её сбил? Она видела?

– Она очнулась!? – подскочила Марджери, – моя девочка очнулась?

– Да, очнулась, – ответила я, прикрыв рукой трубку, а сама стала докапываться до инспектора, – так что? Она дала показания?

– Дала, – ответила тот, – рассказала, кто ей позвонил и кто сбил. Теперь им не отвертеться. Мне надо взять кое-какие документы, я через два часа приеду в замок. Всё кончено, Эвива, теперь ни вам, ни вашей дочери ничего не угрожает, осталось только провести задержание.

Выключив телефон, я убрала его в сумочку, а сама оторопело посмотрела на Диму.

– Что? – спросил он.

– Через два часа инспектор приедет ко мне в замок арестовывать убийц, – глухо сказала я, – показания Энн стали решающими, говорит, что закончилась эта катавасия.

– И чего мы ждём? – спросил он.

– Да, надо ехать, – кивнула я, а потом посмотрела на Орнеллу, – скажи, а Теймпла в последний день своей жизни что делала? Я про аварию.

– В библиотеку ездила, – ответила девушка, – всё забываю вам отдать, – она подошла к комоду, открыла ящик и вынула некую бумагу, которую протянула мне.

– Распечатка из какой-то книги, – сказала она, – что-то старинное.

– Барон Гроттенсбовер, – прочитала я, – кто это?

– Не знаю, – ответила Орнелла, а Дима вырвал у меня из пальцев листок.

– Кажется, я знаю, кто это, – выдохнул он, – я в последнее время

столько прочитал старинной документации, что мне впору выдавать звание магистра по англоведению.

– Тебе? – прищурилась я, выхватив листок у него из пальцев, – вряд ли! Вот мне, да! А ты всё равно столько не знаешь!

– Но, тем не менее, вековой пыли я наглотался на пару тысячелетий вперёд, – ухмыльнулся Дима, – дам тебе почитать дневник Элизабет Драммонд, сама всё поймёшь.

– Элизабет Драммонд? – подскочила я, – той самой?

– Да, той самой, – кивнул Дима, – я всё узнал, там случилась настоящая трагедия. Даже в то время достаточно сволочей жило, что уж говорить о современном мире.

– Ну-ка, поподробнее, – потребовала я.

– Потом, – отмахнулся Дима, – поехали сначала к Монике, сдаётся мне, это два разных преступления, и второе тоже надо довести до конца, – и он выволок меня на улицу.

– Куда ты так торопишься? – спросила я.

– Чтобы успеть до приезда инспектора, – ответил он, срываясь с места.

– Ты знаешь, кто убийца? – спросила я.

– Который? – с усмешкой покосился на меня Дима.

– Сам знаешь! – рявкнула я.

– Я понял, – засмеялся он.

– Это что ты там понял? – сердито осведомилась я, – копался в старинной пыли, пока я занималась издательской документацией, а теперь не хочешь имя убийцы озвучить.

– Не волнуйся, – хмыкнул Дима, – будет тебе имя, но потом. Не хочу кайф инспектору ломать. Пусть сам рассказывает.

– Вот нахал, – вздохнула я.

– Нахал, наглец, шельмец и иже с ними, – засмеялся Дима, ловко лавируя по трассе, – чёрт, ненавижу их левостороннее движение! Как они только тут ездят!

– Они привыкшие! – ответила я, – на Кипре тоже левостороннее.

– Не хочу на Кипр, – вздохнул он, – я там был, больше не жажду.

Монику мы нашли в колледже, оказалось, что бывшая оторва работает преподавателем, вбивает в пустые головы студентов азы экономики.

Она оказалась очень симпатичной, густые, чёрные волосы падали ей на плечи, чёрноглазая, смуглая, она мило улыбнулась, когда мы подошли. И я стала объяснять цель нашего визита.

– Дарин? – красивым контральто прозвучал её голос, – да, мы общались какое-то время, но потом она взялась за ум, да и я тоже. Решили, что хватит, надо жить нормально. Хулиганили мы, конечно, много, но потом отошли от дел, да и пути наши разошлись.

– Кто-то хотел убить Дарин, – сказала я, – её накачали снотворным со спиртным, а она вообще не пьёт. Вот она и врезалась в другую машину. Кто мог быть её врагом? Кому она могла помешать?

– Да вроде Дарин никому и ничего плохого не сделала, – осторожно сказала Моника, – правда, резковатой была, да и только.

– Да? – прищурилась я, – а Изабелла? Она ей нанесла тяжелейшую душевную травму!

– Подумаешь! – фыркнула Моника, – курица нещипаная! Модель мира!

– Зачем вы так? – с укоризной спросила я, – она очень красивая и талантливая. Таких, как она, единицы.

Моника открыла рот, потом закрыла, в её глазах мелькнул гнев, но, словно справившись со вспышкой ярости, она вынула из сумочки сигареты, и подошла к окну.

А мы подошли вслед за ней. Дима щёлкнул зажигалкой, дав ей прикурить, а я увидела на её указательном пальце красивое кольцо. Тонкая оправа, и красиво перевитое удлинённое основание, усыпанное мелкими бриллиантиками.

– Эта девица мне некогда не нравилась, – словно нехотя, сказала Моника, выпуская дым изо рта, – но, вполне возможно, я заразилась этим от Дарин. Та её просто ненавидела. Слишком уж красивая, слишком талантливая, а по жизни сама простота. Ни намёка на склочность!

– А зачем? – улыбнулась я, – зачем эта склочность нужна?

– Для равновесия в природе!

– Для равновесия в природе достаточно таких стерв, как эта Дарин, – сказала я, – а Изабелла умница и красавица! Почему вы злитесь?

– Сама не знаю, – вдруг улыбнулась Моника, но улыбка больше походила на оскал, поскольку была натянутой и неискренней.

Она вдруг подняла на меня глаза, и я вздрогнула, что-то было не так. Тут мне в голову внезапно воткнулась палка, я схватилась за виски и тихо застонала.

– Ева, что с тобой? – воскликнул Дима.

– Мигрень, – вздохнула я, – сейчас пройдёт. Извините за беспокойство, – сказала я Монике, – до свидания.

– Всего хорошего, – кивнула она.

В машину я села, ощущая острый приступ морской болезни. Кружилась голова, мутило, а виски словно обхватило обручем. Дима вынул из бардачка таблетки, дал мне, налил в пластиковый стаканчик минералки без газа... Был со мной учтив, нежен и заботлив.

Моя мигрень не из тех, что длится сутками, через десять минут ко мне вернулась способность соображать и двигаться. Как правило, в моём случае, наступает она резко и сопровождается сильной болью, но проходит так же неожиданно и быстро.