Текст книги "Моя любимая стерва (СИ)"

Автор книги: Наталья Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– А господин Лосев? – прищурилась я, а Пляцикас сначала открыл рот, а потом закрыл.

– Не понимаю, о чём вы, – сухим тоном произнёс он, но по выражению его лица было прекрасно видно – врёт, как сивый мерин.

– Ну-ну, – язвительно скривилась я, – можете, сколько угодно, друг милый, говорить, что ничего не понимаете, но я лично труп у вас в лодке нашла! Не думайте, что за это вам ответить не придётся!

Он буквально окатил меня ледяным взглядом, а я скрипнула зубами. Пляцикас растерянно посмотрел на свои руки, закованные в наручники, потом бросил тяжёлый взгляд на меня.

Он был задумчив. Слегка покусав нижнюю губу, он вновь взглянул на меня, чуть качнув головой.

– Я очень люблю дорогие и красивые вещи, – негромко сказал он, обращаясь ко мне, – я готов тратить на них деньги. Однажды, разговаривая с одним немцем, я поведал ему о своей страсти к антиквариату и изысканным драгоценностям, а он сказал, что знает одну женщину, которая как раз сбывает такие вещицы. И он дал мне её координаты. Она оказалась гречанкой, я с ней легко договорился, она оказалась связана с аукционным бизнесом, и она звонит мне всякий раз, когда появляется что-то стоящее. И я даже предположить не мог, что всё, что она мне продала, краденое. Хотя должен был предположить после истории с этим русским бизнесменом...

– Вот мы и подобрались к главному, – кивнула я, – так что насчёт Лосева?

– Она позвонила мне вчера, – вздохнул он, – была чрезвычайно взволнована, плакала, говорила, что не понимает, что делать. Что ей не к кому обратиться... – он опять умолк.

Я его не торопила. В последнее время я стала учиться терпению, это позволит ему лучше разговориться. Я лишь внимательно смотрела на него, гипнотизируя своими чёрными цыганскими глазами.

– Я спросил, что случилось, – продолжил он, вздыхая, и тут я заметила, что Дима и следователь замолчали и тоже слушают рассказ этого бандита, – она ничего вразумительного сказать не могла, только просила срочно приехать. Я приехал, и обомлел, когда увидел на полу мужчину с ножом в груди. Спросил, что это, а она вся сжалась и расплакалась. Сказала, что ей нужно кому-то сбывать то, что мне не понравилось, и ей посоветовали одного русского бизнесмена. Они встретились, но он сразу стал к ней приставать, она дала ему отпор, а он схватился за нож. У них завязалась борьба, и она его случайно убила. Я увёз тело, чтобы выкинуть его в открытом море, но мои ребята не успели это сделать, вы угнали катер с трупом.

– Вы эту женщину хорошо знаете? – спросила я.

– Да нет, – ответил он, – такая красивая смуглая брюнетка, очень яркая и стильная. Только в этот раз... – он вновь замолчал, раздумывая, а потом поднял глаза на меня, – она странно себя вела... Люди после убийства трясутся, места себе найти не могут, а она была совершенно спокойна.

– Словно уже совершала убийства, – прошептала я.

– Да, – кивнул он, – плакала, но, словно роль играла... Да и глаза странные у неё в этот раз были... Обычно они у неё чёрные, а в этот раз голубые. Я и сам сначала не понял, что не так в её облике. Дошло до меня потом, когда мои ребята тело погрузили, а сам я уселся в машину.

– Голубые глаза? – переспросила я.

– Да, я сам удивился, когда увидел вчера Аделфу... – и я оторопела.

– Аделфу? – и я замерла.

– Ну да, – кивнул Пляцикас, – её так зовут, я к ней вчера за трупом в аукционный дом приезжал. Она там на какой-то высокой должности работает.

Но, как... я застыла, вспомнив Аделфу... её смоляные волосы, рассыпанные по тротуару, из-под которых вытекала кровь... мольбы, чтобы я спасла её дочь... Нет! Аделфа в коме! Она не могла никому звонить! Она не могла никого убить!

Меня всё это оглушило и я, наконец, обрела способность мыслить.

И в этот момент ожил телефон.

– Я знаю, кто настоящая мать Алисы! – звенящим голосом воскликнула маменька.

– Ну? – подпрыгнула я, – говори же! – и, когда маменька вылила на меня ушат сведений, я выронила трубку из рук.

Но, опомнившись, подняла её и трясущимися руками набрала номер.

– Да, – ответила Ианта.

– Это Эвива, сыщица из Москвы, – затараторила я, – где ваши внуки?

– Их только что Алексис забрала, – растерянно ответила она, – а что?

– Нет! Нет! Нет! – закричала я, – нельзя было ей их отдавать! Номер машины скажите! Номер машины Алексис!

– Пишите, – Ианта ещё сильнее растерялась, а я, второпях записав номер, отключила трубку, а сама набросилась на следователя.

– Пожалуйста, остановите женщину в этой машине, – набросилась я на следователя, – иначе она сейчас убьёт своих племянников! Прошу вас, скорее!

Следователь взялся куда-то звонить, а потом сорвался с места и унёсся в неизвестном направлении, оставив нас в полнейшем смятении. Я себе просто места не находила. Металась по комнате, как вспугнутая кошка. От переживаний за детей у меня заныло в боку.

– Не знаю, додумалась ли ты до этого или ещё нет, – медленно произнёс Дима, внимательно глядя на меня, – но меня мучают страшные подозрения относительно маленького Лукаса...

– Всё верно, – кивнула я, судорожно сглотнув образовавшийся в горле ком, – больше некому.

Мы с Димой переглянулись, и, ни слова не говоря, рванули к тумбе, на которой лежали ключи от машины. Дима схватил их первым, сделал кивок головой, и мы быстрее ветра бросились в гараж.

Когда мы уже сидели в «Бугатти», Дима за рулём, и мы выехали во дворик, через перила свесилась Нуцико.

– Пожалуйста, не делайте глупостей! – прокричала она, – осторожнее там!

Она кричала что-то ещё, но мы уже не слышали. Дима мчал с бешеной скоростью, насколько, конечно, позволяла дорога.

За всё время мы не произнесли ни слова. И, хотя он ничего не говорил, я понимала, что едет он в аукционный дом. Мы друг друга понимаем без слов.

На место мы примчались раньше полиции, Дима вытащил из кармана сотовый телефон, а я, перепрыгивая через ступени, спешила в кабинет Алексис. Высокие тонкие каблуки мешали передвижению, поэтому я их сняла, и, бросив где-то в коридоре, припустилась быстрее. И, поехав босыми ногами по гладкому полу, бесшумно въехала в кабинет, и это принесло мне пользу.

Алексис не успела отреагировать, моё резкое появление стало для неё полнейшей неожиданностью. Мальчики лежали на диване, не подавая признаков жизни, а женщина, увидев меня, вскрикнула. Но я с таким напором налетела на неё, не удержав равновесие, что мы с размаху повалились на пол.

Пока она вращала головой, размахивая руками, чтобы спихнуть меня с себя, но я пришла в себя чуть раньше. Меня одолевала тревога за детей. Что с ними!? Живы ли они!?

Я схватила Алексис за запястья, пригвоздив её к полу, а она стала отчаянно дёргаться.

– Что ты делаешь, идиотка! – шипела она, – совсем свихнулась со своими расследованиями!? Пусти!

– Нет, милая, – прорычала я, не помня себя от злости, – если кто и свихнулся, так это ты! Дура! Что тебе сестра сделала? Неужели на Николасе круг замкнулся?

– Да! – закричала она не своим голосом, – да! Замкнулся! Почему она!? Она дрянь! Я любила и люблю его больше жизни! А он так поступил со мной! Я же блондинка!

– Что? – изумилась я, и, отойдя от замешательства, вызванного её словами, звонко расхохоталась. Блондинка! Ха! Штамп!

– Ненавижу! Ненавижу! – дёргалась Алексис, – да, я убила её детей! Я ненавижу её больше всего на свете! Она сначала отняла у меня мать, а потом и любимого человека! Где справедливость, а?

– Точно, ненормальная, – вздохнула я, – дубина!

Уж не знаю, до чего бы мы тут сейчас договорились, но появился Дима, вслед за ним следователь и толпа полицейских.

Я отпустила Алексис, приняв вертикальное положение.

На её руках тут же застегнули наручники, а Дима тем временем нащупывал пульс близнецов. Потом его сменил врач.

Мальчики оказались живы. Алексис, правда, успела попотчевать их шоколадками с отравой, но им быстро промыли желудок и они даже не поняли, что произошло.

Теперь, когда дело было почти закончено, но осталось ещё много вопросов, ответить на которые я ещё не была готова, а на некоторые вообще ответов не знала. Например, где сейчас сёстры Кудимовы! На этот вопрос ответ могла дать Алексис, ведь она последняя, кто видел Лосева...

Сестёр искали по всей Греции, но пока тщётно.

Следователь являлся каждый день, вновь и вновь спрашивая известные ему факты, а потом выкатывался прочь.

И так до конца отдыха. Нам оставалось всего три дня, а потом наше путешествие по солнечной Греции заканчивалось.

Предстояло ещё многое выяснить, но следователь упорно отмалчивался, Дима тоже, и, в итоге я, не выдержав, закатила любимому скандал.

– Может, потрудишься мне что-либо объяснить? – сурово спросила я, застав его ранним утром за интересным занятием – он что-то готовил.

На столе лежало огромное количество трав и специй, отчего запах стоял просто фантастический. А так же перцы, баклажаны, которые он, порезав, обжаривал на оливковом масле, посыпая какими-то пряностями.

– Каких объяснений ты жаждешь, милая? – с усмешкой спросил Дима, с интересом взглянув на меня.

– Чего этот следователь молчит? – строго спросила я, усевшись на табурет около стола, – изволь всё рассказать, а то обижусь до конца дней своих! Он молчит, Антон Антонович односложными фразами отделывается, ты увиливаешь! Нет уж, милый друг, рассказывай сейчас же!

– Ладно, не шуми, – улыбнулся Дима, ловко отделяя лосося от костей и нарезая на тонкие пластины, – просто у них там капец, что происходит.

– Что? – нахмурилась я.

– Во-первых, Алексис попыталась порезать себе вены и теперь тоже в больнице, и тоже в коме, – Дима ловко обвалял куски рыбы в молотом чёрном перце, специях и муке, а потом кинул на сковородку.

– Блин! – вырвалось у меня.

– Ага! Блин! – ухмыльнулся Дима, – горелый, – и кинул на сковородку очередной кусок рыбы, а потом стал те же манипуляции проводить с мясом, предварительно отбивая его.

– Дальше, – строго потребовала я, и, усмотрев на плите кастрюльку с готовой овсянкой, положила себе каши, а в чашку налила кофе и свежих деревенских сливок. Пока ем кашу, кофе немножко остынет. Не люблю обжигаться!

– Что – дальше? – вскинулся он, нахально улыбаясь, а я с трудом подавила острое желание стукнуть его. Видимо, все мои мысли и эмоции отразились у меня на лице, поскольку он сразу же рассмеялся.

– Чего он сюда ходит, задаёт идиотские вопросы, и смотрит на нас, как на врагов народа!? – рявкнула я, – я прекрасно знаю, что ты в курсе!

– Знает она, – пробормотал Дима, – ладно, ладно, не злись, милая. Он просто рассержен, что мы ввязались в это, считает нас неугомонными русскими идиотами, которым делать нечего.

– Прелестно, – скривилась я, отправив в рот ложку овсянки, – мы ему двух несовершеннолетних граждан его страны от верной смерти спасли, а он выкаблучивается! Ума палата!

– Ну, это уж его личное право, – пробормотал Дима, продолжая колдовать над мясом.

– А Кудимовы? – строго спросила я.

– Ищут, – вздохнул Дима, – но пока безрезультатно. Как в воду канули. Определили, в каком аэропорту высадилась Ксюша, да и всё на этом.

– А такси расспрашивали? – допытывалась я, – ну, водителей, что там останавливаются. Наверняка, там всё время одни и те же, не меняются.

– Расспрашивали, – закивал он, деревянной лопаточкой переворачивая кусок мяса, а потом рыбы, – пусто.

– Не понимаю, чего им бояться, – задумчиво произнесла я, медленно рисуя круги ложкой в каше, словно та не слишком однородна, – если они боятся Алексис, то должны были прямым ходом идти в полицию.

– Забыла про парня, убитого вместо Лосева? – улыбнулся Дима, – если Арина причастна к этому, то ответ лежит на поверхности.

– А если нет? – вскинулась я, проглотив остатки каши, и, отодвинув от себя тарелку, пригубила пристывший кофе.

– Есть какие-то соображения? – вскинулся Дима, пододвинув ко мне менажницу с песочным печеньем и булочками.

– Да нет, – вздохнула я, с наслаждением откусывая от булочки с корицей, – просто варианты обдумываю. Чего им прятаться? А Алиса? И на кой чёрт, спрашивается, сюда приехал Крупенин? Обстрелял меня в Москве, а теперь исчез в Афинах, как призрак в новолунье.

– Кстати, – Дима прожёг меня суровым взглядом тёмных глаз, – что тебе Марьяна Георгиевна поведала? Ты так и не сказала, что привело тебя к отгадке.

– Скажу, когда мы найдём девушек и очнётся Аделфа, – буркнула я, – не раньше.

– Как знаешь, – заухмылялся Дима, – я ведь и сам ей позвонить могу.

– Звони, – фыркнула я, – любопытный ты мой. Что, терпение на исходе?

– С тобой терпение всегда будет на исходе, – заухал он, – что за тайны мадридского двора?

– Кто о чём! – хохотнула я, – парижского двора!

– Не увиливай, – улыбнулся он, – так что? Что там за новости?

– Алиса – дочь Аделфы! – торжественно возвестила я, с интересом наблюдая за его реакцией.

От неожиданности у Димы с деревянной лопаточки слетел кусок отбивной, которую он в данный момент переворачивал. Я-то успела отклониться, а вот вошедших в данный момент Макса и Ивана Николаевича окатило горячим маслом.

– Блин! – заорал Макс, запрыгав, – совсем, что ли, озверел? – и сунул голову под кран.

Они с Иваном Николаевичем проделали эту операцию поочерёдно, Дима нахально ухмылялся, в это время, мелко нарезая перец.

Макс, отряхнув волосы, свирепо уставился на Диму, Иван Николаевич только головой покачал, но первым сообразил, что происходит.

– А ты чего это? – ошеломлённо протянул он, разглядывая горы овощей и трав, и мясо, скворчащее на сковородке.

– Вас что-то смущает? – невозмутимо осведомился Дима, а Макс захихикал.

– Что, в стряпухи переквалифицировался? – хохотнул он.

– Заткнулся бы ты лучше, – медленно произнёс Дима, – я ведь могу и треснуть.

– Знаю, знаю, – закивал Максим, а потом повернулся ко мне, – убойно, Викуля! Мужик, который борщ варит – это что-то! – и он закатил глаза, – не забудь потом над сериальчиком всплакнуть, дружище, – а Дима, ни слова не говоря, ухмыльнулся.

– Дурак же ты! – рассмеялась я, – настоящий мужчина – не тот, который делает «чисто мужские дела», как ты любишь говорить, объясняя свои посиделки с пивом во время трансляции лиги чемпионов. А тот, который способен защитить и удивить свою женщину. Для того ведь и существует это различие.

– Что ты ему объясняешь, – заулыбался Дима, – пусть говорит и думает, именно в таком порядке, что хочет. Его проблемы.

– А вот неправда, – стал закипать Максим, – я сначала думаю, а потом делаю. А свои остроты оставь... вон... для своей стряпни. Умелец ты наш!

Дима в ответ лишь улыбнулся, и отодвинул в сторону тарелку с чем-то, мелко порубленным. Макс какое-то время изучал эту тарелку, с интересом понюхал...

– Это что? – спросил он у Димы.

– Попробуй, – вид у него при этом был невозмутимый.

Я слегка заволновалась, зная Диму, но сказать ничего не успела.

Макс съел чайную ложку предложенного блюда, в задумчивости постоял секунду, а потом, издав дикий вопль, стал носиться по кухне.

– Зря он это сказал, про остроты, – хохотнул Дима, продолжая нарезать овощи, а Макс, размахивая руками, бегал по кухне.

– Да что опять случилось? – вошла Анфиса Сергеевна, – ваши вопли, наверное, на побережье слышны, – а вслед за ней Нуцико.

– Идиот! – прохрипел Макс, схватившись за горло, у него на губах появилась кровь.

– Макс, что с тобой? – в ужасе вскричала Анфиса Сергеевна, всплеснув руками.

– Точно, идиот! – вскрикнула я, – Дима, он же не употребляет таких вещей вообще!

– Ну, переборщил малость, – пожал плечами тот, быстро достал из холодильника кувшин с молоком, налил в стакан и протянул Максу.

– Пей скорее, легче станет, – а сам достал мобильный.

Макс залпом проглотил молоко, и, пытаясь отдышаться, судорожно хватал ртом воздух.

– Ну, ты как? – посмотрел на него Дима с мобильным в руках, – жив? Или врачей вызывать?

– Кажется, ничего, – выдохнул Макс, стирая кровь с подбородка, – знаешь, дружище, ты у меня когда-нибудь допрыгаешься, – и он стал глотать молоко прямо из кувшина.

– Что хоть это такое? – Иван Николаевич нацепил на вилочку сущую каплю, судя по всему, перца, понюхал, а потом крайне осторожно поднёс к губам.

– Иван Николаевич, я бы не советовал, – тут же отреагировал Дима, – это смесь перцев. Кайенский, хабанеро, боннет, два вида карри, с острым имбирём и куркумой, а ещё кардамон и тьма такого, о чём вы даже никогда не слышали.

– Жуть! – высказался тот, но предостережениям не внял.

Отправил небольшую толику в рот, разжевал, округлил глаза, а потом его лицо стало подозрительно наливаться краснотой.

– Дим, у нас молоко ещё есть? – вздохнула я, предварительно закатив глаза, – а то ведь сейчас дурно человеку станет.

– Есть, – кивнул он, улыбаясь, – и молоко, и сливки. Можешь и ты за компанию эксперимент поставить.

– Да нет, я воздержусь, – ухмыльнулась я, – потом лучше твоего блюда отведаю. Да и мне этой приправы больше надо, чтобы прийти в экстаз. Я любительница острых блюд.

– Я помню, как ты три буритто в мексиканском ресторанчике в Сан-Франциско умяла, как нечего делать, – ухмыльнулся Дима, облокотившись ладонями о стол.

– Да, наверное, хозяин заведения запомнил меня на всю оставшуюся жизнь, – засмеялась я, – такое не забывается!

– Между прочим, острое вредно для здоровья! – воскликнул Макс, но несколько сдавленно, – такой ожог можно получить! – и задумался, явно над своими ощущениями.

– Ты как? – вздохнула я, – жив? Или уже не очень?

– Пожалуй, уже не очень, – пробормотал он, и, увидев, как Димина рука потянулась к мобильному, покачал головой, – но тратить деньги на местные больницы не намерен! Тут такую сумму сдерут, что мало не покажется!

– Макс, не дури, – нахмурилась я, – так нельзя! А вдруг что серьёзное? У тебя же кровь пошла!

– А, ты решил, что не мешало бы Еве второй раз стать вдовой, – ухмыльнулся Дима, сложив руки на груди, – чтобы, по закону троичного случая, избавиться и от меня, когда я стану её мужем!

– Слушай, отцепись, – простонал Макс, – мне и без твоих подколов фигово.

Он поморщился, помял пальцами чуть выше живота. То место, где, примерно, располагается желудок.

– Всё, хватит! – решительно воскликнула я, – звони! – кивнула я Диме, – пусть его отвозят в больницу!

Макс попытался возмутиться, но Дима его уже не слушал, просто вызывал врачей, которые, приехав, тут же увезли его.

Пришлось съездить с Максом в больницу, где его обследовали, но, к счастью, он отделался лёгким испугом.

Констатировали небольшой ожог желудка и гортани, выписали лекарства, некоторые заставили принять сразу. От госпитализации Макс отказался, и мы вскоре вернулись домой.

Остаток дня я бездельничала, поедая кукурузные хлопья в сухом виде, лёжа на постели с книжкой. Очередной любовный роман из английской классики девятнадцатого века. Весьма занятное чтиво...

Проснулась я рано. В окошко светило восходящее солнце, низко повисшее над горизонтом. Я повернулась на другой бок, и, к своему вящему неудовольствию, обнаружила, что Димы рядом нет. Зевнув, я села на постели, потягиваясь и щурясь от солнечных лучей, бьющих прямо в глаза.

Я взяла шёлковый халатик, лежащий на стуле, и, надев прямо в постели, завязала пояс и опустила ноги на ковёр.

Очень непрактично со стороны Димы было поселить меня в комнате, где лежит белый ковёр! С моими способностями от этого прелестного покрытия останутся одни воспоминания!

Ещё раз сладко зевнув, я посмотрела на себя в зеркало. Волосы были в лёгком беспорядке, но это меня не портило, а, напротив, придавало мне особый шарм. Да, от отсутствия тщеславия я не умру! Фи! Что может быть хуже!

Усмехнувшись, я взяла из шкафа лёгкое платье и отправилась в ванную. Приняла лёгкий душ, и, надев шифоновое платье, вышла из ванны. Тщательно расчесала влажные волосы, сунула ноги в бежевые сабо и вышла из спальни.

Дом ещё спал. Утро было ранним. Мне было решительно нечем заняться, поэтому, включив кофеварку, я вернулась в свою спальню – за ноутбуком. Что ж... Пока народ спит, я немного попечатаю.

За последние несколько недель я стала активным пользователем. Ну, не так, чтобы таким уж ярым, но виртуальную жизнь я завела вполне-вполне. Зарегистрировалась в сетях, регулярно выхожу, но сидеть без конца в компьютере я бы не смогла...

Очень многие, в основном, молодые люди, сейчас целыми днями просиживают в сетях, но я не могу так.

Я открываю «окна», а сама занимаюсь другими делами. Печатаю, творю, занимаюсь ресторанной бухгалтерией, вообщем, не сижу без дела тупо перед экраном. И ещё я не понимаю, как можно сидеть перед компьютером в темноте.

Я не могу и пяти минут просидеть – сразу же начинают болеть глаза, а виски тугим обручем стягивает мигрень... Поэтому я всегда сижу при ярком освещении...

Гул кофеварки стих, и я, встав, взяла чашку, налила бодрящий напиток. В воздухе густым эфиром растёкся чудный запах – смесь камфорных, терпко-эвкалиптовых и кофейно-коричных ноток.

Такой, ни с чем, ни сравнимый, аромат даёт сочетание кофе с корицей и кардамоном. Я добавила капельку сливок, чуть подогретых, ложечку мёда и уселась с кружкой на стул. Хорошо.

Экран ноутбука замерцал, стал тускнеть и на тёмной заставке стал крутиться фосфоресцирующий череп. Я невольно вздрогнула. Да, в духе Димки – установить мне подобную заставочку! Сладко потянувшись, я взяла из вазочки печенюшку.

Шорох, послышавшийся из другой комнаты, заставил меня насторожиться.

– Да как вы смеете!? – услышала я голос Димы, он говорил на английском, – вы с ума сошли? Хотите, чтобы я её окончательно потерял? – молчание, – да, но вы знаете, что она сделает, когда узнает? – опять затих.

Я глотнула кофе, откусила кусочек рассыпчатого печенья, а сама жадно вслушивалась в его разговор. Он явно не знает, что говорит «при свидетелях». Иначе давно переместился бы на другое место, более уединённое.

– Верно, – продолжил он, – но я вас об одном прошу – дайте мне ей всё рассказать, – и я замерла. Печенюшку положила на стол, а сама вцепилась пальцами в столешницу.

– Она поможет, даже будет рада помочь. Я её знаю, как свои пять пальцев. Вы разводите демагогию, а я останусь крайним. Такое ощущение у меня складывается, что вы специально мне проблемы создаёте, будто это у вас развлечение такое. За все эти годы я вас ни о чём не просил, всё, что требовалось, исполнял беспрекословно, а вы мне самую малость дать не можете. Как это называется? Что? Ладно, жду.

За дверью послышалось щёлканье клавиш, лёгкие шаги, и, Дима, когда вошёл на кухню, сначала слегка растерялся.

– Давно ты здесь? – прокашлявшись, спросил он.

– Давно, – улыбнулась я, – что, что-то назревает?

– Что-то, – неопределённо ответил он, налил себе в чашку кофе, в задумчивости понюхал, а потом с интересом посмотрел на меня.

– Что такое? – рассмеялась я, хотя смешок получился натянутым.

– Что ты сюда понамешала? – спросил он, принюхиваясь, – чую корицу.

– И кардамон, – улыбнулась я.

– Точно, – кивнул он, глотнул, и опять задумался, прислушиваясь к собственным ощущениям, а потом вынес вердикт, – специфично. Но пить можно.

– Ева... – Дима напряжённо смотрел на стол, – милая...

– Что? – вскинулась я. Он хочет что-то мне сказать! Вопреки тому человеку, с которым он сейчас спорил!

Но не успел. Из коридора донёсся звонок, извещающий, что кто-то пришёл, и Дима отправился открывать.

Я стала настороженно прислушиваться, различила голос следователя, и, вздохнув, вышла в гостиную.

– Добрый день, – вежливо сказала я, с тоской глядя на стража порядка, а он рассмеялся.

– Достал я вас, да? – усмехнулся он, и, улыбаясь, сказал, – всё кончено. Можете со спокойной совестью возвращаться в Россию. Но, прежде, чем вы уедете, я вам всё расскажу. Мы нашли девушек, вы были абсолютно правы, Алиса жива, и именно из-за неё весь сыр-бор разгорелся.

Я что-то такое и подозревала. Жестом, пригласив следователя пройти, присела на диван. Дима уселся рядом.

Следователь, устроившись напротив, в кресле, начал свой незатейливый рассказ.

Как мы верно догадались, Алексис страшно ненавидела младшую сестру, искренне считая, что та отняла у неё мать. А, когда произошла история с Николасом, Алексис вообще с катушек слетела. Она каждый день названивала сестре и матери, кричала в трубку, доставала бывшего возлюбленного, достав его основательно.

Но Аделфа и Николас всё равно поженились, у них родилась Мелисса, а Алексис тихо озверела от тихой ярости.

По её словам, дело даже не в том, что она любила Николаса, нет, любовь давно прошла, канула в Лету, а вот ярость, что сестра отнимает то, что, как она считала, по праву принадлежит ей, сжигала ей душу. Но, когда родилась Мелисса, любовь ещё жила в её сердце.

Однако, когда она опускала камень на голову сестре, когда уносила племянницу, она не думала, какую боль она нанесёт возлюбленному. Она думала лишь о себе. Хотела наказать сестру, которая чуть с ума не сошла от горя.

Ведь, как выяснилось, разбить голову малютке Алексис не дали прохожие, которые её спугнули. Она убежала, а, когда вернулась, ребёнка уже не было. Мелиссу унесли те люди.

Те женщины, что её застали, видели, что та хочет сделать, но остановить её не успели. В другом конце парка они увидели Аделфу с пробитой головой, решили, что женщина мертва, потому и унесли малышку. Более того, перевезли её в другую страну, считая, что так будет. А потом, беспокоясь за ребёнка, передали его Катерине Петровне.

А Алексис тем временем совсем с катушек сорвалась.

Она, желая доставить сестре ещё больше боли, убила её сына, маленького Лукаса, практически раздавив Аделфу.

То, что она наговорила нам, мол, Аделфа думала, что она убила собственных детей – бред. Сёстры никогда не были близки, Алексис нам врала напропалую.

Постепенно мы подошли к самому главному.

Ненависть к сестре росла с каждым днём, а потом и к Николасу, и, когда они вернулись из Америки, у Алексис дыхание перехватило. У них была прекрасная, счастливая семья, двое сыновей, а, самое главное, они любили друг друга.

Это изрядно задевало Алексис, а так же то, что они открыли бизнес, который набрал немалые обороты, когда сама она никак не могла найти себе работу. Нет, могла бы, но её запросы и патологическое желание ничегонеделания исключали для неё некоторые виды труда. Ианта, которая, конечно же, переживала и за старшую дочь, уговорила Аделфу устроить сестру к себе.

Аделфа пошла на поводу у матери, а зря. Это только пуще разозлило Алексис, которая взялась крутить тёмные делишки с ворованными драгоценностями, лишь бы подмочить репутацию аукционному дому, а заодно и сестре. Ведь она под её личиной проворачивала свои махинации. Это грело ей душу, а так же приносило неплохой доход.

По делам Алексис надо было съездить в Россию. Чтобы оценить полотно, он поехала в институт к профессору искусствоведения, и, когда вышла из кабинета, то взвизгнула от неожиданности.

Она нос к носу столкнулась с Алисой, как две капли воды, похожую на Аделфу. Алексис знала, что Мелисса может быть жива, ведь девочку унесли, и теперь сердце подсказывало ей, что девушка, стоявшая перед ней – её племянница.

Долго Алексис не могла прийти в себя, а, вернувшись в отель, долго думала над случившимся, и решила, что надо сделать так, чтобы Аделфа узнала, что её дочь жива. Она планировала во второй раз покуситься на жизнь племянницы, доставить боль сестре. Желание – досаждать сестре – стало её идеей-фикс!

Первым делом Алексис выяснила, где живёт Алиса, что у неё есть две сестры, и в первый момент обрадовалась, что девочка оказалась на самом дне. Но, присмотревшись, поняла, что она совсем не несчастна. У неё есть родители, хоть и приёмные, но они её очень любят, не делая разрыва между детьми.

А с сёстрами, так и вообще, полный контакт. Они на редкость дружны. Вот как раз этого Алексис и не могла понять, всю свою жизнь превратившей в одну сплошную ненависть к младшей сестре. Оттого она лишь сильнее возненавидела сестру, а заодно и Алису.

В тот момент она задумалась, как ей лучше поступить, и, когда план был готов, она принялась за его осуществление.

Алексис под руку попалась старинная шкатулка. Драгоценного купидона, когда-то попавшего ей в руки, она продала господину Пляцикас, а теперь ей попалась и сама шкатулка.

Она давно договорилась с Пляцикасом, что, как только драгоценности будут у неё в руках, она привезёт их ему.

И вот, она нашла, у кого она теперь находится, но одновременно занималась разрабатыванием ловушки для родной племянницы.

Слежку за Алисой засекла Аксинья. Она, будучи личным секретарём у депутата, повсюду ездила с шофёром, а тот, славный малый, бывший десантник, заметил неладное.

Как-то, когда Ксюша села в «Майбах» своего работодателя, Павел, шофёр, перед тем, как отвезти её домой, вдруг заговорил.

– Аксинья Владимировна, у вас всё в порядке? – вдруг спросил он.

– Да, а что? – удивилась девушка, ранее не слыхавшая ни словечка от молчаливого и несколько угрюмого шофёра.

– Проблем нет никаких? – продолжал упорствовать он, – если что, говорите.

– Ага, – растерянно проговорила Ксюша, решив, что он с ней заигрывает, клинья подбивает, но дальнейший поворот событий вверг её в шоковое состояние.

– Ладно, – махнул рукой Павел после некоторого молчания, – за вами кто-то следит.

– В смысле? – пуще растерялась девушка, – вы уверены?

– Абсолютно, – кивнул Павел, – давно машина какая-то за нами таскается.

– Ну, о чём вы говорите, Павел? – звонко рассмеялась Ксюша, – наверняка, это за нашим хозяином! За мной-то чего ему таскаться? Невелика птица! Вы скажите шефу.

– Нет, шеф тут не причём, – помотал головой шофёр, – я проверял. Неизвестная машина тащилась за нами целый день, и я, в самом деле, подумал, что это по душу нашего хозяина. Но, когда я отвёз вас, то увидел, что из машины вышел парень и вошёл вслед за вами в подъезд. А, в те дни, когда у вас выходной, никакой слежки и в помине не было.

– Ничего не понимаю, – протянула Ксюша, заметно растерявшись.

– Он и сейчас за нами следит, – доложил он, а Ксюша заёрзала.

– Помогите, – зашептала она, – Павел, пожалуйста!

– Что вы предлагаете? – деловито осведомился он.

– А как обычно он себя ведёт, когда я скрываюсь в подъезде? – спросила Ксюша, – неужто, каждый раз за мной в дом идёт?

– Да, каждый раз, – кивнул Павел.

– Офигеть! – прошептала Аксинья, и, вскинувшись, воскликнула, – Павел! Вы очень сильный! Можете его прессануть? Понимаю, что не должна вас об этом просить, но мне просто больше не к кому обратиться! Пожалуйста!

– Не переживайте, – улыбнулся он, – сделаем всё в лучшем виде. Он с виду дохляк, от армии явно откосил, так что я без труда с ним справлюсь. Идите в подъезд и ничего не бойтесь.

Ксюша кивнула, вышла из машины, и на подгибающихся ногах быстро вошла в подъезд. Она поспешила в лифт, но, не успели дверцы лифта сомкнуться, как к кабине подскочил какой-то парень и просунул ногу между сходящимися дверцами.