Текст книги "Интеллигент кислых щей (СИ)"

Автор книги: Наталья Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Сейчас я всё объясню, – подал голос парень, стоявший рядом с нами.

Парень оказался тем самым Виталием, что работал с Колесниковым после Насти, и он стал объяснять.

Артем Геннадьевич всю свою жизнь посвятил изучению улучшения мозга человека путём внедрения в него чужеродных элементов. Он хотел только, чтобы человек лучше усваивал информацию, чтобы память лучше функционировала, и чтобы он стал более человечным.

Проснутся в жестоком человеке добрые качества путём вот такого внедрения, потом прибор можно вынуть, но человек должен остаться хорошим.

Наивным был Колесников, и гениальным одновременно. Может, он и довёл бы всё до конца, но он умер, оставив за собой наследие, не очень хорошее наследие. Над программой долго работали, но получилось совсем не то, что хотел

Колесников.

Программа, которую я решила испробовать на себе, включает

в себя один крохотный чип, который регулирует мозг

человека, полностью его подчиняет.

Человек ничего не помнит, а его действиями руководит компьютер, вернее, человек за компьютером.

Представляете, чем это попахивает?

Человека можно заставить даже убить, и он об этом даже помнить не будет, он будет только отвечать, за содеянное отвечать. Но самое страшное было впереди. Дело в том, что чип этот буквально « присасывается » к коже, и просто так его не вынешь. Вернуть человека в сознание невозможно, позже, когда Колесников уже умер, Виталий поработал над программой. И он понял, что вынуть чип можно только одним способом, остановить человеку сердце. Чип сделан так, что он работает только при стуке сердца, при его остановке чип выпадает, и больше не действует.

– Я нашёл оптимальный вариант, – говорил сейчас Виталий, – есть одна трава, от неё у человека тут же останавливается сердце, и есть четыре минуты, чтобы сердце завести.

– Это как его можно завести? – прищурила я глаза.

– Непрямой массаж сердца, и искусственное дыхание, – внёс ясность Дима, – это я тебе сделал.

– Извращенец, – не удержалась я.

– В себя приходит, – в Диминых глазах мелькнули смешинки, а я попыталась встать, но он меня остановил, – ты лучше пока полежи. Мы врача вызвали.

– Зачем? – со стоном спросила я.

– Пусть твой сердечный ритм проверит, и давление померяет, – объяснил он мне, и тут же раздался звонок.

Мне пришлось подчиниться, врач меня послушала, и давление измерила.

– С вами полный порядок, – вынесла она вердикт, – только давление немного низковато, я бы порекомендовала вам выпить что-нибудь стимулирующее.

Стимулирующее? Пожалуй, от чашки кофе я бы не отказалась. А Дима словно мои мысли прочитал, пока Настя и Виталий выпроваживали доктора, он принёс мне кофе.

– Я дико перепугался, – с улыбкой сказал он, подавая мне кофе.

– Слушай, а как ты до Насти и Виталия добрался? – с опозданием дошло вдруг до меня.

– Так ты мне всё рассказала, – внёс он ясность, – а я тебя

увидел, валяющуюся на полу, и сразу понял, с игрой какая-то фигня. Вспомнил про твои разговоры про Настю. А у тебя есть одно замечательное качество, очень полезное в таких вот ситуациях, записывать все номера телефонов в простую книжку, и чётко помечать, что и почему. Короче, мне не составило труда найти Настю, а она позвонила Виталию.

– Понятно всё с тобой, – со вздохом сказала я, – я домой поеду.

– Я тебя отвезу, – тут же вызвался Дима, и мы вышли на улицу.

У меня слабость какая-то была, вялость, и я не сразу заметила, что мы едем куда-то не туда.

– Слушай, а куда мы направляемся? – стала я мотать головой.

– В одно место, я тебе там всё объясню, – и он прибавил газу.

– Ничего не понимаю, – бросила я на него свирепый взгляд, и окончательно прибалдела, когда мы остановились разрушенного здания.

– Куда ты меня ведёшь? – не понимала я, – в чём дело?

– Сейчас, только спускайся осторожнее, ступенька.

Чертобесие! Куда он меня завёз? Гораздо более актуальный вопрос, для чего он меня завёз? Рассчитывает, что я с ним сексом буду заниматься в груде мусора и строительного цемента? Впрочем, он не настолько скотина, чтобы после пережитого мной с ходу заваливать меня.

Но он меня удивил. Подобрал пустые бутылки, стекло,

расставил их рядочком, и вынул пистолет. Прицелился к бутылке, и с довольно большого расстояния превратил её в груду осколков.

– Держи, – протянул он мне оружие, – попробуй.

– И зачем мне это? – со вздохом спросила я.

– Держи, я тебе говорю, – сунул он мне в руку пистолет, – только от Макса прячь, а то на месте прикончит.

– Мне не нужно оружие, – испуганно воскликнула я, – я по живому человеку и выстрелить-то не смогу, даже в целях самообороны.

– По отдельным конечностям сможешь, – лаконично ответил он, – стреляй. Тебе вообще нужно в тир записаться.

– Ты окончательно обалдел, – вынесла я вердикт.

– Я за тебя сегодня дико испугался, – со вздохом сказал он, – если я тебя потеряю, я этого не переживу.

У меня даже сердце защемило, глядя в его проникновенные глаза. Пожалуй, я бы тоже не пережила, если бы с ним что-то случилось. Но я не люблю разнюниваться, плавлюсь только в крайних случаях, и сейчас ответила резкостью.

– Так ты за себя волнуешься, что ты не переживёшь, или всё-таки за меня? – прищурила я глаза, и выстрелила по бутылкам.

Меткий получился выстрел, у меня глазомер хорошо работает. Помню, как я в детстве из лука стреляла, хорошее было времечко.

Наверное, вы сейчас подумали, что я росла сорняком в огороде, что на меня не обращали внимания. Сейчас! Это было просто счастье, когда я вместе с Зойкой и Аськой отправлялась гулять.

Ася маман почему-то так не волновала, вот та действительно росла сорняком, и постоянно меня подзуживала, и всячески дразнила. Но всё равно, любила свою младшую сестрёнку, как и я её. Асютка нежная и романтичная девушка, с детства в её жизни существовали лишь куклы, и она во всём слушалась родителей.

Характер у меня и сейчас не сахар, а тогда я постоянно удирала из дома. Куклы меня мало интересовали, в детстве я предавалась мальчишеским забавам, лазала по деревьям, играла в футбол, и стреляла из лука. Вечно вся в синяках, маменька заливалась слезами, намазывая меня йодом и зелёнкой, но уследить за мной не могла.

Маленькую, она меня ещё держала при себе, а потом появилась тётя Аля, и вот её я всегда проводила.

Только сейчас понимаю, что она из-за моих закидонов могла работы лишиться, но тогда я была ребёнком, хотя это меня не оправдывает. Могла бы проявить капельку здравомыслия.

Вообщем, у меня было бурное детство, и лук со стрелами мне мальчишки соорудили, а я из него подстрелила одну женщину в посёлке. Случайно всё вышло.

Она и сейчас там живёт, но от меня старается держаться подальше, воспоминания до сих пор, видимо, свежи.

Я Анну терпеть не могла. Она приходила к нам в дом, облитая отвратительным парфюмом, от которого меня неизменно наизнанку выворачивало. Щипала меня за щёчку,

причём очень больно, и всякий раз сюсюкала.

– Вивочка, какая ты красавица. Наверное, когда станешь взрослой, от парней отбоя не будет, – и тискала мою щёку костлявыми пальцами.

Мне всякий раз хотелось укусить её за клешню, но я душила свой строптивый характер, потому что понимала, остаток вечера мне придётся стоять в углу. Очень выборочное благоразумие, однако.

И ещё меня бесила её манера называть меня « Вивочкой ».

Я терпеть не могу своё имя, если меня называют Викторией, не поправляю людей, и не уточняю, что я Эвива.

Уж не знаю, что маменьке в голову взбрело, и из каких широт своего подсознания она выловила это имечко. Наверное, после родов ещё не отошла, а имя требовалось придумать.

Анна меня порядком достала, Зойку она тоже раздражала, и один раз мы целились по окнам особняка Анны.

Вы не подумайте, что мы хотели ей окна разбить, мы просто баловались, и Зойка вдруг воскликнула:

– Смотри, а вон чучундра вышла, было бы прикольно, подстрелить ей анфас.

Действительно, Анна вышла на балкон, и стояла к нам спиной.

Я стала целиться, потом передала лук Зойке, потом она мне, и случайно толкнула меня. Я тут же отпустила стрелу, но глазомером уже настроила её, и угодила прямо в яблочко.

Думаю, без слов понятно, что с нами потом сделали. Соседка визжала на весь посёлок, её вопль долетел, наверное, до китайской границы, а нам устроили грандиозную выволочку.

А вы как будете реагировать, если вам в ягодицу всадят ржавый гвоздь? Мальчишки себе луки делали на славу, и мне постарались, просто хотели угодить. Мы с Зойкой им очень нравились.

Две красивые девчонки, яркие, эксцентричные, к тому же любили мальчишеские забавы, и обожали хулиганить.

Моим родителям соседи постоянно говорили, что Зойка мне не чета, что я не должна с ней дружить. Что она девочка из неблагополучной семьи, и что ничему хорошему я от неё не

наберусь. Мне с детства в голову вбивали политес, и семья интеллигентная, а Зойка происходила из семьи алкоголиков.

Но это не мешало мне с ней дружить, и она понимала, что я

за человек, и мы всегда были лучшими подругами.

Даже маменька понимала, что Зойка хороший человечек, и не слушала всякую ерунду.

– Лихо у тебя получается, – покачал головой Дима.

– У меня хороший глазомер, – объяснила я ему, и мы перестреляли огромное количество бутылок, а потом выбрались из здания.

Дождь разошёлся не на шутку, и мы поспешили юркнуть в машину. Дима включил печку, и резко тронулся с места.

– Какие у тебя планы на завтра? – вдруг спросил он.

– А что такое?

– Пойдём в театр, предлагаю поход втроём, вместе с твоим супругом.

– Вечер у меня занят, – спокойно ответила я, – давай, как-нибудь в другой раз.

– Давай, – у Димы даже тон изменился, чем он меня до крайности удивил.

Всю дорогу он молчал, когда мы подъехали к посёлку, то я увидела свою машину, припаркованную около дома.

Видимо, это Димка постарался.

– Может, зайдёшь? – посмотрела я на него, – наверное, Василинку уже привезли.

– Давай, – вяло ответил он, и мы выбрались из машины.

– Что с тобой? – обеспокоено спросила я.

– Со мной полный порядок, – нервно дёрнулся он, и мы бросились в особняк.

Пока я переодевалась, Анфиса Сергеевна налила Диме на кухне кофе, а Василинка дико обрадовалась, едва завидев его.

Забралась к нему на колени, и я застала уморительную картину, едва вошла на кухню в шортах и майке.

Василинка вытащила коробку бельгийского шоколада, и усиленно пыталась заставить Диму съесть конфету. Он уклонялся от цепких ручонок дочери, как только мог, но она ему всё-таки засунула в рот шоколадку. Выражение его лица надо было видеть, он не ест сладкое, категорически терпеть его не может.

Он проглотил злосчастную конфету, а Василинка решила

повторить удавшийся фокус, и я не выдержала, и звонко

рассмеялась.

– Спрячьте от неё конфеты, а то меня сейчас стошнит, – жалобно проговорил Дима.

– Папа, съешь эту мармеладку, – и она попыталась засунуть ему в рот лимонную дольку, но Дима увернулся, и снял дочь с колен.

– Солнышко, я не хочу сладкого, лучше съешь сама, ты это любишь. Вся в мамочку.

– А почему ты не любишь? – обиженно протянула Василинка, – конфеты очень вкусные.

– Потому что не люблю, – он покосился на меня.

Василинка тем временем приволокла альбом, и стала в нём что-то рисовать. Дима тут же расслабился, и обратил своё внимание на меня.

– Просто бесянёнок какой-то, – он имел в виду дочь, и в этот момент влетели Лаура и Марселло.

– А мы мороженого хотим! – закричали они хором.

– И шоколадного печенья, – тут же подскочила Василинка.

– Как классно у тебя получается, – подскочил к ней Марселло.

– Супер, – подошла и Лаура, и я тоже сунула нос в её рисунки.

Всё-таки Василинка очень талантливая, в свои пять лет она потрясающе рисует, и сейчас стала рисовать бегонию, стоящую на окне.

Этот дар она получила от меня, мне все мои знакомые говорят, что я могла бы стать знаменитой художницей, да только меня это что-то не втянуло.

Мне нравится писать свои статьи, у меня неплохо получается, а картины пусть лежат, может, их когда-нибудь назовут гениальными, и дети мои будут ещё более обеспеченными.

Дима меж тем выпил кофе, и тоже посмотрел, что там Василинка рисует, а потом засобирался домой.

– Надеюсь, ты оставила затею, лазать по Интернету насчёт моего прошлого? – спросил он на прощание.

– Оставила, – спокойно ответила я, – вернее, там всё исчезло, лазать стало негде.

– Умничка, – с ухмылкой сказал он, огляделся по сторонам, чмокнул меня в щёку, и выкатился из дома.

А, чтоб тебе, мелькнуло у меня в голове, глядя ему вслед.

Захлопнула входную дверь, и отправилась к себе в кабинет,

мне ещё надо написать статьи для других глянцев.

Сегодня утром мне пришёл список тем, и я решила заняться делом. Налила себе чашку кофе, взяла коробку с конфетами, и приступила к работе.

Я управилась к приходу Макса, и мы вдвоём сели ужинать.

– Слушай, может, выпьем вина какого? – спросил вдруг он, пока я раскладывала тарелки, вилки, и вытаскивала жаркое.

– А есть повод? – рассеянно спросила я.

– Да просто так, – развёл он руками, – на западный манер. Настроение у меня ни к чёрту, начальство опять по шапке настучало. Короче, хочу романтического ужина с любимой супругой, пока я её не прибил, а очень хочется.

– Прибить? – с усмешкой спросила я.

– Ты мне просто выбора не оставляешь, – со вздохом сказал он, а мне подумалось, хорошо, что он не знает о моём сегодняшнем косяке. Надо было программу сразу отдать Марату, чтобы он разобрался. Но он тоже мог бы пострадать, надо было с этим Виталием сразу связаться, ведь Настя упомянула его имя в разговоре, а я не словила мышей.

– Пусть будет романтика, – согласилась я с ним, – принеси

« Каберне » из подвала.

– Может, лучше взять « Мерло »? Оно не такое кислое.

– Лучше оба тащи, – и он убежал в подвал, а я расставила специальные бокалы для красного, задумалась, и принесла ещё из гостиной гигантский канделябр. Вставила в него красные свечи, и щёлкнула зажигалкой.

Огонёк пламени заплясал, и через несколько секунд стал ровным. Я установила канделябр на столе, принесла ещё толстые свечи, и расставила их по столу кухонного гарнитура. Получилось очень красиво, и Макс в этот момент вернулся, держа в руках две бутылки вина.

– Красотища, – поставил он вино на стол, – но включи-ка ты на минутку свет, вино-то мне надо вскрыть, – и я щёлкнула включателем.

Иногда он всё-таки умеет быть романтичным, но это случается редко, и у меня создаётся впечатление, что ему просто так легче живётся, в шкуре обывателя.

На балете он храпит, и я его убить готова, и постоянно шпыняю, когда он начинает заваливаться мне на плечо.

Про памятные даты он забывает, и в этом году даже забыл

про мой день рождения, но отличиться сумел. После моего рассказа, в порыве бешенства, конечно, что Дима засыпал мне постель лепестками роз, рассердившись, сделал тоже самое.

Только розы были замороженные...

Знаете, продают такие в пакетах, держат в холодильнике, специально, чтобы под ноги брачующихся лепестки кидать, и я сначала подумала, что это мне Симка лужу в кровать

напрудила.

Но иногда он устраивает мне романтический ужин, свечи, шампанское, а утром кофе в постель.

Пока Макс вскрывал бутылки, я вытащила из холодильника виноград, белый и тёмный, нарезку ветчины и солёной рыбы, и консервированные персики. Подумала, и достала ещё консервированные ананасы, и нарезала овощной салат.

– Отец ещё не пришёл? – рассеянно спросила Максим, разливая по бокалам молдавское « Мерло ».

– Не видела его, – мотнула я головой, и взяла бокал с вином, – за что пьём?

– За нашу любовь, – мягко улыбнулся он, и мы выпили по бокалу, а потом налили другого, – кислое, – вынес Макс вердикт.

– Ты же любишь кисленькое, – поглядела я на него из-под ресниц.

– Люблю, но не настолько кислое, – и Максим поморщился, – как день прошёл?

– Да так себе, – уклонилась я от ответа.

– А Димка зачем приезжал, кстати? – сдвинул он брови.

– Опять госпожа ревность пожаловала? Он к Василинке приезжал, ты же знаешь, и всё время спрашиваешь.

– Терпеть его не могу, терплю его присутствие ради Василисы, но он так всё время на тебя смотрит. Одевает и раздевает глазами.

– Ему только и остаётся, что глазами раздевать, – со смешком сказала я, – а, что касается моих новостей, то я собираюсь стать журналистом года, и заодно получить золотое перо.

– Что ещё за золотое перо? Я слышал о хрустальном, – Макс долил мне вина.

– И на хрустальное тоже буду номинироваться. Но сейчас у меня на повестке дня международная номинация. До сих пор она проходила лишь в Европе, в России никогда, но в этом году номинация объявлена и у нас. Перед Новым годом будет объявлен победитель, бронзовое, серебряное, и золотое перо. Будут три победителя, а золотой призёр поедет в Европу на номинацию бриллиантового пера.

– Ты с ума сошла! – уверенно заявил Макс, – ты не выиграешь!

– Ты так уверен? – прищурила я глаза, – а я предполагала, что ты меня хотя бы поддержишь.

– С какой стати? Я просто понимаю, что ты ещё не слишком профессиональна в этом деле. Ты замечательный руководитель, но ты самоучка, и тебе ещё надо долго учиться, чтобы достичь какой-то определённой высоты.

– Мерзавец! – с чувством сказала я, – и налей мне ещё вина. Я твоя жена! Ты должен быть только поэтому на моей стороне! Не хочу я ничего!

– Вот и славно, – удовлетворённо протянул Макс, и подлил мне вина, – ты сначала наблатыкайся, а потом выше замахивайся. Я просто не хочу, чтобы ты потом плакала, когда с треском провалишься.

Я конкретно надулась, а Макс взял персик, и поднёс к моим губам. Я с удовольствием вонзила зубы в сочную мякоть, и сок потёк по подбородку. Макс тут же коснулся моего подбородка губами, а меня словно током шарахнуло, и я от него дёрнулась. Мне это было приятно, когда Дима это делал, а сейчас я почувствовала себя не в своей тарелке.

– Что с тобой? – растерянно спросил Макс.

– Со мной полный порядок, – заверила я его, и мы принялись за виноград, откусывая вдвоём от одной кисти.

Но наше уединение было прервано, кухню озарил яркий свет, и на пороге появился Иван Николаевич. Он растерянно заморгал, и только спросил:

– А что это вы делаете? – задал он глупый вопрос, а Макс не удержался, и фыркнул в ответ:

– Телевизор мы смотрим.

– Здесь нет телевизора, – Иван Николаевич плюхнулся на стул, и подцепил из тарелки ананас, – сладко, – он слегка поморщился, – а поесть есть что-нибудь?

– Сейчас, – я достала салат, который мы заставляем его есть, чтобы сжигать калории, и тушёную грудку.

– Слушайте, это же издевательство какое-то, – возмущённо

воскликнул он.

– Это вам полезно, – сердито сказала я, и убрала от него тарелку с копчёной ветчиной, на которую он было нацелил вилку.

– Точно, издевательство, – со вздохом сказал он, – а что вы тут свечи зажгли? Или электричество вырубили? Да вроде свет горит, – и он дунул на свечу, а я упрямо зажгла её вновь.

– Вообще-то, у нас романтический ужин, – объяснила я ему.

– Очередные твои заморочки? – бросил он на меня быстрый взгляд, – вечно что-то выдумываешь.

– Идея была моя, – сквозь зубы ответил Максим, – надо же умаслить супругу.

– Ты хватай свечи, виноград, и пошли в спальню, – шепнула я ему, убрала в холодильник жирную еду, и заперла на замок дверь, разделяющую кухню на две части, чтобы Иван Николаевич не смог добраться до ветчины.

Взяла бокалы и бутылки с остатками вина, и пошла наверх...

Проснулась я рано, дождь по-прежнему лил, и было темно. Паршивая какая-то осень выдалась в этом году, ни одного солнечного дня. Погода словно взбесилась, то льёт дождь, то выглянет солнце, и опять прячется.

Часы показывали шесть утра, время для меня дико раннее, и я прижалась к Максу. На работу ему сегодня не надо, на моё счастье, и завтра мы избавимся от Ангелики Александровны. Да тьфу ты, уже сегодня всё устроим.

Представляю, как она верещать будет, зато все мои проблемы разом отпадут, и можно будет расслабиться, почти, ведь ещё дело на мне висит.

Вдруг раздался какой-то скрежет, я невольно вздрогнула, и в комнату ворвался порыв ветра, и в форточку прыгнула Манечка. Она ловко открывает лапами форточку, и сейчас растянулась около меня.

Я поёжилась от холода, выбираться из объятий Макса, и тревожить его, чтобы закрыть окно я не стала. Просто накинула на нас тёплый плед, лежащий на стуле. Веки сразу сомкнулись, и я провалилась в сон.

Завтрак у нас был необычным, все были в сборе, и на кухне царило столпотворение. Макс и Иван Николаевич были выходными. У Мирославы намечался ночной эфир.

А у Фриды стихийно отменили занятия в школе.

– Ну и придурки! – влетела она с этими словами на кухню, – идиоты! Бомба! Совсем уже офонарели!

Максим от неожиданности выплюнул кофе, а я выронила ложку, даже Иван Николаевич закашлялся.

– Что ещё за бомба? – ошеломлённо спросил он.

– Да мальчишки наши позвонили директрисе, и сказали ей, слегка изменив голос, что в школе заложена бомба. Теперь там у нас сапёры рыскают. Жесть!

– А ты откуда знаешь, что это ваши мальчишки позвонили? – посмотрела я на неё.

– Так я их разговор слышала, и как они утром звонили, слышала, я же только что вернулась.

– Немедленно звони директрисе! – зашлась я праведным гневом, – этих мальчишек надо наказать!

– Верно, – кивнула головой Фрида, – да только они мне тёмную устроят, и вся школа на меня ополчится. Меня назовут подхалимкой, директриса всех накажет, а я получу славу стукачки. Ты сама ведь в школе училась, понимаешь.

– Понимаю, – сквозь зубы ответила я, – а ещё я понимаю, что ваша интеллигентная директриса сейчас в панике, она наслушается выражений сапёров, и остаток дня будет пить фужерами валерьянку.

– А как они выражаются, сапёры? – синие глаза Мирославы тут же заблестели.

– Метко, детям лучше не слушать, Лизавета, съешь ещё ложечку, – попыталась я впихнуть в дочку ещё кашки, но та упрямо помотала головкой, и я передала её Саше.

– Ругаются, как пьяные матросы? – со смешком уточнила Фрида.

– Да похлеще будет, – подал голос Максим, наливая себе ещё кофе, – Викуль, а какие у тебя на сегодня планы?

– Сейчас я собираюсь к одной девушке, она продаёт пластинки, винил, Аделины Хуаны Марии Патти.

– А это кто такая? – вытаращил глаза Иван Николаевич.

– Певица, оперная. Очень красивая и талантливая испанка.

– Тьфу ты чёрт! – возмущённо воскликнул мой свёкр, – что у тебя за мания?

– А вам не мешало бы просветиться, – сквозь зубы ответила я.

– Не хочу просвещаться, я хочу с пивом у телека посидеть. Сегодня как раз матч.

– Вот и смотрите на здоровье, только никакого пива, от него толстеют. И никаких орешков, чипсов, и жареного бекона.

– И за что мне это наказание?

– Викуль, я с тобой, – Макс залпом выпил кофе.

– Отлично, – я проглотила остатки овсянки, – тогда сходим на выставку японского искусства. А вы с нами! – ткнула я пальцем в свёкра, и он подавился овсянкой, а Макс фыркнул, и постучал отца по спине.

– Не пойду я никуда, особенно, на японские выставки.

– Детки, хотите с дядей Ваней поиграть? – обратилась я к

Василинке, и Зойкиным детям.

– А он с нами целый день играть будет? – тут же спросила Василинка.

– Пожалуй, схожу к этим японцам, – покосился на детей Иван Николаевич, – детки, я с вами вечером поиграю.

– Они это запомнят, – встала я с места, – и не отстанут.

– Это же форменный произвол, – пошёл Иван Николаевич за мной, – ты надо мной издеваешься!

– Я просто хочу, чтобы дедушка моих внуков долго прожил, а не откинул копыта в шестьдесят лет.

– Однако, – только и смог вымолвить Иван Николаевич, а я отправилась звонить Насте.

– Ты только молчи о Колесникове, – напоследок предупредила я её, – со мной будут муж и свёкр, и оба следователи.

– Поняла, – со смехом сказала Настя, и я отправилась одеваться.

Надела свою любимую юбку из красной кожи, короткую, клешёную, и свитер цвета изумруда крупной вязки.

Белые сапожки на высоченной шпильке, кожаное пальто синего цвета, и спустилась вниз. Очень им не понравилось, что я села за руль, и Иван Николаевич даже предложил поехать на его машине.

– Ни за что не сяду в этот российский металлолом, – я щёлкнула брелоком, и мы сели в джип. Я сразу въехала в левый ряд, и прибавила скорость.

– Я же говорил! – подал голос сзади Иван Николаевич, – и не

надо так гнать! Макс, а ты чего молчишь? Она же правила

движения нарушает.

– Пап, успокойся, это же левый ряд, тут все гонят. Викуль, действительно, ты можешь ехать потише?

Я сверкнула глазами, но его замечание проигнорировала, и спокойно доехала до дома Насти.

– Привет, – открыла она мне дверь, – заходите, я как раз все коробки вытащила, у меня пластинок этих целая сотня, полно всяких исполнителей.

Макс тоже проявил интерес, а я подумала, хорошо, что мы Ивана Николаевича в машине оставили, а то не дал бы спокойно посмотреть.

Сама не знаю, зачем я его позвала, наверное, из природной вредности. А ещё потому, что он дома сидит безвылазно, смотрит свой футбол, а искусством совершенно не интересуется. Ладно, сходим на выставку, выпьем чаю в японском кафе, и я отправлю его домой. В такси посажу.

Я забрала больше половины пластинок, старинные статуэтки из фарфора, а потом Настя принесла красивую бархатную коробочку.

– Может, вы и это возьмёте?

В коробке лежала роскошная булавка-брошка, выполненная в форме стрекозы, и усыпанная изумрудами, и мелкими рубинами.

– Это мне тоже от бабушки досталось, – погладила она брошку по камушкам, – только куда мне её надевать? Мне за неё голову оторвут, а вы на всякие приёмы, наверное, ходите.

– Такую вещь ещё оценить нужно, – задумчиво проговорила я, и развела кипучую деятельность.

Мы съездили к ювелиру, потом в банк, Иван Николаевич заметно нахохлился, и всю дорогу бурчал.

На выставку мы всё-таки попали, и это оказалось очень интересно, да только мои спутники зевали.

– Ни черта не понимаю, – подошёл он ко мне, – слушай, может, лучше я домой поеду. Я всё понимаю, ты меня вытащить в свет хотела, да только я этого не воспринимаю.

– Ладно, – посмотрела я на часы, – сейчас такси вызову, а вы точно зелёного чаю не хотите? Они тут церемонии устраивают.

– Не хочу никаких церемоний, а зелёным чаем ты меня уже

дома достала, – и я вызвала ему такси, и отдала брошь, чтобы

он увёз её домой.

– Куда отец подевался? – материализовался около меня Максим.

– Я его вместе с брошью домой отправила, – со вздохом сказала я, – неудачная была идея, пойти втроём на выставку. Он меня основательно допёк своим нытьём.

– А я знал, что так будет, – пожал плечами Максим, – ты что-то там про чай говорила.

– Пошли.

Мы ещё погуляли вдвоём, потом позвонила Ангелика Александровна, и её сухой тон не предвещал ничего хорошего. За рулём был Макс, и я могла беспрепятственно разговаривать по телефону.

– Эвива, где ты сейчас находишься? – ледяным тоном осведомилась она.

– В машине еду, – ответила ей я, – а что такое?

– Моя сестра видела тебя с другим мужчиной! С каким-то качком! Она только что позвонила мне! Как это понимать?

– Наверное, милейшей Марианне Александровне стоит сходить к окулисту, я только что из своего посёлка выехала, и из дома ещё не выходила.

– Правда? – растерянно спросила она, – ладно, жду тебя в пять часов у нас, и не забудь платье.

– Тогда до вечера, – я убрала телефон, и улыбнулась Максу, – сегодня мы избавимся от матери Марата. Вечеринка в

« Корсаре » начнётся в шесть часов, приезжай к семи, и я изображу коварную аферистку, которая свела с ума её гениального сыночка.

– Не проще ли сказать ей: я не люблю вашего сына, у меня замечательный брак, и до свиданья.

– Наверное, так будет проще, но мне жалко Марата, – со вздохом сказала я, – она его с потрохами съест, а мне нужен человек, который мне программы настроит, да и друг он замечательный.

– Что это за мать такая, готовая родного сына с потрохами съесть? – возмущённо воскликнул Максим, – и сколько этому Марату годков?

– Как и тебе.

– С ума сойти! – покачал головой Макс, – и чего он с ней живёт? Давно бы взбрыкнул, и ушёл бы из дома.

– Да он слабохарактерный, а она танк. Будет потом его пилить,

названивать, сваливаться с сердечным приступом, будучи при этом живее всех живых. Это такая особь! А он не может не прийти к матери, которая с приступом валяется, вообщем, она его уже доконала. Гениальный математик у мамочки под крылом, и она жаждет его выдать замуж за девушку, которая будет любить его, а не его деньги.

– А он много зарабатывает?

– Порядочно, и вот это кольцо он мне подарил, – открыла я ящичек, и вынула сапфир, – и рубины тоже. У него таких вещиц видимо-невидимо, он далеко не бедный. И ещё я понимаю, что она мне просто жизни не даст потом, если я ей скажу, что просто не люблю её сына. Будет мне звонить, являться к нам домой, и тебя допекать. Две Марьяны Георгиевны тебя вряд ли устроят, а они друг друга стоят. Я их уже пыталась столкнуть лбами.

– Мою милую тёщеньку и эту фурию?

– Ага, и маман так орала, что стёкла звенели. Правда, по нашей с ней договорённости, но Ангелика Александровна была в шоке. Маман всех перебрала, и мужей моих вспомнила. И даже заявила, что Дима всех претендентов на мою руку покалечил.

– Выдумщица! – не удержался Макс, – а что Ангелика Александровна?

– Кажется, была напугана перспективой, что её сыночку могут порезать, подстрелить, и рёбра переломать.

– И не отказалась от тебя? – искренне поразился Макс.

– Ты же слышал наш разговор, еду сегодня в ресторан.

– Обалдеть!

Дома я не стала терять времени зря, приняла ванну с лепестками роз, сделала себе розовую маску. Положила в пакет платье, туфли, и рубиновый гарнитур, а потом позвонила Ангелика Александровна.

– Как ты смотришь на то, чтобы съездить в салон красоты? Знаю одну мастерицу, она замечательно делает маникюр, и сделает тебе причёску, высокую.

– Не хочу высокую, – упрямо сказала я, – с тиарой не идёт.

– Так ты поедешь?

– Конечно, – и она назвала адрес салона.

Я быстро влезла в бриджи, застегнула молнию на сапожках, и

натянула свитер, схватила с вешалки пальто, и бросилась вниз.

– Милый, ты обо мне не забудь, – шепнула я Максу, который в это время с отцом смотрел футбол.

– А ты куда собралась? – тут же отреагировал Иван Николаевич.

– Дела у меня, – кратко ответила я, и вылетела из дома.

– Викуль, подожди, – из дома выбежала Мирослава, – подбрось меня до центра, а там я на метро.

– Без экстрима жить трудно, – сдавленно хохотнула я, открывая дверцу машины, – залезай. Давай, лучше я тебя до радио довезу? Мне как раз по пути.

– Супер, – Мирослава забралась в машину, – а ты сама куда на ночь глядя?

– Да дельце одно есть, точнее, одна вечеринка намечается.

– А что без супруга?

– Супруг чуть позже подъедет.

– И без красивого платья, – оглядела мой наряд Мирослава.

– Красивое платье в пакете, – кивнула я назад, и она потянулась за пакетом.

– Вот это красота, – восхищённо протянула она, – оно совсем открытое. А вот мне кажется, что без голой спины, и без бретелек лучше всего платья, у тебя замечательный вкус.