Текст книги "Блондинка на выданье (СИ)"

Автор книги: Наталья Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

оттенок.

– Слушай, помоги, – жалобно сказала Танька, – я просто не знаю, к кому обратится.

– Проясни суть проблемы, – потребовала я.

– Суть в том, что мне предложили место в одном порнографическом журнале.

– В каком журнале? – не поверила я своим ушам.

– Короче, нужно сфотографировать одну девушку, она из крутых, другой вариант не катит, а у неё прелестное личико, но фигура отвратительная. Вообщем, это долго объяснять, мне предложили альтернативный вариант. Найти девушку с идеальной по всем статьям фигурой, сфотографировать в голом виде, а лицо приляпать другое. Пожалуйста, только не отказывай, ты же стройняшечка, у тебя спортивная фигурка, изящная, лучшего ничего просто не придумаешь.

Я не знаю, честно, что на меня нашло, но сначала я замахала руками, Танька стала буквально умолять, и я сдалась.

Позволила отвести себя в студию, разделась, абсолютно голая, накинула на себя ведьминский плащ, надела остроконечную шляпу, и уселась на метлу.

Вы не ослышались, именно на метлу. Ну и идиотство же, красоваться в таком виде на обложках.

Вероятно, эта девица умом двинулась, раз согласилась на такое, да и я хороша, поддалась на провокацию.

Танька нащёлкала уйму фотографий, а я принимала такие позы, что в краску бросало. Потом она осталась просматривать снимки, я одевалась, распрощалась с ней, и поехала в издательство.

Идея Генриха уже начала набирать обороты, и я в этом убедилась, когда вошла в холл издательства, где сидят охранники.

– Послушайте, вы, вероятно, ошиблись, – говорил охранник некоей женщине, стоявшей около него, – здесь глянец, а не книжное издательство.

– Но я знаю точно, – упорствовала женщина, и я решила вмешаться.

– Матвей, пропусти человека, – холодно сказала я ему.

– Она про какие-то рукописи твердит, – воскликнул охранник.

– Всё правильно, Матвей, – кивнула я, – генеральный решил

расширяться, и всех с рукописями ко мне.

– Да вы же завалитесь, – протянул Матвей, – нужны ещё редакторы.

– Это уже не твои проблемы, – махнула я рукой, – редакторы будут, – и я повернулась к женщине, – Миленич Эвива Леонидовна, главный редактор. Что у вас?

– Рукопись, – как-то испуганно воскликнула женщина, – роман.

– Какой? Любовный? Детективный?

– Конечно, любовный.

– Проходите, – кивнула я, уже размышляя, кто этот роман будет читать и редактировать. Лично я терпеть не могу любовные романы, и править их не имею ни малейшего желания, – давайте ваш роман, и координаты, чтобы сообщить о решении.

Распрощавшись с женщиной, я поднялась наверх, забрала у

Лены почту, и постучалась к Генриху.

– Привет.

– Привет, – отозвался он.

– Слушай, мне тут с утра пораньше роман подкинули, и что с этим делать, ума не приложу. Я не умею править тексты.

– Но ты же только этим всё время и занимаешься, что правишь статьи. Думаешь, романы не осилишь?

– Только мозг себе перегружать, – буркнула я, бросив папку ему на стол, – людей нанимать собираешься?

– Собираюсь, – кивнула Генрих, – и только что звонил в Литературный институт. Конечно, можно было б поискать специалистов со стажем, но светлые мозги лучше. Они всё по правилам будут делать, чётко.

– Так давай, а я пошла статьи править, – и оставила папку с рукописью у него на столе.

День какой-то сумбурный вышел, я сначала ругалась на двух международных языках, английском и французском, причём последний я знаю плохо. Даже очень плохо.

Потом, устав, решила выпить чашку кофе, и уже собиралась вызвать Леночку, но она сама вышла на громкую связь.

– Эвива Леонидовна, к вам пришли, – сказала она.

– Кто пришёл? – вздохнула я.

– Говорит, что он ваш свёкр, и даже показал удостоверение

майора. У вас свёкр – майор?

– Так точно, товарищ секретарь, – усмехнулась я, – проводи его

ко мне, и принеси нам по чашке кофе, а мне эклеры.

– Хорошо, сейчас, – Леночка отключилась, и через минуту ко мне вошёл Иван Николаевич.

– Привет, можно к тебе?

– Конечно, заходите, садитесь. Что случилось?

– Случилось, – вздохнул Иван Николаевич, – я пришёл тебя о помощи просить, потому что мой сын меня слушать не хочет. Говорит, что открыть дело невозможно, всё уже решено, он сделал, что можно было сделать. Тут только ты можешь помочь.

– А Макс что скажет? – улыбнулась я, – он вас не убьёт, когда узнает, что вы меня втянули?

– Ничего он не скажет, – пояснил свёкр, – он в курсе, что я решил тебя подключить.

– Минуточку, минуточку, – малость ошалела я, – и он позволил? Не стал кричать, по обыкновению?

– Памятуя твоё последнее дело, он сам это предложил. Разумеется, втайне от генерала. Все лавры достанутся ему, он, вроде как, втихаря провёл расследование.

– Я одного не понимаю, – я вытянула под столом ноги, – зачем ему привлекать меня, если он сам может тайное расследование провести.

– Так ты не хочешь? – удивился Иван Николаевич, – ты же любишь это дело.

– А я и не говорю, что не хочу, – улыбнулась я, – просто мне непонятно.

– Понятно, – засмеялся Иван Николаевич, – что ничего непонятно?

– Именно, – сложила я руки на груди, – поясните.

– Поясняю, Матвей Григорьевич категорически Макса предупредил, чтобы он не смел, лезть в это. Дело в том, что, если поднять шум, пресса кинется обсасывать эту историю.

Генерал за место боится, он уже не молодой, его просто могут отправить на заслуженный отдых. Не заметил крысу под носом, и ещё оправдывается, разводит демагогию. Органам такая реклама ни к чему, Дьяков – оборотень в погонах, его даже в закрытом суде судили.

– А что вы от меня хотите? Как я вообще этим делом смогу заняться? Если я правильно понимаю, документы сданы в архив, все отчёты тоже убраны, причём ещё, наверное, наложили гриф – секретно.

– Наложили, и убрали, – усмехнулся Иван Николаевич, – только Макс успел сделать копии. Понимаешь, дело велось из рук вон плохо. Сначала его дали Максу, тот вцепился в свидетелей, как репей в собачий хвост, вообщем, крепко. Но только он этим занялся, как генерал забрал у него дело, и передал другому следователю. Тот всё сшил белыми нитками, Дьякова отправила под суд, дело засекретили, а следователя отправили на зону.

– Господи! – испугалась я, – да его же там убьют! Зеки как узнают, что он следователь, будут издеваться, почём зря.

– Милая, – улыбнулся Иван Николаевич, – для следователей, совершивших правонарушение, имеется спецтюрьма. Там содержатся лишь оборотни в погонах, вот как раз на такой случай, чтобы не убили ненароком.

– И на том спасибо, – вздохнула я, – всё-таки думаете о людях.

– Они уже не люди, – покачал головой Иван Николаевич, – они мерзавцы, которые совершили преступления, великолепно зная уголовный кодекс, и, будучи осведомлённым, как его обойти. Самый опасный преступник – следователь, или бывший следователь, вообщем, юрист. Они знают такие лазейки, что потом ничего не докажешь. А сейчас плюс ко всему пошла повальная мода на детективы, некоторые из авторов – бывшие юристы, или просто разбирающиеся в юриспруденции люди. Они вывалят всю юридическую кухню на страницы романов, а люди читают, познают. Наберутся, чего не надо, и пойдут на бандитизм. Слава богу, вы этого не издаёте.

– Собираемся издавать, – вздохнула я, – один любовный роман мне сегодня уже впихнули. Генрих денег жаждет, как – будто мне проблем мало, кроме как вёрсткой заниматься, или как это там называется. Книги! Я даже не знакома с этой отраслью.

– Твой Генрих – делец, – покачал головой Иван Николаевич, – о людях совершенно не думает. А почему бы вам не выпускать учебники? Сейчас ведь эту литературу приходится покупать родителям, в школе не выдают, как раньше.

– Действительно, – засмеялась я, – на учебники идёт спрос, вы мне идею подкинули, спасибо.

– На здоровье, – усмехнулся Иван Николаевич, – мне не жалко.

– А что насчёт Дьякова? Кстати, вы сами-то не боитесь? Вам по шапке не дадут?

– Никто не посмеет на ФСБ волну гнать.

– А ФСБ тут причём? – не поняла я.

– Меня приглашают в федеральную службу, – улыбнулся майор, – более того, на руководящее место, и с повышением в звании.

– Вы будете « подполом »? – воскликнула я.

– Подполковником. Что за жаргон – « подпол »? Подпол в деревне под домом.

– Поздравляю, пару раз отличитесь, и генералом станете.

– Хотел бы я до генерала дослужиться, – протянул майор, – но сейчас о другом.

Продолжить он не успел, вошла Лена с подносом, поставила перед ним кофе, передо мной тоже, и испарилась.

– Вообщем, дела обстоят таким образом, – вздохнул Иван Николаевич, – мой близкий приятель в тюрьме, уже даже не в СИЗО, свезли на зону, осудили. Макс пытался что-то сделать, он сразу поверил Якову, потому что знает его давно. Он с его дочкой в песочнице играл, когда им было лет по пять.

– Во что играли-то хоть детки? – ухмыльнулась я.

– Перестань, – отмахнулся свёкр, – Яков Михайлович честнейший человек, мухи не обидит, если только эта муха сама не вступила в игры с уголовным кодексом.

– В чём же его обвиняют? – хотела знать я.

– Обвинили. В убийстве, и расчленении человека.

– Господи! – вырвалось у меня, – давайте подробности.

Яков Михайлович и Иван Николаевич вместе учились в институте. Как-то сразу, ещё на первом курсе, они подружились, и стали, не разлей вода.

Я мало знаю о своём свёкре, вернее, совсем ничего не знаю.

Что касается матери Максима, тот тут мне известно, что она дочь знаменитого хирурга, Максима Максимовича Лансерова, мирового светила, спасшего ни одну жизнь. Анфиса Сергеевна тоже была хирургом, на операции познакомилась с будущим мужем, и не расставалась с ним, пока он не умер. Бедной женщине довелось пережить не только любимого супруга, но и

единственную дочь, Ларису Максимовну, мою несостоявшуюся свекровь. Она погибла от пули преступника, который так до сих пор и не найден. А ещё имеется Лия, Лариса Максимовна в своё время изменила Ивану Николаевичу, и родила дочь. А я, увидев хорошенькую блондиночку со стрижечкой, крепко наподдала ей, приняв за любовницу Макса.

Вообщем, об этой родне своего супруга я знаю порядочно, и вот теперь стала узнавать о другой стороне родственных связей.

У Ивана Николаевича была огромная семья, родители, крайне набожные люди, даже больше, отец Ивана Николаевича является потомственным священником.

У меня челюсть с салазок соскочила, когда я об этом услышала, а так же о том, что в каком-то селе остались родители Ивана Николаевича. В большой семье рожали много детей, и Иван Николаевич был старшим. Согласно устоявшемуся правилу, именно ему предстояло стать святым отцом, как первенцу. Он учился в церковно-приходской школе, где учительницей по сей день остаётся его мать. Ей уже семьдесят, но она не представляет своей жизни без этого.

Иван Николаевич нарушил традицию, не захотев быть святым отцом, и стал в семье отрезанным ломтём.

Однажды он сходил с другом в кино, это был детектив, родители потом сурово наказали его, но в тот момент Иван Николаевич понял: он хочет быть милиционером.

Хочет творить добро, и помогать людям, о чём и заявил родителям. Николай Юрьевич, так звали его отца, сначала рассердился, потом наказал сына, и неожиданно задумался.

Милиционер – хорошая профессия, правильная, она помогает очищать мир от плохих людей.

Ей – Богу, отец и сын друг друга стоят. Один насмотрелся красивого кино, где честный следователь одной левой укладывает бандитов на лопатки, и без единой царапины выходит из огненного ада. А другой был далёк от мирской жизни, и не знал, что среди правоохранительных органов есть оборотни в погонах.

Будь Николай Юрьевич в курсе, что твориться за стенами милицейского управления, он вряд ли отпустил бы сына в столицу.

Но он отпустил, а святым отцом стал его младший брат, Георгий.

Паренёк Ваня был в институте белой вороной, да и поступил он с огромным трудом, лишь потому, что основательно подготовился. Профессора его откровенно « валили », но он не сдавался, и очутился на первом курсе.

И тут он понял, что всё то, что он получил в церковно-приходской школе, здесь ему совершенно не пригодится. « Житие святых », которое он знал наизусть,

« Евангелие », и тому прочее, здесь оказались не нужны.

Зато нужна была математика, которую он знал в самом примитивном виде, поскольку в той школе ей особого внимания не уделялось. Они большее время молились, и теперь Иван Николаевич должен был изучить огромное количество новых предметов.

И он изучал, ничего другого ему не оставалось.

Однажды, когда он сидел в библиотеке, около него плюхнулся его сокурсник. Яков Дьяков был сыном генерала, первым заводилой в их студенческой компании, и именно он, кстати, познакомил Ивана Николаевича с подружкой своей невесты, Ларисой Лансеровой.

– Наш преподобный готовится к зачёту? – ехидно осведомился Дьяков, он всегда иронично отзывался об Иване Николаевиче.

Всегда спокойный, и уравновешенный, не повышавший ни на кого голос, мой свёкр вдруг окрысился в тот момент.

И откуда что взялось?

Он кинулся в драку, и через час, подравшись, поругавшись, они всё же помирились, и стали лучшими друзьями.

У Якова Михайловича родились две дочки, Вероника и Алиса, тот удачно женился, жена у него замечательная, и они дружили семьями.

Но после смерти Ларисы Максимовны что-то надтреснуло в их отношениях, они перестали встречаться. Юлия Дмитриевна очень переживала из-за смерти подруги, и в какой-то момент заявила, что в её смерти виноват Иван Николаевич.

– Лара собиралась стать врачом, – в слезах сказала она, когда они пришли с кладбища, – хотела оперировать. А ты сбил её с истинной профессии! – брякнула она Ивану Николаевичу, и он обомлел.

Он не сказал ни слова, просто ушёл из квартиры тёщи, в глазах которой он видел немой упрёк. А Анфиса Сергеевна молчала, она деликатная женщина, но в тот момент она не дала ему поддержки.

Так он и жил, в гордом одиночестве, в опустевшей без жены квартире, а потом до него дошла весть о смерти его самого младшего брата. Тот утонул, а завещание составил в пользу старшего, и Иван Николаевич получил целую гору старинных книг по астрономии, физике, и архитектуре, при чём все на датском языке.

Капец! Помню я эти книги, мы их двое суток укладывали в библиотеке, и я искренне недоумевала, откуда у моего свёкра такие раритеты. Ладно, с горой юридической литературы я смирилась, тем более, что и Макс уже успел внести свою лепту в мою библиотеку, но эти книги меня добили.

Изумлённая, я даже купила датский словарь, и пыталась читать эти книги, но потерпела неудачу, там оказалось уйма грамматики, причём древней. Старинная орфография.

Пойди, разберись с датской орфографией прошлых веков!

Но с английской же орфографией я разбираюсь, значит, разберусь и с этой, а потому одна из книг до сих пор лежит у меня на тумбочке, в спальне.

Иван Николаевич не раз приезжал к отцу, брату, матери, но он стал отрезанным ломтём в семье. Отец его умер, Георгий остался в церкви, женился, и так мой свёкр остался один.

Тёща всегда относилась к нему с неприязнью, а родной семьи он лишился.

– Но ведь теперь у вас есть семья, – улыбнулась я, – у вас сын, внуки, да и меня не надо сбрасывать со счетов, вы для меня стали родным и близким человеком, хоть и не родной по крови.

– С тобой мне действительно повезло, – грустно улыбнулся Иван Николаевич, – какая невестка станет так заботиться о свёкре? На диету посадила, по врачам таскаешь, преодолевая моё сопротивление, а для меня твоя Василиса стала, как родная внучка.

– Порой так случается, что посторонний человек ближе родного, – я пожала плечами, поёрзав на стуле, – но давайте вернёмся к нашим баранам.

– Давай, – кивнул Иван Николаевич, – какое-то время назад Макс вдруг заговорил о Дьякове...

Макс приехал к отцу в отделение, и позвал на секретный разговор.

– Ты ведь помнишь Якова Михайловича? – спросил он, когда они вышли на улицу в обеденный перерыв.

– Какого? – дёрнулся Иван Николаевич.

– Дьякова. Только не говори, что не помнишь своего лучшего друга.

– Мы с ним нехорошо расстались, – вздохнул Иван Николаевич, – я не хотел такого развития событий.

– Конечно, не хотел, – горестно сказал Максим, – всем было тяжело, мне потерять мать, бабушке дочь, а тебе жену. Но все в один голос сказали, что это всё из-за тебя, если бы она не пошла в милицию, ничего не было бы. При этом никто не подумал о тебе, как тебе тяжело, ведь ты её любил.

– Любил, – эхом отозвался Иван Николаевич, – Лара была самоотверженной, и из неё получился отличный следователь, только в чём-то она всё же допустила промашку. Не хочу говорить сейчас об этом. К чему ты завёл этот разговор?

– Дьяков в тюрьме, – вздохнул Макс, – я сам ошалел, когда дело мне в руки попало. Нужно что-то делать, Юлия Дмитриевна рыдает у меня в отделении, а я ей ничего конкретного пообещать не могу.

– Что он натворил?

– Изменил супруге, любовница забеременела, а он её убил, не желая нести ответственности. Даже более того, расчленил её труп, и хотел вывезти, но его схватили. У него все руки были в крови, судмедэксперт установил, что кровь идентична крови убитой, а он молчит, упирается, не хочет сотрудничать. Уж я его допрашивал, все известные методики допроса к нему применял, но он продолжает молчать. Я ни черта не понимаю!

Если он не виновен, то должен оправдываться, а он просто играет в молчанку. Юлия Дмитриевна уверена, что Яков Михайлович эту женщину не убивал, что его подставили.

– Если он не говорит, значит, он виновен, и просто принял приговор.

– Вот в том-то и заковыка, – сокрушённо протянул Максим, – не верю я в его виновность.

– У тебя есть что-то конкретное? – спросил Иван Николаевич.

– Лишь излюбленная Викина фишка: интуиция. Только

интуицию к делу не пришьёшь, нужно что-то предпринять, а генерал мне кислород перекрыл, говорит, что ни к чему это предавать огласке, что нужно дело закрыть. А я не могу посадить человека, если он не виновен. Похоже, Яков Михайлович кого-то боится, и покрывает преступника. Почему?

– Это задачка для Вики, – сказал вдруг Иван Николаевич, – пусть ломает голову.

– А если генерал заподозрит? Если честно, то у меня в голове вертелись мысли, подключить Вику, но я ещё сомневаюсь.

– Но почему?

– Боюсь за неё. Она не слишком опытна, вернее, не слишком осторожна, и сумасбродна, полезет к чёрту в зубы, будет огласка, и тому прочее. Понимаешь?

– Понимаю, но выхода-то всё равно нет, – и после этого разговора Иван Николаевич отправился прямиком ко мне.

Точнее, не сразу, сначала он ещё раз всё хорошенечко обдумал, опять поговорил с сыном, и они решили меня подключить.

Сказать по правде, я была дико изумлена, даже пирожным подавилась. Откашлялась, запила сладкое кофеем, и повертела в пальцах карандаш.

– Даже и не знаю, как реагировать, – протянула я, – Макс всегда так злится, когда я этим занимаюсь, и вдруг, личная просьба. Странно.

– Ничего странного, – махнул рукой Иван Николаевич, – просто он за погоны боится, а генерал в курсе, что мне всё известно, и запретить мне он ничего не может, я не в его ведомстве. Тем более, в ФСБ перехожу, выше его буду.

– Братцы-молодцы, – пробормотала я, скрестив ноги под столом, – ладно, давайте. Что от меня требуется?

– Раскрыть эту тайну. С тобой ФСБ будет сотрудничать, я уже договорился, тебе даже удостоверение выдадут. Временное, конечно.

– С ума сойти! – я поменяла позу, – в шкуре сотрудника федеральных спецслужб я себя ещё не пробовала.

– Будешь под моим чутким руководством, и чтобы без выкрутасов, а то я тебя знаю.

– Генерала кондрашка хватит, – ухмыльнулась я, – он не

переживёт, когда узнает, что я под руководством ФСБ буду

дело его же ведомства расследовать.

– Судя по твоей ухмыляющейся физиономии, тебе сие открытие доставляет удовольствие, – засмеялся Иван Николаевич, и вмиг посерьёзнел, – ты когда освободишься?

– Уже свободна. Номер в печать сдан.

– Тогда вставай, и пошли, нас уже ждут.

– Интересно, – я встала с места, – а если бы я отказалась?

– Я слишком хорошо тебя знаю, ты мимо тайны не пройдёшь, и не допустишь, чтобы человек находился в беде.

Я сверкнула глазами, и подумала, как же мои близкие меня хорошо изучили. Впрочем, оно всегда так и бывает.

Я накинула пальто, и мы сели в лифт, а меня вдруг осенило.

– А когда мне можно будет поговорить с этой Юлией Дмитриевной?

– Завтра. Завтра начнёшь расследование. Сегодня мы всё обсудим, генерал ФСБ объяснит тебе кое-какие нюансы, вообщем, проведём курс молодого бойца, – с этими словами он сел в свою машину, а я в свою, и двинулась за ним.

Москва уже вовсю готовится к наступающему празднику, всюду устанавливают ёлки, торгуют игрушками, скоро будут и ёлками.

Я люблю ставить на Новый год живую ель, искусственные считаю пылесборниками, да и нет ощущения Нового года без высокой ёлки, без свечек на ней, без гирлянд на окошке.

За этими мыслями мы доехали до высокого здания, прошли через проходную, и я очутилась в ведомстве федеральной службы.

Я не удивилась, когда увидела Антона Антоновича Сватова, сидевшего за столом, а рядом его внука, тоже Антона Антоновича. Парнишка терпеть не может работать в правоохранительных органах, но приходится, спорить с его дедушкой невозможно, он упёртый.

– Здравствуйте, милая Эвива, – улыбнулся генерал, – присаживайтесь, – указал он на стул.

– Здравствуйте, Антон Антонович, – улыбнулась я, устроившись на стуле, – рада вас снова видеть.

– Взаимно, – улыбнулся он, – надеюсь, вам не надо объяснять,

что вы не имеете права ничего разглашать. И вы будете обязаны подписать соответствующие бумаги.

– Конечно, я всё понимаю, – кивнула я головой.

– Тогда к делу, – генерал сцепил руки замочком, – дело вы запросите завтра, в ведомстве своего супруга, я сегодня же позвоню Матвею Григорьевичу, – он вынул из ящика стола удостоверение, и протянул мне, – держите. Это, во-первых, во-вторых, подпишите вот это, – он положил на стол лист бумаги.

Я скользнула взглядом по строчкам, это была подписка о неразглашении, и черкнула в графе.

– А теперь к делу, – сказал генерал, убрав лист в ящик стола, – завтра вы едете в МВД, изучаете дело, и начинаете расследование. Всё согласовываете с Иваном Николаевичем, и никакой самодеятельности, а то я вас знаю. В прошлый раз, когда мы столкнулись впервые, вы меня не послушали, наперёд опергруппы пролезли, и в итоге получили от преступницы по голове. Вам очередное сотрясение нужно?

– Сотрясение мне совсем ни к чему, – улыбнулась я, – и я всё поняла.

– Товарищ майор, отвечаете за неё головой.

– Так точно, – ответил по уставу Иван Николаевич, и мы вышли в коридор, – пошли, сейчас тебе покажут пару приёмчиков, хотя я считаю, что это, как мёртвому припарки.

– Почему?

– Потому что за один присест не выучишь приёмы самообороны, – мы вошли в лифт, и опустились под землю, то есть, этаж был цокольный.

Домой я приехала, еле живая после тренировок, ни о какой пробежке нее было и речи, все косточки ныли.

Вдобавок пошёл сильный снег, ветер, и я застал Федора, нашего садовника, за чисткой снега.

– Здравствуйте, хозяйка, – сказал он мне, когда я выпрыгнула из машины, – ну и снежище зарядил, чистить не успеваешь. Лучше джип в гараж загоните, а то завтра не выедете. Я-то расчищу, а машине урон ни к чему.

Я лишь кивнула, села в джип, Федор открыл дверь в гараж, и я въехала внутрь. Заперла автомобиль, забрав вещи из салона, и поднялась на кухню, прикрыв за собой дверь.

– Аккуратнее, – увидела меня Анфиса Сергеевна, помешивая

что-то аппетитное на сковородке, – а то опять захлопнет, не

откроешь. Как твои дела?

– Замечательно, – улыбнулась я, стаскивая пальто и шпильки, и плюхнулась на табуретку, – а Макс пришёл?

– Нет его пока, – улыбнулась пожилая женщина, – ты голодная? Я твою любимую семгу пожарила.

– Славно, – обрадовалась я, отнесла вещи в прихожую, ноги сунула в тапки, сбегала наверх, переоделась, и вернулась на кухню.

– Когда он придёт, не говорил? – я посмотрела на часы.

– Звонил недавно, какого-то преступника допрашивает, – пояснила Анфиса Сергеевна, – садись, – она поставила мне тарелку с рыбой, и села рядом.

Какое-то время мы молча ужинали, а потом вдруг она сказала:

– У тебя всё хорошо?

– А что у меня может быть плохо?

– Зачем таблетки пьёшь? – прошептала она, и я от неожиданности рыбой подавилась.

– Какие таблетки? – прошептала я в ответ.

– Только мне не ври, – покачала она головой, – я всё знаю. На что ты надеялась? Хотела Макса бросить? Я видела упаковку из-под таблеток в ванне, не обманывай меня.

– Я запуталась, – прошептала я.

– Я это вижу, – кивнула Анфиса Сергеевна, – и с моим внуком ты живёшь, потому что хочешь от чувств убежать.

– Никаких чувств больше нет, – отвела я глаза, – я его прогнала.

– Уверена?

– Уверена, – твёрдо сказала я, – я бросила пить таблетки, и была у врача.

– Ты хочешь родить ещё одного? Пытаешься обрубить мосты?

– Сжечь, – машинально поправила я.

– Что? – опешила Анфиса Сергеевна.

– Мосты не обрубают, их сжигают, – тихо ответила я, и подцепила кусочек рыбки.

– Понятно всё с тобой, – вздохнула Анфиса Сергеевна, – но, что

бы ты не сделала, всегда знай, что я на твоей стороне.

– А если я вашего внука брошу, вы тоже будете на моей стороне? – прищурилась я.

– Я за правду. Я, прежде всего, ценю то, что чувствует, непосредственно, человек, и я за мир во всём мире.

– Вы лучшая свекровь на свете, – прошептала я.

– Спасибо на добром слове. Но почему-то мы всё понимаем, когда научимся на ошибках. Я была плохой тёщей, и теперь мне дан шанс быть самой лучшей свекровью. Ещё хорошо, что Иван после произошедшего не скатился по наклонной, не стал брать взятки, и не превратился в оборотня в погонах.

– Не только вы его добили, – осторожно произнесла я, – с ним ещё и Дьяковы отношения разорвали.

– Дьяковы, – протянула Анфиса Сергеевна, – а откуда ты о них знаешь?

– Иван Николаевич как-то рассказывал, – выкрутилась я.

– Он не любит о себе распространяться, – вздохнула она, – даже я всех подробностей о его жизни не знаю. Лариса, наверное, знала, но и она не говорила. А что касается Дьяковых, то там сложилась странная ситуация. Юлечка была глупой девчонкой, они с Ларой дружили, но я была против их дружбы. Конечно, в открытую не гнала её из дома, но и не привечала. Дочери пыталась объяснить, что не ту она подружку выбрала, а Лара меня и слушать не хотела, отмахивалась.

– Расскажите, – загорелась я.

– А тебе зачем? – изумилась Анфиса Сергеевна.

– Интересно, – улыбнулась я.

– Странно всё это, – пробормотала она, – Иван никогда и никому ничего не рассказывал, а тебе рассказал.

– Ладно, – кивнула я, – скажу по большому секрету, если вдруг что, скажите Максу, что подслушали их разговор с отцом.

– Что случилось? – внимательно посмотрела на меня свекровь.

– Дьяков в тюрьме, и Иван Николаевич с Максом попросили меня этим заняться. Они не могут, Иван Николаевич не хочет внимания привлекать, а Макс за погоны боится, которые генерал ему снесёт, если тот полезет не в своё дело. Ситуацию ФСБ под контроль взяло, и меня эта служба привлекла, попросили помощи у частного лица.

– С ума сойти! – ошеломлённо протянула Анфиса Сергеевна, – только этого не хватало! Ты и так постоянно во что-то встреваешь, а тут ещё и ФСБ подключилось. Ладно, расскажу, что мне известно, и тебя не выдам, не бойся.

Юлия Дмитриевна была лучшей подругой Ларисы

Максимовны, и, хотя Анфиса Сергеевна эту дружбу не

одобряла, девушки всё равно общались.

Мать своего мужа я никогда не видела, и представление о ней имею весьма расплывчатое. А с фотографий, которые я, конечно, видела, на меня смотрела красивая, молодая женщина.

Максим от отца не получил ни чёрточки, он весь в мать.

У Ларисы Максимовны роскошные волосы, густые, серебристо-белые, прямой волной падающие на лопатки, и зелёные глаза.

Естественно, у неё не было отбоя у кавалеров, и большинство из них Анфиса Сергеевна спускала с лестницы, фигурально, разумеется.

Она хотела, чтобы дочь вышла замуж за Владимира Опалова, но та предпочла ему отца Макса, и этому немало поспособствовала Юлия, что просто вывело из себя Анфису Сергеевну.

Юлия была девушкой ветреной, вечно находилась в поиске, гуляла то с одним, то с другим, и подругу подначивала ходить на танцы.

Потом Анфиса Сергеевна поняла, что не такой уж и плохой была Юлия. Найдя свою половинку, она остепенилась, стала замечательной матерью, и верной женой. Яков Михайлович, в свою очередь, супругу обожал, и у них сложился тандем.

Две пары дружили, и очень любили друга...

– Это вообще странно, что Яков убил беременную любовницу, – протянула Анфиса Сергеевна, – он безумно любил свою жену, очень почтительно о ней отзывался, души в дочках не чаял, и вдруг такой зигзаг. Да он бы скорей признал дочку, или там сына, вообщем, новорожденного. Но убийство!

– Получается, вы совсем не знали этих людей, – вздохнула я, – а чем Юлия Дмитриевна занимается?

– Она талантливейшая художница, и преподаёт в Академии Художеств. А ты с ней вообще говорила?

– Только завтра собираюсь, – вздохнула я, – решила начать с вас.

– А давно совершено преступление?

– Насколько я знаю, Яков Михайлович уже осуждён, и находится на зоне.

– Вот это да, – удивилась пожилая женщина, – и ни слуху.

– Я же вам объяснила, всё втайне было сделано. Следователи испугались за свои лычки, и постарались поскорей замять это дело. А вы вообще общались с ними? В последнее время, я имею в виду.

– Перезванивались иногда, а потом пути как-то разошлись.

– Значит, художница. Ладно, посмотрим, – я доела свой ужин, налила себе кофе, взяла коробочку конфет из шкафчика, и отправилась к себе в кабинет.

Интересно, а Марата мне можно привлечь, или это будет лишнее? Надо позвонить завтра Антону Антоновичу, и спросить. Пусть, на худой конец, предоставит мне своего компьютерщика, одна я не справлюсь. Максимум, на что я способна, это влезть в поисковую базу, и узнать там что-нибудь о Юлии Дмитриевне.

И каково же было моё изумление, когда выяснилось, что не такой уж и простой была эта Юлия Дмитриевна.

Её родители по тем временам были не последние люди, профессора, к тому же обласканные властями. Они имели право выезжать за границу, поскольку по профессии были археологами. К сожалению, Интернет не может дать психологический портрет, но и того, что я узнала, для начала было достаточно.

Юлия Дмитриевна каким-то непостижимым образом сумела окончить институт в Бельгии, и является магистром искусств, с правом преподавания. Неудивительно, что её приняли в

Академию Художеств, соответствующий диплом сделал своё дело.

Больше ничего интересного я для себя не узнала, сколько не лазала на сайте, а потом подумала, и набрала Марата.

– Слушай, помоги, – взмолилась я.

– На какой предмет?

– Я не знаю испанского.

– Думаешь, что я знаю? Язык своей невесты я пока не изучил, общаемся буквально на пальцах. Я на английском, она на французском, и при этом изучаем язык друг друга.