Текст книги "Алхимики (СИ)"

Автор книги: Наталья Дмитриева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

VI

В темноте за стеной ожили скрипучие ступени.

– Кто там? – Ренье привстал, с трудом сохраняя равновесие – выпитое давало о себе знать. Испуганная девушка потянула его обратно:

– Там никого нет.

– Кто-то ходит.

– Нет, это скрипит старая лестница.

– Говорю тебе, там шаги.

– Это трещат рассохшиеся половицы.

– А я слышал иное – будто по ночам черти приходят щекотать пятки Хендрику Зварту! Это черта я видел сегодня у дверей? Пусти! – Ренье вырвал у нее руку и вскочил. – Черт или нет, я его поймаю!

Не слушая уговоров служанки, школяр бросился в темный проем, а оттуда вверх по лестнице. Ему чудилось, что впереди него кто-то идет, но когда он протягивал руки, то хватал лишь пустоту. На втором этаже все двери, кроме входа на чердак, были заперты – даже та, что вела в их с Андреасом комнату. Стояла мертвая тишина, Ренье не слышал ничего, кроме своего тяжелого дыхания. Потом внизу мелькнул свет, и слабый голос Сессы окликнул его. Школяру ничего не оставалось, как спуститься; но он никак не желал успокаиваться и стал расспрашивать служанку:

– Почему вдруг стало так тихо? Кто приходил в дом сегодня? Разве это секрет? Хозяева велели тебе молчать?

– Слушайте, – произнесла Сесса, – только прошу, ваша милость, не кричите больше. Хозяева будут недовольны, они не любят, когда их беспокоят. Если они узнают, что мы распивали с вами вино, достанется и мне, и старой Грит. Мы были на вечерней мессе, а потом господин Хендрик почувствовал себя плохо – с ним это часто бывает. Тогда они с хозяйкой запираются у себя в комнатах, и госпожа Мина ухаживает за братом. Лекаря они никогда не зовут, но часто посылают меня к Симону ван Хорсту, аптекарю. Его лавка через два дома от нас. Госпожа Мина пишет ему записку, а я отношу, и он взамен дает мне порошков, а порой горшки с мазями или бутыли с разными жидкостями, которые пахнут так, что у меня закладывает нос. Все это я отдаю прямо в руки хозяйке: Грит говорила, что они с господином Хендриком умеют делать лекарства. Но иногда Симон ван Хорст все же приходит и проводит там, наверху какое-то время. Наверное, это он стоял сегодня у двери… наверное, его впустила сама госпожа Мина…

– И это все?

Девушка подумала о медном горшке, принесенном из погреба, но все же кивнула.

– А ты видела, что в записках, которые хозяйка передает аптекарю? – продолжал допытываться пикардиец.

– Она всегда тщательно складывает их и запечатывает восковой печатью.

– Хм… а ты могла бы в следующий раз, когда они пошлют тебя туда, незаметно вскрыть печать и посмотреть?

От ужаса глаза Сессы стали круглые, как плошки.

– Что вы, господин Ренье… – прошептала она. – Как же можно?

Ренье насмешливо улыбнулся.

– Лучше узнать лишнее, чем ничего не узнать – так говорил мудрый Сенека. Дела твоих хозяев кажутся мне подозрительными. Нет ли здесь какой тайны? Я бы не прочь ее раскрыть.

Девушка в отчаянии всплеснула руками:

– Помилуй Боже, зачем это вам?!

– Затем, что в твоей любви, красавица, мне отказано. Чем еще заняться бедному школяру?

– Ах, ваша милость… – горестно вздохнула служанка. – Знаю, наш город маленький и скучный. У нас не устраивают пышных празднеств, и шествий, и представлений, и турниров, какие, я слышала, бывают в Брюсселе и Мехельне; приказом бургомистра бродячим актерам и музыкантам запрещено появляться в нашем городе – в противном случае с них возьмут штраф двадцать золотых гульденов и высекут плетьми перед ратушей. Чтобы узнать новости, наши соседи ходят на богомолье; а когда Яна Хрипуна приставили к позорному столбу за то, что он хотел украсть у соседа свинью, об этом говорили целый месяц. Вы и господин Андреас скучаете у нас, вам привычнее другая жизнь, другие люди. Вероятно, вы скоро покинете Ланде… Все же, прошу, ваша милость, не смотрите на нас свысока! Мы люди простые, но ведь и простота, случается, достойна уважения!

– А как быть с теми, кто в простоте своей предает душу дьяволу? – спросил Ренье.

Внезапно над их головами раздался громкий треск, а затем грохот и звон, словно на втором этаже обрушился шкаф с посудой. Послышался громкий стон – казалось, он идет сразу отовсюду; ему вторили частые женские всхлипы. Что-то опять грохнуло, и с потолочных балок слетело облако пыли. От шума на миг проснулась Грит, но тут же снова уронила голову на тюфяк. Наверху захрустело битое стекло, неверные заплетающиеся шаги проследовали к лестнице, хлопнула дверь, и слабый голос, дрожащий от рыданий, позвал из темноты:

– На помощь… помогите…

Сесса, бледная, как простыня, прижала руки к груди.

– Это госпожа Мина.

– Ага! Стоит помянуть черта, и он тут как тут! – Ренье взял свечу и вышел из кухни. Служанка последовала за ним.

Мину Зварт они увидели сразу: она стояла на лестнице, обеими руками цепляясь за перила и дрожа всем телом. Ее лицо было покрыто копотью, в которой безостановочно катящиеся слезы проложили две блестящие дорожки; огромные глаза казались белыми, как у слепца, и такими же незрячими, волосы в беспорядке свисали на плечи. При виде школяра и служанки женщина качнулась вперед и упала бы, если бы Ренье не подхватил ее.

– Спасите… спасите…

– Что это? – Сострадание пересилило страх Сессы, и она склонилась над хозяйкой. – Пресвятая заступница, Матерь Божья, кажется, у нее обожжено лицо…

– Нет, не у меня… – Госпожа Мина с неожиданной силой схватила ее за плечо. – Мой брат! Спасите моего брата!

Ренье кивнул и взял женщину на руки; вместе они поднялись на второй этаж и вошли в хозяйские покои. В первой комнате, маленькой и темной, пахло запустением, как будто здесь давно никто не жил. Во второй им в нос ударил кислый запах гари. Комнату освещала серебряная лампа, стоящая на низком столике. Даже в ее тусклом свете было видно, что мебель давно не чистили, а стены и потолок – в темных разводах копоти. Еще заметнее они были на светлом гобелене, закрывающим вход в следующее помещение.

– Хендрик! – срывающимся голосом выкрикнула госпожа Мина.

Из-за гобелена раздался долгий стон. Ренье отпустил женщину, Сесса подняла свечу, и тут оба увидели Хендрика Зварта – полускрытый гобеленом, он лежал на боку у самой стены. Здесь пахло еще сильнее – так, что начинала кружиться голова, и во рту появлялся металлический привкус.

– Святой Панталеон, спаси моего брата! – взмолилась госпожа Мина, вновь заливаясь слезами. – Он умирает?

Ренье оглядел бюргера.

– Не думаю, – сказал он, наконец. – Надо положить его на кровать.

Наклонившись, школяр подхватил Зварта, как ребенка, в то время как Сесса распахнула плотно закрытые ставни. Свежий ночной воздух окатил их, словно прибой. Напротив окна в алькове за резными дверцами находилась кровать, на нее уложили Хендрика Зварта, продолжавшего пребывать в беспамятстве. Госпожа Мина, тихо всхлипывая, примостилась рядом.

Сесса оглянулась: на столе рядом с лампой стояли кубки, чаши, бокалы и кружки, тарелки с присохшими остатками пищи и два таза с грязной водой. Между ними валялись мятые листы тонкого пергамента: одни были исписаны вдоль и поперек, другие – покрыты рисунками, на иных же не было ничего, кроме жирных пятен. В комнате царил беспорядок, но не сиюминутный, а прочный, устоявшийся. Даже перевернутая скамеечка, случайно сдвинутая в сторону, оставляла на пыльном полу четкий отпечаток. Вздохнув, девушка принесла с кухни воду и чистое полотно и стала осторожно смывать гарь с хозяйского лица. Под ней обнаружился большой ожог – правую сторону ото лба до шеи покрывали свежие волдыри, такие же были у Зварта на обеих кистях, а ногти обуглились и почернели.

Холодная вода не привела бюргера в чувства, зато стонал он почти непрерывно.

– Он не умрет? – Госпожа Мина схватила служанку за руки. – Скажи мне, он не умрет?

– Нет, но он сильно обжегся. Правый глаз совсем заплыл. Бедный господин Хендрик! Как такое могло случиться?

– Он держал в руках лампу, но слишком сильно наклонил ее, и горячее масло вытекло ему на лицо, – чуть слышно прошептала госпожа Мина.

Сесса нахмурилась и вынула из раны крохотный осколок.

– Откуда это? А вот еще! Его будто возили по битому стеклу! Надо бы позвать лекаря…

С минуту хозяйка размышляла, потом покачала головой.

– Нет, приведи Симона ван Хорста, он знает, что делать.

– По стеклу?.. – пробормотал Ренье себе под нос. Пользуясь тем, что на него не обращают внимания, он незаметно рассматривал листы на столе. Потом украдкой сунул один за пазуху.

Сесса ушла за аптекарем. Госпожа Мина оттерла слезы и неприязненно посмотрела на пикардийца. Ренье видел, что она стыдится недавних чувств, жалеет, что нашлись свидетели ее слабости, и хочет, чтобы теперь он ушел – все это ясно читалось на ее лице, вновь ставшем холодным и замкнутым. Но произнести вслух женщина не решалась. А пикардийцу до смерти хотелось попасть в комнату за гобеленом, и он надеялся, что госпожа Мина хоть ненадолго отвлечется и даст ему возможность туда заглянуть. И оба, не отрываясь, смотрели друг на друга: она – со страхом и недоверием, он – еле сдерживая нетерпение, а на кровати ворочался и стонал покалеченный Хендрик Зварт.

– Где мой племянник? – наконец спросила госпожа Мина.

– Гуляет вместе с ветром, – ответил школяр.

– Найди его и приведи его домой, – велела она.

Ренье не хотел уходить, но ему пришлось сделать это, когда явился аптекарь – плотный, приземистый человек с сальным лицом, возвестивший о своем приходе терпким запахом пота и гвоздики.

На лестнице школяр столкнулся с Сессой – служанка несла корпию и полотно для перевязки.

– Ты веришь, что он опрокинул на себя лампу? – тихо спросил Ренье, взяв ее за локоть. Девушка посмотрела на него сердито и тоскливо:

– Эти люди приняли вас в своем доме, разделили с вами кров и пищу. Вам, видать, этого мало – хотите и души их вывернуть наизнанку? Оставьте, ваша милость… За свои дела они, как и все грешники, будут держать ответ перед Господом, но не вам их судить.

– Тогда молись, чтобы Бог отпустил им прегрешения, – без улыбки посоветовал ей Ренье.

VII

Пока пикардиец тешил двух демонов – жажду и любопытство, его друг бродил по темным улицам Ланде, обуреваемый совсем иными чувствами.

Андреас шел, не разбирая дороги; его мысли постоянно перебегали с предмета на предмет, то представляя картины этого дня с необыкновенной ясностью, то погружаясь в туман сладких грез и соблазнительных видений – и он не мог отделить одно от другого. Ноги сами привели школяра к каналу Влюбленных: в этот час по его пустынным берегам гулял только ветер, а вместо смеха и голосов был слышен лишь шелест камышей и стук, с которым сталкивались привязанные у берега лодки. Охваченный непонятной истомой, Андреас бросился на землю под липой, возможно, той самой, под которой Йоос шептал нежности на ушко Сессе. И хотя вполне возможно так же, что под ней сидел не он, а еще какой-нибудь красильщик, или ловец птиц, или разносчик, или лучник, или сукновал со своей подругой – слова, произносимые здесь, никогда не менялись и в будущем должны были остаться прежними. Сейчас эти слова звучали в душе Андреаса, и ему казалось, что они отпечатаны на древесной коре и повторяются в шорохе листьев, как нескончаемое эхо. Школяра бросало то в жар, то в холод, и он сам не знал, чего хочет больше – то ли взлететь выше звезд, то ли умереть и опуститься под землю.

Впрочем, несмотря на волнение, овладевшее им с того момента, как он увидел Барбару Вальке, Андреас вполне отдавал себе отчет в том, что с ним происходит. Он был влюблен, как это случалось уже не раз; страсть поднималась в нем, подобно приливу – решительно и неотвратимо, но у него еще хватало сил, что сдерживать ее. Чуть улыбаясь, почти с насмешкой он думал о своей даме. Сесса говорила, что она вдова, и в церкви эта женщина являла собой воплощение добродетели. Все же она первая подала ему знак, начальная фигура в танце любовного заигрывания принадлежала именно ей. Она, Барбара, привлекла его внимание, внезапно открыв перед ним лицо – то был ее вызов, брошенный мужчине, жест, исполненный большего соблазна, чем откровенная нагота. Под плотной темной накидкой, скрывающей фигуру до самых пят, на ней было открытое платье, а вуаль прятала от нескромных взглядов отнюдь не вдовью печаль. Жажда удовольствий – вот что читалось в ее глазах; точно также на Андреаса смотрели и другие женщины, почти все, каких он встречал. Они сами приходили к нему; любовные победы не стоили школяру никаких усилий, и он привык принимать их, как дань тому, чем наделила его природа. Андреас был молод и еще не испытал пресыщения, его естество с радостью откликалось на зов женской плоти. Барбара Вальке не отличалась от остальных – но сейчас, думая о ней, школяр чувствовал, как все прочие словно отступают в тень.

Вскочив, Андреас подошел к воде. В холодной темной глубине ему чудился образ возлюбленной, но, как ни старался, он не мог увидеть ее отчетливо. Память подбрасывала лишь детали: пронзительный взгляд из-под длинных ресниц, маленький жадный рот, открытая грудь… Она манила его, подобно русалке, и исчезала, стоило лишь моргнуть. Андреас опустил руки в воду, резко плеснул себе в лицо, полными горстями лил на голову, но не мог избавиться от наваждения. Кровь его кипела, в ушах стоял гул.

Потом к школяру вернулась способность рассуждать. Он пожалел, что не сумел выведать у служанки, где живет Барбара Вальке, но дал себе слово непременно разузнать. Сделать это было не так уж и трудно: конечно, утром его дама будет в церкви, и в этот раз он сможет за ней проследить.

Занятый своими мыслями Андреас не заметил, как рядом из камышей осторожно высунулась темная фигура. Это был бродяга, устроивший здесь постель из тины: разбуженный плеском, привлеченный звяканьем монеток и колокольчиков на бархатном пурпуэне, он замер, наполовину высунувшись из прибрежных зарослей. Силуэт Андреаса, сидящего у самой воды, просматривался отчетливо: одним резким толчком его можно было спихнуть головой в канал, держать, пока не потеряет сознание, а потом без помех ободрать золото с одежды. Пока бродяга колебался, разрываясь между страхом и жадностью, из-под лип вышел еще один человек – огромного роста, с плечами, как у Геркулеса – и возвестил трубным голосом:

– Андреас! Андреас Хеверле! Respondere![9]9
  Ответь!


[Закрыть]

Перепуганный бродяга припал к земле, а школяр, вздрогнув, едва не свалился в воду.

– Пуп Вельзевула! – досадливо выругался он. – Брат Ренье, откуда ты взялся?

– Не спрашивай «откуда», спроси «зачем», – возразил пикардиец. – Зачем разыскивать молодого повесу, в то время как он давно почивает – если не в теплой постели со сговорчивой бабенкой под боком, то в сточной канаве? Зачем среди ночи пускаться на его поиски, когда утром общинные стражники сделают это гораздо верней? Зачем, скажи на милость, бродить впотьмах, рискуя свернуть шею?

– Да, зачем? – эхом откликнулся Андреас. Приятель грузно опустился рядом с ним.

– Мне велено передать, чтобы ты шел домой – с твоим дядей случилось несчастье. В эту ночь Хендрика Зварта навестил дьявол и оказался не слишком любезен. Теперь у доброго бюргера ожог на пол лица, вдобавок его всего утыкало осколками, и госпожа Мина рыдает от страха, что он может испустить дух.

– Что ты несешь? – воскликнул Андреас.

– Так и есть – я видел все своими глазами.

Школяр растерялся. Точно во сне он поднялся было на ноги, но приятель крепко ухватил его за полу.

– Не спеши, брат мой! Сказать по правде, не думаю, чтобы твой дядя готовился принять viaticum[10]10
  Последнее причастие.


[Закрыть]. И хотя сейчас он мечется, как грешник в аду, но жить будет – за это поручился аптекарь, осматривавший его раны. Я не потому тебя искал… Не стой, сядь рядом! Мне есть, что сказать, и я не мог ждать до утра. Моя голова похожа на жаровню, мысли, будто раскаленные угли, впиваются в череп. Если не выпустить жар, они прожгут кость и вывалятся наружу.

– Так говори! – нетерпеливо сказал школяр, вновь усаживаясь на землю.

В темноте глаза пикардийца светились, как у кошки.

– Так вот, слушай… Госпожа Мина утверждает, будто ее брат вылил на себя масло из лампы. Скажи, какому дураку взбредет такое в голову? Ведь он не был ни пьян, ни болен, руки у него не тряслись, кроме того, на его одежде не нашлось следов масла…

– Ренье де Брие! – резко прервал его Андреас. – Не пойму, куда ты клонишь. Или ты взялся пересказывать местные сплетни? Я знаю, что говорят о Черном доме, я вырос на этих сказках. Когда я был ребенком, нянька говорила, что мне надо быть очень послушным, если не хочу, чтобы черт утащил меня, когда придет за домом – она была уверена, что рано или поздно это случится, и потому никогда не соглашалась оставаться там одной. Моего деда величали безбожником из-за того, что он якобы кадил дьяволу, украшая проклятый дом богатой мебелью и коврами. Моего дядю не любят за угрюмый и скрытный нрав, но попробуй только сказать, что он якшается с нечистым…

– Остынь, брат Андреас! – Ренье стиснул ладонью его плечо. – Мне нет дела до всяких толков, но я верю своим глазам. А сегодня я видел то, что видел.

– Что? Что ты видел?

– Primo, как некто в черном с головы до ног выходит из дома твоего дяди. Это случилось сегодня вечером, я едва не столкнулся с ним у двери. Чрево Христово! Мне достаточно было протянуть руку, чтобы схватить его, как сейчас тебя, но он будто растворился в воздухе!

– Мог зайти кто-то из соседей, – холодно произнес Андреас.

– Маленькая служанка поведала, что аптекарь, чья лавка на улице Суконщиков, – единственный, кого привечают твои родные. Я и его видел – мешок с требухой, заплывший дурным жиром; воняет, как боров, обсыпанный пряностями! Такого за милю учуешь! Нет, это не он. Но кто бы там ни был, он лишь навел меня на мысль, что тут скрыта тайна. И вот, secundo, я смог отчасти в нее проникнуть, – с этим словами довольный пикардиец извлек из-за пазухи пергаментный лист.

– Что это? – спросил Андреас.

– Прочти.

– Смеешься, что ли? Будь у меня факел или свеча, я бы мог что-то разглядеть. Без них я и твое лицо с трудом различаю…

– Что ж, слушай. Я прочел его раз десять и могу повторить слово в слово. – И Ренье, наморщив широкий лоб, произнес на латыни:

– «Выращивают василисков из яиц, снесенных старым петухом. Для того старых петухов помещают под землю в комнату, выложенную камнем со всех сторон, и дают им вдоволь корма. Разжиревшие петухи спариваются и откладывают яйца, после чего их следует убить, а для высиживания яиц использовать жаб. Жаб кормят зерном и иной пищей. Вылупляются петушки, через семь дней у них вырастают хвосты наподобие змеиных, в тот же час они стремятся уйти под землю. Чтобы этого не произошло, цыплят сажают в большие медные горшки с крышками и отверстиями по всей поверхности. Горшки зарывают в землю на шесть месяцев, все это время цыплята питаются землей, которая набивается сквозь дырки. После этого горшки следует поставить на огонь, чтобы василиски полностью сгорели. Три части пепла смешать с одной частью крови рыжего мужчины. Подождать, пока кровь высохнет, растереть и развести крепким винным уксусом в чистом сосуде. Состав поместить на пластину красной меди и раскалить добела. Подождать, пока остынет, и смыть в том же составе, пока медь не будет поглощена им, отчего он разбухнет и приобретет цвет золота…»

Пока пикардиец говорил, его друг молчал, но по окончании этой странной речи не выдержал и громко расхохотался. Ренье был обижен, но не подал виду: подождав, пока веселье приятеля иссякнет, он невозмутимо добавил:

– «Это есть золото для разных применений».

– Стой, ни слова больше! – воскликнул Андреас. – Ты разыгрываешь меня, но не думай, что я не узнал рецепт старого Теофиля из «Schedula diversarum artium»[11]11
  «Список различных искусств», книга монаха Теофила, начало XII в.


[Закрыть]. Василиски! Право же, не стоит пустые фантазии и бабьи сказки почитать за великие и чудесные откровения!

– Ничто не должно отметаться без достаточных оснований, – возразил Ренье. – То, что человеческий разум не в силах постичь и принять до конца, может свершаться с помощью тайного магического искусства. Коль скоро существует магия истинная и ложная, нашим богословам не мешало бы поосновательней разобраться в сем предмете, распознать его действие и достоинства, а не отмахиваться, как от злокозненной ворожбы…

Произнося эти слова, пикардиец улыбался, и было неясно, говорит он серьезно или шутит.

– Почтенные отцы скажут, что подобные рассуждения есть следствие порчи рассудка по причине дьявольского наваждения, – помолчав, ответил ему друг.

– Хвала Господу, кое-кто думает иначе. Скажи лучше, стал бы твой дядя хранить этот лист и другие тоже, если бы записанное в них не подтверждалось опытом?

– Где ты его взял?

– В комнате Хендрика Зварта сегодня, когда был там. Госпожа Мина посвящена в дела брата и помогает ему во всем: чтоб мне лопнуть, если их девиз не «Sta, coagule, multiple, solve»[12]12
  «Настаивай, сгущай, приумножай, возгоняй» – одна из базовых алхимических формул.


[Закрыть]! Но оба они хранят свои искания в тайне. Если бы не этот рецепт… – Одним движением Ренье скомкал листок и швырнул его в воду. – Знать бы, удалось им достигнуть цели или нет?

Ни тот, ни другой не видели бродяги, лежавшего в камышах.

Небо посерело, звезды начали гаснуть, туман поплыл над водой. Во дворах звонко запели петухи.

Андреас прикрыл глаза ладонью. Бесплотное видение в последний раз улыбнулось ему яркими губами и растаяло, как дым.

– Узнать бы наверняка – добыли они золото? – повторил Ренье. Он выглядел свежим и полным сил.

– Оставь, – махнул рукой друг.