Текст книги "Свет мой (СИ)"
Автор книги: Наталья Чернякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Наташа Горохова вынесла вердикт:
– Вы нисколько не изменились, я вас сразу узнала.
– Здравствуй, Наташа, здравствуйте, ребята, рада вас видеть.
– Слышала, вы – сестра Лены? – спросила Оля Непченко. – Не зря все заметили сходство между вами. Но я сначала все равно не поверила, даже когда тетя Тоня, мама Игоря, подтвердила, что вы с Леной родственники, и немного рассказала о вашей семье.
– Да, Лена, действительно, моя родная сестра. Я думаю, у нас ещё будет время пообщаться, пойдемте в Зал регистрации, опаздывать не хочется.
По-видимому, на мероприятие уже все собрались, мы были последними гостями. Пока шла регистрация, я не стесняясь, вертела головой, разглядывала присутствующих.
– Ты что крутишься? Нервничаешь что ли? – спросила подруга. Успокойся, всё будет хорошо.
Я прослушала момент, когда регистратор обратилась с вопросом к жениху: «Согласны ли вы взять в жёны Елену Чередниченко?» Только обратила внимание на фразу, после которой все зашумели, засмеялись, зааплодировали:
– На всё согласен, только бы она была со мной, – и, обращаясь к сестренке, добавил: – Я счастлив, что из всех мужчин мира ты выбрала меня. Обещаю, что об этом никогда не пожалеешь. Я тебя очень люблю, очень, помни об этом всегда.
Вот тебе, Ленка, и объяснение в любви, причем не тихий шепот, а громогласное заявление.
На моё счастье, до конца регистрации Шурик в зале не появился, но всё равно была настороженность, а вдруг опоздал и не стал заходить, а стоит где-нибудь за дверями. Его отсутствие позже очень просто объяснила Елена: Шурик гостил у родственников в Томске, должен вернуться вечерним поездом. «Лучше бы он пропустил это мероприятие», – подумала я.
После поздравлений молодоженов, бокалов шампанского и легкого фуршета, мы поехали фотографироваться у местных достопримечательностей, сейчас бы сказали – на фотосессию, а затем направились в столовую, где должна была состояться неофициальная часть. Меня всю дорогу не покидало волнение не только потому, что скоро предстоит встретиться с любовью всей моей жизни, но и из-за оставленных на чужого человека мамы и Софьи.
Глава 16
На банкете с первых минут было довольно весело, потому что тамада – аккордеонист и, по словам милейшей Антонины Степановны, «талантливый человек и юморист». Музыка в зале не прекращалась, а прибаутки сыпались, как из рога изобилия. После даров начались конкурсы вперемешку с песнями и танцами. Все же людей, лёгких на подъем, было много, а оттого в столовой стояло безудержное веселье. У меня от хохота, кажется, уже заболело горло. Тамада зазывал гостей с обеих сторон для участия в конкурсах, понятное дело, чтобы «побыстрее познакомить всех и сдружить». Нам приходилось выходить часто, ведь представителей невесты было всего четверо.
Я шла к импровизированной сцене по приглашению ведущего. Осмотрела зал – кто же на этот раз будет со мной участвовать в конкурсе? И вдруг взгляд задержался на высоком молодом человеке, стоящем в дверях, одетом в белую стильную сорочку с узким тёмно-синим галстуком в тон его брюкам. Я сразу узнала парня. Долго ли он стоит вот так, наблюдая? Не разрывая зрительного контакта, он подошел ко мне. Да, это был Шурик.
– Одна пара уже есть, – пробасил тамада, – нужны еще две пары. Не стесняйтесь, выходите к нам на сцену. Уверяю, не соскучитесь.
– Здравствуй, Светлана Владимировна, рад тебя видеть, – прошептал, улыбаясь, Шурик.
– Здравствуй. И я рада тебя видеть. – Я не лукавила, это так и было – вдруг поймала себя на мысли.
Тем временем вышли еще две пары: Славка Скачков и Наташа Горохова, Надя, подруга невесты, и незнакомый мне парень. Конкурс, в котором нам предстояло участвовать, заключался в следующем: для каждой пары на пол были постелены листы газеты одинакового размера. Нужно парой встать на газету, не сходя с нее, танцевать под музыку. Через минуту лист сворачивается пополам, тем самым уменьшая площадь. И так далее. Кто не удержится на газете и сойдёт с неё – выбывает. Выигрывает последняя оставшаяся пара. Понятно, конкурс незамысловатый, с бородой, но все равно было весело всем: и участникам, и зрителям. Когда газета была сложена таким образом, что на неё ступала лишь одна нога, Шурик, проявив солдатскую, нет, офицерскую смекалку, неожиданно и, кажется, совершенно не прилагая усилий, легко подхватил меня на руки и продолжил танцевать на цыпочках под всеобщее улюлюканье, а также крики зала, тогда как две пары сошли с дистанции. Покидали мы сцену, взявшись за руки. Шурик проводил меня до нашего столика и, сказав, что не прощается, прошел к своему.
Свадьба шла своим чередом, со своим традиционным сценарием, когда Огонёк пригласил меня на вальс. Да, разносторонний молодой человек. Сейчас вальс мало кто танцует.
– Шурик, вы же недавно лихо отплясывали на сцене, – засмеялся Игорь, сидящий неподалеку. – Смотри, ещё два танца и ты, как честный человек, обязан будешь жениться на Светлане Владимировне.
– А я только за, – в тон ему ответил, улыбаясь, Огонёк, требовательно беря меня за руку.
– Иди, иди, Светлана, пусть его невесты поволнуются, а то ни на шаг не отпускают красавца офицера, – вставила свои пять копеек сестра. Я была растеряна. К чему эти комментарии? И так себя неловко чувствовала.
В танце Огонёк держал меня крепко, вёл уверенно. Вальсировали еще несколько пар, но по признанию тамады и дражайшей публики мы снова были лучшими. После танца Шурик примостился рядом со мной на чужом стуле. Так и сидел, то внимательно глядя на меня, то разговаривая со Славкой. Ребята были знакомы, ещё с того памятного времени, когда Скачков вместе с Широковым приехали «погостить» в Городок к Сашиной тёте. Изрядно устав от шума, мы с женихом и невестой вышли на улицу. За нами следом отправились Шурик с Маратом Хазаровым, а затем потянулись и остальные члены бывшей школьной команды КВН. Оля Непченко сразу начала заваливать вопросами: как познакомились молодые, где планируют жить, какая у нас квартира. Последние вопросы были адресованы мне: почему со мной не приехал муж, ведь я вроде замужем или нет? Никогда ранее не замечала, что девушка столь любопытна. На эти вопросы я ответила быстро, поскольку готовилась заранее, понимая, что такого рода обсуждение неминуемо.
– Оля, муж в Красноярске, он военный, а я сейчас живу в Барнауле, потому что с инсультом слегла мама, ей необходим уход, – ответила развернуто, дабы избежать новых вопросов. – А разве Антонина Степановна тебе об этом не рассказала?
Конечно, я умышленно поставила девушку в неприятную ситуацию, но как говорится, получай: Curiosity killed the cat – любопытство убило кошку.
– Да, что-то такое слышала, – смущённо ответила Оля, по моему тону понимая, что более, чем известно, ей уже не узнать. Далее разговор перекинулся на обсуждение политики, потом городских дел.
Вернувшись в зал, Игорь произнес неожиданный тост:
– Я не мастак произносить тосты, но все же от всей души хочу поблагодарить Светлану Владимировну, кто не знает, сестру моей жены, а в прошлом учительницу нашей школы, за то, что она когда-то, попав сюда по распределению, оказала серьезное влияние на ветреного, безответственного, беспутного пацана, каким я был. А еще рад, что однажды случайно встретил её в Барнауле, и она вошла в мое нелёгкое положение – пригласила пожить до окончания сессии, а, самое главное, познакомила со своей сестрой Леной. Помните, Светлана Владимировна, вы тогда сказали, что когда-нибудь я найду свою Елену Прекрасную? И вот нашел, нашел благодаря вам, – подняв бокал, Игорь продолжил: – За вас, дорогая наша учительница!
Мне было и радостно, и немного неловко. Взглянув на Шурика, я увидела в его глазах столько тепла, столько света! В них, наверное, отражались и мои глаза, полные счастья.
Первый день свадьбы заканчивался, завтра в полдень мы со Скачковыми уезжаем, Елена и Игорь останутся погостить у родителей ещё три дня. Мне очень понравились родственники нашего нового члена семьи – простые, добрые, открытые люди. Они пригласили нас, барнаульцев, переночевать в их большом доме, которым так восхищалась Соня, но все отказались – не хотелось стеснять (нас все же четверо да еще новоиспеченная чета Швец). Это уже перебор. В ста метрах от столовой располагалась местная гостиница, в которой мы заранее с легкостью сняли несколько номеров.
Шурик не хотел расставаться, я это видела. Перед входом в номер он долго не отпускал мою руку и молчал. И я молчала. Не передать словами, как же хорошо было, и разговоры совсем не нужны, совершенно некстати, за нас все говорили глаза.
Позже Скачкова, не выдержав странности нашего поведения, спросила:
– Я не поняла, какие у тебя отношения с этим парнем – ну, которого все зовут офицером, Сашей, кажется?
– Хорошие, – смеясь, ответила я. – Ольга, иди спать, я так устала сегодня. И день бесконечный, никак не закончится.
– Ничего себе хорошие, да от вас можно бенгальские огни зажигать. Хорошие…
– Оля, иди спать, – повторила я.
Следующим утром, едва встретив гостей в столовой и съев традиционную на свадьбе уху, мы начали готовиться к отъезду. Пришлось спешить: беспокойство за маму и Софью нарастало.
– Я через три дня уезжаю на место назначения. Когда мы можем встретиться и спокойно поговорить, желательно без свидетелей, можно и в Барнауле? – спросил меня Шурик.
– Не знаю, вряд ли получится «без свидетелей». Ты же в курсе, что у меня больная мама и маленькая дочь? – ответила я. – В ближайшие три дня я их оставить не смогу, это во-первых. А во-вторых, я замужем. Это тебе, вероятно, тоже известно. – Мне очень не хотелось пускать наши отношения по банальному пути: тайные встречи, пустые разговоры.
– Зачем ты так? Я всё понимаю. Просто хочу поговорить, чтобы не наскоком, а без спешки и спокойно. Это понятно?
– Хорошо, чего тянуть, можем поговорить сейчас в гостинице, мы ещё не выписались, все равно вещи надо собирать.
– Отлично.
Мы отправились в гостиницу, по-моему, никто и не заметил нашего отсутствия. Все отправились на новый свадебный аттракцион – выметание денег из сора. Я собирала сумку, Шурик наблюдал за моими манипуляциями.
– Скажи откровенно, ты счастлива? – спросил Шурик.
Ну, началось.
– Счастлива. У меня замечательная дочь.
– Значит, не все так благополучно, если молчишь о муже. Вы в разводе? – настаивал Шестаков.
– «Аннушка масло уже купила, причем не только купила, но и пролила», – процитировала я слова малоизвестного тогда писателя.
– О, Булгаков. То есть, понимать следует так: какая-то неприятность уже подготовлена, и избежать её не удастся, – а затем продолжил: – Собираешься подавать на развод, угадал?
– Оказывается, ты ценитель творчества Булгакова. Браво! Похоже, мои занятия не прошли даром. Да, буду подавать на развод.
– Ну и дурак Широков, что довел до этого, – улыбнулся Шурик. – Хотя, зная его, могу поспорить: загулял.
– А ты что такой счастливый? Чему радуешься?
– Я никогда не стал бы тебе мешать, не влез бы в семью, но раз события принимают такой оборот, знай: я от тебя не отступлюсь. Да и раньше нужно было быть понастойчивее, но спасовал – ученик, младше тебя, куда там тягаться с Широковым. Знал я о его планах относительно тебя. Давно знал, ещё до нашей встречи с тобой.
Я молчала, теряясь, что ответить.
– Свет мой, я скоро уезжаю, времени мало. К сожалению, узнал слишком поздно, что ты фактически не в браке. Я люблю тебя по-прежнему, ничего не изменилось, хоть ты и говорила когда-то, что забуду. Пробовал, конечно, забыть – встречался с девушками, даже пожить успел гражданским браком, но ничего не получилось. Кажется, всё хорошо, а всё равно счастливым себя, как с тобой, не ощущал. Всё это было лишь желанием вычеркнуть из памяти любимую, добрую, умную, красивую Светлану Владимировну, больше ничего. Ты есть, других знать не хочу, – и после паузы продолжил: – Я предлагаю тебе поехать со мной, конечно, будет непросто, мы изменились, у каждого своя жизнь, но обещаю сделать всё возможное и невозможное, чтобы мы с тобой были счастливы. Так что? Да?
– Я не знаю, Шурик. Если уж совсем откровенно, я не забывала тебя никогда, однако несчастной себя тоже не считала. И у меня растет такая замечательная дочка. А вдруг ей будет плохо с тобой? Я – мать и должна думать, прежде всего, о ребенке. И ещё, я не знаю, как на все это отреагирует Широков.
– Что касается Софьи, да, вопрос непростой. Я согласен. Отцом я ей никогда не стану – у нее есть отец и, наверное, хороший, судя по ее восторженным рассказам о нём, но другом быть вполне смогу. Не обижу. Обещаю. А Широков свой шанс упустил, не стоит о нем беспокоится. Теперь я от тебя не отступлюсь.
– Но у меня мама серьёзно больна, Лене будет очень трудно без меня справиться с её заболеванием. Я не могу бросить их, – у меня на глазах навернулись слёзы.
Мне нужна была эта передышка, нужна. Не могла я, уйдя от одного, оказаться так сразу с другим. Для начала стоило закончить брак с Широковым официально, помочь подняться маме, а потом думать о следующем этапе жизни.
– Я все понимаю. Буду ждать столько, сколько нужно, не беспокойся. Придется созваниваться, может, на каникулах у тебя будет возможность приехать ко мне в Саратов. Постараюсь к этому времени наладить быт, чтобы вам с дочкой легче было привыкнуть к новой жизни.
– Как далеко Саратов, – улыбнулась я, – занесла же тебя судьба.
– Не судьба, служба. У нас даже анекдот по училищу ходил. Очередной выпуск. Вручают диплом отличнику: «Направляетесь для службы в столицу нашей Родины, в Москву». «Спасибо родному правительству за полученное мною отличное образование, отличное назначение», – отвечает выпускник. Потом история повторяется уже с хорошистами и более скромными выпускниками. Места службы соответственно становятся всё отдалённее и суровее, но слова благодарности звучат. Последним вызывают двоечника и оглашают место назначения в самой глуши. В ответ молчание. Незаметно однокашники толкают его в бок: «Ну, скажи хоть что-нибудь». Ответ: «Спасибо царскому правительству за то, что продали Аляску». Так что мне повезло: не Север, не Дальний Восток, почти центр.
Вскоре, в полдень, мы с Шуриком простились, впервые поцеловавшись. Какой же сладкий был этот поцелуй: трепетный, нежный, мягкий, головокружительный.
Я уезжала домой.
Глава 17
Зимой 1995 года я приехала в Саратов. Приехала, понятно, к Огоньку. К Саше. Как-то несолидно стало называть его Шуриком. С того памятного нашего объяснения прошло почти полгода. Маме стало значительно лучше, она уже потихоньку передвигалась сама, во многом себя обслуживала. С речью оставались некоторые проблемы – тяжело давались шипящие звуки. Но это уже так, ерунда, правда ведь?
Широков в конце октября получил статус «бывший муж». Сопротивлялся, не хотел давать развод, и я, как могла, пыталась его убедить:
– Ты смог бы снова жить вместе, если бы я тебе изменила? Нет? И я не могу, чем отличаюсь-то от тебя? Мы же воспитывались в одно время, в одном дворе, жили по одинаковым законам. Так что хочешь тогда?
– Может, ты просто мало меня любила? Поэтому не хочешь простить? – парировал он.
– Я тебя любила. По-своему. Ты всё же отец моей дочери, родной человек. Так бы и жила, наверное, даже считала бы, что жизнь удалась, если бы не твоя измена. Но разговор не обо мне, послушай, по слухам, ты и до известного инцидента встречался с той самой девицей, которую я видела в спальне. Она, говорят, беременна. Не считаешь подлостью вообще заводить разговоры о том, чтобы я к тебе вернулась?
– Я не отказываюсь от ребенка, буду его содержать, но жить с ней не стану. Я тебя люблю, как ты не поймешь? Ну не устоял когда-то, так что, теперь меня казнить за это?
– Никто и не собирается. Но жить с тобой не смогу, и ты не сможешь со мной. Сам уже не захочешь – привык к такой жизни, и ведь она тебя, свобода, чувствую, вполне устраивает.
Поняв, что я уперлась железобетонной стеной, Широков сдался. Все-таки мне хочется, чтобы он был счастлив, хотя бы в память о нашем детско-юношеском прошлом. Влюбленные великодушны, а я чувствовала себя такой.
Софья посещала сад, временами воспитатели мне выговаривали, что дочка растёт пацанкой. Девочка, действительно, в споре не хотела уступать, не терпела инакомыслия. Она все больше и больше походила на отца: то же стремление к лидерству, желание правдами и неправдами быть в центре внимания, та же решительность в действиях, иногда резкость. Еще, наверное, на поведении отразился наш развод с Широковым. Соня переживала. Очень.
Конечно, я пыталась ей объяснить, что иногда так бывает: мама с папой перестают любить друг друга, поэтому жить вместе не могут, но они всё равно любят своих деток. Я уговаривала дочку: «Папа будет приезжать к нам или забирать Сонечку к себе. Ты и соскучиться не успеешь». Софья, кажется, смирилась с этим. Спасибо Игорю, не дававшему ей скучать. В последнее время он увлёк дочь приемами самообороны, и она, по рассказам воспитателей, оттачивала мастерство на детях. Все-таки, нужно записать ее в более «девчачий» кружок, на танцы что ли?
В школе у меня все шло прекрасно, свои стены помогали. Я всех знала, меня все знали, дети были послушными, родители доброжелательными, коллеги приветливыми. Что ещё надо? Я ходила на занятия, как на праздник. Ведь, правда же, здорово, когда работа – увлечение, а за это еще и деньги платят?
Однажды после уроков ко мне в класс вошла женщина средних лет, представилась Галиной Ивановной Хачатурян и обратилась с вопросом, как успевает по русскому языку ученик пятого класса Семигенов Геннадий? Я ответила, что плоховато, у мальчика слабая база знаний, полученная в начальных классах.
– Мне бы следовало ещё в начале учебного года с вами, учителями, поговорить. Дело в том, что я работаю в опеке и по долгу службы часто участвую в рейдах в неблагополучные семьи. Однажды после сигнала соседей одной такой семьи мы приехали в дом, где проживали ребенок восьми лет и его пьющие родители, нет, неправильно, скорее запойные. Я многое видела за годы работы в опеке, но того, что обнаружила в этом доме, не встречала никогда: в комнатах совершенно не было мебели, стены ободраны, пол земляной, на нем валялись какие-то старые, рваные дерюжки, матрацы, видимо, они заменяли спальные места. Отсутствовали ложки, вилки, повсюду валялись бутылки, а на печке стояла грязная пятилитровая кастрюля. Родители были пьяны и спали, а единственный ребёнок, очень истощенный, весь в синяках, в засохших и свежих ссадинах, болячках, одетый в какое-то грязное тряпье, плакал, сидя на скамье. Как объяснил мальчик, он не ел три дня, выйти на улицу тоже не мог – нет ни верхней одежды, ни обуви. Ребёнок ни дня не учился в школе – и это в восемь с половиной лет. Его в тот же день изъяли из семьи, а родителей вскоре лишили родительских прав. Я не могла спать ночами, все время снился этот мальчик, плакал и просил забрать его от родителей. Мои дети были уже достаточно взрослые – оба учились в институтах. Посовещавшись с семьей, я решила оформить над мальчиком опеку. В общем, вы догадались, это Гена Семигенов. Первое время пребывания в нашем доме мальчик элементарно не мог себя обслужить: в своем возрасте не умел умываться, не понимал, зачем чистить зубы. Да что там говорить, не держал вилку и ложку в руках. При каждом удобном случае или пил из тарелки, или, если это второе, ел руками. Стоило больших усилий приучить его к порядку, привить элементарные правила поведения за столом, в общественных местах, научить вешать одежду в гардероб, а не разбрасывать её повсюду, ставить обувь в шкаф… Да многому пришлось учить. В начальных классах Гена тоже занимался слабо, хоть мы со старшими детьми и мужем всегда делали с ним уроки, пытались приобщить к чтению, у нас вообще читающая семья, а вот его не смогли заинтересовать. Как-то более всего мальчику нравится гулять на улице, лучше одному. Да, первая учительница тоже много внимания уделяла Гене: занималась с ним дополнительно, проводила индивидуальные беседы, поддерживала с нами постоянный контакт. Положительный результат был. Но в августе прошлого года мы поменяли квартиру, поэтому по месту жительства пришли в эту школу. Я не ставлю задачей довести до вас, Светлана Владимировна, мысль, что вы должны натягивать Гене оценки, но прошу быть немного терпимее к нему и внимательней.
– Спасибо, что рассказали эту историю, Галина Ивановна, – сказала я и продолжила, – ведь никак не могла понять, почему мальчик такой закрытый, стеснительный, даже немного диковатый. При всём при том считаю себя совершенно не авторитарной. Я оставляла ребенка много раз на дополнительные индивидуальные занятия, пыталась с ним разговаривать по душам, но Гена отвечал скупо, слабо шёл на контакт. Знала только, что он под опекой – родители куда-то уехали работать и что в новой семье ему очень нравится. Я решила, его мама и папа на заработках, а у вас временная опека. Теперь многое прояснилось.
– Его родители, действительно, завербовались куда-то на север – надеются вернуть ребёнка, но я не очень верю в их исправление.
– Конечно, вам стоило несколько раньше сообщить обо всём этом.
– Я разговаривала в начале учебного года с заместителем директора по воспитательной работе, классным руководителем, просила их довести информацию до сведения педагогического коллектива, видимо, они этого не сделали.
– Не сделали. Я вам обещаю, что на ближайшем педсовете расскажу учителям о вашем подопечном. Мы будем максимально внимательны к Гене, не волнуйтесь.
– Ну ты же не могла обидеть мальчишку, – сказал Шурик в телефонном разговоре, когда я поведала ему историю Гены Семигенова, – я же тебя знаю.
– Конечно, я его не обижала, дело не в этом. Просто мало внимания ему уделяла, могла и больше. Как же всё-таки мы плохо знаем наших учеников. Стыдно. Очень стыдно. Придется исправляться.
– Пойми, ты не можешь объять весь мир, просто не в состоянии. Я думаю, нужно просто честно выполнять свои обязанности и поступать по совести. В конце концов, все дети нуждаются в учительском внимании, участии, уважении, а вот любовь они ждут от родителей. Не старайся дать больше, чем можешь, иначе надорвешься сама, – советовал Шурик.
Вообще, с ним мы созванивались довольно часто, почти каждый день, на телефонные разговоры он тратил до половины денежного довольствия и не хотел внимать просьбам – не звонить так часто. Конечно, было радостно слышать почти каждый день любимый басок, но Шурику как-то ещё нужно было питаться, оплачивать счета, да мало ли других расходов?
Я очень по нему скучала, вообще не понимала, как жила раньше без него?
Новый 1995 год я встретила со своей семьей. Елена Прекрасная с Игорем ждали прибавления в семействе, чему мы все были очень рады. Как-то спокойно у них все складывается – не ссор, не конфликтов, не обид, во всем компромисс, если точки зрения разнятся. У нас с бывшим мужем было иначе.
Второго января я поехала в Саратов, сначала до Москвы летела самолетом, затем поездом ехала до места назначения. У детей были каникулы, взрослое население страны отдыхало первого, второго и седьмого января, на остальные дни мне пришлось брать отгулы и оформлять личный отпуск, поскольку я планировала поездку на неделю. Широков должен был приехать третьего января, чтобы забрать Софью в Красноярск дней на десять – пятнадцать.
И вот наконец я в Саратове. Шурик – Саша встретил меня на железнодорожном вокзале с веточкой мимозы. Было очень приятно и радостно от такого внимания. Где смог достать цветы, не сезон ведь? Как все же символично! Вспомнил, наверное, то его первое объяснение в любви и подарок на Восьмое Марта.
Жил он в девятиэтажном доме – общежитии, правда, один занимал всю комнату. Как и ожидалось, кроме дивана, стола, трех стульев и старенького подержанного холодильника в помещении ничего не было. Да, окна еще были завешаны портьерами. Аскетично, чистенько, уютно.
Первое утро нашей совместной жизни было замечательным – мы не могли оторваться друг от друга. Как маленькие дети, ходили по квартире, взяв друг друга за руки, и были «прибиты счастьем», по меткому Сашиному выражению. Действительно, такого всепоглощающего упоения другим человеком я еще никогда в жизни не испытывала. Как же хорошо – два выходных проведем вместе!
Однако нужно было готовить обед, от завтрака мы оба отказались, я привыкла еще со школы не завтракать, а Саша уговорил желудок лишь на чай с молоком. Ближе к часу раздался телефонный звонок – дежурный из части сообщил о тревоге. Машина уже вышла. Саша незамедлительно начал одеваться. Я невольно залюбовалась им, ведь в военной форме никогда не видела.
– Когда тебя ждать? – спросила я, понимая, что точного ответа не получу – может, через час, может, через полгода. Это военная служба.
– Не знаю, Свет мой, постараюсь освободиться быстрее. На всякий случай, все телефоны в записной книжке, она в столе.
– Но ты же не поел.
– Ничего, может, поем в части, но обед все равно готовь. – Поцеловав, он поспешил на службу. Ну что ж, тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит. Буду ждать.
Саша вернулся домой поздним вечером, объяснив, что тревога учебная.
– А в какой части ты служишь? – поинтересовалась я.
– В бригаде специального назначения Главного разведывательного управления.
– Ого. Этому ты учился в училище – разведке?
– У меня иногда спрашивают: «Чему ты там учился – в училище?», а услышав в ответ: «Врагов убивать», делают круглые глаза. Враг страны, которую ты защищаешь, такой же человек. Если его не убьёшь ты, то он убьёт тебя. Вот этому в училище и учат, а потом уже – разведке, летному, саперному делу, строительству понтонов и так далее.
– Да знаю я. Просто не так вопрос сформулировала, правильнее: какая твоя военная специальность, – сказала я, насупив брови.
Саша посмотрел на меня сердитую и рассмеялся:
– Ну-ну, не обижайся, специальность у меня «Командир взвода мотострелковых войск и войсковой разведки». А вообще, конечно, быть командиром непросто. Во-первых, тебя напрягает рядовой состав, который призвали, а он служить не хочет. Прыгаешь с ним по стрельбищам, преодолеваешь полосу препятствий – формируешь необходимые навыки. И кто бы знал, как сложно заставить солдат что-то делать, ведь вы, товарищ старший лейтенант, сами захотели в военное училище поступить, а их призвали на службу. Да, еще ненароком могут отправить в горячую точку. В этом разница. Во-вторых, за подчинённых тобою вечно недовольно начальство: то плохая сдача нормативов, то неуставные отношения, то самоволка, в общем, многое что случается. Был у меня один кадр во взводе, склонный к суицидам, однако так в его жизни всё стало здорово получаться, что он надумал жениться. Начальство, помня о его недалеком прошлом, во избежание ЧП, отправило меня сопровождать его домой, отпуск дали товарищу. И такое бывает. Наверное, ко мне неплохо относится и личный состав, и командование потому, что я службу изнутри знаю, ведь не после десятилетки поступал в училище, знал, куда иду и что ждет в дальнейшем. Это осознанный выбор профессии. Вот так. А вообще, мне все нравится, весело у нас, не заскучаешь, – улыбнулся Саша.
Все время, проведенное в Саратове, я находилась в Сашиной комнате постоянно, выходили мы из нее только в вечернее время, когда он возвращался со службы. Просто бродили по улицам, разговаривали. Разговаривали обо всем на свете, в том числе и о будущем.
– Саша, а как твоя мама отнесется к нашей женитьбе? – задала я закономерный вопрос. – Я думаю, вряд ли обрадуется этой новости.
– Какая разница, что она скажет, Свет мой. Это для нее не новость. Помнишь вызов к директору? Вот в тот день я и сказал, что рано или поздно женюсь на тебе, а потом повторил это же в день Игорюхиной свадьбы. Не беспокойся об этом, все будет хорошо.
В последнюю нашу ночь я думала о том, что мы никогда не будем ругаться, никогда. Жизнь такая короткая, не хочу тратить ее на ссоры, скандалы, обиды. «Я все сделаю, чтобы моя семья была счастливой», – думала я, засыпая.
– Пожалуйста, не бросай меня, – говорила я в аэропорту перед регистрацией целующему меня Саше, – иначе я умру.
– Не брошу, – отвечал он, как клятву, – и ты меня не бросай, очень прошу.
Мы расставались до мая 1995 года.
