Текст книги "Игры с судьбой. Книга первая"

Автор книги: Наталья Баранова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– Гад!

– Не говори, мерзавец! Самому тошно. А куда денешься?! Это не мы, это жизнь такая. Хочешь жить – умей вертеться. А хочешь жить хорошо…, тогда надо волчком вертеться, бешеной юлой! Ладно, Иванна, пошутили и будет….

– Что ж так? Я еще хотела твои шутки послушать…

– Что ж, слушай тогда. Внимательно слушай! И я не ждал, не ведал, не гадал, что Эрмэ к войне готовится. Сметут они Лигу. Если только не случится того, что принято именовать Чудом.

– И решил переметнуться? Пока не поздно….

– Глупости говоришь, девочка. На Эрмэ всяк, кто не Хозяин – раб. Это здесь можно жить, а там каждый день беспрестанное выживание. Ни самый приближенный сановник, ни последний раб, никто не знает, что там, в следующий миг. Даже предполагать не пытается. И сановника легко рабом сделать, памяти лишить…. Это ведь проще простого.

– Зачем же ты тогда….

– И сам не знаю.

"Не знаю". Что ж, вероятно и так. Но нельзя говорить о подобных вещах вслух, у камня, у земли, у дождя, у всего на Земле существует память. А как нашепчет в чужие уши дождь и ветер твои слова?

– Врешь, Дагги Раттера. Не доверяешь.

– Я почти никому не доверяю, Иванна. И зря я все это затеял. Зачем забрал тебя? Глупость это, баловство…. На что надеялся? На то, что найдется кто-то кому смогу доверять? Так ошибся. И открылся тебе зря…. Ты прости меня.

Догорела старая масляная лампа, тихо угасла и только тьма обнимает мир. И только светят далекие звезды. Их свет, как дождь – не избранным, а всем и всему…. Тихо дыханье Иванны, легко объятие точеных рук. Стоит рядом, не рвется прочь, приникла, голову уложив на грудь.

Своя и чужая! Есть жалось и тоска, а доверия нет. Разве высказать словами все так, что б и поняла ты и поверила и жила б чужими чувствами, чаяниями, надеждами? У нее своя правда, у него – своя. Не совместить две этих правды, не склеить.

– Ты отпустишь меня? – тихим вздохом, шелестом звездного света. А в голосе оборванной струной – тоска.

– Поклянись, что никто никогда от тебя не узнает обо мне. О том, что жив! Что никому, не своему ни чужому не скажешь ни слова.

– Тогда отпустишь?

– Отпущу.

Отойдя на шаг, приникла к окну. Короткие стриженные прядки, хрупкая нежность точеной шеи. И так хочется положить руки на плечи, утешить, губами собирая соль слез с покрытых пушком персика щек.

И знак отрицания, чуть едва заметный, движение головы из стороны в сторону. Замерзшее дыхание.

– Об этом не проси, Дагги Раттера. Не могу я смолчать о том, что видели мои глаза на Эрмэ. И о твоем участии в нападении на Вэйян. Я не знаю, чем обернется молчание об этом. Если хочешь – убей. Лучше б ты оставил меня на Эрмэ, чем вот так, клятвой запечатать слова.

И вновь перед глазами сухопарая, подвижная фигура. Темные волосы, обильно присоленные сединой, морщинки вокруг глаз, многодумные складки на лбу и сияющий взгляд. Элейдж. Сенатор! Алашавар….

Зачем отправлял на Раст-Танхам? Зачем так о многом умолчал? Ведь знал же, знал! Точно ведал, что таится чуть дальше. Знал об Эрмэ! И глубокий приятный голос, что цедил обманные слова – не забыть.

"Я подозреваю, что не только с контрабандистами мы имеем дело, Аретт. Потому и отправляю на Раст-Танхам тебя. Лишь тебе смогут контрабандисты поверить. Твой голос и твоя авола – оружие более сильное, чем три батальона Разведки. Ты один сумеешь дойти. Узнать и вернуться. Я верю в тебя"….

Тому, кто три года провел подле Черного трона уже ведомо искусство распознавать искренность и ложь, отличая их как день от ночи. Тому их уже не спутать.

Лгал честный голос и лучистые глаза. " Я подозреваю…"

Нет, Сенатор, ты знал! Знал с чем и кем придется столкнуться, но ни слова предупреждения не сказал. Смолчал! Зачем? Ох, встретить бы случайно, в толпе и спросить. Одна беда – сливаясь с толпой, ты, Сенатор, не ходишь!

– Жаль, – звук слова, как удар падающих капель. – Жаль, что ты решила вот так, Иванна. Может, все ж передумаешь?

– А вот просто так, без условий, ты меня не отпустишь?

– Не могу, слишком много ты знаешь.

Смотрят жадно из темноты ее глаза. Насторожена. Устала. Сейчас ей не одолеть его, и она это знает. Но как же хочется жить! И дышать и любить. И слова, горькие, злые выплескиваются из ее губ змеиным ядом.

– Ну и сволочь ты, Дагги Раттера!

Сволочь! Все верно! К чему отрицать? Не изменить ничего. Зачем? Да и нужно ли что-то менять? Разубеждать….. и что это даст?

Никому не доверять, нести одному свою тайну. Все равно, никто не поймет.

Тихо скрипнула половица, словно где-то внизу ходил человек, и дикий страх пронзил все существо! Ох, как много сказано! Сколько ж лишних слов подарено ветру!

Насторожилась и она. Видимо не почудилось, не показалось.

Вздохнув, он осторожно стал спускаться вниз. Легкий шаг не рождал звуков. Даже само дыхание словно б застыло, и в ночной тишине…. Нет, не казалось – звук дыхания, сдерживаемого, тайного присутствовал в ночи.

Ах, почему не проверил, войдя не наложил засов на дверь? Вот она, торопливость. Неосторожность. Чем она обернется, неведомо….

И внезапно, сверху, обрушилась сеть. Ловушка! Как же так? Отчего не заметил? Отчего так глупо попал. Словно птенец в силок?

Путаясь в веревках, пытался вырваться, только запутывался все сильней и сильней. Смех, гадкий, желчный звучал в ушах.

– Барахтайся, Дагги, барахтайся! От Судьбы не уйдешь. Под чужим именем не спрячешься! Вот ты какой, рэанин!

Иялла! Смотрит так, словно уже пересчитывает монеты. В глазах не торжество. Не знаком с этим понятием стервятник, у которого калькулятор вместо души.

– Попался! То-то Анамгимар скажет «спасибо». Полновесно заплатит!

И – попытка не пытка!

– Я заплачу. Много больше, чем отвалит Анамгимар!

И снова смех. Словно каркает ворон.

Подойдя, Иялла нагнулся, туже опутал сетью. Проворные руки шарили по карманам, через ячеи, выгребая их содержимое, доставая деньги и кабран.

– Чем заплатишь-то, Стратег? А хитро было придумано. Собственную базу – под ноль разнести. Лишь бы в доверие войти. Удалось, не спорю! То-то будет рад узнать Император, что за птичка в силки попалась! Везучий ты, а я везучее!

Режет смех слух. Пытайся, не пытайся – не вырваться! И каждая попытка отвоевать толику свободы – бессмысленна. Но разве ж может смириться душа? Разве ж…?

И лучше зубами перегрызть собственные вены, нежели вот так, словно тюк быть доставленным к подножию трона! И выдохом, на предельном напряжении сил:

– Будь ты проклят! Сволочь!

И сдавленным всхлипом удивленное «а»…

Иванна! Стоит, едва держась на ногах. А в глазах искорки запредельной злобы. И у ног ее – темным кулем обмякшее тело. В руке – нож. Его собственный нож, позабытый в мансарде. Упав на колени, упрямо режет неподатливую сетку, кромсает путы, словно б и не замечая, что стоит в луже крови. Не до этого.

– Пойдем отсюда, Дагги! Кто знает, может еще какой стервятник явится. Давай отсюда!

– Ты права девочка…

Но прежде, чем уйти нагнулся, из остывающих пальцев забрав трофеи, проверив, не бьется ли черное сердце. Но точен удар у девчонки. Где только научилась убивать? Впрочем, это как раз – не тайна.

Темными переулками, шумными улочками, сквозь толчею и суматоху. Господин в хорошей одежде и девчонка, схожая с нищенкой – дерзкая, коротко стриженная стерва.

– За все благодарю тебя, Иванна! Чем могу быть полезен? Ты говори, не стесняйся.

И бьется пойманной птицей сердце, пытаясь разорвать силок. Борются вера и недоверие, и на губах соленый вкус крови. И страх, положивший лапу на грудь, не давая вздохнуть.

– Отведи меня к Стратегам, Дагги Раттера. Не рискну одна через город. Да в этом рванье! Там и расстанемся.

– Что ж, будь по-твоему, милая. Но сначала в таверну! Поднимем бокалы на брудершафт! Что б я делал без тебя, девочка моя?!

– Я долгов не люблю. Ты скажи, я с тобой расплатилась?

Играет вино в высоких бокалах. Сияет рубином, кровавым соком! На белой скатерти, и косятся на странную парочку задержавшиеся посетители скромного ресторанчика. Время – к рассвету. Пора бы и честь знать!

И летит в ответ обманное, легкомысленное:

– Вполне расплатилась. Ну и видок у тебя, дорогая! Все коленки в грязи!

Отвлеклась, посмотрела вниз. Что ж, в любой ситуации женщина остается собой. Достав капсулу, Да-Деган негромко вздохнул.

"Ты так много знаешь, девочка! Многие беды – многие печали. Так забудь….. Себя забудь и то, что случайно узнала. Не твое оно. Верни тайны назад. И… живи!"

Канула капсула в вино, растворилась в мгновение. И чернеет вино на самом дне, приобретая оттенок ночи. Густеет сок лозы, словно сворачивающаяся кровь.

– Эй, ты чего отвлеклась? За тебя!

Подняты бокалы и скрещены руки, губы приникли к хрусталю…

– За тебя, Дагги Раттера!

– Взаимно, Иванна!

И каждому свое – ему дальний путь, ей – тяжелый сон, что оторвет и закружит былое, украв память.

Мягкой шалью падает ей на плечи усталость. Тяжелеют веки, становятся сонными темно-карие, гордые глаза.

– Разморило?

– Ерунда, просто хочется спать. Пройдет….

– Пойдем, я провожу тебя… Пойдем….

Тих город, пустынен. Лишь редкие прохожие им навстречу. Замедляется шаг, словно к каждой ее ноге привязали по гире. Идет и почти спит на ходу. Ни тревоги, ни страха. Обвили его руки стройное тело. Не ведет – несет почти….

"Что ты делаешь, Дагги Раттера?".

Вон и крыльцо дома госпожи Арима.

И спит Иванна на его руках, уложив голову на плечо. Спит безмятежно, теряя себя. Спит, не зная, что утром начнет всю жизнь с чистого листа. Украдена память.

"Не вспомнишь ты девочка никогда былого. Ни имени, ни как занесла нелегкая тебя на Раст-Танхам; ни Эрмэ помнить не будешь, ни Хозяина, ни меня. За помощь твою оплатил черной монетою. Прости, дорогая. Но иначе мне – нельзя"

Опустив на темный камень сонную девушку, Да-Деган постучался в дверь. Чуть коснулся чуткими пальцами непокорных прядок, даря мимолетную ласку и, надвинув на самые брови, капюшон, поспешил уйти, потерявшись в лабиринте улиц и переулочков.

23

Нет спокойствия на душе. Горечи и радости терзают разум. Не обмануть свою душу уютом, не успокоить адский огонь созерцанием пляшущих завихрений огня в камине. Где-то там, внутри свербит и гложет! Где-то там, горит, разрывая на части! Каждый вздох, каждый глоток воздуха все сильнее раздувает пламя.

– Эй, дьяволенок! Подойди сюда!

Не стоит называть имени, и так откликается крайне охотно. Подошел, встал рядом, смотрит сверху вниз. Серые глаза, словно укрытое тучами небо. Рыжий ливень волос, перехваченных надо лбом – по плечам.

– Вина, господин?

И явная и неявная в голосе – насмешка. Смеяться так и то нужно суметь.

– Не нужно вина, чертенок! Сядь рядом, поговорим.

– О чем, господин?

Проигнорирован жест, указавший на кресло рядом. И только улыбка на лице – и ядовитая и грустная, уже знакомая. Не забыть ни взгляда этого, ни улыбки.

– Сегодня идем к префекту.

– Зачем господин?

– Затем…. Выбирай – будешь рабом при мне или останешься на Раст-Танхам вольным? Есть человек, что согласен немалые деньги отдать за тебя. Нужен ему такой дьяволенок с характером. Как тебе жизнь – в пространстве, мотаясь с планеты на планету? Подойдет? Или другой доли искать станешь? Если согласен – все документы подпишем сегодня – и купчую, и вольную, и договор об усыновлении. Я, как бывший хозяин, Хаттами и Гайдуни Элхас будем свидетелями. Как тебе такой расклад?

– Что хоть за человек?

Вздохнув, прикрыть глаза. А ничего человек. Очень ничего даже. Седой и крепкий, как вековой дуб. Немногословный и надежностью веет от каждого жеста и слова. Нормальный, обычный человек. Благодаренье небесам – не вывелись еще такие. Прав Хаттами, лучше – будешь искать и то не найдешь.

– Там увидишь. Или не пойдешь? Так что, со мной на Рэну, виночерпием?

И вновь ядовитая усмешечка на губах и поклон – дерзко-низкий. Полный нарочитого почтения, но так кланяются не хозяину – его шуту.

– Нельзя мне на Рэну, господин хороший. Неровен час, отравлю. А я Таганаге обещал… клялся, что убивать не буду. Нехорошо слово нарушать.

Рассмеяться б вместе с юнцом только не до смеха. Горечь подкатывает к губам. Отплакать бы слезами всю тоску свою, всю горечь выплеснуть солью из души, но как назло – сухи глаза, воспалены, словно песку в них насыпали. Нет слез. Только трясет и лихорадит, словно ломает его болезнь, выворачивает не суставы – душу наизнанку.

Отдать. А как расстаться? Как ножом – по живому. Отдать своего – чужому. И только молиться. Как когда-то в детстве, пока еще умел молиться – духам межзвездных трасс, что б берегли они, скрывая от бед того, кто так дорог.

Сгрести б мальчишку в охапку, обнять, прижав к себе. Никому не отдать! Никому!

– Значит, ты решил остаться с контрабандистами, Рокше?

– Да, господин. Если, конечно, мое мнение что-то значит.

Сказать бы – «нет». Рассмеяться в лицо, передумав. Но смотреть, как каменеет в ненависти лицо того, кто так дорог – не большая ли пытка? Не вернуть доверия, единожды солгав.

И как жить потом, чувствуя лопатками недобрый, тяжелый взгляд? Как жить, воздвигнув ложью не каменную – стальную стену!

– Если б мне было безразлично твое мнение, юноша, я бы тебя не спрашивал.

Держать светски-равнодушный тон, сидя в кресле. Ломать комедию, вести игру, надеясь, что не видно будет из-под маски окровавленных клочков пораненной души. Что по сравнению с этим заточение в ледяных стенах старого форта? Ничто, всего лишь веха бытия.

– С чего такая забота? – уже без насмешки, внезапно и врасплох.

А ответ… не идет ничего на ум. Ответом – растерянная улыбка и внезапно, предательски, подкатившие к глазам слезы.

– Тебе – жить. Не хочу жизнь ломать, раз уж ты вырвался с Эрмэ.

– Хорошо. А остальные? Вы ко всем такой добренький? Всех пристроите? Или – завтра на рынок? После той же Эрмэ?

– В кого ты злющий такой?

– Не знаю, господин, не помню.

Дерзкий ответ. Но дрожат губы.

Хороший вопрос, и нет на него ответа.

Встав, Да-Деган прошелся по комнате, потирая замерзшие ладони. Стыло, холодно на душе, всех мерзостей одним добром не исправить! В стенах форта было теплее!

Отвернуться к окну, смотреть, как по проспекту перед гостиницей фланирует праздный люд. Просто созерцать, не думая ни о чем, отмечая элегантность туалетов дам и роскошную строгость одеяний мужчин. Респектабельность, умноженная на элегантность и возведенный в ранг закона прекрасный вкус – вот что царит в Центральных кварталах Аято.

– Вы мне не ответили…. – тихий, но дрожащий от ярости голос.

– А что прикажешь ответить? Сказать тебе «да»? Так я еще не решил.

И вновь молчание.

Подушечками тонких пальцев по стеклу… По отражению, такому же четкому, словно в зеркале, гладя сияние волос и четкий очерк щек.

– А что хочешь ты? – без вызова, без злобы. Не просто вопрос – просьба о помощи.

– Отпустите их. Вам ведь не трудно. Пусть вернутся домой. Они-то помнят, куда возвращаться….

Обернувшись, смотреть на просьбу в глазах. Смотреть и только качать головой.

– Думаешь, о чем просишь!?

– Думать можно по-разному, господин. Кто-то думает головой, кто-то телом, а кто-то душой. Отпустите…. С них довольно. И так досталось….

А в ответ, только смотреть широко распахнутыми глазами, кусая губу изнутри, чувствуя, как наполняется рот соленым привкусом крови. И не удержаться, нет, не удержаться!

Подойдя, притянуть к себе, прижать рыжую голову к плечу, обхватить руками плечи, словно желая укрыть от всех бед. Гладить рыжий шелк волос, как хотелось давно, не образ, не мечту держа в руках.

– Дурной ты, Рокше. Разве ж можно…. Отпущу я их, куда им идти, дурень ты рыжий…. Пешочком по звездам? Чудо ты мое, непутевое! Чем на дорогу до дома зарабатывать прикажешь? Телом? Так некоторым в жизнь столько, сколько нужно не собрать. Дурная у тебя голова, чертенок. Сердце, правда, доброе….

И в ответ, диссонансом, рваной, нотой, злое, горькое:

– Уберите руки, господин!

Только покачать головой ответ, еще крепче стиснуть плечи в объятьях, словно синюю птицу счастья держать в руках – зримое, яркое, свое продолжение.

– А если сделаю, по-твоему, как просишь…? Приедешь на Рэну? В гости ко мне?

– Так уж и сделаете?

Улыбка коснулась губ. Поймав ее, он исправил ее на усмешку.

– Сделаю, отчего нет? – сорвалось с губ раньше, чем успел обдумать. – Только и ты слово сдержи. Я ждать буду. Сколько потребуется, только приезжай!

– Сумасшедший вы, господин!

– Какой есть, Рокше….

Разжав объятья смотреть в серые, пронзительные глаза. "Приезжай! Дай увидеть тебя хоть издали, что б не сжималось сердце в смертной тоске. Хоть на миг, да увидеть… "

Вздохнув, отойти к окну. Ругать себя за порыв, за то, что не сумел сдержаться. За то, что не превратилось сердце в лед.

"Дурная голова у тебя, Аретт! Не голова – кочан капустный! И так по ниточке ходишь, а тут!"

Быстрый взгляд в зазеркалье стекла, на мальчишку, осевшего в кресло. Сидит, достав ножик, и чертит острым лезвием по агатовым завиткам столешницы что-то свое. Смятение на лице…

– Ну, так что, договоримся?

"Да, мальчик, да! Трудно бросаться с обрыва в ледяную воду. Ведь не знаешь зачем, к чему вяжу тебя обещанием. По рукам и ногам вяжу. И отступать – некуда и согласиться тоже… трудно. Ох, как трудно! Помню, как сам договор с Дьяволом подписал. Договаривались мы с Хозяином, что покуда я выполняю все его прихоти, сын мой остается жив. Тоже хотелось бежать… И волком выть и не верить, что то существо, которое показали мне – мой сын. Тоже хотелось кричать, осыпая проклятиями. Не знал я тогда что же такое – Империя. Но вот пришлось узнать…Хлебнуть полной мерою…".

– Зачем вам это все, господин?

Утешить бы!

– Что ж, нет, так нет…. Жаль, конечно. Но, наверное, ты прав. Прощаться надо навсегда и один раз. А что касаемо рабов, и без твоих просьб отправлю их по домам. Кто за щенка больше отвалит, чем родители? Это здесь они – дешевый товар! А там их до сих пор кто-то да ждет. Наизнанку из кожи вывернутся, отдадут последнее. На Раст-Танхам такой цены за каждого никогда не взять! Мороки больше, но и барыш хорош! Эх, ты, чудо наивное! Вот уж странно, что на Эрмэ подобные простодушные водятся!

Дрогнула рука у мальчишки, ударил ножом в полную силу по столешнице, блеснули глаза стальным отблеском.

– Не бесись, – проговорил Да-Деган спокойно. – Не нравлюсь я тебе, уйти хочешь, так собирайся.

– Уже?

– Уже.

Встретились взгляды, словно два клинка во время поединка. Вскочив на ноги, с стремительностью пули вылетел мальчишка в соседнюю комнату.

Да-Деган подошел к зеркалу, посмотрел на себя, усмехнулся криво отражению. Если б не знать, сколько лет на самом деле минуло – что ж, можно посчитать ровесником собственному внуку. Только глаза могут выдать возраст. Этот тяжелый, давящий, уставший взгляд, так контрастирующий с легкомысленными завитками волос и развевающимся сиянием ирнуальского шелка.

Скривить бы губы, сплюнуть в сторону, да уже стоит на пороге, наблюдая Рокше. Иридэ! Его Иридэ.

Собраны волосы в длинный хвост, сменены домашние туфли на невысокие сапожки, плотно охватившие щиколотки. И грация кошки в каждом движении – ленивая грация сильного юного зверя. Да и как иначе?

И только усмехнуться, осознав. И в жилах этого мальчишки течет кровь воинов Эрмэ. Кровь Ордо. И никуда от голоса крови не деться.

– Ну, что, пойдем, – проговорил Да-Деган, застегивая последнюю пуговку воротника, плотно охватившего шею.

Тихим шагом по лестнице, не будя чуткого эхо. Чуть поодаль держится охрана – декоративные, сплошь из мышц и сухожилий, с пронзительными взглядами, мальчики – бодигарды. Толку от них… Но статус обязывает.

А вечер тих. Теплый ветер колышет серебристые высокие облака. Невесомым дождем падает свет фонарей и далеких звезд. Нагреты за день, пропитаны потоком солнечного тепла старинные плиты мраморных улиц.

Располагает вечер к неспешным прогулкам, к долгому любованию небесами, к легкому флирту, к искренней и пламенной любви. Не располагает лишь к расставанию. Отчего не плачет небо дождем? Отчего не срывает вихрь с высоких крон листья? Отчего не забирается под складки одежды, выдувая остатки тепла?

Нет, ласкает, словно желает утешить. В каждом прикосновении нега и тайна. Целует ветер его лицо. Каждое прикосновение как вздох любимой женщины, восторженно смотрящей в его глаза. Каждый миг полон золотого тепла.

Улыбнуться, чуть грустя, но не держа на сердце обид, сказав себе: "Ты все решил сам".

Скосив взгляд, посмотреть на юношу, шагающего рядом. В серых глазах – мечта. И надежда. Как нахлынула волною горечь, так и ушла не оставив следа, словно чужие чаяния захватили душу.

И каждый шаг – навстречу новому, неизведанному, отказываясь от трудностей прошлого, не думая о дурном.

– Рад, Рокше?

Короткий кивок головы в ответ, и слабая, не жалящая ядом улыбка; немного тепла во взгляде, легкий вздох. Так мало! Так много!!! Не променять этого взгляда и улыбки на все сокровища мира. И оттаивает лед, панцирем защищавший сердце, кипятком греет лицо и щеки и горло.

– Ты на самом деле отправишь всех рабов в Лигу? Ты не шутил, господин?

– Я никогда не шучу такими вещами.

Молчание. Свет фонарей, падающий снежными хлопьями. Серые силуэты внушительных зданий. Словно железное кружево – пролеты мостов переброшенных через извилистую речушку. Аромат золота. Запах наживы.

– Я постараюсь приехать к тебе, господин….

– Уже не господин, Рокше. Ты мне не раб. Я тебе не хозяин. Почти.

– Но как же…

– Зови меня «Дагги». Я не обижусь.

И снова улыбка в уголках губ. Краткая остановка, прямой взгляд глаза в глаза. И что такого ищет серый взгляд за оболочкой юного фигляра? Что пытается углядеть, и поймать, выловив как золотую рыбку? Разве понять?

– Хэй, Раттера!

Там где и договаривались, вся троица – Гай, Хаттами, Язид. Дежурные приветствия, взгляды, бросаемые украдкой. Разговоры ни о чем – о погоде и политике, о курсах продаж, поверхностные, неглубокие. И стелется под ногами мраморными плитами тротуар. Ведет мощеная тропинка через ухоженный сад со статуями богов и героев, мимо глубокого грота и пруда с черной водой, на которой качаются звезды белых лилий.

Когда-то он пел в этом саду, и знать Раст-Танхам восторженно внимала его голосу. И статуи и камни были свидетелями. Давно.

Когда-то он пил в доме префекта вино и сыпал острыми искристыми словами, убеждая в том, чего просто не могло быть. "Мы с вами – одной крови". Соблазнял и манил, звал на службу Лиге и дивовался, глядя на страх тщательно укрытый за наглухо застегнутым воротничком. Знать бы тогда об Эрмэ, не пришлось бы удивляться страху в глазах.

Отогнав воспоминания, посмотрел на Рокше. Та ж порода у мальчишки, что у него самого. Так же ступает неслышной поступью, дерзко выставив вперед подбородок. Так же вдохновенно сияют глаза. И рыжее золото волос выдает ту же, лисью, породу.

А в доме префекта сияют люстры, выметая мрак. И вышколенные слуги корректны до омерзения, предупредительны до оскомины, вежливо провожая гостей в кабинет.

Сияют люстры, плывет реальность. Шелест бумаг, словно шорох листвы над водою. Очнуться б от наваждения, но оно не проходит. Свершается, словно б во сне. И ставит рука замысловатый вензель на официальных бумагах, раз за разом повторяя одно и тоже…

Отрезав – не приклеишь обратно.

А после него – очередь Язида Эль Эмрана и свидетелей.

И закончив церемониал, только и осталось – поклониться и уйти, раствориться солью в воде улочек Аято.

Странно было на душе – и тепло и пусто. Словно снизошло успокоение. Что сбылось – не переделать заново.

Вспомнилось, словно в яви было – маленькая хижина на краю села, почти отвесный склон, поток рычащий в глубине. Как металась, как плакала, запертая в теснине вода!

Ветры свободно входили в щели, разгоняя тепло очага. А как пели они в скалах? И каким, пронзительным было небо над крышей его дома?

Где тот мир? Где его родина – бог весть. Оторвал ветер корни от почвы, повлек в сияющую даль. Сколько миров подарил взамен? Но истоков своих все равно не забыть.

Как забыть вкус молока и хлеба? Первоцветы в лугах? Странные сказки отца? Не о завоевателях и царях – о людях, которым покорились небеса, живущих в вышине около разных звезд. Разве можно было поверить в реальность сказки? Оказалось же правдою. Как и то, что звезды – сонмы горячих чужих и далеких солнц. Близких звезд!

Разве когда-то в двенадцать лет, он, молодой зверек, певший, вторя ветру и солнцу, мог поверить, что сказка войдет в его жизнь? Разве веришь в такое?

Мир, его мир, как убог он был и буен! Вспоминая – откреститься, покачав головой. Стылый мир. Закрытый Сектор. Не ведет с подобными мирами дел Лига, лишь Стратеги вживаются в чуждую жизнь, прорастают корнями, меняя его облик до неузнаваемости, выводя из тьмы к свету.

Везде, всегда, как вода точит камень…. Быть на переднем краю, расплачиваться за добрые намерения кровью, жизнью, душою, добровольно отказываясь от покойного размеренного бытия, комфорта и удобства.

И только улыбнуться – дерзкому и негасимому, что, разгораясь, дарило тепло душе. Все – на круги своя! И давно выбрана сторона, на которой ему драться, с кем быть. Кого любить.

Плотно сжимая губы, дерзко выставить подбородок, шагая на встречу Судьбе.

Тихий шаг за спиной. Но опасности нет, не тревожит душу, не цепляет холодок. Остановиться, обернувшись, узнавая, кому вдруг понадобился.

Язид. Упрямое, широкоскулое лицо, глубокие большие глаза под широкими бровями. Добрый взгляд. Отвага и решительность оставили метку на смелом лице. Вольный торговец. Контрабандист. Дитя межзвездного простора.

Широкие плечи, крепкие руки, темные, присоленые сединою, волосы.

– Да-Деган!

– Да, Язид?

– Этот мальчик… он родственник вам?

Покачать головой, открестившись. Так было бы правильней. Так было бы надо. Но, смотря в глаза контрабандиста, не сказать обманного «нет».

– Это правда, мой друг, но не стоит об этом.

– Да, не стоит.

Звездным светом сияет молчание. Тянется тишина, утопленная в звуках чужого богатого города. Иногда молчание может сказать много больше, чем сказали б слова. И все теплее становится на душе. Слишком славно и сладко! Как когда-то в юности, когда без трепета и сомнений верил в добро. Когда, держа в руках аволу, звал за собой, заставляя верить в реальность миража.

"Мы с тобой одной крови!!! Ты… и я".

– Он похож на вас.

– Да.

"Он такой же глупый, самоуверенный, доверчивый, наивный, как пришелец из Лиги, что потерянно бродил с аволой по изгибам улиц Аято. Он такой же порывистый и безрассудный. И так же истово верит в добро. Я оставляю его тебе, Язид. Сохрани его. Ему со мной – нельзя. Это мне – танцы на острие иглы. Шаг по сияющему лезвию. Нет, ему со мной совсем нельзя".

Нет улыбки на губах контрабандиста, как и зарева алчности в глазах. Не рушится доверие, крепнет, и тихим, тихим шепотом, подобно звуку павшего листа.

– Я помню вас. Посиделки в тавернах. Девушек. Вино. Песни.

– Вы? Меня?

И вновь улыбка ответом. Все понимающая улыбка. И тянется рука контрабандиста к карману на груди, доставая укутанный шелком предмет. Развернув осторожно словно святыню, протягивает дар.

Играет свет, сполохами колеблются лепестки. Трепетный и нежный, дарующий радость, цветок. Весь словно б из пламени, из пляшущих языков огня. Воплощенное совершенство. Сияющая душа.

– Возьмите. До сих пор не было ничего дороже и у меня.

Покачать головой, словно б не веруя. Принять дар, поднести к лицу, наслаждаясь странным, одному ему чувствуемым ароматом. Дрожат кончики длинных, чутких пальцев, прикасаясь к чуду.

Теплеет на душе, отпускает тоска, словно кто-то прибавил сил.

– Откуда это у вас? – осторожный вопрос.

Нет не тревога, не ужас – опаска. Разве знает хоть кто-то в этом мире, под сонмами многоликих небес, хоть одна живая душа разве проторила дорогу в мир загадочный и чужой. В Легенду. В мир Аюми?

– Я нашел его в пространстве. Там где когда-то потерял корабль Аторис Ордо. Помните ту историю? Корабль ведь так и не смог спокойно дойти до порта.

– Каждый может ошибиться. Говорят, причиной взрыва были мелкие неполадки да ошибки пилотов. Это Судьба.

– На Раст-Танхам говорят, что это работа Эрмэ, – тихо заметил Язид. – каждый бывает, ошибается. Не стоило капитану тогда говорить, что он нашел…. Многие из наших кормились на руинах того корабля, подбирая крохи, которые упустили Стратеги. Жаль капитана. Но я знаю – он видел.

Улыбнуться. Кивнуть.

Нет, никто не поверит, в то, что видели чьи-то глаза чудо чудное, дивное диво! Поверить в чудеса – так это какую надо иметь душу? Любому чуду надо подтверждение. Сопротивляется строптивец – разум отрицая все непривычное. Не любит строить догадки на скользком льду. Нет. Рассудку нужна строгая почва фактов!

И горечью, внезапной желчью по губам….

– Вы говорите, Стратеги проявляли интерес к гибели того корабля?

– Они месяц крутились возле обломков «Кана-Оффайн».

– Вы серьезно?

– А еще, – и улыбка коснулась глаз, – наши люди следили… Стратеги трижды навещали сектор тройной Ками-Еиль-Ергу. Что-то искали. Но, видимо, не нашли.

– И вы искали.

– Все ищут. И мы и Эрмэ. Только так везет не каждому! Верю я, что Аторис видел те корабли. Видимо, на роду было написано найти и увидеть. А больше – никто…. Не судьба!

Поклонившись, ушел контрабандист, оставив подарок в ладонях.

Светит цветок, брызгает радостью, тянет ручонки – лепестки к лицу, словно пытаясь утешить. И поток тепла от него – как весной на пригреве. Не заледеневает душа. Наполняется душа светом, что разгоняет мрак и муть.

И словно ответом на все чаяния, на просьбы Судьбы рождается в душе, заставляя и самого поверить в искренность обещаний

"Что ж, госпожа… я не буду противиться. Я не буду стремится уйти, ускользнуть. Сделаю, о чем ты просишь. Не потому, что тобою обласкан. Просто так надо. Просто…. Если не я, то кто же? Я уничтожу Империю. Пеплом – по ветру! Что б устояла Лига. Навсегда…".

Баранова Наталья Валерьевна «Игры с Судьбой» № 2008 год