Текст книги "Игры с судьбой. Книга первая"

Автор книги: Наталья Баранова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Все равно не склонят голов. Предпочтут умереть свободными. Никогда не предадут своих. Фанатики! Истинные фанатики! Их можно убить, но сломать… невозможно.

Усмехнувшись, Да-Деган подошел к девушке с яростным взглядом темно-карих, горячих глаз. Короткая стрижка, черные прядки как колючки у ежика, ссадина на щеке и ядовитая усмешка.

Фурия! Как бы ни было погано на душе – ни за что того не покажет. Будет смеяться и на костре, если поволокут на костер.

Рука невольно потянулась к щеке. Тронули нежную кожу тонкие пальцы. Захотелось – притянуть к себе, спрятать от бурь и невзгод, Маленькая, юная, жгучая! Как ящерка или змея. И такая же гибкая. Верно сказано кем-то, когда-то, что на погибель мужчинам создали женщину небеса. Бурлит, кипит в жилах кровь от внезапно нахлынувшего желания близости. От нежности, до страсти река неглубока….

А она принимает нежданную ласку с бесстрастностью статуи, не дрогнув, никак не показав, что чувствует это прикосновение чужой руки. Даже ярость в глазах не потухла и не разгорелась сильней.

– Брось, – шелестит сухим листом голос Императора. – Не трать время. Это ж Стратеги…. Их можно только убить.

Вопросительно выгнута бровь.

– Дай мне ее, мой господин.

– Ты желаешь выжать воду из камня? Или думаешь, что в постели она будет более сладка, чем моя сестра? Не обольщайся, лигиец. Если сможет – она убьет тебя. А не сможет, так и удовольствия ты не получишь. Заниматься с ней любовью, все равно что делать это с трупом. И не пошлет, и не ответит. Даже Локита обламывает об этих зубы. Так тебе подавно не по зубам.

Не по зубам…. Но к его душе Локита таки нашла ключик. Сам открыл душу, сам впустил. Не защищался даже…. Но чего не отдашь за самое дорогое, за свершение сокровенной мечты? Разве равноценен обмен – любовь и полет на жизнь сына?

Разве мог поступить иначе? Не стоять бы перед выбором – не гореть бы душе, не мерзнуть от боли сердцу…. И что толку гадать, как поступить, если все давно свершилось. Былое… Что ж оно было и минуло. Не сорваться рыбке с крючка, не вырваться птице из клетки. Но и стоя на коленях не смириться окончательно и вовек. Не признать поражения во всем и навсегда. Пока жизнь продолжается – живет и надежда.

– На что они Вам? – тихо спросил Да-Деган, обернувшись к Хозяину Эрмэ. – Если проку с них никакого? Убей здесь, сейчас… Лишний груз кораблю…

Тихий смех заставил вздрогнуть.

– Эти твари на редкость выносливы, рэанин. Проку с них, живых, никакого, то верно. Но глупо выбрасывать отличный материал. В лабораториях Ингиз с нее сделают пять или десять копий, выберут лучшее, модифицируют. Свежая кровь Эрмэ нужна. Особенно такая. Жизненно необходима.

И усмешка вновь раздвигает губы Императора. Неприятненький оскал. Но отчего-то кажется, видится, не хищник танцует на мягких лапах, а осторожненько ступает падальщик. Шакалья натура!

Посмотреть в глаза и отвести взгляд. Была бы возможность – убил бы. В обычном убийстве нет той жути, что чудится в обещании Императора. Смерть сама по себе не страшна, страшно надругательство. Навязанная суть.

И вновь встает былое. Пой певец. Пой так, что б на глазах Хозяина появлялись слезы, что б отблеск мечты вспыхивал в самой глубине зрачков. Пой! Пой и ненавидь себя. За то, что склонился. За то, что не в силах уйти. Развлекай пением своим того, кто не ведает ни сочувствия, ни жалости, повествуй о том, чего никогда не знал, да и не понимал Хозяин. И никогда не поймет.

Пой, забывая полет, забывая и то, что когда-то слаще не было отдыха, как взять в руки аволу, тронуть пальцами чуткие струны и раствориться в музыке.

Вздохнув, он поднял голову, смотрел в лица Стратегов. На лицах явно читалось презрение. А кроме презрения – холодная решимость. Упрямые черти! Упертые!

Усмехнувшись, скопировав гримасу Императора, он отвернулся, задушив росточек истинных чувств. Не позволив им отразиться на лице.

На душе было погано.

"Ну, – ядовитенько протянула совесть, пытаясь посильнее уколоть, – это самое большее на сей день твое достижение, Дагги. Раньше не было на твоем счету уничтоженных планет. Хотя чего скрывать, ты всегда был способен на многое. Много больше того, чем позволял видеть даже друзьям. И что за натура такая? Стремишься к свету, тянешься к Солнцу, а служишь мраку. Давно ли ты стал таким? А может, таким был всегда?"

Кто-то тронул его за рукав, осторожно. Он обернулся. Невысокий, хрупкий, не юноша – почти мальчик. Тэнокки. Услада Императора. Сорванный цветок.

– Вам худо, – едва заметно прошептали губы.

Улыбнуться б высокомерно. Но не хватает сил. Слишком долго дует в лицо ледяной ветер, что б можно было против него идти. Единственное желание – упасть, спрятаться, не быть. Уйти туда, откуда нет возврата, сколлапсировав, подобно черной, дыре упав в ту воронку сознания, которую называют смертью. Что толку в жизни, если в ней все наполнено горечью желчи?

Он улыбнулся мягко, не в силах скрыть усталости. Рука легла на шелковые локоны волос, перебирая тонкие прядки. Оттаял взгляд.

Красота – невозможная, нереальная для людей, такая свойственна лишь ангелам или демонам старых сказаний. Но что толку в красоте, когда она не имеет силы? Тогда она лишь источник бед. И впору молиться богам не о красоте, а о том, что б стать для очей Судьбы незаметным.

Прекрасно хрупкое стекло, но так недолговечно!

– Мне худо? – переспросил Да-Деган, иронично вздернув бровь. – Нет, мне не худо. Я просто устал. Иди… прочь.

Устал….

Устал от боли, от равнодушия, от деланного спокойствия. От потаенных надежд и неискренних чувств.

И вспоминается разговор с воином, такой невозможный и невероятный. И только смеяться, не веря. А как поверить?

Отвернувшись от тэнокки, он нащупал в кармане округлый металл медальона, переданного Таганагой. Старая вещь. Неизмеренной древностью веет от кусочка светло-голубой стали. Кажется, дунь – и разлетится пылью. Чеканный логотип в вензеле из травки и лилий. «Арстрию».

Не узнать невозможно. И поверить нельзя.

Вопрос. Всюду десятки вопросов, на которые нет ответа. И вся чреда дней – только преподносит и преподносит новые загадки. Сыпятся они на него ступеньками беличьего колеса, подкатывающегося под ноги. Переступай! Прыгай, если не хочешь упасть. Упадешь – уже не поднимешься.

Усталость. Но только купить ли покой, отрекаясь от бытия? Или и там, за гранью, будет преследовать морок – дым костров и юной крови. Запах ненависти, запах боли…..

И когда это было? В каком мире, в какой неведомой дали? То безумное небо Софро, аромат лилий и орхидей, свежесть, текущая туманом с залива. Костер на берегу моря, в котором отражаются сонмы звезд.

Причастность всем тайнам бытия. Поразительное ощущение, что заставляло и тело вибрировать в такт, словно далекая, чистая музыка, в которой вели пронзительное соло далекий женский голос и плачь флейты.

Очарована душа. Забыть – нельзя. Никому не украсть у него тех воспоминаний. Никогда никому не вычеркнуть их из книги его бытия.

День, который в любом ином мире назвали бы ночью. Поразительная сказка. Мир, по сказаниям, подаренный людям Аюми. Старая сказка, в которую не веришь. В которую нельзя не поверить, взглянув на Эти небеса. Черное небо, как бархат – мягкое и такое же теплое. А к черноте неба приколото сверкающим эгретом, сокровищами фей – неповторимое украшение. И нет вторых таких небес в мире. Нигде. Потому, как раскрывает лепестками неньюфара в вышине свои спирали – рукава Галактика. Сияет, переливается, словно россыпями бриллиантов, изумрудов, сапфиров, колючими искорками лучей миллиардов звезд.

Когда-то казалось, этот мир, сверкающий, сияющий, существующий, словно б презрев большинство законов мирозданья не потерпит ни от кого из людей неискренности и лжи. Что расколется на куски и упадет небо на землю осколками, если только ложь прошелестит по камню мощеных дорожек.

Искренность – пронзительная нота, а красота Софро – как меч, разрубающий душу напополам. Не забыть. Ничего…

Ни костра на берегу, ни аволы в руках Вероэса, ни самого себя – юного, глупого, одинокого, познающего мир, ищущего – свое место под небесами.

И душа, как губка впитывала, вбирала лучшее. Он преклонялся перед миром, не зная, что такое – огонь страстей. Не ведал ненависти, только грусть. Не умел лицемерить. И каждый отсвет чувства на лице – как дар свыше. К нему тянулись, как к огню в ночи. А голос, юный, то высокий, то низковатый, играющий, словно бриллиант, зачаровывал людей, заставляя грезить наяву.

Ну и где та греза?

Озорство?

Куда ушло ощущение причастности всех тайн бытия?

Минуло….

А вместе с ним может минуть, канув в былое, весь мир, известный ему. Вся сияющая вселенная. Ирдал, Лагали, Рэна…. И Софро. Империя камня на камне не оставит от их лучезарности. Дай только добраться.

Дай только рукам Императора достать – раздавит, как сочный плод, выдавит соки и выкинет прочь.

Сошлись брови на переносице, изгнав из взгляда усталость. Там, на самом дне, у провалов черных зрачков, не пойманная, неразгаданная, спрятанная с особой тщательностью, не ненависть – мятежность. И улыбаются губы, рисуя уже привычный эрмийский оскал, отражая надменность, презрение, пресыщенность и скуку.

– Ты зол, рэанин… – шелестит голос Хозяина Эрмэ, – отчего…?

Прямой взгляд глаза в глаза. Пожатие плечами.

– Отдай их мне.

– Стратегов?

– Их.

– Зачем?

Логичный вопрос. Понятный. И, правда, "зачем"…. Вспоминается то, что хотелось забыть, изгнать из памяти…. Ах как глупо, по-детски, как непосредственно и мило, было надеяться…. На чудо.

Но в юности на чудо надеешься всегда. А кроме чуда надеешься на собственные силы. И веруешь, что можешь летать.

О чем мечтать? Перехитрить Судьбу? Не легче ли склонится? И шепчут сухие губы злые слова…. Отчасти искренние, отчасти лживые.

Странное состояние – искренность наполовину. Но кто виноват, что так двояки чувства. Что там, в груди и ненависть и злость. И любовь и вера и дружба. Только вот о второй половине Хозяину Эрмэ знать ни к чему. Не нужно…

– Я научу их плакать, Хозяин. Научу молить Судьбу о пощаде…

Негромкий смех. И удивление в ярких, разноцветных очах. Блестит нежная лазоревая синь, горит чернота. И звучит странное, невероятное, загадочное, стелящееся ласковым шелком:

– Право, это даже забавно….

18

– Забавно…

В полумраке кельи на пурпуре покрывала – смуглое тело. Темные волосы вздыбились короткими прядками. Бесстрастное лицо и неровное дыхание. Кто сказал, что Стратеги не умеют страдать? Кто сказал, что нет у них ни сердца, ни души. Ложь!

Жгучая, искренняя, светлая, как первый колючий снег. Юная. Нет, не женщина – девчонка! И смотрит широко раскрытыми глазами на эту его добычу воин. А в глазах напополам страх с изумлением. Было б чего бояться!

Плеснув в прозрачное стекло бокала толику вина, усмехнувшись, он подошел к девушке. Присел на край постели. Пил, старательно игнорируя ее ненавидящий взгляд.

Равнодушный. Пресыщено – безразличный. Все равно что мертвый.

Допив, бросил фиал на пол, зная, что рабы уберут осколки.

– Ну что ж. Давай знакомиться, – молвил с наигранной веселостью.

Она не ответила. Только дрогнули ресницы, да зрачки из больших превратились в огромные. Чернота. Провал. И как достучаться до того, что там, за этой чернотой?

– Не хочешь? – и вновь усмешка раздвинула губы, а рука потянулась к ее шее.

Так просто, так сложно…. Невероятно сложно. Заставить себя перейти эту грань, практически незаметную.

Пальцы ласкали нежную кожу, порхали по шее, гладили высокие скулы, упрямый, дерзкий подбородок. А на губах отражалась лишь высокомерная надменная насмешка.

– Я – Дагги. Да-Деган Раттера. Будь умничкой, девочка, назови себя. Не молчи, не надо…. Надо говорить, когда тебя просят.

Брови, как взмах сильных крыльев вольной птицы. Тонкий в основании нос с трепетными ноздрями. Глаза… не разобрать оттенка из-за этих, до предела расширенных зрачков. Да и не в этой тьме.

Вместо одежды – веревки, крепко перевившие запястья и лодыжки, врезавшиеся в плоть. И вся ее защита – безразличие. Бестрепетность. Бесстрастность.

Только ложь, что Стратеги не ведают страха. Не надеются. Не плачут.

И пусть не дрогнет ни один мускул, там под смуглой кожей, под каркасом крепких мышц, по проводам нейронов нервными импульсами, током предельного напряжения – и отвращение, и ненависть, и страх. И вера и надежда!

Там…. Лишь чуть движется от дыхания небольшая крепенькая грудь – соблазнительные холмики с темными сосками. Приникнуть бы губами, лаская и дразня, чтоб в соблазне растаяли отчуждение и ненависть, что б трепетала, ты, девочка от предвкушения наслаждения, а не от неприятия и отвращения.

Даровать и брать. Сгорая дотла, в хмельном угаре плотской любви. Возноситься к небесам, падая в теплое, жаждущее лоно!

Не дано!

Поперек горла – чужое, властное, как несмываемая печать. Метка хозяина, знак раба. Никого никогда не любить, как любил когда-то. Сгорать от страсти, не смея решится на большее. Не смея даже прикоснуться губ губами.

Потому как….

Где жил поэт – руины. Где рождались стихи – ненависть, что песен не рождает. Оборотень, настоящий оборотень! Все что было свято – разбито в кровь. Не подарит наслаждения нежность. Лишь чужая боль может дать краткий миг разрядки. Чужая, навязанная суть. Злая Шутка Судьбы. Наглая насмешка!

И вспоминается сладкий, сочащий карамель голос Локиты…. Ядовитые слова, колющие кинжалами…. Смех Императора.

То, что было радостью, стало проклятьем. Никогда, никого не любить. Никого. Никогда.

Слова, как гранитные глыбы могильных плит.

И лучше отказаться, смириться, забыть… Насилие не любовь. И лучше мучиться, чем мучить…. Это его боль, его проклятие. Это его судьба. Метка Хозяина, нить кода, прошившая все его существо, извратившая душу.

И шепчут, повторяют невольно губы.

– Убью!!!

Остаться человеком… Возможно ли?

Там, в Лиге казалось – все же возможно. Здесь, на Эрмэ?

Но почему ж так горько? Плачет душа, скулит побитой собакой!

Все, что дано – отвернуться, что б не видеть, не смотреть на соблазнительную поджарую фигурку Дианы-охотницы, не замечать длинных стройных ног с темным треугольничком у истока, ни гибкой талии, ни крепкой груди.

Все, что дано – напиться вдрызг, позабыв и страх, и совесть. Все что дано – только мечтать. В этой жизни – о мести, как когда-то мечталось о любви.

И вновь льется алое, как кровь, вино в услужливо поданный руками рабов бокал. А у вина, терпкого и пряного – ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Ни способности даровать забвение, ни данности изгнать печаль.

У алого вина не дождаться помощи. Но только и остается – глотать, проталкивая в пищевод, эту яркую влагу, заполнять желудок, дожидаясь, когда померкнет свет в глазах.

– Неразумно ты ведешь себя девочка, – голос, словно чужой, принадлежащий кому угодно, но не ему, – скользкий, слащавый, манерный. – Неужели не хочешь жить? Я ведь не злодей. Мне многого не нужно. Я даже пальцем тебя не трону. Мне от тебя – только слова.

Раздвинула губы усмешка, ну хоть какая-то реакция. Что ж…

– Как твое имя, красивая?

И вновь молчание. Только взмах ресниц укутал глаза. И судорожный вздох, словно всхлип.

– Не хочешь, значит? Говорить не хочешь. Что ж…. Только зря это. Хочешь отправиться за остальными в лаборатории Ингиз? Это запросто. Нет, милая, там мучить не будут. Там сделают иначе. Вживят электроды в мозг и будешь корчиться от наслаждения. Долго, пока не умрет разум….. А потом, ну важно ли что сделают с теплым телом? Какая разница тебе, уже мертвой на девяносто процентов, что будет потом. Будешь ли подстилкой воинам или просто материалом? Пойдет ли плоть и кровь твоя на наркотики и лекарства или повторят тебя, клонировав… Это Эрмэ, деточка. Здесь лучше дружить со мной.

– Да пошел ты… – хриплый голос, как карканье вороны с трудом разлепил запекшиеся губы.

Отведя упавшую на лоб прядь, он подхватил ее под шею. Приподнял голову, влил в сухой рот несколько глотков вина. Не противилась… Видно, не было сил. И безвольно стекала алая струйка из угла рта.

– Как твое имя?

– Иванна….

– Хорошее имя, – одобрил он, отпустив ее. – Умная девочка. Не надо спорить. Давай договариваться, дорогая. Мы ведь многим друг другу можем помочь. Нет, я не буду сулить тебе ни шелка ни бриллианты. Жизнь. Сносную жизнь. Желаешь?

– Пошел ты! – чуть громче. И чуть настойчивей.

Он рассмеялся, выплеснул остатки вина в ее лицо, бросил фиал под ноги рабам.

– Упрямая! Думаешь, самая крутая? Думаешь, те, кто служат Эрмэ, жизни не видели? Не надо злить меня, Иванна. Я не настаиваю на немедленном ответе. Я дам время подумать. Но немного. Не год и не два. И посылать меня не нужно. Вполне будет достаточно цивилизованного «нет». Поняла меня?

– Нет…

– Разумная девочка, думаю, мы договоримся.

Достав из кармана платок, мужчина отер липкие от вина щеки пленницы. Усмехнулся.

– Мощь Эрмэ ты видела, детка. Не стоит переть с голыми руками против такой мощи. Это глупо. Пройдет немного времени и от Лиги останется то же, что и от Вэйян. Пыль. Не думаю, что ты выбрала б участь побежденной, если б могла. Поможешь мне – будешь на одной стороне с победителями…

– Нет….

– Что нет?

– Да пошел бы ты, Дагги Раттера!

– Глупая ты…, – проговорил мужчина почти нежно. – Счастье твое, что я – терпеливый. Я подожду, когда «нет» сменится на «да».

Переведя взгляд на воина, отметил, что страж держится на порядочном расстоянии. Потянувшись к ножу, лежащему на столе, посмотрел на рабов, отметив дрожащие тени на лицах…

Нож. Сталь. Роза и шип.

Поиграв, проверив балансировку на руке, покачал головой. Не самое лучшее оружие, не самое худшее. Усмехнувшись, приставил сияющее жало к горлу девушки.

Миг и напряглась, как готовая выстрелить пружина. Миг…. Как же не хочется умирать. Как же хочется жить. И дышать. Любить….

Хрипло рассмеявшись, Да-Деган разрезал путы веревок на лодыжках и запястьях, откинув нож, стал разминать занемевшие руки. Если б и хотела ударить – сейчас бы не смогла. А на лице появилась гримаска – видно жгла кисти нежданно вернувшаяся кровь.

– Больно? – спросил он.

Она мотнула головой. Закусила губу.

Девчонка! Нежданная добыча. Случайная боль. И как хорошо, что ночь, эта ночь – последняя из тех, что ему придется провести на Эрмэ. Завтра, в полдень понесет его корабль в обратный путь. Назад. На Раст-Танхам. И вновь канет в былое, забудется кошмар. Пусть не навечно, но хоть на краткий миг, на чуть.

Там…. Там можно будет забыть очень многое. Взгляд разных очей Хозяина. Свой страх быть узнанным. Лицемерие. Там можно будет вздохнуть.

Просто набрать в легкие чистого воздуха прямо из поднебесья, чувствуя, как кислород пузырьками бьет в голову, подобно крепкому вину.

Там – вода из ручья и живительный солоноватый вкус хлеба и хмеля.

"Умереть никогда не поздно, Иванна. Когда-то я мечтал умереть. Это было давно. Так давно, что мир, знакомый тебе, был другим. Тогда… еще не забылись песни Ареттара, которого прозвали последним из Аюми. Тогда свежей новостью было открытие Араниррат. И достижением просто пройти по улочкам Раст-Танхам.

Тогда, вырвавшись из угара Империи, я стоял на отвесной скале возле дома, похожего на сказку, своего дома(!) и смотрел на волны, которые упрямо бились в скалы. И казалось – вот оно решение всех моих проблем. Шагнуть и….

А море в тех местах коварно. Широкое течение бьет в утесы Амалгиры, отражается от них водоворотами. Кто попал в их объятья – пропал навсегда, не оставив и следа. Перетрут течение и скалы тело в белую пену. Развеется оно с солеными брызгами утренним туманом. Сольется навсегда с морем, землею и небом!

Как хотелось тогда – вынуть занозу-боль. Пусть ценою жизни, но вынуть. Спасибо Вероэсу. Удержал. Спасибо – заметил. Вцепился в плечи дикой тварью. И как хватило сил – оттащить? Как хватило совести – солгать. Похоронить – навсегда. И дать надежду на жизнь.

Ты бы знала Ивонна, что это значит. Семь лет на транквилизаторах. А в душе – пепел и пустота. Такая звенящая пустота! Ни ненависти ни любви. Равнодушие.

Рос сын, а я не мог смотреть на него без боли. Каждый жест, самый звук голоса напоминал об Империи. О Хозяине. Не спасали и транквилизаторы.

Знала б ты, как это бывает. Словно в самую душу льют раскаленное масло. И нет сил на крик. Только сдавливает горло невыплаканными слезами. И смотришь ты, постоянно смотришь на свои ладони, отыскивая на них пятна крови. Хоть они и не зримы, ты-то знаешь, что руки твои по локоть в крови. И жертва и палач.

Такая вот ирония Судьбы, детка.

Прости меня, Иванна. За все прости. За жестокую грубость. За наглость. За Вэйян.

Прости и… смирись. Иначе мне тебя не спасти!

Умереть никогда не поздно. Умирают все. Так не глупи, девочка, выживи! Неужели не учили? Если это поможет, хоть внешне смирись…."

Усмехнувшись, мужчина отошел к окну. Тянуло прелью, сыростью. Словно плыл по воздуху морок. Потянул носом, чуя сладкую гарь, вернулся к ложу.

Скрипнула дверь. Тихий шаг. Почти бесшумный. Встрепенулось сердце и сжалось, узнавая!

Она!

Сладость меда, горечь полыни. Точеная фигурка, закутанная в черную, полупрозрачную, шелковую шаль. Шорох шелков, тихий пересуд колокольцев. И можно вечность любоваться на тонкие запястья, не смея взглянуть в глаза.

Шеби!

Спрятан взгляд под густыми ресницами, трепещут тени. И робок мягкий шаг. И как же совершенен каждый жест! На каждый шаг отзывается сердце сжимаясь. И хочется мурлыкать мартовским котом и кувыркаться в мягкой траве от счастья! Пришла! Сама пришла, когда он не звал!!!

Как прощение всех грехов. Его мечта, надежда. Его сказка.

– Господин Да-Деган….

– Для Вас не господин, а просто Дагги.

Дрогнули ресницы, и словно пружиной подбросило его с чертова ложа, где рядом – другая. И так сложно приблизиться.

– Господин Да-Деган, – проговорила Шеби тихо, словно боясь своих слов. – Я пришла вас просить. Помогите мне! Все, что угодно за Вашу помощь. Просить мне больше некого….

И такая глухая тоска в тихих, сухим песком опадающих словах, что застывают от холода кончики пальцев, словно в лютый мороз, и сжимаются в ниточку губы.

Быстрый жест и удаляются рабы. И воин, с поклоном уходит прочь. Встает у двери.

– Господин Да-Деган!

– Для вас – Дагги. Просто Дагги Раттера.

Она удивленно подняла взгляд. Бездонная синь! Пропасть! Ну почему, почему не встретились где-то в ином мире, не в Империи, под куполом столицы Ужаса? Нет, не тонул он в этих очах. Растворялся. Без остатка. Куда девалось строптивое, сильное «эго»? Что б вот так смотреть в ее очи чего б не отдал? Да всего себя – без остатка.

Ах, помани ее красотой Хозяин тогда – пять десятков лет назад тому, что ж, принял бы условия, стал бы верным псом. Вернее Анамгимара.

Лигу? Он принес бы ее в зубах, если б только….

Только всему свое время…. А сейчас – за все сокровища короны не купить Хозяину себе прощения. Слишком велик долг, и он заставит его оплатить. А нет, что ж падет бездыханным, но от своего не отступится.

" За все… За боль, за страх, за сына…"

За все в этом мире приходится платить. Иногда мудрость приходит наказанием за глупость….

– Не шутите, Господин…. – тихий, чуть низковатый голос. Воплощенная нежность.

– Как скажете, моя госпожа, – и сжимает горло нежданный спазм, придавая шутливому тону полнейшую серьезность.

А в отражении синих глаз он видит себя – светловолосого, надменного, злого и гордого. И влюбленного, как мальчишка. По самые уши влюбленного. Так полно, окончательно и безнадежно, что внезапно и она поняла это, и отброшен шутливый неискренний тон. Серьезно, все так серьезно! Длится миг, обернувшись бесконечностью. И тень надежды загорается в ее глазах.

Дрожат колени. Невозможно устоять на ногах, попадая в водоворот ее взгляда.

Подойти, так близко, что б почувствовать биение ее сердца, прижать к себе, зарыться лицом в темные кудри, от которых исходит дурманящий аромат, покрывать поцелуями лицо и плечи и руки. Стоять на коленях. Слагать стихи. Ей. Единственной!

Для нее, единственной, быть. Для нее – жить. Для нее, одной – отдавать все, обнажая сердце. Гореть. Плавиться. Меняться. Быть Богом и песком под ногой.

Шеби!

– Шеби! – то ли стон, то ли вздох, то ли всхлип. – Что прикажете? Я сделаю все. Лишь не бойтесь меня. Вы не бойтесь меня….

Любимая…. Как сказать, как вложить в каждый звук самого голоса всю нежность? Всю страсть! Все преклонение и смирение свое!!! Как не напугать ни словом, ни взглядом? Как не напомнить тебе, не причинить боли, заставив вспомнить того, кого любила ты. Когда-то давно…. Кто для тебя давно потерян, ведь ты знаешь лишь то, что смерть не отпускает тех, кого позвала за собой.

Помнишь ли? Помнишь, как рыдал на твоем плече, и как слова твои смягчали взгляд Хозяина? Помнишь, как смеялся темный демон, не карая, но милуя, откладывая казнь. На завтра, на послезавтра, на потом…

Видно, когда-то и ему было знакомо это слово – «любовь». Но гораздо ближе и доступней слово – «ревность». Потому и наказал так, не желая отдавать собственность, любимую игрушку никому.

Видно невыносимо было видеть нас рядом, смотреть, как ливень огня сплетается с черным вихрем волос твоих. Не мог отдать нас – нам самим. Уйти, приняв как данность, что для двоих любящих, третий – лишний.

Помнишь ли?

Лучше б забыла! В забвении твоем – надежда. Если б забыла, смог бы подарить тебе не пламя, но покой. Купол небес, полный звездами, неспешные разговоры. Дружбу…. Приятельские отношенья вместо страсти.

– Господин… Дагги, – облизнула пересохшие губы, вздохнула, вогнав очередную порцию иголок под ногти. – Я прошу вас. Вы – рэанин. Лигиец…. Но если откажетесь, не выдавайте меня! Я прошу.

Мольба на лице. В синих озерах глаз – тревога. И вдруг, внезапно бросившаяся в глаза дрожь ее хрупких плеч и лихорадочный румянец на щеках открыли страх. Ее страх.

– Я вас умоляю…. Вы улетаете завтра…. Я знаю. Захватите с собой, увезите отсюда…. Одного человека, мальчишку…

Тихо-тихо на грани слуха. Вздохом. Выдохом.

"кого угодно, моя госпожа…".

А вместо этого ироничный прищур. Вспоминается миг прощания.

Невысокая, милая хрупкая. "Я уговорила охрану. Они пропустят тебя. Уходи! И не возвращайся назад никогда! Слышишь, никогда!!!"

Сгорать натло, пеплом лететь по ветру…..

Не забыть никогда ни слов ее, ни соленой жгучей влаги в озерах глаз, сухих сдержанных рыданий, что искажали голос, заставляя звучать его, словно внутри все рвалось и горело.

Как горел он сам, уходя.

Видимо, истории дано повторяться. И внезапная ревность шквалом ярости ударила в голову.

– У вас, милая, кажется, это привычка…. Просить кого-то куда-то увезти.

И поздним раскаянием, ножом в печень – ее стеклянный взгляд, это скорбное «о» испуганных губ.

Скользит, шурша темный шелк накидки, обнажая тело, – золото и бронзу кожи, высокую полную грудь, талию, тонкую, как у ребенка, гибкую, как ивовый прут. И вслед шуршащему шелку стекает, опускаясь на колени, она сама. Обнимают точеные руки его ноги и дрожат плечи, выдавая хлынувшую слезами боль.

– Я умоляю вас. Убейте меня! Растерзайте! Делайте, что хотите, но его, его увезите….

Тихий крик, ударившись о свод, упал на плечи каменной стеной, и холодной липкой рукой коснулся спины запредельный Ужас.

– Вы рэанин….

Как будто это само по себе может что-то объяснить… впрочем, что ж, вполне понятно. Ни один из подельников Анамгимара, ни один эрмиец не осмелятся выполнить ее просьбы. Разве можно это – увезти кого-то из Империи в Лигу? Да только с письменного разрешения самого Господина! А тут….

"Нет у тебя души, Дагги Раттера. Что ни говори, там, в груди, бьется стылый лед, имитируя биение сердца…. Мерзавец!!! И плюнуть бы тебе в смазливое юное личико, в наглые бесстыжие глаза!".

– Я не сказал «нет», моя дорогая…. Но я должен знать, ради чего рискую. Этот мальчик ваш любовник?

– Нет, – так же тихо, на грани слуха. Куда громче дыхание ее и всхлипы.

– Да отцепитесь же от меня, девушка! – он отступил на шаг, присел в кресло, смотрел сверху вниз. – Если «нет», то зачем вам это вообще надо? Просить за кого-то, бегать, унижаться!

– Зачем вам…

– Странный вопрос это ваше "зачем?". Я, кажется, рискую…. Нет? Не головой? Всего лишь выпущенными кишками?

– Вы…

– Мерзавец? Вполне вероятно. Но это вы пришли ко мне. Припомните, я ничего у вас не просил. И перестаньте ползать по полу. Вероятно, за одно это ваш братишка нанижет меня на кол!

Вспыхнули щеки, блеснули глаза. И вновь спрятан взгляд, укрыты плечи растрепавшимися прядями длинных, спадающих шелковой волной, волос….

"Шеби, дорогая, – ну с чего вы взяли, что я не дорожу своей линялой шкурой?"

– Вы отказываете мне…

– Вовсе нет. Пока нет. Я хочу правду. Ну же…. Я хочу знать, отчего вы мне предлагаете это, а не Анамгимару. Ну же! Смелее, детка. Я не укушу.

– Этот мальчик – рэанин….

– Интригующее начало!

– Я прошу вас, – и вновь умоляющий взгляд. Взгляд побитой хозяином, забившейся в угол собаки. Отчаяние.

– Шеби! Милая!… не нужно умолять…

– Он вам не чужой. Вы знали когда-то его…. Юфнаресс говорил, что вы воспитывали его.

Великолепная четверка! И стынет дыхание. Лия, Илант… Рэй?

– Иридэ…

– Сын Аториса Ордо?!

– Внук Ареттара….

Нет, не забыла, не разлюбила. И гадать нечего! И опять он перед ней – в неоплатном долгу.

Сжалось сердце, пропустило удар. Иридэ….

Тяжелый, рыжий ливень волос, точеные черты лица, повторяющие его собственные. И тот же стальной оттенок глаз. Пошутила Судьба! И только гадай – в кого такой уродился. Уж не в отца – это факт! С отцом общего – лишь неуемная живость, да сила, да энергия – через край!

И только кусать губы, пытаясь унять волнение, пытаясь заставить сердце – биться.

19

Пить, бесконечно лакать вино, словно воду. Ночь? День? Какая разница? Какой смысл отслеживать течение времени?

Был бы смысл! Потерять себя? Давно потерял. Осталось только утопить память. Правда, тут не вино нужно. Чаша черного, угольного зелья оноа. И залпом всю чашу. Лишь тогда канет камнем былое. Отпустит.

– Хэй, рэанин!

Поднять воспаленные веки…. Посмотреть, усмехнуться криво, пьяно, стечь под стол. Но крепкая рука держит за шиворот, словно железный крюк подъемного крана.

– Нализался, каналья! – знакомый голос…

– Тага…?

– Таганага, мой враг, Таганага.

– Бить… бушь….?

– Наверное, стоит…

И что-то сладковато-едкое подносит рука воина к его лицу, под самый нос. Бьет по ноздрям вонь, выбивая чих и слезы.

– Ничего, Дагги, ничего. Прочихаешься, полегчает! – то ли констатация факта, то ли насмешка.

Впрочем, больше похоже на правду. Отпускает хмель, утекает дурнота.

– Впрочем, побить тебя – не заслуга. Так что, я руки марать не буду!

– Кто б сомневался.

И вместо зелья под носом кулак. Крепенький такой, ровный кулачище.

– Я тебя, приколист хренов, бить не буду. Просто удавлю. Давно никто меня не злил, как ты сегодня. Шеби сама не своя. Что ты ей наговорил, шваль рэанская?