Текст книги "Игры с судьбой. Книга первая"

Автор книги: Наталья Баранова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Нет, – так же, беззвучно ответил воин. – Ты не тот глупец, обуянный безумием, каким был… когда-то. Убьешь, конечно же, но не сейчас….

Не сейчас….

– Знаешь, что тэнокки умеют пророчить? – спросил воин внезапно. – Но не всегда. Лишь перед самой смертью. Словно Судьба раскрывает им все свои карты, а уж они могут поведать и остальным, если найдут силы на это. Однажды тэнокки перед смертью рассказал Хозяйке, что скоро, очень скоро она потеряет трон.

– Хозяину.

– Хозяйке. Император не вечность занимает трон. Та смеялась. Не прошло и трех месяцев, как слова тэнокки сбылись. Она потеряла трон, хоть и сохранила жизнь. А власть над Империей перешла к воину.

– Забавно.

– После этого, вывернувшись, словно змея, став угождать новому Хозяину, она решила вновь прибегнуть к дару тэнокки. Напоив раба медленным ядом, она заставила его говорить.

– Разумеется, о том, что ей поведал раб, она никому ничего не сказала….

– Отчего же? Она из этого тайны не делала. Считала, что сумеет укротить Судьбу, если будет знать, чего нужно бояться.

– И ты в это веришь, Таганага? В этот бред? Ты знаешь, будущего нет, покуда мы живем в настоящем.

– И время вспять не ходит, – равнодушно ответил воин.

Желтые глаза взглянули в глаза Да-Дегана, что было в этих, окаянных глазах?

– Знаешь, Да-Деган, – усмехнувшись, протянул воин, – Говорят, иногда случаются исключения из правил. И враги перестают быть врагами. Я предлагаю тебе мир.

– Мир? В обмен на что?

– Экий ты недоверчивый, – усмехнулся воин.

Зоркие желтые глаза блеснули в мягком полумраке, и, присев на камень, воин внезапно достал из складок одежды небольшой овальный предмет. Поигрывая им, вертя в пальцах, смотрел куда угодно, но не в лицо рэанина, и не на собственные руки.

– Я хочу знать твои условия…. – заметил Да-Деган едва слышно.

– Я ж не Властитель, что б торговаться, – едко заметил Таганага. – Я воин.

– Император тоже когда-то был воином.

– Именно. Был. Сейчас он Император. И этим сказано все. Знаю, тебе трудно поверить мне, на Эрмэ нельзя доверять даже камню, и все же попробуй поверить, что я тебе не враг. Я не прошу у тебя, рэанин, ничего в обмен на твою тайну. Только одно.

Пальцы воина разжались и, ударившись о камень, скупо звякнул металл. Потускнел взгляд желтых глаз. И, вздохнув, словно пловец, вынырнувший с глубины, Таганага посмотрел в лицо Да-Дегана.

– В этом мире немного осталось людей, чьей жизнью я дорожу, – проговорил воин. – а моя собственная не стоит и гроша. Воину легко расстаться с жизнью. Так устроен мир. И я не собираюсь спорить с естественным порядком вещей. Я прошу об одном. Если сможешь – сохрани, увези хоть куда, хоть на край света ту, что тебя любит.

– Чего может опасаться сестра Императора?

– Того же, чего и все – злой насмешки, отравленной иглы, удара кинжала. Равнодушия брата, зависти врагов. Мало ль недругов у красоты?

Да-Деган тихонько вздохнул. "Если сможешь"… хорошее слово – если…. Закусив губу, посмотрел в глаза воина. Тот отвел взгляд. Внезапно вскочил на ноги. Не человек – совершенный автомат, биоробот. Каждое движение расчетливо – закончено и плавно. Каждый шаг, каждый жест говорят о готовности к бою.

Красив, чертяка! Нельзя отказать ему ни в соразмерности черт, ни в правильности пропорций. И ладно скроен, и крепко сшит. И на вид – ну, восемнадцать, от силы – двадцать лет. На деле ж – значительно больше.

Тот, кто близок к трону, кто служит Императору, живет долго. Инъекции сыворотки вечной молодости делают свое дело, – не стареет тело, не меняются черты лица, только взгляд может сказать о прожитых годах. Странное зрелище – взгляд старика на юном лице.

Сжав губы в ниточку, Да-Деган вынырнул из воды, потянулся к одежде, аккуратно уложенной на большом плоском камне.

Вот и с ним когда-то давно случилась беда. Остановилось время. Шелестело мимо, мимо. Убегало прочь, и только не по годам мудрые глаза на лице мальчишки могли б выдать истинный возраст. Все что осталось от прошлого, сгоревшего дотла – его память, его горечь и боль, иногда смотрела из-под корки стылого льда. Из самой глубины пронзительных, серых глаз.

"Увези!"

Не остывают чувства, не остывает лава, бушующая в жилах вместо крови. И увез бы! Несмотря на прожитые годы не утихает буйство чувств. Так бы и украл ее из Дворца, прижал к груди, унес бы…. Жил бы, сдувая пылинки с хрупких, точных плеч. С радостью б оберегал от всех тревог. И не горечь сверкала б средь ледяных торосов, а сиял огонь нежности. Свет любви!

«Увези»?

Нет, он не наивный мальчик, что не знает мощи Империи.

«Увези»!

– Я попробую, – робкий ответ и тихий. И спрятан колющий взгляд, укрыт ресницами.

– Попробуй, – но не насмешка в словах воина. Тающий отзвук. Надежда.

Это ж до какого отчаяния нужно дойти, чтоб просить? И надеяться?

Воины Эрмэ не из тех кто просит и уговаривает. Хищники.

– Зачем тебе это? – вопрос срывается с губ быстрее, чем он смог осознать его и поймать.

А руки подняли с земли округлый медальон и вертят в руках, не в силах иначе сдержать волнение. И где-то под сердцем игла. Колет и колет, подбираясь к беззащитному, мягкому, уязвимому….

– Ты ее любишь, – странный ответ. Невероятный. Небесным сводом падающий оземь, пригибающей к земле. – Она не забыла певца. Забери ее отсюда. Помнишь Локиту? Не увезешь – Хозяйка сотрет твою Шеби с лица земли. А второй такой – в мире нет.

"Второй такой…."

Второй….

И как не любить ее? Эту нежность текучих движений, глубокую синь глаз. Этот немного низковатый, мягкий голос. Шепот колокольцев в ее браслетах и странный пряный аромат ее духов. Запах меда. Запах полыни. Ее нежность, исцеляющую душу.

И незачем копаться в себе. И незачем устраивать допрос. Зачем? Довольно услышанного. Второй подобной в мире нет.

Воин устало вздохнул.

– Я помогу тебе, – произнесли губы и вспыхнули под длинными густыми ресницами золотые глаза.

17

Круговерть. Дни и ночи. И не разобрать что день, что ночь. И утекает сквозь пальцы время. Не золотым песком, но зеленым ядом. И впитывается в кожу, кровь и кости тяжелый, приторный аромат – вседозволенность, наглость, равнодушие и жестокость тоже имеют запах. Тяжелый и влекущий. Отталкивающий и манящий. И нет сил укрыться, да и не найти щели, где б он не достал, куда б не проник. На Эрмэ этим ароматом пропитан весь мир. И воздух, и земля и вода.

Кружит голову кураж. Игра! Ослепляет ненависть. Отрезвляет месть. И каждый шаг, как на тонкой проволоке протянутой над ущельем, дует в лицо ледяной ветер. Интриги, заговоры, насмешки.

Устает гнуться спина, а губы свело от бесконечных сладких улыбок и льстивых речей. И со скрипом проворачиваются мысли.

Усталость.

Апатия.

Ненависть, из которой проистекает и первое и второе. И нет сил идти, смеяться, плести свою паутину. И так хочется сбежать!

Дышать бы вольным ветром, напоенным солью морей. Идти по бесконечному океану разнотравья. Жить бы, впитывая солнечный свет! Не знать ни ненависти ни гнева. Не танцевать бы на хрупком тонком льду! Не улыбаться б равнодушно, глядя в наглые очи Императора.

Одна отрада в этом мире. Одна – Шеби!

И замирает сердце, когда танцует она. Словно благостное зелье подносит. Каждый жест, каждый взгляд, каждое движение – так танцует огонь на черных угольях – стремительный, летящий, светлый.

И самая большая горечь – тоже она!

Взглянет неласково, обойдет, проходя мимо. Маленькая, хрупкая, нежная. И сводит с ума лебединый изгиб нежной шеи, и хрупкость точеных плеч. И казалось, отдал бы все, лишь бы улыбнулась…. Как когда-то…

Но улыбается ему лишь Император. И гнет спину в моменты нечастых встреч Катаки. Вот уж подлый шакал! Трусом рожденный. Этот улыбается заискивающе, словно уговаривая не помнить зла.

Властители же ходят мимо, словно не замечая. Что им выскочка из какого-то дальнего мира! Не берут в расчет, не принимают всерьез. Кто он для них? Забава Императора? Скорее уж – пустое место.

И то благо….

И в полном его распоряжении и дворец и сад. Никто не держит за полы белоснежных одежд. Иди – куда желаешь! И голова кружится от ароматов отрадного этого сада. Цветут пышным цветом, сводят с ума – розы и жасмин, укрывают резными листьями не одну тайну. Текут светлые воды по разноцветной гальке, розовому мрамору и золотому песку. Где ниточкой пробиваются, где растекаются широким потоком. И везде над головой – высокий купол, укрывший от неба.

На Эрмэ не видно звезд. Только растекшимся блином, иногда проступает сквозь ядовитую зелень атмосферы бледная луна. Посветит и уходит. И жутью веет в такие ночи. Мороз пробирает до костей.

Странный мир.

Страшный.

И ходит по пятам верно и преданно страж, приставленный Императором. На разговор не напрашивается. Отвечает на вопросы – и только. И бесстрастно молодое лицо. Бестрепетно. Таким мог быть робот. Впрочем, есть ли у этого воина душа?

Вопросы…. Одни вопросы.

Вздохнув, Да-Деган отвернулся от окна. Ноги тонули в коврах, ласкал обоняние запах благовоний. Тусклый свет лился из светильников, закрепленных на стенах. Сияло золото, блестело серебро, пурпуром горело покрывало на широком ложе. И двигались тенями рабы.

Стремительно распахнулись створки дверей. Влетел черным вороном, с искаженными ненавистью чертами лица, Анамгимар.

– Тварь! Ты!!! Убью!!!

Да-Деган пожал плечами, рассматривая визитера.

– Рад вас видеть снова, Эльяна. – проговорил медленно. – Что вы так обеспокоены? Что-то случилось?

– Я тебя убью! На ленточки порежу! Тварь! И как ты додумался?! Как посмел. А?! Ну, сученок!

– Да в чем же дело?

– Не прикидывайся святошей! Это твоих рук дело! Катаки сказал! Ты, тварь, меня подставил!

– А…. – протянул Да-Деган с улыбкой. – Камушки Аюми? Маленькая месть. Не надо было угрожать мне на Рэне. Не нужно было презирать, хвастаться. Это глупо…. Никогда нельзя недооценивать врага, Анамгимар. А наживать вы их умеете.

– Я их достану, – сдавленно проговорил, контрабандист, глядя, как отделился от стены воин, ожидая любого финта. – Но тогда ты, милейший, расстанешься с жизнью. Тебя сожгут живьем. Я обещаю.

И вновь Да-Деган отвернулся к окну.

– Хиис, – обронил воину. – Господин Анамгимар Эльяна слишком сильно взволнован, помоги ему успокоиться, проводи его до покоев. Не ровен час – плохо станет.

Усмехнувшись, побарабанил пальцами по камню, слушая, как затихают вдали шаги.

Что ж, со скрипом провернулись шестеренки. Скрипнули и начали движение, по чуть-чуть, по маленькой набирая скорость. Можно и возвращаться домой. Да только требует своего, толкает на безумства, неуспокоенное пламя. Душа!

Дрогнули пальцы. Нахлынула тоска.

Рыжий, алый, пламенный… Цвет волос, похожий на стену огня. Ее пряди – черная ночь. Соприкасаются локоны и взгляды. Но не в силах соприкоснуться ладони. Если соприкоснуться – уже не разведешь, не разомкнешь объятий. В синих-синих, пречистых очах – тоска. Но губы улыбаются – мягко и славно. Так на всей Эрмэ умела улыбаться лишь она.

"и никогда не возвращайся сюда. Слышишь! Никогда"

Никогда!

Он снова вздохнул. Выскользнул в коридор суетливой мышью. Шел, таясь в темном сумраке переходов, прячась от нескромных взглядов. Благо, в сумеречных переходах было пусто. Вот и та самая – едва приметная – дверь. Он толкнул ее от себя, вступил в небольшое помещение, огляделся.

В мягком полумраке теряется объем. В нише напротив входа улыбается, застывший в танце многорукий, волоокий, луноликий божок. И эта улыбка не похожа на оскал. В ней – отрешенность от суеты, постижение недостижимого.

На полу не ковры и не шкуры – войлочные циновки, по которым приятно ступать. На стенах – зеркала. В зазеркалье – отсвет свечей.

И нежная фигура у золотой, кованой решетки окна. Хрупкие плечи, тяжелый узел волос, в цвете кожи – и бронза, и золото, и отблески дальнего костра.

Вздрогнув, женщина посмотрела в его лицо и тут же отвела глаза – эти лучистые светлые глаза, опушенные густыми ресницами. Чуть дрогнули губы.

Кипела кровь, останавливалось сердце, и каждый шаг по мягкому войлоку был подобен скольжению по стылому льду.

Она поднялась на ноги. Смотрела внимательно и настороженно. И билась ниточка пульса у шеи – тонкая жилка. И трепетали ноздри.

И как же похожа она! Безмерно, непостижимо, пусть это и не бросается в глаза, на разноглазого демона, исчадие тьмы! Тот же очерк скул, тот же, линия в линию, разрез глаз…. Только не ступает впереди кулак силы. Только женственность ее сглаживает все острые углы. Нежность, текучесть, плавность. Сияние.

Только взгляд этих глаз дарит мир исстрадавшейся душе.

– Здравствуй, Шеби, – проговорил Да-Деган.

Тихий вздох в ответ. И кутаются хрупкие плечи в тонкий шелк платка, словно вместе с ним в комнату вошел могильный холод межзвездных пустошей.

– Рад видеть вас в добром здравии.

– Я не звала вас, – произнесла она ровно. – Не могу сказать, что рада вам.

– Не рады….

– А чего вы ждали? Вы – лигиец. И вы….

– Друг Императора?

И даже в полумраке видно, как вздымается высокая полная грудь, и каждый вздох ее – как удар под сердце, когтем дикой твари рассекающий плоть.

– Друг, – ее голосу не скрыть насмешки. – У Императора нет друзей. Не заблуждайтесь!

– А я и не заблуждаюсь. Но я стану ему другом. Ради вас.

И вновь тихий вздох, и незаметно кусают губу ровные жемчужные зубки и блестят скрытой влагой сине-синие ее очи. Бездна, в которой потеряться можно без труда.

– Зачем вы пришли?

– Зачем мужчина совершает безумия, если не из-за женщины? Я пришел увидеть Вас.

То ли правда, а то ли ложь, И не сказать, что лжет, но непостижимым самому образом и правду губы не говорят.

– Я люблю Вас, Шеби.

Тихие слова, полные отчаяния. Полные безнадежности.

В его любви надежды нет. Его любовь – мираж. Обман! Снять бы маску, опуститься к ее ступням, прикоснуться лбом к шелковым бедрам. Вдыхать запах – ее кожи, ее пота, растворяться в нем.

– Вы мне не верите. А, между прочим – зря. Я вас люблю, моя дорогая. Вы подобны бутону розы, а роза – самый страстный из цветков. Стоило мне вас увидеть, как я пропал. Я вас люблю….

– Не стоит….

– Хотите, я завоюю Вас? Хотите, увезу вас на Рэну? Построю замок из хрусталя или башню слоновой кости?

– Сумасшедший!

– Да хоть бы и так! Я люблю вас. Так позвольте хоть иногда говорить с вами, быть с вами рядом. Не отворачивайтесь от меня. Вы только колете презрением, а меж тем….

– Меж тем, – тихо проговорила женщина, опуская голову, – вы мне противны.

Вот и все. Окончен разговор. И можно сколько угодно биться в прозрачную стену – не разобьешь. Ложь, игра обман, все повернулось против него самого.

"Я люблю вас, Шеби…. Знали б вы, как сильно люблю. Знали б, сколько ночей без сна, повторял в тишине ваше имя….. Знали б вы, сколько раз сжималось сердце, когда понимал, что Вы – недостижимы…."

Мечты!

Он усмехнулся. Горько, грустно. В глубине серых глаз лишь искорки обиды, непонимания, тоски.

"Я люблю вас! Я никого никогда не любил, пока не встретился с вами, моя королева. Распутство – не любовь. И разве можно сравнивать поцелуи шлюх с тем, что обещают ваши губы? Разве можно равнять то бездумное желание плоти с жаждой души? А душа в огне….. разве можно вас не любить? Разве можно забыть вашу нежность?"

– Прогоняете? – проговорил Да-Деган, чувствуя, как пусто становится в груди. Сердце сжималось в малую точечку.

– Разве могу я прогнать фаворита Императора? – тихий тон, ни горечи, ни яда. Констатация неприятного факта. И только…. – Вы его поразили, ошеломили. Вы заняли все его мысли. Только и разговоров в этом мире, что о Вас.

– Разве? – улыбка вернулась на губы, и чуть порозовели щеки. – Неужели? Это мило…

– Вы играете с огнем, Дагги Раттера. Вы очаровали Императора, так бойтесь же разочаровать! Сколько было таких, ищущих власти, до вас… Но стоило им сделать неверный шаг… И где они? Стали прахом!

– Приятно знать, что вам не безразлична моя судьба.

– Безразлична….

– Увы…

Подойдя, он встал рядом. Дерзко, властно положил ладонь на плечо, обжигая жаром горячих пальцев.

Дрогнуло сердце, забилось часто. Аромат полыни и меда сводил с ума. Нагнуться, обнять, схватить в объятья, закружить в неистовом танце.

Шеби! Прекрасная! Неповторимая! Единственная!

Целовать бы мягкие податливые губы! Покрывать поцелуями шею, и руки, и грудь, тонуть в очах. Любить бы! И быть любимым….

Не дано.

И его чувства – лишь только новая старая пытка.

Как иссечь щупальца чудовища, что опутали всю его суть, как обмануть? Сняв метку Хозяина с кожи – не вытравишь ее из души. Раб Императора. Его собственность. Разве позволительно рабу иметь душу? Разве имеет право раб – любить? Право раба – повиновение, смирение. Его место – у ног.

Ядовитою желчью, горечью перехватило горло. Боль заплескалась в волнах ледникового озера глаз. Любить, сгорая натло и не сметь обнять, прикоснуться губами губ. И не сметь… ничего не сметь. Ибо иначе кончится жизнь. Как проклятие, древняя, древняя порча…

Даже то, что он все еще жив – чудо!

Отпустив ее, оттолкнув, сел на низкий табурет, пытаясь унять дурноту.

"Я люблю тебя, Шеби. Люблю. Так не любят живых. Так любят лишь звездный свет, да сияние солнца. Любят истово, потому как без солнечного света нет жизни. Так и мне без тебя жизни нет. И с тобой…"

Горький вздох, словно всхлип. И разорвана тишина и бежит покой. И нет спасения ему.

"Я убью эту ведьму, Локиту! Я убью ее! Насмеялась, сковала, вырвала сердце, оставив жизнь! За что? За то, что пел так, что плакали небеса? За распутство? За сотни ночей и ласк, расточенных не тем? За то ли, что голос, чудесный голос, взмывая в небеса рвал настоящее, открывая потаенное? Я убью этого Дьявола – Императора… убью… Но спасешь ли этим кого?"

– Что с вами? – мягкий голос, сочувствующий.

Подняв взгляд, он посмотрел в бездонные, синие глаза.

– Я люблю Вас, Шеби.

– Эта любовь причиняет вам боль?

– Вы меня ненавидите.

– Я? Вас? Нет…

– Вы ж говорили.

– Вы ошиблись, это, не ненависть. Мне вас жаль. Просто жаль. Понимаете?

– Нет. Если женщина жалеет, стало быть, любит.

Улыбка возникает на ее губах. Но глаза, эта бездонная синь все еще холодна.

– Вы простите мне, я люблю, но не вас. Уходите, прошу…

– Уходите?

Вновь разорвана тишина, громкий хохот, бесстыжий, наглый. И на пороге, словно оживший кошмар, в черном и золотом, злой, надменный, так не похожий на себя, Император! Хозяин Эрмэ!

– Кто позволил? – мягкий голос, текучий как шелк, змеиным следом, стелящийся по земле.

Кровь бросилась к щекам. Ответить! Ох, ответить бы! Ударить, вогнав кулак в солнечное сплетение, лишить дыхания! Но нет, не к нему адресована эта реплика. Не на него смотрят холодные разные глаза.

– Шеби, милочка, кто позволил тебе отказать? Я сказал Да-Дегану, что все рабы в его распоряжении. И ты, поскольку ты раба. Хочешь ее, рэанин? Так бери! Не жалей и не думай!

Не жалей и не думай! И меркнет бездонная синь. Боль, отчаяние, что еще в глазах ее? Что в мыслях? И в ниточку сжимаются губы.

Покачав головой, Да-Деган встал между ними, прикрыв собой ее, заслонив от ненавидящего взгляда.

– Что, не хочешь?

– Я не желаю ее ненависти, господин.

И вновь дикий хохот ответом. Блестят разномастные очи, кривится рот.

– А ты попробуй, рэанин, вдруг понравится! В сопротивлении вся соль! Все в этом мире нужно уметь брать! Так возьми ее силой!

За что, Судьба? Или мало пепла в душе? Мало? Все еще мало?

Сказать «нет» так же опасно, как сказать «да». Каждый шаг несет смерть. И если простят сейчас – так неизвестно, что там будет, завтра.

А Император кружит голодным волком. Насмешка приклеилась к губам, в глазах – зарево!

– Чего ты ждешь, рэанин?

И обрывает свершение шутки топот быстрых ног. На пороге воин. Темные волосы, мокры от пота. Золото сияет в глазах. Таганага.

– Беда, господин! Стратеги захватили транспорт Эрмэ!

– Что?

– Все Улунай, любимчик Хозяйки! Будь трижды проклят сын Шайтана!

– Что? Что случилось?

– Мальчишка, наглец, решил пошалить! Сам виноват, напал на крейсер Разведки, не ожидал отпора, а получил по зубам. Транспорт в когтях у Стратегов. Если они доведут его до любой из своих планет…

– Катастрофа. – тихо обронил Хозяин. Лига не должна узнать. Атакуйте! Делайте что-нибудь!

– Им до Вэйян полсуток ходу. Опоздаем, мой господин.

– Не опоздаем, – проговорил Да-Деган негромко. – Дайте мне флотилию в пять-шесть кораблей, я исправлю этот промах. Ну?

Круговерть. Дни и ночи. И не разобрать что день, что ночь. И утекает сквозь пальцы время. Не золотым песком, но зеленым ядом. И впитывается в кожу, кровь и кости тяжелый, приторный аромат – вседозволенность, наглость, равнодушие и жестокость тоже имеют запах. Тяжелый и влекущий. Отталкивающий и манящий. И нет сил укрыться, да и не найти щели, где б он не достал, куда б не проник. На Эрмэ этим ароматом пропитан весь мир. И воздух, и земля и вода.

18

Вновь гонка. Не сомкнуть глаз, не уплыть в царство сна. Только дичью на этот раз не чужие – свои.

"Надо. Хочешь, не хочешь, но в этом не волен".

Догнать, успеть, растерзать. И пепел по ветру! Эрмэ должна остаться в тени. Не должен быть сдернут покров тайн…

И словно волк по клетке кружит рядом Император. Слетела шелуха насмешливости и надменность тоже спала. Но сила осталась. И злость.

А до Вэйян еще несколько часов лета. И нужно успеть.

– Что ты задумал, рэанин? – шелестит голос Хозяина Эрмэ. Как песок по сухим камням.

– Атакуем колонию, – голос, тихий, как слабое эхо, и не слышно в нем отзвуков истинных чувств. – Сотрем в пыль!

– Лига насторожится.

– Насторожится, да не так. Если Лига узнает об Эрмэ, будет намного хуже. А так – спишут все на проделки Анамгимара. Полгода не сможет войти ни в один порт.

– Ты просил Иллнуанари.

– Сейчас это не важно, мой господин. Важно другое. На Вэйян база Разведки. Пусть твои воины готовятся. Бой будет….

– Стратеги?

И появляется в разных глазах нечто, похожее на оторопь.

– Откуда знаешь?!

– Знаю, господин.

– Ой, не темни!

– Официально я служу Оллами. – мягкий голос, ласковый и в ледниковых озерах глаз оттаяли капельки окаянного озорства. – А у этой Гильдии особая репутация. Настолько особая, что Стратеги предлагают сотрудничество Элхасу.

– Удавлю!

– Право, не стоит. Рано еще….

"Рано еще…". Ну, заглотни крючочек, ну же, ну же! Зацепись на эту маленькую ложь! Не сотрудничают еще Оллами и Стратеги. Ну так это пока. Но тебе, враг мой, знать об этом не нужно. Ты просто поверь!

И излучают свет истины светлые ледяные глаза. И не дрогнет лицо.

– Господин мой, я – Советник Оллами, – проговорил Да-Деган негромко. – Многое проходит через меня. Не трогай пока эту Гильдию. И уйми псов Анамгимара. Пусть Оллами вершит свои планы. Пусть их, пусть. Пройдет год, ну два, мы будем держать в руках и Стратегов. Тогда и накажешь И Гайдуни, и Хаттами. Не сейчас. Сам знаешь, что если кого в Лиге стоит опасаться, так это Стратегов. Что мы о них знаем? А почти ничего. После официального расформирования эти черти не подчинились приказу. Взяли корабли, оружие и ушли. Куда ушли? На базы. А о местонахождении этих баз мало кто знает. Только свои. Дай мне возможность втереться в доверие! Дай мне шанс! Второго такого не будет!

И ответом – долгий, испытывающий взгляд.

Усмехнулась Фортуна, улыбнулась и послала воздушный поцелуй. И блестят глаза окаянной девчонки, довольно и сыто.

Застывает лицо Императора, расслабляется, и уходит жесткость. Словно кто-то вынул железный каркас.

– Что ж, – шелестит тихий голос шелком, – правда твоя! Только…. Хаттами оскорбил меня. Он должен быть наказан. Мне нужна его голова!

– Если б не это, – тихо возразил Да-Деган, – Стратеги навряд ли б к нему обратились. Для него большим наказанием будет узнать, что Империя использовала его втемную.

Смех. Негромкий, ядовитый.

– Любишь ты Хатами…. Он же тебя возвысил!

– Ну, возвысил… Но что это дает? Быть третьим Лицом в Гильдии, у которой одни долги. Возвысил! Господин мой, я всегда желал большего. Много большего!

Кривит губы усмешка. В глазах – лед. Бестрепетность, бесстрастность. Гордыня. Усмехнувшись, Да-Деган посмотрел на ухоженные длинные ногти, блеснувшие бриллиантовыми иглами. Вцепиться бы… Холеными ногтями да по наглому лицу! Но… не судьба. И приходится скрывать ненависть, держать, как цепного пса в строгом ошейнике, источать сахар и мед, улыбаться….

– Если мы выиграем, – тихо обронил Император, – озолочу! Вернешься на Раст-Танхам, купишь Гильдию.

– Мы договаривались об Иллнуанари, господин.

– Договаривались, – усмехнулся Император. – Но Анамгимар обещал привезти камни. Я дал ему сроку – полгода. Если за полгода он не сделает этого, что ж…. Но он очень любит жизнь. И девушек любит.

Усмехнуться. Но губы свело от усмешек. И только лед в глазах. Стылые торосы. Вечная мерзлота.

– Анамгимар любит удовольствия, господин. И от излишеств теряет разум…. Позволь, я привезу тебе эти камни.

– Экий нетерпеливый! Дай ему шанс.

– Не хочу, господин! Я хочу его крови.

И вновь усмешка раздвигает губы демона, обнажая клыки.

– Я сказал «подожди»!

Окончен разговор. Передернув плечами – невысокий, быстрый, гибкий, уходит Император. И наваливается тоска. А в глубине души словно кто-то развязывает натуго завязанный узел и отпускает напряжение.

Неизвестно что может таиться в мыслях Хозяина Эрмэ. Он непостижим. И приходится быть стократ осторожным. Каждый шаг – как по минному полю. И в душе тревожное ожидание, рванет или нет. Каждое мгновение, каждая секунда растянуты до предела.

Прикрыть глаза…. Еще есть немного времени до того, как придется подняться на мостик.

Вэйян.

Первое, что вспоминается – рыжие скалы, вырастающие из зеленого моря. Если поймать воспоминание за хвост, то расцветает и начинает наливаться солнечными, сочными красками былое.

База. Тренировочный полигон. Там он учился не теряться в лабиринтах пещер и выживать холодных водах арктических морей, владеть всевозможными видами оружия, а главное – собой. Там, в чуткой тишине ночей, он ласкал проворными пальцами тонкие струны аволы и грезил о любви.

Вэйян! Мир злой и добрый к нему одновременно. Мир, который не забыть, который, так уж суждено, ему придется превратить в пыль.

А в памяти узорный лист, подрагивающий на ветру, извилистая тропинка на скалу, где он любил отдыхать.

С той скалы открывался безумно прекрасный вид, и захватывало дух, каждый раз, словно в первый. Ощущение полета, наваждение колдовства.

Там, внизу, широко, привольно несла синие волны вольная река, то сворачивала русло петлями, то чуть не свивала кольцами. А на берегах – темные леса и золотые пески, отвесные, крутые столбы одиноких скал, которые кто-то натыкал по равнине, словно верных сторожей.

Ночами река блестела, отражая свет пяти лун, и метались по равнине причудливые, играющие тени, от пролетающих в вышине облаков.

Красота этого мира разрывала в клочья свинцовую усталость, а ветер уносил в пронзительную даль. Впрочем, юности любая усталость не преграда. Искрил бы азарт, бурлила бы кровь.

Тот мир. Так суждено, от него останется только память.

Хотелось выть волком, от тоски, от беспросветности злобного бытия. От тисков Судьбы, в которые когда-то угораздило попасть. Это из капкана можно вырваться, отгрызши лапу. Из капкана Судьбы так легко не уйти.

Милая девочка в венке из полевых цветов, царственная королева, каждому разная, кому-то надменная, кому-то добрая, лишь ему, избранному из сотен, любимому шуту, словно бездушной марионетке, она каждый раз являет иной, не похожий на предыдущий, лик.

Стерва, хищница, сытая кошка, заигравшая с ним, как с мышью. А финал, как и всем – неизбежен. И игра идет не на жизнь, а, в сущности, на ее улыбки. И давно неведом покой.

Вздохнув, он отогнал видения. Посмотрел в глубину зеркала.

Мальчишка! Наглый юнец, полный дерзости и силы! Так отчего же дергает щеку тик? Оттого ли, что опостылела Игра? Оттого ли, что слишком дерзок замысел и велика ставка? Или виной всему – страх, пропитавший все существо первобытный темный ужас?

Кто лицезрел Империю, знает, чего бояться. Перед лицом истиной опасности меркнут все незначимые страхи.

Стерев бисерины пота со лба, он поправил выбившуюся из тщательно уложенной прически прядь. Белые волосы тщательно завитые руками тэнокки, клубились, как снежный вихрь, северная метель, и безумием полярных сияний сверкали бриллианты в высокой диадеме, водруженной на голову. Не удержавшись, он усмехнулся.

"Ты редкой красоты игрушка, каналья! Но проклят тот, кто попытается сделать тебя своей собственностью. Госпожа Судьба ревнива, как… Судьба."

Он вышел из каюты, надменно подняв подбородок, расправив плечи. Изгнав из глубины глаз тоску и боль. Отчаянье и тревогу.

Что смысла в молитвах и мольбах, пока идет игра?

19

Черная корка на земле, словно иссохшие губы. Выпита вся вода морей и океанов, испарена в пространство, содрогается утроба черных недр, уходит твердь из-под ног.

Вэйян!

Была когда-то жизнь. Была и кончилась. Пепел покрыл материки, обнажено дно океанов. Словно обесчещенная женщина лежит в конвульсиях. Что не погибло сразу, умрет чуть позже. Еще немного и зашуршит над убитой планетой ветер, сдувающий следы времен. И все заново. Сначала.

Все, что останется – окатанная галька. Как память о том, что когда-то плескалась вода, встречаясь с берегом, там, где больше не быть никогда океанам.

И окаянным заревом сияют глаза Императора. Плещется через край гордыня. Довольный! Отчего б и нет? Никто больше не увидит крейсера Эрмэ, ее мощи, звериной, лютой силы. Никто не предупредит Лигу об опасности, притаившейся в засаде!

Разбита База Стратегов, стерты с лика планеты и месторождения редких минералов и трансурановых. Хороший пинок! Не сразу опомнится Лига.

И гложет душу Да-Дегана совесть, голодной собакой набросившейся на сахарную косточку.

Короткий бой. Не ждали Стратеги столь быстрой атаки, и подготовиться не успели. С первого же захода были уничтожены корабли, стоявшие на летном поле, а потом прицельными ударами взбудоражены недра планеты. Каскад землетрясений, потоки магмы, вырвавшиеся сквозь разломы новых трещин. Грязь и пепел. Кромешный ад.

Немногим дано было уцелеть в аду. Но все же единицы выжили. И тяжело смотреть в строгие лица тех, с кем когда-то был на одной стороне. Пленники. Непривычна Стратегам эта роль, но нет растерянности на лицах.

И, не повинуясь сознанию, мечутся пальцы, комкая тончайший батистовый платок. Волнение не унять. Мальчишки. Девчонки! И убеленные сединами старцы. И молодые, сильные наставники. Сколько их? Десятка два? Горстка. Два десятка из тысяч! И смотрят на него с презрением их внимательные глаза. Жжет кожу, палит сердце. И ничего-то с этим поделать нельзя. Знатная добыча – Стратеги! И бесполезная.

Ко всему-то готовы. Знают, все чего можно боятся и не склонятся ни перед чем. Что б найти слабую струнку, могут уйти месяцы. Может, и годы. Камешки, что и Хозяину не по зубам. Неужели не видит? Неужели на что-то надеется?