Текст книги "Полуночное танго"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
– Очень хорошо. Вот и держи рот на замке.
– Кто это был? Опять кто-нибудь из этих уголовников? Когда только ты за ум возьмешься.
– Уже взялась. А к чему тебе знать, с кем спала или не спала твоя младшая дочь? Разве что для общего развития? Ладно, удовлетворю твое любопытство. Только скажи мне сначала: ты любишь черную икру и копченый балычок?
– Перестань паясничать. Господи, все вокруг играют в какую-то игру. А ведь жизнь-то человеку дается одна. Как вы это не понимаете?
– Ты абсолютно права, Варечка. Только не цитируй давно почивших классиков, не то я заплачу от ностальгии по пионерскому детству. Слушай, а тебя никогда не мучает ностальгия? Думаю, не мучает, иначе бы ты не спалила фотографии своего младшего брата.
Бабушка проворчала что-то неразборчивое.
– Так и быть, Варечка, скажу тебе, кто валялся сегодня в моей постели. Ну да, вы с Женькой иной раз придаете такое значение всяким пустякам, что на настоящие проблемы у вас попросту не остается сил. Готова выслушать мое чистосердечное признание?
– Дело хозяйское. – У бабушки был уставший голос. – Ладно, пошла спать.
– Нет, постой! Ты должна знать, кто это был. Не то я открою окно и крикну об этом на всю улицу! Борис Моисеевич, вот кто у меня был. Слыхала о таком? Думаешь, зря я у тебя про черную икру и балычок спросила?
– Это директор гастронома, что ли? Ты в своем уме, Маргарита? Его Софа тебе глаза кислотой выжжет.
– Слабо, – Марго хихикнула. – Не ожидала небось, что твоя младшая дочка такую шишку с ветки сорвет? А теперь ступай спать. Хорошо, Женьки нет – не то бы сейчас вдвоем мне в волосы вцепились. Дружная семейка, ничего не скажешь.
– А где она? – упавшим вдруг голосом спросила бабушка. – Маргарита, тебе известно, где твоя сестра?
– Не надо мелодраматизма. От смешения жанров за версту разит прокисшим борщом.
– Выкормила себе на горе двух сучек. Хоть бы об Асе подумали. У девочки вся жизнь впереди.
– Женька о ней день и ночь думает. Уже, похоже, крыша поехала. Но твой новый зять, будем надеяться, оправдает надежды благородной семейки.
– Всегда все узнаю последней. Бедная Ася.
– Это еще почему? Наконец-то у нее будет отец.
Я не разобрала, что сказала бабушка. Вскоре мимо моей двери прошлепали ее тяжелые шаги. Скрипнула дверь в столовую. Судя по всему, бабушка решила подышать воздухом в саду.
Я снова заснула.
* * *
– Что ты делала в общаге? Как ты можешь ходить в этот вертеп? Принесешь домой какую-нибудь гадость!
Я никогда не видела маму такой разъяренной. Даже присутствие дедушки Егора и меня ее не сдерживало.
– Если и принесу, с тобой не поделюсь.
Марго с невозмутимым видом гладила платье. Она была в широкой розовой юбке с оборками и лифчике. На улице стояла умопомрачительная жара.
– Нет, ты отвечай! У тебя там что, знакомые есть? Да как ты можешь водиться с людьми подобного уровня? Они же бескультурные свиньи и…
– Мы все свиньи, – невозмутимым тоном изрекла Марго. – Рано или поздно нас тянет к одному корыту. Всех без исключения.
– Как ты смеешь так говорить? Хочешь сказать, я такая, как ты?
Мама чуть ли не с кулаками наскакивала на Марго. Дедушка Егор взирал на эту сцену с нескрываемым интересом. Даже про свой пасьянс забыл.
– Не бесись. Я ведь о тебе молчу. А то могу и сказать.
Марго посмотрела на маму с сожалением.
– Саша, пойди погуляй, – наконец вспомнила про меня мама. – Мы с твоей тетей можем наговорить друг другу лишнего. Дядя Егор, извини нас…
– Пускай остаются. – Марго припечатала утюгом платье. – Я не собираюсь говорить ничего лишнего.
– Но это не для чужих…
– Они не чужие. Если хочешь знать правду, у меня в общаге любовник. По-вашему с Варечкой – жених. Или ты предпочитаешь, чтобы твоя младшая сестра старой девой умерла?
Марго поставила утюг на край доски и приложила к себе платье. Я обожала это ее платье из французского трикотажа. Увы, у него был фасон, облегающий фигуру, и оно болталось на мне как на вешалке.
– Тебе это не грозит. Ритка, прошу тебя, будь с этим делом поосторожнее.
– С каким делом?
Марго подняла голову и с искренним удивлением посмотрела на мать.
– Не прикидывайся. Сейчас какие только болезни не ходят.
– Например?
Она продолжала смотреть на маму. Та вдруг опустила глаза.
– Ну, я даже толком не знаю. Я прочитала в газете, что врачи-венерологи обеспокоены вспышкой в городе кожных и прочих заболеваний.
Марго присвистнула.
– Этот подарочек можно и в супружеской постельке заработать. Правда, дядя Егор?
– Хм, вот уж не знаю. – Вопрос застал его врасплох. – Я уже далеко не молодой человек, ну, а во времена моей молодости мы про такие страсти и слыхом не слыхивали. Да у нас просто времени не было на чужих женщин. Своим женам и то мало внимания уделяли.
– Рита, ну как ты можешь якшаться с этой ужасной публикой? – не унималась мама.
– А ты?
Марго вылезла из юбки и стала надевать свое узкое оранжевое платье на длинной молнии сзади.
– Сашка, застегни, – велела она, повернувшись ко мне спиной. – Да, я у тебя спрашиваю, наша советская Артемида, как ты можешь принимать всерьез тех, кто эту публику развлекает?
Раздался звонкий хлопок. Я не видела, как это произошло, но уже в следующую секунду поняла, что мама залепила Марго пощечину.
– Как же ты его ненавидишь, – прошептала мама. – Он, между прочим, говорил мне об этом.
– Скажите какая предупредительность. – Марго прижала к щеке руку. – Интересно, а что еще он тебе говорил?
– Что ты сделаешь все возможное, только бы нас разлучить. Но у тебя, поверь, ничего не выйдет.
– Ладно, я вас покидаю, – сказала Марго и направилась к себе в комнату. Она на секунду задержалась на пороге столовой, сказала, не поворачивая головы: – Выйдет. В моей старшей сестре над всем остальным преобладает здравый смысл.
– Девочки, что произошло? – начал было дедушка Егор. Но мама не дала ему слова:
– Ничего особенного. Обычная семейная разборка. Саша, пошли с нами в кино?
Разумеется, я с ходу приняла приглашение.
Я сидела в душном зале «Буревестника» между мамой и Камышевским и изо всех сил старалась смотреть на экран. Кажется, у меня это получалось, но убей не скажу, про что была та комедия с Жан-Полем Бельмондо, хоть и очень любила этого актера. Помню только, что время от времени зал заходился диким хохотом.
Потом мы сидели в кафе «Мороженое», и на нас смотрели – Камышевского знал весь город, в особенности на Бродвее. На маме была гофрированная юбка и черная кофточка с люрексом. Я давно не видела ее такой веселой и беззаботной.
– Хочу выпить за красоту двух самых очаровательных в мире женщин. – Камышевский держал свой бокал между третьим и четвертым пальцами. Я хорошо помню этот его жест – никогда не видела, чтобы кто-то так красиво держал бокал. – Еще я хочу, чтобы мы как можно скорее очутились в обетованном краю. Море, пальмы, белые корабли на горизонте, длинноногие загорелые женщины в бикини… И среди них две мои самые любимые и желанные.
Мама загадочно и слегка смущенно улыбалась Камышевскому. А он смотрел на нее очень серьезно. От этого его взгляда даже у меня бегали по спине мурашки.
Когда мы расстались возле нашего дома и мама стала рыться в сумочке в поисках ключей, я сказала вдруг:
– За ним можно пойти на край света. Интересно, почему ты не влюбилась в него с первого взгляда?
Мама перестала рыться в сумочке и сказала, глядя не на меня, а куда-то вбок:
– Я боялась. Я еще и до сих пор чего-то боюсь. – Она вздохнула и наконец извлекла из сумочки ключи. – Понимаешь, это такой серьезный шаг. И если снова окажется не то… – Она медленно повернула ключ в замке и, прежде чем открыть дверь, едва слышно сказала: – У меня просто не останется сил жить.
* * *
– Мне тоже не хочется ехать. – Марго с треском застегнула молнию своей дорожной сумки. – Но я поеду. И ты, Пупсик, тоже поедешь. Нам с тобой здесь больше нечего делать, секешь? Труппа уезжает на гастроли. – Она расхаживала по комнате в новых босоножках на высоких каблуках и в двухцветном – черно-белом – купальнике с геометрическими фигурами на животе. – Здорово он на мне смотрится, а? – Марго задержалась перед зеркалом, разглядывая себя сзади. – Секс-бомба из провинции покоряет черноморский пляж. Берегитесь, самодовольные волосатые самцы. Но и ты, Марго, будь осторожна: на тропе войны тебя могут подстерегать всякие неожиданности. Ах, ты бросаешь вызов всему миру? Какая же ты храбрая, милая крошка Марго! Они уже трепещут перед тобой, эти жалкие одноклеточные бородавки в импортных плавках. – Она захохотала и медленно опустилась на пол. – Ой, не могу. Он наверняка напихает себе в плавки килограмм поролона. Ведь у него такой крохотный, такой малю-юсенький… Ох, Женька, какая же ты дура! Идиотка самая настоящая.
– Выходит, ты на самом деле спала с Камышевским? – полюбопытствовала я, когда Марго наконец успокоилась.
– Как тебе сказать… – Марго глянула на меня чуть виновато. – Ладно, Пупсик, ты уже совсем взрослая, и я расскажу тебе все, как было. Или, скажем так, – почти.
Она встала с пола, обняла меня за плечи, и мы сели рядышком на край кровати.
– Понимаешь, у нас в редакции был сабантуйчик по случаю дня рождения шефа. Ну, он у нас, как тебе известно, человек светский, а потому пригласил Эдика. Мы, помню, до чертиков напились, а эта Олька, наша профоргша, даже небольшой стриптизик устроила. Ее быстро увели к себе орлы из политической редакции. А мы остались в тесной компашке – Жанка, Камышевский, шеф и я. Потом шеф затащил нас к себе на новую квартиру. Они там еще не жили, хотя уже и мебель стояла, и ковры были постелены. Шеф, я так поняла, на нас двоих виды имел. Мы выжрали еще бутылку коньяка, я на балкончик вышла. А Жанка подходит ко мне и говорит: «Никитич зовет. Срочно». Мы с ней заходим в спальню, а Родион Никитич лежит в чем мама родила на голом матраце и манит нас к себе пальчиком. Я увидела его тонкие ножки и животик-тыкву и со смеху чуть на пол не упала. Не мужик, а гнилая поганка. Жанка, как ты понимаешь, осталась его ублажать – как-никак шеф и наверняка еще пригодится. Жанка неразборчивая в этих делах была. Ну, а мы с Эдиком еще выпили, и он стал мне, как и положено, стихи читать. Потом под юбку залез. Пупсик, дальше неинтересно. – Марго сделала кислую физиономию. – У тебя с твоим таинственным незнакомцем наверняка все было гораздо романтичней.
Я непроизвольно вздохнула, и Марго еще крепче прижала меня к себе.
– Нет, давай дальше.
– А дальше, говорю, ерундистика была. Лучше бы я пошла в туалет и засунула себе в рот два пальца. Это помогает, когда переберешь, имей в виду. Эдик нажрался вдребадан и весь вывернулся передо мной наизнанку. Это отвратительное зрелище, Пупсик. Понимаешь, его так избаловали шлюхи, что завести его можно только при помощи всяких мерзких штучек, о которых тебе, Пупсик, и вовсе не нужно знать. Я сама ненавижу этих рукоблудов-затейников. Предпочитаю здоровый нормальный секс. Поясняю: женщина должна отдаваться, мужчина брать. Но для этого он должен быть стопроцентным мужчиной, а не скрытым педиком. Боюсь, Женька еще наплачется со своим героем-любовником.
– Он очень красивый, – задумчиво сказала я. – На нас все смотрели, когда мы были в кафе.
– Красотой быстро объедаешься, Пупсик. Для того чтоб аппетит не проходил, нужно что-то еще. Ты давно у Славки была?
Марго повернула ко мне лицо.
– Понимаешь, мне стыдно смотреть ему в глаза.
– Глупости мелешь. Славка тоже не святой. Жанка была любвеобильной особой, царство ей небесное. Ему тоже вполне могло перепасть.
– Марго…
– Да, Пупсик?
– А зачем ты ходила в общагу?
Марго встала и прошлась по комнате.
– Там жила одна девчонка, которая с Жанкой дружила. Я хотела спросить у нее… – Она остановилась передо мной и как-то странно на меня посмотрела. – Пупсик, ты наверняка решишь, будто я ревную Камышевского к твоей матери. Может, я и на самом деле его слегка ревную, но, поверь, дело в том, что я должна во что бы то ни стало удержать Женьку от этого опрометчивого шага. Увы, она, как и я, обожает делать назло. И все равно я костьми лягу, а не позволю этому случиться. Ясно?
– Ты собираешь на Камышевского компромат? – догадалась я.
– Что-то вроде этого. Та девочка, как мне сказали, неожиданно уволилась и уехала к матери в Донецк. Это случилось на следующий день после того, как убили Жанку.
– Но при чем здесь Камышевский?
Марго вдруг глянула на свои часы, схватила сарафан и бросилась к двери.
– Собирайся, Пупсик. Через полчаса подъедет такси. Я скоро вернусь.
* * *
– Я никуда не поеду без Марго.
– Глупости. Она приедет прямо в аэропорт. Мы захватим ее сумку и билет.
– Но ведь она сказала, что скоро вернется, – не унималась я. – А прошло уже сорок минут. Вдруг с ней что-то случилось?
– Эдуард Леонидович уже ждет нас в аэропорту. – Мама тянула меня за руку. – Прошу тебя, будь разумной. Рита, вероятно, уже тоже там.
– Она бы нам позвонила.
– В нашем городе это не так просто сделать.
– Но вдруг с ней что-то…
Мамино лицо выражало досаду и нетерпение. Целеустремленная, она уже видела себя на берегу Черного моря, а потому никакие силы в мире не могли помешать этой поездке состояться.
– Обещаю тебе, если Марго не появится к самолету, мы сдадим билеты и тоже останемся, – сказала мама и взяла меня за локоть. – Скорее, Сашенька.
Всю дорогу до аэропорта я была как на иголках. В машине было жарко и воняло бензином. Я с трудом удерживала позывы к рвоте.
Я первая увидела Марго. Она стояла под табло в центре зала. Рядом с ней был Камышевский. Они оживленно и мирно беседовали.
Когда мы прошли досмотр и оказались в душном зале накопителя, Марго спросила, наклонившись к моему уху:
– Возле нашего дома никто не болтался?
– Не обратила внимания.
– Понятно.
– Почему ты не позвонила? Мы так волновались.
– Я хотела, но вспомнила в последний момент, что телефон вынесли на веранду. У тебя, Пупсик, такой громкий голос, что слышно даже на соседней улице. Марго любит работать чисто.
– Решила поиграть в Шерлока Холмса.
– Пупсик, я нахожусь под влиянием навязчивой идеи. Я даже готова на кое-какие компромиссы с собственной совестью, только бы проверить одну версию. А потому не спеши с выводами, если вдруг увидишь что-то такое, что не поддается логическому объяснению. Надеюсь, рано или поздно тебе все станет ясно.
– Марго…
– Да, Пупсик?
Мы сидели рядышком в креслах, и стюардесса уже велела пристегнуть ремни.
– Ты и этот… Борис Моисеевич. Это правда?
Марго похлопала меня по руке.
– А ты как думаешь?
– Я думаю, ты тоже очень хорошая актриса.
– Спасибо, Пупсик. Но только никому об этом не говори. Ладно?
– Но тогда кто был у тебя в ту ночь?
Марго приложила к губам палец и округлила глаза.
– Когда-нибудь узнаешь. А если что-то не так, постарайся все-таки простить свою старую тетушку и не поминать ее лихом. Пупсик, через два часа будем купаться в море. Прощай, треклятая вонючая дыра.
* * *
– Возьмем по два шашлыка из вырезки и сациви. – Марго выразительно постукивала кончиком ногтя по правой части меню, где были обозначены цены. Камышевский повел нас обедать в «Гагрипши». В данный момент они с мамой танцевали. Их танец напоминал мне наше со Славкой топтание под пристальными взглядами взрослых.
– Я ни за что не съем два шашлыка, – взмолилась я. – Лучше отыграемся на мороженом.
– Оно здесь хуже манной каши, да и стоит меньше рубля. Пупсик, не робей – я тебе помогу. У меня сегодня зверский аппетит.
Взрослые пили шампанское. Камышевский как бы случайно налил мне полбокала, при этом заговорщицки подмигнув. Мама ничего не заметила. Марго промолчала.
– Он тебя охмуряет, – сказала Марго, когда Камышевский и мама в очередной раз пошли потоптаться на пятачке. – Он хочет, чтобы Женька вышла за него замуж. Сообразительный прохвост. Дом, стол, уход и три мягкие постели. Завидую мужской наглости.
– Ты набралась.
– Ну и что? Платит-то он. Это потом нам придется за него расплачиваться. А пока гуляй, рванина.
– Я не хочу, чтоб он жил с нами.
– Ну и зря. Он будет тебе замечательным папочкой, поверь. – Марго, прищурясь, следила за танцующими. – И это убережет тебя от более роковых ошибок в дальнейшем.
– Все-таки ты к нему не равнодушна.
– С чего ты решила? – Марго посерьезнела. – Это было бы слишком просто, Пупсик. Любовь слепа, я же вижу все пороки этого пижона. И несмотря на это… – Она прогнула спину и откинула назад голову. Я обратила внимание, что на нас смотрят сидящие за соседними столиками. – Несмотря на это, желаю своей старшей сестре добра. Понимаешь? Хотя могла бы пустить все на самотек и тем самым здорово ее подставить. Потом мы долго сидели втроем на нашей террасе – Марго куда-то отлучилась. Мама и Камышевский пили местное вино. Мама курила, ничуть не стесняясь меня, а Камышевский то и дело жал ей под столом ногу и одновременно делал комплименты мне. Похоже, маме все это нравилось.
Мне сделалось одиноко и грустно. Я слиняла, когда Камышевский рассказывал очередной анекдот из веселой богемной жизни. Возможно, в ту пору я была занудой.
На набережной болтался народ. Пахло шашлыками и свежестью моря. Сквозь листья пальм светили крупные звезды.
Мое внимание вдруг привлекла парочка. Они сидели за столиком возле какого-то ларька, где торговали напитками и хачапури. Я не могла разглядеть их лиц – столик находился в густой тени какого-то раскидистого куста, но платье женщины, на которое падал рассеянный свет фонаря, показалось мне знакомым. Такое платье было у Марго. Правда, в ресторан она надевала другое. Но ведь она могла и переодеться.
Признаю, нехорошо шпионить за собственной теткой, которая, как и все мы, имеет право на личную жизнь, но я ничего не могла с собой поделать. Меня словно какая-то сила подтолкнула. Я метнулась к кусту и слилась с его тенью. Здесь воняло пылью и мочой.
Этот кретин в ларьке вдруг взял и врубил на полную катушку бесконечно длинную и заунывную «Let It Be» «Битлз». Тоже мне философия – пусть все будет, как будет. Откуда, спрашивается, в англичанах этот дремучий русский фатализм?..
Я подобралась совсем близко к столику. Хорошо, на мне были темная майка и джинсы.
Мужчина щелкнул зажигалкой. Чтоб не вскрикнуть, я зажала рот рукой.
Это был Арсен.
Но женщина оказалась не Марго. У нее были длинные прямые волосы и челочка. Зажигалка погасла. Я видела лишь два огонька от сигарет.
В перерыве между песнями до меня донесся обрывок фразы, произнесенной Арсеном:
– …Не делал этого, клянусь тебе. Ну почему ты мне не веришь? Я так тебя…
Теперь этот скот врубил «Горную лаванду». Мне и без песни тошно было.
Я вылезла из куста и поплелась на пляж. Море меня слегка отрезвило. Я проплыла с полкилометра. Где-то там, за горизонтом, была Турция. Думаю, меня и в Турции преследовал бы Арсен.
Дома я застала одну Марго. Она стояла перед зеркалом в трусах и в лифчике и накручивала волосы на бигуди.
– Я видела его, – сообщила я с порога. – Он сидел с какой-то теткой. У нее платье точь-в-точь как у тебя.
– Пупсик, миражи бывают не только в пустыне.
– Это был не мираж. Хотя…
Я вспомнила, что уже «видела» Арсена возле нашего дома.
– Что? Что ты сказала, Пупсик?
– Со мной это уже было однажды. Мне показалось, я увидела его из своего окна.
– Он вполне мог шататься по нашей улице. Арсен бывает в общаге.
– Что же ты мне раньше не сказала? – Я подскочила к Марго и схватила ее за плечи. – Значит, это был он. А я уж решила…
– Ты решила, что выдумала этого Арсена. Да, Пупсик?
Я растерянно кивнула головой.
– Арсен существует в природе, но только это не тот парень, с которым у тебя, Пупсик, было то романтическое любовное свидание в крольчатнике. Могу поклясться своими волосами, что это был… – Марго повернула голову и чмокнула меня в щеку. – Это был Славка.
– Нет. Это исключено. Он сказал бы мне об этом, когда я проведывала его в больнице.
Я вдруг вспомнила в деталях сцену в больнице. У Славки был жалкий виноватый взгляд. Взгляд нашкодившего ребенка. И он почему-то просил у меня прощения.
Я вспыхнула до корней волос и спрятала лицо в ладонях.
– Итак, Арсен уходит. На сцене остаются две юные, любящие друг друга души и их пожилая наставница. Уж она-то позаботится о том, чтобы в дальнейшем ничто не омрачило чистую верную любовь.
– Этого не может быть, – бормотала я. – Это… это так не похоже на Славку.
– Как раз это на него очень похоже, Пупсик. Потому он и обращался с тобой так бережно. Этот Арсен вряд ли бы вел себя подобным образом.
– Что мне теперь делать, Марго?
Я вдруг прижалась к ее спине и разревелась, как маленькая девочка.
– Купаться, загорать, поглощать витамины и полностью расслабиться. И еще один совет: не надо пытаться подслушать и подсмотреть то, что не предназначено для твоих ушей и глаз. Если ты, Пупсик, хочешь дольше оставаться ребенком. Поверь мне: что-что, а детство к нам не возвращается.
Мы заснули в обнимку на узкой кровати на веранде. Я плакала во сне, и тогда Марго меня целовала. Хотя, быть может, мне это только снилось.
* * *
Мама была потная и раздраженная. Она швырнула на стол сумочку и в изнеможении плюхнулась на кровать Марго.
– Ритка не объявилась?
Я с трудом оторвалась от «Прощай, оружие!». Я уже второй день не купалась по вполне прозаической причине и почти все время проводила в постели с книжками.
– Она, кажется, поехала в Сухуми.
– Знаю. А без меня никто не заходил? – осторожно и как будто слегка виновато поинтересовалась мама.
– Нет.
– Странно. Мы же определенно договорились встретиться возле киоска с мороженым. Я два часа проторчала на пекле.
Она встала и подошла к окну, откуда были видны поросшие зеленью склоны гор. В предыдущие годы я лазила по ним в веселой компании своих сверстников, с которыми знакомилась прямо на пляже. В этом году мне что-то не хотелось лазить по горам, а уж тем более заводить знакомства. Все-таки, наверное, детство кончилось.
Мама направилась в свою комнатушку – узкая койка и столик на одной ножке. У нас с Марго по крайней мере был настоящий четвероногий стол. Она вышла оттуда почти сразу. Я заметила, как пылают ее щеки.
– Схожу куплю фруктов. Да и хлеба у нас на завтрак нет. – Мама попудрила нос. – Скоро вернусь.
Я снова уткнулась в книгу. Но мои мысли теперь были далеко от бедняжки Кэт, умиравшей в объятиях возлюбленного. Я вспомнила о том, что произошло вчера между мамой и Эдуардом. Увы, я не последовала совету Марго и, конечно же, с удовольствием подслушала их разговор, просидев битых полчаса в душной вонючей уборной в конце сада. Правда, они оказались на этой лавочке под инжиром уже после того, как я засела в сортире. Так что моей вины здесь почти не было.
– Ты не рассказывал мне, что дружил с Жанной.
– Дружил? Я даже плохо помню эту девушку в лицо.
– А ты вспомни. Могу тебе, между прочим, помочь.
– Чушь какая-то. Ты ведь знаешь, многие девушки просят у меня автографы.
– Ей ты его наверняка дал.
Я услышала, как мама закуривает сигарету. Она последнее время много курила.
– Что ты имеешь в виду?
– Говорят, она была на третьем месяце беременности. Не исключено, что тот маньяк, который считал себя отцом ребенка, вспорол ей живот.
– Но какое это имеет отношение ко мне? Я даже не знал, где она живет. Послушай, Женечка, у меня есть предложение продолжить наш разговор в ресторане. Сегодня такой замечательный вечер.
– Погоди, – упрямо возразила мама. – Сперва ты должен рассказать мне историю ваших взаимоотношений. Все равно рано или поздно я ее узнаю. Между прочим, мне решать – простить тебя или указать на дверь.
– Ах ты, моя любимая Кассандра. – Похоже, Камышевский попытался обнять маму, но она не далась.
Наконец мама сказала:
– У меня взрослая дочь. Как я смогу смотреть ей в глаза, если поселю в своем доме развратника?
– Но я же давно исправился, Женечка. Казанова превратился в Дон-Кихота. И всему виной ты, любовь моя.
– Хотелось бы в это верить. – Мама вздохнула. – И все равно прежде, чем решиться на столь отчаянный шаг в моей жизни, я должна знать кое-какие детали из твоего прошлого.
– Мое прошлое было очень скучным и однообразным, моя милая. Прошлое холостяка – это пыльная захламленная комната, в которой сердобольная душа наконец догадалась открыть форточку и впустить свежий воздух.
– Эдуард, повторяю: я должна это знать. Клянусь забыть навсегда обо всем и в дальнейшем не попрекнуть тебя ни единым словом. Скажи мне честно: у тебя с Жанной были интимные отношения?
– Нет, конечно. Как ты могла такое подумать? Мы с ней люди разного круга, даже, можно сказать, разных плоскостей. Совместить несовместимое так же невозможно, как заставить соловья кукарекать или кукушку петь, как…
– Тогда откуда появились эти фотографии?
Мама щелкнула замком сумки.
– Боже, какая мерзость! – весьма натурально возмутился Камышевский. – Это наверняка дело рук какого-нибудь местного фокусника. Откуда у тебя эта пакость?
– Мне дала их одна… знакомая.
– Маргарита?
– Какое это имеет значение?
– Я не раз предупреждал тебя, Женя: эта женщина попытается нас разлучить. Она была в меня…
– Я все знаю, – перебила мать. – Но как ты объяснишь происхождение этих фотографий?
– Я ведь сказал тебе – это проделки какого-то фокусника. Быть может, Ставицкого. Он несколько раз снимал меня.
– В обнаженном виде, что ли?
– Нет, конечно. Но я слышал, что эти проказники владеют искусством фотомонтажа: голову одного человека приставляют к туловищу другого и тому подобное.
– Это твое туловище, Эдуард. И ты прекрасно это знаешь.
– Женечка, это абсурд какой-то. Завтра мне покажут точно такие же фотографии, где ты предаешься любовным утехам с каким-нибудь развратным самцом.
– Не покажут.
– Но ведь ревнивая женщина, как ты понимаешь, способна на все что угодно, лишь бы не позволить тому, кого она любит, соединиться с другой. Даже если та другая – ее родная сестра.
– Ты переоцениваешь себя, Эдуард.
– Женечка, пойми…
– Ладно, закончим этот неприятный для нас обоих разговор. Приглашение в ресторан все еще остается в силе?
– Женя, родная, я тебя очень люблю. Я даже представить себе не мог, что так влюблюсь на старости лет. Ты удивительная женщина.
Я услышала довольный мамин смех и их удаляющиеся шаги. Я выждала еще минут пять. Когда я вернулась в дом, там уже никого не было.
…Я отложила книгу в сторону и спустила с кровати ноги. Мне вдруг очень захотелось взглянуть на фотографию Камышевского и покойной Жанки. Я бросилась в мамину комнату, раскрыла чемодан. Фотографии лежали в кармашке.
На всех трех был запечатлен акт любви. Камышевский лежал, Жанка сидела на нем верхом. На одном из снимков он тискал ее грудь и показывал язык.
Я не могла оторваться от этих черно-белых прямоугольников глянцевых фотографий. В них было что-то постыдно мерзкое, но оно влекло меня к себе, затягивало, словно в воронку. Помню, я опустилась на колени, потом села на пол.
Я слишком поздно услышала шаги. Я резко повернула голову и увидела Камышевского. Он стоял на пороге комнаты и в упор смотрел на меня. Он был весь в поту и тяжело дышал.
Я прижала фотографии к груди и быстро встала.
– Моя девочка, позволь мне швырнуть эту грязь туда, где ей и следует лежать. – Камышевский протянул ко мне руку. – Дай их сюда. Это такая мерзость. Изнанка человеческой жизни. Я не позволю, чтобы при тебе выворачивали наизнанку жизнь.
Я попятилась. Он сделал шаг в мою сторону. Я уперлась ногами в кровать, коленки подогнулись, и я завалилась на нее, больно стукнувшись затылком об стену. Камышевский горячо дышал мне в лицо. Глаза его налились кровью.
– Нет! – закричала я во всю мощь легких. – Уходи! Я тебя боюсь!
– Тише, моя сладкая. – Его руки мягко, но властно легли мне на бедра. Они были очень сильные. Я почувствовала головокружение. – Ты такая чистая, такая красивая. Я хочу тебя поцеловать. Ты разрешишь мне поцеловать тебя?
– Нет, – прошептала я, чувствуя, как силы оставляют меня. – Я… я тебя ненавижу.
– Неправда.
Он уже тянулся губами к моим губам. Я сделала над собой усилие и отвернулась. Он впился в мою щеку. Мне стало больно. Я брыкнула изо всей силы ногами и высвободилась.
– Дурочка. Тот, кто введет тебя в прекрасную страну любви, наверняка сделает это неловко, и у тебя на всю жизнь останется горький осадок. Но это твое дело. А вот фотографии ты мне все равно отдашь.
Я метнулась на веранду. Он настиг меня на крыльце и схватил за волосы. Я буквально взвыла от боли. Перед глазами поплыло…
Очнулась я на своей кровати. Открыла глаза и подскочила чуть ли не на полметра, когда увидела сидящего рядом Арсена.
– Чего хотел от тебя этот проходимец? – спросил он.
– Ты… ты откуда взялся? – лепетала я.
– Какая разница? Оттуда, откуда здесь все берутся.
– Я решила, что ты… что я выдумала тебя.
– Маргарита мне все сказала. – Арсен повернулся и продемонстрировал длинную царапину на левой щеке. – Не женщина, а дикая кошка. Но я тут чист как стеклышко. К тому же ты не в моем вкусе.
– Ты был прав… про Жанку, – пробормотала я, отвернувшись к стене. – Я видела фотографии, на которых она… занимается любовью с Камышевским.
– С этим идиотом, который таскал тебя за волосы? – Арсен встал и стиснул кулаки. – Выходит, он легко отделался. Я всего лишь дал ему в челюсть. Где эти фотографии?
– Они были у меня в руках. Я… я не помню.
Арсен выскочил на крыльцо, нагнулся.
– Ничего нет. Наверное, он их забрал. Постой… – Он быстро вернулся на веранду. В руке у него была одна из фотографий. – Сука. Жалко, что это не я ее прикончил. Послушай, зачем вы пускаете в дом этого типа?
Арсен перевел взгляд с фотографии на меня.
– Он… знакомый моей мамы. Она, кажется, хотела выйти за него замуж.
– Хотела? А теперь уже не хочет?
– Не знаю.
– Ладно. – Арсен брезгливым жестом швырнул фотографию на стол. – Теперь, когда мы окончательно поставили все точки над «i», скажи мне: где Маргарита?
– Поехала в Сухуми.
– Она не поехала в Сухуми.
– Откуда ты это знаешь?
– Мы должны были вместе туда поехать. Я ждал ее полтора часа.
– Может, она уехала одна?
– Нет. Ее не было среди пассажиров «кометы». Теплоход ушел рано утром. Не думаю, чтобы она поехала теплоходом. Да и мы с ней накануне твердо договорились о встрече.
– Марго бывает непредсказуема.
– Это верно. – Арсен вздохнул. – Если бы не она, мне бы туго пришлось. Хорошая у тебя тетка.
– Знаю.
– Ничего ты не знаешь. Она пустила меня к себе в комнату, хотя я вполне мог оказаться бандитом. Но она поверила, понимаешь? Сразу и безоговорочно. Я, можно сказать, обязан ей жизнью.
– Звучит высокопарно.
– Ты ничего в этом не понимаешь. Бывают минуты, когда достаточно одного косого взгляда или невзначай брошенного слова, и ты готов в петлю полезть… Я так страдал из-за этой Жанки.
– Ее убийцу пока не нашли, – пробормотала я.
– И вряд ли найдут. С кем только она не переспала в городе!
