Текст книги "Полуночное танго"

Автор книги: Наталья Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Дедушка встал, громко отодвинув стул.

– А вот и Варечка. – Я тоже услышала, как хлопнула входная дверь. – Внимание, занавес. Попрошу всех актеров, участвующих в сцене, занять свои места. – Дедушка Егор застегнул воротничок рубашки, пригладил рукой волосы. – Ну, я пошел, – бодрым голосом заявил он. – Спасибо тебе, Сашенька, за компанию.

– И куда ты, интересно, намылился? – поинтересовалась из коридора бабушка.

– Купить «Мурзилку». Не знаешь, Варечка, в киоске на Маяковской продают «Мурзилку»?

Бабушка что-то проворчала. Похоже, она была не в настроении.

* * *

Марго нашла меня в саду. Я взобралась на теплый бетон фонтанчика и пялилась бессмысленно на крольчатник.

– Жанку зарезали, – сообщила Марго, присаживаясь рядом и обдавая меня запахом духов и свежего пота. – Ты не знаешь, где Женька?

– Понятия не имею.

– Ты слышала, что я сказала?

– Зарезали Жанку.

– Похоже, для тебя это не новость.

Марго наклонила голову и попыталась заглянуть мне в глаза, но я опустила веки.

– Я почти не знала ее.

– Ты про нее спрашивала. Вчера. С чего это вдруг?

– Да так. Встретила недавно на Бродвее.

– Говорят, просто плавала в крови. Ей перерезали кухонным ножом горло, а потом выпотрошили живот. Представляешь?.. Да проснись же ты наконец. – Марго принялась меня тормошить, и я от неожиданности до крови прикусила язык.

– Отстань. Мне больно. – Я почувствовала, как по подбородку сбегает тоненькая струйка слюны.

Марго достала из сумки платочек и вытерла мой подбородок.

– Не хочешь проведать своего дружка? К нему уже пускают. Первым, как то и полагается, визит нанес следователь.

– Следователь? Почему?

– Пока не знаю. У тебя есть возможность расспросить Славку лично.

– Я… я сегодня не смогу к нему пойти.

– Как знаешь. Интересно, а где все-таки Женька? – Марго встала и, уперев руки в бедра, выгнула спину. – Не нравится мне эта история с Жанкой. Ты когда сегодня домой вернулась?

– Я не посмотрела на часы.

– Жаль. Он довез тебя до пустыря?

– Послушай, Марго, какое это имеет отношение…

– Имеет, Пупсик, имеет. Следователь наверняка выспрашивал у Славки, где он был в ту ночь и с кем.

– Славка не проболтается.

– Как знать. – Марго задумчиво поковыряла между передними зубами кончиком своего малинового ногтя. – Интересно, что он все-таки делал в три часа ночи на Маяковской?

– Может, он поехал домой по…

– Скажи это кому-нибудь другому, но не нам со следователем. Из Парижа в Мадрид не летают через Северный полюс.

– Убийцу нашли? – осторожно поинтересовалась я.

– Шутишь, подруга? Шефу сказали в милиции, что под подозрением сразу несколько человек. Слышала собственными ушами. Жанка была общительной чувихой. А ты, вижу, не умираешь от жалости к Славке. – Марго взяла меня за подбородок. Я заметила, что у нее возбужденно блестят глаза. – Правильно делаешь. Но проведать все-таки советую.

– Завтра, – буркнула я и резко отпихнула от себя Марго.

– Сегодня, Пупсик.

– Нет. – Я встала и в упор посмотрела на нее. Марго выдержала мой взгляд. – Не суй нос в чужие дела.

– Зря ты хорохоришься. – Марго обняла меня и попыталась прижать к себе. – Честно говоря, я не думаю, чтобы у Славки были шашни с этой Жанкой. Уж слишком явно он в тебя влюблен. Хотя, с другой стороны… Короче, кроссворд, в котором мне пока не удалось угадать ни одного слова. Ладно, пойду переоденусь и – вперед. Сегодня у тебя, надеюсь, будет спокойная ночь.

С вечера на улице разыгралась буря с ураганным ветром, молнией и прочими спецэффектами. Но я все равно семь раз побывала в крольчатнике. В ту ночь мне было наплевать на то, что я могла засветиться. Мне в ту ночь на все было наплевать.

Обошлось, однако. Я не слышала, когда вернулись Марго и мама, – вероятно, это произошло во время моего отсутствия.

Я заснула на рассвете. Мне снились высокие заборы, которые я одолевала на ходу, потому что за мной гнался кто-то очень страшный. Потом я заблудилась в лабиринте и стала звать маму. Мама не пришла. Она была где-то рядом, но я так и не смогла до нее докричаться.

Наконец я открыла глаза и уже в следующее мгновение с облегчением осознала, что лежу в собственной кровати под знакомым потолком с трещиной, напоминающей реку Амазонку с притоками. Дверь открылась, на пороге стояла мама. Она, как говорится, вся цвела и пахла. Вид у нее был загадочный.

Она придвинула к кровати стул и села – мама, в отличие от Марго, никогда не садилась ко мне на кровать, так как считала это в высшей степени негигиеничным. Она улыбнулась мне и погладила по руке.

– Сашуля, я пришла к тебе с весьма заманчивым предложением. Готова выслушать?

– Да, – кивнула я и поспешно спрятала ноги под одеяло. Я только сейчас заметила, что они в засохшей грязи.

– Мы тут держали семейный совет и пришли к единогласному решению, что две солнечные недельки на пляже в Гагре обеспечат нам силу и здоровье на год. Рита обещала заняться билетами. Дядя Егор, надеюсь, поживет у нас еще какое-то время, и бабушке не будет одиноко.

– Не хочу на море. Мне и здесь хорошо.

– Ты говоришь так из-за того, что со Славой случилось несчастье и тебе кажется, что ты должна быть с ним рядом?

– Да. – Я облегченно вздохнула. Даже не пришлось ничего придумывать.

– Но Славе какое-то время будет не до тебя. То есть ему, думаю, не захочется, чтобы ты видела его в бинтах и в гипсе. Поверь мне, в подобной ситуации любой нормальный человек предпочитает, чтобы его оставили в покое.

– Я никуда не поеду, – заявила я и отвернулась к стенке.

– Доченька, мы вернемся к этому разговору чуть позже. Ты обдумаешь все как следует и поймешь, что стоит на какое-то время уехать. Кстати, Слава передал тебе привет через Эмму Вячеславовну и попросил, чтобы ты к нему сегодня не приходила. У него все будет в порядке, поверь мне. Врач говорит, Слава родился в рубашке.

Мама встала. Я чувствовала, она хочет сказать мне что-то еще – я всегда чувствую подобные вещи. В любое другое время я бы непременно вызвала ее на откровенность, но сейчас мне было не до того. Наконец за мамой закрылась дверь. Я натянула одеяло на голову, поджала колени к самому подбородку, закрыла глаза.

Мое тело мне больше не принадлежало. Оно жило отдельной жизнью – помимо моей воли меня бросало то в жар, то в холод, странно ныло внизу живота, щипало соски. Возврата в прошлое не было, я поняла это отчетливо. Я страшилась будущего, но я знала, не в моих силах предотвратить непредотвратимое. Мне хотелось верить в то, что Арсена забрали в милицию, когда он вышел утром из крольчатника, или же он сдался сам. Иначе чем объяснить его отсутствие в минувшую ночь? Ведь после того, что случилось между нами, он должен думать только об одном – о следующем свидании. Собственный рассудок пытался доказать мне, что Арсен на свободе, что он из соображений безопасности сменил убежище, что в самое ближайшее время он найдет способ связаться со мной, и так далее.

Иначе моя жизнь потеряет всякий смысл.

Я стиснула зубы, чтоб не разреветься. Я вдруг почувствовала себя взрослой. Взрослым негоже распускать нюни.

– Куда ты? – осведомилась бабушка, когда я направилась к выходу. – Может, поможешь мне вынуть косточки из вишен? Дедушка утром целое ведро набрал.

– Я скоро. Через час самое большее. – Я уже засовывала ноги в материны новые босоножки без пяток. – Мне нужно купить… «Советский экран».

– Не дом, а публичная библиотека. А вырядилась-то как на свидание. Если, не приведи Господь, порвешь юбку, Евгения устроит мне…

Я догадывалась, что может устроить бабушке мама, если я, чего доброго, порву либо испачкаю ее новую роскошную гофрированную юбку. Она была на широкой тугой резинке и потому годилась чуть ли не на все размеры. Сегодня мне хотелось быть красивой. Вдруг меня увидит Арсен?..

Ресницы и губы я покрасила на скамейке в скверике, пользуясь неудобным маленьким зеркальцем. Я делала это машинально – уже три с лишним года занимаюсь этим постыдным для советской школьницы занятием. Потом собрала волосы в пучок, надвинула на лоб соломенную шляпу с большими полями и решительным шагом направилась в сторону собора.

Служба была в разгаре. Народу оказалось немного, среди них я увидела несколько знакомых лиц. Слева от меня стояла Эмма Вячеславовна, Славкина бабушка, и истово крестилась. Она заметила меня прежде, чем я успела сделать ноги.

Вокруг зашикали. Какая-то старушка сказала:

– Шляпу-то сыми. Это тебе не пляж.

Я направилась к выходу. Эмма Вячеславовна резво семенила за мной. У меня не было никакой возможности скрыться, а потому я сделала вид, что рада ее видеть.

– Славик спрашивал о тебе. Можешь его проведать. Он будет очень рад. – Эмма Вячеславовна вздохнула. – Надо же, как не повезло бедному мальчику. Я всегда была против этого проклятого мотоцикла, но Света ужасно его балует. Ясное дело, виноватой себя перед ним чувствует. Раньше надо было соображать – Славик гордый и независимый мальчик и даже с самым золотым отчимом не поладит, уж не говоря об этом Мишане, холера его забери. Давай прямо сейчас пойдем в больницу, а?

От Эммы Вячеславовны, как мне показалось, пахло вином.

– Я потом зайду. У меня… дела.

– Жанночку убили, слыхала? – У Эммы Вячеславовны увлажнились глаза. – Я ее еще совсем крохотулькой знала. Это тот нацмен ее убил. Я их как-то на Революции встретила. В обнимочку шли. Рожа у него бандитская. И что Жанночка в нем нашла? А Лидка Куркина видела, как он Жанночку по щекам хлестал. Ревнивый ужасно. Нацмены все такие.

У меня противно заныло внутри. Я попыталась убедить себя в том, что нельзя верить всем этим бабкиным сплетням. Тем более Эмма Вячеславовна, теперь я поняла, была здорово в подпитии.

– Мне пора. Меня подружка ждет.

– Погоди. Зачем ты в церковь заходила? За Славика Бога попросить?

– Да. – Я отвела глаза в сторону. Ложь в ту пору давалась мне не так просто.

– Золотце мое ненаглядное. – Она поцеловала меня в щеку. – Повезло моему Славику. Я вам и дом отпишу, и все сбережения. Господи, только бы Славик скорей на ноги встал.

Вдруг Эмма Вячеславовна отпустила меня: что-то необычное привлекло ее внимание. Увиденное так поразило Эмму Вячеславовну, что у нее отвисла челюсть.

Я повернула голову по направлению ее взгляда и увидела на бульваре маму. Она шла под руку с мужчиной. Они о чем-то оживленно беседовали.

– С кем это Евгения? Батюшки-светы, а я и не знала, что у нее кавалер появился. Варя мне ничего не сказала. Постой, постой, кто же это такой?..

Меня это тоже слегка заинтриговало: дело в том, что я никогда не видела маму под руку с мужчиной. В музыкалке, где она преподавала, ее дразнили старой девой, хотя, разумеется, знали, что она была замужем и растит дочь. Просто дети очень наблюдательный народ.

Вдруг у меня закружилась голова и опять заныло внизу живота. Я поняла, что в капкане, что попала в зависимость от своей плоти. А ведь всего каких-то два дня назад я была свободна и счастлива. Увы, я не умела это ценить.

Я поплелась вдоль унылого серого забора, за которым находилась похожая на казарму моя родная школа. Я вспомнила, как весной на уроке физкультуры подвернула ногу и Славка приехал за мной на своем Росинанте. Он подхватил меня на руки и снес по ступенькам. На нас с завистью смотрели одноклассники и даже учителя. В тот день Славка ехал очень медленно, осторожно вписываясь в повороты. Прохожие тоже смотрели на нас, мне кажется, с завистью. Я была такой гордой и счастливой. Теперь же я испытывала к Славке что-то похожее на отчуждение. Да, я жалела его, но только разумом. Вероятно, все мои чувства были обращены к Арсену.

«Где мне искать его? – думала я. – Только не на Бродвее. Может, он спрятался в пещерах на Выселках? Вряд ли. Об их существовании знают даже не все из местных».

«Это тот нацмен ее убил… Рожа у него бандитская… Ревнивый ужасно…» – звучал в моих ушах голос Эммы Вячеславовны.

Я стиснула кулаки. Я поняла, что ревную Арсена к Жанке. К тому, что между ними было. Я чувствовала облегчение от того, что Жанку убили. Это было жестоко, но я ничего не могла с собой поделать.

– За матерью шпионишь? – услышала я над самым ухом голос Марго. – Считаешь, она не имеет права на личную жизнь?

Я повернула голову. Марго была не одна. Рядом с ней стоял потный лысый толстяк. Мне бросилось в глаза, что он едва достает Марго до уха.

– Я… я просто гуляю.

– Просто гуляешь? Нет, ты не просто гуляешь. – Марго скривила в ехидной гримасе свои малиновые губы. – Знакомьтесь, Борис Моисеевич, это моя… младшая сестричка Саша, – сказала она, обращаясь к толстяку. – Круглая отличница. А еще мечтательница и фантазерка. Но при всех вышеназванных достоинствах очень даже себе на уме. Как, между прочим, и я. – Толстяк взирал на меня из-под густых черных бровей. У него были противные маслянистые глазки. Потом он улыбнулся, выставив на всеобщее обозрение два ряда золотых зубов. – Твоя мамочка с Камышевским свиданничает, – сказала Марго. – Небось слышала про такого?

Еще бы я не слышала про Камышевского! Он был любимцем города. Вернее, его женской половины. Актер театра драмы и комедии. Герой-любовник. Поклонницы ждали его у подъезда. Мама и Камышевский… Нет, такое даже во сне не приснится.

– Не веришь? Вон они, на лавочке сидят. – Марго была возбуждена. – Этот пижон за ней целый месяц ухлестывал, а она носом вертела. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха.

– Ваша сестра очаровательная девушка. Я приглашаю вас, девочки, в ресторан. Отметим наше знакомство шампанским и черной икрой. – Толстяк все улыбался мне. Его золотые зубы блестели в солнечных лучах.

– Нет, Борис Моисеевич, в ресторан втроем не ходят. – Марго взяла его под руку и потерлась щекой о его щеку. – Пошли скорей. А то я глупостей натворю. – Она засунула в рот два пальца и по-разбойничьи громко свистнула. – Эй, на бульваре! Только, чур, не целоваться, слышите?

Я еще никогда не видела Марго такой. Но меня это, признаться, мало волновало. Я развернулась на сто восемьдесят градусов и направилась в сторону Маяковской. Мне захотелось взглянуть на место, где произошла позавчерашняя трагедия, столь круто изменившая мою жизнь.

Жанка жила в угловой комнате в одноэтажном кирпичном доме, где, кроме нее, обитали еще две или три семьи. У Жанки был отдельный от соседей вход – его сделал еще ее покойный отец, слывший алкоголиком и дебоширом. Соседи не раз заявляли на него в милицию, а он, в свою очередь, мстил им всеми возможными способами: клал кучи перед их дверями, мочился в окна. Дверь он тоже прорубил им в отместку. Они не могли себе позволить поступить так же, потому что дом стоял на земле, принадлежавшей молокозаводу, и только его торцовая часть, где и располагалась комната Буяновых, выходила на ничейную территорию. Соседи сполна отомстили Жанкиному отцу, когда видели, как он, пьяный, спал в канаве в промозглую сырую ночь, и даже не подумали его разбудить. Буянов умер от воспаления легких.

Вокруг не было ни души. Я зашла со стороны единственного окна, прижалась носом к нагревшемуся на солнце стеклу.

Моему взору открылся жуткий бардак. Постель скомкана, из-под съехавшего матраца видна металлическая сетка. На полу пустые коробки и какие-то бумажки. Возле платяного шкафа валяется кверху ножками табуретка.

«Они спали на этой кровати, – невольно подумала я. – Он занимался с ней тем же, чем позапрошлой ночью со мной…»

Мне в лицо ударила кровь, подогнулись колени, когда я вспомнила, что он творил со мной позапрошлой ночью. Какой стыд…

Я уселась в пыль под окном и спрятала лицо в ладонях. Не помню, сколько времени я так просидела.

– Что ты здесь делаешь?

Я подняла голову. Это был дедушка Егор, в белой кепке и с бидоном в руках.

– Пришла к подружке, а ее нет дома. – Я нагло смотрела дедушке в глаза. – Боюсь, она не скоро придет.

– Понятно. – Дедушка кашлянул. – А меня Варечка за квасом послала. Ваш город, похоже, пьяные мужики строили – пойдешь направо, выйдешь налево. Ну а прямо пойдешь, непременно в забор упрешься. Ты не знаешь, как эта улица называется?

– Маяковского.

– Ага. – Дедушка снова кашлянул в кулак. – Пошли, пока нас дома не хватились. Что-то не нравится мне здешний пейзаж. Сам не пойму, в чем дело.

Я встала и послушно поплелась за дедушкой Егором, прячась в его прохладной тени. Я думала о своем, а он шел не оборачиваясь. Так мы и подошли к нашему забору.

– Что, воспользуемся твоей лазейкой? – Дедушка подмигнул мне, наклонился, отодвинул доску и в мгновение ока оказался в саду. Я последовала его примеру. Когда я поняла, что юбка зацепилась за гвоздь, было поздно сокрушаться. Дедушка успокоил меня. – Заклею нитроклеем, – сказал он, рассматривая дырку. – Никто ничего не заметит, а мы им не скажем, верно?

Он подмигнул мне и бодро взбежал по ступенькам веранды.

* * *

– …Она все поймет. К чему тебе разыгрывать эту дешевую оперетту?

Это была Марго.

– Но как мне быть? – Я узнала мамин голос, хотя он показался мне каким-то чужим. – Я не могу сказать ей об этом в открытую.

Я затаилась, слившись со стволом ореха. Мама и Марго сидели на веранде. Очевидно, они вышли на нее, пока я ходила в крольчатник. Так или иначе, путь в дом был отрезан.

– Любишь кататься – люби и саночки возить. – Марго ненатурально рассмеялась. – Ну, и как этот Эдвин тебя прокатил? С бубенцами?

– Его зовут Эдуард. Ты это прекрасно знаешь.

– Да, моя дорогая сестричка. «За счастьем не гонись дорогою окольной…» – фальшиво пропела Марго начало выходной арии Сильвы.

– Я тебя не понимаю. С какими бубенцами?

– Не прикидывайся убогой. Секс – это звучит гордо. Нужно уметь читать классиков между строк.

– Какие глупости! – Мама смутилась. – Я хочу сказать, это не самое главное в любви.

– В любви? А кто говорит о любви? Неужели этот самозванец осмеливался признаваться в любви вдове румынского…

– Ты ревнуешь. Он тебя отверг.

– Меня нельзя отвергнуть, повергнуть и так далее. Потому что я Манька-встанька. Ясно тебе? К тому же отверженная от рождения. Это ты у нас законнорожденная Ветлугина, владетельная особа, единственная наследница старого графа.

– Ты же прекрасно знаешь, папа завещал мне дом, еще когда тебя на свете не было.

Я уловила в голосе мамы виноватые нотки.

– Я все знаю. Граф далеко не всегда был уверен в своей неотразимости, поскольку от импотенции не застрахованы даже люди голубых кровей. Но он был достаточно умен, чтоб предвидеть: рано или поздно графиня падет в объятия простолюдина.

– Как ты можешь говорить подобное о собственных родителях? Ты совсем распустилась в последнее время.

– Хочешь сказать, с тех пор, как переспала с Камышевским? – Марго спросила это визгливым – истеричным – тоном. – Успокойся, у нас с ним ничего не получилось. Твой Эдвин не умеет пользоваться бубенцами, я же, как и все современные женщины, признаю только безопасный секс. Люблю расслабиться, ясно? Это вы, фантазеры, в вечном напряжении живете.

– Дядя Егор услышит и Бог знает что о нас с тобой подумает, – тихо сказала мать и вздохнула.

– Пускай послушает. Меньше воображать будет. Небось думает, он один такой талантливый, а тут тебе целая труппа высокоодаренных актеров.

– Ритка, ты врешь, что у тебя что-то было с Камышевским. – В голосе мамы звенели слезы. – Да, я видела, как ты вешалась ему на шею. Только он словно сквозь тебя смотрел.

– По-простому это иначе называется. Знаешь как? Он раздевал ее своим взглядом.

– Глупости. Эдуард очень чистый человек. Такие не могут одновременно спать в двух постелях. Он показывал мне свой дневник – там на каждой странице по десять раз упоминается мое имя.

– Умираю от зависти. Пошлой, избитой, банальной, сентиментальной зависти.

– Брось паясничать. Я к тебе за советом обратилась, а ты… Не с матерью же мне советоваться.

– А почему бы и нет? Моя милая, ты малость недооцениваешь старую графиню. Ладно, слушай внимательно: поезжайте в свою Гагру вдвоем, а мы как-нибудь без вас управимся.

– Нет. Сашу нужно увезти отсюда. Мне очень не нравится эта история со Славой. Боюсь, у него с Жанной были интимные отношения.

– Ну и что? Какое это имеет отношение к Пупсику?

Я унюхала запах табачного дыма. Это Марго закурила сигарету. Она курила, когда нервничала.

– Неужели ты не понимаешь? Девочка в него влюблена. Я не хочу, чтобы ее первая любовь закончилась большим разочарованием. Да и он ей, честно говоря, не пара.

– Брось. А твой Эдуард тебе пара?

– Он из очень интеллигентной семьи. Интеллигент в третьем поколении.

– Браво. Итак, прежде чем лечь в постель с предполагаемым претендентом на ее руку и родовое владение, графиня проверила даже голубиные яйца в гнезде на крыше его дома.

– Какая же ты, Ритка, циничная.

– Ладно, забудем прошлое, как выразился баснописец. Если ты желаешь предаваться запретной любви за ширмой семейного отдыха, мы с Сашкой можем отвалить в Пицунду, а вы…

– Ну да, будешь шляться по ресторанам и танцулькам. Хорошенький пример для ребенка, ничего не скажешь. У девочки сейчас переходный возраст. Это самый важный момент в человеческой жизни.

– Полагаешь, твой пример больше достоин подражания?

У меня затекли ноги, и пришлось сменить позу. Я не заметила в темноте эту проклятую сухую ветку.

– Там кто-то есть! – воскликнула мама и выскочила на крыльцо. В руках у нее была зажженная сигарета. Ну и новости! Я и подумать не могла, что мама курит.

– Кошки, – успокоила ее Марго. – У четвероногих сейчас тоже время сексуальных игр.

– Нет, там кто-то на двух ногах.

У мамы было встревоженное лицо, но, как я поняла, идти в разведку она не собиралась.

– Пожалуй, ты права: отдыхать нужно по-семейному. – Это сказала Марго. У нее был глухой, уставший голос. – Гагра так Гагра. Надеюсь, мы будем жить не под одной крышей?

– Мы трое будем жить своей семьей, а Эдуард снимет где-нибудь поблизости комнату. – Мама нагнулась и загасила сигарету в клумбе с петуньей. – Будем общаться на пляже и в кафе.

– Суровые порядки.

– Не осуждай меня, Рита. Знала бы ты, сколько лет я ждала этой любви.

* * *

– Готов на коленях вымаливать ваше прощение, прекрасная сеньорита. – Славка смотрел на меня глазами побитой собачонки. – Чувствую себя чрезвычайно виноватым перед вами.

Я молча погладила его по руке. Я поняла вдруг, что, несмотря на все перипетии последних дней, мне его очень не хватало.

– Меня хотят увезти в Гагру, – пожаловалась я. – Если честно, мне туда не хочется.

– Советую развеяться, прекрасная сеньорита. Тем более морской загар будет вам очень к лицу.

– Загореть можно и здесь.

Славка явно меня стеснялся. Я засобиралась уходить.

– Сеньорита бросит мне открытку с видом на океан?

– При случае. Прости, Славка, но мне пора.

– Что ж, все хорошее кончается быстрее, чем лето. Зато снег тает долго. В Акапулько не бывает снега, сеньорита.

– Дался тебе этот Акапулько. Есть места и получше.

– Например?

– Бермудские острова, – назвала я первое пришедшее мне на ум.

– Сеньорита любит все таинственное.

Славка вздохнул и жалко мне улыбнулся.

Я тащилась по пыльному полуденному пеклу и думала о Славке и их с Жанкой взаимоотношениях. Вряд ли я когда-нибудь узнаю всю правду. Да и зачем она мне? Но почему-то мне не хотелось верить в то, что между Славкой и Жанкой что-то было.

Я закрыла дверь своей комнаты на крючок и, сбросив сарафан, стала разглядывать себя в зеркало. Впервые в жизни я стояла перед зеркалом абсолютно голая, и мне, признаться, ни капельки не было стыдно.

«Развратница, – мысленно обозвала я себя. – Как ты могла допустить, чтоб чужой, почти незнакомый тебе мужчина касался твоего тела? Нет тебе прощения. Это останется на тебе несмываемым пятном позора. Если, не дай Бог, об этом кто-то узнает, тебя будут презирать, тобой будут брезговать…»

Несмотря на самоуничижительный внутренний монолог, я отметила, что у меня красивая, вполне сформировавшаяся фигура. Пожалуй, чуть-чуть худоваты плечи, но в этом тоже есть свой шарм. Беззащитность, взывающая о том, чтоб ее защитили.

Я побрызгала шею и за ушами арабской туалетной водой «Жасмин», которую подарила мне на день рождения Марго, включила магнитофон и, прежде чем залечь в постель, выглянула в окно.

Улица была пустынна, лишь какой-то мужчина приближался к дому со стороны спуска. Я посмотрела влево. На пустыре ни души, если не считать припадочной Фимочки, у которой бывают самые невероятные видения. Примерно месяц тому назад она «видела» на пустыре бабушку с каким-то незнакомым мужчиной. Как уверяет Фимочка, дело было в полночь или около того. Еще она божится, что у бабушки были распущенные волосы. Мужчина обнимал ее за талию и прижимал к себе. Эта Фимочка другой раз такое плетет, что хоть стой, хоть падай.

Я снова повернула голову вправо. Мужчина уже был близко. Я вздрогнула и чуть не бухнулась на пол: я узнала в мужчине Арсена.

Я заметалась по комнате в поисках сарафана, который, как назло, свалился под стул. Через минуту я уже была в прихожей. Мне так хотелось выскочить на улицу, броситься навстречу Арсену.

Но я знала, что не смогу это сделать.

Я опустилась на колени, отогнула краешек занавески и осторожно выглянула наружу. Наши взгляды чуть было не встретились, – Арсен шел, подняв голову – похоже, он разглядывал номера домов. У меня бешено забилось сердце. Ну да, он сейчас проберется в крольчатник, где будет меня ждать. Я выскочила в сад и затаилась в кустах. Сделаю вид, будто собирала малину. Женщине не пристало первой выказывать свою любовь к мужчине.

Из малинника был виден мой лаз и даже вход в крольчатник. Я проглядела все глаза. Мне казалось, прошла вечность, Арсену давно пора было появиться.

Чуть ли не по-пластунски я пробралась к лазу – на веранду вдруг вышел дедушка Егор, а за ним бабушка, – отогнула доску и выскочила в переулок. Огибая общагу, случайно подняла глаза. Возле одного из распахнутых окон на втором этаже стояла голая женщина. У нее были большие отвисшие груди.

Я отвернулась. Сделалось муторно на душе. Быть может, в тот момент я поняла, что человеческая плоть в равной степени прекрасна и мерзка.

На улице никого не было. Я прочесала ее из конца в конец. Может, Арсен к кому-то зашел? Но ведь он говорил, что никого в нашем городе, а уж тем более на нашей улице, не знает…

Я повернула в сторону дома. Чтобы не проходить мимо общаги, сделала крюк аж до Первомайской.

Возле лаза столкнулась нос к носу с Марго. Она только что вылезла в переулок. На Марго была красная кофточка без рукавов, полы которой она завязала узлом на животе, и мамина гофрированная юбка.

– Привет, Пупсик. Спешу на свидание, а потому не могу одарить тебя своей любовью и лаской. – Марго походя чмокнула меня в щеку. – Если приду очень поздно, сообщу подробности.

Я завалилась в постель и закрыла глаза. Лицо Арсена появилось откуда-то издалека и завертелось передо мной с бешеной скоростью. Я не могла разглядеть его черты. Но это, я знала, было лицо мужчины, которого я любила. Я рывком спустила с кровати ноги. Я на самом деле плохо помнила, какой из себя Арсен. Мужчина, который шел по нашей улице, мог быть вовсе не им – мало ли на белом свете красивых темноволосых мужчин? Мне стало очень грустно. Я чувствовала, как по моим щекам текут слезы. Уронив голову на руки, я дала им волю…

* * *

– Марго? – окликнула я, тихо прикрыв за собой дверь ее комнаты. – Ты не спишь?

До меня донеслись странные шорохи и скрип кровати.

– Это ты, Пупсик? – У нее был сонный голос.

– Можно к тебе? – Не дождавшись ответа, я шагнула в сторону кровати.

– Пупсик, мне завтра рано вставать.

– Я на пять минут. Марго, прошу тебя…

Ставни в ее комнате были закрыты. В темноте я больно ударилась коленкой о спинку кровати и вскрикнула.

Марго очутилась возле меня, обхватила руками за шею, прижала к своей теплой голой груди. Я залилась слезами.

– В чем дело, Пупсик?

Что-то упало. Очевидно, Марго зацепила в темноте табуретку.

– Мне плохо. Очень плохо. Я… я не хочу жить.

– Глупости. – Она заботливо уложила меня в кровать и легла рядом. – Все пройдет. Не бывает ничего вечного под солнцем и луной. А уж тем более вечной скорби.

– Я серьезно, Марго.

– Я тоже, Пупсик. Может, для начала скажешь, что произошло?

Меня прорвало. Я рассказала Марго про Арсена и про то, что случилось в крольчатнике. Мой рассказ был сбивчивым, но она, похоже, все поняла. В наступившей тишине я услышала, как тикают часы.

– Дела… – протянула Марго. – Я и не знала, что на белом свете встречаются такие подонки. – Он не подонок. Я не верю, что это он убил Жанку.

– Мне бы тоже не хотелось в кое-что верить.

– Ты про него что-то знаешь?

– Ничего особенного. Просто хочу сложить в уме два и два. Так ты говоришь, этот тип не лишил тебя невинности. Забавно. – Она недоверчиво хмыкнула.

– Он был такой нежный… – Я вздохнула. – Может, Арсен попал в милицию?

– Не думаю. Так или иначе, Пупсик, советую тебе выкинуть из головы этот эпизод из твоей юной жизни и начать все сначала. Как говорится, начисто.

– Не смогу, Марго.

– Сможешь. – Она обняла меня за талию и крепко прижала к себе. – Придется, Пупсик.

– Ты говоришь так, будто знаешь Арсена. Может, ты на самом деле его знаешь?

– Может быть. Но это сейчас не имеет значения.

Я лежала и смотрела в темную пустоту. На душе у меня полегчало, хотя Марго не сказала вроде ничего утешительного.

– А что тогда имеет значение? – тихо спросила я.

– Ваши отношения со Славкой. Он любит тебя по-настоящему.

– Если я расскажу ему про то, что случилось…

– Ни в коем случае. – Марго шутливо ударила меня по губам. – Это твоя ноша, и ты не имеешь никакого права перекладывать ее на Славкины плечи. Да и со своих скинь – и забудь. Слышишь?

– А если Арсен снова появится…

– Не появится. Пупсик, мне завтра рано вставать. Топай к себе, ладно?

Вернувшись к себе, я легла и мгновенно заснула.

Разбудил меня крик. За стеной – там была комната Марго – что-то упало и разбилось.

– Мерзавка! Сделала из дома бордель! Вот я сейчас тебя!..

Я узнала бабушкин голос, хоть он был искажен негодованием и злобой.

– Потише, Варечка. Я не глухая. Этот дом всегда был борделем. Хахалем больше, хахалем меньше…

– Да как ты смеешь!

Снова что-то упало, на этот раз тяжелое и небьющееся. Кто-то приглушенно вскрикнул.

– Если ты убьешь меня, Варечка, тебя будут судить. А суд дело грязное. Из всех самых темных углов выметут сор.

– Она еще будет меня пугать. – Голос бабушки уже звучал потише. – И тебе не стыдно? Что про тебя люди подумают?

– Ни капли. Это вы с Женькой всегда чужих языков боялись. По мне, пусть мелют что угодно.

– А вот мне не все равно! Потому что я дорожу честью ветлугинского дома.

Марго рассмеялась.

– Честь – это что-то вроде накрахмаленных занавесок на окнах и чисто вымытых ступенек парадного входа. Я тебя правильно, Варечка, поняла?

– Ну хотя бы и так. Что тут плохого? Я не позволю, чтобы о нашей семье говорили в городе всякие гадости.