Текст книги "Будет вам Злодейка! (СИ)"

Автор книги: Натали Лансон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 26. Хвалёное гостеприимство Севиры

Ужин начался изумительно. Причем в прямом смысле этого слова. Придворные и некоторые альфы из расы хасаки с изумлением смотрели на Шахрияра, на то, как он широко улыбается, как наблюдал за изумительными танцами приглашённых актёров.

Организация праздника удалась на славу! Сира Хамсат, придерживаясь наших обсуждений, учла всё до деталей!

Трапезный зал Императорского дворца сиял, будто выточенный из света и золота. Высокие своды украшали мозаики из лунного кварца и чёрного обсидиана, изображающие древние легенды – сражения богинь, союзы рас, рождение мира из хаоса. Вдоль стен горели сотни ароматических ламп, наполняя воздух смесью сандала, жасмина и чего-то дикого, звериного – будто сама ночь проникла сюда сквозь щели в реальности.

Гости были одеты так, словно сама роскошь сошла с полотен старинных мастеров. Женщины в платьях из ткани, меняющей оттенок при каждом движении – от глубокого индиго до раскалённого янтаря. Мужчины – в расшитых серебром кафтанах, с поясами, инкрустированными редкими камнями, отражающими свет от магических люстр. Но особенно выделялась дипломатическая делегация хасаки.

Они не скрывали своей природы.

Альфы хасаки – величественные, опасные, с глазами, горящими янтарём, изумрудом или ледяной синевой – сидели с достоинством хищников, привыкших к власти. Один из них, в плаще из шкуры снежного волка, то и дело проводил языком по клыкам, будто сдерживал зверя внутри. Другой, с густой чёрной гривой и золотистыми полосами на шее – явный лев – держался так, будто весь зал был его логовом. А у третьего, с острыми скулами и пронзительным взглядом, кожа на предплечьях слегка покрывалась рыжей шерстью при каждом всплеске эмоций – явный лис.

Но все они, без исключения, время от времени бросали на меня взгляды. Хмурились при этом, явно думая о чём-то, что вызывает у них тревогу.

Но я была спокойна.

Шахрияр никому не давал ни единого шанса приблизиться ко мне, выставив чуть ли не караул из адашей перед императорским настилом, где был накрыт столик только на правящую пару, в данном случае на нас.

Он сидел рядом со мной. Его рука лежала на моём колене под скатертью – тёплая, уверенная, защищающая. Каждый раз, когда слуга приносил блюдо, он первым брал с него кусок, пробовал и лишь затем позволял мне прикоснуться к еде. Когда я наклонялась к бокалу, он слегка поворачивал голову, чтобы видеть моё лицо, мои губы, моё дыхание. А когда танцовщицы вышли в центр зала – гибкие, как змеи, в полупрозрачных одеяниях, – он не смотрел на них. Он смотрел только на меня, на то, как отсветы огней играют в моих глазах.

– Ты сияешь сильнее всех огней в этом зале, – прошептал Шах, наклоняясь так близко, что его губы почти коснулись моего уха.

Я улыбнулась – и в этот миг к нашему столу подошёл Барсиан Фирс.

Глава делегации хасаки как всегда выглядел потрясающе аристократично и вместе с тем брутально! Его серебристо-белые волосы были заплетены в тугую косу, перевитую костяными бусинами – символами павших вождей. В глазах – холодный ум, но без враждебности. Только… настороженность.

Адаши по кивку головы Шиариса пропустили Фирса.

– Наместник, – произнёс он, кланяясь с достоинством, но без покорности. – Пир достоин легенды. Ваша Севира умеет удивлять даже нас, детей пустыни и льда.

– Рад, что вам по душе, Фирс, – ответил Шахрияр торжественно и громко, не вставая, но кивнув с уважением. – Мы щедры к союзникам.

Я до сих пор не могла понять, какие между ними отношения, но сейчас они придерживались официальности

Барсиан на миг замер, затем перевёл взгляд на меня. Его зрачки на секунду сузились – как у зверя, оценивающего угрозу… или добычу.

– Союзники – да. Именно так… – сказал он куда тише. Так, чтобы слышали только мы трое. – Поэтому не прими за угрозу… Это скорей дружеское предупреждение. У тебя сильная жена, но… даже боги имеют уязвимости. Пока мы не отправимся в обратный путь, присматривайте друг за другом, ребята. Я хоть и глава делегации, но ты же понимаешь, Шахрияр… мне не под силу управлять альфами чужих стай. Особенно когда речь идёт о крови, способной погубить Элерон.

Рука Шаха напряглась на моём колене.

Барсиан же продолжил, осторожно оглядываясь по сторонам за придворными, чьё внимание было полностью поглощено представлением танцовщиц.

– Речь Аштари была убедительна… но такое качество, как доверие, не заложено в хасаки. Хотелось бы закончить с дипмиссией поскорее и покинуть берега вашего континента, поэтому предлагаю завтрашний день посвятить переговорам, чтобы вечер ознаменовался торжественными проводами и нашим отплытием. Я не желаю, чтобы моя стая отвечала за возможные безумства некоторых альф.

Шахрияр медленно поднялся. В его глазах вспыхнул тот самый огонь – не гнев, а предупреждение, древнее и безжалостное.

– Пусть попробуют, – прошептал он, и в этом шёпоте звучала клятва, вырезанная в самой ткани мира. – Пусть только посмеют навредить моей жене... И я, и наги не пощадят никого.

Барсиан кивнул, будто услышал именно то, что ждал.

– Я знаю… – сказал он с лёгкой усмешкой и отступил, растворившись в толпе, как тень.

Я сжала руку Шахрияра под столом.

– Они всё ещё не верят, – прошептала едва слышно.

– Пусть не верят, – ответил наместник, поднося мою ладонь к губам. – Главное – чтобы боялись. Но Барс прав. Нужно заканчивать с гостеприимством и проводить делегацию в обратный путь домой.

Танцы начались, едва последние блюда исчезли со столов. Музыканты, скрытые за полупрозрачными занавесами из шёлка, запели на древнем языке Севиры – мелодия лилась, как расплавленное золото, обвивая тела, сердца, души. Барабаны отсчитывали пульс ночи, а флейты вплетали в ритм шёпот желания.

Шахрияр встал, протянув мне руку – не как наместник, а как мужчина, жаждущий прикоснуться к своей женщине при свете тысяч огней.

Я положила ладонь в его, и в этот миг весь зал, казалось, замер. Даже хасаки перестали шептаться. Все смотрели – не с завистью, не с осуждением, а с интересом, потому что то, что происходило между нами, было больше, чем любовь. Это была сила. Слияние двух судеб, двух миров, двух огней, наконец-то нашедших друг друга.

Мы танцевали медленно, почти лениво, будто весь вечер был лишь предлогом, чтобы держать друг друга в объятиях. Его рука скользила по моей спине, по тонкой ткани платья, ощущая каждое движение тела. Мои бёдра двигались в такт его шагам – не подчиняясь, а отвечая. Каждое прикосновение пальцев, каждый взгляд, каждый вздох – всё говорило без слов: мы принадлежим только друг другу.

К нам присоединились другие пары.

Музыка стихала и начиналась снова, но мы не замечали.

Я не помню, как мы вышли из зала. Помню только его ладонь на моей талии, тёплую и твёрдую, как клятва. Помню, как музыка стихла где-то за спиной, а перед глазами – только его глаза, горящие в полумраке коридора. И этот шёпот, почти приказ:

«Пойдём».

В покоях Шиариса не было света – только мерцание кристаллов-бра, отбрасывающих на стены тени, похожие на крылья. Я едва успела сделать шаг, как он прижал меня к двери. Его губы нашли мои – не нежно, не осторожно, а жадно, будто Шах боялся, что я исчезну.

Я ответила с той же яростью, впиваясь пальцами в его волосы, дёргая полы его рубашки, потому что больше не могла ждать. Ни минуты.

– Всю ночь… – выдохнула я между поцелуями, – я думала только о том, как ты коснёшься меня.

Он не ответил словами. Просто сорвал с меня платье – одним рывком, без сожаления. Ткань треснула, но мне было всё равно. Я стояла перед ним обнажённая, дрожащая, и гордая – потому что в его глазах я видела не просто желание. Я видела почитание.

Его руки скользнули по моей коже, медленно, почти мучительно, будто запоминая каждый сантиметр. Когда его пальцы коснулись меня там, где уже пульсировало от нетерпения, я выгнулась, застонав.

– Такая мокрая… – прохрипел он, прижимаясь лбом к моей шее. – Всё это время для меня?

– Только для тебя, – прошептала я. – Всегда только для тебя.

Он поднял меня на руки и бросил на круглую кровать – не грубо, но с такой силой, что шёлк вуалей взметнулся вокруг нас, как волны. Я не успела опомниться, как он уже был надо мной, обнажённый, напряжённый, мой. И когда он вошёл в меня – глубоко, без колебаний – я закричала. Не от боли. От облегчения. От того, что, наконец, он внутри.

Шах двигался медленно. Слишком медленно. Каждый толчок – как пытка и как дар одновременно. Я царапала его спину, впивалась ногтями, требуя больше, быстрее, глубже. Он усмехался – той хищной, почти звериной улыбкой, что появлялась, когда он терял контроль.

– Ты такая страстная, – шептал шаг, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в шею. – Такая моя.

И тогда он ускорился.

Его движения стали жёсткими, почти яростными, но в них не было жестокости – только отчаянная, всепоглощающая потребность обладать мной полностью. Я чувствовала, как нарастает напряжение, как волны наслаждения поднимаются всё выше, пока не разбиваются в ослепительном взрыве. Я выгнулась, закричала его имя – и он заглушил мой стон поцелуем, продолжая двигаться, продлевая мой оргазм, пока я не задрожала в его руках, обессиленная, счастливая, целая.

Только тогда он позволил себе отпустить контроль. Его тело напряглось, как тетива, и он кончил с глухим стоном, зарывшись лицом в мою шею, держа меня так крепко, будто боялся, что я ускользну в эту ночь навсегда.

«Шалара пила тонны противозачаточных микстур, боясь близости с Шахом, – вяло подумалось мне. – И так как тело это её, то мне пока не стоит беспокоиться о последствиях нашей страсти… Правда, дети никогда и не вызывали у меня беспокойство. Тем более теперь, когда я обрела идеального мужчину».

Мы лежали в тишине, прижавшись друг к другу. Кожа всё ещё пульсировала от отголосков наслаждения, а дыхание постепенно возвращалось к ритму покоя.

Пальцы Шиариса нежно перебирали пряди моих волос, будто боясь спугнуть момент близости душ, в котором мы сейчас пребывали.

– Завтра… – начал он тихо, почти нехотя, – Мне придётся оставить тебя. Пообещай, что ты поручишь подготовку отплытия делегации сире Хамсат…

– Хорошо, – я даже не собиралась спорить.

– Сама займись гримуаром. Закройся в покоях императора и изучай фолиант. Там непробиваемая магическая защита.

Я приподняла голову, чтобы взглянуть ему в глаза. В них читалась тревога.

– Всё будет хорошо. Я обещаю, что не выйду из спальни твоего брата. Но… Ты уверен, что я сама справлюсь с изучением гримуара? – я нахмурилась. – Я ведь совсем не понимаю, что во мне проснулось…

– Не просто проснулось , Лара, – Шах провёл большим пальцем по моей скуле, будто вычерчивая символ защиты. – Ты вернулась . Вернулась домой! И эта книга – не испытание для тебя. Она ждала тебя… совсем как и я. Она сама откроет для тебя все свои тайны.

Я улыбнулась, чувствуя, как в груди разливается тёплое, уверенное пламя.

Прижалась к его груди, слушая, как бьётся его сердце – ровно, сильно.

– Хорошо…

Глава 27. Предательство

~Раван, младший адаш империи Шиатар~

Я стоял у двери императорских покоев, как статуя из чёрного обсидиана.

Мои доспехи – не такие, как у старших адашей. Мои пластины – без герба Хасис. Моё имя – не выгравировано на поясной пряжке.

Потому что я – Раван, сын Дашала от служанки, и в этом дворце меня знают лишь как «того, кто стоит у дверей».

Но сегодня… сегодня всё изменится.

В кармане у меня лежала Слеза Алианы – ледяной осколок, подаренный отцом прошлой ночью, когда он впервые назвал меня «сыном» при свечах.

– Если ты сделаешь это, – сказал он, глядя мне в глаза без тени презрения, – ты станешь наследником Хасис. Не Шалара. Не этот выскочка Морлан. Ты, сын мой.

Я до сих пор чувствую, как дрожали мои колени от этих слов.

Впервые за двадцать лет жизни – я был нужен.

Впервые – я был его.

Но сейчас, стоя здесь, я чувствовал другую дрожь – не от восторга, а от страха.

За этой дверью – Аштари Лара.

Не та, что была раньше – жестокая, хитрая Шалара, которую я ненавидел за её высокомерие и за то, что она – «настоящая» дочь Хасис, а я – лишь тень.

Нет.

Эта – другая.

Я видел, как она смотрит на Шахрияра. Не как на господина. Не как на средство.

А как на человека.

Я видел, как она улыбается придворным детям, как слушает распорядительницу и свою камеристку, как не боится красных глаз наместника, а целует его в лоб, будто он – не ущербный недозмей, а просто мужчина, уставший от войны.

Она – дочь Богини.

А я… я собираюсь помочь убить её.

– Прости меня, – прошептал я, глядя на дверь, за которой она, наверное, читала в эту самую минуту гримуар, ничего не подозревая. – Но у меня нет выбора.

«Если я не сделаю этого – меня сотрут, как пыль с мраморного пола. А если сделаю… может, отец, наконец, будет гордиться мной!»

Время подходило к одиннадцати часам по полудню.

Я достал Слезу.

Она пульсировала холодом, будто живая.

В ней не было зла. Только печаль.

Печаль Алианы, которая когда-то плакала, видя наперёд, как её сестра Кара убивает её, а потом уходит в тьму.

«Оказывается, даже Боги боятся своих видений и не могут просто отойти в сторону, чтобы не дать ему случиться!»

Теперь эта слеза – оружие.

И я – её рука.

С глубоким вдохом я активировал реликт.

Лёд в моей ладони всхлипнул, и по коридору прокатилась волна тишины – та самая, что гасит магию, как ветер гасит свечу.

Я не стал ждать.

Подошёл к двери, приоткрыл её – и бросил Слезу в центр комнаты.

Она упала на ковёр, и всё вокруг замерло.

Магические бра погасли.

Воздух стал плоским, мёртвым.

Защита покоев рассыпалась, как стекло.

В ту же секунду окно справа разбилось.

– Что… – Аштари испуганно вскочила с дивана и отпрыгнула к дальней ширме.

В окно один за другим ворвались тени в шкурах.

Хасаки-шакалы – почитатели Светлой Богини. С глазами, полными фанатичного огня.

Я отступил в коридор, прижавшись к стене.

Мне не велено было участвовать. Только открыть путь.

Но я не мог отвести взгляд.

Она стояла у окна – в чёрном платье, с распущенными волосами, с потухшим гримуаром в руках.

В тот миг, когда магия исчезла, она не закричала.

Она кинула книгу за ширму, задрала подол платья и выхватила из резинки чулок странную, незнакомую мне штуку с блестящей трубкой и ещё более странной рукояткой.

Первый негромкий хлопок и жуткая рана в груди шакала показали, что это какое-то стрелковое оружие.

Хасаки рухнул без звука.

Второй выстрел – в горло волка, который уже прыгал на неё.

Третий – в колено, четвёртый – в плечо, пятый – в висок.

И каждый выстрел сопровождался лихорадочным передёргиванием рукой.

Пятеро пали.

Аштари двигалась, как смерть в юбке – без криков, без паники, только точные, жестокие движения.

Я восхищался.

Даже сейчас, даже зная, что она – враг моего отца, я восхищался.

Но хасаки было слишком много.

Её сбили. Скрутили руки. Зажали рот, чтобы её крики никто не услышал.

Она кусалась, брыкалась, вырывалась, как дикая кошка, но силы были не равны.

Корвак – вожак шакалов, с лицом, изрезанным шрамами и глазами, полными древней ненависти – подошёл ко мне.

– Медальон, – коротко бросил он, гневно порыкивая.

Я молча протянул ему Слезу Алианы, вделанную в серебряный ошейник-амулет.

Корвак подошёл к Ларе, которая всё ещё извивалась в руках двоих хасаки, и надел медальон ей на шею.

Он затянулся сам, как живой.

Стал ошейником, который глушил не только магию, но и волю.

Путешественница между мирами замерла.

Не от боли.

От ужаса.

Потому что впервые почувствовала – она больше не хозяйка своему телу.

Она – просто жертва, которую везут на заклание.

Корвак кивнул мне.

– Ты выполнил своё. Теперь – молчи. Или твой отец узнает, что ты дрожал, как девчонка, пока смотрел на неё.

Я не ответил.

Просто стоял, пока они вытаскивали её в окно, где уже ждали лунмы.

Когда последний хасаки исчез в небе, я вошёл в покои.

Поднял гримуар.

Положил его обратно на стол.

И заплакал.

Не от жалости.

От стыда.

Я помог увести дочь Богини.

А завтра отец назовёт меня сыном.

И я никогда не смогу сказать ему, что сегодня я видел настоящее чудо – и предал его.

«Лучше быть ненавидимым за то, кто ты есть, чем любимым за то, кем ты быть не желаешь!» – говорила мне мать, когда я был ребёнком.

Сейчас я понял: я выбрал второе.

И я потерян.

~Шахрияр Шиарис, наместник империи Шиатар~

Наконец, с дипломатическими переговорами было покончено!

Я ворвался в покои Альтаира, как снежный буран, что бывает на пиках гор. Радостный и окрылённый.

– Лара! – крикнул, ещё в гостевой, сбрасывая плащ и не замечая, как он падает в лужу крови у двери. – Я вернулся! У меня хорошие новости, моя богиня. Мы…

Слова застряли в горле.

Тишина.

Не та тишина, что бывает после бури.

А мёртвая.

Та, что остаётся, когда всё, что имело смысл, исчезает.

Покои были разнесены.

Гримуар лежал на полу, раскрытый, будто пытался кричать, но не смог.

Все бра погашены, как глаза мертвецов.

А на ковре – пять тел. Хасаки. С шакальими головами, с дырами в груди, горле, висках.

Кровь ещё не засохла.

«Значит, всё случилось только что!»

– Нет… – вырвалось у меня, как стон раненого зверя.

Я бросился к окну.

Оно было выбито наружной стороны. Осколки стекла сверкали на полу, как слёзы.

За окном – только небо. Северная сторона выходила видами на горы.

А вдалеке, на горизонте, пятно из крыльев – всадники на лунмах.

«Это они?! Они украли Лару?! Но КАК?!»

– ЛАРА!!! – заорал я, и этот крик как будто разорвал воздух, заставил дрожать стены, заставил камни белого дворца содрогнуться в ужасе.

Я упал на колени среди крови.

Мои пальцы коснулись её следа – на подоконнике, на полу, на самостреле, брошенном у стены.

Она дралась.

Она убивала.

Она не сдавалась до последнего.

Но её всё равно унесли.

– Кто?! – зарычал я, поворачиваясь к двери, где уже стояли адаши, ворвавшиеся по моему крику. – КТО ЕЁ ПОХИТИЛ?!

Наги молчали. Бледные. Оцепеневшие.

Тогда я увидел его.

Молодой адаш, которого я принял в императорский отряд совсем недавно. Неужели какой-то идиот поставил на страже покоев?!

Парень стоял в тени коридора, опустив голову, сжав кулаки так, что костяшки побелели.

И в его глазах – не страх.

А стыд.

– Ты, – прохрипел я, и в этом слове уже звучал приговор. – Ты открыл дверь.

Он не отрицал.

Просто кивнул.

– Мой отец – Дашал Хасис… – начал он дрожащим голосом. – Отец сказал…

– ТВОЙ ОТЕЦ – ПСИНА! – взревел я, и внутри меня шевельнулось что-то поистине тёмное. Я почувствовал Его. Он ворчливо вздрогнул, поднимая голову. Не от боли, а от ярости, такой чистой и всепожирающей, что даже тени в углах комнаты отпрянули.

Я приблизился к парню.

Медленно.

Как смерть, идущая по следу.

– Куда он унес её?

Раван поднял глаза. В них – вселенская вина.

– В Храм Алианы. На вершину Сверкающего Утёса. Отец ждёт её там. Он… он хочет принести Аштари в жертву Алиане. Чтобы поглотить её искру и стать новым избранником.

Я рассмеялся.

Не от безумия.

От холода.

– Он думает, что может взять то, что принадлежит КАРЕ?

– Он поглотил змея-василиска вашего отца… – робко признался мальчишка. – У отца способности нуар…

Я хватил парня за воротник и грубо дёрнул.

– Это не какая-то мертвечина, идиот! Это сила Богини!!! А Алиана… Он думает, что Алиана примет кровь потомка Кары?! Той самой, из-за которой её превратили в ничто, в пустоту без оболочки? Из-за которой она испугалась собственного пророчества? И проявила самую жалкую из эмоций – страх?

Адаш задрожал, но не опустил взгляд.

Знал: смерть – его удел.

Но я не собирался убивать его. Он – глупец. Молодой дурак, пытающийся доказать отцу, что он достоин… достоин его похвалы. Я сам был таким. Но вот предательство… Наказание за него придётся нести!

– Живи, – прошептал я, глядя ему в глаза. – Живи и смотри, как я разорву твоего отца на куски. Как я сожгу храм Алианы дотла, если она не защитит Лару. Как я верну свою жену – живой, целой, моей. А потом… – я сжал его горло, не до удушья, но до боли, – ты сам расскажешь ей, как предал ту, кому должен был поклоняться! Ту, кто никогда бы тебя не предала!

Я отпустил его, и парень сполз по стене, роняя крупные слёзы.

Обернулся к адашам.

– Седлайте лунм! Готовьте огненные стрелы. Зовите змей-воинов.

– Мы выступаем сейчас же.

Мои глаза пылали алым, как врата проклятых полей Хирхейма.

Я вышел из покоев.

За мной – тишина. А в груди – пустота, которую может заполнить только её возвращение.

Или месть.

И если месть придёт первой…

Пусть все боги уйдут в тень.

Потому что я стану сегодня самим Гневом.

«Ты сияешь сильнее всех огней в этом зале», – сказал ей вчера.

А сегодня я был готов погасить все огни мира, чтобы только её свет остался таким же ярким, каким я его помнил.