Текст книги "Девушки начинают и выигрывают"
Автор книги: Натали Крински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
«Йель дейли ньюс»
Секс в большом городе Вязов
Хлоя Каррингтон
Трогательный дневник выздоравливающего шопоголика
Сегодня я посетила семнадцать занятий. Ничего страшнее в своей жизни я не переживала (исключая, разумеется, первый курс). Добро пожаловать на «закупку» предметов. Меня, похоже, никто не жалеет, потому что все проходят через то же самое. «Рождение американского политика». «Консервативная биология». «Япония до 1868 года». Да так ли уж важно, что случилось в Японии до 1868 года? Что происходило в этой стране до 1868 года? Список можно продолжить до бесконечности.
Время выбора предметов доводит меня до полного изнеможения. Более того, я становлюсь ненормальной и не выхожу из состоянии стресса. Я больше ем. Меньше занимаюсь спортом (хотя меньше, чем ничего, действительно не так уж много). Я больше пью. Больше курю. Каждый семестр время выбора предметов вносит разлад в мою жизнь.
Я заметила, что так же оно действует и на моих подруг. Несколько дней назад, когда это безумие только начиналось, мы вчетвером сидели развалившись в комнате отдыха колледжа Сейбрук. Ни одна из нас не проронила ни слова. Нам было жарко, одежда липла к телу, мы были взволнованы (нет, мы не разделись догола), поскольку только что завершили двухчасовое изучение списка предлагаемых предметов, в ходе которого осознали, что все предварительные занятия по предлагаемым в Йеле курсам проводятся в один день и в одно время. Следующие сорок пять минут мы сидели молча, лишь изредка вздыхая и время от времени умоляюще вопрошая: «Что-о-о же мне делать?»
Мои мучения длились целую неделю. Я металась с занятия на занятие, нагруженная тетрадями и конспектами. И конечно же, моим верным списком предметов. Когда я забежала познакомиться с восьмым курсом – доиндустриальной незападной историей, мне показалось, что я попала в ад. Я посмотрела направо и увидела своего друга Стива, спокойного, сдержанного, собранного, в отличном настроении (и даже хорошо одетого).
– Что-то не так?
– Что-то не так? – отозвалась я. – Да все не так! А хуже всего – этот шопинг!
(Вот это да! Никогда не думала, что соединю в одном предложении слова «хуже всего» и «шопинг». Умоляю богов простить меня. «Прада», приношу свои глубочайшие извинения.)
Стив странно на меня посмотрел и насмешливо сказал:
– Подруга, да время «закупки» самое главное. О чем ты вообще говоришь?
И тут меня осенило. Период «закупки» предметов – это сексистские штучки. Он однобок, он создан для мужчин, а не для женщин. Период выбора предметов – это воплощение мужского представления о свиданиях.
Вы когда-нибудь слышали, чтобы парень расстраивался из-за того, что ему приходится одновременно встречаться с двумя, тремя или даже четырьмя девушками?
Период «закупки» позволяет попробовать все понемногу, не беря на себя никаких обязательств.
Это как испанские закуски тапас – а мы еще удивляемся, почему так много испанцев рыщут в поисках девиц.
Женщины со своей стороны редко встречаются больше чем с одним мужчиной. Обычно мы рабы одного и только одного мужчины, даже если он проявляет к нам слабый интерес и неохотно открывает кошелек.
Несколько дней назад в обеденный перерыв я встретила свою подругу. Перед ней стояла неразрешимая задача. К ней проявляют интерес два парня (да, жизнь трудна, когда тебе двадцать и ты не замужем). Один – говорун. Обаятелен, любит искусство и науку. Второй – наблюдатель. Горячий, как кофе-латте в июле. Как тренировка в сауне. Горячий.
Она спросила, что ей делать. Она сказала, что нужно выбирать. С каждым из них она встретилась пару раз, однако же считала, что берет на себя обязательства (даже если ни один из них так не считал). Ей хотелось выбрать одного мужчину и прилепиться к нему. Преследовать его. Заставить прыгать через обруч и полностью приручить.
Да. Точно.
Эта девушка хорошо соображает в бизнесе, и все же она отказывается диверсифицировать свой портфель. И я повсюду замечаю ту же схему. Женщины слишком тактичны. Мы, по возможности, стараемся не играть чужими чувствами, не задевать их. Но при этом мы не реализуем наш оптимальный потенциал в отношении количества свиданий.
Нет ничего плохого в том, чтобы иметь целый список мужчин вместо всего лишь одного утвержденного кандидата. Парни, не колеблясь, встречаются с пятью девушками, используя образующиеся «окна». А если мы в один день получаем предложение от спортсмена и актера – все летит в тартарары. Мы не знаем, что делать, и каков же ответ? Мы выбираем одного.
Поэтому, чтобы положить начало нынешнему учебному году, хочу дать вам небольшой совет. Да, я редко это делаю, но надо же что-то сказать. Трудные времена требуют серьезных мер.
Занятия-закупки похожи на свидания: вам нет нужды принимать решение, вырабатывать окончательное расписание до тех пор, пока не подойдет крайний срок и вам не будет грозить штраф в размере тридцати пяти долларов. Используйте все свои возможности; оно того стоит.
Да, и раз уж я уже начала давать советы, – первокурсники, положите ваши студенческие карточки в бумажники, а ключи прикрепите к цепочкам. Вся эта композиция на шее – вполне в духе Зака Морриса выпуска примерно 1995 года.
3
Грохочет музыка.
– Эй! Эй! – говорю я, делая знак Кену, бармену.
«Не забудь: мы будем праздновать. Праздновать и танцевать».
– Могу я получить водку с содовой, лимоном и лаймом? – пытаюсь я перекричать музыку.
– Уже несу, Хлоя!
«Рядом с тобой я чувствую себя таким свободным. Давай же праздновать, праздновать и танцевать».
Заведение «У Жабы» – это непременный атрибут. Это главный элемент – как маленькое черное платье, бриллиантовые серьги, «Миллер хай лайф» (лучшее из лучших, своего рода шампанское среди пива).
«Жаба» похожа на хлев, и пахнет здесь, как в хлеву. Более того, и ритуал знакомства здесь почти такой же. Но это передаваемая из поколения в поколение лучшая вечеринка в городе. Это увеличенная техно-хип-хоп-версия «Чирза». Здесь все знают твое имя, и перемещение вокруг расположенного в центре бара – социальный эквивалент автогонок Инди-500. Каждая группа занимает свое определенное место у стойки бара. Игроки в лакросс крутятся с правого края, поближе к выходу. Если вам повезет, то кто-нибудь из них угостит вас «Броском лакросса» – бурдой, отвратительней которой мне никогда не доводилось пить. Их бармен – жемчужина по имени Кен – подает большую часть напитков, которые они получают за субботний вечер (между прочим, это он изобрел «Бросок лакросса»). В настоящий момент добавляет содовую в непропорционально большом количестве – в мой коктейль.
На противоположном конце – царство хоккеистов, и у них на посылках Дейв. Ближайшая часть стойки принадлежит футболистам, а танцпол и дальний край оккупированы баскетболистами, у которых нет своего бармена, – зато они коллективно выполняют его обязанности лучше, чем все остальные спортивные команды, вместе взятые.
В «Жабе» также проводится что-то наподобие стриптиз-конкурса, и в 2001 году «Плейбой» признал его лучшим университетским баром. Поэтому верьте мне, когда я говорю, что лучше не бывает.
За этот короткий вечер я уже шесть раз подсаживалась к бару, высматривая Кристала (Криса), моего Любимого Парня (ЛП). Мы пришли сюда вместе в надежде поднять мне настроение после досадного промаха с Максвеллом. И поскольку в результате моего последующего путешествия по магазинам у меня осталось всего двадцать три доллара, я приняла его приглашение – при условии, что он угощает. Но разумеется, прошло всего тридцать семь минут вечеринки, а Кристал уже затерялся в толпе мужчин, половина которых одета в облегающие черные футболки, а другая – в спортивные штаны-хаки и бейсбольные кепки. Угадайте, как одет мой ЛП?
Я не сержусь на Кристала за его постоянные исчезновения – он всегда ко мне возвращается. Никто не может встать между девушкой и ее любимым парнем (разве только другой мужчина). Понимаете, убежденные гомосексуалисты – самые любимые мною люди на земле.
Мы с Кристалом родственные души. В одно мгновенье он может раскритиковать мою прическу, разделить мою тайную любовь к Мэтью Бродерику (периода до «Продюсеров») и поддержать любую серьезную критику в адрес «Сатанинских стихов» Рушди. Собственно, на этой почве мы и познакомились… в какой-то мере.
Что ж, позвольте мне сделать небольшое отступление. Познакомились мы в начале прошлого года на занятии под названием «Обреченная любовь в западном мире». Если заменить «западный мир» на «Йельский университет», получится приблизительная история нашей жизни. Мы с Кристалом провели семестр, поедая чизкейки и пасту-фреска (потрясающее совпадение – она оказалась нашим любимым блюдом), при этом выражая друг другу сочувствие в связи с вырождением мужского пола и обсуждая причины, по которым «Анну Каренину» можно считать величайшим романом всех времен. Только Кристал в курсе, что единственный человек, с которым я смогла бы спать – с живым или мертвым, – это Лев Толстой. Опустите руки, все захваты разрешены. Кристал заслуживает абсолютного доверия.
– Это будет стоить четыре доллара! – кричит мне в ответ Кен.
– Да ладно. Для такой красивой девушки, как я? Четыре? Кен, я на мели.
– На мели?
– Ну, я банкрот. У меня осталось доллара два.
– Хлоя.
– Да? – любезно отзываюсь я.
– Меня это не интересует.
– Какой же ты сострадательный… – бормочу я, вытаскивая из кошелька пятерку.
Этот ритуал повторяется каждую неделю со времени моего первого посещения «Жабы».
Я была жалкой первокурсницей, радующейся тому, что смогла пройти сюда по фальшивому удостоверению личности, превращавшему меня в двадцатичетырехлетнюю Эшли Пикси из Комптона, штат Калифорния (клянусь!). Я была разодета в пух и прах: совершенно невероятные черные туфли на шпильках (спасибо Гуччи и всему летнему заработку), простой белый топ и самые обтягивающие из моих джинсов. Откуда мне было знать, что лучшая обувь для «Жабы» – кроссовки или резиновые шлепанцы? Туфли же на каблуках всего через три с половиной минуты превращаются в грязные туфли без каблуков.
Кен бросил на меня один-единственный взгляд и заявил:
– Ты несовершеннолетняя.
– Да в двадцать один год сюда уже никто не ходит, – парировала я.
С тех пор мы друзья, хотя в тот вечер он содрал с меня семь долларов – в качестве расплаты за мое замечание. Теперь, два с половиной года спустя, я наконец-то заставила его спуститься до нормальной цены.
Я потягиваю водку с содовой и рассматриваю ближайшее окружение в поисках партнера для танцев, как вдруг замечаю Кару, болтающую у стойки с каким-то юнцом. Широко раскрыв глаза, он впитывает каждое слово, слетающее с ее уст (слетают они быстрее, чем он может их впитать). Кара известна тем, что применяет тактику «Деми Мур соблазняет Эштона», распространенную преимущественно в голливудских кругах. То есть она охотится на первокурсников, чистых и ничего не подозревающих, – ведь их гораздо легче склонить к отношениям без особых обязательств. Надо признать, что она бросается на них, как чихуахуа на гадюку, – стремительно.
Я пытаюсь поймать ее взгляд со своего места, но она меня не видит, поскольку слишком занята охмурением мистера Настоящий Момент. Я на всякий случай пробираюсь к ней поближе – а вдруг она предпочтет меня потенциальному клиенту номер один? (Вечер еще только начинается, поэтому я ставлю на то, что у Кары пока достаточно времени на то, чтобы осуществить задуманное.)
Кара в соблазнительной позе опирается на стойку, и ее грудь случайно вываливается из слишком глубокого выреза тесной майки (ой!) как раз в тот момент, когда мистер Настоящий Момент уже почти решился угостить ее спиртным.
– Кара!
Она не обращает на меня внимания.
– Кара!
Ноль внимания. Наконец я наклоняюсь над ее плечом и говорю:
– Одиннадцать часов; ты знаешь, где твои дети?
– Нет у меня никаких детей, – отзывается она с нервным смешком, адресуя свой ответ первогодку.
Он пугается.
– Привет, – здороваюсь я, протягивая руку. – Меня зовут Патрисия. Я первокурсница. А ты на каком?
Мы с Карой периодически играем в эту игру – убеждаем первокурсников, что из одного с ними племени. Однако этим вечером Кара явно не расположена к шарадам.
Молодой человек расплывается в улыбке:
– Привет! Я тоже первокурсник! Питер.
Кара с подозрением смотрит на меня.
– Ты не первокурсница, – коротко бросает она и поворачивается к Питеру: – Это моя подруга Хлоя. Она на предпоследнем курсе, – подчеркнуто произносит она.
– Ну конечно! То-то ваше лицо показалось мне знакомым, – говорит он.
Ух! Я быстро припоминаю все свои идиотские выходки за последние три недели, по которым он мог меня узнать.
– Вы ведете колонку про секс!
Я с облегчением выдыхаю и скромно улыбаюсь. Можно не волноваться.
– Ну спасибо, я рада, что мой раздел вам нравится. А этот парень ничего, – говорю я, поворачиваясь к Каре.
Подруга бросает на меня взгляд, который говорит: «Хорошо, а теперь уходи».
Переполняемый восторгом Питер вмешивается:
– Я должен познакомить вас со своей подружкой! Она будет на седьмом небе.
– Подружкой? – переспрашивает Кара, и ее голос взмывает на четыре октавы.
В этот момент Питер бросается к двери, чтобы позвать свою пассию, оставив Кару не на шутку разозленной.
– Посмотри, что ты наделала, тоже мне, гений, – бормочет она, подавая Кену знак, что ей необходимо выпить (и она не шутит).
– Кара, у этого ребенка есть подружка!
– Он первокурсник, Хло, долго они вместе не продержатся. Кроме того, он уже начал с моей помощью ее забывать, – ноет она.
– Я тебя умоляю.
– Начал! – настаивает она, но ее радар уже настраивается на поиск следующего потенциального клиента.
– Посиди лучше со мной, а? – ласково прошу я. Обычно Кара быстро отходит.
– Ладно, ладно. – Она вздыхает. – А кстати, – снова вскидывается она, – что случилось с Максвеллом? Разве я не лучшая в мире сваха? Я хочу сказать, что из вас выйдет замечательная пара. Он самый красивый. И самый приятный. То есть, конечно, он не самый интересный, но эти примитивы – ты видела тех примитивных типов? Конечно, ты их видела, но…
– Стоп, – перебиваю я Кару.
– Что?
– У нас с Максом… ничего хорошего.
– Что ты имеешь в виду – ничего хорошего?
– То и имею – ничего хорошего. Другое слово, которое я могу использовать для описания данной ситуации, – «плохо», – с сарказмом отвечаю я.
– Что случилось? – очень заинтересованно спрашивает она.
Я устала рассказывать эту историю. И в самом деле не хочу говорить о Максвелле. А вот чего я хочу – так это напиться и танцевать, не думая ни о нем, ни о других моих провалах, а также недостатках, включая отсутствие музыкального слуха, неспособность выступать в любом командном виде спорта, а также по-настоящему раскрывать душу перед людьми.
С другой стороны, кому какое дело, чего я хочу?
Я неопределенно мычу.
– О Боже! Я читала статью на этой неделе. Это был он? Он тебе не позвонил?
– Нет. Зачем ты спрашиваешь, если уже знаешь, в чем дело?
Кара лукаво смотрит на меня:
– Потому что гораздо лучше, когда ты сама все рассказываешь. Мне нравится взгляд изнутри. Ты моя должница, я все устроила.
– В таком случае это ты моя должница.
– Неправда! Я значительно улучшила твое трах-резюме.
– Что?
Кара – сама себе словарь. Трах-резюме? Суперзвездный член? Все эти выражения звучат как порнотермины на сто тридцать пятом канале. Мне кажется, что я действительно видела суперзвездный член.
– Ты теперь более желанный объект, потому что твоя средняя постельная привлекательность выросла из-за связи с Максвеллом. Это элементарно. Складываешь среднюю постельную привлекательность каждого человека, которого подцепила, и делишь эту цифру на общее число подцепленных, – спокойно объясняет Кара.
Разумеется! Какая я глупая. До сего момента я не подозревала, что постельная привлекательность – на самом деле вполне конкретная величина.
Кара выжидающе смотрит на меня. Можно подумать, что я должна сказать ей большое сердечное спасибо. Или хотя бы обнять.
– То есть выводится как средний балл?
– Вроде того.
– Думаю, моя средняя постельная привлекательность выше моего среднего балла, – говорю я.
– Если ты не можешь подсчитать этого в уме, воспользуйся силой. – Кара пожимает плечами, не замечая, что несет полную чепуху.
Я задумчиво делаю глоток водки с содовой, размышляя над услышанным.
– Значит… на самом деле в нем ничего особенного нет, да? – наседает Кара, она не может допустить, чтобы даже отголосок сплетни прошел мимо нее.
– Ну… – осторожно начинаю я.
– Что – ну? – возбужденно подхватывает она.
Ой, ну подумаешь, она умеет хранить тайны. Сто пудов.
– Он бреет яйца.
– Бреет свои яйца? – слишком громко повторяет она.
– Да, бреет свои яйца, – категорично утверждаю я.
Кара, надо отдать ей должное, реагирует моментально:
– У меня никогда не было бритых яиц.
– Надо думать.
– В смысле, я никогда не общалась с бритыми яйцами.
– Ничего особенного.
– Думаю, так немного легче исследовать эту область.
– Не думаю, что эта область настолько сложна, чтобы требовалось ее исследовать.
– Как он их бреет?
– Вероятно, бритвой.
– Ты его спрашивала?
– Не знала, как задать этот вопрос.
– Ну, ты, например, могла сказать: «Значит, ты бреешь свои яйца, да?»
– Не думаю, чтобы это ему понравилось.
– Думаешь, он сам это делает?
– Не знаю, кого бы он мог об этом попросить.
– Интересно.
– Угу.
– Знаешь, теперь при каждой встрече с ним я буду думать: надо же, у него лысые яйца.
– Ну, если только волосы не отрастут.
– Но мы, вероятно, никогда этого не узнаем.
– Вероятно, да.
Кара, заметив свободный табурет (и несколько вдохновленная моей откровенностью), хватает его и садится.
– Да, за это обязательно нужно выпить, – подводит она черту.
– Выпьем за каждое по отдельности?
– А что, давай, – отвечает она и просит у Кена две порции «Южного покоя».
– Кен подмигивает нам, бросая взгляд на грудь Кары.
– Это за мой счет, девочки.
– Думаю, Кен хочет подарить тебе немного южного покоя, – шепчу я Каре.
– Он слишком стар для меня.
– Да, он уже вышел из пеленок, – соглашаюсь я.
– Заткнись! – со смехом восклицает она. – У меня есть тост!
Мы церемонно поднимаем наши бокалы, и я готовлюсь выслушать очередное изречение Кары. Она произносит потрясающие тосты.
– Возможно, мы не получим то, что хотим. Возможно, мы не получим то, что нам нужно. Но в конце концов, есть надежда, что мы никогда не получим по заслугам!
– Аминь! – откликаюсь я, начиная ощущать действие алкоголя. Мы пьем до дна.
– Ты считаешь, что я заслужила бритые яйца? – спрашиваю я.
– Конечно нет, – отвечает Кара, как ответила бы на ее месте любая хорошая подруга, и мы отправляемся прямиком на танцпол.
Спустя три долгих часа (большую часть которых нас пихали локтями девицы в обтягивающих топах, расшитых блестками, и черных брюках по бедрам) я наконец выуживаю из толпы Кристала. Мы оба готовы завершить этот вечер. Но никакое студенческое приключение нельзя считать завершенным без богатого углеводами, высококалорийного ужина перед сном – следовательно, мы направляемся в «Йорксайд пиццу». Пиццу там готовят неважно, но семь порций водки с тоником по четыре доллара за каждую превратят в кулинарный деликатес даже средство для чистки посуды.
Таким образом, в конце этого субботнего вечера Кара нашла себе занятие в лице молодого холостяка, а мы с Кристалом в два часа ночи оказываемся в «Йорксайде», где со страшной скоростью поглощаем пиццу, запивая ее большими глотками диетической колы (можно подумать, она уничтожит калории!). Между кусками и глотками мы восстанавливаем события прошедшего вечера. Время разобрать вечернюю игру. Кому забили пенальти? Кто совершил удачную перебежку? Кто нанес запрещенный удар? Ну, вы знаете, обычная девическо-гейская болтовня. Этим вечером я уселась неудачно – спиной к двери. Мы с Кристалом периодически менялись местами. В прошлый раз мне повезло: я сидела лицом ко входу и первой увидела новый «несчастный случай на лыжах» Салли Миллер. А под несчастным случаем на лыжах я имею в виду пластическую операцию носа. Как бы то ни было, кто-то должен сидеть лицом к двери. Иначе как узнаешь, кто с кем пришел и в чем?
– Значит, Кен здорово запал на Кару, – говорю я, отправляя в рот кусок пепперони. – Как бы ты оценил свидание с барменом из «Жабы» по десятибалльной шкале?
– Не знаю, – отвечает Кристал. Он удивительно спокоен этим вечером. Обычно же из моего друга так и сыплются саркастические оценки увиденного в «Жабе».
– Да, Райан что-то располнел, – говорю я, пытаясь расшевелить его.
Райан – бывший друг Кристала. Но не просто бывший: он был первым другом Кристала, он единственный. Полнота Райана – обычный повод для радости (и еще одного куска пиццы).
– Да. – Кристал вздыхает.
Я решаю задействовать тяжелую артиллерию.
– А не ударить ли нам по чизкейку? – сочувственно спрашиваю я. – Моя мама прислала мне на этой неделе один такой от «Джуниора». Он лежит в моей комнате и ждет, чтобы его съели, – соблазняю я Кристала.
Чизкейк от «Джуниора» – лучший на всем северо-востоке. Я могу одна съесть его целиком (что, должна вам заметить, не так-то просто: чизкейк – серьезный десерт), и это даже принесло мне некоторую известность. Так что еще и поэтому к своему подарку мама приложила записку со словами «Не ешь одна!», для верности подчеркнутыми несколько раз.
– Можно, – соглашается Кристал.
– Ну давай, колись, – мягко произношу я. – Что случилось?
– Сегодня вечером я попал в очень неловкое положение, – тихо говорит Кристал. – Я не могу никому об этом рассказать.
– Кристал, но ведь ты разговариваешь со мной. Я – королева глупых ситуаций.
– Но с тобой такого никогда не случалось.
– Откуда ты знаешь?
– Поверь мне.
– Я тебе верю. А ты поверь мне. Давай, выкладывай.
– Я не могу произнести это вслух.
– Тогда, может, напишешь?
– Хло, это серьезно.
– Я и говорю серьезно.
– Ну, этого… этого… не было со мной с седьмого класса, с бармицвы.
– Ты поцеловал девушку? – спрашиваю я.
– Нет. Но этого со мной тоже не было с праздника бармицвы. Так что несколько очков в твою пользу.
– Спасибо.
Молчание. Кристал кусает ноготь большого пальца.
– Ладно, – наконец говорит он, – я скажу. Но ты должна пообещать мне две вещи…
– Обещаю, – быстро соглашаюсь я.
– Ты даже не слышала какие, – настаивает он немного раздраженно. Кристал любит, чтобы его слушали внимательно.
– Да, но я уже знаю, что ты скажешь. Потому что я – гений.
– В самом деле?
– Да, – твердо отвечаю я. – Ты собираешься сказать, что я не должна смеяться и не должна тебя осуждать, потому что я не гей и не знаю, что такое быть геем.
– Ладно, хорошо. Ты выиграла.
– Так что начинай, гей, я женщина, и у меня нет чувства юмора.
Кристал широко улыбается. Наконец-то! Но когда он наклоняется ко мне, его лицо снова становится серьезным.
– Наклонись ближе! – громко шепчет он.
Я наклоняюсь чуть ближе.
– Ближе.
Я наклоняюсь еще больше. Наши носы практически соприкасаются. Кстати, у Кристала идеальный мужской нос.
– Я танцевал с Себастьяном Уайзом, – шепчет он.
– Угу.
(Себастьян Уайз – бог среди геев. Кстати: если вы назовете своего сына Себастьяном Уайзом, вы должны знать, что он обречен стать геем. Слишком яркое имя для натурала.)
– Ну так вот, мы танцевали почти совсем в обнимку. Все шло по нарастающей…
– Класс!
– Да. Но погоди. Так вот, звучала песня о вилянии задом и об осторожности, ну, в таком духе…
– Угу.
– А потом, понимаешь… случилось это.
– Что случилось?
– У меня это случилось.
– Да что – это?
Я нахожусь в полной растерянности. Я абсолютно уверена, что, танцуя, сифилис не подхватишь, поэтому действительно не понимаю, о чем говорит Кристал.
– У меня случилась эрекция, – говорит он и закрывает лицо руками. – Я все испортил. Я все испортил с Себастьяном Уайзом. – Он выдерживает театральную паузу и затем добавляет: – Навсегда.
– Потому что у тебя случилась эрекция? Во время танца? Позволь уточнить. Ты считаешь, что испортил отношения с Себастьяном Уайзом, потому что во время танца почувствовал эрекцию?
– Да! – шипит он. – Ты можешь говорить потише?
– Прости. В любом случае, Кристал, чего ты переживаешь? У всех бывает эрекция.
– Не у всех.
– Ну да. Но у вашей половины населения бывает.
– У геев? – с обидой спрашивает он.
– Нет, идиот. У мужской половины.
– О!
– Если никто об этом не говорит, это не значит, что этого не бывает, – успокаиваю я Кристала. И, чтобы усилить свое заявление, зловеще добавляю: – Эрекция во время танца. Берегись – это может случиться с тобой.
– Можно выпустить наклейки на бампер, – с улыбкой говорит Кристал.
– Да. Эти слоганы можно дать под надписью «Мой сын и мои деньги едут в Йель».
– «Мой сын, мои деньги и его эрекция едут в Йель».
Мы с Кристалом истерически смеемся, когда он внезапно ахает и чуть не давится пиццей.
– Боже мой, Боже мой! – приговаривает он с расширившимися глазами.
О, Кристал, должно быть, только что заметил нечто волнующее, удивительное, появившееся в дверях.
В нужный момент я всегда сижу спиной!
– Что, что? – возбужденно спрашиваю я.
– Не поворачивайся…
Я делаю разворот на сто восемьдесят градусов и шарю взглядом возле двери.
– Просто, – продолжает Кристал и делает драматическую паузу, – только что вошел Максвелл с ДХК.
– С чем, с чем? – озадаченно переспрашиваю я.
– Не с чем, балда, а с кем.
– А кто такой ДХК? – спрашиваю я.
– Девушка-Хоть-Куда, – как ни в чем не бывало поясняет он. – Иногда ты бываешь такой непонятливой.
Теперь давлюсь я. Кристал подает мне мою диетическую колу и наблюдает, как вся моя жизнь проносится передо мной и цвет моего лица из тревожного оттенка красного становится пепельно-серым. Наконец ко мне возвращается способность дышать.
– Ты закончила?
– Спасибо за участие, – фыркаю я.
– Очень впечатляющее представление получилось.
– Итак, – спрашиваю я, пытаюсь держаться непринужденно, – кто эта особа?
– Мэдисон Нельсон. Первокурсница. Подставляет зад, как парень, – заявляет Кристал.
– Во-первых, откуда тебе это известно? Во-вторых, могу я напомнить тебе, что это ты постоянно подставляешь зад?
– Я гей, у меня нет другого выбора.
– Ой, Кристал расстроен, – насмешливо говорю я. Надо признать, что Кристал очень трепетно относится к своей нетрадиционной ориентации. Совсем недавно он стал членом клуба «Хоть-Куда», заняв высшую позицию в царстве геев.
– Это ты расстроена. Ты бесишься потому, что Максвелл пришел с другой девушкой, а ты здесь одна и чувствуешь себя не в своей тарелке.
Кристал чарующе улыбается и кладет ногу на ногу, – на нем брюки на бедрах от «Прада». Горькая правда.
– Ты недостоин быть моим ЛП, – едко замечаю я.
– Как скажешь, – говорит он, отворачиваясь.
– Извини, – быстро произношу я. Он просто откровенен. Я действительно ощущаю дискомфорт.
Кристал снова улыбается, на этот раз в мягком взгляде его карих глаз сквозит искорка нежности. Парням нравятся его глаза.
– Все нормально, малышка.
– Спасибо.
Я смотрю на Максвелла и ДХК. Они сидят через три столика от нас, и нам с Кристалом удобно за ними подглядывать. Кроме того, слышно, о чем они говорят. Очень кстати.
Мужчины-натуралы иногда так наивны.
Он пристально смотрит ей в глаза, и оба они мечтательно улыбаются друг другу. Это настоящее чувство? Мне интересно, о чем он думает. Знает ли он, что она ДХК? Думает ли он, что чуть позже сможет проверить эту гипотезу? Мне хочется подбежать к ней, хлопнуть по плечу и спросить, правду ли о ней говорят. Действительно она это делала? И больно ли ей было? Но больше всего мне хочется сказать, чтобы она убиралась прочь. Ведь пока она думает об обязательствах, он думает о чем-то совершенно другом. Но с другой стороны, я ее совсем не знаю, поэтому, пожалуй, пропущу эту замечательную возможность.
Я отворачиваюсь от Максвелла и его спутницы со странным чувством. И сама не до конца понимаю почему. Я проигрываю в голове развитие наших псевдоотношений. Мы встретились. Он не произвел на меня никакого впечатления. Мы легли в постель. Занялись сексом. Я ждала чего-то, что все же произвело бы на меня впечатление. Но не дождалась. И отомстила. А он отплатил той же монетой.
– Кристал, я забыла рассказать тебе, что случилось!
– С Максом? Я уже слышал эту историю. Вчерашняя новость, – говорит он, щелкая пальцами.
– Нет-нет. На этой неделе он поместил на сайте отклик на мою колонку!
– Да? А статья была о нем?
– Не буквально о нем.
– Жаль огорчать тебя, моя дорогая, но в колонке с предельной ясностью говорилось о нем.
– Не-а!
– Угу.
– В любом случае, – с нажимом говорю я, – он пишет, что никогда не станет со мной встречаться и что я… – Я не в силах это выговорить. Из всего написанного это, возможно, было самым жестоким. Мечта моей жизни разбилась из-за неудачи в постели.
– Ты… – подсказывает Кристал.
Я проглатываю комок.
– Предвзятый автор. – С таким же успехом он мог сказать «плохой автор».
Максвелл смотрит в нашу сторону, ловит мой взгляд и машет мне рукой в знак приветствия.
Повернувшись к нему, но избегая смотреть прямо в глаза, я выдавливаю что-то похожее на улыбку.
Разумеется, вполне могла получиться и гримаса. Точно не знаю.
– Тьфу, – произносит Кристал.
– Тьфу – это правильно. Просто противно, в любом случае, он здесь с девушкой по имени ДХК. Не очень-то прилично, верно?
– Должен не согласиться.
– Почему?
– Ему могут нравиться такие девушки, – отвечает Кристал.
Я пожимаю плечами, выражая неодобрение.
– По-моему, я расстроилась, – удрученно говорю я. – Знаешь, в чем несправедливость?
Кристал смотрит на меня, ожидая продолжения.
– Каждую неделю я пишу свой материал, под ним стоит мое имя. Я полностью отвечаю за все, что говорю. Понимаешь, я хотя бы подписываюсь под тем, что пишу. Затем появляется великий Максвелл, говорит обо мне все, что ему заблагорассудится, и даже не обязан ставить под этим свое имя. Тебе не кажется, что это несправедливо?
Кристал размышляет над моей тирадой.
– Смотря как к этому отнестись, – наконец изрекает он.
– Объясни.
– Ну, ты считаешь несправедливым, что он остается анонимом, тогда как ты решаешься открыться миру. И, поступая так, ты открываешь гораздо больше, чем саму себя.
– Что ты имеешь в виду?
– Несколько недель назад ты рассказала о нем то, что не следовало. По крайней мере некоторые могли догадаться, что это был он. А он просто сообщил тебе, как к этому отнесся.
Я обдумываю слова Кристала и, хотя мне очень неприятно это признавать, понимаю, что он, возможно, прав.
Внезапно Кристал замечает заказывающего пиццу Себастьяна Уайза. Когда тот наклоняется над прилавком, чтобы расплатиться, под обтягивающей черной футболкой перекатываются мышцы. По телу Кристала пробегает дрожь.
Он бросает через плечо взгляд на Себастьяна, потом смотрит на меня, прося разрешения… последовать за этим мужчиной!
