Текст книги "Девушки начинают и выигрывают"
Автор книги: Натали Крински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
6
Приезд из колледжа домой на праздник – одновременно проклятие и благословение. Видите ли, в колледже начинаешь осознавать, что твои родители правы почти во всем, что когда-либо тебе говорили. Ты больше не испытываешь к ним жгучей ненависти, как в школе. И это прекрасно, за исключением того, что теперь ты чаще, чем когда-либо, оказываешься не права. Кроме того, приезд домой на праздник обычно включает несколько неприятных разговоров о деньгах (ты тратишь их слишком много) и бойфрендах (у тебя его нет). Что наводит твоих родителей на мысль, будто ты, дорогая, лесбиянка. Вот таким образом, как правило, начинаются мои каникулы на День благодарения.
Небольшое отступление. Во-первых, немного о моих родителях. Моего отца зовут Ричард (Дик) Каррингтон. Меня всегда интересовало, почему это люди, будучи названы Ричардами, выбирают уменьшительное имя Дик [20]20
В английском сленге «dick» – мужской половой орган.
[Закрыть]. Например, мой отец.
Он самый настоящий белый англосакс, протестант. Высокий и светловолосый, с квадратной челюстью, носит шерстяные куртки, пьет «Джеймсон» со льдом. Он окончил Гарвард, занимался греблей и теперь – преуспевающий банкир по инвестициям в каком-то отделе в «Что-то там энд компани».
Больше всего он любит проводить время, изображая из себя республиканца, плавая под парусом и изо всех сил сдерживая свои эмоции, чтобы ни за что не устроить публичной сцены. Или приватной, коль на то пошло. Кто может его обвинить? В конце концов, он женился на моей матери.
Чанна.
Да, вы прочли правильно, мою мать зовут Чанна. И она еврейка. Но не просто еврейка. Она израильтянка. Большинство людей не вполне понимают, что это значит, потому что на данной планете всего около трех миллионов израильтян, и только они понимают друг друта, но я попытаюсь объяснить.
Израильтяне громогласны, надоедливы и никогда не стоят в очереди. Они толкаются в аэропортах. Они вопят, но считают, что разговаривают нормально. Они выкладывают тебе все, что думают, даже если ты не спрашиваешь их мнения. В глубине души они щедры, добры и милы, но, напоминаю вам, эти качества запрятаны очень глубоко.
Чанна еще и красива. У нее густые, темные волосы, и в юности она снималась в малобюджетной рекламе шампуня для одного израильского парикмахерского салона. Еще у нее большие зеленые глаза, пухлые губы и гладкая кожа оливкового цвета. С тех пор как ей исполнилось сорок (лет десять назад), она постоянно и безуспешно пытается скинуть пятнадцать фунтов. Моя мать – одна из тех женщин, которые три часа занимаются в спортзале, а затем съедают шесть булочек с низкокалорийным сырным кремом. Вдобавок ко всему у нее ненормальное влечение к шляпам, расшитым блестками. И к спортивной обуви фирмы «Кедс».
Но постараюсь не заводиться.
Мои родители – очень странная пара на взгляд любого человека, ну, или по крайней мере любого, кто с ними встречался. Сами они познакомились на вечеринке в Нью-Йорке, устроенной их общей знакомой (как они умудрились иметь общую знакомую, недоступно моему пониманию), там мой отец немедленно влюбился и продемонстрировал это, весь вечер игнорируя Чанну. Та со своей стороны громко спросила хозяйку: «Что с этим человеком?» – засовывая в рот макароны-зити и благодаря Бога за свою молодость и отличный метаболизм.
Два дня спустя он ей позвонил, и после четырех месяцев знакомства они, к ужасу обоих семейств, сочетались браком в здании городского совета Нью-Йорка – без сомнения, самом неподходящем для этого месте на земле.
На моей матери была бейсболка, расшитая белыми блестками.
С того дня она сожалеет, что вышла замуж за отца, потому мой отец отказывается выяснять с ней отношения в кулачном бою. Она затевает драку, а он уходит в глухую оборону.
Не удовлетворенные собственным браком, мои родители желают лучшего для своей родни – для меня. И потому без конца пытаются познакомить меня с парнями, которые, по их мнению, «как раз в моем вкусе». По-видимому, мой тип – абсолютно необщительный человек. День благодарения представляется им чудесным временем для знакомств. Мой отец приводит в дом самого уродливого аналитика со своего этажа (иногда «голубого»), который всегда одет в брюки в полоску и носит имя Чип или Трип. Моя мать со своей стороны выискивает самого милого еврейского мальчика в нашем доме, который чаще всего изучает право в Колумбийском университете. Она сажает его рядом со мной на ужине в честь Дня благодарения и ничего не позволяет мне есть, а его заставляет есть все. Прошлогоднего парня звали Ларри, и он жевал, как животное.
В результате я никогда не останавливаю свой выбор на тех, кого навязывают мне родители. И делаю их обоих несчастными, наводя их на мысль, что я лесбиянка.
После моего захватывающего уик-энда на игре «Гарвард−Йель», который, кстати, закончился почти смертельным номером – выездом нашего фургона с Гарвард-Ярда, утром я приехала домой измученная и готовая к неделе детоксикации. Что неудивительно, поскольку у меня осталось всего две школьных подруги. Другие ухитрились переспать с моими бывшими бойфрендами, проходят курс лечения или учатся в колледжах, ни в какое сравнение не идущих с моим.
В дверях нашей квартиры меня встречает мать. Она в своей спортивной форме – направляется в тренажерный зал, – волосы убраны под кепку с вышитой красными блестками надписью «СПОРТ!», на ногах красные кеды, которые идеально сочетаются с ее красным спортивным костюмом с черными полосками.
– Хлоя! – радостно восклицает она, обнимая меня.
– Привет, мам! – отвечаю я, бесконечно радуясь тому, что оказалась дома, и надеясь, что она приготовила что-нибудь вкусненькое и готова предоставить мне свою кредитную карту.
– Дай-ка взглянуть на тебя, – говорит она, делая шаг назад.
Ее лицо слегка искажается.
– Что такое?
– Ты выглядишь по-другому, – с разочарованием произносит она.
– По-другому? О чем ты говоришь? Я одеваюсь как всегда.
– Понятно, – размышляет она. – Ты просто потолстела.
– Потолстела? – повторяю я.
– Да. Потолстела.
Моя мать, имеющая лишних пятнадцать фунтов, называет меня толстой. День благодарения не сулит ничего хорошего. Когда у нее подобное настроение, все будут вынуждены довольствоваться соевыми крекерами с низкокалорийным сыром и ломтиками огурца.
Очень заманчиво.
Когда мать наконец покидает квартиру, я испускаю вздох облегчения и занимаю свое привычное место на кожаном диване, где, возможно, просижу все следующие шесть дней. И действительно, в настоящий момент я нахожусь все в той же позе, четвертый час смотрю Эм-ти-ви и Си-эн-эн и думаю о том, что родители даются нам для единственной цели – чтобы чувствовать себя полными неудачниками.
Внезапно звонит сотовый, вырывая меня из растительного состояния.
Я бегу к нему и чуть не падаю, споткнувшись о свой так и не распакованный чемодан. Источник звука я нахожу на самом дне (кто бы сомневался) и не узнаю мигающего на экране номера.
Прежде чем ответить, я долю секунды раздумываю. Возможно, это какой-то давний возлюбленный…
– Алло?
– Привет… м-м… Хлоя? – Звучный, знакомый мужской голос.
– Да? – смущенно отзываюсь я, по-прежнему не узнавая говорящего.
– Эй! Это Джош.
– Джош?
– Да, малышка, – отвечает он со смехом. – Ты меня помнишь? Или уже забыла?
Забыла? Навряд ли.
– Нет, нет, – нервно возражаю я, – конечно, не забыла. Как ты? – добавляю я, приходя в себя.
– А-атлично, – отвечает он с южным тягучим акцентом. – А ты, дорогая?
– У меня все в порядке, спасибо.
– Не видел тебя в выходные.
– Было много дел, – быстро говорю я.
– Ну да. А твою подругу Веронику видел.
– Правда?
– Да. Она – это что-то.
– Можно и так сказать.
– Я так и сказал, – отзывается он, и я почти вижу его улыбку.
– Так чем обязана?
– Сразу переходишь к делу? Это на тебя не похоже.
– Ну, я немного изменилась с момента нашей последней встречи, – слегка оправдывающимся тоном говорю я.
– Не может быть.
– Может.
– Я звоню тебе вот по какому делу – хочу пригласить тебя на ужин.
Мне кажется, что я сейчас описаюсь от возбуждения.
– Moi? [21]21
Меня? (фр.)
[Закрыть]
– Да. Toi. [22]22
Тебя (фр.)
[Закрыть]
– Что ж, так и должно быть. Теперь, когда ты стал преуспевающим банкиром, я ничего меньшего и не ждала бы.
– Преуспевающим, говоришь?
– Так мне сказали.
– Так, значит, да?
– Во всяком случае, это не значит «нет». Все зависит, разумеется, от того, куда ты меня приглашаешь.
– Ты всегда была снобом.
– Яне сноб.
– Ни капельки?
– Ладно, согласна. Может, чуть-чуть. Но кто говорит, что это плохо?
– Без комментариев.
– Так куда мы идем? В смысле, если я решу пойти.
– В «Билтмор-Рум».
Я молчу. Впечатление он произвел, и это еще мягко сказано.
– Он соответствует твоему вкусу?
Соответствует ли моему вкусу самый романтичный ресторан в городе? Э… да.
– Придется согласиться. Когда?
– Как насчет сегодня?
– Вечером?
Я не успею подготовиться к сегодняшнему вечеру. Я имею в виду маникюр, педикюр, интенсивную эмоциональную подготовку… может, даже маску для лица.
– У меня есть планы.
– Ложь.
– Это не ложь.
– Конечно, ложь. Ты просто хочешь, чтобы я подумал, будто ты занята, но, готов поспорить, если бы я не позвонил, ты бы так и просидела в гостиной на том черном кожаном диване, весь вечер смотря реалити-шоу.
Как и мои родители, Джош обладает волшебным умением заставить меня чувствовать себя неудачницей.
– Я не смотрю реалити-шоу.
– Так сегодня в восемь в «Билтмор-Рум»?
– Только если ты платишь.
– Когда-нибудь было по-другому?
– Значит, ты больше не скупишься?
– Теперь его очередь смутиться.
– Нет. И никогда не скупился, – возмущается он.
– Говори-говори.
– Значит, до вечера?
– Да.
– Не опаздывай, – предупреждает он.
– Опоздаю.
– Знаю.
– Пока, Джош.
– Пока, Хлоя.
Когда я выключаю телефон, меня всю трясет. Я в растерянности. Звонок Джоша сбивает меня с толку. Я совершенно не могу предположить, что ему от меня надо.
Насколько я представляю, у каждой девушки есть два типа бывших. Есть бывший, которого ты продолжаешь любить, надеясь, что когда-нибудь вы воссоединитесь, романтически встретившись на оживленной нью-йоркской улице после нескольких лет разлуки.
В этом сценарии ты порываешь с другим парнем только для того, чтобы понять: вы с твоим бывшим – идеальная пара.
Ты – Гвинет Пэлтроу. А он – мечта: владеет яхтой, одет от Армани, красивый, удивительный, добрый, богатый… ох!
А есть тип бывшего, который я называю «нет, нет, только не это». «Нет, нет, только не это» – школьный друг – в моем случае Дэмьен, – который как следует поизмывался над тобой и бросил, превратив в эмоциональную развалину. Такие типы встречаются и среди субъектов (обратите внимание на множественное число), настигающих тебя в колледже. «Нет, нет, только не это» стремится вернуться в твою жизнь – лично либо в виде счета от психиатра.
С таким именем, как Дэмьен, он был обречен стать моим кошмаром. Но я, как обычно, польстилась на внешний блеск. Так получилось, что Дэмьен жил (живет) в том же доме, что и мои родители, поэтому он самый настоящий «нет, нет, только не это».
Во-первых, он считает напоминание о том, что тебе нужно похудеть на пять фунтов, комплиментом, который нужно повторять ежедневно. Это не так.
Во-вторых, у него имеется небольшая проблема с волосами на спине (что, клянусь, я обнаружила только после того, как мы начали встречаться), и, в-третьих, он мнит себя порнозвездой (что также обнаружилось после того, как мы начали встречаться, и что определенно обострило мое отрицательное отношение к волосам на спине).
Мне было шестнадцать. И этим все сказано.
Но я отвлеклась – вернемся к Джошу. Он представляет собой сочетание мечты и «нет, нет, только не это», что меня постоянно слегка озадачивает.
Я познакомилась с Джошем, потому что очень этого хотела.
Когда я пришла на первый курс, он оканчивал колледж и привлек мое внимание на «Экзотической эротике». Более того, он целиком завладел моим вниманием. Джош нарядился компьютером, и его зад был экраном. Короче говоря, он влез в коробку, в которой была вырезана задняя стенка, а также сделаны прорези для рук, ног и (очень красивой) головы.
Впечатлительная первокурсница, какой я тогда была, сочла это верхом остроумия, поэтому я сделала то, что на моем месте сделала бы любая уважающая себя девушка.
Я отыскала его в Сети.
Я выяснила, что Джош играл в европейский футбол, жил на 18-й улице Вязов, в старших классах носил ортодонтические скобки (учился в Джорджии) и в шестом классе занял первое место в окружном конкурсе на лучшее сочинение – его опус был озаглавлен «На рыбалке с дедушкой».
Я сразу же дала ему несколько очков, а затем поставила перед собой задачу познакомиться с ним.
Мне удалось это через три месяца, когда он застукал нас Лизой писающими за грузовиком «Беты» (братства, президентом которого он был) на матче «Гарвард−Йель». Мы потом не один месяц над этим смеялись. Когда мы в тот год вернулись с каникул Дня благодарения, я после долгого вечера в «Жабе» совершила самую серьезную ошибку в наших отношениях. Мы вместе пошли к нему. И переспали.
На следующий день я вернулась к себе и плакала, уверенная, что замечательные отношения, которые я себе нафантазировала, закончились. Что, спрашивала я Бонни, он обо мне подумает?
Видимо, он подумал, что получилось хорошо, потому что позвонил.
Снова. И снова. И снова. Я была влюблена по уши.
Он повел меня в «Саллиз», лучшую пиццерию в Нью-Хейвене. В «Мияз» – на саке и суши. Мы сходили на стадион «Инголз ринк» – я впервые посетила хоккейный матч. К моему восторгу, мы бродили по Старому кампусу, где гуляли и мои приятельницы-первокурсницы, завидуя мне и моему дружку-старшекурснику. Он водил меня в «Рудис» – лучший дайв-бар с этой стороны от Миссисипи (его слова, не мои), где собирались исключительно студенты выпускного курса – попить пива и поесть чипсов.
И за три недели до окончания колледжа он меня бросил.
Не надо было спать с ним тогда, после «Жабы». Я смотрю на свои руки. Они все еще дрожат – я так сжала телефон, что костяшки пальцев побелели. Нужно успокоиться. А потом решить, что надеть.
Почему он пригласил меня на ужин? И почему, два года спустя, я до сих пор так переживаю? Неужели ничего не изменилось?
Через четыре часа я стою посреди своей комнаты – совершенно голая, в окружении ворохов одежды.
Выбор велик, поскольку мы с ним вдвоем не ходили в рестораны почти два года и опасности повторить туалет нет. Но как одеться, чтобы сказать: «Мне на тебя наплевать, но если ты хочешь, чтобы мы снова были вместе, я соглашусь не раздумывая»? Буду сексуально небрежна. Хм… Что-нибудь черное и сползающее с плеч. Я хватаю кашемировый свитер в стиле главной героини «Танца-вспышки». Начало хорошее. Теперь джинсы. Только вот какие? Я останавливаюсь на светлых, с дырками на коленях. Они так высоко подтягивают мой зад, что на него можно пристроить блюдо с сыром. Дополним это туфлями на каблуках, но не слишком высоких – в пределах двух дюймов.
Довольная тем, что относительно быстро приняла решение, я накидываю толстый ворсистый купальный халат и отправляюсь на кухню, чтобы насытить бездонную яму, как я люблю называть свой желудок.
Я стою перед открытым холодильником, прихватывая здесь пикули и фрукты. О-о-о, и сыр, ням! Входит мама.
– Привет, милая.
– Привет, мам.
– Ты ужинаешь дома?
– Нет, – весело отвечаю я.
– Куда же ты собралась? Ты приезжаешь домой и тут же уходишь. Мы тебя совсем не видим! – сетует она.
– У меня свидание, – радостно объясняю я.
– С кем?
– С Джошем, – небрежно произношу я.
– Еврей? – спрашивает моя мама. Этот вопрос она всегда задает в первую очередь.
– Нет, мам. Ты знаешь Джоша. Джош с моего первого курса.
– О!
– Что – «о»?
– Ничего.
– Мама! – раздраженно восклицаю я. В голове у нее крутится какая-то неприятная мысль, и мать мне ее выскажет – это лишь вопрос времени. Я предпочитаю услышать это раньше, чем позже.
– Не хочу вмешиваться.
– С каких это пор ты не хочешь вмешиваться?
– Ладно. Хорошо. Мне кажется, тебе не следует с ним встречаться.
– Почему?
– Потому что ты ему не нравишься.
– Откуда ты знаешь?
– Ты больше с ним не встречаешься. Но он тебе по-прежнему нравится. Свидание с ним – не самая удачная идея.
– Отличная.
– Хорошо, отличная, только не кричи на меня.
– Не буду.
– Платит он?
– Что это за вопрос? Что мать, что дочь…
– Я хочу знать.
– Не имею представления.
– Он заедет за тобой?
– Нет. Мы встречаемся в ресторане. Она фыркает.
– Мама!
– Он не джентльмен.
– Мама, он очень хороший. Когда мы встречались, он тебе нравился.
– Не еврей, – просто отвечает она.
– Папа не еврей.
– Да. И видишь, что из этого вышло.
– А что?
– Ничего хорошего, – с улыбкой произносит она. В глубине души она счастлива. Просто она любит делать вид, что мой отец – ничтожество, как она говорит. Так интереснее.
Она снимает шляпу и встряхивает волосами. Они не такие длинные, как во времена моего детства, но все еще густые и темные. Мама любит похвалиться тем, что у нее нет ни одного седого волоса. Лет через тридцать это станет и моим преимуществом.
– Ну, как у тебя дела в колледже?
– Нормально. Английский идет очень даже ничего. Мы только что закончили читать «Цвет пурпура». По-моему, я написала хорошее эссе. А вот «Финансовые рынки» оставляют желать много лучшего. Ну, ты помнишь – тот курс, который заставил меня взять папа, чтобы в голове у меня отложилось что-нибудь полезное? – спрашиваю я, подражая его низкому голосу.
– Я плачу тридцать тысяч долларов, а ты не слишком успеваешь? Ты хоть стараешься?
– Конечно, стараюсь! – вынуждена солгать я. «Финансовые рынки» я бросила на втором занятии.
– Как там Бонни? У нее есть друг?
– У нее все в порядке. Весной она участвует в марафоне, так что тренируется как одержимая. И разумеется, она прекрасно успевает в колледже и во всем остальном. Но друга у нее нет. Надеюсь, скоро он у нее появится. Ей нужно с кем-то трахнуться.
– Что ей нужно?
Ой!
– Ничего.
Моя мать смотрит на меня неодобрительно:
– Во сколько ты встречаешься с Джошем?
– В восемь.
Она смотрит на часы, а я тем временем хватаю еще один пикуль.
– Пойдем, поговорим до твоего ухода.
– Хорошо, – радостно соглашаюсь я.
Несмотря, а возможно, и благодаря всем своим идиосинкразиям, моя мать остается моим самым любимым человеком в мире. Она очаровательная и смешная, и хотя мы расходимся во мнениях почти по всем вопросам, я замечаю, что с каждым днем становлюсь все больше похожей на нее. Данную тайну я ей пока не открою. Слишком уж она этому обрадуется.
Я достаю из холодильника две диет-колы, и мы идем в гостиную, где я снова занимаю свое место на черном кожаном диване.
Да, я забыла сказать: мои родители вроде бы не знают, что я веду колонку «Секс в большом городе Вязов». Под «вроде бы» я подразумеваю – «совсем не знают». В подобных вещах нелегко признаваться родителям. «Привет, мам, я не только занимаюсь сексом, но и пишу о нем. Разве ты не рада, что дорогостоящее образование в одном из университетов Лиги плюща пришлось так кстати?»
Я думаю, Чанну хватит инфаркт. Довольно забавно, что, невзирая на свою отчаянную смелость во всех остальных вопросах, моя мать несколько сдержанна в вопросах секса. Она говорит мне, что не следует даже целоваться с мужчиной, которого не любишь.
Как бы то ни было, я уже много месяцев скрываю от них страшную правду, но мне кажется, что скоро я не выдержу. Иногда необходимо смело смотреть в лицо трудностям и говорить все как на духу.
Я смотрю на свою мать. Она открыла свою диет-колу и держит ее на коленях, ее голова откинута на спинку дивана. Наверное, она прикидывает, что нужно сделать для подготовки к англосаксонскому Дню благодарения – без сомнения, включая доставку угощения на дом и, возможно, прием валиума.
Беседа с бабулей Беппи (ее свекровью) – подвиг, на который мало кто решится.
А я думаю о том, что моя мать никогда не пробовала засахаренный батат.
Она кажется такой спокойной. Я знаю, что новость, которую я собираюсь ей сообщить, вырвет ее из этого состояния. Я вообще ничего не хочу говорить, но затем, разумеется, понимаю, что могла бы поведать ей куда более ужасные вещи. Например, что я лесбиянка и у меня колечко в языке. Хотя достаточно было бы чего-то одного.
Я думаю о матери Джули Купер и гадаю, как она восприняла бы эту новость.
Я откашливаюсь.
– Так вот… э-э… мама, – начинаю я.
Она открывает глаза и смотрит на меня:
– Да?
– Мне нужно кое-что тебе сказать.
Она садится прямо, чувствуя серьезность момента.
– Да?
– Дело в том, что… это забавно, понимаешь, в колледже я занимаюсь множеством самых разных вещей. Например, участвую в выпуске газеты.
– Это хорошо. Тебе уже пора начинать думать о своей карьере.
– Правильно. Конечно. Так вот, я веду в этой газете колонку.
– Так дай почитать! – возбужденно просит мама.
– Ну, вообще-то я пишу о… понимаешь… сексе.
Пауза. Я нерешительно слежу за выражением лица матери – какой сигнал она подаст. Например, «спасайся бегством».
– В смысле… про сифилис? – спрашивает она.
Я мычу и отвечаю:
– Нет.
– А про что?
– Про свидания и секс в колледже.
– Что ты об этом знаешь? У тебя же нет друга, и ты не занимаешься сексом.
– Ну…
– У тебя есть друг? – возбуждается она.
– Нет.
– Ты занимаешься сексом? – мрачно продолжает она.
– Э-э-э…
– Ой-вавой, – произносит мама, хватаясь за сердце и чуть не опрокинув свою диет-колу. Моя мать, как и я, немножко актриса.
– Мама…
– Значит, ты говоришь, что знаешь о сексе больше меня?
– Что? Нет, я этого не говорю. Она забавная. Это юмористическая колонка. Она нравится читателям.
По крайней мере я думала, что нравится. Теперь я уже не так в этом уверена. Но я не хочу еще больше запутывать разговор, предъявив ей YaleMale05.
– Моя дочь, которой двадцать один год, знает о сексе слишком много. Вот что случается, когда воспитываешь детей в Америке. Они все трахаются.
– Мама! – восклицаю я, пораженная ее словами.
– Не могу в это поверить, – добавляет она.
– Все не так уж плохо, – умоляюще произношу я. – Некоторые из них тебе понравились бы. Они забавные. Они бы тебя рассмешили.
Мать презрительно фыркает.
– Я столько без этого жила.
– Ну… – беспомощно произношу я, – Джули Купер – лесбиянка.
– Ты лесбиянка?
– Нет.
– Тогда какое мне дело до Джули Купер?
Внезапно в центре гостиной вырастает отец. Должно быть, мы не услышали, как он вернулся с работы.
– Привет, папа. – Я встаю поздороваться.
– Привет, милая! Добро пожаловать домой! – говорит он, заключая меня в крепкое объятие.
– Ты знаешь, чем твоя дочь занимается в колледже? – спрашивает мама, прерывая сцену.
– Чем?
– Скажи ему, – приказывает мне мать.
Я снова в нерешительности мямлю что-то неразборчивое. Трудно предугадать, как данную новость воспримет папа.
– Чем, дорогая? – спрашивает он, уходя в прихожую, чтобы повесить пальто.
Мать не может утерпеть и встревает:
– Она пишет о сексе.
Слово «секс» она произносит как название страшной болезни.
Отец застывает. Потом медленно оборачивается:
– Что?
– Ну, я веду колонку о свиданиях и отношениях в «Йель дейли ньюс», – с надеждой говорю я.
– О политике? – спрашивает он, стараясь не замечать слона. Как обычно.
– Да. О политике, – отвечаю я.
– Это же замечательно! – отвечает папа в типичной для него манере. – В свое время я писал о политике для «Кримсона». Яблоко от яблони недалеко падает, – с усмешкой говорит он и направляется прямиком к бару.
Мама в ужасе.
– Она же твоя дочь.
Он сердито смотрит на нее. Мать хочет помешать ему осуществить его решение не видеть очевидного, чего никому никогда не следует делать с Диком Каррингтоном.
– Что ж, друзья мои, – прерываю я молчание, – все было очень здорово, но мне пора идти.
Я опрометью лечу в свою комнату, оставив родителей играть в гляделки, из которой мой отец обречен выйти победителем. Он подвижен не больше «Давида» Микеланджело.
Я поднимаю глаза к ослепительно сияющей люстре в «Билтмор-Рум» и делаю глубокий вдох. Я сохраню спокойствие. Я не брошусь Джошу на шею. Я ни под каким видом не поеду к нему домой.
Я не поеду к нему, если только он не будет невероятно мил со мной и не пообещает снова сводить меня в ресторан, пока я в городе.
– Чем могу служить?
Голос, принадлежащий одетой в черное длинноногой блондинке у стойки администрации, отрывает меня от моих мыслей.
– Да. М-м-м… я встречаюсь здесь с Джошуа Миллером.
– Конечно, – произносит она с покровительственной улыбкой. – Прошу сюда.
Она поворачивается и ведет меня к его столику, и я обращаю внимание, что ноги у нее до моих подмышек. Два моих суетливых шажка равны ее одному – феноменально длинному шагу. Я напускаю на себя важный вид и стараюсь, по возможности, не отставать.
Джоша я замечаю задолго до того, как мы добираемся до столика. На моем бывшем черный костюм, белая рубашка и золотисто-желтый галстук. Настоящий банкир.
Он кажется возмужавшим. И красивым. И пьет свой обычный «Джим Бим» со льдом.
Внезапно я вспоминаю долгие вечера с игрой в «Квотерс» и истерическим смехом. Он пил «Джим Бим», а я останавливала свой выбор на значительно более мягком «Миллер лайт». Я облизываюсь и снова чувствую его губы с привкусом виски.
Его темные волосы подстрижены коротко, чтобы скрыть неуклонно надвигающееся облысение. Джош поднимает мне навстречу свои голубые глаза. Я широко улыбаюсь и машу ему рукой.
Он улыбается в ответ.
Когда ноги наконец проводят меня сквозь лабиринт столиков, Джош встает, готовясь поздороваться со мной. Он бросает одобрительный взгляд на девицу, которая неторопливо уходит прочь, а затем переключает внимание на меня.
Я собираюсь вежливо сказать «Здравствуй», но он крепко обнимает меня и отрывает от земли.
– Хло! – восклицает он.
К моему удовольствию, ужин начинается необычайно трогательно. Посетители ресторана таращатся на нас.
– Поставь меня на место, – шепчу я, изображая смущение.
– Куда подевалось твое чувство юмора? – спрашивает он, выпуская меня из объятий.
Я откашливаюсь.
– Никуда. Должна заметить, что мы находимся в очень приличном месте и должны вести себя соответственно.
Его взгляд словно бы говорит: «Ты серьезно?»
– Да, я серьезно, – отвечаю я, прежде чем он открывает рот.
Джош смеется.
– Ты хорошо выглядишь, Хло, правда, хорошо.
– Жаль, не могу сказать того же о тебе, – быстро отвечаю я.
– «Ну, у тебя и мозги, Бретт», – цитирует он свой любимый фильм «Криминальное чтиво».
– Прошло два года, а ты так и не подобрал ничего поприличнее? – поддеваю я.
– Все-все, сдаюсь, подруга. Я не успеваю парировать твои удары.
– Возраст сказывается? – спрашиваю я с улыбкой.
– Есть немного.
Я откидываюсь на стуле, снова чувствуя себя непринужденно, и рассматриваю Джоша. Есть в нем что-то такое, что притягивает людей. Все идут за ним. И я тоже около года за ним ходила.
Подходит официант.
– Что будете пить, мэм?
– «Грей Гуз» с содовой, тремя оливками и лимоном.
Джош, шевеля одними губами, повторяет за мной. Но с другой стороны, он всегда высмеивал мой нетрадиционный вкус в отношении напитков.
– Сию минуту, – кивает официант. – Я сейчас принесу меню.
– Не спешите, – вступает Джош, – мы ждем еще одного человека.
Еще одного человека?
– Еще одного человека? – спрашиваю я Джоша, когда официант уходит.
– Да. Я хочу кое с кем тебя познакомить, – загадочно говорит он.
– Никаких забав втроем. Я знаю, как у тебя устроены мозги, так что ничего у тебя не выйдет, – смеюсь я, прикидывая, что это, наверное, друг с работы или кто-то в этом роде.
– Так сразу разбиваешь мои мечты?
– Да.
– Подожди, пока выпьешь «Грей Гуз». Я знаю, что с тобой бывает после трех порций.
– Заткнись.
Взгляд Джоша устремляется поверх моей головы. Его лицо расплывается в широченной улыбке, он встает, едва не опрокинув свой бокал, и энергично машет кому-то рукой.
Я оборачиваюсь посмотреть, что привело его в такое возбуждение. Видимо, появление его почетного гостя.
К нам направляется высокая, хорошо одетая женщина. На ней маленький черный костюм. Великолепно скроенный пиджак выгодно подчеркивает загорелую кожу, кружевной лифчик сексуально выглядывает из выреза, юбка плотно облегает ее (очень) полные бедра. От нее за милю несет «Дольче и Габбана» (и, возможно, силиконовыми сиськами). Ноги дополнены потрясающими сапожками до колен от Джимми Чу.
– Привет, милый! – восклицает она, обращаясь к Джошу, и демонстрирует два ряда необыкновенно белых зубов.
«Милый»?
– Извини, что опоздала. Я застряла на собрании. Мой шеф устроил разбор полетов.
Она откидывает назад темные кудрявые волосы, ее зеленые глаза оживленно сверкают, щеки раскраснелись от холода. Джош нежно целует ее.
Я же хочу дать ей нежного пинка. Что это за цаца, и почему мне кажется, что она вот-вот разрушит мою жизнь?
– Все нормально. Мы только начинаем.
Он поворачивается ко мне, но не сводит глаз с девицы номер два.
Церемонно прочищает горло.
– Хло, позволь представить тебе мою невесту Тиффани.
У меня перехватывает дыхание.
– Я столько о вас слышала, – выпаливает Тиффани и протягивает мне руку.
Кажется, я ее пожала, но могу и ошибиться. Как раз в этот момент официант приносит мой напиток. Я хватаю его и начинаю поглощать с неимоверной скоростью.
– Полагаю, все собрались, – произносит официант, не замечая, как и двое других в нашей компании, что больше всего мне хочется повеситься на одной из сверкающих люстр «Билтмора». Заголовки в газетах получатся сногсшибательные. – Я принесу меню.
– Прекрасно! – соглашается Джош. – Говорят, здесь отлично кормят, – обращается он к нам обеим.
Тиффани улыбается.
Я все еще не в состоянии выговорить ни слова, поэтому лишь киваю и проглатываю нечто похожее на огромный кусок своей гордости.
В игре под названием «Встреча с бывшим в День благодарения» Джош совершил абсолютно беспрецедентный ход. Я пришла сюда, чтобы посмотреть на него, думая, что это будет выяснением отношений. Кто лучше выглядит. У кого новый роман. Кто больше потолстел. Кто более счастлив. Я знала, что мне будет очень больно. Я собиралась выдержать, приклеить улыбку и красиво лгать. Но Джош уложил меня с первого удара. Ничто из того, что я могла бы сказать, не сравнится с его заявлением. Он выиграл.
Хотя кто в наши дни выходит замуж до тридцати пяти? Я уж точно не планировала. Великолепно, Джош появился и в одну секунду изменил план всей моей жизни.
И кто в здравом уме называет своего ребенка Тиффани?
Сидящая напротив парочка улыбается мне. Я строю ответную гримасу.
– Итак, Хло, что у тебя нового? – спрашивает Джош.
Нужно что-то придумать. И быстро.
– Много всего!
– Правда?
– Да, все просто отлично!
– Это чудесно, – отзывается Джош.
– Да! В колледже я веду секс-колонку! Забавно, правда? Здорово? Мне очень нравится! Я получаю столько удовольствия!
Я на пути в ад и на первой остановке собираюсь съесть гусиную печенку. А поскольку за ужин платит Джош, то, наверное, еще и омара. И даже мысли не возникает отказаться от десерта. Хотя наша подруга Тиффани не ест десерт с 1997 года.
