Текст книги "Девушки начинают и выигрывают"
Автор книги: Натали Крински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
2
Мы обедаем с Лизой, моей самой красивой подругой. Минула ровно неделя после «Экзотической эротики», и все идет наперекосяк. Мы обедаем в большой столовой – такого отвратительного места нет больше ни в одном из колледжей Лиги плюща [4]4
Группа самых престижных частных колледжей и университетов на северо-востоке США.
[Закрыть].
Размером она не уступала баскетбольному стадиону и вмещала столько же людей. Здесь всегда пахнет грибным супом с перловкой и полно спортсменов и суперзавсегдатаев. Спортсмены – это люди, которые приезжают в Йель потому, что либо связаны с греблей, либо умеют обращаться с мячом. Суперзавсегдатаи – это люди, которые приезжают в Йель потому, что либо придумали настольную игру «Краниум», либо открыли лекарство для группы «Туретс».
Я щиплю подвявшую зелень и заедаю ее мясным ассорти. Именно это я ем по три раза в день последние два с половиной года, поскольку в столовой, как я выяснила, нет другого блюда, которое, при минимальном количестве калорий, гарантировало бы оптимальную питательную ценность. Все остальное здесь несъедобно (пастуший пирог), неопознаваемо (чана масала [5]5
Блюдо индийской кухни – турецкий горох со специями.
[Закрыть]) или содержит 31 грамм жира на порцию.
Мы с Лизой обедаем в перерыве между посещением курсов «Местная флора» и «Поэты-физики» – выбранных нами лишь из необходимости окончить колледж. «Закупочный» период, когда мы выбираем предметы, случается дважды в год, в начале семестра. Хоть это и звучит заманчиво, как распродажа со склада «Барнис», но в действительности никакого сравнения не выдерживает. В течение двух недель задерганные студенты Йеля посещают все занятия, которые показались им более-менее привлекательными, когда они озабоченно вскрывали списки в середине июля. В среднем число пробных занятий составляет двести сорок семь за две недели. Когда эти четырнадцать дней истекают, студенты останавливают свой выбор на том, что зацепило их больше всего. Этот процесс настолько возбуждает – правда-правда, – что не оставляет времени на обед. Однако мы с Лизой на третьем году академического ада относимся к нему гораздо спокойнее.
Мы встретились, чтобы обсудить, среди прочего, причины отсутствия звонка от Максвелла, а также «за» и «против» того, спать ли ей с новым преподавателем – или даже с преподавателями. Лиза не путается с простыми двадцатитрехлетними смертными. Она предпочитает мужчин, озабоченных академической карьерой (то есть уже тринадцатый год пишущих диссертацию), которые возят ее в Милфорд на фильмы типа «Хиросима, моя любовь», чтобы не засветиться с ней в Нью-Хейвене, и дарят на День святого Валентина сочинения Жан-Поля Сартра. Короче говоря, они ужасны – если только не трахают тебя на столе в аудитории для старшекурсников.
– Я ненавижу свою жизнь, – говорит она, садясь и разбрасывая по всему столу книги и конспекты.
– Правда? – отвечаю я, едва оторвавшись от своей малоаппетитной зелени. – И я свою ненавижу. Говори первая. Твои проблемы всегда значительнее и скандальнее.
– Моя новая, так сказать, спальня – философский факультет. Это так… так… интеллектуально стимулирует, – начинает Лиза.
– «Интеллектуально» – новое название клитора? – с ухмылкой спрашиваю я.
– Нет, – возмущенно отвечает она. – Просто там у меня два любовника, и я зашла в тупик. Передо мной столько дорог. По какой же мне идти?
– Нельзя ли немного поконкретней?
– Я встречаюсь с двумя аспирантами с философского факультета, – заявляет Лиза.
– Молодец.
– Серьезно, – продолжает она. – Мне нужно выбрать одного. И быстро.
– Почему?
– Потому что для моих мозгов роман с двумя – это слишком экзистенциальная мысль.
– А дать отбой можно? – спрашиваю я.
Лиза нетерпеливо кивает, уписывая шестисоткалорийный салат «Цезарь». Это нормально во время жестокого кризиса.
– Ты собираешься назвать свое кантианское дитя любви Иммануилом? А потом пролезешь в шоу Мори Повича, чтобы узнать, кто настоящий отец?
Я не могу воспринимать Лизу серьезно, потому что она всегда встречается по меньшей мере с двумя парнями.
– Хлоя, – с угрозой произносит она, – я сверну тебе шею. Даже если ты считаешь меня ненормальной, это не значит, что моя ситуация – не проблема.
– Ладно, ладно. – Я смягчаюсь. – Тогда у меня серьезный вопрос.
– Давай.
– Как тебя угораздило опять угодить в ту же ситуацию? Мне казалось, ты больше не собираешься этим заниматься.
– Ну, – театрально начинает она, – понимаешь, в прошлом семестре мы с Шелли Каган ходили на «Смерть» («Смерть» – это такой курс, честное слово), и там было два очень привлекательных… знаешь, такие темноволосые, задумчивые. Так вот, – продолжала она, – я подыгрывала им, просила помочь с конспектами, оставалась после занятий… короче, принимала участие во всей этой глубокомысленной чепухе. Из кожи вон лезла.
– А больше ты не из чего не лезла? – невинно интересуюсь я.
Как вы понимаете, Лиза – мастерица по части охмурения преподавателей. Хотя умственные способности размером с три штата тоже, конечно, не помешают.
– Так вот, как я говорила, я старательно разыгрывала свою партию.
– Ты только что употребила слово «разыгрывать». Как это на тебя похоже.
– Хлоя!
– Хорошо, хорошо, продолжай. Я слушаю. Два аспиранта, «Смерть», подыгрывание, давай дальше. – Положив в рот кусочек индейки, я тщательно пережевываю его для усиления эффекта.
– Так вот, на философском факультет за последние несколько лет произошла серьезная интеллектуальная утечка, он отчаянно нуждается в притоке свежей крови.
– В отличие от тебя.
– Да. И мои славные юные джентльмены заняли вакансии ассистентов преподавателей на этот год.
– И в результате ты встречаешься с двумя мужчинами, совокупная зарплата которых составляет тридцать тысяч долларов в год.
– Да. Продолжаю. На прошлой неделе я столкнулась со Стюартом в «Кофиту», где по дороге на занятия выпила двойной мокка-латте без кофеина с обезжиренным молоком. Мы разговорились о гегелевской теории противоречия, ну, короче, он пригласил меня на свидание.
– Ты встречаешься с парнем по имени Стюарт? Ты разве забыла книжку «Стюарт Литтл» [6]6
Книга Е. Б. Уайт о мышонке по имени Стюарт Литтл.
[Закрыть]? И что он? В смысле маленький?
– Вообще-то, Хлоя, Стюарт необыкновенно одарен.
– Необыкновенно?
– Необыкновенно, – отвечает она, приподнимая бровь.
– Если ты настолько удовлетворена философскими качествами Стюарта, зачем тебе холостяк номер два?
– Я за ним не бегаю! – возмущается Лиза. – Это вышло случайно.
– Послушай, Чувство и Чувствительность, переходи к бегу и расскажи, как ты познакомилась с этим другим… как бишь его?
– Гарри.
– Гарри? Даже не буду комментировать [7]7
Намек на фильм «Когда Гарри встретил Салли».
[Закрыть].
– Вот и не комментируй.
– Я же сказала, что не буду.
– Ну, я встретила Гарри, когда выходила из кабинета Стюарта.
– Продолжай.
Лиза злобно смотрит на меня и продолжает:
– Так вот, я выходила из кабинета Стюарта под впечатлением от обсуждения моего выпускного эссе…
– Ты специализируешься по экономике, и сейчас первый семестр предпоследнего курса. Нельзя ли придумать что-нибудь более убедительное?
Еще один злобный взгляд.
– В любом случае я наткнулась прямо на Гарри, который шел мне навстречу, и сказала, что приятно было бы пройтись вместе, ну, просто за компанию. Все было абсолютно безобидно.
– Безобиден олененок Бэмби. А вот ты – нечто совершенно иное.
Лиза пропускает мои слова мимо ушей.
– По дороге он пригласил меня на занятие по чайной церемонии, которое проводил приглашенный преподаватель по современной этике и теории справедливой войны. Оно должно было состояться в тот вечер. Меня это заинтересовало, и я пошла.
– И?
– И это оказалось действительно интересно. И, между прочим, настолько, что мы решили поужинать вместе.
– И где же на кампусе принимают продовольственные талоны?
– Заткнись. Ужин перешел в десерт, а десерт – в новую беседу, а новая беседа перешла в…
– Скачки на его диване? – предполагаю я.
– Ну… – Лиза колеблется. Я выразительно на нее смотрю. – Да, – говорит она.
– У тебя был секс с двумя преподавателями в один день, и оба они работают на одном факультете.
– Это настоящий ад! – завывает Лиза и роняет голову на липкий стол.
Два футболиста, сидящие через несколько столиков от нас, смотрят в нашу сторону. «Ад?» – шевеля губами, повторяет один из них. Второй пожимает плечами, и они возвращаются к опустошению своих тарелок, заваленных гамбургерами. Я даже не берусь представить количество содержащихся в них калорий.
– Лиза! Успокойся, – шепчу я. – Давай взглянем на вещи спокойно, – уговариваю я уже обычным голосом.
– Хорошо, – отвечает она, шмыгая носом.
Вообще-то в груди Лизы (рост пять футов два дюйма) бьется золотое сердце. Мы познакомились в сентябре на первом курсе, почти два года назад. Я только что бросила своего школьного друга Деррика – если честно, это он бросил меня – и в подавленном настроении сидела в гостиной у себя в общежитии в компании нескольких коробок мороженого и с полной обоймой тинейджеровских фильмов 1986–1989 годов. «Грязные танцы», «Шестнадцать свечей», «Милашка в розовом», «Девушки просто хотят повеселиться», ну, и весь «Крепкий орешек», потому что какая-то маленькая часть меня очень хотела что-нибудь взорвать. Внезапно в мою дверь постучали, и на пороге возникла красавица кореянка с густыми, прямыми черными волосами и самой безупречной кожей, какую я когда-либо видела, и спросила, нет ли у меня «Республики» Платона. Одного взгляда ей было достаточно, чтобы без колебаний поставить мне диагноз «синдром постразрывной травмы». Она объяснила, что сама стала жертвой этой болезни всего несколько недель назад, и ничто не излечит мою печаль лучше бутылки шампанского к этому мороженому. Не прошло и пяти минут, как она вернулась с ящиком самой дрянной, но самой шипучей шипучки из всех, что мне доводилось пробовать. Еще она рассказала мне несколько очаровательных, невероятных историй о своем слегка ненормальном отце-дипломате и их путешествиях по всему миру. В начальную школу она ходила в Бангладеш, в седьмом классе училась в Турции, каникулы проводила в Монако, Бразилии и на Фиджи, а среднюю школу окончила в Германии, уже став панк-рокером. Она убедила меня после окончания университета сбежать и стать международными мадам, как Хейди Флейсс [8]8
Голливудская содержательница борделя.
[Закрыть], любимая героиня Лизы… Я, правда, упорствовала, что из этого ничего не выйдет, поскольку у меня не было трастового фонда. Она ответила, что у нее есть и мы можем поделить его – пополам. Мы просидели всю ночь, смеясь, болтая и поглощая шампанское, и с тех пор стали неразлучны.
– Хлоя! – окликает меня Лиза и, щелкнув пальцами, заставляет меня отвлечься от воспоминаний. – Ты хоть слушаешь меня?
– Да, да, да, – поспешно отвечаю я. – Извини.
– Так что мне делать? – снова спрашивает она, на этот раз со слезами в голосе.
– Ну, – успокаивающе произношу я, – ты общалась с этими ребятами пять с половиной минут. У тебя нет достаточной информации, чтобы принять окончательное решение.
– Но, Хлоя, ты не понимаешь. Я легкомысленно поддерживаю отношения с ними обоими, играю на их чувствах, их страстях. И когда их чувства станут глубже… – Она делает театральную паузу. – Я брошу одного из них. И на основании чего? Что Стюарт лучше как любовник? Или что Гарри однажды поставил мне за эссе «Б» с плюсом?
– Гарри поставил тебе «Б» с плюсом? – Я не верю своим ушам. Лиза никогда не получала «Б» с плюсом, она получает только «А» [9]9
«А» – «отлично», «Б» – «хорошо».
[Закрыть].
– Да. Но не в этом дело.
– Понимаю. Я просто немного удивилась.
Следует пауза. Похоже, помощи от меня немного.
– Лиза, – предпринимаю я новую попытку, – почему бы тебе не посмотреть на эту ситуацию как на процесс «покупки»?
– Ты хоть раз можешь быть серьезной? Пожалуйста!
– Я серьезна. Послушай. В ближайшие две недели ты будешь ходить с занятия на занятие, какие-то посетишь даже по нескольку раз, просто чтобы попробовать все. Так почему тебе не поступить подобным образом со Стюартом и Гарри?
– Продолжай, – говорит она.
– Что я имею в виду: почему бы тебе не испытать их обоих? Ты не бесчувственная, просто ты читаешь конспекты, ну, как бы пытаешься что-то понять. Как ты узнаешь, какой курс выбрать, если не побываешь на лекциях?
– Пожалуй, ты права.
– Следовательно, тебе нужно собрать побольше сведений о Стюарте и Гарри, прежде чем принять серьезное решение. В сущности, ты всего лишь изучаешь имеющиеся возможности, прежде чем инвестировать все свои средства.
– Только в отличие от занятий или акций Стюарт и Гарри обладают чувствами, – со вздохом замечает она.
– Если мы хотим стать международными мадам, тебе когда-то придется начать учиться разбивать сердца.
Лиза улыбается:
– Я постараюсь.
– Теперь о другом, – осторожно начинаю я. – Мне любопытно, кто из них лучше в постели, – Не-столь-уж-маленький Стюарт или Случайный Гарри?
Серьезное лицо Лизы медленно расплывается в улыбке.
– По два оргазма оба раза.
– Ты испытала четыре оргазма менее чем за двадцать четыре часа?
– Угу. Разве в этом есть что-то необычное? – спрашивает она с подковыркой, прекрасно зная, что это очень необычно.
– Ну, даже не знаю, что тебе сказать. Кого бы ты ни выбрала, ты все равно останешься при постели.
– Ты не понимаешь, – говорит она и, смеясь, качает головой.
– Ты права, я не понимаю, потому что со мной подобных вещей не случается. У меня секс происходит раз в два полнолуния… и то когда «Фермерский альманах» предсказывает хороший год. Кроме того, я подумываю вернуться к девственности.
– Ты ведешь секс-колонку, – замечает Лиза. – Ты не сможешь ее вести, если снова станешь девственницей.
– Да кому какое дело, девственница я или нет. Мне же известно, как это делается, верно?
– Не знаю. Никогда с тобой не спала.
– Что ж, придется тебе поверить, что я очень хороша.
– А как же Маркус?
Подобно большинству очень красивых людей, Лиза не слишком хорошо запоминает мелочи.
– Максвелл, – поправляю я.
– Ну? – подбадривает она.
– Ну, он не позвонил, – отвечаю я, глядя в тарелку с недоеденным ленчем.
– Он тебе не позвонил?
– Нет.
– Но у тебя же есть его телефон?
– Ты спятила? Ты считаешь, что это я должна ему позвонить? Я не стану… да я никогда… в смысле, то, что он мне не звонит, это… это как… показать палец далай-ламе! Это в высшей степени грубо.
Я нахожусь под большим впечатлением от данной аналогии. Однако Лизу она не впечатляет.
– Нам не стоит быть о себе такого высокого мнения, – фыркает она.
Меня это не останавливает.
– Он практически напрашивается, чтобы его отправили в ад. Он говорит: «Прошу тебя, изгони меня в социальную преисподнюю! Позволь пройти по горящим углям! Поджарь меня на вертеле! Забей до смерти камнями!»
Последние слова я почти кричу, но Лиза сама чудачка, так что это ее не смущает. Чтобы как следует подкрепить свои утверждения, я встаю и собираюсь швырнуть на пол свой поднос.
– Сядь, – сурово приказывает она.
Я подчиняюсь.
– А в твои занятые самолюбованием, ограниченные мозги никогда не приходило, что Максвелл может бояться позвонить тебе?
– Моего влагалища он не боялся. А ничто так не пугает, как влагалище, – говорю я, пытаясь замаскировать обескураживающую правду: мне действительно больно, а ведь последние два парня до Максвелла тоже не позвонили.
– Ты не можешь утверждать, что вообще не пользуешься успехом.
– Зато ты успеваешь на всем философском факультете. Что ты конкретно хочешь сказать? – парирую я, защищаясь.
– Может, он боится… ой, ну, не знаю, появиться в твоей колонке? Пасть жертвой твоего острого язычка?
Для пущего эффекта Лиза делает паузу.
– Возможно, – продолжает она, – он боится, что не сможет достойно подыграть тебе, если ты понимаешь, о чем я говорю.
– Возможно, он просто сволочь, – возражаю я.
– Потому что не позвонил тебе? Интересная мысль. – Она выразительно молчит, затем ровным голосом продолжает: – А чего ты так волнуешься? Последний раз, когда я с тобой говорила, ты сказала – цитирую: «У него интеллекта не больше, чем у ложки». Он тебе даже не нравился.
– Дело в принципе, – настаиваю я.
– Таким образом, ты хочешь сказать, что этот звонок нужен тебе ради твоего самолюбия? Ты действительно в таком отчаянии?
Не успеваю я ответить, как Лиза встает и собирает свои разбросанные вещи.
– Что ж, дорогая, прощаюсь с тобой, – говорит она, предоставляя меня самой себе. – Мне нужно еще на одно занятие по философии.
– Удачи, – тихо произношу я.
И она удаляется, готовая покорить всех уцелевших одиноких сотрудников факультета.
Я же, оставленная в одиночестве, подавленная, продолжаю гадать о дурацком телефонном звонке противного Максвелла. Не имеет смысла зацикливаться на этом воплощении ни рыбы ни мяса, но я ничего не могу с собой поделать. Точно так же как Лизе нужно выбрать одного из преподавателей до того, как она успеет оценить свое отношение к каждому из них, мне требуется уверенность, которую обеспечит звонок Максвелла. Создается впечатление, будто все до одного шансы с любым другим йельским холостяком брачного возраста исчезли в укромном уголке моих мозгов, оставив меня терзаться из-за Совсем-не-Эффектного-Максвелла.
Я уверена, что Макс не сидит в своей комнате, надеясь – нет, молясь, – что я с ним свяжусь. Может, пригласить его выпить? И пока мы с Лизой в течение шестидесяти минут драгоценного времени анализировали каждое движение Стюарта, Гарри и Максвелла, сделанное ими за прошедшие выходные, сомневаюсь, чтобы хоть кто-то из них вспомнил о нашем существовании в беседе с многочисленными приятелями мужского пола, не говоря уже о небрежном: «Да, мне понравилось» с последующей оценкой на пять с плюсом или, в Лизином случае: «Она действительно разбирается в теории Роулза» [10]10
Джон Роулз (р. 1921), американский философ, автор работы «Теория справедливости».
[Закрыть]. Более того, я сильно сомневаюсь, что наше существование не позволило им разговаривать, флиртовать, трахаться, болтать по телефону, встречаться, целоваться и делать много чего еще с другими девушками. А я тем временем обнаруживаю, что сама изолировала себя от мужчин и не могу преодолеть эту изоляцию.
Здесь-то и кроется главное противоречие университетского образования. Когда женщины готовятся поступить в колледж, им говорят, что там они познакомятся с мужчинами, за которых выйдут замуж. «Ты, – убеждают их, – влюбишься. Ты – да, ты! – кричат им, – на протяжении всего обучения в Йеле будешь ходить с поклонником на все официальные, полуофициальные и не совсем официальные мероприятия! Где только ты не побываешь! Да что там – ты станешь носить неприлично большой камушек на левой руке! Этот человек будет членом гребной команды, в камуфляже и милой, старой синей бейсбольной кепке с гордо вышитой на ней буквой «У»».
ЛОЖЬ, ВСЕ ЛОЖЬ!
Парней, в свою очередь, пичкают совсем другими фантазиями. Не отрываясь на протяжении девяти недель перед прибытием в Йель от сериала «Девушки разбушевались», они убеждены, что по кампусу будут разгуливать толпы девиц в бикини, только и ждущих, чтобы в поле их зрения попался мужчина, которому они смогут показать парочку очень дерзких… книг. Разумеется, уже через неделю парни понимают, что такое поведение возможно лишь на субботних дискотеках в «Жабе», а все остальное время им придется довольствоваться сиськами Флоридского университета (на маленьком экране в комнате отдыха, конечно).
Однако, несмотря на то что некоторые их надежды разбиты, похоже, мужчины продолжают устанавливать правила. Они могут «клеить» одну, двух, трех… да что говорить, шесть девушек одновременно. Почему мы не можем делать то же самое? Не способны? Или просто слишком хорошо воспитаны?
Я решаю сделать в своей мысленной тираде вполне заслуженную паузу и, пропустив занятия (научного характера), потратить некоторую сумму в трех «роскошных бутиках», которые может предложить Нью-Хейвен. Я намерена совершить трату, о которой впоследствии пожалею. Кроме того, день сегодня великолепный, так какой смысл тратить его на изучение Гомера, Данте и Вергилия? Хотя это можно расценить как размышления о трех мужчинах, с которыми я не ходила на свидания.
Необычайно теплый осенний день для Новой Англии. Солнце изливает столько света, что все словно окутаны золотистым сиянием, и вполне можно надеть юбку (чем я и пользуюсь, поскольку удалила волосы на ногах). Я миную колледжи Сейбрук и Трамбулл с их большими чугунными воротами и иду по Йорк-стрит. Мимо цветочницы, до невозможности растягивающей гласные и добавляющей лишние слоги. «Кыто-о-о забы-ы-ыл купи-и-ить цыветы-ы-ы?» – верещит она, перекрывая шум дневного транспортного потока. Она постоянно торчит на углу Йорк-стрит и Элм-стрит, сразу у Хлебного рынка, и часто подает студентам дельные советы. Так, например, однажды я спросила у нее: «Как дела?», а она сказала, что мне нужно новое зимнее пальто. Бездомная женщина сказала мне, что я нуждаюсь в новом зимнем пальто. Спасибо за такой пример силы духа.
Проходя мимо, я удостаиваюсь возгласа «При-ве-е-ет, падыру-у-уга!» и улыбки во весь рот.
Я улыбаюсь ей в ответ и бросаю взгляд на улицу, прикидывая, куда зайти сначала – в «Джей-Крю» или «Урбан аутфиттерс». Мои возможности ограничены, поэтому очередность очень важна.
Прикидывая шансы камуфляжа против винтажа, я вдруг замечаю, что навстречу мне идут Горячий Роб и (ох!) Максвелл. Ладно, пусть будут Горячий Роб и Горячий Максвелл. Я сдержанно машу им. Роб улыбается, тогда как его спутник, глядя на меня в упор, ничем не показывает, что видит меня. Странно… Я сдвигаю темные очки на макушку и направляюсь (со всей уверенностью, на какую способна на своих дрожащих ногах) к ним.
– Привет, ребята! – говорю я, выдавливая улыбку.
Макс поворачивается к Робу и что-то неразборчиво бормочет, в ответ Роб багровеет.
– Привет, Хло! – отзывается Роб.
Максвелл молчит.
– Эй, Макс, – говорю я, подкрепляя слова наклоном головы, что так славно подействовало во время нашего свидания.
– Здравствуй, Хлоя, – говорит он… без всякого энтузиазма, должна я добавить.
– Как делишки? – спрашиваю я, снижая лексику.
Когда ты в затруднительном положении, используй юмор, подбадриваю я себя.
Макс тупо смотрит на меня, а Роб смущенно хихикает. Все идет не по плану.
– Уже лучше, – мямлит Макс.
Я расширяю глаза и, изображая самое неподдельное участие, говорю:
– А что? Что-то случилось?
– Не знаю, стоит ли тебе говорить. В смысле, разве ты не готовишь к концу этой недели статью? Мне бы не хотелось, чтобы мои совершенно неинтересные проблемы появились на первой полосе.
Я смотрю на Роба – может, он подскажет мне ключ к расшифровке Максова замечания, но тот неотрывно разглядывает свои ноги тринадцатого размера.
– Да кому интересны твои неинтересные проблемы, – шутливо говорю я. – Каждую неделю все припадают к мониторам, чтобы прочитать о жалком существовании вашей покорной слуги.
Самоуничижительный юмор – моя специализация. Спасибо тебе, Нью-Йорк! И спокойной ночи!
И все равно я не могу добиться от этого недоумка улыбки, которая спасла бы мне жизнь. Горячий Роб теперь качает головой, по-видимому, зачарованный своими ногами.
– Правда? – переспрашивает Максвелл. – Потому что в следующий раз, когда тебе захочется улучшить качество твоей ручной работы, потренируйся на другом добровольном, или, лучше сказать, невольном, кандидате.
О, черт!
– Макс, я… правда… то есть… я не хотела… Знаешь, я просто не подумала, что это так тебя заденет. Во всяком случае, никто не знает, о ком я написала. – Взглянув на Роба, я запинаюсь. – Извини.
Привет. Меня зовут Хлоя, и я приходящее в себя ничтожество.
Этот поход по магазинам будет стоить мне гораздо больше, чем я думала вначале.
Макс насмешливо улыбается:
– По крайней мере в следующий раз окажи мне немного больше доверия…
– Эй! – Роб наконец подает голос. – Мы с Максом опоздаем на занятия.
Я лишь окидываю его злобным взглядом.
– Хлоя, так пиво сегодня вечером не отменяется? – быстро добавляет он.
Я продолжаю мерить его убийственным взглядом, который можно перевести так: «Почему ты меня не предупредил? Ты еще обо мне услышишь».
– Нет. Пиво – это здорово, – нехотя отвечаю я, и парочка начинает движение.
– Э-э… Макс? – нерешительно зову я.
– Да? – отвечает он.
– Прости меня, пожалуйста.
Он улыбается, на этот раз не так жестоко.
– Да ничего, Хлоя. Все забыто.
И с этими словами он уходит, сопровождаемый Горячим Робом.
Да, все забыто, но не раньше, чем он дал мне почувствовать себя полной идиоткой (может, и заслуженно). Что, не могу не добавить, я прекрасно умею делать самостоятельно.
Я продолжаю прогулку по Бродвею с гораздо меньшей внутренней уверенностью, чем вначале.
Действительно ли он имеет право злиться на меня? А если он боится? Боится, что другие узнают – ему досталась ручная работа? Или еще хуже – все знают, что свидание у него было со мной? Где мне следует проводить границу между личным и общественным знанием?
Продолжая прокручивать в голове эти вопросы, я захожу в «Урбан аутфиттерс» и начинаю рассеянно перебирать наряды, лишь слегка раздражаясь псевдопанковской подростково-тоскливой музыкой, которая и делает шопинг в «Урбан аутфиттерс» столь бесценным.
Я дохожу до секции футболок, где выложены десятки топов, претендующих на вид винтажных изделий из хип-бутиков. На самом же деле их тысячами производят в Бангладеш. На всех – умные слоганы, типа «Нью-Джерси: выживает сильнейший». Или «Рыжим веселее». Хотела бы я пройти по жизни со своим умным слоганом на груди, который говорил бы миру, как ко мне относиться. «Даже если я смотрю на тебя, это не означает, что я хочу заняться с тобой сексом». Или: «В настоящий момент я ощущаю себя полной дурой, потому что поклялась никогда не рассказывать о своих свиданиях в газете, но – опять это сделала».
Я перехожу к стенду с украшениями, выбираю несколько пар серег, которые надену всего по одному разу, и направляюсь к кассе. Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем трата заработанных нелегким трудом летних долларов на ненужные вещи, в то время как мне требуется купить книги и, между прочим, еду.
Может, послать Максу извинение по электронной почте? Короткое и милое, дающее понять, что я приползла назад с поджатым хвостом. Или, быть может, пригрозить, что расскажу читателям о том, что он бреет яйца, если он не поумнеет и не будет со мной поласковей?
Хотя что-то подсказывает мне: подход номер два не будет эффективным.
Минут через пятнадцать, зайдя по пути в «Кофиту» и выпив там латте с обезжиренным молоком, я спешу в библиотеку, вдохновленная новой идеей, как загладить свою вину перед Максом.
В читальном зале величественного здания я плюхаюсь за компьютер недалеко от входа и сразу открываю сайт «Йель дейли ньюс».
Быстренько просматриваю несколько статей, касающихся разногласий по трудовым вопросам в Йеле (которых я никогда не пойму, да и не делаю особых попыток понять). Прежде чем открыть свою почту, я переключаюсь на онлайн-версию колонки, которую выпускаю по пятницам. Я часто проверяю пришедшие на сайт отзывы – чтобы ознакомиться с конструктивной критикой и (в удачные дни) похвалами своей колонке. Пусть Максвелл и не в восторге от моих взглядов на пост-постельные телефонные звонки, а кому-то другому, может, и понравилось.
«Один отзыв на эту статью!» – выскакивает на экране надпись. «Ой! – возбужденно думаю я. – Может, это что-то смешное?» Оказывается, нет. Не смешное.
Я бы даже пошла дальше и назвала это совсем не смешным.
Сообщение от: YALEMALE05
Он тебе не позвонил? Ничего удивительного. После такого и я бы не позвонил. Хотя я мог бы сделать звонок «тебе-нужен-совет». Вполне вероятно, в следующий раз ты узнаешь мнение парня о том, как должны проходить свидания и развиваться отношения. И у нас, между прочим, есть мысли и мнения… мы тоже учимся в Йеле. Удачи в следующий раз.
Я таращусь на экран, не веря своим глазам. Это жестоко. Как минимум.
Мои глаза моментально наполняются слезами, но я, моргнув, загоняю их назад, потому что неприличнее плача в одиночку на людях только плач в одиночку в библиотеке.
Это Максвелл. Это написал Максвелл. Это точно он. Кто же еще? Кто еще мог это сделать? (Он немного умнее, чем я думала.) Я в панике. Я в гневе.
Как он мог так со мной поступить? «Потому что ты сама так с ним поступила», – звучит в мозгу ответ. Но я не обращаю на него внимания.
Достаю свой сотовый и, злостно нарушив библиотечные (устаревшие, на мой взгляд) правила, запрещающие пользоваться здесь сотовыми телефонами, набираю Лизин номер. Звонок. Еще звонок. И еще звонок. За секунду до включения автоответчика запыхавшаяся Лиза берет трубку.
– Что? – раздраженно спрашивает она. Надеюсь, я не прервала страстное занятие сексом.
– Я не вовремя? – осведомляюсь я дрожащим голосом.
Почувствовав мое более чем подавленное состояние, она отвечает:
– Нет. Ну, вообще-то да. Я была на занятии. Получилось не очень красиво.
– Надо было поставить на виброзвонок, – лицемерно сочувствую я.
– Знаю. Так что с тобой? Где ты?
– В библиотеке. Я только что проверила почту, и по-моему, отзыв на мою последнюю статью написал Максвелл.
– Ух, – произносит Лиза. Редкий случай – она не знает, что сказать.
– Это подло. Он сказал, что мне нужна помощь, и что он никогда мне не позвонит.
– По крайней мере он откровенен, – комментирует Лиза.
– Не смешно.
– Знаю, извини. Откуда ты знаешь, что это он? Он подписался? Очень смело.
– Нет, имя не указано. Но кто еще мог это написать?
– В последнее время ты больше никому из мужчин жизнь не портила? Не хочешь признаться?
– Нет.
– Хлоя, прежде всего, нам неизвестно наверняка, что это Максвелл. Во-вторых, если это и так, нет причин расстраиваться. Он повел себя в данной ситуации инфантильно… хотя, по сути, отплатил тебе той же монетой. И в-третьих, если ты будешь весь день сидеть и жаловаться, то накрутишь себя до того, что впадешь в депрессию. Поэтому я предлагаю тебе или пройтись по магазинам, или съесть что-нибудь вкусненькое.
– Я уже прошлась и есть не хочу.
– Ну, тогда возьми себя в руки и больше об этом не думай. Сейчас ты ничего не можешь с этим поделать.
– Хорошо, хорошо, – говорю я, устав от активного нежелания Лизы посочувствовать и от того, что она совершенно права.
– Мало говорить «хорошо». Сделай что-нибудь продуктивное.
– Ладно! – раздраженно отвечаю я.
– Пойди соблазни кого-нибудь, например, – добавляет она.
Выключая телефон, я хотя бы хихикаю. Однако теперь уже все до единого в радиусе сорока футов смотрят на меня с явным неодобрением – можно подумать, я не сотовым воспользовалась, а кого-то убила прямо здесь, в библиотеке, и теперь отплясываю на трупе чечетку. Я отвечаю им высокомерным взглядом и, собрав свои вещи, ухожу.
Оказавшись на улице, на огромной зеленой лужайке, которую называют Кросс-кампус, я решаю пойти в спортзал и выкурить сигарету (именно в таком порядке). Я вознаграждаю себя сигаретой за посещение спортзала.
Я все еще дуюсь на Макса, когда натягиваю кроссовки и направляюсь во владения костлявых анорексиков. Ничто так не поднимает мой дух, как помещение, полное людей более подтянутых и менее толстых, чем я.
