Текст книги "Дитя чумного края (СИ)"

Автор книги: Натали Абражевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

Йотван поглядел на это, хмыкнул, хлопнул и небрежно полез в сумку, будто вовсе позабыв о том, как все молились.

Йергерт снова отыскал глазами Йер – та все сидела в стороне, недвижная, как статуя. Она смотрела на опущенные спины, преклоненные колени, и огонь плясал в глазах невыносимо ярким бликом. Йергерту почудилось, что взгляд за ним исполнен отвращения, презрения.

Тут кто-то из колдуний – даже из целительниц, должно быть, – вдруг запел. Слегка, тихонько, будто бы себе под нос, но над беззвучным лагерем звучало громко, а затем еще один несмелый голос просоединился, второй, третий, пятый…

Баллада прославляла Южную Риви́ну с ее мужем, Южным Со́рином – целительницы часто пели ее, точно личный гимн. Жрецы ругались – они исполняли ее, как и остальные песнопения, на позабытом языке, какой и сами не могли понять, лишь зазубрить. Но кто-то как-то сделал перевод – а может попросту придумал новые стихи на старую мелодию, пересказав известную легенду, и, конечно же, теперь все знали этот вариант, а вовсе не тот древний, какой берегли веками.

Теперь же прячущий фальшь хор тянул ее в густой тиши и темени вокруг костра, горящего среди проклятых еретических земель, и песня уносилась в небо с дымом.

Йергерт поглядел еще немного и тихонько скользнул прочь, в кусты – отлить на сон грядущий.

Лес стоял совсем уж лысый, мертвый, а задрать подол и распустить завязки нидерветов перед пламенем, горящим, чтобы привлечь Духов, показалось может и не святотатством, но уж точно чем-то стыдным. Йергерт углубился, чтобы ветви его заслонили.

Страшно не было – меч был при нем, да и, как прежде рассудил, так он и верил, что едва ли кто-то сунется сюда. Вокруг стояла тишина, и только песнь летела меж стволов. Помимо воли он напел и насвистел мотив, пока под сапогами озорно пружинила хрустящая и ломкая трава, побитая морозом.

И тогда вдруг кто-то будто засмеялся – тихо, мелодично, почти в ноты.

Йергерт резко встал и огляделся, а рука сама нашла родную рукоять и вытянула меч, но в смутном зыбком свете лишь клубился плотный и рябой туман, перетекающий среди стволов. И никого вокруг. Лишь звуки песнопений, что теперь он будто бы угадывает, а не слышит.

Смех вдруг прозвучал отчетвей – из ниоткуда, но и отовсюду, точно эхо, отраженное и преумножившее один крохотный смешок до жуткого набата, доносящегося издали.

И Йергерт замер, вглядывался, силясь разобрать, кто здесь, но дымка размывала силуэты.

Он едва успел подумать, что смех будто женский, как вдруг различил фигуру впереди.

Без всяческих сомнений это была де́вица, чей легкий шаг и статная фигурка считывались даже сквозь туман, и лишь по ним понятно было – это юная красавица. Только они так гордо и с таким достоинством несут себя, шагают с такой грацией и гордостью.

Подол спускался в дымку и струился – не сестра, что почти все носили хозы с гамбезонами, как и мужчины. И в руках лукошко, что нисколько не оттягивало руку и не перевешивало – может быть пустое, может, с чем-то невесомым.

Йергерту почудилось, что под укрывшим грязь туманом что-то суетится, точно стая крыс.

А девка наконец приблизилась, и проступили волосы, невыносимо рыжие, еще приметнее, чем у Йоланды, и к тому распущенные, обрамляющие медью грудь. Лицо было юно и худощаво, с яркими и полными губами, уголки каких приподнялись в улыбке.

Она вышла перед ним, нисколько не боясь, не удивляясь, словно и ждала застать, заметней улыбнулась, поманила.

Йергерт не пошел, меча не опустил. И, хотя билась мысль, не убегал, как будто бы завороженный.

– Ну! – легко и весело воскликнула деви́ца. – Возьми жребий свой.

Она приподняла корзинку, полную налитых красных яблок. Рукав тонкой ткани длинным шлейфом уходил в туман – совсем не по погоде.

Йергерт все стоял и сжимал меч перед собой – им разделял себя и де́вицу.

– Какой ты скромный! – захихикала она, без страха подошла, оставив на земле корзину, кончиками пальцев пробежалась по мечу.

А в следующий миг вдруг подалась вперед и грудью насадилась.

Он перепугался, отшатнулся, но меч крепко сидел между ребер, а по лезвию уже бежала кровь – густая, черная, зловонная.

И тут лишь Йергерт понял, с кем он встретился в тумане, но чумная дева уж шагнула ближе, чтобы гарда ткнулась в грудь, и ухватила за лицо невыносимо ледяными пальцами, припала в поцелуе.

Мир подернулся и потемнел, стал растворяться, и единственное, что осталось, это губы, полные и налитые, нежные и требовательные, прижимающиеся в горячем, влажном поцелуе, может лучшем за всю жизнь – когда бы только губы эти не были холодными как лед и вкус их не был вкусом чумной гнили.

Йергерт смутно чувствовал, что оказался на земле, и что чумная дева еще с ним. Ее задорный хохот звучал возле уха, и порой она касалась его и шептала нежно и интимно:

– Одному из нас повезет, милый мой. Может, ты останешься здесь, и зверье разнесет твои кости. А быть может, ты возвратишься домой, и тогда мне придет время браться за дело.

Он не мог больше видеть, но отчетливо знал, что когда она поднималась, рыжий локон заскользил по щеке и погладил его на прощание.

И йерсиния ушла, а он вовсе потерялся во мраке.

* * *

Лагерь затихал и успокаивался. Прогорел костер, и ветер трогал пепел, тлели красноватые уголья, стихли песни и молитвы. Все безмолвно разбредались и устраивались на ночь, не решаясь снова затеваться с болтовней – уж слишком мелочной она теперь казалась.

Йер старалась не смотреть в глаза колдуньям. Знала, что бессмысленно разочаровываться или злиться, но не в силах была позабыть, что Духи вот таких коленопреклоненных презирают. Она не пошла молиться с остальными, потому что отмолила до отъезда все, что можно, а просить о большем не хотела – знала цену. Но в момент, когда все стали опускаться на колени, ощутила вдруг, что разница не только в том, что ей казалось наглостью молить о чем-то, если не готова жертвовать взамен.

На миг почудилось, что унижаются они не только перед Духами – еще и перед нею.

Среди тишины, в какой никто не рисковал случайно пошуметь, среди всеобщей вялости, какая навалилась после истовых молитв, единственный, кто заметался и засуетился, мигом всполошил весь лагерь.

– Не видел кто, куда девался Йергерт? – Йотван обращался к каждому, кто попадался на глаза.

Йер огляделась и не отыскала его взглядом. Точно помнила, что краем глаза видела, как он ушел с поляны, когда все запели, но с тех пор не замечала – а успел уж прогореть большой костер. И хоть ей и хотелось думать, что он просто затерялся среди множества других, она отлично знала: ей не удалось бы не заметить его, даже если бы хотела – застарелая привычка вынуждала каждый миг следить хоть мельком, никогда не упускать из вида.

А еще она хотела бы сказать, что ей плевать, пусть даже его заживо сейчас сжирали, но ведь это значило бы, то поблизости есть кто-то, кто способен на такое. И поэтому, как ни корежило ее от мысли, что он оказался прав, ей ничего не оставалось, кроме как ответить.

Она в самом деле была слишком уж разумна, чтобы делать глупости назло.

– Уверена? – мгновенно подошел к ней Йотван, неприятно нависая. – Точно знаешь, что он не вернулся с другой стороны или …

– Уверена.

Он сколько-то смотрел пытливо и пронизывающе, как будто ожидал, что она дрогнет, усомнится в собственном ответе – не дождался.

– Поднимайся, – приказал он. Тон сменился. – Пойдешь с нами. Винних, Райм и Герк, за мной! Ви́льмет – за главного. Не возвратимся – уводи обоз.

Йер сжалась и невольно сжала рукоять на поясе, как будто та могла помочь. Идти ей не хотелось, лес пугал, но так же не хотелось ей остаться здесь и ждать. Тревога, что во мраке может крыться неизвестный враг вдруг стала не тревогой, а угрозой самой настоящей, и на шее дыбором вставали волоски.

На плохо гнущихся ногах, она прошла за Йотваном к окраине стоянки, где собрался маленький отряд. Угрюмые и настороженные серые плащи смотрели на нее с сомнением.

– Запоминай, – велел ей Йотван сухо и звеняще: – колдовских огней в лесу не зажигай, пока я не скажу, и чтоб без звука. И без разрешения – ни шага. Вздумаешь ослушаться – убью.

Йер нервно вздрогнула, поняв, что он не пошутил и не преувеличил.

– Вероятней всего вершниг, – продолжал он, будто не заметив. – Их здесь много шастает на дармовых харчах. Случалось сталкиваться?

– Я читала… – осторожно выдохнула Йер.

– Ну обосраться просто! Жопу этим чтивом можешь подтереть.

Она сочла за благо промолчать, и Йотван, так же резко, как и вспыхнул, успокоился.

– Если и правда он, то в бой не лезь, подальше встань и жги. Твоя задача – спалить быстро и ко всем херам, а если выхода не будет – то и с кем-нибудь из нас. Понятно? – Он окинул ее пристальным, критичным взглядом, и вдруг резко схватил за плечо и наклонился, чтобы заглянуть точно в глаза. – Понятно? Повтори.

Она не сразу собралась, ошеломленная, не узнающая мужчину, что когда-то много сделал для нее. Смотреть на незнакомца в некогда знакомой коже было страшно. Слова вытолкнулись медленно и тяжело, и все же она повторила – неестественно спокойно и уверенно, как будто не сама все это говорила.

И они зашли в лес. После света лагеря среди чернеющих стволов густая темь стояла, что хоть глаз коли. Йер честно силилась идти поаккуратней, но плащ все цеплялся за подлесок, а бугрящиеся корешки все лезли под ноги. Стараясь пригибаться под разлапистыми ветками и отцеплять сучки от ткани, она продвигалась вслед за всеми и припоминала все, что ей случалось прочитать про вершнигов.

Бесплотные и бестелесные, они встречались повсеместно, но в особенности там, где можно было отыскать тела, не похороненные по обряду. Их гнало одно: желание найти сосуд, что сможет их вместить – и то, что трупы гнили, делало эту охоту бесконечной. Разъевшись покрупнее, они делались наглее, нападали – собственные жертвы делались для вершнига доступным материалом, когда не прошло еще три дня, в какие Духи хранят тело. Так они росли, и, разъедаясь, становились все сильней. Болтали, будто как-то раз случалось вершнигу разъесться до размеров небольшого хутора, другие говорили, что особенного раскормленного невозможно отличить от человека – он перенимает даже речь живую, настоящую, и говорит, как говорил бы настоящий человек.

Здесь, на войне, для них была роскошная кормушка.

Позади остался лагерь, и хотя свет различался меж стволов, они достаточно уж отошли.

– Зажги свет, – приказал Йер Йотван и уже под нос пробормотал: – Куда девался этот сукин сын? Он что, отлить пошел на противоположный конец леса?

Она выполнила, и лес затопило ярким ровным светом. Светлячок завис чуть позади плеча.

– Ищите что-нибудь! Следы, обломленные ветки, куски ткани, что угодно!

Еще несколько огней скользнули в сторону, и все взялись разглядывать кусты и прелую листву. Йер ничего не находила, а следов вокруг хватало – вокруг лагеря топталось много ног. Ей чудилось, что отовсюду раздается тихий писк и топот мелких лап, шуршало, точно стая крыс заполонила лес, казалось, что в любой момент под ноги, точно в сказке, хлынут грызуны и обожрут до вычещенных косточек.

В какой-то момент Йотван ухватил ее за руку.

– Ты уверена, что он пошел сюда, а не куда-нибудь еще? Как следует подумай!

Она меленько кивнула, но невольно спрашивала себя вновь и вновь: а точно я не перепутала?

– Соображай, л-лять!

Йер почувствовала капельки слюны, осевшие на коже. На мгновение прикрыв глаза, она восстановила перед ними миг, когда все стали запевать, припомнила, где все стояли и куда пошел оттуда Йергерт.

– Он зашел в лес здесь, но дальше я не видела.

– Не видела она! Чего стоите, расходитесь и ищите шире! – Рявкнул Йотван.

Она снова взялась шарить по кустам и раздвигать пожухшую траву, до боли всматриваясь в резкие кривые тени. Вокруг снова воцарились шорохи, негромкие и жутковатые в ночной тиши. Казалось, что-то чуждое таилось за туманом, не желая попадаться на глаза.

– Ну что ты постоянно дергаешься? – снова прицепился Йотван. – Обоссысь еще тут прямо под себя!

– Писк отвлекает, – еле слышно пробурчала Йер, надеясь, что ответ не разберут.

– Писк отвлекает? Крыс боишься? Издеваешься?!

– Я не боюсь…

– По-моему это не крысы, – подал голос Винних. – На касн похоже больше.

– Те же крысы, только кровососы, – отмахнулся Йотван, и опять зашарил по лесу глазами. В свете огоньков Йер видела его тревогу, обращающуюся злым раздражением, и это лишь сильней ее пугало. Мысль о том, что за туманом – полчища кровососущих тварей, тоже не могла утешить. По одной они почти что безобидны, но собравшись в стаи, делались тем яростнее и опасней, чем сильней сопротивлялась жертва.

– И чего они так распищались? Сложно помолчать? – с досадой вздохнул Герк и зашвырнул в туман не то сучок, не то какой-то камешек – как раз туда, откуда больше всего слышалась возня и писк.

Звук оборвался, завибрировал и вслед за тем возобновился даже ярости, почти что спрятав то, как камень не упал на землю, а противно звякнул, точно о металл.

Все замерли, насторожившись. Но прошло мгновение, другое, третье – а лес все шуршал, пищал, и ничего не поменялось.

– Туда, – бросил Йотван.

Они зашли в кусты, и светлячки летели следом.

Первым через дымку проступило копошение, как будто куча листьев ожила и заворочалась, вихляя всеми листьями, но с каждым шагом четче проступали твари, чьи тела составили всю эту массу.

Их и правда можно было спутать с крысами – размер и длинные хвосты, клочки противной бурой шерсти… Только приглядевшись, можно было разобрать, что те хвосты раздвоены, и покрывает их не колкая щетина, а податливые мягкие чешуйки, делающиеся жестче на боках.

Пока часть тварей пировала, сбившись в кучу, прочие сновали рядом и пищали, подзывая больше тварей – те стекались из лесу, подобно ручейкам и юрко шмыгали среди стволов. Одна особо наглая не побоялась проскочить у Йер меж ног, заставив ту шарахнуться.

– Сожги к херам, пока они все в куче, – предложил ей Винних.

Йер ощутила дрожь, прошедшую по пальцам. Ладно вершниги, их полагается сжигать, но касны… Сперва она жжет людей, теперь и тварей, посылая к Духам все, что посылать в ним не положено.

И все же она пригляделась, примеряясь, думая, как запалить их всех мгновенно.

И тогда ей показалось, что вся эта куча повторяет формой тело.

Занесенная рука невольно дрогнула, и Йер втянула воздух через зубы, слишком явно представляя Йергерта под этим месивом.

– Он там, – произнесла она. – Под этой кучей.

Первым понял Йотван. Выругался, зашумел, затопал, засвистел, пытаясь отпугнуть всю свору, но, собравшись такой стаей, касны осмелели и лишь щерились в ответ. За ним пошли и серые плащи, пытались распинать их в стороны, но юркие проворные тельца легко сновали меж ног и мечей.

Йер смотрела и почти не замечала этой дикой пляски – слишком затянул ее невыносимо мерзкий образ коготков, царапающих кожу и зубов, что прогрызают ее, чтоб добраться до заветной крови, и она почти что видела, как раздирают и уродуют знакомое лицо, как путаются в волосах и выдирают их едва не с корнем и как узкие длинные морды силятся протиснуться туда, где кожа тоньше и нежнее, и где ближе всего к ней пульсируют налитые, наполненные вены.

Она по привычке взялась шарить по губе зубами, пока вдруг не поняла, что рот уже наполнился тягуче резким вкусом.

Это помогало ей всегда.

Оно опомнилась, присела, выбросила вперед руки, словно с тягостным усилием выталкивала из себя тот шквальный ветер, что вспорол туман и разметал порывом тварей. Унесло не всех, и кто-то накрепко держался в складках ткани, кто-то даже закопался под нее или же впился острыми зубами так, что не сумеешь отодрать, не вырвав кусок плоти.

Обозлившиеся, касны подняли противный резкий писк и прежняя дурная суета сменилась яростным злым оживлением. Ощеренные твари подбирались и готовились кидаться на любого, кто посмеет сунуться.

И в старой сказке, в какой крысы жрали людей заживо в чумные годы, сделалось вдруг слишком мало сказки.

– Забирайте Йергерта и уходите! – рявкнул Йотван, и сам первый кинулся, чтоб подхватить уже, быть может, неживое тело.

Йер едва не убежала первой, но сумела удержать себя и оглянуться, дождалась, пока увидит, как Райм вскидывает Йергерта на плечи и бежит, и топнула ногой с усилием, с оттяжкой, заставляя землю заворочаться и задрожать, пульсирующими фонтанам взорваться вверх, расшвыривая перепуганных визжащих тварей. И лишь после этого она пустилась прочь, на каждом шагу спотыкаясь о бугрящиеся корешки.

Касны попадались под ногами, и под весом даже легкой Йер хребты крошились с хрустом. Некоторые каким-то чудом умудрялись вывернуться, прыгнуть и впивались в кожу, прогрызая даже утепленные на зиму хозы.

Писк, визг, верещание не оставляли места мыслям – весь лес слился в переполненную ими черноту.

Хоть поляна и была совсем недалеко, казалось, пробежать пришлось на противоположный конец леса. Вся пятерка вывалислась на прогалину запыхавшейся и вспотевшей, с ошалелыми глазами и готовностью бежать и дальше, если твари не отстали.

Но те, перепуганные тряской, светом шлепались на землю брюшками и быстро растворялись меж ветвей.

Из леса стая нос не высунула. Копошилась и попала под прикрытием тумана, но не смела сунуться к огню и множеству людей.

Йер отошла от леса на трясущихся ногах, и то ли села, то ли завалилась, силясь отдышаться.

Йотван отдавал приказы, подзывал целительниц, а она все таращилась себе под ноги и пыталась продышаться – в сжатую натужным спазмом грудь не пробивался воздух.

– На, глотни.

Она не поняла, в какой миг Йотван оказался рядом, чтоб встряхнуть за вялое плечо.

Откупорить тугую фляжку удалось не сразу, а от крепости губу, прокушенную в мясо, обожгло до слез и скулежа, и от попытки поскорей слизнуть все стало только хуже.

Йотван забрал флягу.

– Бестолочь ты жуткая, – угрюмо бросил он. – Но может из тебя со временем чего-нибудь да выйдет.

Глоссарий

Шпи́льман: – немецкий термин для бродячего артиста.

Кулгри́нда – тайная каменная дорога, проходящая в болотах ниже уровня воды.

Гамбезо́н – то же, что и стеганка.

Часть V. Глава 3

Лагерь устроился в овраге.

Йерсена не ждала, что вьющаяся меж стволов дорога, отошедшая от основного тракта и нырнувшая в болотину, а после неохотно вползшая на развезенный водой холм, вильнет и вдруг откроет вид на целый город из палаток и шатров. Вихляли улицы, изломанные прихотливым и норовистым рельефом, суетились люди, точно целый муравейник, ткани выглядели слишком ярким среди туманов и увядшей на зиму природы.

Улицы, встречаясь, образовывали перекрестки и сливались в площади – одна, особенно огромная, ничем почти не отличалась от такой же в городе: купцы поставили прилавки целой ярмаркой, в большом шатре, как и в таверне, продавали выпивку, а там, где лес и склоны не были достаточной защитой, из повозок, сцепленных друг с другом, собирались стены вагенбурга.

Орденская армия шумела, гомонила и ворчала голосами не одних лишь братьев с полубратьям, но кнехтов, светской знати с их людьми, оруженосцев, слуг, наемников, шлюх, шпильманов и всяческих других артистов, судомоек, кашеваров, прачек, кузнецов, швей, скорняков и Духи весть еще кого. От их бурлящей суеты в глазах рябило и в ушах звенело.

Йер еще не доводилось побывать в такой толпе – в Лиессе и то было тише и спокойнее в тех редких случаев, когда ей доводилось покидать привычный и спокойный замок.

Здесь не было того порядка, какой она думала застать – жизнь средь балок и холмов кипела и бурлила вздорно и бессмысленно – как пробивалась сквозь весь этот гвалт мелодия известной песни, что едва ли можно было разобрать.

И даже шлюхи – и те шлялись рядом с братьями и прочим добрым людом, и никто не думал загонять их под надзор и приставлять сопровождающих, как было при конвенте.

Йер почти все виделось безумием. И собственная койка в шатре чародеек – лишь одном из многих – мало ее ободрила.

Когда их устроили и ненадолго поотстали, она улучила случай расспросить про брата Монрайта. Ее послали в госпиталь: как многие здесь, он измаялся от фистулы и именно сегодняшний день выбрал, чтобы от нее избавиться.

И госпиталь здесь тоже был неправильный – такой же шумный, суетной и громкий, как и остальное, не похожий на фирмарий, полный тихого покоя. Йер пришлось проталкиваться, чтобы обойти все койки в поисках опекуна.

Он изменился за минувшие года.

Она запомнила его мужчиной полным горечи и горя – в те года она боялась хлесткого, резкого взгляда, но не говорила с ним, старалась лишний раз не попадаться на глаза. Теперь он показался ей другим – как будто бы немного схожим с Йотваном. Тупое и бездумное ожесточение, в каком привычки было больше, чем жестокости, роднило их. Роднили новые морщины, что-то навсегда окаменевшее в лице. Не этот человек едва не плакал, когда вешал ленту по жене – тот умер навсегда.

– А, ты… – сказал он лишь, когда ее узнал.

Радушия она и не ждала, но все равно почувствовала разочарование. Надеялась на что-то, что бы оправдало ее собственное страстное желание увидеть наконец кого-то из той прошлой жизни, когда замок полнился людьми.

– Здравствуйте.

Она несмело подошла. Мужчина развалился, и не думая улечься подостойнее. Несло дерьмом: его вонь – вечный спутник фистул, только брата Монрайта и это не смущало. Он смотрел с ленивым безразличием.

– Чего хотела?

– Дать вам знать, что я теперь здесь.

– Здесь так здесь. А надо-то чего? Замолвить слово? Или денег?

Йер качнула головой, все меньше понимая, для чего, и в самом деле, захотела показаться.

– Так и не торчи тогда здесь, не желаю тебя видеть. Я еще тогда сказал, что не хочу с тобой возиться.

Она только поклонилась, не способная представить, что еще сказать. Он неожиданно продолжил:

– Толку-то с тебя здесь. Тощая, одной рукой обхватишь. Первым же ударом снесут нахер.

– Я колдунья, а не воин.

Йер хотела отвечать уверенно и твердо, но перед глазами снова стоял еретик, а руки помнили невыносимый вес его ударов – и вместо того слова звучали жалко. Она знала: Монрайт прав.

– Как будто в бою спросят. Сдохнешь в первом же ведь… Ну да впрочем хоть сгниешь в родной земле.

– О чем вы? – удивленно вскинулась Йерсена.

Он зло, едко хохотнул.

– Не знаешь что ли? Мы под Линденау.

* * *

Йергерту давно не доводилось чувствовать себя так плохо. Он не ощущал себя больным и не был ранен, но ломило даже кости, слабость прижимала к койке, и, казалось, даже приоткрыть глаза – огромный, непосильный труд.

И он лежал, борясь с собой, чтоб это сделать хоть затем, чтоб попросить воды – язык лип к небу, высушенный жаждой и во рту стоял ужасный гнилой привкус – как дерьма соленого пожрал.

Вокруг частили голоса, и Йергерт знал: он в госпитале.

А потом вдруг понял: должен-то он был идти с обозом. И тогда все вспомнилось.

Он резко подхватился, попытался сунуть руку в рот, как будто мог достать ту дрянь, что до сих горчила, но вместо того согнулся через край убогой койки и закашлялся до рвоты. Даже когда нечем уже было, тело скручивали спазмы отвращения и яростной необходимости исторгнуть из себя все то, чем отравила его девка, встретившаяся в лесу.

Ее поганый смех, казалось, до сих пор звучал, а вместе с ним слова: “А быть может, ты возвратишься домой, и тогда…”.

Наступило оно, это проклятое “тогда”. Кто остался жив после встречи с йерсинией, тот, известно, принесет заразу туда, где впервые окажется – и он, Йергерт, принес ее в лагерь орденской армии.

Он опять закашлялся, схватил с полки кувшин, присосался к горлышку, и не глянув, что в нем. Струйка, тонкая и щекотная, побежала за ворот, вымочила ткань, и ее ледяное прикосновение распустило мурашки по коже.

Оторвавшись, Йергерт понял, что вода не в силах была смыть эту дрянь.

Он поставил кувшин, чуть не опрокинув трясущейся, непослушной рукой, а потом не удержался, саданул по стене кулаком, рявкнул резкое гортанное “Блять!”, больше походящее на рык, чем на слово.

– Ты чего?

В закуток заглядывал Содрехт. Как заведено, братьев-рыцарей старались отделить от остальных занавесками, и теперь меж них лился свет – яркий, но унылый, по-осеннему белый.

Содрехт шагнул внутрь, искривил лицо на рвоту, встал подальше, гадливо дергая ртом.

– С пробуждением тебя, великий воин, – ядовито поздоровался он. – Уже и поссать не сходишь, чтоб не огрести – и от кого? От стаи касн! Сноровку растерял, пока подлизывал зады всем старшим?

– Какая еще стая? – удивился Йергерт.

Удивился до того, что в этот раз почти не прилагал усилий, чтобы пропустить все остальное.

– Ты не помнишь что ли? Ты пошел поссать и не вернулся. А нашли тебя под стаей этих тварей. Говорят, едва достали их-под них. И рожа, вон, в следах зубов, как будто тебя крысы жрали.

Йергерт против воли принялся ощупывать лицо и в самом деле отыскал немало мелких ранок, стянутых целительницей, но не выведенных до конца.

Он медленно осознавал все, что услышал.

Стало быть, никто не знал, что именно случилось. Не подозревал, что в лагерь вместе с ним придет рыжая гостья, уж готовая собрать обильный урожай – что он принес заразу и что вовсе стоит ожидать эту заразу.

Он обязан был предупредить, но понимал, что стоит только заикнуться – его попросту убьют в надежде, что еще спасутся от болезни. Он бы сам так сделал, если бы узнал такое же еще о ком.

И – Йергерт быстро, резко глянул на гадливо веселящегося Содрехта – конечно же ни в коем случае не стоит знать ему.

– Чего ты смотришь на меня? Представь себе, непогрешимый ты – вот так вот облажался. Всех уже устроили, и Йотван уж уехал, чтобы проследить, как строится застава к северу, на Озерковой – один ты все дрыхнешь, потому что – вот ведь же событие! – не поделил огромный лес со стаей мелких кровососов. Тут еще до завтра надо бы поспать, без этого никак.

– Заставу все-таки решили строить? – Йергерт спросил это с неестественным спокойствием.

– Естественно. Этот ебучий Майштен по-другому не возьмешь. Сидят среди болота, носа не высовывают, гать простреливается – попробуй подойди. Пока не перекроешь им подвоз жратвы, они и до весны там просидят.

“Да пусть сидят” – хотелось ляпнуть Йергерту.

Он сдерживался от того, чтоб не ощупать себя, тщетно силясь отыскать, где в нем засело зачумленное дерьмо, горчащее на языке даже теперь. Боялся, что едва шагнет из госпиталя, различит во всяком встречном признаки болезни. Гнал воспоминания и пальцах на щеках, о поцелуе – от них снова начинало выворачивать, но он пытался удержать в себе кислую желчь и будто пух и раздувался из-за этого.

– Хватит уже строить из себя больного, – фыркнул Содрехт. – Отрывай зад от постели, а то это уже уровень посмешища.

И он еще раз искривил лицо на рвоту и шагнул за занавесь.

А Йергерт зажал рот рукой, чтоб удержать в себе все, что просилось прочь, и чтоб стереть с губ ощущение холодных губ йерсинии и их гнилостный вкус.

Вместо этого он ощутил вкус языка, что будто снова пролез в рот – и еще раз перегнулся через край.

Силясь отдышаться и стирая с лица брызги, он устало утер лоб.

– Касны, сука… Лучше бы они меня сожрали. Или все-таки добила эта сраная чумная дева.

Сцепив зубы, он заставил себя сесть, затем и встать – перед глазами потемнело. Взялся облачаться в тут же брошенные вещи и с большим усилием решился все-таки накинуть плащ. Холод поздней осени уж не страшил, и он, попорченный йерсинией, не чувствовал себя достойным Лунного Огня.

Но брату-рыцарю он полагался. Пришлось вынудить себя набросить его на спину.

* * *

Йер вышла из-за занавесок, отделявших закуток, в каком устроился брат Монрайт, оглушенная, потерянная.

Так много лет Йерсена собирала по всем книгам орденской библиотеки всякое случайное упоминание, разглядывала карты, зарисовки… знала наизусть названия всех рек, озер и замков, знала город Ге́ркен ниже по течению и Ко́льхен – выше, помнила свое недоумение, что Геркен с кольхским правом, Кольхен с ма́дтенским, а не наоборот…

Ей не позволили бы попросту уйти из лагеря и глянуть хоть глазком, хотя ее всю жгло от – не желания – необходимости, увидеть замок над рекой. Дочери чумного края остро нужно было посмотреть на свой родимый дом.

Проклятый Линденау, какой много лет похоронил в своей тени, вдруг оказался совсем рядом – но не менее недосягаем. Это было даже хуже, чем в чуму бояться вовсе его не увидеть, чем не понимать, в чем виновата, если никогда в глаза не видела тех стен, из-под каких ручьями лилась кровь, чем знать, что герб с мечом и липой на кольце однажды может стоить жизни.

Она шла, слюной размачивала корку на губе, чтоб вкус металла отрезвил, и думала, как ей увидеть Линденау.

Пока вдруг не различила хорошо знакомый силуэт..

Йер выскочила на белесо-бледный зыбкий свет невыносимо пасмурного дня, слизавшего деревья наверху оврага пеленой тумана. Она не могла не посмотреть теперь совсем иначе на промозглый, полный серости пейзаж. Все это – ее земли.

Эта грязь, что чавкает под сапогами, мажется по битой первыми морозами траве, балка, болотина, кривые деревца – совсем не липы, а ивняк с ольхой и дичками яблонь и груш, между какими можно угадать болотный мирт и инеистые багульник с дремликом – ее. Невыносимо странно было это понимать. Казалось, пока не увидит замок, не сумеет до конца поверить.

За этим она чуть не потеряла в суете и толкотне знакомый силуэт, и, спохватившись, погналась за ним.

– Эй! – позвала она, легонько тюкнув Содрехта в плечо, когда сумела поравняться с ним. Ей сложно было не разулыбаться.

– Йер! – опешил он.

Она сдалась и расплылась в улыбке, пристально разглядывала друга и с веселым облегчением осознавала: он не изменился так, как Йотван или Монрайт. Повзрослел, конечно и заматерел, и лишь заметней стала нотка жесткости, какая поселилась в выражении лица той осенью, но все-таки он был и оставался Содрехтом, какого она знала.

– Йер! – еще раз повторил он, и тяжелые ладони сжали ее плечи. Он разглядывал ее с мгновение и крепко обнял, будто не стояли они посреди невероятно людного и суетного лагеря. – Давно ты здесь? Когда приехала?

– Сегодня же, с обозом. Много, что ли, вариантов?

Она ерничала, но была не в силах подавить улыбку, вытравить ее из голоса. Большой, косматый, Содрехт был знакомым и таким родным, как будто бы носил с собой кусочек прежней их лиесской жизни, от какой теперь уж мало что осталось.

– С Йергертовым? Какой он встречал?

– С ним самым.

Она разглядела, как на миг улыбка меркнет – кто другой бы не заметил.

– Этот олух не сказал!. Ты разместилась? Где?

– А должен был? Сказать? – Йер было удивительно, что они вовсе разговаривали – не должны, казалось бы, после того, как все тогда сложилось.

И Содрехт ее понял. Даже будто бы потупился, напрягся, словно Йер поймала его за руку на чем-то непристойном. Он разглядывал ветвистые переплетения следов в грязи, истоптанной бессчетными ногами, словно там хотел найти ответ. И вдруг ожесточился и ответил невпопад: