Текст книги "Дитя чумного края (СИ)"

Автор книги: Натали Абражевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Йер отлично знала все ритуальные слова, читала в книгах, как их выговаривали поколения до них, но никогда не допускала мысли, что однажды они прозвучат вот так – отчаянно, надрывно и пронзительно.

– Духи! – еще раз начал он, но продолжал уже не так, как полагалось: – Я прошу!.. Пожалуйста… Я посвящу вам все, все сделаю и послужу, как пожелаете. Ни дня не уделю другому. Ваша воля будет моим смыслом, моим всем… Но только сделайте так, чтобы кроме этого мне было ничего не надо. Никого!

Йерсена медленно мучительно сглотнула – и ей показалось, что звучало это слишком громко. Йергерт не заметил и не оглянулся, и тогда она чуть осмелела, подалась вперед, как будто пожелав запечатлеть эту картину навсегда – и этот жар огня, и бесконечное убожество фигуры, что склонилась перед ним.

Йер не случалось еще видеть Йергерта настолько жалким, и от этого ей стало вдруг смешно: чего она боялась? Щуплого мальчишку, что так унижается, едва ли не рыдает, тратит ночь священной близости к великим Духам на нытье?

Она почувствовала себя несравнимо выше, лучше. Никогда она не унижалась перед Духами и не просила сделать что-то за нее, избавить от проблем и трудностей. Она всегда просила только средство, чтобы сделать все самой. И тоже жаждала служить – но не ждала, что это будет ей дано так просто, и что Духи пожелают облегчить ей службу.

Цену милости своей ей Духи показали, научили жертвовать, когда чего-то просишь, и урока она не забыла. А мальчишка думал, будто за простую просьбу его обласкают благодатью. Ей еще смешнее стало.

Изучая скрюченного юношу Йер осознала: Духи презирают вот таких как он, коленопреклоненных. И желают они не дурацких клятв, не лент. Цена их милости гораздо выше, забирают они без остатка и одаривают скупо, но уж таковы они.

Убожество распластанного у огня мальчишки неожиданно послало ей ответ. Духи желают жертв. И если она хочет попросить, то надо быть готовой отдавать.

Ночь обещала оказаться долгой. Бормотал мальчишка, звезды пялили огни-глаза через высокий свод, ветер свистел и завывал в краях разлома. Ему как будто вторил вой неведомых чудовищ вдалеке. Пламя костра трещало, иногда плевалось в небеса букетом искр, и рыжие хвосты истаивали, растворяясь в черноте.

Молился Йергерт – от глубокой веры или чтобы не уснуть, Йер не могла узнать. Но только вот его речитатив ушел на задний план, когда сперва едва-едва а после и до жути больно разболелась шея. Сначала чудилось, что она просто натрудила ее, только горло постепенно сжало так, что каждый вдох стоил трудов, и Йер пришлось из раза в раз себя упрашивать: давай, дыши. Ей оставалось радоваться, что сквозь эту боль она не смеет издать стон – сама идея отдается той же болью.

Ладони мяли горло, но не находили ничего. И хоть она и знала, что там ничего не будет, руки сами лезли убедиться. Разум знал, что то – айну, что так все и должно быть. Тело не желало верить.

Йерсена и сама не поняла, в какой момент заметила, что по лицу стекают капли – то ли слезы, то ли пот. Жарко ей не было, но больно – до того, что на затылке волосы намокли насквозь.

Так она всю ночь и просидела: под речитативный шепот и под вой горного ветра, застывающая от ночного холода недоброй осени и окруженная священным запахом цветов, что лишь напоминал: за просьбы Духам платишь дорого. За покровительство, какое даровали метки, цену брали болью.

Йер сама не поняла, как задремала. Ей казалось, она видела, как изредка меняет позу Йергерт, как он распрямляется порой, проходит круг-другой вокруг жаровни, как танцует пламя… Но в один момент она проснулась.

Не могла поверить, что спала, да только вот в пещере теперь было тихо. Ветер не шумел, ослабло пламя, не шептал мальчишка.

Мутным взглядом Йер нашла его возле жаровни – привалился спиной к ее каменному боку, голова почти касается груди, а волосы свисают даже ниже. Он уснул.

Она потерла шею. Боль ушла, но память о ней вынуждала осторожничать, пошевелиться было страшно. До сих пор тянуло челюсть, ныли зубы – слишком сильно их сжимала.

Йер тихонько выдохнула, попыталась встать – все тело затекло. Она заставила себя и осторожно подошла к огню.

Возле него теплее – лишь теперь ей стало ясно, что она промерзла до костей, но в этот миг все чувствовалось будто бы издалека. И там же, вдалеке, остались страхи.

В огонь она смотрела до болезненной и острой рези, и тогда лишь подняла глаза. Небо светлело. Истекала длинная и тягостная ночь. Уж скоро ото сна проснется замок.

Йер вздохнула, глянула еще раз в пламя.

– Вам ведь наплевать, – сказала она тихо, хоть и не шептала. – Тысячи раз вы смотрели, как пред вами преклоняются в ритуалах. Если что теперь и чувствуете, то презрение.

Йер помолчала.

– Я не буду преклонять колени, – заявила она в пламя. – И не знаю, что мне в жертву приносить на этот раз. Берите, что хотите. Я клянусь служить вам, Духи, и прошу лишь одного: позвольте мне. Уж вы найдете, что забрать взамен. Берите. Только дайте шанс. Какими бы там ни были айну, чего бы ни хотела настоятельница… Я хочу быть орденской сестрой, служить вам. Сами уж решайте, чего это стоит.

Она бросила на ленты долгий взгляд – не шелохнулась. Духи лент тех не хотят, она немало их перевела, чтоб знать.

– Сой хе́ссере тиссе́, – тихонько выговорила Йерсена. – “Моя воля такова, и она есть закон”. Нам говорили повторять это, чтоб проще было подчинить энергию, когда колдуешь. Вы говорите так, когда решаете нашу судьбу и требуете ей повиноваться?

Она перекатилась с пятки на носок и криво усмехнулась. Глянула на Йергерта и прочь пошла.

Ей было больше нечего здесь делать.

* * *

С утра лишней минутки не было: все суетились, и Йерсена вынуждена была суетиться с ними.

Так бывало всякий раз, как назначали Таинство Греха. Приютские освобождались от занятий, чтобы посмотреть, бездельники как можно раньше занимали склон возле ристалища, чтоб выбрать лучшие места, все предвкушали зрелище.

Когда отслуживали завтрак, дети еле успевали ухватить куски – так торопились вниз. Конечно же, хороших мест приютским не положено, но от того они толкались лишь сильней. Не каждый день мальчишка, с каким делишь дормитер и хлеб уж много лет, становится вдруг братом Ордена.

Содрехт урвал момент и убежал едва не первым, во дворе его уже ждала Орьяна. Йер они не дожидались, но она и не расстроилась. Уж слишком хлесткое было напоминание о разнице меж ними.

А еще ей не хотелось торчать с ними, не сегодня.

Глянуть, что на шее, она так и не успела, да и не решилась, и от этого стеснялась, мялась. Отыскала отрез ткани, чтоб укутаться, точно шарфом, и радовалось, что день оказался ветренный и стылый. Солнце вроде бы светило, но далекое, холодное, прозрачное, едва ли пробивающее дымку облаков. Лишь осенью такие дни бывали – верный знак ранней зимы. Ветер грозился оборвать последние бурые листья, одиноко задержавшиеся на унылых голых ветках, дни должны были стать вовсе серыми, а небо – замоститься мрамором тяжелых низких туч.

Йер не хотелось лезть в толпу со всеми. Вместо этого оно взошла на стену над ристалищем и встала между двух мерлонов, вдаль уставилась тоскливо.

Предместья почти потеряли краски, а на западе, как водится, сгущались тучи. Там сейчас, должно быть, продолжались настоящие бои – не та нелепая забава для зевак, что начиналась здесь. Там братья лили кровь и резали еретиков по-настоящему, а тут…

Йер опустила взгляд. Толпа пульсировала, гомонила, в ней смешались черные и серые плащи, накидки полубратьев и полусестер. Точно под Йер, внизу, у самого подножия стены теснились пестрые макушки детворы. Возле ристалища стояли стулья малого капитула – торчали только плечи с амтскеттами и макушки.

Все ждали.

Вдруг толпа зашлась внезапным свистом, улюлюканьем – явился Йергерт. Все еще одетый в белое, он выделялся среди серости двора, точно бельмо. Ветер рвал волосы, и те не замирали ни на миг, метались вокруг головы сплошной копной.

Йер даже со стены заметила, как глубоко он дышит, но походка была твердая, плечи – расправлены. На миг она увидела в нем не мальчишку – юношу, готового носить доспехи и достойного плаща. Он скоро займет место, на какое и она стремилась.

В раздражении они сжевала с губы пленочку. Вспомнила про айну, вздохнула.

Йергерт подошел к жаровне в центре поля. Опустился, замер – замерли и зрители. Все ждали. Тишину смел нарушать лишь ветер.

Сквозь его свист прорывался лязг – вели еретика. Он был закован наглухо и, тощий до костей, избитый и нагой, казалось, еле волочил вес кандалов. Давно немытый, синяки и раны он скрывал под грязью, взрытой свежими рубцами, где-то воспаленными, сочащимися липким желтым гноем. Волосы засалились и прятали лицо.

Должно быть, еретик прождал немало, чтобы выйти на ристалище сегодня.

Цепи закрепили на крюках столба. Мужчина даже не пытался рваться и противиться, лишь сжался, будто мог так спрятаться от холода или от взглядов.

Йергерт встал, взглянул на узника. Йер знала этот взгляд – порою он смотрел так на нее, и вдруг она подумала, что он бы с большой радостью проделал с ней все то, что сделает теперь. Пусть он и волновался, жалости или сомнений не было – ей ли не знать, как ненавидел он еретиков.

Зрители замерли, и напряжение их будто можно было тронуть. Юноша не разочаровал.

Он подошел к еретику, схватил его за бороду и повертел лицо. Тот вздрогнул, будто увернуться пробовал – не из-за страха, а от отвращения.

– Ты грязен и уродлив, как и весь ваш род. Зарос и отвратительно воняешь – и таким ты предстаешь на суд великих Духов. Отвратительно.

Йергерт вытер руку об себя, брезгуя прикасаться дольше. Подошел к жаровне, сунул в нее ветку из заранее сложенной кучи, подождал, пока займется. Хищный рыжий огонек дрожал и рвался. Юноша невыносимо долгое мгновение не отводил глаза – и резко ткнул еретику в лицо. Сальная борода так просто загораться не хотела, а затем вдруг вспыхнула вся разом. Над ристалищем понесся громкий крик, мужчина замахал руками, силился сбить пламя – толку не было, лишь ветер бросил ему волосы в лицо, и занялись и те.

Толпа была в восторге, билась и орала, вопли ее почти перекрыли вопль еретика.

Йер всматривалась в пламя, в лицо Йергерта. Он ждал. Стоял спокойный и смотрел, как еретик падает на колени и как скованные руки силятся засыпать голову землей, чтоб задушить огонь. Мужчина медленно затих, лишь выставленные наружу ребра тяжело вздымались, да злой ветер хоронил тихие стоны.

Йергерт усмехнулся – Йер почудилось, что она это слышит.

– Ты грязен до того, что даже пламя тебя не очистит. Ну и хорошо. Не Духам же тебя преподносить.

Йергерт с натугой поднял кадку, полную воды, и вывернул ее на тело, без того искусанное холодом. Теперь ветер не пощадит его вдвойне.

А юноша как раз того хотел. Полюбовавшись крупной дрожью, он с оттяжкой засадил пинок в живот. Пока мужчина корчился, вновь поднял палку и ударил ей – та свистнула и от удара разломилась. Йергерт тогда выхватил из пламени жаровни кочергу, задумался на миг, ткнул в ногу. А чуть только узник дернулся, прицелился в раскрытый пах.

Еще раз вопль еретика смешался с воплем взбудораженной толпы, и злой экстаз перекричал агонию.

Йергерт давил на кочергу всем весом, чтобы пленник не сумел отпрянуть, извернуться. Вонь горелой плоти будто бы почувствовала даже Йер, хоть знала, что ее немедленно уносит ветер.

Юноша дождался, пока ветер этот станет остужать металл, и лишь тогда принялся бить, а еретик скрутился в узел, дергался, дрожал. Под кожей каменели мышцы – те немногие, что сохранились.

Но Йергерт не хотел этим его убить, и даже сильно покалечить не пытался. Едва захотел, сделал иначе.

Он приставил кочергу под нижнее ребро, вдавил, ударил что есть сил – и кончик показался из-под следующего ребра. Мальчишка потянул вверх, будто силился поднять мужчину.

Толпа пришла в восторг от первой крови, радостно затопала, захлопала и заорала, кто-то завизжал так высоко и мерзко, что хотелось двинуть, лишь бы смолк. Йер ощутила ломоту в висках, и ветер будто бы давил только сильнее, щеки жег. Но глаз она по-прежнему не отводила.

Ей чудилось, что она видит в лице Йергерта… досаду? Он как будто заскучал и утомился, и от этого отбросил кочергу, взял камень, и уже без всяких слов уселся поверх тела, прижал руки и ударил.

Череп раскроился быстро. Еще несколько ударов, и мозг брызнул по земле вместе с осколками.

А юноша поднялся. Бросил камень в сторону и обернулся отмыть руки во второй из кадок.

Так и совершилось Таинство Греха.

* * *

Йергерт силился не бегать по толпе глазами, но не мог. Ловил себя на этом с того мига, как ступил на вытоптанное ристалище, и на себя же злился.

Родителей он там не ждал, хоть все-таки и глянул повнимательней, чтоб убедиться. О матери не стоило и думать, но отец как будто мог бы…

Увидел и спокойствие ландмайстеров с Магистром – даже скуку. Увидел брата Бурхарда, что ободряюще кивнул, хотя по-прежнему был недоволен всем вчерашним, увидел Содрехта с извечной тенью-спутницей Орьяной, множество других людей… Он бегал взглядом из конца в конец, от ряда к ряду, и не то чтобы не знал – не мог себе признаться, кого ищет. Не хотел признать, что без внимательного взгляда рыжих глаз все кажется не тем.

Она должна смотреть – он убеждал себя. Не может не смотреть. Она ведь не отводит глаз, следит за ним всегда, не упускает из виду – и чтобы пропустить такое? Если уж даже на Очищение явилась, то сюда – должна была.

Он чувствовал, что грудь печет от злости всякий раз, как вспомнит: пока все прислужницы смывали с него грязь прошедших лет и прошлой жизни, еретичка оскверняла Таинство своим присутствием.

Теперь ему особенно хотелось, чтобы она видела – чтоб знала, что он с радостью бы сделал с ней. Что именно ее он хотел видеть на ристалище в цепях. Он это представлял, даже не раз. Придумывал, как бы пытал ее, была бы она у столба.

На деле ощущалось все не так, как он придумал. Может, потому что у столба стоял какой-то незнакомец, на какого ему было наплевать, а может, потому что он не мог найти среди толпы ее глаза. Но все, что он почувствовал – гадливое презрение к убожеству и без того едва живого пленника. Ни удовольствия, ни интереса.

Думал, может разойдется, как начнет, но нет. Чем дольше продолжал, тем тягомотнее и гаже было – жалких нескольких минут хватило, чтобы он жалел, что нет меча, с каким все кончилось бы за мгновение. А многие ведь умудрялись растянуть ритуал на час, даже на два. Он думал, будет как они, и думал, будто ощутит себя орудием великих Духов, что карает ересь и любого, кто ей пропитался. А на деле оказался палачом, что лишь из чувства долга силился развлечь толпу.

А омерзительней всего была бессмысленность. Он обменял бы всю толпу на одну пару глаз. Она должна была смотреть. И этого отсутствия он не простит даже сильнее, чем вчерашнего присутствия на первом Таинстве.

Однако чувства эти ему нужно было усмирить. К нему шли братья: орденский капитул во главе с Магистром и брат Бурхард.

Магистр шел натужно и прихрамывал; седые лохмы обнажали череп и, казалось, все сильнее обнажают с каждым днем; выцвела кожа, вся покрылась пятнами, как скорлупа перепелиного яйца.

За ним – извечная семерка: семь плащей, семь амтскеттов, семь самых верных слуг великих Духов.

Один чуть улыбнулся – Маршал, глава Дома Сорс Геррейн. Их связывала кровь, хоть и так отдаленно, что в другой день юношу бы просто не заметили.

Все выстроились в полукруг, Магистр – рядом с Йергертом. Сердце заухало в груди – большая честь. Он вспомнил, что ждал много лет, чтоб здесь стоять, и много лет трудился.

– Сей юноша окончил Таинства! – Магистр простирал к толпе ладони. Голосу теперь недоставало силы. – Духи приняли его!

Народ зашелся, засвистел, заулюлюкал. Содрехт тряс над головой руками, Орья их сложила рупором, визжала.

– А теперь скажи мне, верен ли ты слову и крепка ли воля? Хочешь ли ты посвятить себя служению на благо Ордена? На благо Духов? С этого дня до последнего твоего дня?

– Да. Хочу.

Звучало хрипло. Йергерт чувствовал, что по спине стекает пот.

– Быть по сему! Склонись!

И юноша встал на колено – снова, как уже вставал немало раз за время всех ритуалов. За его спиной встал не отец, брат Бурхард. Он же раскрывал свободный ворот ризы, обнажал грудь и держал за плечи, чтобы те не дрогнули, когда Магистр прижимал клеймо меж сердцем и ключицей.

Йергерт далеко не сразу понял, что кричит, хоть обещал себе молчать. И хуже всего оказался запах – пахло так же, как когда он прижигал еретика.

Казалось, что клеймо держали вечность, и едва Магистр его отнял, ветер поспешил с прохладой и успокоением. А Йергерт, ощущая его колкие прикосновения, с холодным воздухом вдыхал и осознание: в груди теперь и правда будет вечно гореть Орден и его идеи – вместе с пламенем, что пляшет на гербе, какой ему носить до самой смерти.

– Встань.

Он подчинился, поднялся, стоял в оцепенении, пока капитул облачал его в фамильные цвета – рыжий и золотой. Они же надевали и доспехи: сам Магистр подал бригантину, Маршал затянул ремни. Последним сверху всего уложили плащ – тот самый, о каком годами можно было лишь мечтать.

Йергерт скользнул рукой по пламени, что складками текло с плеча.

Настало время клятвы верности. Он снова опустился на колено, чувствуя, как давит вес доспеха. Черный плащ запутался в ногах и щелкал на ветру.

– Йессе́йре, ви́ире-вас, – с усилием смог выговорить Йергерт. Свист в ушах был громок до того, что не понятно, вслух ли говорит. – От сего вздоха до последнего моего вздоха.

И с этими словами он припал губами к перстню на руке магистра – гладкий, будто бы насквозь промерзший камень вызвал дрожь.

– Подать меч!

Преподнес его брат Бурхард, он же повязал на пояс. Йергерт вытянул клинок – в нем отражалось небо, серое и безучастное. За утро счистили всю гарь и снова отполировали лезвие.

– Носи же с гордостью оружие, какое Духи приняли в ночь Бдения! Твой Дом дал ему имя Сойенор – так будь ему хозяином достойным.

На сей раз губы прикоснулись к лезвию, и ощущалось это странно. Металл оказался холоднее камня и душил историей и памятью, великим грузом лет. Меч этот видел много клятв. Клятву его отца – годами ранее. Теперь же он в его руке, и Духи знают, что ей принесет.

Йергерт смотрел на этот меч не раз, примеривался, знал его до черточки, до росчерка на гарде и до пятнышка возле навершия – и все-таки в своих руках не представлял.

Он склонил голову, взял меч за лезвие обеими руками, подал его брату Бурхарду.

– Прошу принять меня вашим слугой и человеком. Мой клинок и сердце отданы великим Духам, но я вверю эти руки вашей мудрости.

Брат Бурхард прикоснулся к центру лезвия своим кольцом.

– Быть посему. Теперь ты мой оруженосец.

Йергерт убрал меч и подал руки брату и наставнику.

– Благодарю.

Сквозь ставший совсем нестерпимым свист лютого ветра он услышал эхо воплей зрителей, их вой, знаменовавший этот славный миг. Сегодня Орден смаковал свежую кровь приобретенного слуги.

Глоссарий

Мерло́н – зубец крепостной стены.

Бриганти́на – вид пластинчатого доспеха, в котором металлические пластины внахлест нашивались на плотную ткань или кожу.

Часть III. Глава 4

Когда Йер все-таки решилась глянуть в зеркало, она осталась у него надолго, все разглядывала и разглядывала шею.

С метками все стало выглядеть совсем иначе, шея будто вытянулась, тоньше стала, и рельефнее прочерчивались жилы, если поворачиваешь голову.

Йер и сама не поняла, что это были за узоры: лысые ли ветви, что делились, множились, и, истончаясь к кончикам, спускались от ушей к плечами, тонкими кончиками исчезая под ключицами и в вороте, или же молнии, что, чуть изламываясь, били вниз.

Но главное – они были зеленые. Духи услышали, исполнили. И ей осталось лишь гадать, какую жертву стребуют. Она страшилась, но гордилась в глубине души: она все поняла, и Духи слышали ее молитвы, отвечали ей. Как бы жестоки ни были они, каких бы ни просили жертв, все это хоть немного приносило ей покой – впервые за так много лет она нашла его.

В тот миг, разглядывая в зеркале айну, она решила подвязать повыше и потуже волосы, чтоб те не мельтешили поверх тонких черточек, не закрывали их. И ей почудилось, что плечи вдруг расправились, спина стала прямой. Весь образ поменялся. Все благодаря айну.

Йегана, когда Йер явилась к ней, смотрела долго, пристально и размышляла. Во взгляде сохранились все ее сомнения, прорезался надлом. Йерсена понимала: настоятельница до сих пор не верит, и айну ее не убедили, но и отказать она теперь не смеет – раз оставила на откуп Духам, то негоже их теперь гневить и спорить с их решением.

И женщина шепнула тихо: “Быть тому”.

Она сказала, что даст знать, когда все подготовит, чтобы Йер признать. Йер мялась. Все-таки спросила:

– Что потом? Чего вы ждете от меня?

Йегана изучала взглядом ее напряженную фигуру.

– Ничего пока. Учись, веди себя прилично и не делай глупостей. Когда ты будешь мне нужна, я дам знать.

Йер могла бы удовлетвориться этим, но в ушах звенело сказанное братом Кармундом.

– Конечно. Я все сделаю. Но все-таки у вас наверняка есть планы на меня? Вы станете искать мне мужа? Разрешите мне быть орденской сестрой? Мне нужно будет теперь обучаться тем вещам, каким Великие Дома учат своих детей?..

Йегана тяжело вздохнула. Разговор не нравился ей, и Йерсена эта понимала.

– Извините. Я признательна вам за заботу о моей судьбе, и я все сделаю, чтоб вы не пожалели о своем решении, – сказав это, она склонилась и всмотрелась через челку: правильные ли нашла слова? То ли хотела настоятельница слышать?

Женщина казалась ей усталой и печальной. Йер, конечно, знала, что нисколько не подарок и не ценное приобретение, но не могла не чувствовать досаду и обиду: она ведь старалась. Почему же недостаточно? Что сделать, чтобы наконец-то кто-то был ей рад?

– Никто из нас не знает, чем закончится война. Даже когда, – проговорила наконец Йегана. – Потому мы будем ждать. Годы покажут. Но одно скажу: в мужья тебе я выбрала своего внука. Вы поженитесь, когда он подрастет.

Йер торопливо поклонилась снова и кивнула.

– Сколько ему лет сейчас?

Женщина искривила губы.

– Десять.

Йерсена знала: уходя, она едва ли удержала ровное покорное лицо.

Йер вяло волочила ноги в ремтер, думала. О настоятельнице и о том, как подольститься к ней, о будущем, о свадьбе и о том, сумеет ли мальчишка на четыре года младше позаботиться о ней, как должно мужу. Не придется ли взамен самой ей думать за двоих, считаясь ко всему с его капризами?.. Ее вдруг осенило: ей семнадцать будет ведь спустя четыре года, почти восемнадцать. И все это время свадьбы ждать – и с кем? С юнцом четырнадцати лет?

Но даже это – перспектива эта зыбкая, туманная, не слишком радостная – и она ей будет стоить жертвы. Йер не в силах была позабыть о том, что Духи спросят что-то, как не в силах была не бояться этого.

В задумчивости она вовсе не заметила, из-за чего запнулась вдруг, да так, что едва лбом о лавку не ударилась.

И только вскинув взгляд с досадой поняла: явился Йергерт.

Его сложно стало замечать – плащ как у всех, а ко всему еще и непривычно, что его теперь искать не среди малышни, а среди братьев-рыцарей. К тому же что-то в нем было другое: взгляд ли? Или же поджатый рот, завязанные по-другому, как у взрослых, волосы, рука, какую он с меча не убирал?..

– Чего тебе? – набычилась она.

Он не спешил с ответом, изучал айну на ее шее, гладил меч – тот самый. Гарда двумя дугами, в навершии три янтаря и, говорят, внутри – локон волос и косточка – как оберег. Еще – что зачарованный он, но тут и гадать не надо: она чувствовала, как от спрятанного в ножнах лезвия сочится магия.

– Да вот, увидел: погань еретическая шляется, глаза мозолит, – процедил он. – Вечно заявляется туда, куда не звали.

Йер подобралась и выдохнула: как же, чтобы он ей Таинство забыл? Ну-ну.

Она окинула весь ремтер взглядом – никого, словно назло. Время дневное, и у всех дела. Ей в голову бы не пришло, что опасаться нужно в ремтере, не в темном и пустынном закутке. Но все-таки она подумала: нет, здесь он ничего серьезного не сделает, дождется случая удобнее. Здесь вечно мимо кто-то шастает, в любой момент зайдут.

– Еще я у тебя не спрашивала, где мне шляться.

Весь страх ушел – умчался в небо с искрами костра, перед каким мальчишка преклонял колени и униженно молил. Ему она, конечно же, не скажет, что застала, как он унижался, но и не забудет.

– Придержи язык! С орденским братом говоришь!

Почти забавно было видеть, до чего же Йергерт упивался тем, что наконец-то ему можно так сказать, как он гордится, до чего заносчив стал. Одна эта фраза принесла ему, должно быть, больше удовольствия, чем все его придирки с оскорблениями за последний год.

– Пойди ты к Южным Духам.

Она попыталась встать, но не успела. Йер сама не поняла, как он в одно мгновение достал меч и направил на нее. Кончик уперся меж ключиц. Ей оставалось только напряженно замереть.

– Железку убери, – угрюмо буркнула она. – Лишь оттого, что ты сменил ей деревяшку, ничего не изменилось. Хочешь, подожгу твой тощий зад? Или же плащ, чтобы все видели, что слишком рано ты его надел.

– Я запросто могу убить тебя быстрее, чем ты шевельнешь рукой, – расхохотался он, и в этом оказался, к ее злости, прав. Будь он хоть бы в пяти шагах… – Но только я не буду. Знаешь, почему? Да потому что я теперь орденский брат!

– Так и сказал бы, что кишка тонка.

Она подобралась еще сильней. И в этом он был прав: теперь они не ровня, и ему теперь намного больше можно; ей – наоборот. Грубить мальчишке из приюта или орденскому брату – разница большая.

– Я просто знаю, что теперь, едва ты меня тронешь – а ты тронешь – тебя можно будет наказать. И я уж прослежу, чтоб по всей строгости! А сам я могу делать, что хочу – мне ничего не будет, потому что… – кончиком меча он вывел веточку айну вверх-вниз, – и с этим ты никто. И так никем и будешь, еретичка-сирота.

Йер силилась не показать, как этим жестом он ее перепугал, и как последние его слова вдруг заиграли другим смыслом, стоило ей различить, как он смотрел. Ей этот взгляд был хорошо знаком – достаточно раз видела его у брата Кармунда и знала, что он значит.

В этот самый миг чужая крепкая рука мальчишку сжала за запястье так, что он аж вскрикнул. Меч простой железкой зазвенел по полу. Йер сама перепугалась, хотя и узнала человека всего за мгновение.

– Брат Кармунд!

Она оказалась на ногах быстрее, чем это осмыслила.

– Так-так, – рыцарь обвел обоих взглядом и издал смешок. – И кто тут обнажает в ремтере клинок? Еще и против безоружной девочки?

Назвать любую чародейку безоружной было сильным преувеличением, и оттого Йергерт скривился. Йер смолчала.

– Тебя надо поучить, зачем дается меч, – небрежно бросил Кармунд. – Передам, пожалуй, Бурхарду.

Йергерт сбледнул – только теперь подумал, что наставник не оценит, и Йерсена не могла не упиваться этим мигом.

– Она собиралась колдовать! – спешно соврал мальчишка. – Что мне было делать? Просто ждать? Это ведь ей на братьев нельзя руку поднимать, а не наоборот!

Маг улыбнулся. Йер, в отличии от Йергерта, прекрасно знала, что когда он улыбается так – ничего хорошего не стоит ждать. Будь это ей, она бы испугалась.

– Я тебе в учителя не нанимался, мальчик. Бурхарда спроси – он объяснит. А если хочешь знать, что я скажу: снять плащ. И позабыть о нем, пока не повзрослеешь.

Йергерт вспыхнул.

– Мои клятвы Духи приняли!

– И что? Раз они приняли твое намеренье служить – служи. А я о чести и достоинстве, какие орденскому брату полагаются. В тебе их нет.

В улыбке гаденько сочился яд. Брат Кармунд с показной брезгливостью отбросил руку Йергерта и собственную о подол обтер.

– Меч поднимай и иди прочь. Но, впрочем, видят Духи, для такого клинка – унижение: до этого он был в руках калеки, теперь – его сынишки-недомерка, что не стоит и того калеки.

Йергерт сцепил зубы, силясь проглотить крепкое оскорбление – брат Кармунд хорошо умел бить по больному, и Йер как могла училась у него все эти годы. Должно быть, юноша узнал эти слова, но огрызнуться или отомстить не мог. Выбора не было – он наклонился, поднял меч, глотая унижение. Зло зыркнул и заторопился прочь.

Маг иронично хмыкнул вслед.

– Одно название, что брат – простой сопляк.

Он отвернулся, лавку боком оседлал, точно коня, щеку подпер – и безымянный палец, что попал на уголок губы, стал будто продолжением усмешки. Йер сгорбилась и села рядом. Ей хотелось растрепать тугую косу, чтобы волосы скрыли айну.

– Мальчишка так тебя расстроил? – благодушно спросил Кармунд. – Или дело еще в чем?

Йер тяжело вздохнула. Может быть, в другой день ей бы было наплевать, но в этот Йергерт с его новой властью и с так не понравившимся взглядом навалился поверх множества других тревог.

– Я говорила с настоятельницей, – медленно произнесла она затем лишь, чтоб отвлечься от мальчишки.

– Ну и что же?

Йер поняла, что мало что может сказать.

– Мы толком и не говорили…

И она пересказала разговор – короткий и не отвечающий почти ни на какой вопрос. Теперь лишь она вдруг задумалась: а не специально ли Йегана уходила от ответов?

Кармунд усмехался снисходительно.

– Как думаете, она запретит мне становиться орденской сестрой? – спросила Йер устало.

– Сейчас? Нет, зачем? Чтобы ты взбунтовалась? Ко всему она не соврала: никто не знает, чем закончится война, и, может статься, что от орденской сестры ей будет больше толку, чем от девки светской. Она даст тебе учиться, а что будет дальше – это мы узнаем, когда срок придет.

– Так значит, может быть, все сложится? Я буду в Ордене и замужем, с семьей?

Ее чуть дернуло от мыслей о мальчишке. Что она с ним будет делать? Не придется ли самой ей объяснять ему, что делается в спальне меж супругами? Не о такой семье мечталось, когда она это себе позволяла.

Кармунд улыбался. Он прикрыл глаза, окинул взглядом зал, как будто видел братьев и сестер, сидящих на своих местах, и слышал голоса.

– И много ты здесь видела семей счастливых? – неожиданно спросил он. – Возьми чародеек: кто вдова, кто потеряла всех детей, а кто старая дева. Среди рыцарей чуть лучше. Не считая тех, кто в чумной год был заперт здесь и потерял семью, оставшуюся в городе, как тот же Бурхард… Что из этого ты хочешь для себя?

Йерсена сжалась и нахохлилась, едва не сделалась репейником-колючкой.

– И у всех так? Никого счастливого здесь нет? – и не сказать, тоски в словах звучало больше или злости.

– Почему же, есть. Все те, кого это устраивает. Хочет женщина жить без семьи? Единственный достойный путь ей – в Орден. Хочет юноша от женушки убраться? Лучше места не найти.

Йер дернулась.