Текст книги "Момент бури (СИ)"

Автор книги: Ната Чернышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Просто переговорить?– недоверчиво переспросил Весенин.

– Просто переговорить,– подтвердил лантарг.– Можно даже и в вашем присутствии.

– Знаешь…– раздался в голове тихий мысленный шепоток Весенина,– По мне, так послушал бы ты его, парень. Он ради тебя в такую даль приехал, в одиночку, заметь! Зачем ему так рисковать? И все же он рискнул. Ради тебя.

«Да пошел он…»– подумал в ответ я.– «И как можно скорее!»

– Он не хочет,– объяснил Весенин.– Боится.

– Напрасно,– заявил Чужой.

– А я думаю, есть у него все основания вас бояться.

– Зря,– лантарг помолчал какое-то время, обдумывая проблему, затем сказал.– Манфред боится совершенно зря. Но я уважаю его чувства. Поэтому передайте ему, пожалуйста, мою комм-карту. Наберется храбрости, пусть вызовет. В любое время.

Он отдал комм-карту Айру и вышел на улицу. Я проводил лантарга взглядом. Перед глайдером Чужого уже скопилась порядочная толпа озлобленных людей, в основном пирокинетиков, потерявших на Содатуме родных и знакомых. У каждого второго рвалось с кулаков неукротимое пламя. Страшное дело! Как Чужой думает отбиваться? Со всеми ему не совладать.

Мин лантарг равнодушно прошел мимо. Но исходившее от его мощной фигуры ощущение смертельной опасности и давящей грозной силы было таково, что никто просто непосмел встать на его пути.

– Держи,– Айр сунул мне комм-карту лантарга.– И не вздумай выкидывать или портить! Лаутари Мин – нормальный мужик. Его карточки дорогого стоят.

– За что вы, телепаты, его так любите?– огрызнулся я.

– За красивые глаза!– отрезал Айр, развернулся и пошел прочь.

Карточку я потом все равно потерял. Так уж получилось. Не до нее тогда стало…

Я вертелся на жестком сиденье до тех пор, покуда не понял: уснуть не смогу, даже если прямо сейчас приму лошадиную дозу снотворного. Я взял толстую тетрадь, дневником которую назвать можно было лишь условно, потому что я записывал туда далеко не каждый день, к тому же мне вечно не хватало на это времени. Выбрался из машины, посидел немного на ступеньке. Воздух в городе Чужих безвкусный и стерильный, никакой. И давит, давит на сознание зеленое небо защитного купола, упорно воспринимавшегося всеми чувствами как излучение старого, полусвернувшегося провала.

На соседней площадке я заметил техника Таллрана. Он копался в ящичке с деталями, уютно устроившись под боком глайдера.

– Вы не будете возражать, если я посижу с вами?– спросил я у него.

Чужой взглянул на меня с удивлением.

– Понимаете,– сказал я, чувствуя себя довольно неловко,– мне одному… неуютно. Я не буду вам мешать.

– Вы мне не помешаете,– сказал он, разводя руками.– Наоборот… Берите вон ту пустую тару, садитесь. Я знаю, что вы, терране, не любите сидеть на полу.

– Спасибо.

Я так и сделал. Какое-то время мы молча занимались каждый своим делом. Техник перекладывал свои детали, я записывал в дневник недавний разговор с Воркен.

– А чем вы занимаетесь?– неожиданно полюбопытствовал Таллран

– Дневник веду. Записываю туда все, что со мной приключилось.

– Почему же рукой, а не голосом?

– Привычка. К тому же так удобнее. Понимаете, чтобы прослушать аудиозапись, нужно вставить кассету в магнитофон и воткнуть вилку в розетку. Магнитофоны, как и розетки, на каждом шагу не валяются. Здесь вот, у вас, их точно нет. А для чтения написанного достаточно просто раскрыть тетрадь…

– А, скажем, дополнительные источники питания? Солнечные батареи, аккумуляторы?

– Это все денег стоит,– вздохнул я.– Которых и так мало на что хватает.

– Понятно. Можно взглянуть?

– Пожалуйста.

Мне лень было вставать, и я просто кинул ему дневник. Таллран ловко поймал его, осмотрел со всех сторон.

Смелее, открывайте,– сказал я.– Вы все равно не знаете этого языка. Его никто не знает.

– Откуда такая уверенность?

– Это язык Империи Боллтроми, расположенной по ту сторону Ядра Галактики.

– По ту сторону Ядра живут Магайоны.

– По известную сторону Ядра живут Магайоны,– поправил я.– Галактика велика… А вообще-то Империя – это на сегодняшний день сказка, легенда, вроде ваших балефанзари. Лет двести тому назад, еще до обрыва инфосферы, жил Джозеф Боллтром. Он был знаменит, богат, обладал достаточно большим влиянием в Совете Земного Содружества. Но этого ему было мало. Он хотел основать свою империю и единолично править ею. У него оказалось немало сторонников.

– Неудивительно, ведь общественно-политическая модель монархии достаточно устойчива,– заметил Таллран.– В независимости от того, сильный или слабый лидер стоит во главе монархии. В первом случае внешняя и внутренняя политика государства определяется волей и желаниями одного индивидуума, во втором – коллективной волей группы советников или фаворитов. Сложно сказать, что хуже, все зависит от конкретных обстоятельств и конкретных личностей. Нестабильной монархия становится лишь при смене правящей династии, и это, несомненно, самый большой минус в данной модели. Потому что подобная нестабильность приводит, как правило, к восстаниям народа и многочисленным репрессиям и может завершиться полным отказом от монархического строя вообще.

– Вы говорите, как профессионал,– сказал я.– Как этот… социальный инженер.

– Я изучал инженер-социологию, до тех пор, пока не увлекся техникой.

– И вы не жалеете?

Таллран непонимающе взглянул на меня. Я пояснил:

– Не жалеете, что увлеклись техникой?

– Нет, в общем-то. Я никогда не смог бы сравняться с мастерами такого класса, как, к примеру, уважаемый Орнари Лейран-на'тинош Ми-Грайон. Вы расскажите дальше. О Джозефе Боллтроме.

Имя Джозеф он произнес неправильно: Дхозеф.

– Джозеф Болтром начал финансировать дорогостоящие экспедиции по поиску и освоению новых планет. Потом он эмигрировал из Земного Содружества на одну из пяти основанных его подданными колоний, где выстроил город Боллтромдар и объявил его столицей Империи Боллтроми. Вот здесь-то и началось самое интересное. Земное Содружество, состоявшее тогда из Земли, Луны и Венеры, не признало новоявленную Империю. Джозеф Боллтром был объявлен сумасшедшим, подлежащим немедленной изоляции, а освоенные его поданными планеты в количестве пяти штук – государственной собственностью. Юпитерианская Лига поддержала Боллтрома. Марсианская Республика сохраняла вооруженный до зубов нейтралитет. Возник конфликт, переросший в открытое вооруженное противостояние. Джозеф Боллтром, несмотря на свое "сумасшествие", сумел грамотно воспользоваться ситуацией. В результате Империя Боллтроми приобрела статус независимого государства, Юпитерианская Лига – право эксклюзивной торговли с боллтромийцами, Марс – сверхприбыли на поставках оружия всем конфликтующим сторонам, а Земное Содружество – головную боль в лице экстремистов с Венеры, вдохновленных примером Боллтрома и пожелавших основать суверенную республику. Спустя пару сотен лет, во времена правления внука Джозефа, императора Манфреда Боллтрома, Империя не поделила богатую ценным минералом тройную планету Геспин с Юпитерианской Лигой. Вспыхнула настоящая межзвездная война. Император Манфред был предательски убит в тронном зале. Его место заняла несовершеннолетняя принцесса Алия, клон-дочь Манфреда от последнего брака. После нескольких поражений и потери практически всей обитаемой территории боллтромийцы бежали. Бежали за пределы известного людям космоса, оставив после себя догорающие в беспощадном огне аннигиляции планеты, а также множество легенд и всевозможных слухов. Геспин, побыв какое-то время под протекторатом Юпитерианской Лиги, после внутрисистемных войн, ослабивших как Земное Содружество, так и Лигу, вновь обрел независимость. Сейчас с геспинианами нет никакой стабильной связи, да и не нужна она, по сути. Технология межзвездных перемещений давно утрачена. А на нынешних космолетах с их досветовыми скоростями далеко не разгонишься. Содатум – в шести световых годах, но даже туда приходилось лететь несколько лет в один конец. Я имею в виду личное время, и даже если ты не проживаешь эти годы, а лежишь в анабиозе, что это меняет на самом-то деле? Все равно риск очень велик, что ни говори

Таллран вежливо согласился, что да, риск при таких путешествиях неоправданно велик. Я попросил его рассказать о своем народе. Техник охотно согласился:

– Наш народ зовется "Оль'Лейран", что в переводе означает "Старшие дети мира",– говорил Таллран.– И это действительно так: по крайней мере, в нашей Галактике мы старшие. Веганцы не в счет, они чужие, они пришли издалека, пришли намного позже нас. Все остальные галактические расы зарождались на наших глазах. Их взлет и падение происходили на наших глазах. Где теперь олэрки и архи, инкайры и тамме'Оты? Ушли за порог времен, растворились бесследно в бездне былого, оставив после себя лишь жалкие развалины на паре-тройке планет, бывших когда-то центрами их гигантских метрополий, с десяток черных дыр в местах былых великих сражений и многочисленные записи в информационном банке Службы исторической памяти. На их место пришли мирету, врамены, тари и вы, земляне. Есть мнение, будто вы – потомки олэрков, но прямых доказательств этому нет, а косвенные можно толковать по-всякому. Поэтому большее распространение получило мнение, что ваша раса уже пережила пик своего величия и теперь медленно угасает, обещая в перспективе вовсе исчезнуть с лика Вселенной.

– Ну, это вы зря, Таллран,– усмехнулся я.– Мы не исчезнем. Изменимся, может быть. Но не исчезнем.

Он только улыбнулся, копаясь в коробочке с инструментами. Техник занимался странной и не понятной для меня работой: включал какие-то круглые плоские детали, копался очень тонкими пинцетами в крохотном голографическом экранчике, повисавшем над каждой деталью и затем аккуратно раскладывал их по трем ящичкам. Я спросил, что это такое. Таллран смутился.

– Долго объяснять,– сказал он и добавил.– Не обижайтесь.

Я не обиделся. Ясно же, что эти фиговины – что-то вроде аккумуляторов многоразового использования. Таллран их каким-то образом перезаряжал. Во всяком случае, сваленные в кучу были обычными железяками, а от прошедших процедуру так и несло запредельной мощью, и техник раскладывал их в специальные гнезда с куда большим почтением.

– Много работы?– поинтересовался я сочувственно.

– Как всегда,– пожал он плечами.

– На заре космической эры,– продолжал Таллран,– солнечную систему белой звезды Арадан населяли четыре расы: светлые лирги, рыжеволосые воинственные семирау, белоголовые мареса и смуглокожие синеглазые палькифи. Тогда наш народ был разобщен, и кланы часто объединялись друг против друга именно по национальному признаку. Изобреталось все больше и больше средств уничтожения себе подобных, и с каждым разом данные средства становились все смертоноснее и изощреннее. Расшифровка генома человека привела к многочисленным экспериментам в области генной инженерии. Лучшими специалистами в этом деле были Магайоны. Они создали более пятидесяти специализированных геномов для разных областей экономики и продавали их всем желающим. Наибольшее распространение получили военные геномы. Особенно усердствовали в этом направлении Аграны. Аграны – жестокий и многочисленный клан с большими запросами и амбициями. И тогда, и сейчас они считают, что Вселенная возникла исключительно ради блага их клана. Глядя на них, другие кланы тоже начали обзаводиться армией в ущерб иным, не связанным с войной специальностям, просто для того, чтобы выжить. Лишь Магайоны обладали достаточной мудростью и могуществом, чтобы соблюдать золотую середину. Рождалось очень много воинов и военных врачей, а ученых, экономистов, лингвистов, учителей и прочих невоенных профессионалов становилось все меньше и меньше. Через несколько поколений наступила расплата. Полная взаимная генетическая несовместимость. Дети рождались слабыми и больными или не рождались вовсе. Тогда-то постановлением Совета Семидесяти был введен полный запрет на все исследования в области генетической инженерии человека, которые приравнивались с тех пор к государственным преступлениям, таким, как, к примеру, шпионаж в пользу иных галактических рас.

– А что, шпионы действительно попадались?– полюбопытствовал я.

– Тех, кто попадался, отправляли прямиком на виселицу, а их кланы покрывались вечным позором,– серьезно ответил Таллран.– Такая же мера применялась и к ученым, ради любопытства переходившим грань дозволенного. В то же время была учреждена Служба Генетического Контроля, в обязанности которой вменялось составлять генетические карты на каждого человека и подбирать пары так, чтобы у них рождались здоровые дети. Браки заключались не по любви и даже не из соображений межклановой политики, а исключительно с дозволения и по приказу Службы Генетического контроля. В таком виде все и дошло до наших дней. До сих пор, четыре мегахрона спустя, не исправлены ошибки прошлого. Существует сорок воинских геномов, пятнадцать специализированных в разных областях и семь общих. А совместимых между собой полностью, до золотой линии, нет вообще. Вот и у вас так же будет через пару поколений.

– Вряд ли. Запрет на генетическую инженерию был ошибкой вашего Совета Семидесяти,– заметил я.– Вам бы одного такого, как наш Ольмезовский. Все проблемы были бы решены за два-три поколения.

– Я не генетик,– заявил Таллран,– но понимаю, что если у парня с девушкой несовместимость по черной линии, ребенка у них не получится, как бы они ни старались.

– А какая несовместимость между мной и человеком вашей расы?– поинтересовался я.

Таллран посмотрел на меня, как на идиота.

– Конечно же, черная!

– Ольмезовский додумался совместить геном Тойвальшенов с геномом человека. И дети рождались вполне жизнеспособными.

– Не может быть,– не поверил техник.

– Еще как может!

Проклятый мой язык! Отрезать его и дальше жестами объясняться, как Арэлау барлума! Вот и Таллран правильно смотрит на меня, как на идиота. Идиот и есть. Болтливый к тому же.

– Были времена,– продолжал Таллран,– когда Служба Генетического Контроля активно использовалась как страшное и безотказное орудие в межклановых распрях. Достаточно сильно от этого пострадали мы, палькифи. Нас осталось очень мало: теперь, без Тойвальшенов, всего одиннадцать не очень многочисленных кланов. У Палькифаля ныне всего один голос в Совете Семидесяти, который передается от клана к клану каждые сто тарбелов. Но куда плачевнее оказалась судьба семирау, мареса и прочих малочисленных народов. Их вообще не осталось. Ни одного клана, ни одного рода, ни одного воина, никого. Только записи в архивах Службы исторической памяти.

– Значит, всем теперь заправляют лирги?

– Официально – мы все Оль'Лейран. Неофициально… что ж, да, пожалуй. И история с Тойвальшенами – лучшее тому подтверждение.

– А кто выиграл от падения Тойвальшенов?– поинтересовался я.

– Ми-Грайоны, естественно! Исторически сложилось так, что интересы Ми-Грайонов пересекались с интересами Минов в достаточно широкой плоскости. К настоящему времени вражда и постоянные конфликты стали невыгодными для обоих кланов. Было принято решение о кровном союзе и совместной деятельности. Тойвальшены же всячески препятствовали сближению Ми-Грайонов с одним из ведущих палькифийских кланов. Но голос в Совете Семидесяти передается в порядке строгой очередности, и очередь Тойвальшенов в этом мегахроне уже миновала. Как только голос перешел к Минам, заключение союза с Ми-Грайонами превратилось в неизбежность. Тойвальшенам это сильно не понравилось. Ведь, как правило, подобные союзы скрепляются брачными узами. Подбираются наиболее совместимые между собой пары, чтобы дети рождались с безупречными генетическими картами…

Я словно прозрел. Воркен Мин-лиа и Арэль Ми-Грайон… Никто не спрашивал их согласия. Кланы решили скрепить дружбу супружескими союзами своих детей. Служба Генетического контроля дала разрешение. Остальное не имело значения. Даже то, что Воркен, быть может, любила другого. Зная характер тарга, легко предположить, что тот физически устранил возлюбленного невесты, а проще говоря, прикончил. Кажется, у наших цивилизованных братьев по разуму дуэльные поединки один на один, без вмешательства кланов, не запрещались и даже пользовались определенной популярностью. А теперь тарг продолжал ревновать будущую жену к мертвому, потому что несчастную девушку тошнило от одного только вида навязанного ей против воли жениха… О, Господи ж ты Боже мой… Куда там мыльным операм, транслируемым по всем уважающим себя каналам телестерео!

– Все палькифи между собой родственники,– продолжал между тем Таллран.– Если Мины вступают в родство с Ми-Грайонами, значит, то же самое должны сделать и все остальные палькифийские кланы. Такова традиция. Тойвальшены же ненавидели Ми-Грайонов мегахронами. Эта давняя и глубокая распря уходит своими корнями еще в докосмическую эпоху материнской планеты, когда Палькифаль с Лиргадуарой никак не могли поделить побережье Плачущего моря. Ненависть друг к другу у этих кланов закрепилась в генетической памяти и начала передаваться от старших к младшим задолго до нынешних времен.

– Слишком уж очевидно,– сказал я.– Должен быть кто-то еще.

– Аграны,– сходу предложил Таллран.– Они тоже плакать не стали. Я уже говорил, что эти спят и видят, как вся Вселенная населена исключительно Агранами. Тоже не то? Тоже слишком очевидно?

– Да,– кивнул я.– К тому же в нашей Солнечной Системе нет Агранов…

Таллран взглянул на меня с интересом.

– А вам трудно угодить, уважаемый Манфред,– сказал он.– Ладно. Что вы сами-то думаете?

– Ян Ольгердович Ольмезовский,– злобно выплюнул я ненавистное имя.– Лэркен Тойвальшен угрожала ему. Требовала вернуть похищенные ткани и всех детей, выращенных на их основе. Она вполне могла растереть лаборатории Ольмезовского в труху. Но она ошиблась только в одном. Не надо было давать этой мрази времени на благородные раздумья! Следовало давить его всей мощью своего клана, как гниду. Она промедлила буквально половину суток… и лишилась всего. Дело в том, что Тэйну Тойвальшен – творение Ольмезовского. Он додумался совместить геном Тойвальшена с геномом терранина.

– Быть этого не может!– опять не поверил Таллран.

– Еще как может!– в запальчивости воскликнул я.– Сам видел на Ганимеде.

Тут Таллран поглядел на меня более чем внимательно.

– Ганимед разрушен,– сказал он.

Я замолчал, тоскливо глядя в сторону. Да что со мною такое, какой уже раз сегодня пробалтываюсь! Может, и впрямь пора язык резать… Под самый корень, ко всем чертям! Я осторожно прощупал эм-фон техника. И обалдел. Полное отсутствие всякого любопытства! Или все же самоконтроль? Но Таллран ведь не воин!

– Удивлены?– поинтересовался техник, внимательно за мной наблюдая.

– Да!– не стал я скрывать.

– А все просто. Тэйнуален Бэйль-алум Тойвальшен – наследный лидер своего сгинувшего клана. Когда в ее сознании проснется генетическая память всех поколений, она сумеет возродить утраченное величие Тойвальшенов. И палькифийских кланов станет двенадцать, как раньше. Я же всего лишь техник. Если я не буду ничего знать о последней из Тойвальшенов, то никому и ничего не смогу рассказать о ней, когда меня спросят.

– А вас спросят?

– Кто их знает,– пожал он плечами на совершенно земной манер.– Ми-Грайоны наизнанку вывернутся, лишь бы повесить последнюю из Тойвальшенов.

– Да чем она-то для них опасна?– искренне удивился я.– Какую опасность может представлять одна-единственная выращенная в лабораториях Ганимеда девочка для такого могущественного и многочисленного клана, как Ми-Грайоны?!

– Вы и впрямь не понимаете,– укоризненно покачал головой Таллран.– Генетическая память, в ней все дело. Когда в этой девочке проснется наследие Лэркен Тойвальшен, Ми-Грайонам придется расплачиваться за вырванную нечестными методами победу. Возможно, той же самой монетой.

– Не понимаю, Таллран,– честно сказал я.– Почему?

– Это все межклановая политика. Ваша раса дала нам новое знание. Телепатия, пирокинез, гигантское поле коллективного разума инфосферы… Что стоят высокие технологии и умные машины против способности желанием воли взорвать планету или целую звезду? Запрет на биоинженерию и генетическое конструирование в таких условиях начинает казаться… сильно устаревшим. Есть, о чем задуматься. И, как всегда, выиграет тот, кто задумается раньше остальных.

Чего же все-таки стоит тысячелетиями накопленная мудрость и техническое совершенство, если нет и никогда не существовало единства? Выйти из океана, с таким трудом осознать себя, преодолеть притяжение материнской планеты, освоить неисчислимое множество миров Галактики и превратить космос в арену для бесконечного сведения счетов между кланами…

Жестокое традиционное общество, не признающее интересов отдельной личности, ориентированное исключительно на благо народа, где с самого рождения тебе уже уготовано свое место до самой смерти, где любой протест против существующего порядка заканчивается виселицей или изгнанием протестующего, где даже для того, чтобы просто полюбить друг друга требуется разрешение Службы Генетического Контроля…

…А мы, земляне, значит, варвары…

…Тот мудрее, у кого дубинка тяжелее и толще?

Как это выглядит знакомо! Как по-нашему.

Мы слишком похожи, чтобы жить в мире и согласии. Мы были друг для друга кривым зеркалом, отразившим для каждого по-своему искаженный образ. Чужие стали для нас силой, с которой оказалось невозможно не считаться. Мы – силой, которую нельзя не опасаться. А сила и страх порождают достаточно взрывоопасные альянсы.

И однажды неизбежно наступит такое время, когда наши расы проклянут день, в который судьба столкнула нас на одной тропинке Вселенной.

Я вдруг заметил, что Таллран по-прежнему держит мой дневник на коленях. Совершенно случайно тетрадь открылась именно на той странице, куда я вклеил немногие сохранившиеся у меня фотоснимки матери. Стало грустно и больно, как всегда, когда я вспоминал о ней.

– Это моя мама,– неожиданно даже для самого себя сказал я Таллрану.– Она пропала, когда я был совсем маленьким.

– Ушла?– сочувственно спросил Чужой.

Я не ошибался, в его эм-фоне и впрямь появились теплые краски сочувствия. Что в этом удивительного? Наверняка у Таллрана тоже была мама.

– Нет,– помедлив какое-то время, сказал я.– Пропала. Она угодила в точечный провал. Мне тогда и двух лет еще не было. Но я помню…

…Плавящийся, закручивающийся чудовищной спиралью воздух. Падение в разверстую пасть громадной воронки, бесконечное падение, затихающий, полный ужаса крик…

– Мама, мамочка!

– Манфред!

– Сынок!

Острыми иззубренными осколками впивается в душу разодранное пространство. Беззвучным камнепадом осыпаются в ненасытную глотку провала горные склоны. А через мгновение – покой и тишина. Новые формы гранитных скал, новый снег, неизвестно откуда взявшаяся речка, кривой шрам-зеркало, оставшийся на месте съеденного фьюжн-реакцией пространства, холодная синева близкого неба. И там, где всегда звучал ласковый голос мамы, отныне и навсегда поселилась пустота…

– Вы думаете, что ваша мама жива?– серьезно спросил Таллран.

Он так и сказал: "Мама". Не мать, а именно мама.

– Думаю, да,– твердо сказал я.– Иногда угодившего в точечный провал человека выбрасывало в целости и сохранности где-нибудь на другом континенте или вообще на другой планете. Ведь что такое на самом деле эти провалы? Случайным образом сгенерированные туннели сквозь иные измерения, ведущие в самые разнообразные уголки Вселенной. Галактика велика. Может, – добавил я, чувствуя, как оживает в сердце безумная надежда,– вы что-нибудь слышали о женщине-психокинетике по имени Наталия О'Коннор?

Таллран внимательно поглядел на фотоснимок. Мама улыбалась ему задумчивой печальной улыбкой. Я опустил голову, испытывая черное отчаяние. Сейчас Чужой скажет, что ничего не знает… как говорили мне до сих пор все, у кого я набирался духу расспрашивать о маме…

– Я не уверен,– медленно проговорил Таллран,– Сам я мало что могу вам сказать. Но Мин лантарг однажды проговорился, что экспедицию в здешнюю область Галактики ему заказали Магайоны.

– Заказали?– удивился я.

– Да. У каждого клана, разумеется, есть своя собственная Служба Изысканий, но традиционно лучшими звездоходами считаются Мины. Вашу цивилизацию обнаружили с шестого поиска, и это уже говорит о том, что Лаутари Мину подсказали, где и кого искать.

– Подсказали Магайоны?– уточнил я.

– Возможно. Среди прочих владений клана Магайонов есть такая планета-сад под названием Наталиэнери. Говорят, будто хаддар-алум этой планеты – женщина вашей расы.

– Как?!– изумился я.– Магайоны назначили правителем своей планеты чужую для них женщину?!

– Магайоны вообще странные люди,– улыбнулся Таллран.– Их Глава – так вообще… Вся Галактика о нем наслышана. Я не запомнил имя этой женщины… но, кажется, оно как-то связано с местными цветами…

– Планета-сад,– повторил я, сердце болезненно замирало при одной мысли о том, что долгие бесплодные поиски наконец-то обретают свой смысл.– Мама любила цветы. Да и название планеты, Наталиэнери, созвучно ее имени. Вы полагаете, это может быть именно она? Наталия О'Коннор?

– Мне не хотелось бы давать вам ложную надежду,– тихо проговорил Таллран.– Ведь я не могу категорично утверждать, что хаддар-алум Наталиэнери – именно ваша мама. Сам я там не был и лично ее не видел. Вам нужно поговорить с кем-нибудь из Магайонов или с Мином лантаргом. Только они смогут сказать вам что-то п.

– Я здесь потому и оказался, что мне необходимо поговорить с Мином лантаргом,– сказал я.– Правда, никак не ожидал, что могу задать ему вопрос о маме.

– Лантарг болен.

– Слышал. Я беседовал с Лилайоном ак'лиданом…

– О, наш ак'лидан…– с непонятной усмешкой проговорил техник.– И что он вам сказал?

– В конце концов, он согласился мне помочь. Надеюсь, Мин лантарг не откажется рассказать об этой женщине, правительнице планеты-сада Наталиэнери…

Моя мать жива! И сегодня я узнаю о ней! Я не смог скрыть ликования, охватившего мою душу. Я так долго искал маму! Неужели поиски завершатся успехом уже сегодня?!

Но шестое чувство шепнуло мне: "Не бывает таких простых решений". С повелительной ясностью предвидения я вдруг понял, что не увижу Мина лантарга и не смогу задать ему главный, единственно важный для меня вопрос. У меня сразу вспотели ладони. Как же это так? Я здесь и никуда не уйду по доброй воле! Особенно теперь!

– Значит, тебя заставят уйти,- шепнула мне интуиция.

Да никому я это не позволю! Сейчас, когда наконец-то появился реальный шанс разыскать самого дорогого и близкого мне человека!

– Никогда ничего не загадывай наперед. Только так можно избежать жестокого разочарования.

Очень неприятная мысль. Словно вложенная мне кем-то извне. Я подумал о Филиппе Снежине. Я по-прежнему ощущал его как шар белого обжигающего огня. Он был где-то здесь, в Катуорнери. Первый ранг… Уж не он ли помешает мне? Но с какой стати? Ведь он никогда не знал, не мог знать мою маму. Да и мне сегодня помог. Он мне пока еще не враг…

– Желаю вам удачи,– ободряюще произнес техник.

Я с признательностью посмотрел на него и сказал:

– Спасибо.

Я поднял руку, и дневник послушно скользнул в подставленную ладонь. Таллран проводил тетрадку взглядом.

Слушайте,– сказал он,– как же вы все-таки это делаете?

Ну, вот как ему объяснить?

Возьмите,– я отправил дневник ему обратно.

Таллран осторожно, двумя пальцами, взял зависшую прямо перед его лицом тетрадь.

– Положите на пол. А теперь снова возьмите.

Техник проделал все, что я говорил, а потом вопросительно уставился на меня. В его эм-фоне появилась ядовито-желтая линия обиды. Издеваются над ним, что ли? Какой смысл присутствовал в этих бесполезных занятиях?

– Как вы это делаете?– спросил я.

– А,– во взгляде Чужого появилось понимание.– Ясно.

– Я просто хочу взять вещь,– я протянул руку ладонью вверх,– И беру ее.– Дневник перелетел ко мне.– Необходимо намерение, желание и воля. Ну, и способности, разумеется. Только и всего.

– Только и всего,– задумчиво проговорил Таллран, его эм-фон вновь приобрел нейтральный зеленовато-серый тон, подстать цвету силового купола, защищающего город.– Просто.

– Жизнь вообще очень простая штука, если подумать. Но многие люди сами ее осложняют. Потом сами же не знают, как выпутаться. И тратят очень много времени и сил, чтобы найти ответ на тот вопрос, который вовсе незачем и не для чего было задавать.

– Это такая ваша жизненная позиция, Манфред?– усмехнулся Таллран.– Не задавать вопросы, чтобы не искать ответы?

Я немного подумал.

– Не знаю,– сказал я.– Я устал. У меня выдался тяжелый год. Я очень сильно устал и хочу только одного – покоя. Пусть оставят меня в покое и не трогают… больше мне ничего не нужно.

– Совсем ничего?– удивленно поднял бровь техник.

– Да,– кивнул я, а потом страстно добавил.– И еще я безумно хочу, чтобы ваша догадка насчет хаддар-алум Наталиэнери оказалась правдой!

– Не радовались бы вы так, в самом-то деле! Я же мог ошибиться. И вообще, не вправе был давать такую надежду… Мне будет искренне жаль, если вас постигнет жестокое разочарование.

– Ничего,– хмуро буркнул я, настроение у меня испортилось окончательно.– Переживу как-нибудь. А за надежду спасибо. Это не самое плохое чувство, поверьте.

Внезапно меня окатило тревогой и страхом: беда! Случилась беда! Я замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Далекий-далекий голос, захлебывающийся отчаянным криком, зовущий… меня? Лезть в инфосферу после полученного от Ольмезовского пинка не хотелось совсем. Но я все равно прислушался. Наверное, мое лицо сильно изменилось, потому что Таллран подался ко мне и встревожено спросил:

– Что с вами? Манфред, вам плохо?

– Нет,– мотнул я головой.– Не мешайте!

Далекий-далекий крик, словно доносящийся сквозь плотное ватное одеяло. Далекий призыв, настолько далекий, что воспринимается он просто как глухой, неразборчивый болезненный шум.

Я отчаянно вслушивался в него тем внутренним ухом, которое позволяло мне слышать телепатов. Зов приблизился, стал отчетливее, яснее и вдруг… неудержимой лавиной обрушился на меня бурлящий поток панических эмоций.

«Помоги… Манфред, помоги… Помогите мне! Хоть кто-нибудь…» Огонь, опаляющий Кристину. Жар аннигиляционного распада. Искаженное ужасом лицо Тэйну. Отчаянный крик малыша. «Помоги…» Ненавистное лицо Ми-Грайона тарга. «Ах, ты ж, сволочь!»Огонь и боль…

– Твою мать!– заорал я, вскакивая.

– Собрался куда-то, терранин?

Прямо перед собой я увидел мальчишку Хорошена, имевшего самый наглый вид из всех, какие мне доводилось видеть. Такой вид у него был не спроста. Молокосос разжился где-то шейерхом, за его спиной возвышались рослые фигуры затянутых в черные комбинезоны воинов. Физиономии у них были каменными, а я слишком хорошо уже знал, что сулят такие физиономии: неприятности и очень большие. Самое же мерзкое заключалось в том, что солдаты перегораживали мне путь к снегоходу!