Текст книги "Туда! И надеюсь, обратно...(СИ)"

Автор книги: Настюша Гуляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Опять это «постараюсь» …

– Еще кое-что…

– Да?

Пит неожиданно улыбается и выдает нечто крайне непонятное.

– Я тоже, кажется, тебя уже…

Еще раз киваю, но уже более неуверенно, думая, что он все-таки сегодня слишком странный, и направляюсь в комнату, которая на ближайшие пять часов ещё моя. А в абсолютно пустой голове пульсируют строчки из стихотворения Ахматовой:

Мы прощались как во сне,

Я сказала: «Жду».

Он, смеясь, ответил мне:

«Встретимся в аду»…

====== Часть I. Трибуты. XVIII ======

– Пойдите прогуляйтесь по свежему

воздуху, а то вы зеленого цвета.

– Какого?

– Зеленого. Но не расстраивайтесь.

Зеленый – цвет надежды!

«Ищите женщину»

Темно. Светло. Темно. Светло. Я поезде. Опять этот дурацкий туннель, вызывающий страх, даже панику. Да еще электричество в вагоне ни к ёжику, ни даже к таракану, как и мои нервы, натягивающие кишки на ребра и отбивающие сложный ритм на моих висках. И голос. Противный знакомый голос.

«Дамы и господа! Ещё немного и мы узрим нашего победителя!»

Победитель? Какой победитель? Игры же ещё не…

Пит? Что он здесь делает? Стоит, весь такой красивый, но холодный и пустой, как кукла. А сзади него… Катон!

Автоматически метаю в противника неизвестно откуда взявшееся в руки лезвие. Не успеваю уследить за тем попала я в противника или нет, как ощущаю ледяную сталь у своего горла. Мирта. Страх дикий неосознанный усиливается в несколько раз и не только отводит руку с ножом, но и вонзает его в горло перекошенной от ненависти девушки. Она падает, пытаясь удержать рвущуюся во все стороны кровь, а я бегу. Не знаю зачем. Не знаю куда. Просто бегу. До самого конца коридора. Открываю дверь и опять принимаюсь бежать, но возникает преграда в виде вооруженного ножом для хлеба парня (наверное, трибута, но я не уверена), который принимается этим ножом пилить мне руку, приговаривая «я выиграю, выиграю, обязательно». С отвращением вырываю у него из рук оружие и всаживаю в его глаз. Бегу дальше. Забегаю в следующую комнату и снова кого-то убиваю. Дальше, дальше, третья, четвертая, пятая… Бегу пока не оказываюсь в последней тупиковой спальне. В центре на помятой, пахнущей плесенью кровати сидит какая-то подрагивающая захлебывающаяся слезами девочка. Хочу подойти и обнять её успокоить, но руки сами собой обхватывают легкую головку и молниеносно поворачиваю. Слышу хруст и с ужасом…

– Китнисс… Китнисс!

– А?

– Ты заснула.

Оглядываюсь, передергивая плечами, сбрасывая с себя тяжелое покрывало противного сна, и осознаю, что я в планолете, плечо ноет от внедренного туда следящего устройства, а передо мной стоит встревоженный, пытающийся скрыть эту тревогу Цинна.

– Все в порядке?

Проглатываю горький комок нервов и неуверенно киваю, принимая протянутую мне руку.

– Может, тебе все-таки не стоит есть? – с сомнением протягивает стилист, посматривая на зеленоватую, прям под цвет блузки, меня, уже полностью приготовленную к арене.

– Я буду кушать, – упрямо заявляю я, зачерпывая не очень аппетитный на вид суп. – Даже заключенных перед казнью кормят, чем я хуже? – Принюхиваюсь, отодвигаю тарелку подальше и, наколов на вилку кусок мяса, отправляю его в рот, где тщательно пережевываю, сдерживая рвотные порывы.

– Ничем, – соглашается мужчина и молча наблюдает за тем как я пусть медленно, но целеустремленно и безжалостно расправляюсь с рагу.

После того, как еда заканчивается, челюсть продолжает упорно работать, постукивая зубами и стирая бедную ни в чем неповинную эмаль.

И когда раздается сигнал, извещающий о том, что пора отправляться на бойню, я, к удивлению своему, испытываю облегчение, огражденное от абсолютной апатией тонкой пленкой.

Становлюсь на клетчатый металлический диск и смотрю на Цинну в ожидании последних наставлений.

– Помни, что сказал Хеймитч.

«Прощай, Китнисс» – вот, что мне сказал Хеймитч.

– Беги и ищи воду. Дальше действуй по обстановке. – Я киваю. – И ещё кое-что. Чтобы тебе ни сказали, чтобы ты сама ни думала. Я в тебя верю.

– Правда? – к краешкам глаз прокрадываются слезы.

– Правда.

Он наклоняется и целует меня в лоб.

– Удачи, Огненная Китнисс.

Перед нами вырастает прозрачная преграда. Я в последний раз впечатываю в память ободряющее лицо Цинны и погружаюсь во тьму. Три, два, один. В глаза ударяют резкие солнечные лучи, одновременно с тем, как в ноздри прошмыгивает свежий теплый ветерок.

Стараюсь скорее проморгаться, чтобы оглядеть окрестности и…

– Леди и джентльмены, семьдесят четвертые Голодные игры объявляются открытыми! – разносится по всей арене голос Клавдия Темплсмита, одновременно с тем как я потрясенно выдыхаю:

– Какого ёжика? ..

====== Часть II. Игры. I ======

Везение – мое второе имя.

А первое, кстати, Не.

Терри Пратчетт

Я бегу. Не знаю куда, не знаю зачем, просто бегу.

Ощущение дежавю впивается в пятки и ползет от них прямиком в горло, а может и дальше, не знаю, оно успевает прокрасться только до коленок, когда я вспоминаю – мне это снилось! Почему-то хочется рассмеяться, но я не смеюсь, потому как это чревато неприятными последствиями в виде сбитого дыхания и горящих легких. И так-то бежать неудобно с двумя рюкзаками за спиной, удочкой в руках и железной банкой неизвестного содержимого в зубах.

Откуда у меня все это?! Ответом на это служит фиолетовая дымка тумана, застилающая черепную коробку со всем её содержимым. Нет, мне на самом деле интересно, когда я успела настолько обогатиться.

Ещё и в попу что-то впивается…

Нет, надо срочно воскрешать в памяти последние полчаса своей излишне насыщенной жизни, а то вдруг я кого-то умудрилась укокошить.

Внутренний голос услужливо поддакнул: «И вправду, ты же во сне уже семерых убила, чего тебе стоит восьмого убить наяву!»

И хотя я хихикнула, чуть не выплюнув баночку, мне было ни фига не смешно. Потому что убить человека это… Так, успокаиваемся и начинаем сначала.

Шестьдесят секунд, которые в теории я должна была посвятить оценке обстановки, сканированию даров рога Изобилия и сделать наброски плана к отступлению. На практике же я его бездарно про… потратила на внимательный осмотр панорамы, на пристальное вглядывание буквально в каждый реющий на ветру листочек и шатающийся на этом же самом ветру трухлявый пенечек, усеянный лисичками, но больше всего стараний я уделила прищуриванию (как будто это когда-то кому-то помогало видеть лучше), и все это для того, чтобы увидеть озеро, которого не было.

Да, точно, все так и было. Стояла я как у доски на уроке физики – в полнейшем ступоре (это был даже не ступор, а Ступоров Ступор Ступорович) и искала это дурацкое озеро. Хорошо ещё искала не напрасно, правда то, что я обнаружила издали больше напоминало одноместную синюю палатку, но это мелочи по сравнении с тем, к каким выводам я пришла, хорошенько поразмышляв в оставшиеся десять секунд об эффекте бабочки. Но не смотря на неутешительные мысли, с подставки я спрыгнула одновременно с ударом гонга, с облегчением выдохнув, потому как смутные опасения в связи с моим везением до последнего неустанно шептали, что мина все равно может сработать, схватила первый попавшийся под руки рюкзак и поспешила смыться, пока меня ни прирезали, ни прибили или ни придушили (вариантов-то масса!). И все.

Так, стоп.

Я даже притормозила.

Откуда тогда все остальное?

В попытке найти ответ на этот вопрос я присела на притаившийся в тени липы пень и, приговаривая вполголоса «Не садись на пенек, не ешь пирожок», начала разбирать многочисленные пожитки, нервно поглядывая по сторонам.

В первую очередь вытащила на всеобщее обозрение дубов, кленов и птиц, а также миллиона другого зрителей то, что так злорадно измывалось над моей пятой точкой. Этим извергом оказалась Сойка-пересмешница.

Её транспортировка с ворота моей кофты в задний карман штанов рухнула пятикопеечной монетой в копилку тайн и загадок.

Дальше последовал черед металлической коробочки с красными расписными узорами и следами зубов на крышке. Внутри красовалось монпансье. Я чуть не расхохоталась в голос. Его и в Питере-то не в каждом магазине достать можно, здесь оно откуда? Недоуменно покачав головой, бросаю одну конфету в рот, авось сахар в мозги просочится, поможет вспомнить что да как.

Удочку я даже рассматривать не стала, сразу бросила рядом. Вот на кой-она мне? Согласна, это нужная штука, только крайне бесполезная без лески, катушки и крючков, единственное, что с ней можно сделать – древком по чьему-нибудь затылку шибануть.

Итак, теперь рюкзаки. Потерла руки в предвкушении, переводя взглядом с черного на розовый, решила начать с того, что побольше и оказалась… не то, чтобы разочарована, но… три пакетика сухофруктов, кожаные перчатки, яблоко, пачка надувных воздушных шариков (Какой У… умственно отсталый это сюда положил?!) и (Ну хоть что-то…) спальный мешок. Во втором рюкзаке, который я открывала уже с меньшим энтузиазмом, обнаружились пакетик орехов, веревка, нож и два полулитровых термоса, причем оба заполненные водой.

Все страньше и страньше…

Закусив губу, прикрыла глаза, пытаясь сосредоточится, вокруг тишь да гладь – идеальное место для медитации. Но пятиминутное разглядывание фосфенов вызвало лишь легкую головную боль. Только этого мне не хватало…

Недовольно поморщившись, тронула виски и, запихнув коробок конфет в черный рюкзак, нахлобучила на себя все авоськи, немного посомневавшись стоит ли тащить с собой балласт в виде удочки. Нужна ли она мне вообще? В итоге, подумала, что лучше возьму, вряд ли конечно она мне пригодится, но вдруг, а второго шанса её добыть не будет точно. И воспользовавшись древком как посохом, я поспешила дальше, но уже пешком, так как солнце, уставшее от одиночества, летело обниматься с деревьями – на арену опускались сумерки, первый день заканчивался, а я даже не знаю, как провела большую его часть, но надо искать где перекантоваться первую ночь.

Холодно. И темно. Темнота сгущается вокруг, кусает в щеки, нос и другие не прикрытые спальным мешком, который между прочим ни фига не греет, части тела, и становится еще холоднее. И то, что на небе минуту назад промелькнул парад из десяти портретов убитых сегодня подростков, тепла не прибавляет. Портрета Пита не было, в принципе этого и следовало ожидать, но убедиться никогда не мешает, тем более в следствие последних не сильно стремящихся соответствовать канону событий.

Да, холодно, но слезать с дерева, на которое я с трудом затащила себя и с ещё большим трудом все свои пожитки, чтобы разжечь костер, не собираюсь.

Во-первых, потому что не охота вылезать из более-менее хотелось бы сказать «теплого», но приходится говорить «не ледяного» укрытия, на не столько освежающий, сколько обжигающий колкий ветер.

Во-вторых, я не дура.

В-третьих, я может и дура, но не идиотка, в отличие от некоторых излишне инфантильных особ, пытающихся извлечь искру буквально в двадцати метрах от меня.

Горько усмехаясь (в последнее время только этим и занимаюсь, выдавить из себя даже хилую нормальную улыбку не получается) качаю головой и с удивлением замечаю, как нечто внутри меня затаило дыхание и сжимается в предвкушении чего-то.

Ах, да… Сердце жаждет хотя бы краем глаза зацепить силуэт Пита, который по всем законам должен скоро прийти сюда вместе с командой профи (Ну хоть что-то в этом непонятном непостоянном мире должно быть так, как задумано!) Если честно, не думала, что мне будет так не хватать этого голубоглазого зануды тем более, что еще и суток не прошло с тех пор как мы виделись в последний раз, но… А может, мне просто не достает общения. Удивительно, всю жизнь мечтала об уединении, ведь даже в своей комнате мне очень редко удавалось создать атмосферу покоя, потому что дверь, которую я каждый раз с таким удовольствием захлопываю перед мордочкой моей любимой сестренки (увижусь ли я с ней когда-нибудь?), не часто увидишь в предназначенном для нее проеме по вине все той же вышеупомянутой особы. А теперь мне хочется общения, не подразумевающее под собой переругивания с источающими ненависть трибутами и будущими трупами, один из которых в данный момент пытается своеобразно надышаться перед смертью, тем более что времени у неё более чем достаточно.

Проходит не меньше часа, а может мне так просто кажется, прежде чем вдалеке раздается шум и противный, до того уж одновременно легкомысленный и кровожадный смех, как можно такое в себе сочетать? Наверное, так же как сопереживание и легкий цинизм, испытываемые мной к несчастной девочке. Да уж… В чужом глазу соринку не замечаем, а в своем булыжник прячем за пазухой. Где-то я уже это слышала…

Размышления прервал дикий пронизывающий тело от самого лба до пяток и обратно визг. И металлический привкус во рту – это не для красного словца, это для факта, видимо я машинально прикусила губу, как это со мной обычно бывает, когда я сильно нервничаю. Не успела я как следует насладиться сосной, иголками которой пыталась избавиться от смертоносного привкуса, а подо мной один за другим прошли профи. Я перестаю есть хвою и начинаю вычерчивать наконечниками зеленых копий звездочки на своих щеках… Не знаю какой мотив я преследую, предаваясь этому безумно увлекательного занятию… То ли надеюсь, что они сработают, как оберег, то ли как пентаграммы, способные вызвать кого-нибудь по страшнее, кто уничтожит всех вокруг, то ли уже вконец отчаялась (самое время – один из трибутов слегка приподнял голову) и пытаюсь написать завещание, но пока ничего толкового кроме звездочек на ум не приходит…

– Ну вот, нас уже тринадцать… – посмеивается Диадема, застывая на небольшой поляне, невдалеке от моего, пока не разоблаченного – и это несказанно радует, укрытия.

– Самое интересное еще впереди…

А это чей голос? Марвел? А может тот, который из четвертого, если его не пришибли, конечно… Блин, я забыла кто там у них должен быть.

– Только…

Диадема…

– Пора бы им из пушки стрельнуть.

Марвел…

– А может она жива?

Катон…

– Не может этого быть, я её сам заколол!

Мирта…

– Но вдруг…

Кассандра…

– Почему тогда не стреляют?

Парня из четвёртого быть не должно…

– Кто-то должен пойти и убедиться, что дело сделано…

Точно! Я же сама видела его портрет сегодня…

– Я же сказал!

Остается только…

– Мы только зря тратим время! Пойду добью ее, и двигаем дальше!

Пит.

Такой привычный, не побоюсь этого слова – родной голос и такие непривычные, жестокие интонации… И все-равно я рада, что с ним все в порядке…

– Ну давай, женишок, сходи проверь.

…главное – не обращать внимания на то, что он сейчас идет убивать девочку, которая уже никогда не сможет согреться… Так, не плакать, ни в коем случае нельзя плакать. Надо успокоиться и сосредоточится на дыхании.

– Почему бы нам его не прикончить?

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

– Сейчас, зачем откладывать?

Я спокойна, как пятка Старика Хоттабыча.

– Да пусть себе таскается.

Я от бабушки ушел, я от бабушки ушел…

– Чем плохо?

Вокруг мои подружки – пиявки и лягушки…

– Может, пригодится еще.

Пощади меня, Иван Царевич, я тебе еще пригожусь…

– Видал, как с ножом управляется?

А яичко-то не простое, а золотое…

– К тому же с ним мы быстрее выйдем на нее…

Это они про ту неё, у которой начнется истерика, между прочим третья по счету, если мне не изменяет память, да? – пугливо пискнуло подсознание, в то время как само сознание, хорошо, что не в голос, напевало: «А нам все равно, а нам все равно! Хоть боимся мы волка и сову!»

– Думаешь, она повелась на его сопливую сказочку про любовь?

Восточные сказки, зачем ты мне строишь глазки, манишь, дурманишь, зовёшь пойти с тобой…

– Еще бы… Она же больная на всю голову! И другие части тела!

И мне плевать, если я заболею, я сам себе поставить банки сумею!

– Ага… Читает шизофренические стихи, ест розы… Чокнутая…

Любовь одна виновата, лишь любовь во всём виновата, лишь любовь всегда виноват! То-то и оно, то-то и оно!

– Знать бы как она умудрилась получить двенадцать баллов…

Птица-говорун отличается умом и сообразительностью! Умом и сообразительностью, а не болтливостью и отсутствием инстинкта самосохранения!

– У женишка спроси, он точно знает!

Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!

– Ну что, мертвая была? – интересуется Катон у вернувшегося Пита, в глазах которого был виден туман боли и вины.

– Живая. Была.

И каждое слово как будто насильно выталкиваемое из горла. А может мне лишь кажется, в конце-то концов они на приличном расстоянии от меня находятся, и все-таки он какой-то блеклый, лишь пушечный выстрел заставляет его очнуться и, пробормотав «Идем», пойти вместе с «друзьями» дальше разбойничать.

Они ушли, и я опять осталась одна.

На моей луне я всегда один, разведу костер, посижу…

Стоп. Костер! Точно…

Я поспешила выбраться из спального мешка, стараясь при этом не шибко смотреть вниз (боязнью высоты я вроде никогда не страдала, но с другой стороны, в падении с шести метров на выпирающие из, скажем так, не мягкой земли корни приятного мало) отвязать его, собрать и положить в рюкзак, подвешенный мной на близ выпирающий сук. Слезала с дерева на ощупь, потому как фонарика у меня нет, а тьму этот факт не волнует, она почти осязаемая, ведь луна уже скрылась за верхушками деревьев, а солнце еще не спешит показываться, да и профи, у которых были факелы, отошли на безопасное, я надеюсь, для меня расстояние.

На землю я все-таки упала, пусть и с полуметровой высоты, но тоже весьма ощутимо, особенно для моей многострадальной любящей искать всякие неприятности части тела. Прислушалась, не спешит ли кто прикончить распростертую на земле тушу, но не услышав ничего, кроме уханья то ли совы, то ли филина, успокоила дыханье и поспешила пройти к единственному доступном обогревателю, да к тому же самому безопасному месту на ближайшие пять часов.

Стараясь не обращать внимания на пятна крови, я пристроилась к едва тлеющим, но от этого не менее греющим уголькам со стороны, как мне показалось, противоположной той, где сидела убитая девушка. Приблизившись руки к теплу, я равномерно прогревала их с одной и другой стороны. Хм… Странно… На правой руке маникюр практически содран… Что же все-таки со мной произошло? ..

В попытке найти ответ на этот мучивший меня весь вечер и всю ночь вопрос, я заскользила взглядом по земле, чтобы буквально через несколько секунд наткнуться на нечто странное. Мне вмиг стало холодно и не от очередного порыва ветра, а от неприятного предчувствия. Наклонившись пониже, я протянула руку и подняла взбудораживший мой интерес предмет. Ничем не примечательный амулет – обыкновенный серый приплющенный камень, через дырку в котором продета льняная веревка, но это с первого взгляда. Стоит только приглядеться и можно заметить на обеих сторонах камня неровные царапины, составляющие две буквы – Л и К. А если посмотреть еще внимательнее, то и камень очертаниями напоминает сердце, не картонное розовое, а обычное человеческое сердце. Это окончательно меня добивает, я шмыгаю носом и, понимая, что могу с собой не справится, поднимаю голову к небу. Все равно нельзя плакать, арена не то место, где можно давать волю чувствам. А я и так уже на истеричку похожа… Нет… Надо успокоиться. А чтобы успокоиться наверняка мне надо спеть, вслух.

– Светит незнакомая звезда… – протянула я и затихла, показалось, что стало раза в три тише. С трудом проглотив горький комок, застывшей в горле, я продолжила.

– Снова мы оторваны от дома…

И опять пауза. В тех кустах, как будто кто-то притаился.

Нет, я зря паникую, нет здесь никого. Так, выкинь все из головы и просто пой.

– Снова между нами…

И запнулась я уже не от страха, а от того, что забыла слова. Вот незадача… Ладно, так как новую песню я уже точно не запою – смелости не хватит, придется импровизировать…

– Снова между нами лишь игра… Дикий крик убитых незнакомых…

Я сжала в руках оброненный девушкой амулет и запела чуть громче.

– Правда или ложь, да кто поймет? Друг ты или враг, да кто ответит? Если суждено – произойдет! Если что… меня помянет ветер… Надежда – мой компас земной, а удача – награда за смелость! А песни – довольно одной, чтоб только о доме в ней пелось…

– Красиво поешь, солнышко…

====== Часть II. Игры. II ======

Что может дать один человек другому, кроме капли тепла?

И что может быть больше этого?

Эрих Мария Ремарк

Мне понадобилось прочувствовать четыре удара сердца, чтобы осознать, что раздавшийся голос – не плод моего подгоняемого расшатавшимися нервами воображения, и отскочить подальше от источника звука. Точнее – попытаться отскочить, причем неудачно, парень среагировал быстрее меня и успел не только приблизится, но и зажать рот рукой, а также обжечь моё ухо дыханием, прошептав в миллиметре от него: «Тише, Китнисс… Ты же не хочешь, чтобы наши друзья услышали и пришли на огонек?»

«Не хочу», – призналась я сама себе, но это не помешало мне укусить его за средний палец (предупреждение: палец выбран совершенно случайно, без всякого ехидного умысла – до какого дотянулась, тот и укусила), воспользоваться замешательством и, вырвавшись из на миг ослабленного захвата, отстраниться на безопасное расстояние, хотя, безопасность – это не тот термин, который следует употреблять на арене. Мысль убежать, конечно, возникла, но вряд ли бы мне удалось, к тому же не хотелось наткнуться на кого-нибудь, кто не будет медлить как этот индивидуум. Поэтому я судорожно огляделась, схватила лежавшую у ног палку, которую даже собаке в рот стыдно давать, и развернулась, чтобы наконец узреть возмутителя спокойствия, коим оказался Пит.

И почему я не удивлена?

– Что ты здесь делаешь? – бросила я ему, перехватив палку поудобнее, намекая на то, что могу ей воспользоваться, не знаю как, но смогу, пусть это и довольно глупо – лезть с корявым обрубком на человека с холодным оружием.

Пит поморщился. То ли ему был неприятен мой тон, то ли укус комара прямо в то место, где обычно располагались такие милые ямочки – незаменимый атрибут главного героя любовного романа с тошнотворно-малиновой обложкой. Но без ямочек это был бы не Пит, ведь они делают его таким очаровательным… Так. Какой к ёжику любовный роман? Какие ямочки? Какой Пит? .. Очаровательный… Ёжик! О чем я думаю? У него нож в руке! Я конечно, не знаю, что у него на уме, но вряд ли он собрался морковку шинковать!

– То же, что и ты, – ответил он. – Играю.

– И за кого играешь?

Пит слегка наклоняет голову так, что блики факела перестают прокрадываться в его глаза, и те становятся абсолютно чёрными. Ответ мне точно не понравится.

– За белых, – прошептал еле слышно.

Понятно…

Я вскинула голову, сузив глаза и поджав губы, он бросил факел, вонзившийся в землю острым концом, и… я не знаю, как мне удалось сдержать панический визг, обычно бесконтрольно вырывающийся из моего рта при виде этого ужаса, который не умеет ни летать на крыльях ночи, ни прилипать к моей подошве, но все-равно заставляет каждую клетку моей крови сворачиваться и разворачиваться обратно. Когда оцепенение, завладевшее моим телом на безумно долгие доли секунды, ослабло, я заставила себя зашевелиться и запрыгнуть на бревно. Этого сознанию, охваченному пришедшим на смену шоку страхом, показалось недостаточно, и я попыталась залезть на самую высокую поверхность, находящуюся в радиусе одного метра от меня – Пита. Правда забраться на его макушку, как хотелось изначально, не удалось по некоторым причинам (может, жрать надо было меньше?) и поэтому я расположилась на его руках, из которых от неожиданности выпал нож.

– Убери, убери, убери! – прошептала, с трудом сдерживая крик, с мольбой глядя на парня, который в данный момент представлял из себя изваяние из коллекции «Ошарашенные».

– Что?

– Убери эту гадость куда подальше! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Он сильнее прижал меня к своей груди, чтобы лучше видеть находящееся под ногами (при других обстоятельствах я бы с удовольствием поймала кайф от этого довольно неоднозначного положения, но сейчас все остальные чувства притуплял ужас), с облегчением выдохнув, сказал:

– Это уж.

Часть страха преобразовалась в раздражение.

– Да какая мне разница как зовут это чудовище, я с ним на брудершафт пить не собираюсь и… – Стопулечки. – Уж? Это тот, который не ядовитый?

Пит кивнул.

– Упс.

Мда… Немного неудобно получилось… И даже такой любопытный вопрос, как «откуда здесь уж?», смущение отодвинуло на задний план.

Я склонила голову и притихла. По идеи либо мне надо было спрыгнуть с его рук, либо ему спихнуть меня, однако никто из нас и не думал шевелиться. Мне слишком тепло и уютно в его объятиях, чтобы даже думать о том, чтобы вернуться под безжалостные порывы ветра, а ему… да ёжик его знает…

Так мы и встретили первый на арене рассвет – я, выводя палкой, которую несмотря ни на что не выронила, незамысловатые узоры на левой руке, а он, теребя носом мои волосы.

– Женишок! – раздавшийся крик поставил второй синяк на моё обожающее приключения правое полупопие, потому как Пит, услышавший его, мигом меня отпустил.

– Аккуратней, – прошипела, намереваясь добавить что-то типа «я не мешок муки, чтобы со мной так обращаться», но настроение мигом улучшилось, потому как под левой рукой красовалось серебряное лезвие.

– Ты куда пропал?

– А он за тебя переживает, – хмыкнула, вставая и пряча оружие в рукав куртки, не забыв согнуть руку в локте, дабы контрабанда не вылетела.

Пит никак не отреагировал на моё ничуть не лишенное ехидства замечание, он озирался быстро, но достаточно внимательно, чтобы через семь ударов сердца (извините, конечно, что все считаю в ударах, но часов у меня на руке нет – только пульс) уставился на меня, осознав, что искомого на земле нет.

– Китнисс, отдай нож, – интонации такие… сердито-кровожадные… очень нетипичные для Пита.

– Какой нож?

Игра в дурочку (хотя, какая к ёжику игра? По мне так я самая натуральная дура, если не пытаюсь держать в уздцах присущее мне чувство юмора, в таком-то месте…) прекратилась быстрее, чем началась, потому как предательница-ветровка не возжелала оправдать возложенную на неё ответственность и прогнулась под весом ножа.

Пришлось разочарованно сцепить зубы и попятится назад.

– Китнисс, нож, – надавил парень и тоже начал двигаться в ту же сторону, что и я, пытаясь надавить на совесть, или что-то другое, удаленное заместо аппендикса ещё в раннем детстве, своими до ледяного холодка, бродящего по ключице, незнакомыми глазами. Я и так плохо знала настоящего Пита, а этого парня, который смотрел на меня как… ааа… у меня отключилась фабрика сравнительных образов… могу сказать одно – приятных чувств он не вызывал. Но вместо вполне ожидаемого страха или хотя бы опасения, вспыхнули злость и упорство, спровоцированные искоркой сомнения: неужели это, все-таки была игра? .. В конце концов, я же не Китнисс, с какой стати ему в меня влюбляться? Любовь… Что есть любовь? Мда… время для философских размышлений я выбрала не самое удачное… – Нож дай, немедленно!

– Да у вас там этих ножей – хоть заколись, хоть зарежься! Твои дружки дадут тебе новый, если скажешь, что на тебя напала какая-нибудь… – блин, кто же тут водится? – генномодифицированная… – эм… – саблезубая… – уу… – бешеная… – и… – облезлая… – кто? – белка!

Оу… Если я выживу, то надо будет устроить пышные поминки по моей бедной фантазии.

– Генномодифицированная. Саблезубая. Бешеная. Облезлая. Белка? – каждое слово – плевок, разъедающий ребра и проникающий в сердце. Вроде же ничего такого не сказал, но мне так плохо стало, что… В общем, гадость эта любовь, однозначно – гадость.

Сделала ещё один шаг назад и уперлась спиной во что-то… или в кого-то? Цепенею, перебирая в уме всех, кто может оказаться сзади – от Катона до Руты, но через пару ударов сердца расслабляюсь, осознавая, что это всего лишь дерево. Но эта небольшая заминка стоила мне свободы – Пит успевает меня нагнать и заключить в ловушку, упираясь в чуть влажный ствол руками по обе стороны от моей головы.

Единственное, что пришло в мой загнанный в угол мозг, это выдавить еле слышно:

– А я ведь… могу тебя убить…

Парень отстраняется, но не из опасения, об этом явно свидетельствовала снисходительная усмешка.

Что?! Думает, что я не смогу? Что у меня не хватит сил его… его…

– Аррр… – вместе с рыком и мысленным восклицанием: «Подавись!» из рук вырывается оружие, мгновением позже впившееся в землю так глубоко, что видна остаётся только рукоятка.

Не поднимая глаз, не желая видеть ни его глаза, ни его выражение лица, я подошла к остывшим углям и подобрала свои вещи. Уйти мне не дали. Нет, Пит не схватил меня, не приставил нож к горлу, ничего подобного, просто я все-таки невольно бросила на него взгляд и увидела статую, под которую так и захотелось повесить табличку «Ошарашенные. Продолжение. Долгопят нервно курит в сторонке».

– Что-то не так?

Я конечно могу назвать сотню-другую вещей, которые идут не так, но в данный момент все-таки хочется услышать мнение Пита.

– Просто… это… я… но… и… – он растерянно замолчал, понимая, что его попытки сказать нечто вразумительное становятся все не удачнее, но собрался с силами и все-таки выговорил. – Я все-таки думал, что ты…

Тут он опять замолчал, давая мне шанс додумать самой.

– Что я? .. Что я люблю тебя? .. – Что?! – Убью тебя… – Аааааа… – Убью. Я хотела сказать убью! Я не… – Я зажмурилась и для верности закрыла лицо руками, чтобы Пит не увидел ни моих пылающих щёк, не уловил ни капли моих мыслей, в которых в разные стороны бегали ёжики и тараканы, бегали и сталкивались, не забывая пискляво голосить: «Дубль два! Дайте нам второй дубль!!» Только это ни капельки не помогало, лишь ещё больше убеждало меня в том, что мой рот – это оружие массового поражения в руках пресловутого закона её величества Подлости.

– Ты? ..

– Неважно, – отрезала я, отрывая руки от весьма нездорового румянца, но отведя глаза в сторону, тем более там такая интересная… камень… мда…

– Этот нож – мой план Б, – неожиданно сказал он, завладев тем самым моим вниманием. – на случай, если что-то пойдет не так. Они про него не знают.

– Зачем ждать пока что-то пойдёт не так? – пока кому-то излишне героическому не распорют ногу? – Не проще уйти сейчас?

– Ты же…

– Женишок! – где-то близко, через чур близко.

– Прячься, – прошептал Пит. А то без него бы никто не догадался…

Как там говориться? Сказать, что я скрылась в кустах за секунду до того, как из кустов на противоположной стороне поляны появился Катон – это не сказать ничего. Ну да… как-то так… И любой нормальный человек поспешил бы смыться куда подальше, но я же из тех людей, которым во времена Варвары с базара оторвали бы не только нос, но и остальные немаловажные части тела, голову, например…

– Ты где застрял? – перекошенное лицо вызывает у меня желание плюнуть в эту чрезмерно наглую и ожесточенную рожу. Вот в фильме такой симпатичный парень играл, мне его даже под конец жалко стало, когда он стоял на краю рога изобилия весь в крови, чуть не плача, а этот… не вызывает ни единой светлой мысли.