Текст книги "Туда! И надеюсь, обратно...(СИ)"

Автор книги: Настюша Гуляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Ну что, двенадцатая, вот мы и встретились...

В любой другой ситуации, я бы ответила, причем что-нибудь довольно неприятное, да я бы и сейчас не промолчала, если бы не онемел язык.

– А где твой женишок?

Вот и мне интересно, куда он пропал.

– Делает единственное, на что он способен? Прячется?

Наверное, у меня за спиной. Но ведь даже не обернуться, чтобы проверить – сразу спалю всю контору. Значит, будем делать единственное, на что я способна в данный момент – тянуть время.

– Да нет, – сказала я, сглотнув горьковато-кислую слюну. – Он в безопасности. Где-то там. – Я махнула рукой в случайном направлении. – Подальше от тебя.

Видно было, что он не очень поверил в мой блеф, а точнее совсем не поверил, но тем не менее продолжил нашу маленькую игру.

– Неужели, он оставил тебя одну?

– Тоже считаешь, что мы тебя переоценили?

Прощай чувство самосохранения, мне было очень приятно с тобой... жить!

– А я ведь ему говорю: «Ну зачем там я? Смысл? Да с этим Катоном и простая белка справится!»

Судя по тому, как что-то хрустнуло, те саблезубые твари и ему успели кровушку подпортить.

– Переоценили... – протягивает он. – Так давай проверим правы ли вы. Спускайся!

– Мне и тут хорошо... – пищу я.

Он улыбается.

Я так понимаю фраза «Тогда мы идем к вам» излишня.

Ахах... Ёжик! Пита упрекала, а сама ведь тоже еще не придумала предсмертные слова! А надо ведь что-нибудь в меру пафосное и патетичное, но при этом емкое и запоминающееся, и желательно с капелькой юмора!.. Аррр... Ничего в голову не приходит! Почему жизнь нельзя поставить на паузу?!

Пауза не потребовалась. Будто из ниоткуда выныривает Пит и с яростным криком бросается на Катона, видимо, чтобы спихнуть того на останки деревьев, припорошенных снегом.

Идиот! Какая зараза забыла ему объяснить, что главное правило любой атаки – это неожиданность! А вследствие этого – тишина! Какой же он...

Я вижу, как меч Катона готовится к стремительному и точному удару, и глаза непроизвольно закрываются.

Я не могу это видеть! Я не хочу это видеть! Ведь потом картина его убийства будет преследовать меня... целых две минуты моей недолгой оставшейся жизни. Как ни странно, эта мысль успокаивает, и я набираю достаточно смелости, чтобы поднять веки.

Пит еще жив. Он даже каким-то образом умудрился выбить из рук противника оружие, и они начали бороться в рукопашную.

Но ведь Пит сильный, да? Он же?..

Сможет одолеть машину для убийств? Вряд ли...

Но как же тогда... Дура! Я – дура! Самая настоящая дура! Как я могла забыть, что у меня есть нож?! Нож, который я умею метать! Ну как умею... Бросать ножи в шкаф в спокойной обстановке – это одно. Когда на кону стоит жизнь дорогого тебе человека (а в извращенной перспективе еще и твоя) вероятность промахнуться увеличивается до 99%. Но если я не попытаюсь, у нас даже этого процента не будет.

Я выдыхаю, прокусываю щеку, чувствую отрезвляющий вкус крови и сжимаю в холодной ладони холодное лезвие.

Вцепившиеся друг в друга Пит с Катоном в пылу драки не заметили, как приблизились к краю обрыва.

Так. Хватит прогонять перед глазами миллионы печальных вариантов развития событий. Пора действовать.

– Пригнись! – крикнула я Питу, из всех сил молясь, чтобы Катон не последовал его примеру. Напарник, ни секунды не колеблясь, исполняет приказ. Я отсчитываю три удара сердца и бросаю.

Только бы не в Пита... Только бы не в Пита... Только бы не в Пита...

Вдох.

Выдох.

Да! Я попала! Но... В руку?! Нет! Как?! Я же...

Катон пошатнулся, но выстоял, и с бешеной яростью рванул в мою сторону, на секунду забыв обо всем на свете. Этой секунды Питу вполне хватает. Его кулак врезается в живот соперника. Катон кричит, инстинктивно пытается ухватится руками за воздух и цепляется за куртку Пита. На какой-то страшный миг мне кажется, что сейчас рухнут оба. Но ослабевшие пальцы руки, из которой все ещё торчал мой нож, оказались не способны на цепкую хватку, и Катон камнем падает вниз.

Глухой удар. Хриплый выдох. И тишина.

– Он мертв? – шепотом спрашивает Пит.

Ответом ему служит выстрел из пушки.

– Выходит, мы победили, Китнисс, – произносит он бесцветным голосом.

– Да здравствуем мы, – отвечаю я без всякой радости, потому что знаю – нифига мы не победили.

Раздается шорох, и я вздрагиваю, предполагая невозможное – Катон каким-то образом выжил и пытается выбраться из бездны, но нет – это земля начала возвращаться на свое законное место. Будто кто-то из центра управления играми нажал на перемотку, и почва, кусочком за кусочком стала восстанавливаться в той же последовательности, в какой рассыпалась, за одним маленьким исключением – образовавшихся ям, на дне которых лежали тела Катона и Цепа.

Пит ждет, что за ними прилетит планолет, ждет победного рева труб, а я пытаюсь смириться с пульсирующей болью в ноге и думаю – что же мне теперь делать?

– Эй! – кричит Пит в небо. – В чем дело?

Ему предсказуемо никто не отвечает.

– Может, нам уйти подальше от тела? – предлагает парень.

– Давай, – киваю я, так как ничего другого не остается.

Пит помогает мне спуститься по Рогу вниз, и мы выдвигаемся в сторону озера, но до него не доходим – я ломаюсь на середине пути и падаю на землю, укрытую мягким одеялком снега. Пит, у которого сил осталось не больше, чем у меня, не садится, а пристально вглядывается вдаль и с облегчением выдыхает, когда появляются планолеты и забирают тела павших трибутов. Надеется, что сейчас и за нами прилетят. Но ничего не происходит.

– Чего им еще нужно? – произносит Пит слабым голосом.

– Не знаю, – вру я.

Не успевает Пит задать очередной вопрос, как по арене прокатывается многократно усиленный голос Клавдия Темплсмита.

«Приветствую финалистов Семьдесят четвертых Голодных игр! Спешу сообщить вам об отмене недавних изменений в правилах. Детальное изучение регламента показало, что победитель может быть только один. Игры продолжаются! И пусть удача всегда будет на вашей стороне!»

На миг раздается шум помех, и наступает тишина.

– Если подумать, этого следовало ожидать, – спокойно произносит Пит.

Я с трудом, морщась от боли, встаю, он качает головой и медленно идет ко мне, доставая из-за пояса нож.

Серьезно?! То есть с Катоном он боролся руками, а для меня и ножа не пожалел?! Я прям польщена! Какой же он все-таки...

Он подходит и сует нож мне в руки.

– Сделай это.

Я молчу.

– Ты должна.

Я знаю.

– Иначе они выпустят каких-нибудь переродков или придумают что-нибудь похуже.

Нет ничего хуже переродков. Но это не важно. Я уже все решила. И его аргументы излишни.

Поудобнее перехватываю рукоятку ножа и смотрю в печально-решительные голубые глаза.

В голове всплывают обрывки почти позабывшегося разговора.

– Пит...

«А если я здесь умру, я очнусь у себя в теле?»

– Все в порядке.

«Надеюсь, ты не собираешься это проверять?»

– Китнисс...

«Нет, конечно, я же не дура!»

– Я люблю тебя...

– А я дура... – нервно смеюсь я, вонзая нож куда-то в район сердца.

Это были самые идиотские последние слова.

И за ними последовали не менее идиотские последние мысли.

Если бы я сейчас снимала собственную смерть, то скорее всего начала бы с крупного плана, а потом постепенно отдаляла камеру, пока распростертая на снегу девушка не превратилась бы в едва различимое кровавое пятно. Красный на белом – это ведь так красиво... А еще я бы подложила музыку! Только вот какую... Тараканы, вы же в этом лучшие! Спойте мне, пожалуйста, мою последнюю песню!

Они, как это водится, пошушукались, немного поспорили, но в итоге решили закрыть глаза на то, что я их очень сильно обидела, достали скрипки и исполнили мою последнюю просьбу.

Мы с тобой не будем в финале...

Капля за каплей. Тьма за светом.

Ветер. А штиль придет с рассветом.

На завтрак – вопросы, все ответы...

В обед.

Капля за каплей. Боль за болью.

Душа покидает тело с кровью,

И кажется – все спасешь любовью...

Но нет...

Мы с тобой не будем в финале...

Да, я помню – там, на вокзале,

Что вернемся всем обещали...

Мы солгали...

Мы с тобой не будем в финале,

Хоть боролись, честно играли,

Но звезды с небес не достали...

Мы упали...

Комментарий к Часть

III

. Победитель. X Вот как-то так...

====== Часть III. Победитель. XI ======

Комментарий к Часть

III

. Победитель. XI Все претензии к эпиграфу!

– Андрей Евгеньевич, а в чем был смысл вот этого?

– Веселье, розыгрыш, глумление, издевательство, ты что выбираешь?

Интерны

Я проснулась и поняла, что не умерла.

Комната, в которой не было ничего, кроме кровати, не походила ни на Ад (слишком светло), ни на Рай (слишком неуютно), ни на мою спальню (слишком чисто).

Выходит, меня спасли. И мне бы радоваться, но... Чему?! Я все еще в мире Голодных игр! Да, пока – живая, но впереди бойня, революция, война и...

Я заскулила как маленький раненый щенок.

Хочу домой! К папе! К Алине! А главное – к моим любимым книжкам!

Часть противоположной стены отодвигается в сторону и в комнату входит высокая блондинка в белом халате. Она мне сразу не понравилась. Слишком гладкие волосы, слишком широкая улыбка.

– Вас что-то беспокоит, мисс Эвердин? – спрашивает она, подходя ближе.

– Вы мне скажите, – прошептала я. – Что случилось? Почему я все еще жива?

Её улыбка на секунду померкла, всего на секунду.

– Мы сделала все, чтобы вас спасти.

Она вытянула из задней стены прозрачную трубку с наконечником в виде ужасно длинной иглы.

– Зачем? Пит же был победителем!

– Мистер Мелларк умер.

Умер. Умер. Умер.

Пит умер.

Умер. Умер. Умер.

– Как?..

– Он, как и вы, пожертвовал собой, чтобы спасти любимого человека. Вас, мисс Эвердин. Только ему в этом деле повезло больше.

Ничего. Я ничего не чувствую.

Полчаса назад я плакала, кричала, ревела, куда-то рвалась, ругалась, брыкалась... Затем в мою правую руку всадили иголку, и теперь у меня внутри абсолютная пустота.

Мне приносят второй поднос с супом. На этот раз вместо того, чтобы со злостью отпихнуть тарелку, я беру ложку и опускаю ее в золотистую жидкость. Небольшая волна, которую она создает, доходит до кусочков овощей, и те начинают забавно барахтаться. Я смеюсь, вытаскиваю ложку и снова опускаю ее в суп.

...спустя несколько минут...

– Я приветствую всех видимых и невидимых зрителей! Мы присутствуем на поистине неординарном событии – на первом в мире ежегодном соревновании по суповому плаванию! Да-да-да, мы столько лет ждали и наконец дождались! Важность этого момента невозможно переоценить!.. Сейчас я представлю вам участников... Кто же будет первым? Он кубический, он желтый, он неповторимо вкусный, особенно когда жареный... Поприветствуем!.. Картофельный бриз! Следующий участник оранжевый снаружи, оранжевый внутри и оранжевый в душе... Каротиновый взрыв! А третьим будит... Горошек! И не потому, что у меня закончилась фантазия, а потому что он сам попросил себя так представить! Должна вас предупредить – бойтесь этого парня! Знаете, что у него в твиттере написано? «Горошек обидишь – лес из багажника увидишь!» Да-да... С виду милый и безобидный зеленый шарик... а на деле тот еще омут для радиоактивных ежиков! Но я отвлеклась... Спортсмены готовы, зрители напряжены, нервы накалены до предела... На старт. Внимание. Марш! И Картошечка стремительно вырывается вперед, подсекая замешкавшийся Горошек. Зря, зря он это сделал. Зеленые обиды не прощают – Горошек метко сшибает соперника суповой волной, и тот разбивается о стенку тарелки! Не прошло и двух секунд, а участников осталось только двое... и они приближаются к финишу, двигаются ноздря к ноздре!

– У них нет ноздрей, – раздается откуда-то звук, смутно напоминающий голос разума. Голос разума? У меня? Да нет, бред!

– Не важно! Они не дают друг другу спуска! Плывут, плывут, плывут, плывут и... Да! Победил... Каротиновый взрыв!!! Слово победителю! «Спасибо всем! Я победил только благодаря тому, что вы верили в меня! Хотя кого я обманываю? Я победил потому что я круче! Я оранжевый! А оранжевый – самый лучший цвет на планете! А вы все не оранжевые! Вы грязные! Вы грязноцветки!» Оу... Похоже, это диагноз. Пора от тебя избавляться.

Я подчерпнула ложкой не шибко сопротивляющийся кусочек овоща и отправила его в рот. Вкусно...

– Теперь, когда от Морковки-де-Морта избавились, можно поиграть в водное поло!

– Что с ней?

Хеймитч!

Я встрепенулась и огляделась.

Мой ментор стоял в углу комнаты вместе с той блондиночкой, которая сказала мне, что Пит... Пит... Пит... О! Еще одна морковка!

– Мы вкололи ей успокоительное.

– Какой чудесный день...

– Ясно... И зачем?

– Какой чудесный пень...

– Она плакала.

– Какой чудесный я...

– Неожиданно, для того, кто вернулся с того света.

– И песенка моя...

– Еще она кусалась и пыталась убежать...

– Я-я-я...

– Девочка устала и хочет домой.

– Я-я-я-я...

– Нет. Мистер Эбернети, я думаю дело не в этом. Мы сказали ей, что Пит мертв.

А далее в нашей программе занимательная минутка мата от Хеймитча Эбернети.

– Мы хотели, чтобы при встрече с ним она была более радостной! – попыталась оправдаться женщина.

– Более радостной, чем сейчас?!

Я хихикнула. Сейчас. Сей-час. Сей час. Забавное слово.

– Немедленно сделайте ее нормальной!

Хеймитч бросил в докторшу убийственным взглядом, та поморщилась, но просьбу выполнила – вытащила у меня из руки иголку. Ментор пристально проследил за тем, как она покинула комнату, и подошел ко мне.

– Слушай меня внимательно, солнышко!

– Солнышко, – повторила я, хватая ментора за прядь волос. – Оно желто-красное... Оранжевое... Он любил оранжевый...

– Любит. – Сказал он. – Пит жив!

– Виж тип... – пробормотала я. – Тибюл...

– Китнисс! Пит жив!

– Жив?

Затычка в левом ухе, что искажала все проникающие в него звуки, растворилась.

– Жив...

– Да! Вы оба живы!

– Живы... – выдохнула я, выпуская на волю слезы облегчения. – О, Хеймитч!

Я обнимаю его, в большей степени для того, чтобы вытереть слезы о его рубашку, а он шепчет мне в ухо: «Все хорошо, солнышко, все будет хорошо...»

====== Часть III. Победитель. XII ======

– Кому читаешь? Кому, спрашиваю, читаешь?

– Никому. Себе.

– А чего же в голос?

– Так ведь стихи.

Борис Васильев «А зори здесь тихие...»

– Ты потря-асающая! Это были лу-учшие и-игры из тех, что я ви-идел! – протянул Флавий на прощание, и троица доставал наконец-то покинула комнату, оставив меня наедине с Цинной.

Два часа с ними были настоящим адом. Мне даже начало казаться, что я готова вернуться на арену, только бы не слышать больше ничего вроде «Я как раз ложился спать, когда она убивала того парня из шестого дистрикта» или «Когда ту девочку из одиннадцатого проткнули иглы, мне было так морально тяжело, что я даже отказалась от десерта!».

– Они могут быть слегка... утомительными, – кивнул стилист, подзывая меня подойти ближе.

– Слегка?! – Я выгнула бровь и подняла руки, чтобы Цинна мог надеть платье. – Да они бы труп достали! Он бы сам вырыл себе могилку и заколотил крышку гроба, только бы их не слышать!

Цинна улыбается и внимательно разглядывает свое творение, мне тоже не терпится посмотреть, но он качает головой.

– Подожди, ещё туфли.

Я без особых проблем справляюсь с застежками кожаных босоножек, напоминающих греческие сандалии, и поворачиваюсь к зеркалу.

Огненная Китнисс снова в строю! Легкая, почти прозрачная материя испускает нежный свет, и стоит мне пошевелиться, как по платью прокатываются трепещущие волны, и оно переливается из желтого в голубой и обратно. Пламя свечи, только немного сонное пламя – тонкий слой косметики не смог скрыть синяки под глазами, появившиеся из-за двух дней без сна. Хеймитч запретил врачам давать мне какие-либо лекарства, способные повлиять на психику, в том числе снотворное, а заснуть самостоятельно у меня не получалось, никак не могла заставить себя закрыть глаза больше, чем на несколько секунд.

– Что думаешь?

– Оно прекрасно, – улыбаюсь я, осознавая, что в этом платье, да еще с волосами, собранными сзади синей ленточкой, похожа на двенадцатилетнюю девочку. Эдакий мамин ангелочек, который держит в страхе весь двор – это меня глаза выдают. Но в целом я достаточно невинна и безобидна, в прочем... ничего нового.

– Готова?

Я киваю и, послав своему отражению воздушный поцелуй, иду вслед за стилистом к лифту. Мы спускаемся на цокольный этаж, где Цинна обнимает меня и оставляет в одиночестве. Именно здесь, в плохо освещенном помещении под сценой, пахнущим свежей краской и строительным магазином, мне вдруг начало казаться, что жизнь налаживается.

К тому же, через минуту я увижу Пита...

Толпа орет так громко, что я хоть и ожидаю, но все равно не слышу, как ко мне подходит Хеймитч, и испуганно отскакиваю в сторону, когда он касается моего плеча.

– Успокойся, это всего лишь я. Дай-ка на тебя взглянуть, – говорит ментор.

Я вскидываю руки вверх и кокетливо кружусь.

– Сойдет.

Звучит не особо ободряюще, но я не обижаюсь – Хеймитч слишком много для меня сделал, теперь я просто физически не способна на него обижаться.

– Обнимемся на счастье?

Я по жизни не очень люблю обниматься, но в последнее время меня обнимают так часто, что, кажется, начинаю втягиваться. И если дело так дальше пойдет, то скоро вообще подсяду!

На заметку – найти дилера обнимашек.

Едва я кладу руки на шею ментора, как он с силой прижимает меня к себе, и я ожидаю инструкций к действию, но... ничего. Он обнял меня просто для того, чтобы обнять. То есть... он верит, что я сделала то, что я сделала, потому что хотела. Знает, что это не было хитроумным планом. Думает, что я действительно люблю Пита!

Как он может быть в этом уверен, если я в своих чувствах толком не могу разобраться? Что я делала, потому что этого требовали Игры? А что из ненависти к распорядителям? Или из-за душераздирающего страха? Или просто потому, что по-другому нельзя? Или потому, что Пит мне действительно очень дорог? А что я делала только из-за присутствия в моей голове тараканистой живности? Я не знаю!

Так как же я, сама того не заметив, умудрилась убедить не кого-нибудь, а Хеймитча (!) в том, что я люблю Пита?!

Я сидела, вцепившись в правую руку Пита острыми, длинными, а главное – красивыми (спасибо Флавию за старания) ноготками, и не находила в себе сил разжать пальцы. С одной стороны – потому что никак не могла до конца поверить в то, что он жив и сидит абсолютно здоровый рядом со мной, а с другой – потому что я злилась. Не на Пита – на Хеймитча! Да-да, я помню, как думала, что злиться на Хеймитча больше не смогу, но мы, девушки, такие непостоянные! Я, конечно, знала, что то, что он ничего не сказал мне не значит, что опасности нет! Нас двое, это не по правилам, а значит кто-то должен ответить, но... почему он сказал Питу? С каких пор вообще кто-либо посвящает Пита в секреты?! Это прозвучало немного грубо? Да, но мне обидно! Неужели, они мне не доверяют?.. или боятся, что я опять вытворю какую-нибудь глупость вроде самоубийства? Они же не знают, что это лишь на какие-то жалкие десять процентов поступок влюбленной дурочки, а на остальные девяносто – трусость! Я хотела домой и не нашла никакого другого выхода из ситуации!

– Все в порядке? – прошептал Пит мне на ухо, от чего часть публики, которая все еще внимательно следила за каждым нашим движением, умиленно вздохнула, воображая какие милашества он мне говорит.

Я кивнула и, решив потом спросить все у Хеймитча напрямую, вернулась к просмотру фильма, к тому же, на экране появилась... я в огненно-красном платье.

Ооо... Мое интервью... Пожалуй, это самая вкусная часть. Эдакий лимон с ароматом розы. У меня даже возникло желание поставить этот отрезок фильма на повтор, тем более, что последующую вереницу кадров нельзя назвать лицеприятной.

Только представьте... я слышу сигнал, возвещающий о том, что настала моя очередь, запихиваю все, что осталось от несчастного цветка в складки кресла и ковыляю к ведущему. Несколько формальных фраз и вот – Цезарь, не догадывающийся для какой каши он зажигает конфорку, задает главный вопрос.

– Как тебе удалось получить двенадцать... Двенадцать!.. баллов?

Без предупреждения, спрятав под невинной полуулыбкой ехидную ухмылочку, по которой Фликермен мог бы что-то заподозрить и воспрепятствовать назревающему произволу, я встала и подошла к краю сцены. И как вдарила по публике Маяковским!

Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана; я показал на блюде студня косые скулы океана. На чешуе жестяной рыбы прочел я зовы новых губ. А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?

Затем отшлифовала вызванный шок Блоком.

Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века – Все будет так. Исхода нет. Умрешь – начнешь опять сначала И повторится все, как встарь: Ночь, ледяная рябь канала, Аптека, улица, фонарь.

И прикончила их Есениным.

Грубым дается радость, Нежным дается печаль. Мне ничего не надо, Мне никого не жаль. Жаль мне себя немного, Жалко бездомных собак, Эта прямая дорога Меня привела в кабак. Что ж вы ругаетесь, дьяволы? Иль я не сын страны? Каждый из нас закладывал За рюмку свои штаны. Мутно гляжу на окна, В сердце тоска и зной. Катится, в солнце измокнув, Улица передо мной. На улице мальчик сопливый. Воздух поджарен и сух. Мальчик такой счастливый И ковыряет в носу. Ковыряй, ковыряй, мой милый, Суй туда палец весь, Только вот с эфтой силой В душу свою не лезь. Я уж готов... Я робкий... Глянь на бутылок рать! Я собираю пробки – Душу мою затыкать.

Одинокие хлопки Хеймитча и пришибленная капитолийская публика, не знающая как реагировать на сие зрелище. Это было феерично... Эх...

У меня даже в груди появилось чувство похожее на ностальгию, и просуществовало оно ровно три минуты, до того, как противный мужской голос не начинает отсчитывать: «Шестьдесят. Пятьдесят девять. Пятьдесят восемь...», а камера переключаться с моего недоумевающего лица на переживающее лицо Пита, с предвкушающего лица Катона на сосредоточенное лицо Мирты, а с него на испуганные лица других трибутов.

Я уткнулась в плечо Пита и зажмурила глаза с намерением не открывать их до самого конца фильма. Но опущенные веки не смогли отгородить меня от звуков стали, пронзающей податливую плоть, хлюпанья вспенившейся крови и предсмертных криков ни в чем не повинных детей. Затем, внезапно, звуки борьбы сменяют хруст веток и учащенное неровное дыхание. Мое дыхание. Вычисляю себя по слишком уж неумелому обращению с доставшимися мне по мановению Судьбы легкими. А ведь в Тренировочном центре были беговые дорожки, но зачем нам было учиться правильно дышать? Мы же крутые – лучше побросаем ножики (чтобы в самый ответственный момент чуть не промазать!) и лишний раз попровоцируем профи! Неудивительно, что даже приспособленное к нагрузкам тело Китнисс не выдерживает издевательств, и хруст леса перемешенный с дыханием растворяется в тишине, оставляя только мои хриплые выдохи и не менее хриплые вдохи – я остановилась. И... что-то непонятное, какие-то странные нечленораздельные звуки... Не понимаю.

Мое любопытство не выдерживает, ведь происходящее на экране явно касается того отрывка моей жизни, что так и не восстановился в памяти, и я открываю глаза. Не надо было этого делать...

Там, на экране была я. За моей застывшей в полуобороте фигурой виднелись воды переливающегося на солнце озера, в моих руках окровавленный нож, а у ног лежит тот самый парень из восьмого дистрикта, сжимающий в руке флягу, вода из которой смешиваясь с кровью текла обратно в озеро.

Глаза опять закрылись и открывать их я больше не была намерена. Ни за что! Никогда в жизни!

– Все в порядке?

Нет! Нет, нет, нет! Конечно же нет! Что за дурацкий вопрос?!

Пит взял мою правую руку в замок своих теплых ладоней и ободряюще сжал. Он меня поддерживал, а ведь ему было намного труднее, чем мне – он ни на секунду не отрывал взгляд от экрана. Несмотря на всю свою решимость, я тоже возвращалась к просмотру, но редко, чаще лишь для того, чтобы получить ответы на нерешенные вопросы. Смотрела как Рута с Питом ухаживали за моим бездыханным телом, наблюдала за тем, как Пит шел по лесу, придумывая правдоподобные оправдания, а затем крался мимо спящих профи, чтобы украсть вещи. Смотрела как он опять возвращается в лагерь профи, только на этот раз ему везет меньше – Марвел уже проснулся. Видела, как растут ядовитые грибы (эти кадры они показали с особой издевательской изощрённостью, в замедленной съемке), и как наши соперники моментально догадываются об их предназначении.

– А если это... – Мирта попыталась уговорить своего напарника попробовать единственную в радиусе нескольких миль еду, но Катон был непреклонен.

– Озеро вышло из берегов несколько сотен ярдов и смыло все наши припасы. И тут появились грибы. Это не совпадение.

Поверить не могу, чтобы Катон догадался, а мы с Питом нет? Лиса-то ладно, она умная, она сразу все поняла, даже пыталась предостеречь своего земляка от роковой ошибки, но тот в силу своей тупости и упрямства, отправил сырые грибы в рот и упал, разбив голову о затерявшийся в траве булыжник.

Видела, как Лиса, решившая проследить за нами, не успела ухватиться за сук падающего дерева и летит в разрастающуюся бездну.

Но все это было не так интересно, как моя недосмерть (что я за человек, даже умереть нормального не могу!), а точнее события последовавшие за ней. Вот я с неоднозначной ухмылочкой беру нож из руки Пита, а Клавдий, закадровый голос которого время от времени комментировал происходящее, потрясенно выдохнул: «Не может быть...», видимо подумал, что я действительно решилась убить Пита.

– Я люблю тебя.

– А я дура...

– Дурочка моя, – шепчет Пит, вынуждая меня улыбнуться. – Я в тот момент готов был лично тебя прибить.

Но что ты сделал вместо этого?

Пит с экрана падает на колени и склоняется над моим телом. Из его груди вырывается отчаянный крик такой силы, что мне начало казаться, будь он еще на один децибел больше, и земля бы снова начала покрываться трещинами. А после крика – ничего. Лишь черный экран, испещренный серыми полосками.

– Возникли небольшие неполадки, – сказал Цезарь, улыбнувшись публике. – Извините за маленькую заминку. Буквально две минуты, и мы их уладим.

Но я, напряженный Пит, Хеймитч, на которого мы взглянули в поисках поддержки – все мы знали, что ничего не уладят.

Продолжения не будет.

Что же ты такого сделал Пит, что власти не хотят лишний раз на большой публике повторять злополучный отрывок Игр?

====== Часть III. Победитель. XIII ======

Что началось необыкновенным образом,

то должно так же и закончиться.

Михаил Лермонтов «Герой нашего времени»

Наступил он – тот момент, когда все было позади. Игры. Бесконечные изматывающие интервью. Эффи, с ее постоянными восклицаниями: «Я так рада, так рада, что вы победили! Я ни секунды в вас не сомневалась!», к которым она всегда добавляла что-нибудь вроде: «Правда, теперь все траурные платья придется вернуть обратно... и всего за полцены... но вы того стоите!»

Все закончилось, но я так и не почувствовала облегчение. Мне все кажется, что вот-вот случиться что-то непоправимое. Хотя может, это просто мнительный бред из-за того, что мне так и не удалось поговорить ни с Питом, ни с Хеймитчем. Мы либо не были одни, либо были не одни, да еще и под пристальным взглядом камер. Иногда возникает такое чувство, будто мы все еще на арене.

Как же я соскучилась по одиночеству... И как же мне невыносимо страшно остаться одной...

Поезд останавливается на дозаправку, и нам с Питом разрешают подышать свежим воздухом. Я чуть ли не вприпрыжку направляюсь к выходу из вагона, но вижу Пита, и все слова, которые до этого собирались в фразы, вдруг рассыпаются. Пит берет меня за руку, и те некоторые буквы, начавшие шевелиться, чтобы восстановить у меня в голове хоть какой-то маломальский порядок, падают обратно, а потому мы молча бредем вдоль линии.

Спустя столько дней мы наконец-то остались одни, а я не знаю с чего начать разговор. С уже проверенного и не очень эффективного: «Я не Китнисс», или с нового, но не внушающего доверия (а точнее – внушающего двойное недоверие): «Знаешь, такая забавная история... Ты персонаж книги!»

Я настолько углубилась в свои мысли, что, когда Пит отпустил мою руку, даже слегка испугалась и вздрогнула. Он наклонился, чтобы собрать цветов, а я решительно выдохнула из себя лишний воздух, мешающий языку ворочаться. В конце концов он имеет право знать правду. Да... но только после того, как мне расскажут, что же все-таки произошло после моей недолговременной кончины.

Мы доходим до конца поезда, туда, где, разрезая сухой пейзаж, вдаль убегает железная дорога. И почему-то так захотелось ступить на шпалы и пойти вперед, ни разу не оглянувшись. Но потом вспоминаешь, что железная дорога ведет в Капитолий, и сразу отпускает.

– Пит, – говорю я, наслаждаясь запахом маленький желтых цветочков. Сорняк – не сорняк, а все равно приятно, да к тому же пахнет летом. – Что ты сделал? Там, на арене?

– Спас тебя.

– Пит!

– А что мне за это будет?

И откуда у людей такая наглость? Думает, жизнь мне спас, и я теперь все – на все согласная?!

– Ничего не будет, – надавила я. – В этом-то и прелесть.

– Это уже не интересно, – качает головой Пит. – Я бы предпочел что-нибудь вещественное. Поцелуй, например.

Поцелуй – это, конечно, звучит заманчиво, но... я не гордая.

– Я могу и Хеймитча попросить!

– Он за поцелуй не согласится.

– С чего это ты взял? – хитро улыбнулась я.

Парень опешил, зато быстро пошел на попятную.

– Китнисс, – он как-то по-особенному улыбнулся, произнося... не мое имя. – Я угрожал им. Распорядителям. Кричал, что убью себя, если они тебя не спасут. Что раз они не хотят двоих победителей, то у них не будет ни одного. А раз не будет победителя, то и смысла в Играх нет! Разве, я не прав?

– Прав – не прав... – Я пожала плечами. – Какая теперь разница? Все сделано. Назад ничего не вернуть.

– И ты расстроена?

Расстроена? А ведь и вправду очень расстроена! Если бы я умерла, круг не замкнулся бы! Игры бы продолжились и... Да, Игры – это ужасно, но Война намного страшнее.

– Оно того не стоило...

– Хорошо, – на удивление спокойно реагирует Пит. – В следующий раз я тебя спасать не буду!

Следующий раз... А ведь он не за горами... Я даже представить себе боюсь, что же...

Пит не дает мне углубиться в тревожные размышления, наклоняясь за причитающимся ему поцелуем. Странно... За эти дни мы не прекращали целоваться, но этот поцелуй... Наверное, пошло будет сказать, что он был особенным, но он точно был каким-то другим. Более сладким? Более свободным?

Не позволив себе раствориться в приятных ощущениях, я отстраняюсь и ловлю внимательный взгляд Пита.

– Я должна тебе кое-что сказать...

Он молча ждет, пока я продолжу, и за это я ему как никогда благодарна, потому что, если бы он сейчас сказал что-нибудь вроде «Я тоже тебя люблю!», я бы не смогла.