Текст книги "Туда! И надеюсь, обратно...(СИ)"

Автор книги: Настюша Гуляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

– Дело в том, что...

Резкий неприятный звук прострелил ухо, вынудив меня поморщиться и отступить.

– Что случилось? – взволнованно спросил Пит.

– Ты не слышал? Это что-то...

Следующий выстрел минуя уши попал прямо в голову, взорвавшуюся на миллионы неровных осколков, каждый из которых раскололся надвое.

– Китнисс!!!

– Я... я...

Я задыхаюсь и падаю в темноту.

И прямиком из темноты попадаю в свою комнату, на обитый ковролином подоконник. За стеклом видны только черные окна дома напротив и три машины, которые за всю мою жизнь ни разу не покинули двор.

Я сижу, вдыхаю ночной воздух, в котором чувствуются смешанные в разных пропорциях запахи клубничного варенья, сигарет и Невы, и слушаю стук своего сердца, изредка перебиваемый шуршанием проезжающих мимо машин. Где-то вдалеке слышатся крики начавших просыпаться чаек. В окне второго этажа зажигается свет, и воодушевленно-коварном силуэте выглядывающего из форточки человека я узнаю дядю Борю. Почему-то именно он, с руками упертыми в бака, в неизменных клетчатых семейниках, будит во мне ощущение дома.

Я впервые за полчаса шевелюсь ― дотрагиваюсь онемевшими от предрассветного холода пальцами до пластмассового носа плюшевого пыльного медведя.

Йетти…

Опускаю ноги на пол и, не обращая внимания на противное покалывание, бреду из комнаты через заставленный удочками коридор в ванную. Меня тошнит. Я, слегка пошатываясь, встаю и, приняв более-менее устойчивое положение, опершись на дверь, смотрю в зеркало, где среди клякс пасты и мыльных разводов угадывалось лицо. Искусанные губы, маленький вздернутый носик, густые брови, растрепанные волосы собранные в косу и серо-голубые с желтыми крапинками глаза. Все мое, родное, знакомое, любимое…

Я выплевываю остатки чужого мира, отторгаемого организмом в раковину, умываюсь, захожу на кухню, чтобы взять воды, и тихо, стараясь никого не разбудить, возвращаюсь в свою обитель.

Старалась я зря. Не проходит и десяти минут, как бодрый и довольный жизнью дядя Боря заводит машину, явно помнящую Брежнева, и на весь двор гремят слова: «Говорит Москва! Московское время: восемь часов!»

Московское время может быть и восемь, а вот у нас в Питере все еще половина шестого. Но дядю Борю это обстоятельство ни коим образом не колышет, он без зазрения совести, не обращая внимания на водяную бомбочку упавшую на асфальт в метре от его надраенной до блеска развалюхи, продолжает свой еженедельный ритуал ― в окна всех соседей, что заблаговременно не уехали на дачу ударяет песня.

Воскресенье, день веселья.

Песни слышатся кругом.

С добрым утром, с добрым утром

И с хорошим днём!

Я присаживаюсь на подоконник и, сжимая в руках кружку с подмигивающей белкой, наблюдаю за тем, как просыпается мой двор. Гаснет фонарь, от которого и до этого толку было немного ― он лишь изредка старательно мигал, на большее его не хватало. Из под серебряного опеля вылезает, потягиваясь, полосатая голодная, но гордая кошка, которая громко возмущается, если баба Надя приносит ей что-то, кроме рыбы и жирного молока. Из окна пятого этажа выглядывает хмурая и азартная тетя Галя, она прищуривается, взвешивая в руке вторую бомбочку, замахивается и предсказуемо промахивается. А ведь казалось бы столько лет практики, уже должна была пристреляться! Но… в жизни все не так просто, как кажется.

Песню про доброе утро сменяет «Прекрасное далеко».

Я незаметно для себя улыбаюсь и начинаю вполголоса подпевать.

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,

Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь…

– Единственный, кто здесь поступает жестоко ― это вы, Борис Григорьевич! ― доносится из соседнего окна.

О! Алина проснулась! Сейчас должно стать весело…

И сестра не заставила себя долго ждать.

– Борис Григорьевич, честное слово, я когда-нибудь проснусь раньше вас и на всю громкость включу Лазарева! Хоть что-нибудь люди послушают вместо ваших «Любэ»…

Дядя Боря будто только и ждал этих слов, чтобы закинуть голову, хитро подмигнуть сестре и сменить диск, который мы знали наизусть с первой по шестидесятую песню, и даже более того ― помнили их порядок.

Позови меня на закате дня,

Позови меня, грусть печальная,

Позови меня…

– Позвать не могу! ― не сдается Алина. ― Послать могу! Причем далеко и с эпитетами!

Я с улыбкой качаю головой и невольно опускаю голову. Взгляд цепляет до боли знакомая обложка, на которой парень, совсем не похожий на Пита, обнимает девушку, совсем не похожую на Китнисс. Нет, если парень еще каким-то боком может быть издалека похож, то девушка слишком Бэлла для того, чтобы быть Китнисс. Я медленно и аккуратно беру книг в руки, будто одно лишнее движение, и я снова попаду туда.

Вздрагиваю, когда слышу визг, но выглядываю в окно и мгновенно успокаиваюсь ― это Галина Петровна вместо того, чтобы попасть в Бориса Григорьевича, попала в кошку.

А книга… просто книга. Переплетная крышка, каптал, страницы… Ничего особенного.

Я на автомате раскрываю ее на середине и хмурюсь. Кто-то вырвал две страницы.

Еще и… нет.. со словами что-то не так? Или… мне показалось?

Взгляд выхватывает из текста незнакомые строчки.

«…я присела на притаившийся в тени липы пень и, приговаривая вполголоса „Не садись на пенек, не ешь пирожок“, и начала разбирать многочисленные пожитки…»

Что-то неуловимо знакомое, но это точно не отсюда.

Чтобы в этом убедиться, я пролистываю еще несколько страниц и читаю следующее, случайно выбранное предложение.

«…я поняла, что негодование направлено не на меня, а на парня, то с облегчением отодвинулась от оного на несколько сантиметров, чтобы, если это чудо в штанах цвета фуксии заплачет…»

Что еще за?.. Подождите-ка… «Чудо в штанах цвета фуксии» это же… Вы же не хотите сказать, что?..

Не до конца веря происходящему, я снова опускаю взгляд в книгу.

«…продавал зеркало сестры? ― интересуюсь я у парня, как только девочка отбегает на некоторое расстояние.

– Причем достаточно выгодно, ― не отрицает он».

Не может быть…

Я, под стук сердца, громко бьющегося в один ритм с «Комбат-батяна, батяня-комбат…», пытаясь справится с непослушными пальцами, открываю последнюю страницу.

«Он молча ждет, пока я продолжу, и за это я ему как никогда благодарна, потому что, если бы он сейчас сказал что-нибудь вроде «Я тоже тебя люблю!», я бы не смогла.

– Дело в том, что...

Резкий неприятный звук прострелил ухо, вынудив меня поморщиться и отступить.

– Что случилось? – взволнованно спросил Пит.

– Ты не слышал? Это что-то...

Следующий выстрел минуя уши попал прямо в голову, взорвавшуюся на миллионы неровных осколков, каждый из которых раскололся надвое.

– Китнисс!!!

– Я... я...

Я задыхаюсь и падаю в темноту.

Конец первой книги».

Конец?

Конец.

Но тогда почему у меня такое чувство, будто это только начало?

====== Эпилог ======

Говорят, что у всех дорог есть конец,

но иногда конец похож на начало,

даже если ты прошел очень длинный путь

Сплетница

Я сидела на полу и читала «Голодные игры». Мои Голодные игры. Взгляд невнимательно скользил по отскакивающим от зубов строчкам, за окном успокаивающе шелестел дождь, а за дверью слышалось сопение неугомонного ежика по имени Алина. Она уже полтора часа меня караулит, пока я жду, что же кончится быстрее ― ее терпение или место в моем мочевом пузыре.

– Пузырь выиграл, ― констатировала я, услышав стук в дверь, и захлопнула книгу.

Сестра, не дождавшись моего отклика, приоткрыла дверь и вошла в комнату.

– Чего тебе надобно, старче?

Вся ее ванна энтузиазма, до того готовая расплескаться, вмиг опустела, Алина нахмурилась.

– Я тебя просила меня больше так не называть?!

Я кивнула, признавая свою ошибку, и, сложив руки в жесте мольбы, молвила.

– Что привело тебя ко мне, сестра моя?

Она неуверенно покачала головой, но все-таки отмахнулась, сочтя это обращение удовлетворительным, и села на пол напротив меня.

– Я тебе кое-что принесла!

Только тут я заметила в ее руках небольшой прямоугольный газетный сверток, на котором красовалась надпись «В Петербург привезли десять тонн зараженных сербских нектаринов». Это как раз то, что нужно знать человеку, съевшему на завтрак три нектарина.

– А это что?

– Это подарок!

– Оу…

Вот чего не ожидала, того не ожидала… Я даже слегка растерялась.

– Так ты все-таки не забыла про мой день рождения.

Пальцы аккуратно надорвали газетный лист.

– В смысле? Он же был месяц назад!

– Вот именно!

Под верхним листом оказался еще один лист, а под ним ― еще…

– На день рождения я тебе торт пекла!

– Кекс.

Под тем листом был еще один…

– Получился кекс… но пекла-то я торт…

А что же нас ждет дальше? Ах! Еще один газетный лист! Какая неожиданность!

– Я так понимаю, упаковка ― это и есть подарок? Думаешь, мне читать больше нечего?

– Думаю ― нечего, ― кивнула Алина. ― Именно поэтому и купила тебе… ― Она выдержала паузу и, подождав, пока я доберусь до кочана этой газетной капусты, воскликнула. ― Та-дам!

Кхм…

Под оберткой была книга. Сьюзен Коллинз «И вспыхнет пламя».

– Спасибо, конечно, но у меня уже есть такая…

– Как? У тебя есть вторая книга?

– И вторая, и третья, и даже та, в которой первая, вторая и третья часть вместе.

– Но… ― Она была искренне удивлена и немного расстроена. ― Я не понимаю… Как же так…

– Могла бы и порыться на моих полках, ради приличия, тем более, что в последнее время я не так часто бываю дома.

– В последнее время… ― Ее глаза вспыхнули гневом. ― Последние три месяца ты только и делала, что читала эти свои… Голодные игры! Но в последние две недели ты их просто из рук не выпускаешь! Даже в душ с собой берешь!

Предварительно обернув в десять полиэтиленовых пакетиков! Хм… Похоже, страсть все упаковывать ― это у нас семейное.

– Она соринку у меня заметила… Ты про свои-то бревна не забывай! У меня вопрос!

– Какой?

– Не к тебе ― к пальцу! ― Я вытянула указательный перст к потолку и спросила с абсолютно серьезным выражением лица. ― Ответь мне, друг мой, кто в этом доме вместо подушки использует жутко неудобные, зато «очень модные» туфли?

Палец слегка подергался, будто разрываемый сомнениями, но в конце концов уверенно указал на Алину.

– Да, ― не стала отрицать она. ― Конечно, я с ними сплю! Они стоили пять тысяч! Да я в них даже ходить боюсь!

И спрашивать: «Нафига ты их покупала?» явно не имеет смысла.

– Мне моя книга тоже очень дорога!

– Да? И сколько ты за нее отдала?

Три пинты крови, две бочки пота и миллион-другой нервных клеток. Но ей-то об этом не скажешь! Да и 256 рублей ― сумма не достаточно убедительная. Остается только один вариант, сулящий минимальные потери ― встать и уйти, пока мы не наговорили друг другу лишнего. Что я и проделываю. Хватаю книгу, с которой и вправду еще ни разу за время возвращения не расставалась, надеваю балетки и, накинув на плечи кожанку, выбегаю из дома.

Прохожу мимо ног дяди Бори, торчащих из-под машины, обхожу шатающийся люк и останавливаюсь у выхода из арки, не зная, куда дальше. Обычно я поворачиваю налево (всегда поворачиваю налево), всего несколько десятков шагов и я в Таврике, и можно продолжать сидеть на скамейке (той самой, напротив фонаря 28) и ждать Рататуя. Это, наверное, глупо… но мне надо было его найти, мне очень был нужен человек, с которым можно поговорить о чем-то непонятном так, чтобы все вмиг стало ясно!

Но прошло уже две недели, а он так ни разу и не появился, а потому сегодня… я не отчаялась, нет, я слишком хорошо знаю, что такое отчаяние, и что его точно не надо растрачивать на такие глупости, просто… и есть большая вероятность, что сработает закон автобуса, но… я поворачиваю направо.

Иду по омываемой дождем Кирочной до Литейного проспекта, с улыбкой смотрю на Китайский дворик, у которого мы с мамой сделали нашу последнюю совместную фотографию, и, шлепая успевшими насквозь промокнуть балетками по пыльным лужам, подхожу к моей любимой Фонтанке. Мне почему-то нравится именно этот отрезок реки ― от Цирка до Аничкова моста, может, потому что здесь относительно мало людей, если, конечно, не считать километровые очереди к музею Фаберже, но они бывают редко, так что…

С набережной сворачиваю на Невский, как всегда шумный, величественный и немного несуразный. Вот зачем эта девушка моет окна ресторана? Она дождю не доверяет? Или тот парень, что вечно кричит: «Сейчас самое подходящее время для экскурсии по Санкт-Петербургу»? Мне кажется, неважно, что произойдет ― землетрясение, наводнение, война, вторжение инопланетян… он будет стоять здесь и приглашать всех желающих и не желающих на экскурсию.

Наслаждаясь запахом кофе, наблюдая за людьми, любуясь вроде знакомыми, но при любой другой погоде, другом настроении всегда открывающимися с другой стороны достопримечательностями, я не заметила, как дошла до Мойки.

Я оперлась руками на парапет Зеленого моста и решила передохнуть. Тем более, что дальше только Дворцовая, а мне туда не нужно… мне вообще никуда не нужно…

– Если ты собралась прыгать, то я могу посоветовать другой мост.

Рататуй?

Это было настолько неожиданно, что я даже не успела удивиться, и лишь на автомате выдавила из себя: «И какой?»

– Дворцовый, например, или Троицкий. И лучше зимой, чтобы под лед, и наверняка.

Я кивнула, дав понять, что приняла его совет к сведению. Меня сейчас больше волновал другой вопрос.

– Откуда ты взялся? Да еще так неожиданно…

– Хочешь узнать мой секрет? ― Парень прищурился, будто оценивая ― достойна я ответа или нет, наклонился и прошептал. ― Я плод твоего воображения.

…

– Это была шутка, ― улыбнулся он спустя нелегкие для меня полминуты, за которые я так и не успела придумать, как сбежать из психиатрической больницы.

– А я поняла, ― кивнула, пытаясь унять сердцебиение.

– То-то у меня уши болят… наверное, от твоего смеха.

Я опять кивнула, все не решаясь… Хотя какого ежика? Хуже, чем есть, он обо мне точно не подумает.

– А я тебя искала. Хотела посоветоваться.

Он так же как и я оперся о парапет моста и хитро улыбнулся.

– Советоваться с абсолютно незнакомым парнем ― это несколько…

– Глупо. Я в курсе ― я дура. Я с этим уже давно определилась.

– А… тогда спрашивай!

– Понимаешь… ― Я попыталась собраться с мыслями, что было не так уж легко, потому как за эти две недели, что я их не трогала, они совсем распоясались и не хотели подчиняться. ― Я… любила. Точнее, мне казалось, что я испытываю что-то… но сейчас… у меня в душе абсолютная пустота… ничего! Такое чувство, будто кто-то нажал на переключатель! И поэтому… я предательница, да? Нет, просто… я ведь все помню, это было на самом деле! Я все это чувствовала! А сейчас… Даже отголоска нет, и от этого так погано… но ведь это было и… я не знаю, что делать…

Он скорее всего не понял ни слова из того, что я сказала, но не подал виду.

– Что же я могу тебе посоветовать? ― Складочки на его лбу сложились в слово «помогите», но в остальном выражении лица было более, чем бесстрастным. И тут он выдал…

– Отпусти и забудь!.. Спел бы я, если бы у меня был голос… но если серьезно...

– Не надо! ― отмахнулась я, улыбнувшись. ― Терпеть не могу серьезности!

Тем более, что в глубине души я уже все давным-давно решила, только все никак не решалась…

Я в последний раз взглянула на обложку книги и, выпрямив руки над водой, разжала пальцы. Книга громко ударилась о поверхность воды, подождала, пока утихнут брызги и, подчиняясь течению реки, скрылась под мостом и поплыла в сторону Красного моста.

– Ты чего делаешь?! ― воскликнул Рататуй, перегибаясь через парапет. ― Ты хоть знаешь, сколько сейчас книги стоят?!

– Мое спокойствие мне дороже, ― заявила я, улыбнувшись еще шире. ― Это звучит странно, но мне правда стало легче.

Рататуй недоверчиво покачал головой, пытаясь увидеть за проезжающими мимо машинами стремящийся избавиться от переплетной крышки книжный блок.

– Что хоть за книга была? ― полюбопытствовал парень, отвернувшись от уплывающей книги.

– Голодные игры.

– А… ― Он как-то слишком облегченно выдохнул. ― Ну тогда может оно и правильно… и даже понятно, почему не утонула… то еще…

– Эй! Я бы попросила! ― одернула я парня. ― Это моя любимая книга!

– Но… ― Он пребывал в небольшом недоумении. ― Ты же ее только что выкинула!

– И что? Она от этого не перестала быть моей любимой!

– Поистине… Пути женской логики неисповедимы… Ладно… Любимая, говоришь?

– Я и повторить могу.

– Тогда у меня вопрос. Представь, что ты попала на арену Голодных игры. Как ты думаешь, ты бы?.. Что такого смешного я сказал?!

КОНЕЦ