Текст книги "Туда! И надеюсь, обратно...(СИ)"

Автор книги: Настюша Гуляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Будем заниматься здесь или пойдем в твою комнату? – спросила она, отставив стакан сока на журнальный столик.

– Эмм… Нет, – качаю я головой, вспоминая руины, которые я, перед тем как выйти, благоразумно очистила от ножей, чтобы безгласые не наткнулись. – Давайте лучше здесь.

– Хорошо. Тогда переодевайся, – она махнула рукой в сторону кресла, на котором лежало что-то ядовито-блестящее. – Вот твои туфли и платье.

Если честно, я думала, что с тем, чтобы пройти по комнате туда и обратно, я справлюсь. В конце концов, несмотря на то, что меня воспитывал папа, пацанкой я не выросла, спасибо моей сестре и той горе макулатуры, из которой я иногда со скуки, чаще, чтобы отвлечься от домашней работы по физике, тырила журналы. И на каблуках ходить обучена. Повторюсь – на каблуках, а не на этих спиралевидных загогулинах. Я уже не говорю про ту тряпку, на которую ткани не пожалели, выбрали самые лучшие, по их мнению, и тяжелые шторы. Но это ещё полбеды, с этим я худо-бедно справилась.

Но три часа разговаривать с Эффи о всякой ерунде, не снимая с лица улыбки….

Я честно держалась час и даже половину второго, но потом, когда она попросила меня двенадцать раз повторить «Я очень люблю Капитолий и всех, кто в нем живет! А также уважаю президента Сноу, благодаря которому я и оказалась в этом потрясающем городе!» не выдержала.

– Не собираюсь я говорить эту чушь, – фыркнула я, продолжая следить за тем, чтобы стакан оставался на голове.

– Это не чушь, Китнисс, – возмущается Эффи, не переставая улыбаться. – Это элементарная вежливость. Ты должна показать, что настроена дружелюбно.

– Бред, – плюнула, чуть дернула головой, и стакан, превратившись в осколки, разлетелся по полу. Тут же подбегает светловолосый парень, чтобы за мной убрать.

– Говорить, что я их люблю… Полнейший бред.

– Это не бред, – возразил внезапно появившийся Хеймитч. – А часть выживания. Ведь в толпе могут быть спонсоры. Но об этом позднее…

– А зачем вы сейчас пришли?

– Да так… Услышал шум, решил пойти проверить. Может, ты тут Эффи ненароком убила. Надо же найти повод выпить…

Эффи вспыхнула, Хеймич подмигнул мне, замаскировавшей смех под кашель, и скрылся.

Благодаря этому небольшому разряду атмосфере, я смогла кое-как пережить оставшиеся полтора часа пытки. Но как бы то ни было, поверьте, это подвиг. Подвиг, который достоин… нет, не медали (медаль… тоже мне награда. Есть у меня одна медаль – лежит на полке и пыль собирает), и не памятника (в конце концов, я не такая уж и наглая, как иногда кажется), а двойной порции домашних папиных фирменных пельмешек.

Но их я уже никогда не отведаю…

Что ж… Придется давиться отбивной в гранатовом соусе.

– Хватит! – воскликнула я, не выдержав пронизывающего будоражащего глубокого пристального (и другие синонимы, которых я успела найти вдоволь) взгляда Хеймитча, которым он меня чуть ли не прорезал насквозь в течение последних семи минут. – Что-то случилось?

– Да нет, – повел плечами он. – Просто жду.

И он опять замолчал.

– Что ждете? – аккуратно поинтересовалась, спустя тридцать четыре удара сердца.

Мужчина наконец-то поменял свое положение, чтобы нагнуться поближе ко мне.

– Может, ты и мне какой-нибудь стих прочитаешь? – я вздрогнула. – Или, чего уж мелочиться, песню споешь? А, девочка-я-вас-ненавижу?

– Но… я… но… эм… – мои мозги честно и старательно скрипели, пытаясь придумать мало-мальски адекватное оправдание, но даже с помощью ежедневно скудеющего воображения, смогли лишь выдавить вопрос. – Откуда?

– На тебя пожаловались.

– Распорядители?

– Ты ещё кому-то успела насолить? – выгнул бровь ментор.

Марвел, Мирта, рыжая, та дура из 11 “б”, которая теперь вряд ли получит свою драгоценную кофточку, которую я стащила на физкультуре в отместку за то, что она дура, обратно.

– Да нет, просто уточнила… – опустила взгляд на стол, увидела стакан воды и мигом осушила его. – Так что там с распорядителями?

– Они попросили меня провести с тобой нравоучительную беседу и убедить в том, что ты должна быть тихой и слегка легкомысленной. Чтобы никто не смог догадаться, за что ты получила такой высокий был.

И опять же, откуда у меня в голове такие неприличные мысли?

– А не проще было поставить мне бал пониже?

– Даже если и так, уже поздно что-либо менять, не находишь?

– Мда… – вздохнула. – И что? Мне теперь изображать инфантильную девушку, не способную отличить авокадо от авангарда?

– Я такого не говорил, – возразил Хеймит, сцепив руки в замок.

– Но…

– Я сказал, что они попросили, чтобы ты была такой…

– Но…

– Но ты такой не будешь.

– Но…

– Спонсорам нужна личность, способная бороться, а не розовая кукла, которая умрет в первый же день, или даже час. – и тут он, что стало неожиданностью для меня, улыбнулся. – Просто будь собой! Делай, что посчитаешь нужным. Поверь, сам не верю, что такое говорю, но я думаю, что ты справишься. С интервью.

Он чуть склонил голову на бок, глотнул из фляги и ушел, оставив меня с грустной улыбкой на лице в задумчивости водить пальцем по ворсу кресла.

Хеймитч выразился яснее не куда. С интервью я справлюсь без проблем, а вот игры я вряд ли переживу… Отчаяться что ли? Но ведь русские не сдаются! Эх… Но иногда так хочется... А как говорит моя учительница по русскому и литературе, если нельзя, но очень хочется, то можно. И все же... Хотя есть один вариант, при котором я и сдаюсь, и остаюсь русской. Я...

Взгляд упал на початую бутылку красного вина.

...напьюсь.

====== Часть I. Трибуты. XIII ======

Эй, сердце. Ты слышишь? По-моему, мы с тобой

официально находимся в состоянии войны.

Колин Гувер «Может, однажды»

На Капитолий опустились сумерки. Последние лучи заходящего солнца тронули крыши домов, придав им необычайно сочные, даже смачные краски, и растворились. Но город не погрузился во тьму, мигом вспыхнули сотни огней, и это только на главной площади. Да и народу прибавилось. Люди, как будто ждали заката, чтобы выйти на улицу.

Счастливые. Свободные… Могут, когда захотят, пойти, куда захотят. Это я тут как в клетке.

Поднесла к губам бокал, оказавшийся пустым, нахмурилась, встряхнула бутылку, но и там ничего не оказалось. Настроение с отметки «я хочу умереть» переместилось на «я хочу кого-нибудь убить», мысли тут же подсказали, что скоро мне представиться такая возможность, и настроение рухнуло ещё ниже. Так… Мне нужно еще.

Когда и вторая бутылка выплюнула последнюю каплю содержимого, неподготовленный к такой атаке организм Китнисс дошел до такой консистенции, при которой тянет петь, вопреки отсутствию слуха и голоса. Вот только разгуляться моей бунтующей душе не дали. Дверь скрипнула, и в помещение вошел Пит.

Вот уж кого не очень хочет видеть мое слегка помутненное сознание. Дергаю головой, чтобы пряди волос помешали боковому зрению уловить даже его силуэт.

– Привет, – роняет парень, не знающий, что ему не очень рады, присаживаясь на край подоконника.

– Давно не виделись, – замечаю я.

Стоп. Мне кажется, или это уже где-то было? Точно. С этих же слов начался наш вчерашний разговор. Кхм… Интересно…

– Как дела?

То ли это на самом деле забавно, то ли так кажется только моему, помутненному алкоголем, сознанию, но я смеюсь и слегка скашиваю взгляд на Пита, он улыбается. И на его лице опять эти ямочки… Оуу…

Закусываю губу и скорее возвращаюсь к наблюдению за девочкой с собакой, неизвестной мне породы (это не значит, что такой породы нет в нашей реальности. Просто я из собак могу распознать только далматинца и таксу, все).

– Что делаешь? – почему я раньше не замечала, что у него такой кайфовый голос? Так и хочется…

Но раз это изначально было похоже на разговор двух идиотов, я не имею права понижать планку.

– В окно смотрю, – хмыкаю, переглядываюсь с Питом, и улыбка, уже собравшаяся смотаться, возвращается обратно.

– Я присоединюсь, ты не против? – он слегка наклонил голову, из-за чего в его глазах появились яркие искорки. Скорее всего это просто отблески уличных фонарей, но…

Проглатываю образовавшейся в горле комок, но все-равно не нахожу в себе сил что-либо сказать и лишь киваю.

Он усаживается глубже, устраиваясь поудобнее, и мы наслаждаемся тишиной, то и дело прерываемой возгласами капитолийцев. Изредка поглядываем друг на друга. И каждый раз, когда мои глаза находят его лицо, тараканы в голове умиленно вздыхают и отыскивают очередную черту Пита, которой можно восхищаться без зазрения совести, благо последняя уже давно спит (ага, лет эдак семнадцать), будь то ресницы или ноздри. И с каждым таким взглядом мне становится хуже. Горло терзают тысячи неугомонных ежиков, которые, прорываясь к груди и животу, начинают удваивают свой напор, в явном желании разорвать меня на кусочки. И все что нужно сделать для того, чтобы их успокоить – это поцеловать Пита. Легче легкого… Но я чувствую, что, если угомонить их сейчас, потом будет в несколько раз хуже. Ведь через два дня игры, и…

– Пожалуй пойду спать, – соскальзываю с подоконника и, не дав Питу шанса задержать меня, говорю: «Спокойной ночи» и бегу в свою комнату.

Оказавшись внутри, первым делом умываю лицо холодной водой. Легче не становится.

Не обращая внимания на одежду, вхожу в ледяные струны душа. Когда и это не помогает остудить, рвущуюся то вправо, то влево, то вниз, то куда-то наискосок душу, заказываю у «волшебного ящика» вино и погружаюсь во тьму.

====== Часть I. Трибуты. XIV ======

– Я боюсь, что я не смогу…

– Ну давай же, больше уверенности!

– Я уверен, что я не смогу.

NN

Утро началось с… Или ещё не началось? Как-то слишком темно для утра. И холодно. Почему так холодно? Толпа мурашек, стремительно промчавшихся по моему телу, не ответила на этот вопрос, зато подкосила ноги, вынуждая меня негромко воскликнуть и рухнуть на четвереньки.

– Кто здесь? – чей-то смутно знакомый сонный голос.

– Я! – и я даже подняла руку. Вторая, не выдержав такого издевательства, согнулась, и мое лицо впечаталось в пол.

– Китнисс? – голос… Пита? Точно, Пит… Только вот что он делает в моей комнате? Или это не моя комната? Не важно, все-равно, нельзя же так громко разговаривать…

– Китнисс!

Я поморщилась, но не из-за грома его голоса, а от обилия света, пронзающего мои измученные глаза даже через закрытые веки.

– Что ты здесь делаешь?

– Не знаю, – мотнула головой я и перевернулась, пусть и не с первого раза, на спину. Сквозь небольшие щели век виднеется образ Питаю

– В смысле?

– Не помню.

– Ты… – он нагнулся и тронул меня за плечо горячими пальцами, распустившими по всей моей правой руке приятные искорки. Нахмурился и приложил тыльную сторону ладони к моей щеке. Так приятно, что я закрываю глаза, сосредотачиваясь на одних ощущениях, что длятся не более двух секунд.

Пит восклицает: «Да ты просто ледяная!», берет меня на руки, чтобы тут же опустить на кровать и плотно укутать в одеяло, оставив мне лишь небольшую щель, через которую я могла лишь дышать и смотреть на не в меру заботливого парня, сдвинув брови и поджав губы. Я, конечно, понимаю, что он хочет, как лучше, только я бы предпочла одеялу его руки и наверняка теплую широкую грудь. Но так как из этого кокона, которому любая перегусеница и недобабочка позавидовала бы, не представлялось возможным выбраться, мне оставалось лишь смириться, выдохнуть, расслабиться и постараться получить удовольствие от подсчета количества его ресничек. Они ведь сейчас так близко… Кстати, а почему они так близко? И нос у него как-то странно дергается. Он что, принюхивается ко мне?

– Ты… – Пит громко и шумно втянул ноздрями (теми самыми, которые симпатичные) воздух. – Ты пила?

Ах вот он к чему…

Кивнула, но добавила в свое оправдание.

– Я чуть-чуть выпила совсем вина!

Он с сомнением на меня посмотрел, присаживаясь на краешек кровати.

Кровать у него, между прочим, намного больше моей, да и матрас мягче. Это что за дискриминация… или мне просто кажется? Скорее всего второе, потому как соображаю я сейчас не ахти как хорошо, я бы даже сказала – туго.

– И сколько это твое чуть-чуть?

– Ну… – давай. – Наверное… – еще немного. – Где-то… – О! Мозги, пусть и со скрипом, но зашевелились. – Пару кубических корней из пяти, а может из семи…

– Чего?

Как бы ему объяснить?

– Примерно квадратный корень из пятнадцати.

Понимания на его лице не прибавилось.

– А из пятнадцати извлекается корень? – я икнула. – Если честно, то я вообще-то не очень бутылки считала…

– То есть ты выпила не одну бутылку? А…

– Да что ты ко мне пристал!

Как же он меня раздражает.

– Подумаешь выпила… У меня между прочим повод есть!

– Какой? – он слегка склонил голову на бок и уголки его губ дрогнули.

Он смеяться надо мной вздумал? Козел, причем бессердечный козел!

Шмыгнула носом и прорычала:

– Я умерла!

Пит широко распахнул глаза.

– Что?

А я что-то не то сказала? Ой, точно…

– Перепутала… Тут же не Past Simple, а Future, да?

– Что?

– Я вот не понимаю. Мы же вроде в Америке, почему тогда я разговариваю на русском, и меня все понимают? Или я все-таки разговариваю на английском? Но даже если так, думаю-то я все-равно на русском! Я ведь по-другому думать не умею...

– Ты…

– А может я все-таки сошла с ума?

– Что? – видимо он совершенно престал меня понимать.

Если честно, я тоже.

– Пит, я умру… – по щекам одна за другой покатились разъедающие глаза слезы. – Может, не в первый день, но умру, точно умру.

Непонимание на его лице преобразилось в беспокойство, и он придвинулся ближе.

– Не говори так.

– Почему Пит? Это же правда, и с этим ничего нельзя поделать.

– Нет, Китнисс, тебе всего лишь надо добыть лук и…

Я горько усмехаюсь и качаю головой, смахивая скопившиеся на щеках капли.

– Я не умею стрелять из лука… Не умею… Ни капельки не умею…

– Ты просто пьяна, – возразил Пит.

– Да нет же! – я встряхнула его, неизвестно как освобожденной рукой. – Это же мой секрет! Секрет, помнишь? Я не умею стрелять из лука! Не умею! Вообще ничего не умею...

– Ты…

– Я! Я, понимаешь, это я! Я, а не она! Я не она… Я не смогу… Я умру, Пит, умру! Умру! Умру!!

Голос, уже срывающийся на крик, стал глуше – Пит прижал меня к себе и начал успокаивать, медленно поглаживая по голове и приговаривая: «Все будет хорошо», на что я лишь качала головой, шмыгала носом и снова хрипела «умру». Когда я, уже раз в пятидесятый повторила это гадкое тошнотворное слово, он отстранился от меня и, заставив посмотреть себе в глаза, тихо, но четко сказал:

– Ты не умрешь.

Я застыла, заметив капли соленой влаги на его ресницах. Дура. До чего ты парня довела?

– Я тебе обещаю. Ты мне веришь?

Кивнула. Видимо, его не устроил такой ответ, потому что он повторил.

– Ты веришь мне?

Разве можно отрицательно ответить на этот вопрос, когда у него такие завораживающие глубиной речных вод, переливающихся на солнце, глаза?

Я рвано вздыхаю, проталкивая воздух в легкие, внезапно не пожелавшие его принять, и выдыхаю.

– Верю.

Со всей силы прикусываю губу, чувствую сладковатый привкус крови и начинаю плакать с удвоенной силой, пока слезы по одному мановению его руки не высыхают. Тогда, продолжая громко вздыхать, позволяю Питу уложить себя, получше подоткнуть одеяло и перебирать мои волосы, в ожидании пока мое сознание похитит сон.

Это настолько успокаивает и греет душу, что перед самым погружением в забытье, я шепчу: «Ты такой хороший… Такой добрый… Такой милый… Что я, кажется, тебя уже… Ааэх…»

====== Часть I. Трибуты. XV ======

Провалы в памяти – бесплатный приз

на дне каждой бутылки водки.

Теория большого взрыва

К моему величайшему удивлению оковы сна разрушились мягко, не оставив после себя ни головной боли, ни тошноты. А главное, на душе так спокойно… У меня в последний раз такое чувство было, когда я одной курице из параллельного класса после полугодового приторного общения, приправленного безукоризненными фальшивыми улыбками, наконец-таки высказала все, что я думаю о ней, о её интеллектуальных способностях и о её дурацкой клетчатой юбке, в частности. Сколько крику тогда было… Зато я вечером пила чай с легкой душой… Да, с двумя сломанными ногтями, с порванной блузкой, без клока волос, но с легкой душой.

– Всем добр’ое утр’о! – прокартавила я, усаживаясь за обеденный стол. – У нас сегодня кр’уасаны на завтр’ак? Это пр’осто… – я задумалась, подыскивая подходящее по смыслу наречие с буквой р. – Очар’овательно!

Выжидаю пока официант нальет мне кофе и, придвинув вроде как общее блюдо поближе к себе, пожелала всем приятного аппетита.

– Я вижу у тебя хорошее настроение, – заметил Хеймитч, проследив как во мне исчез третий круасан за минуту.

Покачав головой, старательно пережевываю шоколадно-вишневую массу и поправляю.

– Хор’ошее настр’оение.

И в рот снова погружается кончик мучного лакомства.

Я перестала жевать. Медленно повторила про себя последнее предложение, фыркнула, ещё раз повторила и засмеялась.

Хеймитч озадаченно покосился на Пита, который не сводил с меня странного пристального взгляда, а затем, за неимением альтернативы посмотрел на Эффи, она лишь пожала плечами.

– Так ты готова к интервью? – предположил ментор, когда я относительно успокоилась, только слегка подхихикивала время от времени.

– Мор’ально – да, – кивнула и опять заметила взгляд Пита, тяжелый пристальный взгляд. Вопросительно выгибаю бровь. Он не отвечает, не шевелится, даже не моргает.

Что не так с этим парнем?

«А, – отмахнулось подсознание. – выбрось из головы!»

– А физической частью позволь заняться мне, – в столовую вошел Цинна. – Ты доела?

Я проглатываю последний кусок, встаю и спешу за стилистом.

На спину тут же липнет что-то невесомое, но вполне ощутимое настолько, что я тут же передёргиваю плечами, сметая наваждение.

Этому чудаковатому пессимисту не удастся испортить мне настроение.

====== Часть I. Трибуты. XVI ======

– Будь серьезной! От этого зависит твоя жизнь!

– Пра-авда? Нет от уровня сахара в крови или холестерина?

Не от уличных ДТП и местного бандитиз… травматизма?

А от серьезности? Дык я серьезнее мумии фараона Тутанхамона!

«Божественные каникулы»

Я стою. Уже несколько минут стою и боюсь пошевелиться. Потому как при каждом движении синие, красные, желтые и оранжевые драгоценные камни, составляющие платье, медленно переходящее в узоры на плечах и руках, вбирая в себя капли тепла от всех источников света, находящихся в комнате, охватывали меня языками настолько реалистичного пламени, что постучавший и даже посмевший открыть дверь парень, заглянувший ко мне в гримерку сказать, что пора на сцену, остолбенел, широко распахнул глаза и с криком куда-то умчался.

– Неужели я настолько страшная? – роняю ему вслед.

– Нес, конесно, – возражает Октавия.

– Чы очень крачивая! – поддерживает её Вения.

Ага, именно так – крачивая…

– Я о том и говорю, – расправляю подол, любуясь переливами оттенков. – Красота же страшная сила.

И требует жертв.

Например, семь часов жизни или даже самой жизни…

Так. Я Питу не дала испортить настроение, а себе и подавно не позволю этого сделать.

Встряхнулась, услышала звук упавшего тела, видимо рискнул вернуться тот впечатлительный, рассмеялась, причем довольно звонко, пусть и не заразительно, обернулась вокруг своей оси и проинформировала Цинну.

– Вы гений!

Он польщенно улыбается, делает знак группе подготовки, отпуская её, ненавязчиво выметает из комнаты очухавшегося припадочного и спрашивает.

– Так значит, к интервью ты готова?

Пожимаю плечами и неуверенно киваю.

– Вроде как… Только нервничаю немного… – перевела взгляд на подрагивающие пальцы с идеальным маникюром, над которым Флавий бился два часа, и исправилась. – Очень.

– А почему? – полюбопытствовал стилист, присаживаясь на край стола. – Хеймитч сказал что-нибудь резкое? Вполне в его духе…

– Да нет… Он наоборот сказал, что я со всем справлюсь. Что он верит в меня.

Цинна ненадолго замолчал, то ли обдумывая мои слова, то ли раздумывая не вызвать ли моему ментору врача, в конце концов он сказал.

– Раз даже Хеймитч в тебя верит, то тебе точно не стоит волноваться. От себя лишь могу добавить, что лучше быть честной.

Я нахмурилась.

– Это не значит, что тебе надо изливать душу и раскрывать все свои тайны. Просто будь искренней. Говори то, что думаешь.

– Даже если я думаю, что Игры – это полный маразм и президента Сноу не мешало бы повесить?

Он ненадолго замялся, но потом усмехнулся и ответил, глядя мне прямо в глаза.

– Говори, но только если ты готова к последствиям, а они будут.

Последствия? Интересно какие? Мне прилюдно язык отрежут или… Революция… Хм…

Кивнула, как бы говоря, что поняла его.

– Раз с этим разобрались, тогда пойдем?

Я сделала шаг за порог, в узкий длинный коридор, ведущий к сцене, на которую уже начали подниматься первые трибуты, и мне стало плохо. Сердце учащенно забилось, в ушах загудело, ноги превратились в холодец, и я вздрогнула, когда кто-то коснулся моей вспотевшей ладошки.

Цинна.

– Не переживай, – мягко говорит он, ободряюще пожимая руку. – Помни, они уже тебя любят…

И будут любить ещё сильнее, когда увидят мои пустые стеклянные глаза, обрамленные красной горячей жидкостью.

Я ни капли не успокаиваюсь, но тем не менее на достаточно твердых ногах иду вперед, поднимаюсь на сцену и умудряюсь не свалиться с неё, ослепленная софитами.

Восхищение трибутов моим нарядом, мгновенно преобразуется в завистливо-презрительные взгляды, иногда оказывающие воздействие подножки, а иногда подзатыльников. Сегодня мне повезло (ну хоть в чем-то…) и снисходительные усмешки подстегивают меня расправить плечи, вздернуть голову и пройти к своему месту, не забыв дерзко подмигнуть Марвелу и послать воздушный поцелуй публике.

Я грациозно присаживаюсь, по крайней мере надеюсь, что со стороны это выглядит именно так, по ощущениям же я валюсь на кресло и облегченно выдыхаю, бросаю взгляд вдаль, вижу лишь огромное пестрое пятно в розовую крапинку, которое резко начинает заваливаться влево. Похоже мое сознание, не привыкшее к подобным масштабным мероприятиям, резко решило меня покинуть. Чтобы не отключиться, щипаю себя за мочку уха.

– Добрый вечер, дамы и господа!

Помогает.

– С вами неподражаемый Цезарь Фликермен!

Но ненадолго.

Толпа воодушевленно взревела, а я продолжила вытирать ладони о кресло, перебирая в голове советы о том, как справиться с волнением.

– Вы очень долго это ждали и поверьте, не напрасно!

Значит так…

– Эти ребята вас точно не разочаруют!

Пункт первый. Жвачка.

– А теперь давайте поприветствуем ослепительную во всех смыслах этого слова Диадему!

(Ага, чтобы на неё можно было смотреть надо ослепнуть, это точно сказано!)

Где-то читала, что процесс жевания успокаивает, более того – делает безразличными к происходящему.

– Оу, Цезарь, вы вгоняете меня в краску…

Только вот что жевать-то?

– Поверьте, эта краска вам к лицу.

Волосы убраны в прическу, платье жалко, губы не вкусные (на них помада)

– Как вам Капитолий?

Может, от кресла кусочек оторвать, думаю оно не обидится.

– Я уже полюбила его и всех его жителей. А вас Цезарь в первую очередь.

Кресло то нет, а вот мои ногти очень даже, а следственно обидится Флавий, который над ними три часа трудился!

Ты же говорила два.

Ой, логика, отвянь! Не до тебя сейчас!

– К сожалению, время подошло к концу. Нам придется расстаться.

– Оу, Цезарь, боюсь, мое сердце может этого не выдержать…

(Если бы все было так просто…)

– Тогда я поделюсь с тобой своим…

(Мозгами бы лучше поделился!)

Единственный вменяемый вариант – попросить у Пита розу, выглядывающую из кармана пиджака.

– Того же поля, но не того же пола ягода! Марвел!

Скосила глаза на, вроде пока ещё напарника, но, когда меня встретили все тем же, явно что-то означающим взглядом, отвернулась и решила, что мы оставим этот вариант на крайний случай.

– Здесь круто!

(Да просто рай на земле)

Пункт второй. Зверьё.

– Что именно вам понравилось больше всего?

Нужно либо рычать подобно тигру, либо шипеть подобно змее. Можно и не шуметь, а…

– Да все!

(И это после двадцати секунд интенсивного обдумывания? Пожалуй, ему мозги нужнее, чем Диадеме…)

И… Так, а на чем я остановилась? Нет, не могу я их идиотские реплики без своих не менее идиотских комментариев оставлять, но и думать на три фронта как-то не айс, нельзя же так распылять себя, точнее свой мозг, я не Диадема и не Марвел…

– Вот только одно но – я дома фотоаппарат забыл, даже снимков на память не сделать!

…я без мозга жить не смогу.

Хм, а если я так здраво рассуждаю, значит, я уже не волнуюсь?

Судорога, прошедшая по ногам от пяток до бедра, опровергла эту гипотезу.

Тогда думаем дальше…

– Катон, ты производишь впечатление настоящего бойца.

Пункт пятый. Нудизм.

– Это не впечатление. Я такой и есть.

Представьте, что все ваши слушатели абсолютно голые. Это должно прибавить уверенности.

– Я жестокий.

Представила.

– Безжалостный.

Нет. Я не буду смеяться не буду.

– Кровожадный.

Держись!

– Беспощадный.

(Я кровожадный. Я беспощадный. Я злой разбойник Бармалей!)

Я не выдержала.

…

Вот вам же знакомо это чувство, когда ты смеешься, все на тебя смотрят, ты понимаешь, что ты не должен смеяться, но… это сильнее тебя. Только одно дело, когда от того, прекратишь ли ты смеяться зависит сомнительная оценка по поведению, а другое – когда от этого зависит твоя жизнь.

Только пропитанные чистой нефильтрованной ненавистью глаза Катона заставляют меня перестать смеяться, зато в два раза сильнее начать волноваться.

– Пит, дай розу пожалуйста, – прошептала я.

– Что?

Закатила глаза, но повторила:

– Дай пожалуйста розу.

– Что? – глухой…

– Розу сюда гони живо! – прорычала, заглушив очередную попытку Цезаря вернуть внимание зала к трибуту второго Дистрикта.

Заполучив требуемое я, ко всеобщему удивлению и так донельзя пораженно публики, начинаю её есть.

Катон встает и медленно идет к своему креслу, не сводя с меня убийственного взгляда.

Но мне уже пофиг! Я жую цветок и наконец-то успокаиваюсь.

Так что вы, тараканы в моей голове, к которым я не устаю обращаться, если вы отправляетесь на публичное выступление или на какую-то важную встречу, захватите с собой жвачку! Потому как если вы вдруг начнете есть чужие растения, ваша встреча будет долгой (ваша встреча с психиатром), а если растение окажется кактусом, то недолгой, но запоминающейся, я бы даже сказала – незабываемой.

====== Часть I. Трибуты. XVII ======

Я твердо уверен в одной вещи.

Всегда нужно признаваться в

любви тому, кого любишь.

«Господин Никто»

Огни: желтые, белые, оранжевые, розовые, фиолетовые. Так много огней, что даже ночь уходит на второй план, и звезды стесняются освещать темное небо, боятся померкнуть на их фоне. И среди этих огней, не менее заметные и уж точно не менее яркие люди. Бегают, смеются, шумят, пускают фейерверки, в общем – празднуют. Ещё бы… ведь меньше чем через семь часов начнутся Игры, почему бы не отпраздновать? Веселятся, пьют… Скорее всего и за меня стаканчик опустошат, я же сегодня отличилась по всем фронтам.

Сначала чуть не упала со сцены, так как ноги, из-за быстро закончившегося ароматного успокоительного, меня подвели, потом развела сопливую сказочку про бедную-несчастную меня, которая мало того, что по природе своей либрокубикуларист, так ещё и после некоего несчастного случая получила осложнение в виде гексакосиойгексеконтагексапараскаведикатриофобии.

Хм… Опять начинаю улыбаться, вспоминая ошарашенные лица Цезаря и зрителей, которые теперь вдвойне восхищаются мужеством девушки, ежесекундно борющейся с таким страшным недугом как «боязнь числа 666 в пятницу тринадцатого». (И откуда только в моей голове этот внезапно пригодившийся мусор?)

А после того как я на вопрос ведущего: «Как же тогда тебе удалось получить двенадцать балов?» начала зачитывать Маяковского, и пара дамочек упала в обморок, даже слегка опасаются.

Если бы еще трибуты подумали, что я заразна и побоялись ко мне приближаться… Один уже, по-моему, так решил…

И стоило только его вспомнить…

– Тебе следовало бы поспать.

Несмотря на то, что я ожидала его появления, все равно вздрогнула, потому как не ожидала, что он со мной заговорит.

– Надо же! – хмыкнула, когда он присел рядом со мной на стыренный из гостиной серый плед, почему-то напомнивший мою классную руководительницу, даже не знаю почему, то ли у неё была кофточка такого же цвета, то ли лицо… Не помню. – Он со мной разговаривает. Я-то думала, что ты себе от безответной любви язык прикусил, или ещё что-нибудь…

– Разве речь шла о безответной любви? – с сомнением протянул Пит, на что я закатила глаза. – Если серьезно, я думал, что это ты меня игнорируешь.

Нахмурилась, посмотрела на парня, убедилась, что он говорит всерьез, и нахмурилась ещё больше.

– С чего бы это?

– Мало ли… – он пожал плечами. – Подумал, ты начала играть.

Фыркнула и покачала головой, с усмешкой поглядывая на бегающих вокруг какого-то памятника ребятишек.

Вечно надо все усложнить…

– Мог бы просто подойти и все прояснить. По-моему, у нас осталось не так уж много времени на затяжные сомнения. Всего каких-то шесть часов…

– Пять часов сорок восемь минут и пят… шестнадцать секунд, если быть точным, – поправляет Пит.

– Вау… – выдохнула я, скосив глаза на парня. – Выходит, что я не так уж и сильно переживаю…

Он почему-то хмыкает.

– К этому ведь невозможно подготовиться? – выдаю после нескольких минут, нет, не тишины – спасибо нашим Капитолийским «друзьям» – молчания. – К Играм.

– Нет, – соглашается он.

– Тогда зачем все это? – поворачиваюсь, пытаясь найти ответ на его лице. – Зачем тренировки, процедуры, интервью? Какой смысл?

– Для шоу.

– Точно, – с горькой усмешкой перевожу взгляд с Пита на этих… Кхм… Ну нет у меня цензурных слов… Сволочи они и гады, что проводят пир во время чумы! Только они не знают, что для 24 человек и их семей это чума. На них даже злиться бесполезно, потому что для капитолийцев… – Это всего лишь шоу.

Откидываюсь на спину, устремляя взгляд куда-то вглубь черного бездонного неба.

– А ведь уже, даже не завтра, а сегодня вечером на нем появятся портреты, – протянула я, устало прикрыв глаза.

– Твоего там не будет, – безапелляционный тон Пита.

Самое смешное, что при любом исходе моего портрета и вправду не будет.

– Ладно, – поднялась, устало поморщившись. – Пойду-ка я баиньки, пока ещё есть такая возможность. Удачи тебе, Пит. Хотя надежды на эту удачу…

Бреду к выходу, замирая у оного, услышав голос Пита.

– Китнисс, – обернулась, мельком подумав, что сейчас вышел бы отличный кадр – свет от фонаря падает так удачно, что Пит кажется ангелом… – Можно тебя напоследок попросить кое о чем?

Пожимаю плечами, отгоняя навязчивые образы.

– Смотря о чем.

– Пока не увидишь в небе надпись «Дистрикт-12», не умирай пожалуйста.

– Я постараюсь, – киваю и отворачиваюсь, чтобы он не заметил моего выражения лица.