Текст книги "Восторг гаргульи (ЛП)"
Автор книги: Наоми Лукас
Соавторы: Брекстон Мел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Глава 13
Преломление хлеба
Саммер
Мои сны бесконечны, один перетекает в другой. Пролетает целая жизнь, мрачная и яркая одновременно.
Несмотря на все это, что бы ни менялось вокруг меня, я застыла на месте. В отчаянии я изо всех сил пытаюсь поднять руку или пошевелить пальцем ноги и обнаруживаю, что замерла, как статуя. Я снова дрейфую.
Есть свет и тьма ‒ в основном тьма. Она окутывает все долгими приступами молчания. Моя грудь болит, расплавленная и затвердевшая от шрамов.
Голоса есть, их много, все разные. Они проносятся мимо, один за другим. Я не понимаю, что они говорят, и когда пытаюсь слушать, они исчезают.
Голоса становятся все дальше и дальше. Я обнажена, в одиночестве.
Я не могу двигаться. Я статуя.
«Я не могу двигаться!» Я паникую.
Что-то находит меня. Вдали виднеется замок, а над головой летают летучие мыши.
И тут Зуриэль застыл рядом со мной. В тишине он не узнает меня, хотя этого достаточно, чтобы знать, что я больше не одна. Вместе мы наблюдаем и слушаем, как проходят века.
Утренний свет струится сквозь потолочное окно, пока я медленно шевелюсь. Быстро моргая, сонливость проходит. Без очков я не могу рассмотреть время на часах. Я подозреваю, что мой будильник должен был сработать несколько часов назад, если бы я была здесь, чтобы его установить.
Но меня здесь не было, я была... я была...
Во сне? В том, который заставил меня почувствовать, будто я прожила сто жизней.
В моей голове вспыхивают воспоминания о прошлой ночи, детали безумны, и их трудно отследить. Зуриэль говорил о демоне ‒ Эдрайоле. Были летучие мыши. Зуриэль отвез меня в Старую церковь, где он взломал здание ‒ и тогда его руки загорелись.
Я хватаюсь за грудь. Сейчас он внутри меня больше, чем раньше, манипулируя моими эмоциями, но, думая об этом, я понимаю, что это искажение идет в обе стороны. Я не понимала значения того, что он имел в виду, ‒ я не восприняла это достаточно серьезно. А теперь, боюсь, уже слишком поздно. Он хочет меня.
Он понятия не имеет, почему.
Я вскакиваю с кровати, хватаю очки и направляюсь к большому зеркалу над комодом. На мне все еще испорченный свитер, моя кожа покрыта грязью и травой. Мои волосы спутаны и всклокочены, скатываясь по плечам. Я убираю лоскутки свитера и стягиваю лифчик, чтобы посмотреть на свое полуобнаженное отражение.
Есть два больших отпечатка ладоней.
Один находится у меня на животе, а другой прикрывает левую грудь, включая сосок. Контуры маркировки темные и толстые, цвета рустикального золота, и каждый заполнен нитями более светлого золота, образующими плотно закрученные завитки и спирали. Дизайн напоминает отпечаток человеческой руки, но более структурирован и витиеват.
Вот что он имел в виду, заклеймив меня.
Он… «Ублюдок!»
И я умоляла его сделать это поцелуем. Поцелуй теперь застыл на моем теле.
Я прикасаюсь пальцами к губам. Они опускаются, чтобы проследить мою изменившуюся кожу, и находят след гладким. Это не что иное, как шрам, и я полностью исцелилась.
По мере того, как я изучаю запутанные детали, ко мне возвращается все больше воспоминаний о прошлой ночи. Накал нашей погони ‒ каково было быть пойманной. Я сжимаю свою позолоченную грудь. Мое сердце колотится, а горло сжимается, вспоминая все это.
«Он хочет меня». Наше желание переросло в бред. Мы подпитывали друг друга, сводя друг друга с ума.
Я стягиваю штаны и засовываю руку под трусики. Мне не больно. Я влажная, но не мокрая. Я вжимаю свой крошечный палец, лицо краснеет, когда в моей голове проносится фантазия ‒ он врезается в меня, клеймя меня между ног.
Я отдергиваю палец.
«Мне бы хотелось, чтобы он меня трахнул».
Я хочу ощутить, как он трахает меня и боль, чтобы меня обжег его член. Это постоянное возбуждение становится мучительным. Застонав, я смотрю на ящик прикроватной тумбочки, обдумывая возможность быстрой возьни с вибратором.
Вместо этого я позволяю дневному свету рассеивать мой взгляд, размывая острые детали, как во сне, и возвращаю свое внимание к маркировкам и тому, что они означают. Моя кожа изменилась. Это доказательства.
Тогда это правда. Мы связаны. Что-то началось, когда я пролила кровь на его крыло, потому что именно на следующую ночь он впервые явился мне во сне, и я произнесла его имя.
Имя, которое опасно знать из-за…
Адриана ‒ Эдрайола.
Мой страх стремительно возвращается ‒ настоящий, опасный ужас. Мысли напрягаются, льются каскадом, одно неизвестное перетекает в другое. Демоны существуют. И один из них здесь, в моем родном городе. Пожар, побег из тюрьмы, порезанные шины ‒ за ним следует хаос. Ему нужно имя Зуриэля. Он хочет, чтобы я назвала его ему.
Адриан знает, кто мои родители.
Мое дыхание сбивается, мое отражение размывается.
«Что мне делать?»
Мой взгляд ловит блеск его золотого клейма. Оставить свой след было важно, это его высший приоритет. Инстинктивно мои руки блуждают, ложатся на мою грудь и живот, сопоставляя мои меньшие пальцы с силуэтом его больших пальцев. Одна рука на моем сердце, а другая… на моей утробе.
«Сердце и утроба, ядра любви и созидания».
Я не знаю, что, черт возьми, это значит.
Я делаю вдохи один за другим, пока мое сердце не перестанет учащенно биться. Я помню указание Зуриэля найти его.
Отвернувшись от зеркала, я достаю из кармана брюк телефон, ключи и бумажник и запихиваю испорченную одежду под кровать. Свежая одежда в руках, я прокрадываюсь в ванную в халате, надеясь избежать встречи с родителями, когда Устрица проносится мимо меня и поднимается в мою комнату с поднятой шерстью на спине. Я в замешательстве смотрю ему вслед и качаю головой, ныряя в ванную.
Через несколько минут я бегу вниз по лестнице, отработанная ложь крутится у меня на языке. Мой телефон забит бесчисленным количеством игнорируемых сообщений. Папа снова пригласил Эдрайола на ужин, а мама упросила меня прийти домой на ужин. Затем, позже тем же вечером, папа спросил, все ли со мной в порядке, потому что он увидел, что моя машина все еще стоит возле музее, когда он высадил Эдрайола.
Демон был здесь.
Поворачиваю за угол на кухню ‒ ноги останавливаются на пороге.
Эдрайол сидит за столом, перед ним тарелка блинов, и пьет кофе. Он смотрит на меня и усмехается, с сиропом и блинчиками, раздавленными между его зубами.
‒ Саммер! ‒ вскрикивает мама, когда видит меня, обнимает и крепко сжимает.
Она отступает назад и скрещивает руки на груди.
‒ Какое облегчение было обнаружить тебя сегодня утром в твоей постели. Когда ты пришла? Ты заставила меня сильно волноваться!
‒ Плохая связь, ‒ бормочу я, не в силах отвести взгляд от Эдрайола. ‒ Я, хм… Я задержалась, отвлеклась на уборку экспоната, а потом, когда добралась до своей машины, она не завелась. Сел аккумулятор. Должно быть, я оставила свет включенным. В итоге я поехала домой на такси. Папа, ты можешь отвезти меня в город и помочь с машиной?
Я отрываю взгляд от Эдрайола и перевожу взгляд между родителями.
Ведя себя как обычно, я беру из шкафа тарелку.
Губы папы сжимаются, когда он осматривает меня.
‒ Я отвезу тебя в город и посмотрю твою машину. В любом случае, я забираю Эдрайола обратно ‒ если бы мама не застала тебя спящей, мы были готовы пойти в полицейский участок. Ты должна была ответить на наши сообщения. Или хотя бы позвонить нам из магазина. Это на тебя не похоже.
‒ Я пыталась.
Моя кожа кажется слишком напряженной, чувство вины сочетается со страхом. Вчера вечером я ни разу не подумал о своих родителях.
‒ Адриан так волновался за тебя, что приехал сюда автостопом этим утром, ‒ говорит моя мама, и в ее голосе звучит гнев. ‒ Ты должна была ответить на телефонный звонок в музее. Со всем, что здесь происходит, серьезно, Саммер?
‒ Мне жаль. Я была… в подвале и не слышала звонка.
Я смотрю на стол для завтрака, заставленный блинами. С пустой тарелкой в руке у меня нет другого выбора, кроме как подвергаться ругательствам и преломлять хлеб с демоном. Я наливаю чашку кофе, молясь, чтобы кофеин помог.
Эдрайол изучает меня, пока я сажусь напротив него. Я дрожу под его взглядом.
‒ Надеюсь, что наш друг-горгулья не является экспонатом, нуждающимся в дополнительном ремонте, ‒ говорит он.
Меня охватывает тошнота.
‒ Нет, это… эээ, какие-то старинные кресты. На них попала вода. В подвале течь.
Он все еще ухмыляется, когда я смотрю на него, и я испуганно опускаю глаза на тарелку. Что он может мне сделать? Моим родителям? Насколько сильны демоны?
В моей голове проносились вспышки самых жестоких криминальных шоу, которые я когда-либо видела. Ужасные вещи, которые совершили люди… предположительно. Моя челюсть сжимается, и зубы начинают болеть.
‒ Учитывая все происходящее, я бы хотел, чтобы Хопкинс вернулся, ‒ усмехается папа. ‒ Прошлой ночью в ювелирный магазин ворвались. Ты уверена, что хочешь работать сегодня? Мы могли бы просто завести твой двигатель, и вернешься домой или присоединишься ко мне в магазине.
‒ Я не собираюсь открывать музей. Мне нужно навести порядок после вчерашнего беспорядка и позвонить кому-нибудь по поводу труб.
‒ Никогда не знаешь, какая опасность скрывается за безопасным каменным фасадом, ‒ предупреждает Эдрайол. ‒ Я слышал, твоего начальника уже давно нет. Где он? Ты знаешь?
Покачав головой, я проглатываю кусок блина, не разжевывая, и он застревает в горле. Я встречаюсь взглядом с Эдрайолом, и его ноздри раздуваются, слишком широкие для мужских. Мои губы дрожат. Мои маркировки становятся горячими. Сжимая пальцы в ладони, я подавляю инстинктивное желание провести ими по рубашке.
Папа вздыхает.
‒ Запри двери. И держи ту биту, которую я тебе дал, при себе. Я хочу, чтобы ты звонила мне по стационарному телефону каждые два часа.
Он меняет разговор, и я отрываю гипнотический взгляд от Адриана, вместо этого глядя на свою еду. Его улыбка запомнилась мне.
Я молча киваю.
‒ Так и сделаю.
‒ Хочешь, я взгляну на протечку? ‒ предлагает Эдрайол.
‒ Нет!
Родители бросают на меня гневные взгляды, и я запихиваю блин в рот.
За оставшуюся часть еды мама пинает меня по ногам не менее пяти раз, явно недовольная моим поведением. Устрица так и не показался. Постоянное внимание Эдрайола ‒ самое худшее, потому что между укусами и подшучиванием над моими родителями он не спускает с меня глаз. По крайней мере, надолго.
Даже когда он смотрит на моих родителей, напряжение его взгляда остается. Его злая ухмылка. Краем глаза кажется, что она стала шире лица.
Я сосредотачиваюсь на старых обоях с цветочным рисунком позади него. В детстве я изучала повторяющиеся желтые и зеленые узоры и запоминала их. Только эти узоры, этот дом уже не кажется безопасным.
Мне нужно выбраться отсюда, нужно увести Эдрайола из моего дома и подальше от моих родителей.
Мое лицо яростно краснеет, я очищаю тарелку и вскакиваю на ноги, еда словно грызет меня под ложечкой.
‒ Извините, я забыла, мне нужно на работу. Сейчас же. Вчера вечером я начала химическую чистку, и если не остановлю ее в ближайшее время, то испорчу эти кресты.
Моя ложь ‒ такая чушь, даже я ей не верю.
Папа понимает намек. Он щурится на меня, не спрашивая, почему я так поступаю. Я смотрю в ответ, умоляя.
Он соглашается, относя тарелку к раковине.
‒ Тогда ладно. В любом случае, я закончил.
Эдрайол наклоняет голову, его идеально ухоженные волосы слегка отклоняются от лица. Знает ли он, о чем я думаю? Я жую губы и встаю, поворачиваясь к входной двери.
Втиснуть нас троих в папин грузовик ‒ неловкая и неудобная задача. Я занимаю пассажирское сиденье, вынуждая Эдрайола втиснуться всем телом на заднее сиденье. Когда я включаю радио, папа пристально смотрит на меня, но не убавляет громкость. Начинает играть песня Grand Funk Railroad «Sin's a Good Man's Brother».
Сначала направляемся в пансионат Эдрайола. При дневном свете я понимаю, что дом не выглядит пригодным для проживания. Черепица свисает, а лужайка коричневая и заросла сорняками. Он отчаянно нуждается в новом слое краски, старые граффити портят бока.
Эдрайол предлагает еще раз проверить музей на утечку ‒ предложение, которое я так же быстро отвергаю.
Он подходит к входной двери и оборачивается, его улыбка застыла на месте, когда он отдает нам честь.
Его рот произносит слова: «До скорой встречи, Саммер».
Когда папа едет дальше, дышать легче.
Остаток пути проходит тихо. Когда мы доезжаем до Мейн-стрит, папа паркуется рядом с моей машиной, молча глушит двигатель и выходит, чтобы схватить тросы сзади. Я готовлюсь к нашей неизбежной конфронтации.
Папа знает меня, наверное, лучше, чем кто-либо другой. Он может заметить мою ложь за милю, и я тоже могу заметить его. В то время как мама игнорирует знаки, папа на них настроен.
Шелест листьев нарушает тишину, когда я открываю пассажирскую дверь. В ювелирном магазине через дорогу разбитые витрины заклеены желтой непересекающейся лентой. Многие магазины отмечены вывесками «Закрыто», а в тех местах, которые все еще открыты, клиентов мало. В основном это люди, которых я знаю, те, кто здесь работает.
Еще рано.
Позже посетителей будет больше.
Надеюсь.
Нервно вздохнув, я отпираю машину и проверяю двигатель. Универсал заводится, конечно, почему нет? Я позволяю ей работать, доказывая свою вину, выхожу из машины и извиняюсь.
‒ Должно быть, я ошиблась вчера вечером. Моя машина в порядке.
Он скрещивает руки на груди и просто смотрит на меня, и я уверена, что он собирается меня отругать. Ожидать этого едва ли не хуже, чем переживать это.
‒ Адриан доводит тебя до мурашек, ‒ говорит он.
Сначала я не уверена, правильно ли я его расслышала. Когда слова доходят до меня, я испытываю облегчение.
‒ Да.
Гул моего двигателя заглушает наши слова. Это мой шанс предупредить его. К сожалению, каждое объяснение, которое приходит мне в голову, заставляет меня казаться еще более безумной, чем предыдущее. Папа не суеверный человек, и до недавнего времени я тоже. Он хотел разобраться в моей внезапной перемене взглядов. Он препарировал его, как лягушку на уроке естествознания, убеждая меня, что мир одномерен. Если бы я рассказала ему об этом, я бы почувствовала себя еще более сумасшедшей.
Кроме того, если я скажу правду, и он мне поверит, он бросит меня в свой грузовик и увезет далеко-далеко. Это только ухудшит ситуацию. Я даже не знаю, что означают мои маркировки.
‒ У меня плохое предчувствие по поводу него. Я не думаю, что он хороший человек. Просто держись от него подальше ‒ ради меня.
Я потираю лицо и поправляю очки.
‒ Я думаю, что он связан со всем, что происходит в городе, и я знаю, что это звучит смешно. Пожалуйста, пожалуйста, не приглашай его снова. Даже Устрице он не нравится.
Папа хмурит брови.
‒ У него действительно чертовски жуткая улыбка.
Я обхватываю себя руками за талию.
‒ Это… просто ощущение. Назови это женской интуицией. В музее я буду в безопасности, снаружи всегда ходят люди. Я позвоню тебе в течение дня.
‒ Ты позвонишь мне, если он появится?
‒ Это будет первое, что я сделаю.
Он вздыхает и внезапно выглядит уставшим.
‒ Когда ты так увлеклась музеем? Там антиквариат и хлам. Это то, что ты всегда нам говорила.
Его взгляд скользит по фасаду здания, находящегося через два здания от него.
‒ Хочешь, я проверю утечку?
‒ Я могу с этим справиться. И я всегда была увлечена музеем, ‒ это очередная ложь. ‒ Мне не везет ни с одним собеседованием. И поэтому я… переоцениваю ситуацию.
Его лицо дергается, сомнение очевидно.
‒ Я доверяю тебе, Саммер, правда. Ты умная девочка. Только не сглупи, ладно? Я правильно тебя воспитал. Музей Хопкинса не будет твоим билетом из этого города. Скорее всего, вместо этого ты останешься здесь.
‒ Я подумаю об этом.
‒ И не занимайся тем дерьмом, которое ты натворила прошлой ночью. Я не знаю, как твоя мать с этим справится. Мы обеспокоены.
‒ Хорошо, ‒ соглашаюсь я, давая ему пустое обещание.
Он бросает на меня последний долгий взгляд, прежде чем неловко похлопать меня по плечу.
‒ Если не позвонишь мне, я позвоню в полицию. Считай это предупреждением.
Он собирает кабели и возвращается к своему грузовику.
Когда он ушел, я проглатываю свою вину и направляюсь к музею, сосредоточив свое внимание на текущей задаче ‒ мне нужно поговорить с Зуриэлем.
Подняв руку, я потираю зудящие отметины.
Глава 14
Все кошки распознают демонов
Саммер
Я Мои маркировки необычайно теплые. Я горячо потираю грудь, оглядываясь по сторонам. Никого нет. Я все еще одна. Прижимая руку к груди, я подозреваю, что это больше паранойя. Я смотрю на расстояние до музея, всего через два здания…
Листья шуршат позади меня, и я подпрыгиваю. Поворачиваясь, я никого не вижу, хотя что-то бросается в глаза. К моим ногам ползет скопление червей. Дальше, где тротуар встречается с небольшим участком грязи, из него поднимается еще много других. За считанные секунды они вытеснили тротуар.
Раздосадованная и растерянная, я пробираюсь через ближайшую дверь в «Кошку Кэрол».
Здесь шумно, с мяуканьем и визгом, пахнет пыльным мусором. Проходы загромождены, а вдоль задней стены светятся синие аквариумы с земноводными и рептилиями, расположенными не так уж далеко.
Кэрол улыбается, отрываясь от своего ноутбука за кассовым аппаратом.
‒ Привет, ты рано.
Я перевожу дыхание и замираю у двери. В отличие от Эдрайола, ее улыбка мягкая, искренняя и добрая.
‒ Ты видела червей?
‒ Червей?
‒ На тротуаре снаружи.
Она подходит к окну и мычит, как будто все в порядке.
‒ Должно быть, смена сезона. Ты хотела увидеть кошек? ‒ спрашивает она. ‒ У нас есть парочка новых.
Кэрол управляла этим магазином еще до моего рождения. Сейчас ей под пятьдесят, она всегда пахнет глиной, и ее часто называют городской эксцентричной кошатницей. Видеть ее, столь типичную в ее большом розовом свитере с потрескивающей надписью магазина и ее крашеными рыжими волосами, ‒ все равно, что вернуться в безопасный дом моих родителей до того, как к завтраку присоединился демон.
Если черви ее не беспокоят…
‒ Конечно.
Я улыбаюсь в ответ, погружаясь в безопасную привычку заходить к ней во время обеденного перерыва. Я уже собиралась пойти к кошкам, когда мне в голову приходит новая идея.
‒ А у тебя случайно нет чего-нибудь, что от них избавит?
‒ От червей? Дождевых червей? Нет, к сожалению.
‒ А как насчет домиков для летучих мышей? Они у тебя есть?
Она щурится на меня.
‒ Они сзади, в птичьем проходе. Хотя почему бы тебе не попросить своего отца? Вероятно, он сможет построить хороший дом. Саммер, что-то не так?
‒ Да нет все хорошо.
Отвернувшись от переднего окна, я подхожу к кошкам-спасателям. Их сегодня четверо. Одна из них ‒ черепаховая, и она яростно шипит, когда я приближаюсь. Оставив ее в покое, я предлагаю тыльную сторону ладони белому котенку, который кажется гораздо более дружелюбным, когда дверь магазина открывается и звонит колокольчик.
Я напрягаюсь, давление затопляет мои чувства, словно резиновая лента вокруг лба.
‒ Доброе утро, ‒ кричит Кэрол. ‒ Я могу вам помочь?
Кошки начинают волноваться, когда дверь закрывается и позади меня раздаются шаги.
Эдрайол присоединяется ко мне.
‒ Я не люблю кошек.
Моя спина выпрямляется, а руки дергаются. Коты по очереди шипят, плюются и рычат, не сводя с него прищуренных взглядов, нависшего над моим плечом. Я думаю, он им тоже не нравится.
Я не спускаю глаз с кошек, притворяясь, все еще притворяясь, что он, возможно, просто обычный человек.
‒ Как ты добрался сюда так быстро? ‒ шепчу я. ‒ Ты сегодня не работаешь?
Черепаховая кошка вытягивает когти и кусает прутья клетки. На бирке написано, что ее зовут Женевьева.
Он наклоняется ближе. Слишком близко. Слишком, слишком близко.
‒ Моя работа может подождать.
Мои отметены горят, когда его теплое дыхание доносится до моего уха.
‒ Сегодня утром была сделана новая находка. Кто-то пытался заявить права на собственность, которую я очень желал. Это меняет все. Моя… работа приостановлена до дальнейшего уведомления. Как насчет того, ‒ выпрямляясь, говорит он громче, ‒ чтобы пригласить тебя на кофе и рассказать тебе все об этом?
Волосы на затылке встают дыбом.
‒ Нет, ‒ выдавливаю я. ‒ Мне пора идти.
На мой второй вопрос он так и не ответил.
Его присутствие нависло надо мной, как тень, жаждущая поглотить. Я вяну в его мраке, голова болит и медлительна. Трудно отойти в сторону…
Женевьева вскрикивает. Пронзительный вой, подобного которому я никогда не слышала. Ее крик пронзает меня, и мой разум обостряется. Вздрогнув, я понимаю, что Эдрайол подошел еще ближе, теперь всего на расстоянии ладони от меня.
Я вздрагиваю, решаясь. Я покидаю его гипнотический пузырь и иду по проходам, собирая корм, кошачью подстилку и многое другое. Он остается рядом с кошками, каким-то образом игнорируя их умоляющее мяуканье и то, как Кэрол время от времени смотрит на него из передней части магазина.
‒ Могу я помочь вам, сэр? ‒ зовет она во второй раз.
Он пренебрежительно поднимает руку, заставляя ее ноздри раздуться.
Эдрайол стоит и смотрит на меня, сияя широкой улыбкой. Я стараюсь не смотреть на него, стараюсь уйти из его поля зрения, но где бы я ни была, я вижу только его улыбку. Она становится шире, ужасно растягиваясь, от чего у меня на лбу выступает пот, а ладони становятся влажными.
Хотя мои руки заняты, я добавляю к своему грузу домик для летучих мышей. Чтобы задать вопрос папе, потребуется время, даже если эта покупка вызовет еще больше вопросов.
Наконец я возвращаюсь к Кэрол ‒ в безопасное место ‒ и бросаю свои припасы.
‒ Музей Хопкинса хотел бы усыновить Джинни, то есть Женевьеву, ‒ говорю я, чувствуя, как звериная ухмылка Эдрайола жжет мою спину.
Хопкинс раньше держал в магазине черную кошку по имени Мисти (сокращение от «Мистериос»), и он был бы не против иметь под рукой еще одну кошку. Он так и не выбросил все припасы Мисти.
Кэрол спрашивает меня взглядом, но, в конце концов, ничего не говорит и предъявляет мне документы об усыновлении, подчеркивая, где мне нужно подписать.
‒ Женевьева немного свирепа, не так ли?
Кэрол наблюдает, заглядывая через мое плечо, ее нос морщится, и она еще больше бледнеет.
Я не знаю, что она видит. Я не хочу знать.
‒ Именно, ‒ шепчу я.
‒ Странные вещи происходят в городе. Девушка должна быть осторожной, ‒ шепчет она в ответ. ‒ А Джинни хорошая девочка, я это знаю. Возможно, ей понадобится немного терпения и любви, прежде чем ты достучишься до нее. Саммер, ‒ ее голос становится еще ниже, ‒ тебе нужна помощь? Кошки его не любят.
‒ Я хорошо позабочусь о Джинни, ‒ уверяю я Кэрол.
Ее взгляд сужается, и она медленно кивает.
Я не хочу вовлекать в это своего отца, не говоря уже о ней. Я видела достаточно фильмов ужасов, чтобы знать, что вовлечение других может причинить им вред или даже хуже. Я чувствую себя достаточно ужасно из-за того, что взяла Джинни, жалея, что мне нужна ее помощь, зная, что инстинктивно она видит то, что мне до сих пор трудно принять.
Кэрол обслуживает меня, и я слушаю один за другим сигналы ее сканера.
Что бы ни делал Эдрайол, я отказываюсь оборачиваться и смотреть.
Тишины достаточно.
Я плачу, забираю Джинни и выбегаю из магазина. Нагруженная кошачьими принадлежностями и рюкзаком-переноской для кошек с Джинни, я слышу второй звонок двери зоомагазина. Я ускоряю темп. Джинни суетится, заставляя меня еще больше нервничать. Домик летучей мыши ударяет меня по ноге.
Доберись до музея.
Просто доберись до музея.
‒ Тебе нужна помощь с этим? ‒ спрашивает Эдрайол.
Я подпрыгиваю, и Джинни толкает переноску, сходя с ума.
‒ Нет, я справлюсь.
Он идет рядом со мной.
‒ Что ты делаешь, Саммер? Ты выглядишь встревоженной.
‒ Я думаю, Джинни будет прекрасной компаньонкой, пока я работаю.
Он же не причинит мне вреда средь бела дня, верно?
‒ Ты уверена? Если ты жаждешь общения, я могу помочь тебе с этим.
Он говорит это как стихи, слова крутятся у него на языке и проникают в мою голову, в то время как я давлю под ногами червей, которые преследуют его по тротуару.
Мои брови хмурятся. Мои отметины горят от боли.
‒ Все в порядке.
Я сосредотачиваю свой взгляд на двери музея впереди.
‒ Саммер, ‒ насмешливо тянет Адриан.
Я испытываю облегчение, когда вижу Зуриэля за прилавком.
‒ Тебя трясет.
Опуская покупки, мои руки дрожат, когда я достаю ключи и открываю дверь.
‒ Нет, это не так. До свидания, ‒ бормочу я.
Распахнув дверь, я могу занести все внутрь. Дверь за мной закрывается, но входит Эдрайол.
Я оборачиваюсь к нему.
‒ Сегодня музей закрыт. На ремонт. Ты не можешь войти.
‒ Я не просто посетитель.
Джинни мяукает и ревет. Я ставлю все на место и открываю дверцу ее переноски. Она выпрыгивает вперед, шерсть поднята, и она выгибается назад, с долгим тихим шипением.
‒ Магазин закрыт, ‒ повторяю я, ужесточая голос. – Уходи.
Капля пота собирается на кончике моего носа, а очки запотевают. Я не хочу, чтобы он сделал еще один шаг в магазин. Это мое пространство.
Эдрайол дуется, как будто разочарован моим поведением. Я вынуждена отойти в сторону, и только волнение Джинни удерживает меня. «Он не человек».
Мне не нравится эта мысль.
Я ненавижу это.
Дрожа, я делаю глубокий вдох. Зуриэль упомянул демоническую гниль и отметины, что их присутствие оставляет после себя что-то, сущность.
‒ О, Сам-м-мер, ‒ медленно произносит мое имя Эдрайол. ‒ Разве ты не хочешь знать правду?
Его лицо принимает голодное и любопытное выражение.
‒ П-Правду?
Он указывает на статую.
‒ Как ты во всем этом запуталась?
Я напрягаюсь. Эдрайол моргает, и его коричневые радужки желтеют. Он снова моргает, и они становятся нормальными.
‒ Что? ‒ спрашиваю я.
‒ Он винит во всем этом тебя? Скажи, это ты несешь ответственность за его пробуждение? Мне очень жаль. Давай помогу. Я могу ответить на все вопросы, слетающие с кончика твоего языка.
Я хмурюсь. «Вопросы». У меня их так много, и я приоткрываю губы, желая понять.
‒ Почему...
Джинни набрасывается.
Она прыгает ему на грудь, вонзает когти в его рубашку и впивается ими в его плоть.
‒ Глупая кошка! ‒ кричит он, отталкивая ее и переключая свое внимание.
Джинни приземляется на лапы.
Его очарование разрушено, и я вздрагиваю, выбрасывая из головы его ядовитые слова. У меня перехватывает дыхание.
«Зуриэль, ты мне нужен».
Опуская руки, отражая положение двух отметок, я перестаю бороться с горячей болью и вместо этого обнимаю ее. Сила Зуриэля расцветает в моей груди. Его огонь. Я чувствую его огонь.
«Он проник в меня этим». Теперь я понимаю. Что-то действительно наполнило меня прошлой ночью, но это был не его член. Глядя на свои руки, я вспоминаю, как его пальцы светились на моей коже.
Уголком моих глаз, где маячит Зуриэль, манит еще больше золотого света. Жар нарастает, перехватывая дыхание, обжигая меня.
Все сияет, когда сила Зуриэля проходит через меня.
Я собираюсь вспыхнуть пламенем. Мне хочется кричать ‒ так больно!
‒ Отвали, Эдрайол! ‒ визжу я вместо этого, но мой голос не похож на мой.
За ним скрывается еще один голос. Глубокий и гравийный, усиливающий мою власть.
Охваченный пламенем, свет струится из моей груди.
Раздается глухой звук, и я обращаю взгляд на окно. На улице собралась стая птиц. Они бьют крыльями по окнам снова и снова, а стук продолжается.
Сильфоны Эдрайола.
Я не смею смотреть на него, но, когда делаю шаг ближе, его ноги шаркают к двери. Его рев превращается в пронзительное рычание. Я протягиваю руку, и мои ладони теперь излучают яркий свет.
В воздухе нарастает давление, и он сразу же выбрасывается.
Его выгоняют наружу, и когда я слышу, как за ним хлопает дверь, я прыгаю вперед и запираю ее. Тогда я замечаю его по ту сторону стекла, и это почти разбивает мне разум.
Его кожа покрыта оспой, с крошечными отверстиями, заполненными черной грязью. Его глаза, большие и нечеловеческие, вылезают из глазниц, как раздутые воздушные шары. Черви скользят вокруг него и сквозь кожу, влажные и скользкие, оставляя за собой вязкие коричневые следы. Его широкая улыбка затмевает все это, обнажая рот, наполненный почерневшими деснами, сломанными зубами и капающей желтой желчью.
Его улыбка танцует, то злясь, то снова становясь радостной и тошнотворной. В огне он кудахчет ‒ ужасный последний звук, когда он превращается в пепел.
Я отворачиваюсь и закрываю лицо руками, падая на пол. Птицы щелкают крыльями об окна.
Кажется, что все тает. Хватаюсь за грудь, такое ощущение, будто меня разорвали на части.
Свернувшись в клубок агонии, я рыдаю.
