Текст книги "Восторг гаргульи (ЛП)"
Автор книги: Наоми Лукас
Соавторы: Брекстон Мел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Глава 31
Незнакомец на рассвете
Саммер
Слабый свет проникает в мою комнату, когда на потолочном люке собираются первые зимние снежинки. Наконец-то я проспала целую ночь.
Засовывая руку под подушку, я ищу коготь. Он пропал.
Мое сердце замирает. Я не уверена, чего, по мнению Хопкинса, я могла бы достичь, вызвав ангела. Отголоски сна медленно возвращаются ко мне. С нежностью я вспоминаю нежное прощание Зуриэля, то, как он обнял меня и поцеловал в лоб, но, когда я вспоминаю последовавший за этим разговор, у меня сводит живот.
Вечное погребение Зуриэля было наградой за наш успех. От нас не ожидали успеха. Ангел на самом деле не говорил о нем так, будто он был чем-то большим, чем просто инструментом, и был удивлен, что моя горгулья вообще смогла полюбить.
У меня даже не было возможности поговорить с Зуриэлем, попрощаться, сказать ему, что я люблю его. Лучше бы я не ждала. Мне хотелось бы сказать ему, что люблю его, задолго до того, как я оказалась в ловушке во тьме, наполненный отчаянием.
Повернувшись, я беру с тумбочки телефон и начинаю просматривать электронную почту. Одно из них от работодателя должности, на которую я подала заявку несколько месяцев назад. Они приглашают меня на собеседование. Это должность, на которую я подхожу с обязанностями, которые хотела, но теперь, сколько бы раз я ни читала электронное письмо, у меня нет вдохновения отвечать.
Невозможно представить возвращение в реальный мир. Глядя на свой флакончик с антидепрессантами, я надеюсь, что они скоро подействуют. Прошло три недели.
Я убираю телефон, решив поговорить с Хопкинсом о его подарке.
Я лениво принимаю душ, греюсь в горячей воде и возвращаюсь в свою комнату. Мои джинсы свободны, а макияж слишком темный для моей новой бледности. Рассматривая свое отражение, я задаюсь вопросом, не кажутся ли новые очки слишком яркими на моем суженном лице, и когда мой взгляд останавливается на безупречном торсе, я быстро прикрываю его свитером.
Быстро почесав Устрицу, я сбегаю вниз, обхожу кухню и направляюсь к входной двери, уходя прежде, чем мама это заметит. Она перешла от попыток найти мне парня к попыткам найти мне терапевта. Она знает нескольких, и все они ее друзья.
Я не знаю, что хуже.
Поездка в музей рутинная, и я почти не смотрю на проезжающие мимо дома и постройки. Трудно поверить, что я езжу по этой дороге почти каждый день уже больше года. Когда я впервые устроилась на эту работу, я думала, что она продлится всего пару месяцев, не дольше сезона.
Когда я паркуюсь рядом с «Хлеб и фасоль», я останавливаюсь, глядя в окно. Бизнес кипит, вернулся к прежней жизни. Сейчас заведением управляет сестра Джона, и, как это ни странно, я рада за нее ‒ ей всегда больше всего нравилась кофейня.
Засунув руки глубоко в карманы пальто, я иду мимо переулка, где умер Джон. Я не знаю, что случилось с его останками, и предполагаю, что полиции нечего было найти. Я могу только представить, что его труп был уничтожен или съеден червями и исчез, как и предыдущий носитель Эдрайола.
Все движутся вперед.
Музей странностей Хопкинса выглядит так, как я видела его в последний раз: шторы все еще задернуты. Хотя на входной двери висит новая вывеска, написанная нацарапанным почерком Хопкинса.
«Сегодня возобновляем работу».
Я колеблюсь на пороге, гадая, ужасная ли это идея.
Сглотнув, я отпираю дверь и вхожу.
Музей приведен в порядок, книжные шкафы сувенирного магазина отремонтированы, предметы возвращены на полки. Ощущается стойкий запах чистящих средств. Хопкинса нигде не видно, но комната не пуста. Странный мужчина стоит за стойкой и протирает ее.
Увидев меня, он останавливается. Новый сотрудник?
Вместо того, чтобы представиться, я замираю, устремив взгляд в пустой угол позади него.
«Зуриэль исчез».
Затаив дыхание, я смотрю в пустое пространство.
‒ Саммер? ‒ спрашивает мужчина низким, знакомым голосом.
То, как он меня изучает, он ждет, что я что-нибудь скажу.
‒ Мы знакомы? ‒ даже когда я говорю это, я не могу уделить ему все свое внимание.
Сердце у меня застряло в горле, глаза устремлены в пустой угол.
‒ Что случилось с горгульей?
Новый парень выходит из-за стойки, привлекая мой взгляд.
Он стоит слишком близко, чтобы мне было комфортно, и мне приходится напрягать шею, чтобы посмотреть на него.
Он высокий, крупный для мужчины. Я ожидаю, что кто-то вроде него станет солистом металлической группы, внушительный, но несложный. Он из тех парней, которые никогда не заметят такого нормального и скромного человека, как я. Он не похож на человека, которого Хопкинс нанял бы, если только Хопкинс сейчас не ищет охранника.
Возможно, это объясняет, почему этот парень здесь.
Он улыбается, когда мой взгляд сужается, пытаясь понять его.
Я напрягаюсь.
На мгновение мои глаза встречаются с его глазами, а затем они скользят по его лицу. Его кожа краснеет, а на темных губах появляется синий оттенок. Черные как смоль волосы ниспадают ему на спину, гармонируя с густыми, изогнутыми бровями, обрамляющими темные глаза.
Его кожа гладкая и безупречная, как будто она никогда не видела солнца, почти фарфор.
Сжимаясь, сердце бешено бьется. Я хмурю брови, не в силах скрыть свое недоверие. Надежда вспыхивает в моей груди, опустошая желудок. Эмоции, охватившие меня, слишком сильны, чтобы их вынести. Потому что, если я ошибаюсь…
‒ Это действительно ты? ‒ шепчу я, едва в силах произнести слова, опасаясь, что мне это снится.
Он заправляет свои шелковистые волосы за слегка изогнутое ухо, как у эльфа или… летучей мыши. Его улыбка становится шире.
‒ Привет, Саммер.
«Невозможно».
Вздрогнув, я врезаюсь в него, обвиваю его шею и вскрикиваю. Он обнимает меня своими мускулистыми руками, погружая в поцелуй.
Каждое ощущение знакомо и странно, его губы тверды, как камень, но податливы, как плоть. Я испытываю свой язык, пытаясь найти его вкус. Он проводит пальцами по моим волосам, наклоняясь ближе, когда я сжимаю его, крепко обхватив ногами его бедра. Незадолго до того, как поцелуй стал глубже, меня охватило отчаяние. Схватив его за голову, я целую его везде, куда могут дотянуться мои губы. Подбородок, щеки, нос, брови, лоб.
Я осыпаю его поцелуями.
‒ Это действительно ты.
Он крепко держит меня, восторг охватывает меня, когда новое тепло разливается по моей груди. Мои глаза наполняются слезами, а губы теплые, я не могу перестать целовать его. Я провожу пальцами по его волосам, вниз по спине и плечам, прослеживаю плечи, ключицы. Я хочу прикоснуться к каждому дюйму его тела.
Тепло нарастает, пока внутри меня не вспыхивает огонь, и я снова задыхаюсь, отклоняясь и сжимая грудь и живот. Боль быстро утихает, оставляя после себя лишь следы лихорадки. Заглядывая под свитер, я улавливаю блеск золота.
‒ Отметены. Они вернулись.
‒ Я знаю, ‒ говорит он.
Мы больше не сломаны, мы стали целыми.
‒ Прошлой ночью во сне я встретила ангела, ‒ задыхаюсь я.
‒ Они вернули меня в качестве награды. Предложили мне новую цель.
Мои руки возвращаются к нему, пробегая по его рукам и груди.
‒ Они сделали тебя человеком…
Зуриэль качает головой.
‒ Не совсем. Я что-то среднее между человеком и горгульей. Днем я буду иметь эту форму, а ночью вернусь к прежней. И хотя я больше не связан с демоном, я должен продолжать охранять это царство и невинных внутри. В качестве платы за подаренный мне дар я стану посланником ангелов. Надеюсь, ты не против.
Я моргаю, все еще всматриваясь в его лицо.
‒ Конечно, все в порядке. Я вернула тебя. Это самое главное.
‒ Будут случаи, когда меня вызовут.
Я киваю.
‒ Это нормально. Все в порядке, пока ты здесь. Ты не мог бы сделать мне одолжение?
Зуриэль проводит рукой по моим волосам.
‒ Что угодно.
‒ Если тебя вызовут, сначала скажи мне. Не исчезай от меня. Я не думаю, что смогу это вынести. Я сильно скучала по тебе.
Меня не волнует, если я покажусь нуждающейся. Я нуждаюсь. Я не могу потерять его снова.
Я не потеряю его снова.
Он обхватывает мое лицо и прислоняет свой лоб к моему.
‒ Я поделюсь всем с тобой, моя Саммер. И ты всегда сможешь почувствовать меня.
Его рука скользит вниз, затем вверх по моему свитеру, касаясь отметены на моем животе.
Она становится теплой от его прикосновения, и у меня перехватывает дыхание.
‒ До конца времен мы связаны, ‒ грохочет он.
‒ Это почти похоже на брак.
Зуриэль утыкается носом в мою щеку и волосы.
‒ Это больше, чем брак. То, что мы разделяем, навсегда и навечно.
Его слова поселяются в моей душе. Я испытываю идею вечности, едва способную постичь такую вещь, и никогда я не была более уверенной, спокойной и довольной. Мне больше никогда не придется беспокоиться о том, что я потеряю его. Он мой. Весь мой.
«Навсегда».
Мы обнимаем друг друга и замолкаем, пока в моей голове кружатся мысли: о вещах, которые я хочу ему показать, о приключениях, которыми мы поделимся, о людях, с которыми я не могу дождаться познакомить его. В этом мире так много всего, чего он никогда не испытывал. Кино, музыка, книги.
У него никогда ничего из этого не было, и я могу предложить все это.
Обхватив его руками, я сжимаю.
Он обнимает меня так же надежно.
‒ Надеюсь, тебе понравилась эта новая форма, ‒ в его голосе чувствуется тонкая неуверенная дрожь.
‒ Я люблю все в тебе. Ты всегда мне нравился и всегда был красив. В любой форме.
Зуриэль выгибает бровь.
‒ Да?
Я указываю на угол, где он стоял много лет.
‒ Задолго до того, как ты проснулся, я разговаривала с тобой, рассказывая тебе все. Пугающие существа могут быть очень горячими. Ты скоро поймешь. Мы, люди, сложные.
Я смеюсь.
Его челюсть напрягается, он все еще сомневается во мне.
‒ Я тебя люблю.
Я прижимаюсь губами к его, проводя губами вперед и назад.
‒ Я должна была сказать тебе, что я чувствую, давным-давно. Я никогда не пропущу ни одного дня, чтобы не сказать тебе этого. Я тебя люблю. Я люблю тебя, Зуриэль.
‒ Я тоже тебя люблю, милая Саммер.
Я колеблюсь, затем дышу свободно. Он не отреагировал на свое имя. Эдрайол действительно ушел.
‒ Я больше не могу призывать тебя, не так ли? ‒ спрашиваю я, озорно улыбаясь.
Уголок его губ поднимается вверх.
‒ Нет, если только я этого не захочу.
‒ Зуриэль, Зуриэль, Зуриэль, ‒ снова и снова шепчу я его имя, запоминая его форму на губах, не обремененную внешними силами и страхом.
Наши эмоции переплетаются, пока воздух не наполняется обожанием. Я прижимаюсь к его груди, слушая, как бьется его сердце, пока он обнимает меня. Мы устойчивы в этой нашей новой реальности.
Нас прерывает топот маленьких кошачьих ног.
Джинни вбегает в комнату. Она мяукает, вертясь между нашими ногами.
‒ И вас приветствую, мисс Женевьева, ‒ говорит Зуриэль, отпуская меня, и мы опускаемся на ее уровень.
‒ Извините за вмешательство, ‒ объявляет Хопкинс, следуя за ней. ‒ Я пытался ее удержать. Она не любит, когда ей говорят, что делать, вот так-то.
Он носит свою трость с изумрудными шипами. Хотя он не нуждается в ней для поддержки, это его любимый аксессуар при управлении музеем. Он утверждает, что это помогает его имиджу. А его музей ‒ это имидж.
Я моргаю, пораженная его внезапным появлением. Мой гнев исчезает, и я не могу злиться теперь, когда Зуриэль рядом со мной, потому что Зуриэль рядом со мной. Дар Хопкинса превзошел все мои ожидания.
Он подходит к Зуриэлю, протягивая ему руку.
‒ Приятно наконец встретиться с вами.
Зуриэль отвечает на рукопожатие.
‒ Взаимно.
‒ И как мне вас называть?
‒ С Зуриэлем все в порядке.
‒ Очень хорошо.
Хопкинс ухмыляется, отступает назад и кладет руку на трость.
‒ Ну, теперь, когда вы оба здесь, нам нужно открыть музей.
Я смотрю на Зуриэля.
‒ А пока, господин Зуриэль, если вам понадобится жилье, вы можете остановиться у меня. У меня есть дополнительная спальня, и, хотя она переполнена хламом, я верю, что мы сможем сделать ее пригодной, по крайней мере, пока вы не обустроитесь.
Мои пальцы ног покалывает, воспринимая все это. Это ошеломляет, и я все еще шатаюсь.
‒ Спасибо. Мне понадобится время, чтобы принять решение, ‒ отвечает Зуриэль.
‒ Конечно, не торопитесь. А теперь, если вы меня извините.
Он кивает на часы и расправляет плечи, направляясь к входной двери.
‒ Пришло время открыть дверь.
Снаружи толпятся посетители, ожидающие открытия музея, и, пока шторы были закрыты, я не осознавала, что кто-то ждет.
Удивленно, я открываю ближайшие шторы, отодвигая их в сторону, чтобы свет заливал комнату. Прошло много времени с тех пор, как это пространство освещалось естественным светом, и я завязываю шторы, пока Хопкинс приветствует первых дневных туристов.
Осторожно Зуриэль приближается к окну.
Широко раскрыв глаза, он кладет руку на стекло, а на улице кружат толстые снежинки. Они сверкают, когда солнце пробивается сквозь облака. Губы Зуриэля растянуты в улыбке. Это невинно, наполнено удивлением и заставляет меня улыбаться.
Я подхожу к нему и наклоняюсь в его сторону.
‒ Мне так много не терпится показать тебе.
‒ Не могу дождаться, когда мне покажут.
Он выпрямляется, обнимает меня за плечо и прижимает к себе. Мы приветствуем первых клиентов этого дня.
Вместе.
Готовые ко всему, что может встать на нашем пути.
Эпилог
Обет
Зуриэль
Сидя на пассажирском сиденье машины Саммер, я изучаю проносящийся мимо пейзаж. Мы выехали из Элмстича четыре часа назад, на рассвете, чтобы поехать в место под названием Вашингтон, округ Колумбия, а точнее, в Смитсоновский музей американского искусства на свадебную церемонию подруги Саммер.
Стиснув зубы, мой желудок скручивается.
‒ Мы почти приехали. Осталось всего два часа, ‒ шепчет Саммер, пытаясь меня успокоить.
«Два часа». Подняв коричневый бумажный пакет, я дышу в него.
‒ Надо было лететь ночью, ‒ хриплю я. ‒ Мы могли бы приехать раньше.
‒ Ага, когда рак на горе свистнет, ‒ бормочет она. ‒ Ты не сможешь нести меня. И наш багаж. И свадебный подарок Эллы. Выпей еще Драмамина.
Она указывает на полиэтиленовый пакет у моих ног.
Я шарю по нему и нахожу лекарство.
‒ Прямо здесь, на упаковке, написано, что мне сегодня нельзя принимать еще одну дозу.
Закрывая глаза, мой желудок снова переворачивается. Я слабо стону. Автомобили ‒ моя слабость. Меня никогда так не укачивало. До сегодняшнего дня я не выезжал из Элмстича на машине, и в тот момент, когда Саммер выехала на дорогу, называемую «межштатной автомагистралью», для меня все было кончено.
‒ С тобой все будет хорошо. Очевидно, что для такого большого человека, как ты, двух недостаточно.
‒ Я бы предпочел сражаться с демонами.
‒ Ты ведешь себя как ребенок, ‒ тихо смеется она. ‒ Прими лекарство и постарайся вздремнуть. Я буду продолжать посылать тебе хорошую энергетику.
«Энергетика». Современное жаргонное слово, которое точно объясняет нашу связь. Я высыпаю таблетку и бросаю ее обратно, одновременно наклоняясь к сидению. Прижимая к груди пушистую подушку, я пытаюсь расслабиться. Саммер дарит мне хорошую энергетику, хотя также сосредоточена на дороге, как и должна быть.
‒ Благодарю, ‒ стону я.
Закрыв глаза, я слушаю музыку, которую Саммер выбрала для этого путешествия, назвав ее плейлистом для путешествий. Первая песня была о путешествии длиной в пятьсот миль, а затем еще в пятьсот. Теперь это что-то медленнее, слаще, звук молитвы. Подходящее слово, даже в таких отвратительных обстоятельствах. Саммер рядом со мной, успокаивая меня, когда сонливость Драмамина начинает действовать, и я дремлю.
‒ Мы на месте.
Вздрогнув ‒ просыпаться таким образом для меня все еще в новинку ‒ я напрягаюсь, размахивая руками, готовясь напасть на того, кто может напасть на Саммер.
‒ Ты в порядке? ‒ спрашивает рядом со мной Саммер.
Я смотрю мимо нее и осматриваю парковку отеля. Нет никакой угрозы. Я расслабляю руки и отвечаю.
‒ Да, да. А ты?
Она усмехается, открывая дверь.
‒ Пойдем, зарегистрируемся! Мы не хотим опоздать!
Следующие несколько часов посвящены тому, чтобы расположиться и поприветствовать друзей Саммер, которые тоже приехали на свадьбу. Это все люди, с которыми она училась в аспирантуре, и все они уже знают друг друга. Будучи настолько сердечным, насколько могу, я стараюсь не смущать ее, но люди находят меня странным. Я не говорю, как они, и знаю то, что не знают они. По крайней мере, пока нет.
Мы с Саммер придумали предысторию, что я иностранец, хотя не говорим им, откуда. Если они спросят, мы заставим их угадать.
Несмотря на это, я стараюсь вести себя хорошо, даже вдумчиво.
Потому что это люди Саммер. Потому что Саммер справедливо считает, что было бы здорово, если бы у меня были друзья. Если бы только идея поддержания отношений с большим количеством людей не вызывала у меня большего беспокойства, чем поездка на машине. По необходимости я общаюсь с ее родителями, друзьями Хопкинса и людьми в городе, постоянно сомневаясь, не являются ли мои манеры слишком агрессивными или резкими. Саммер говорит, что мне следует быть самим собой. Однако сложно прочитать чьи-либо эмоции, кому-либо доверять, кроме Саммер.
Только они важны, эти люди, и я пытаюсь расспрашивать их об их жизни, чтобы лучше понять современных людей.
Если бы сообщество не было так важно для Саммер, я бы рычал на всех, пока они не оставили нас в покое. Я бы предпочел остаться наедине со своей половинкой, ухаживать за ней, целовать ее и снимать с нее одежду.
Как только все это закончится, я именно этим и займусь.
Наблюдая за ее платьем для репетиции ужина, у меня изо рта течет слюна, когда она раздевается до нижнего белья, крошечного белого, в котором она выглядит гораздо более невинной, чем она есть на самом деле. Саммер замечает, что я смотрю в зеркало перед ней, и лукаво улыбаюсь.
‒ Зуриэль, не надо, ‒ выдыхает она, когда я встаю и выдергиваю платье из ее рук, прижимая ее к отражающему стеклу. ‒ У нас нет времени.
‒ Тогда нам лучше поторопиться.
Если и есть одно лекарство, которое поможет мне чувствовать себя хорошо в этом мире, то это она. Упав на колени, я стаскиваю с нее трусики, прижимаясь лицом к ее лону. Саммер хватает меня за голову, ее пальцы тянутся к моей коже.
Я лижу ее мокрую киску, щупаю пальцами и покусываю клитор, рыча, как зверь в гоне. Когда она начинает таять, не в силах больше стоять, я откидываюсь назад, пока не падаю на пол, и притягиваю ее вниз, чтобы она оседлала мое лицо. Прижимая ее клитор к своему носу, я просовываю в нее язык, пока она не кончает, выкрикивая мое имя. Я выпиваю ее досуха и раздвигаю ее киску двумя пальцами, вдавливая их внутрь нее. Напоминание о том, что мой член кончит позже.
Она плюхается со стоном, и я поднимаюсь, беря ее на руки.
Поцеловав ее клитор в последний раз, я натягиваю ее трусики обратно на ноги, пока она лежит, тяжело дыша. Схватив ее маленькое голубое платье, я натягиваю его на нее и поправляю, пока она переводит дыхание.
Саммер взволнованно смотрит на меня.
‒ Будь ты проклят.
С игривым рычанием я застегиваю молнию на спине.
Я твердый, возбужденный, ненасыщенный. Ей придется заниматься этим весь вечер. Возможно, это жестоко, но это сделает следующие несколько часов интересными для меня.
Выходим из отеля и идем в музей, где будет проходить репетиция. Когда она ведет меня к большому богато украшенному зданию со ступенями и гигантскими колоннами, я испытываю трепет. Один из служащих проводит нас в боковую комнату. Несмотря на то, что все так грандиозно и ошеломляюще, Саммер приходится тянуть меня за рукав, чтобы я продолжал двигаться.
‒ Мы можем изучить это позже, ‒ обещает она.
Саммер быстро знакомит меня с родителями Эллы, прежде чем оставляет меня присоединиться к остальным. Сидя на одном из стульев сзади, я осматриваюсь вокруг, рассматривая жесткие, но изящные линии окружающей меня архитектуры, мой взгляд обращен к далеким произведениям искусства, мне не терпится рассмотреть каждую деталь поближе, пока Саммер и группа других собираются в передней части помещения.
Этот музей отличается от музея Хопкинса во всех отношениях. Я ожидал чего-то тесного с навязчивым ароматом старых книг.
Саммер смотрит на меня и улыбается, и я чувствую ее волнение, ее радость. Ее любовь. Они проносятся сквозь меня, освещая мое сердце, успокаивая меня больше, чем румянец похоти, окрасивший ее щеки. Я опускаю свой член ниже, радуясь, что ее сумочка скрывает мою выпуклость.
Она указывает на меня женщине, стоящей рядом с ней.
Элла, если бы мне пришлось угадывать. Она машет мне рукой, и я неловко машу в ответ.
Я напрягаюсь, когда Саммер и еще несколько человек, включая Эллу, уходят и играет тихая музыка. Вскоре они снова входят, и я с восхищением наблюдаю, ловя взгляд Саммер, когда она идет вниз с другим мужчиной. Я не знаю, что об этом думать, но все быстро закончилось, и Саммер машет мне рукой, чтобы я присоединился к ним.
Обняв ее за руку, я легко становлюсь самым высоким в группе, возвышаясь над остальными как минимум на голову, если не больше.
‒ Ребята, это Зуриэль, ‒ говорит Саммер.
Та, которую я считаю Эллой, смотрит на меня.
‒ Горгулья? Теперь я понимаю, откуда у него такое прозвище, ‒ смеется она. ‒ Блин, ты высокий!
Самая близкая к Элле женщина ‒ должно быть, Ребекка ‒ смеется, протягивая мне руку.
‒ Ты играешь в баскетбол? Если нет, тебе следует начать. Ты уделаешь всех.
Взяв ее за руку, я стараюсь быть с ней нежным.
Я все еще нечеловечески силен. Это обнаружил отец Саммер, когда впервые пожал мне руку.
‒ Нет, ‒ говорю я, слышав об этом виде спорта (она не первая, кто отпускает эту шутку), но ничего о нем не зная. ‒ Возможно, мне стоит начать.
‒ Да, тебе определенно следует.
Мы продолжаем легкое подшучивание перед тем, как невесту отзовут. Элла обнимает Саммер на прощание и уходит вместе с остальными участниками группы. Саммер возвращается со мной.
‒ Она тебе понравилась? ‒ спрашивает она с надеждой.
Я поднимаю голову.
‒ Она красивая.
Ее плечи опускаются, а глаза закатываются к потолку.
‒ Тебе никто не нравится.
‒ Я прожил достаточно долго, чтобы иметь большие надежды. Чтобы заслужить мое расположение, потребуется не одна встреча.
Взяв мою руку, Саммер сжала ее.
‒ Со временем она тебе понравится, я знаю. Если и есть кто-то в этом мире, на кого я готова поспорить, что ты полюбишь, так это Элла. Она хороший друг. Ребекка тоже очень крутая.
‒ Возможно, ты права.
С приближением сумерек мы мчимся обратно в отель, едва успевая вовремя. Когда мы входим в наш номер, я перевоплощаюсь из своего «мужского костюма» обратно в знакомую мне каменную кожу. Саммер закрывает дверь как раз в тот момент, когда мои крылья пронзают мою спину, вырываясь из моего увядающего человеческого тела. Она тянет меня за руку, ведя к кровати, и я ухмыляюсь, желая снова увидеть ее белое белье.
Ночь проходит быстро. Саммер принимает душ и теряет сознание в тот момент, когда ее голова касается подушки. Некоторое время я не сплю, сидя в кресле у окна. Вид интересный, чего я никогда не мог себе представить. Серебристые и серые здания выстроились вдоль улицы, их бесчисленные окна сверкают, отражая фары автомобилей. Магазины отмечены миражами неоновых цветов и индустриальной эстетикой. В дальнем конце улицы есть парк с небольшим участком травы, несколькими скамейками и деревьями, но здесь нет ни дикой природы, ни полной темноты.
Летучие мыши не последовали за нами, и я рад, что они этого не сделали. Они не подходят для такого места, как это. С помощью опыта и инструментов ее отца мы с Саммер построили несколько больших домиков для летучих мышей в лесу вокруг двора ее семьи. Мы также построили несколько домиков возле дома Хопкинса.
Несмотря на ослепительность города, я тоскую по Элмстичу и сельской местности.
Люди продвинулись далеко вперед с тех пор, как я был среди них в последний раз. Готические соборы и замки исчезли, их заменили отели и ратуши. Каменной горгульи не видно.
Закрывая шторы на окнах, я поворачиваюсь к кровати. Саммер лежит на животе, ее ноги запутались в одеялах, спадающих до талии. С ее приоткрытых губ срывается легкий храп.
Я не утомляюсь так, как она, и провожу многие ночи, просто наблюдая за ней ‒ и присматривая за ней. Когда сон впервые забрал меня несколько месяцев назад, во сне мне казалось, что я снова очутился в темном мире своего разума. Мне это не нравится.
Но я притворяюсь ради нее. Я сделаю для нее все.
Моя жизнь теперь другая. Моя собственная. Никакой связи с вышестоящими пока не было. Надеюсь, у них никогда не будет повода обратиться ко мне. Теперь, когда я ощутил вкус свободы ‒ настоящей свободы с ребрышками барбекю и вкусом губ Саммер с сиропом на них ‒ я больше ничего не хочу.
Осторожно забираясь на кровать, я обвиваю ее тело своим, защищая нас обоих крыльями.
Я дремлю.
Ровно в пять утра звучит сигнал тревоги, и я вскакиваю с кровати, размахивая крыльями и обнажая клыки в сторону нападавшего. Саммер что-то бормочет, переворачивается и выключает непрерывный звуковой сигнал.
‒ Тебе нужно прекратить это делать, ‒ хрипит она, ища на боковом столике свои очки.
Ворча, я расслабляюсь, распуская крылья.
‒ Все, что я хочу, это поспать еще пять часов, ‒ ее голос звучит так запутанно и грустно.
Я слегка улыбаюсь.
‒ Чем я могу помочь?
‒ Ты вообще спал?
‒ Нет. Мне это не нужно, и я бы не стал, даже если бы и нуждался. На мой взгляд, здесь слишком многолюдно. Должно быть нечто большее, чем дверь и замок, отделяющий нас от других людей.
Саммер дуется.
‒ Я бы убила, чтобы иметь такую же энергию, как у тебя.
Она откидывает одеяла и сбрасывает ноги с кровати, погружая ступни в пару плюшевых тапочек-летучих мышей, которые купила несколько месяцев назад. Глядя на меня умоляющими глазами, она закусывает нижнюю губу.
‒ Что? ‒ спрашиваю я.
‒ Если хочешь помочь… не мог бы ты приготовить мне чашку кофе?
Она указывает на устройство на другом конце комнаты.
‒ Буду весьма признательна за это.
‒ Кофе ‒ это любовь.
‒ Да. Да, так и есть! Я рада, что ты наконец понимаешь.
Я сморщил лицо, заставив ее рассмеяться, и от этого звука у меня по спине пробежала дрожь восторга.
Когда Саммер поворачивает в ванную, я встаю и принимаюсь за работу, которой она меня наделила. Я слышу, как шумит душ, и поднимаю пакеты с кофе, чтобы прочитать их. К тому времени, как вода выключается, у меня уже готов ее горький напиток. Когда я стучу в дверь, из-под двери выходит пар.
Обхватив себя пушистым белым полотенцем, она открывает и вздрагивает, прижимая руку к груди.
‒ В чем дело? ‒ спрашиваю я.
‒ Я не уверена, что когда-нибудь привыкну к твоим изменениям в форме.
Она берет чашку и ставит ее на стойку в ванной.
‒ Это странно.
Я смотрю на свое человеческое тело и напрягаю мышцы.
‒ Ты голый. Я думаю, это самая сложная часть. Когда ты горгулья, я не так сильно замечаю твою наготу. Может быть, это потому, что ты был таким будучи статуей. Может быть, потому что твоя форма горгульи имеет…
Ее взгляд устремляется вниз, и она краснеет.
‒ Выдвижной член, ‒ заканчиваю я за нее.
‒ Да, ‒ усмехается она, заставляя свои глаза встретиться с моими. ‒ А теперь отойди, страж. И надень что-нибудь! Ты слишком отвлекаешь, и мне нужно одеться. Сегодня большой день.
Утро движется быстро. Следующий час Саммер проводит, размышляя над каждой деталью своего платья, макияжа и прически, настаивая на том, чтобы на церемонии подруги она выглядела идеально. Там будет много людей, и она хочет произвести хорошее впечатление. И в то же время она не хочет выделяться. Я не знаю, о чем она беспокоится. Она красива с одеждой, макияжем и прической или без них.
Но к тому времени, когда Саммер закончила и спросила, что я думаю…
Я не знаю, что сказать. Мои глаза расширяются, несколько раз осматривая ее с головы до ног.
‒ Зуриэль? ‒ подсказывает она, нахмурив брови. ‒ Я переборщила с макияжем?
Я качаю головой.
‒ Нет. Ты похожа на ангела, ‒ мой голос звучит хрипло и жарко.
На ней изумрудное платье, которое подчеркивает ее грудь и формы. На фоне бледной кожи и кудрей волос, обрамляющих лицо, она выглядит как живой драгоценный камень. Красиво, привлекательно, завораживающе. Губы у нее темно-рубинового цвета, глаза подведены черным, щеки нежно-розовые… Это свело бы с ума любого мужчину. Пряди ее волос выпадают из пучка и скользят по плечам. Я протягиваю руку и смахиваю их обратно.
Когда она улыбается мне, у меня сжимается грудь.
‒ Я бы убил за тебя, ‒ грохочу я. ‒ Если бы я все еще был в ужасе. Я бы убил за один лишь взгляд на тебя в таком виде.
Ее улыбка превращается в ухмылку, и она дразняще толкает меня в грудь.
‒ Хорошо, что ты не окаменел.
Я ухмыляюсь.
‒ О, Саммер, но я окаменел.
Она смотрит на мой очень твердый член.
‒ Я же сказала тебе одеться… У нас нет времени…
‒ Мы могли бы найти время.
‒ Не искушай меня! Я отказываюсь опаздывать. Не сегодня.
Саммер поворачивается к кровати и бросает в меня мой костюм.
‒ Возьми свой член под контроль и оденься как хорошая горгулья.
‒ А если нет?
Она морщит лицо.
‒ Тогда ты больше не получишь от меня подарка.
Я смеюсь.
‒ Тогда мне лучше подчиниться.
Позже тем же утром я провожу Саммер обратно в музей. На нас смотрят бесчисленные взгляды пешеходов на улице, тех, кто смотрит на нее, и тех, кто косится на меня. Некомфортно находиться за пределами Элмстича, где теперь больше взглядов. К счастью, одно мое рычание заставляет зрителей разбегаться.
Саммер усмехается и качает головой.
К тому времени, как мы добираемся до музея, уже собирается небольшая толпа ‒ друзья, родственники и сопровождающие ‒ разговаривают и готовятся к большому событию. В отличие от предыдущего вечера, повсюду красные и белые розы, что делает строгий интерьер ярким и чувственным. Яркая в своем изумрудном платье Саммер выглядит как дома среди цветов, плитки и колонн.
Это заставляет меня задуматься, какой будет свадьба между ней и мной. Я представляю шелк, кружево и черный атлас в сочетании с темно-синим и фиолетовым. Это будет небольшое собрание, освещенное свечами и расположенное вдали от промышленного города.
Летучие мыши и Женевьева хотели бы присутствовать.
Эта свадьба хоть и богатая, но совсем не похожа на нашу.
Саммер сжимает мою руку.
‒ Я должна идти. Просто найди место, где можно посидеть до церемонии.
Я хмыкаю, демонстрируя лишь жесткость.
Хотя она чувствует мое истинное настроение.
‒ Тебе не обязательно вести светскую беседу, если не хочешь. Люблю тебя.
Она бросается от меня прежде, чем я успеваю ее остановить, и исчезает с другой подружкой невесты за углом. Со вздохом я нахожу место сзади.
Утро приходит и уходит, а вместе с ним и церемония. Несмотря на мое намерение уделить пристальное внимание и узнать, как может развиваться этот брачный обряд, в тот момент, когда Саммер снова идет по проходу со скрещенной своей с рукой странного мужчины, я забываю обо всем остальном. Мои глаза никогда не отрываются от нее.
