Текст книги "Восторг гаргульи (ЛП)"

Автор книги: Наоми Лукас

Соавторы: Брекстон Мел
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава 23

Элла, Кэрол и Джон

Саммер

Элла звонит мне, когда я еду обратно в музей. Приближается закат, и я отдохнула, готовая к следующему вечеру. Прошло несколько недель с тех пор, как мы разговаривали в последний раз, почти месяц с тех пор, как я узнал имя Зуриэля и уничтожила форму Эдрайола.

Я с чувством вины позволила телефону зазвонить, зная, что я была не самой внимательной подругой. Мы переписывались, но я избегала разговоров ‒ я не хочу лгать и не могу говорить правду.

Я сказала ей, что… занята. Думаю, это правда.

До сих пор демон не вернулся. Мне почти хотелось бы, чтобы он это сделал, как бы мне ни хотелось представить, что он ушел навсегда. Постоянное бремя ожидания чего-то, что еще не проявилось, опасности, которая остается вне досягаемости. Невозможно чувствовать себя комфортно, зная, что он может появиться в любой момент, в любой день.

Я параноик, всегда оглядываюсь через плечо, наблюдаю за тенями. Папа помог мне установить пару домиков для летучих мышей, и они дают мне некоторое чувство безопасности дома. Повсюду красно-золотые осенние листья покрывают землю и пугают меня, когда они хрустят под ногами. Я беру Джинни везде, где могу. Пока ничего не произошло. Город практически вернулся к нормальной жизни.

Я единственная, кто до сих пор подпрыгивает, когда меня зовут.

Потому что несмотря на то, что Элмстич снова вернулся к рутине, он гораздо менее нормален, чем я думала. Здесь обитают существа, которые не являются людьми. Я чувствую их через свои отметины, поэтому трудно сказать, вернулся ли Эдрайол.

Мы с Зуриэлем проводим ночи в изоляции, заполняя часы бодрствования исследованиями и приготовлениями.

С каждым вечером секс становился все более отчаянным. Я почти уверена, что мы уже занимались сексом в каждой комнате музея. И на большинстве столов. Мы сломали шкаф ‒ это был не лучший мой момент ‒ и каждое утро перед восходом солнца мы просто сидим там в тишине, надеясь, что эта ночь не была нашей последней.

Днем я сплю беспорядочно, переносясь туда, где мы с Зуриэлем снова едины, оказавшись в ловушке жесткой вечности. Мы научились находить друг друга в сумерках, отступая в его замок вместе со стаями летучих мышей.

Я не сказала ему, что люблю его. Еще нет. Я думаю, что это правда, вот только слова застревают у меня в горле. Я признавалась в любви только родителям и друзьям. И эта привязанность, которую я испытываю к нему, глубже всего этого: если бы я потеряла его, я могла бы развалиться на куски. Если скажу вслух, что чувствую, станет только хуже.

Любовь ‒ это слово, обозначающее прекрасные весенние дни, и я не знаю, как говорить о ней в такой темноте.

Зуриэль рассказывает мне о вселенной, об ангелах и мирах. И все же, несмотря на его знания, я рассказываю ему о современности, недавней и нынешней истории. Я беру свой ноутбук на работу, и мы вместе обобщаем то, что знаем. Он быстро учится. Он схватывает распространенные аббревиатуры и даже современный сленг.

Когда он ругается, это мило. Я просто смеюсь, когда слышу такие слова, как «черт» и «ебать», исходящие от страшной горгульи с рогами, крыльями и хвостом.

Мне нужен смех.

Зуриэль был прав. Хопкинс не вернулся. Был еще один обмен голосовыми сообщениями: я сказала ему, что держу музей закрытым по ночам. Моя зарплата по-прежнему перечисляется напрямую, и я даже заметила повышение. Я привыкаю к тому, что его нет рядом.

Иногда я злюсь на него, иногда я благодарна ‒ его отсутствие дает мне и Зуриэлю уединение. В мои мрачные дни я ошеломлена, не веря, что Хопкинс думает, что я справлюсь с этим, потому что в музее больше загадок и привидений, чем я себе представляла.

Зуриэль сражался с Эдрайолом всю свою жизнь. В самом мрачном настроении он хочет увезти меня подальше отсюда, спрятать. Ему нужен мой позитив так же, как мне нужна его сила и защита. В такие моменты я должна заверить его, что мы в большей безопасности именно здесь, там, где мы находимся. На своей территории. У нас есть план ‒ пусть не самый лучший, но тем не менее план.

Когда Элла звонит во второй раз, я беру трубку.

‒ Привет, ‒ отвечаю я, осматривая здания и дорогу впереди.

‒ Саммер! Слава богу, что ты взяла трубку. Элмстич был во всех новостях. Пару недель назад у вас были сбежавшие из тюрьмы? Теперь все преступники пойманы? Они снимали на Мейн-стрит. Я видела твой музей на заднем плане! Это меня напугало.

‒ Да, это были интересные пару недель. Все это позади, и теперь все в порядке.

«Отлично». В полном порядке.

Элла не скрывает беспокойства в голосе.

‒ Неудивительно, что ты молчишь. Ты в порядке? Поэтому ты избегала звонков?

‒ Я в порядке. И я не хотела… Просто отвлеклась. Я должна была перезвонить тебе. Мне жаль. Я хотела. Для этого никогда не было подходящего времени.

‒ Все в порядке. Я могу представить.

Какое-то время мы молчим, подыскивая слова, и зная, что она слушает с другой стороны, желая мне добра, мое сердце переполняет чувство вины. Она моя лучшая подруга. Мы через многое прошли вместе. Я должна ей больше, чем наполовину извиниться.

‒ Элла, есть парень, ‒ начинаю я.

‒ Парень? ‒ глотает она наживку. ‒ Выкладывай.

Я излагаю ей версию правды, самую близкую к той, которую могу придумать. Мои родители уже подозревают, что в моей жизни есть кто-то особенный ‒ мама намекнула, что хочет с ним познакомиться. К счастью, папа не стал любопытствовать. Они знают, что Хопкинс не вернулся и что я нахожусь под сильным давлением, связанным с завершением воображаемого проекта, благодаря которому я удобно удерживаюсь в музее каждую ночь.

Более того ‒ здоровье их друга ухудшается. Ожоги мистера Бека оказались инфицированными. Мама и папа проводят с ним все больше времени в больнице. Я навещаю их, когда могу, желая признаться и рассказать им все.

Они бы мне не поверили. От этого ничего не улучшится.

Джон не очень хорошо это воспринимает. Несмотря на ухудшение здоровья отца, он отвечает за ремонт пекарни. Ему нужен доход, чтобы оплатить медицинские счета отца.

Вчера вечером, когда полиция объявила, что последний преступник пойман, мы воспользовались этим предлогом, чтобы отпраздновать это событие. Папа приготовил партию отмеченного наградами перца чили, и мы доставили его Джону. Иногда больше всего помогают мелочи.

‒ Он потрясающий, ‒ говорю я Элле. ‒ Он милый, заботливый и добрый. И красивый, если тебе интересно, но в задумчивой, стоической манере.

‒ А секс? У вас был секс, да?

‒ Секс… это, э-э…

Даже в машине я краснею, вспоминая, как прошлой ночью мы трахались перед зеркалом.

Элла визжит, полностью понимая мое молчание.

‒ Никому не говори. Я не готова. Обо всем, что происходит сейчас, даже мои родители не знают. Их друг находится в критическом состоянии, и я не хочу сейчас ничего добавлять в их жизнь.

‒ Хорошо, не буду, ‒ она делает паузу. ‒ Сожалею по поводу друга твоих родителей. Учитывая все обстоятельства, я просто рада, что с тобой все в порядке. Тебе нужно оставаться в безопасности, ясно? Я хочу, чтобы ты была на моей свадьбе.

Я сглатываю, замираю и не могу ответить. Я не совсем хорошо себя чувствую. Этот рикошет между паранойей и похотью похож на американские горки. Истинная форма Эдрайола до сих пор не дает мне покоя. Как трансформировалось его тело, съеденное червями. Я не могу избавиться от воспоминаний о его отвратительной ухмылке. Желудок скручивает от тошноты, перед глазами затуманивается, руки сжимают руль.

‒ Все будет хорошо. В любом случае, как ты? ‒ спрашиваю я.

‒ Думаю, тоже занята. Столько решений для свадьбы. Я хочу, чтобы все было идеально, понимаешь? О, и мне нужно отправить тебе электронное письмо с несколькими идеями платьев для подружек невесты. Можешь ли ты сказать мне, что тебе нравится? Я думаю синий, чтобы он подходил к твоим глазам. Или, может быть, изумрудно-зеленый.

‒ Когда ты покупаешь одежду?

‒ Я подумываю запланировать что-нибудь на конец следующего месяца. Хотя тебе не обязательно присутствовать, давления нет. Путешествие… Я знаю, ты беспокоишься о деньгах. Просто скажи мне свой размер, и я закажу его для тебя.

‒ Звучит неплохо. Отправь электронное письмо, и я отвечу, как только смогу.

Я ей должна.

‒ А тем временем, держи меня в курсе, ладно?

Я паркую машину и стучу пальцами по рулю. Отпуск звучит неплохо, и на мгновение я мечтаю о путешествии с Зуриэлем.

‒ Не беспокойся о деньгах. Я посмотрю, что могу сделать. Извини еще раз, что не отвечала. Я хочу быть рядом с тобой.

‒ Хорошо.

Я практически слышу, как она улыбается на другой стороне.

‒ Я надеюсь, ты сможешь сделать это. И это нормально. Жизнь случается, и несмотря ни на что, я рада, что ты и твои родители в безопасности. Я хотела бы тебя увидеть. О, твой мужчина тоже приглашен, если захочешь взять его с собой. Я бы хотела с ним встретиться.

‒ Эм-м…

«Мой горгулья почти не выходит наружу».

‒ Я бы тоже хотела, чтобы он с тобой познакомился…

‒ Звучит отлично. Поговорим позже? Очень приятно слышать твой голос ‒ просто безумие видеть Элмстич в новостях.

Я смеюсь.

‒ Сумасшествие, да.

‒ Береги себя.

‒ Я постараюсь.

‒ Если я тебе понадоблюсь, я буду там в одно мгновение.

‒ Спасибо, ‒ говорю я, не зная, как добавить: «держись отсюда подальше». ‒ До скорого.

Когда я выгружаю Джинни, рядом подъезжает другая машина, розовая, которую я слишком хорошо узнаю. За рулем Кэти, дочь Кэрол. Пассажирская дверь открывается, и я замечаю ее маму.

Я напрягаюсь.

‒ Кэрол!

Бросаясь к ней, я помогаю ей вылезти из машины. Она медлительна, обдуманна в своих действиях, ее движения уверенны и устойчивы. Синяки на руках почти исчезли, хотя на щеке остался шрам. Мне приходится бороться с желанием обнять ее ‒ мы этим не занимаемся.

‒ Рада видеть тебя, ‒ говорю я вместо этого.

Кэти машет рукой и уходит в магазин, а Кэрол задерживается со мной. Ее странный аромат глины и кошки, вид ее крашеных рыжих волос, розовый цвет ее свитера ‒ каждая деталь приветствуется как никогда.

‒ Я хотела посмотреть магазин, ‒ говорит она, окидывая взглядом улицу, окрашенную в закатный цвет. ‒ Кэти говорит, что она много сделала.

Ее магазин, как и ювелирный магазин, выглядит как новый. Окна были отремонтированы несколько недель назад. Большая часть улицы снова открылась, ночная жизнь оживленнее, чем обычно, и в этот час «Водопой» только начинает собирать толпу. Элмстич всегда прекрасен в золотом сиянии вечера.

За исключением «Хлеба и фасоли», фасад из красного кирпича все еще покрыт пеплом.

Музей Хопкинса ‒ еще один противник веселья. Я не осмеливаюсь снова открыть шторы, и я не могу управлять музеем и не спать всю ночь. Так проще оставаться в темноте и спать днем.

Света Зуриэля мне более чем достаточно.

Хотя люди по всему городу начинают задаваться вопросом… Где Хопкинс? Я качаю головой, говорю им, чтобы они позвонили ему и спросили его сами.

Кэрол замечает Джинни в моей переноске для кошек и воркует с ней.

‒ А как мисс Женевьева?

‒ У нее все отлично. Хочешь поздороваться?

‒ С удовольствием.

Я открываю отделение ее рюкзака, и Джинни высовывает голову.

Кэрол охотно ее почесывает.

‒ Похоже, под твоим присмотром она чувствует себя прекрасно. Я рада.

Джинни мурлычет. На мгновение напряжение спадает с моих плеч. Закат, улыбка Кэрол… Жизнь в порядке.

С визгом шин и замирающим ревом заглушенного мотора паркуется еще одна машина, привлекая наше внимание. Джон Бек выскакивает из своего старого красного «Мустанга» ‒ семейной реликвии, которую он и его отец вместе починили.

Джон смотрит на нас с пустым выражением лица.

‒ Привет, Джон, ‒ кричу я ему, махая рукой.

‒ Ты ведь не слышала новостей, да? ‒ говорит он, лицо у него пепельное. ‒ Мой отец умер.

Он бросается прочь.

Я пристально смотрю на Кэрол, застегиваю Джинни в переноску для кошек и гонюсь за ним.

Глава 24

Убийца

Саммер

Вина скручивает мой желудок, когда я следую за ним. Мои родители ничего не сказали, значит, это произошло сегодня днем.

Я чувствую себя такой бесполезной.

Джон убегает, его плечи ссутулились, и моя вина усугубляется. Я не хотела, чтобы его отец умер. Я никогда не хотела, чтобы кто-то пострадал.

«Это не моя вина. Эдрайол сделал это несколько недель назад, и пожар случился еще до того, как я узнала, что он демон». Ненавижу тот факт, что пытаюсь убедить себя, что это не моя вина.

Возможно, это был несчастный случай, но именно я пролила кровь на Зуриэля. Это я разбудила его, призвала, заманила сюда Эдрайола. Даже если это был несчастный случай, даже если Зуриэль назвал мне свое имя, это все равно произошло. Эти события произошли, и теперь отец Джона мертв.

Мы с Джоном играли вместе в детстве, когда наши родители устраивали званые обеды. Его всегда больше интересовали «Hot Wheels» (прим. пер.: Hot Wheels (досл. «горячие колеса») ‒ бренд американской компании Mattel, под которым выпускаются литые модели игрушечных автомобилей в масштабе 1:64), а я предпочитала свои книги, но, не имея собственного брата или сестры, я по-детски могла притворяться, что он мой брат. Когда мы подросли, мы разошлись, и в подростковом возрасте у нас были разные друзья. С тех пор, как я вернулась домой, мы стали знакомыми, дружными, работающими в соседних зданиях, разделенными разными интересами.

Возможно, он оттолкнет меня, но, по крайней мере, я могу предложить свое время, шанс поговорить.

Когда Джон мчится по переулку между музеем и пекарней, направляясь к задней двери, он натягивает капюшон от куртки. Я бросаюсь за ним прежде, чем он приблизится к задней части здания.

‒ Джон, ‒ кричу я ему вслед. ‒ Подожди! Мы можем поговорить?

Он останавливается у задней двери пекарни, и я бегу трусцой, догоняя его.

Здесь прохладно, из-за окружения кирпичными стенами, которые блокируют остатки дневного света. Мусор после продолжающегося ремонта пекарни наполняет переулок стойким запахом пепла. Черви вылезают из земли и забираются на оборудование. Тени темные, удлиняющиеся по мере захода солнца. Я вспотела, за исключением своих отметин. Они теплеют, становятся жарче с каждой секундой. Джинни воет, бунтуя в своей переноске, от чего у меня по спине пробегает дрожь.

Я замираю.

Джон смотрит на меня, и когда он ухмыляется, меня приветствует выражение лица, которое ему не свойственно.

‒ Привет, Саммер, ‒ стонет Эдрайол.

Его голос даже звучит как голос Джона, произнесенный совершенно неправильными интонациями.

‒ Скорбящих так легко убедить, что пустота обеспечит лучшее утешение, чем горе. Мне просто нужно было дождаться своего часа.

Сердце колотится, я делаю шаг назад.

Эдрайол цокает, и я останавливаюсь.

Я закрываю глаза и ругаюсь.

Эдрайол усмехается.

«Боже, я такая глупая».

Когда я снова смотрю на него, он изучает меня карими глазами Джона ‒ может быть, они обведены желтым, может быть, это мое воображение. Чем дольше я смотрю, тем горячее становятся мои отметины. Я оцениваю, где я нахожусь, что поблизости и который час ‒ Зуриэль скоро поднимется.

Темнота наступит всего через несколько минут.

Черный ход музея находится в нескольких футах от меня, на противоположной стороне переулка. Он заперт, прикован и закрыт. Мне придется доставать ключи из сумочки.

Когда я делаю еще шаг назад, Эдрайол бросается вперед.

Боль пронзила мою щеку, и очки слетают с лица. Вкус железа наполняет мой рот, когда я ударяюсь о тротуар, мои очки ускользают вне досягаемости.

‒ Ну-ну, Саммер, отступать некуда.

Сердце колотится, я размахиваю руками, отчаянно ища…

Раздается хруст. Звук разбитого стекла.

‒ О, это? Это то, что ты искала?

Я думаю, он наклоняется и поднимает сломанную оправу. Без очков он просто темное пятно. В сумрачном свете есть только тени и более темные тени. Формы, которые рассеиваются и трансформируются, одна превращается в другую.

Джинни воет, и, стремясь освободить ее, я карабкаюсь к переноске, приседаю над ней, мои пальцы скользят по ее краям, нащупывая молнии, ища… вот оно. Ее шерсть задевает мои руки, когда она убегает.

После нее тихо, если не считать пульсации в моей голове. Моргая, я ищу Эдрайола, но его темная форма исчезла.

Мои отметины немного остыли.

‒ Саммер? Ты в порядке? Я чувствую Эдрайола.

Повернувшись на голос, я слышу хлопанье крыльев, когда приближается большая фигура Зуриэля.

Я обмякла от облегчения.

‒ Я не знаю. Вроде, но ничего не вижу. Он сломал мои очки.

Он обхватывает меня своими крыльями и рычит.

‒ Я найду его и покончу с ним раз и навсегда.

Зуриэль касается моей щеки, лаская ее пальцем.

‒ Он причинил тебе боль.

Когда он хватает меня за руки и помогает встать на ноги, я вздрагиваю.

‒ Давай зайдем в музей. Он рядом.

‒ Сначала призови меня. Помоги мне сразиться с ним. Дай мне силу моего имени.

Призвать его? Вздрагиваю сильнее, у меня кружится голова, мои отметины нагреваются.

‒ Дай мне минутку.

Я хватаюсь за лоб.

‒ Хорошая девочка. Скоро все это закончится.

Провожу рукой по лицу, проверяю воспаленную щеку и не нахожу ничего сломанного. Крови немного, но меня беспокоит пронзительная головная боль, усиливающаяся с каждой секундой. Рука Зуриэля сжимает мою руку, когда я наклоняюсь, нащупываю пустую кошачью переноску и поднимаю ее. Надеясь, что я ошибаюсь, я провожу руками по горящим отметинам.

‒ Милая Саммер, ‒ шепчет он, продолжая ласкать меня, его крылья окутывают меня. ‒ Призови меня, прикажи мне уничтожить его, и я не смогу остановиться, пока дело не будет сделано. Так должно было быть с самого начала. Я оставил этого кретина одного слишком надолго. Я не буду ждать, пока он снова причинит тебе боль!

Я качаю головой.

‒ Не здесь. У нас был план, помнишь?

‒ К черту план! Позови меня!

Я вздрагиваю, пораженная его горячностью. Когда его тень накрывает меня, я понижаю голос:

‒ Пожалуйста…

«Ты пугаешь меня».

Зуриэль посоветовал мне никогда не называть его имени. Никогда. Да, я говорила это, когда мы окружены кирпичными стенами и охраной. Но здесь, на открытом месте? Где кто-нибудь мог услышать? Это слишком рискованно, слишком опасно. Это не имеет смысла.

Он никогда не просил бы меня призвать его открыто. Никогда.

Слабое напряжение пронизывает меня, мои нервы накаляются, между нами повисает тишина напряжения, мои ладони светятся. Они горят, хотя и слабее, чем раньше. Прищурившись, мое горло сжимается, и пот стекает по моему лбу. Свет растет, искажая все вокруг, ослепляя меня.

Зуриэль сжимает мою руку.

‒ Саммер. Опусти руки, иначе привлечешь внимание.

‒ Что-то не так, ‒ шепчу я, останавливаясь.

То, как он щипает меня за руку. Я знаю его прикосновения, и это не они.

Закрыв глаза и вывернув ладони наружу, я направляю их на Зуриэля.

Его хватка на мне ослабевает. Он отшатывается назад.

‒ Сука!

‒ Эдрайол, ‒ называю я его.

Меня трясет, в ужасе от того, что я пытаюсь сделать. Я не могу его уничтожить, не так. В последний раз я была рядом с Зуриэлем и могла смотреть на него. Я не могу сдерживать это долго. Мне нужно попасть в музей.

Я фокусирую одну руку на нем, а вторую опускаю в сумочку в поисках ключей и с облегчением обнаруживаю их текстурированный край. Проверяя каждый шаг, протягивая руку назад, я поднимаюсь по трем ступенькам к черному входу.

‒ Саммер, не надо! Я тебе не враг!

Его голос так похож на Зуриэля, что я сомневаюсь.

Открыть дверь, сдернуть цепи и вставить ключ ‒ это борьба. Мое зрение темнеет, туннелируя по краям, пытаясь отделить верх от низа. Голова бешено раскалывается, пот капает из пор.

‒ Зачем нападаешь на меня? Моим собственным светом? Призови меня!

Я распахиваю дверь, покачиваясь, чтобы сохранить равновесие и стараясь не упасть в обморок. Моя рука падает, и я, шатаясь, ударяюсь о порог.

Эдрайол бросается вперед.

‒ Ты слишком слаба, чертова сука.

Он хватает меня за запястья, резко выкручивая их. Запах горящей плоти заливает мой нос, когда я кричу. Он тянет меня вперед, и я падаю на него, тяжелая дверь врезается в нас.

Я кричу. Огонь в моей груди поднимается к горлу, требуя высвобождения. Крики превращаются в визги, когда свет струится из моего рта, обжигая губы и вырываясь из меня.

Раздается треск, удар черепа о бетон, а затем тишина.

Все темнеет.

Когда я просыпаюсь, я лежу в теплой луже липкой крови, запах меди смешивается с тошнотворным ароматом вареной кожи. Я стряхиваю заползших на меня червей. Мои отметины больше не горят. А вот мое горло… В переулках мерцают огни, небо багровеет.

Медленно сев, я обнаружила на земле рядом со мной тлеющее тело. Рядом что-то шевелится ‒ кажется, червяк. Прикоснувшись к массе, я отдергиваю пальцы назад. Они остаются липкими и теплыми.

Джон.

Он мертв.

«Я убила его».

Я поднимаюсь на колени.

‒ О, нет, нет, нет.

Воспоминания наполняют меня, пахнущие автомобильным маслом и резиной, когда я вспоминаю мальчика, который играл в «Hot Wheels», человека, который так гордился своим Мустангом. «Я сделала это, я сделала это. Я не хотела этого делать!»

Мой желудок скручивается от ненависти к себе. Меня неудержимо трясет.

«Убийца».

Я отступаю.

«Убийца».

Я убила его! Он был невиновен.

«Я никогда не смогу простить себя».

Голос потрескивает, предлагая торжественный ответ.

‒ Тогда не пытайся.

Вздрагивая, я в шоке возвращаюсь к массе.

‒ Джон?

Мой взгляд обостряется на нем.

Он моргает желтыми глазами.

С зубастой ухмылкой его рот распахивается. Он возвышается надо мной.

И поглощает меня целиком.