Текст книги "Тайны Шелкового пути"

Автор книги: Наиль Ахметшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Глава X
«ГЕРОИ ПУСТЫННЫХ ГОРИЗОНТОВ»

________________________________________________________________________

Поездка в Дуньхуан предполагает отчаянный марш-бросок в пустыню Гоби, к руинам застав, за которыми купцов и путешественников в стародавние времена ожидали трудные переходы Шелкового пути. Вот как определяет начинавшиеся отсюда караванные маршруты в дальние страны династийная хроника эпохи Суй (589–621 гг.): «От Дуньхуана к Западному морю идут три дороги, и у каждой имеются ответвления. Северная дорога из Хами проходит у озера Баркуль, племя Тэле, ставку тюрского кагана (близ озера Иссык-Куль), идет через Люхэшуй, доходит до Византии и достигает Западного моря.

Средняя дорога из Турфана через Карашар, Кучу, Тэле и далее через Памир проходит через Кабудан, Ура-Тюбе, Бухару, Самарканд и Мерв, доходит до Ирана и достигает Западного моря.

Южная дорога из района Лобнора идет через Хотан, Каргалык, Ташкурган, Памир и далее через Вахан, Тохаристан, эфталитов, Бамиан, Газни ведет в северо-западную Индию и достигает Западного моря. От каждой страны также отходят дороги, которые в свою очередь пересекаются на юге и севере. Таким образом, следуя по этим дорогам, можно попасть в любое место».

В середине июня 2001 г. на площади, примыкающей к дуньхуанскому автовокзалу, желающих отправиться в 40-градусную жару в продолжительную поездку по пустыне можно было пересчитать по пальцам, поэтому весьма кстати там оказались австриец и японка, увлеченные красочным описанием местной экзотики в путеводителях, с которыми они не расставались ни на минуту. Торг с водителем «булки», как ласково называют в Китае крохотные микроавтобусы, грозил затянуться надолго, ибо таксист заламывал свою цену, а представитель тихой и нейтральной европейской страны громко, квалифицированно и охотно ругался, отстаивая наши общие интересы. В итоге благодаря полному отсутствию клиентов-конкурентов «тройственный союз» – Австрия, Россия и Япония – все-таки одержал символическую победу, вынудив водителя довольствоваться минимальной суммой вознаграждения. Сообщая своим коллегам о решении ехать с несговорчивыми туристами, он несколько виновато пожимал плечами и ссылался на отсутствие иного заработка.

_{В пустыне Гоби}

Выскочив за пределы оазиса, автомобиль окунулся в привычный гобийский ландшафт. Созерцание его через окна быстро движущегося транспортного средства не вызывает особых эмоций, поскольку на протяжении десятков и сотен километров чрезвычайно сложно сфокусировать внимание на чем-то интересном или запоминающемся. Настроение кардинально переменилось, когда неожиданно появились погонщики верблюдов, которые живо откликнулись на нашу просьбу и согласились приобщить неразумных иностранцев к таинствам караванной жизни. Несколько лет назад в этих местах существовал экзотический трехдневный тур, приближенный к эстетике Шелкового пути. Однако перспектива ночевок под открытым небом, специфика многочасового передвижения на верблюдах и некоторые другие нюансы вызвали энтузиазм лишь у горстки любителей экстремального туризма, поэтому нерентабельный маршрут вскоре закрыли. Нам же в очередной раз повезло и часть пути удалось проехать верхом.

Ритмично покачиваясь в такт уверенной и широкой поступи «корабля пустыни», ощущаешь себя кем угодно, но только не рядовым обывателем столичного мегаполиса. Ассоциативный ряд извлекает из памяти имена великих путешественников, древних и средневековых воинов и купцов, отважных искателей приключений из реальной жизни и классики мировой литературы. Вполне возможно, что известный английских писатель Дж. Олдридж испытывал схожие чувства и ощущения, работая над романом о драматических событиях в Аравийской пустыне, название которого и воспроизведено в заголовке настоящего раздела. Гоби и Такла-Макан тоже повидали на своем веку несметное число ярких и неординарных личностей, многие из которых вошли в анналы истории.

Верблюды между тем неуклонно двигались к намеченной цели, оставляя за собой вздыбленный песок и куски вывороченной сухой глины. Вдохновленный суровым очарованием окружающей природы и вспомнив сложные перипетии одного из ключевых персонажей айтматовского «И дольше века длится день», автор сразу определил своего «иноходца» «Каранаром». Дочь с присущими ее поколению техницизмами, англоамериканизмами и прочими молодежными прибамбасами предпочла «Camel Trophy».

Где-то здесь – к северу от хребта Алтынтаг, разделяющего Цайдамскую и Таримскую впадины, и к востоку от озера Лобнор – Николай Михайлович Пржевальский (1839–1888 гг.) впервые обнаружил и подробно описал дикого двугорбого верблюда, столетиями считавшегося вымершим. Так, в книге «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лобнор» об экспедиции 1876–1877 гг. выдающийся русский географ и исследователь Центральной Азии писал, что в противоположность домашнему верблюду, у которого «трусость, глупость и апатия составляют преобладающие черты характера», его дикий собрат отличается «сметливостью и превосходно развитыми внешними чувствами». Зрение у последнего «чрезвычайно острое», слух «весьма тонкий», а обоняние развито «до удивительного совершенства».

Исследование, проведенное Н. М. Пржевальским, вызвало определенный резонанс в научном мире. На поиски дикого Camelus Bactrianus отправился любознательный англичанин Дж. Литлдэйл (экспедиция 1894 г.), о котором, правда, российский ученый-геолог и писатель В. А. Обручев после их встречи в Синине (совр. провинция Цинхай) отзывался без особого пиетета, заявив, что тот «ездил больше ради впечатлений туриста и охоты на диких животных, чем для научных наблюдений».

Интерес к древнему обитателю этих мест проявлял шведский археолог и географ С. Гедин во время раскопок в 1896–1902 гг. Русский путешественник П. К. Козлов, побывавший здесь примерно в то же время, отмечал, что данный уголок пустыни, находящийся вдали от людского шума и изобилующий кормом, а зимой и питьем в виде снега, дает приют «интересному животному», которое «манит к себе» европейцев-исследователей, – дикому верблюду.

В конце 50-х гг. ХХ в. к изысканиям подключились китайские специалисты. Вскоре правительственным решением дикий верблюд был отнесен к числу особо охраняемых видов животного мира. В 1986 г. в районе, примыкающем к Алтынтагу, была создана обширная заповедная зона, существенно увеличенная в 2000 г. Сейчас представителей этой немногочисленной популяции можно встретить лишь в Китае (Синьцзян-Уйгурский автономный район и провинция Ганьсу) и Монголии (юго-запад).

Самые ранние свидетельства об интересующем нас бактриане встречаются в исторических хрониках династии Западная Хань (206 г. до н. э. – 8 г. н. э.). Первым из европейцев во второй половине XIII в. о нем упоминает Марко Поло. В 1989 г. в пустынной зоне Синьцзян-Уйгурского автономного района на территории древнего государства Хотан специалисты обнаружили чеканную монету с изображением двугорбого верблюда. Данный денежный знак – удивительный синтез мировых цивилизаций. Как известно, в Поднебесной монеты на протяжении тысячелетий только отливали, самая ранняя чеканка появилась в Греции. Однако на обратной стороне находки есть иероглифическая надпись на китайском языке, определяющая ее номинал. Другая ее особенность: изображение человека или животного – исконная традиция западных монет. Для китайских аналогов, находившихся в обращении, она нехарактерна. Впрочем, к этой монете мы еще вернемся.

Родина нашего верблюда – унылое безлюдье Центральной Азии. В отличие от иного вида – афро-аравийского-индийского одногорбого верблюда (Camelus Dromedarius, дромедар), полностью одомашненного человеком еще в первом тысячелетии нашей эры, дикий двугорбый сохранил многовековую самобытность и индивидуальность. Это стройное и быстроногое животное. Горбы значительно ниже, заостреннее и уже, чем у домашнего собрата, поэтому проблема корма для него более актуальна. Понятно, что в условиях бесплодных пустынь Гоби и Такла-Макан с их температурными аномалиями, он неприхотлив в еде, может пить соленую воду. В поисках пищи и воды зачастую проходит в день до 50 километров.

Обычно такие верблюды живут небольшими группами, насчитывающими около 10 особей: самец и самки с детенышами. Спаривание приходится на конец зимы, когда самец становится исключительно агрессивным, практически ничего не ест и не пьет, очень мало спит. Интеллигентный читатель, естественно, вспомнил красочное описание этого периода в жизни верблюдов в упоминавшемся романе Чингиза Айтматова.

По свидетельству П. К. Козлова, в любовный период дикие бактрианы нередко забегают в стада домашних верблюдов. Оплодотворенная таким «кавалером» домашняя самка дает весьма слабое потомство. Результат метисации наглядно выражается в более тонком позвоночном столбе, этой «характерной особенности дикого верблюда», лишенного возможности развивать спину путем перевозки грузов, на что неизбежно обречены порабощенные человеком домашние особи. Самка вынашивает будущего верблюжонка 13 месяцев. Вот почему, едва появившись на свет, тот уже может самостоятельно стоять и передвигаться, а бегать и прыгать начинает на 2—3-й день. Через год молодой верблюд полностью самостоятелен, средняя продолжительность жизни – порядка 20 лет.

Во время международной экспедиции 1995–1997 гг., организованной Государственным управлением КНР по защите окружающей среды и Программой ООН по окружающей среде (ЮНЕП), ее участники, обратив внимание на чрезмерную, на первый взгляд, осторожность животных, однажды заметили самку, которая подпустила людей почти на 500 метров. Оказалось, что она не хотела бросать и намеревалась защищать своего едва родившегося малыша. На этот раз им ничто не угрожало: ученые не стали создавать экстремальной ситуации и сочли за благо удалиться. К сожалению, пугливость диких особей обусловлена человеческой деятельностью. По мнению одного из руководителей экспедиции, профессора Юань Гоина, в них заложен генетический код, согласно которому люди – это враги. Обычно верблюды убегают, только завидев человека.

В результате «развития цивилизации» и хищнического истребления их количество в мире сократилось до менее 900 голов, хотя сто лет назад насчитывалось 10 тысяч, а в 1980-е гг. – 2–3 тысячи особей. Многие становятся жертвами браконьерской охоты. В настоящее время ею в основном занимаются рудокопы-нелегалы, промышляющие в богатом минеральными ресурсами Северо-Западном Китае. Хочется надеяться, что власти уделят данной проблеме такое же внимание, как и защите национального достояния и символа страны, – большой панды. Тем более, что в последние годы позитивные сдвиги налицо.

Например, в новом варианте Уголовного кодекса КНР (1997 г.) впервые появился раздел об ответственности за преступления против охраны окружающей среды и природных ресурсов. Согласно статье 341 УК, незаконная охота, истребление редких, исчезающих диких животных, особо охраняемых государством, или их незаконная покупка, перевозка, сбыт наказываются в том числе лишением свободы до пяти лет. При наличии отягчающих вину обстоятельств допускается тюремное заключение на срок от пяти до десяти лет, а при особо отягчающих – десять и более лет; в качестве дополнительного наказания применяется штраф или конфискация имущества.

Указанная норма носит отнюдь не декларативный характер. Китайские средства массовой информации регулярно сообщают о выносимых судами приговорах браконьерам и торговцам шкурами диких животных. Как правило, в сроках лишения свободы фигурируют двузначные цифры.

Между тем пустынный пейзаж не претерпел существенных изменений. Состояние легкой эйфории и «осознанного восторга» не проходило, хотя в голову пытались лезть грустные мысли, навеянные тяжелыми впечатлениями путешественников прошлого от увиденного вокруг. Следуя в январе 1894 г. аналогичным маршрутом, правда в противоположном направлении, П. К. Козлов так живописал эту дорогу: «Могильная тишина и безотрадная картина по сторонам; на глади солончаков валялись скелеты павших животных: верблюдов, лошадей и ослов. Других указателей дороги тут нет, да их и не нужно, так много костей устилает трудный путь. Там и сям проносятся вихри; на сухих местах они имели вид высоких столбов. Вихри сменяются миражами, «злыми духами», строящими фантастические здания из ряда каменистых обрывов. Как было не вспомнить начертанную Марко Поло картину ужасов перехода через пустыню Лоб!». Попутно следует заметить, что «пустыней Лоб» венецианский путешественник называл пески, камни и солончаки Гоби.

По мнению русского путешественника, на весь путь «в 20 переходов с тремя дневками» от озера Лобнор до Дуньхуана по «безлюдной стране» необходимо было запастись продовольствием для людей и фуражом (зерном) для лошадей; лучшее время для движения по этой пустынной местности – январь, хотя, со слов местных жителей, можно отправляться в дорогу с начала декабря до 15 февраля, т. е. в течение двух с половиной месяцев.

В начале третьего тысячелетия с его надеждами и иллюзиями столь уныло-прагматические настроения кажутся чересчур мрачными, да и упоминание о «горах костей» представляется известным преувеличением, хотя никто не ставит под сомнение подлинность описанного. Тем более, что пейзаж, похоже, не менялся на протяжении тысячелетий. Схожие сюжеты и мотивы можно найти еще у Сюаньцзана и его предшественников, посещавших страны, располoженные к западу от Китая. Здесь дело, вероятно, в другом: наш современник, по своей воле покинув «суету городов и потоки машин», вырвавшийся на первозданную природу затерянного уголка планеты, хочет и готов искренне радоваться, восхищаться и изумляться тому, что его отныне окружает.

Как писал в свое время Н. М. Пржевальский, «..самое дело путешествия для человека, искренно ему преданного, представляет величайшую заманчивость ежедневной сменой впечатлений, обилием новизны, сознанием пользы для науки. Трудности же физические, раз они миновали, легко забываются и только еще сильней оттеняют в воспоминаниях радостные минуты удач и счастья. Вот почему истому путешественнику невозможно позабыть о своих странствиях даже при самых лучших условиях дальнейшего существования. День и ночь неминуемо будут ему грезиться картины счастливого прошлого и манить: променять все удобства и покой цивилизованной обстановки на трудовую, по временам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь..».

Тем не менее, о песках забывать не стоит, да и они сами постоянно о себе напоминают. Чуть поднявшийся ветер приносит массу неудобств, что же тогда говорить о самумах! В последние десятилетия пустыня наступает особенно решительно.

В начале 70-х гг. ХХ в. произошло полное пересыхание озера Лобнор. Поэтому, употребляя перед этим именем собственным слово «озеро», надо иметь в виду, что воды в нем уже давно нет. Соответственно на 320 и 200 километров пересохло русло рек Тарим (самая протяженная в Центральной Азии) и Кончедарья, некогда главных источников воды в озере. Среднегодовое количество осадков в данном районе составляет лишь 13 миллиметров в год при испаряемости влаги до 4000 миллиметров.

В 2000 г. в крупнейшем в Китае пресноводном внутри-континентальном озере Баграшкуль, расположенном в межгорной впадине в восточном Тянь-Шане на высоте 1030 метров, уровень воды поднялся более чем на один метр по сравнению с предыдущим годом, благодаря чему в мае и ноябре из него в русло нижнего течения реки Тарим было переброшено свыше 300 млн. кубометров воды. Участок ее полного пересыхания удалось сократить до 150 километров, однако ситуация по-прежнему остается очень сложной. Согласно подсчетам китайских специалистов, с 1960 по 1996 гг. поток воды в верхнем течении Тарима сократился на 1,3 млрд. тонн, т. е. ежегодное сокращение составляет в среднем более 36 млн. тонн. Если такие темпы сохранятся, то через 110 лет русло реки полностью высохнет.

Быстро сокращается популяция евразийских тополей (кит. «хуяншу») – «стойких оловянных солдатиков» в безжалостной пустыне. Известно, что они могут прожить около тысячи лет, потом твердо стоять другую тысячу лет и остаются неповрежденными еще одну тысячу лет, когда лежат на песке. Эти деревья, родиной которых является Синьцзян, производят ошеломляющее впечатление в море бесплодных просторов. Их роль в жизни местного населения на протяжении тысячелетий при всем желании переоценить невозможно. Они помогают и исследователям этого сурового края. Все деревянные находки, начиная от обычных ложек и кончая гробами усопших, оказались в хорошем состоянии, что позволило археологам получить бесценный материал для своих изысканий. С помощью погибших, но не упавших хуяншу удавалось и удается разыскивать следы древних государств и поселений, отдельные захоронения и могильники.

Особый разговор о деревянных дощечках с письменами. Это, пожалуй, одни из самых ценных находок, поскольку они заставили зазвучать голоса далекого прошлого. С 1901 г., когда в Синьцзян-Уйгурском автономном районе были обнаружены первые экземпляры, к настоящему времени общее число перевалило за десятки тысяч единиц, найденных на караванных путях и в оазисах пустыни. Среди них послания и указы правителей, личная переписка, распоряжения по хозяйству, долговые расписки и многое другое. Тексты на различных языках дают возможность окунуться в атмосферу тех лет, почувствовать пульс и ритм жизни Шелкового пути.

За последние 40 лет территория, где росли евразийские тополя, уменьшилась на 7 0 с лишним процентов. Постепенно истончается «зеленый коридор» вдоль исключительно важной для страны железнодорожной магистрали Ланьчжоу – Урумчи. Стремительно летящие по скоростным трассам Северо-Западного Китая автомобили не могут скрыть печальную картину засыхающих по обеим сторонам дороги деревьев.

Трудная проблема для специалистов – как сохранить находящиеся под палящим солнцем памятники старины в этом регионе. Под воздействием ветровой эрозии сооружения, построенные в основе своей из глины с большим содержанием песка и солончаков, постепенно гибнут. Сейчас данный процесс в силу климатических изменений ускорился. Ученые, работающие в районе Дуньхуана, активно пытаются использовать различные методы консервации руин, однако их эффективность пока не столь велика, как хотелось бы.

Предпринимались попытки укрепить поверхность, зацементировав ее, но соответствующий раствор плохо смешивался с глиной, в результате чего последняя продолжала осыпаться. Более успешными оказались опыты с силикатами калия. По первому впечатлению, после такой обработки старые стены пока удается защитить от уничтожения. Тем не менее, при их интенсивном применении возникают две проблемы. Во-первых, высокая стоимость реставрационных работ. Килограмм калийных силикатов стоит 5–6 тысяч юаней (610–730 долларов США), а только в провинции Ганьсу свыше 9000 руин, имеющих историческую ценность. Во-вторых, некоторых исследователей беспокоит возможность крупных обрушений стен древних памятников под воздействием кусков тяжелой корки, образовавшейся под воздействием раствора.

По мере решительного наступления Китая на запад и развития интенсивных торговых связей в этом направлении вопрос об обеспечении защиты населения и охране караванов становился все более актуальным. Земледельцы и купцы нередко становились объектами разбойных нападений со стороны кочевников и уголовных преступников. Вот почему при династии Хань интенсивное строительство Великой стены продолжалось уже на дальних рубежах империи. Самый отдаленный участок не сохранился, но остались древние руины двух застав, входивших в ее систему и игравших важную роль на Шелковом пути.

Юймэньгуань (застава Нефритовых ворот) расположен в 100 с лишним километрах к северо-западу от Дуньхуана. Хорошо укрепленное оборонительное сооружение было построено между 121 и 111 гг. до н. э. Свое название оно получила благодаря ценному минералу, сыгравшему, без преувеличения, выдающуюся роль в истории и культуре Китая. Высококачественный нефрит везли из «западного государства» Хотан (совр. Синьцзян-Уйгурский автономный район), находившегося к югу от пустыни Такла-Макан.

_{Застава Юймэнь}

В конце II в. до н. э. Чжан Цянь сообщал о большом количестве хотанского нефрита, «который привозят в Китай». Из него в Поднебесной изготавливались самые разнообразные предметы – от женских украшений до статуй Будды; в погребальных церемониях он считался камнем, достойным внимания богов; нефрит нашел активное применение в императорской фармакопее; чаши для вина в виде драконов и других мифологических персонажей, фигурки птиц и животных из «небесного камня» неизменно были поистине царскими подарками. Многих правителей в ханьскую эпоху хоронили в своеобразных саванах из нефритовых пластин, скрепленных серебряной проволокой, поскольку считалось, что камень предотвращает процесс разложения умершего. Археологи обнаружили уже несколько десятков таких «костюмов».

Исторические хроники и другие источники свидетельствуют о том, что в Хотане добывался белый и зеленый нефрит. Об этом, в частности, писал знаменитый ученый-энциклопедист Абу Рейхан Бируни (973– 1050 гг.). В своем уникальном труде по минералогии он указал, что нефрит добывается в двух долинах рек области Хотан: в одной – белый нефрит высшего качества, крупные куски остаются собственностью правителя, а мелкие – его подданных; в другой долине нефрит мутной окраски, но иногда встречаются совершенно черные куски. Согласно старинным поверьям, хотанский минерал – это лунный свет, превратившийся в кристалл, а прекрасный нефрит можно найти там, где его много.

Жители Хотана (Юйтяня) занимались в те времена в основном земледелием и скотоводством. При Западной Хань они приняли буддизм, где-то через тысячелетие, при Северной Сун (960 – 1127 гг.), – ислам. Географическое месторасположение государства на стыке многолетнего сосуществования различных этносов и культур оказало значительное влияние на его развитие. Возвращаясь к монете с двугорбым верблюдом, найденной китайскими археологами в 1989 г., следует заметить, что она относится к так называемым хотанским двуязычным (сино-кхароштхи) монетам. На лицевой их стороне помещались изображения коня или верблюда.

Первый экземпляр был обнаружен англичанином Т. Д. Форсайтом в 1874 г. В начале 90-х гг. прошлого века насчитывалось более 350 таких монет, из них лишь около 20 – с верблюдом. Кстати, в КНР в настоящее время 13 монет сино-кхароштхи, но с верблюдом только одна.

Хотанские двуязычные монеты отчеканены из меди характерного красного цвета (известны, правда, две серебряные). Они достаточно четко различаются как по номиналу, так и по весу. Наиболее полновесные экземпляры достоинством в 6 чжу весят 4,70 – 5,07, в 24–16, 00–17,40 грамма. Расположенная по кругу лицевой стороны надпись письмом кхароштхи на монетах в 6 чжу с изображением коня переводится как «великий правитель», а на всех монетах в 24 чжу и на монетах в 6 чжу с изображением верблюда – «великий царь, правитель правителей». Указывается также имя правителя и, возможно, место правления.

Кхароштхи– индобактрийское слоговое письмо, первоначально читалось справа налево, в более поздний период – слева направо. Самая ранняя запись, выполненная этим письмом, датируется 251 г. до н. э. На кхароштхи оказало сильное влияние древнеиндийское слоговое письмо брахми, на котором писал свои указы знаменитый император Индии Ашока. Кстати, упомянутый древнейший текст на кхароштхи – как раз перевод одного из его эдиктов.

Китайская легенда, определяющая номинал, находится на другой стороне рассматриваемых денежных знаков. Иероглифическая надпись на более мелких занимает все пространство – «медная монета в 6 чжу». На крупных она расположена по кругу – «медная монета весом в 24 чжу». Ученые расходятся в определении исторических рамок ее обращения. Обобщив высказанные точки зрения, можно условно говорить о I–III вв. н. э. Любопытно, что примерно к этому периоду относятся и обнаруженные здесь монеты китайского образца, но хотанского производства с прямоугольным отверстием – «юйфан» (?), отлитые из свинца или со значительной его примесью. Известно лишь несколько таких монет, и вопрос с их датировкой еще более запутанный.

Однако вернемся к заставе Юймэнь. Свернув с трассы Дуньхуан– Голмуд (совр. провинция Цинхай), мы оказались в гордом одиночестве на дороге, построенной всего несколько лет назад. Впереди нас ожидали примерно 60 километров пути, причем последние десять – по пересеченной местности, поскольку работы здесь еще не завершены. Вскоре показался своеобразный блокпост, где местные контролеры решительно потребовали оплатить осмотр Юймэньгуаня (30 юаней или менее 4 долларов с человека, без скидок). Навязанный в ультимативной форме расчет за десятки километров до намеченного к посещению объекта показался весьма странным, но затем ситуация отчасти прояснилась, а приобретенный опыт удалось позднее успешно применить на практике.

Внушительных размеров фрагменты заставы неплохо сохранились, но в целом они не дают реального представления о жизни, бурлившей в этих местах около двух тысяч лет назад. Когда-то тут был мощный оборонительный форпост императорской армии. Если обратить взгляд на северо-запад, то можно увидеть контуры широкой дороги, по которой в обе стороны шли караваны, груженые всевозможными товарами. Высокопоставленный ханьский сановник Бань Чао, проживший в Западном крае многие годы, сыгравший большую роль в укреплении китайского влияния в этом регионе и мечтавший умереть на родине, на склоне лет писал императору: «Не надеюсь на возвращение в Цзюцюань, хотел бы добраться до Юймэньгуаня, пока жив». Читатель, вероятно, помнит, что ему удалось все-таки незадолго до смерти вернуться в Лоян.

В 5 километрах к западу от заставы бросаются в глаза два очень интересных древних сооружения военного назначения. Достаточно высокая сигнальная башня добротно сложена из необожженного кирпича. Когда появлялся вражеский отряд, воины, находившиеся в дозоре, разжигали костер, сообщая главным силам о приближающейся опасности. Основным топливом, как правило, служил волчий помет. Оказывается, он дает устойчивый вертикальный дым, который выдерживает мощные порывы ветра и поэтому виден на большом расстоянии. Автор подобных экспериментов не проводил, но солидным историческим свидетельствам и источникам привык доверять.

_{Сигнальная башня}

В сотне метров от сигнальной башни тянутся крепостные укрепления, вернее то, что от них осталось. Аккуратная табличка, тем не менее, предлагает называть их Великой стеной эпохи Хань. Конечно, эти скромные руины трудно сравнивать со ставшими привычными кирпично-каменными конструкциями где-то под Пекином или в некоторых других районах Северного Китая. Однако следует учитывать, что широко растиражированные для непритязательного посетителя лубочные варианты «восьмого чуда света» и даже кажущиеся более подготовленному зрителю очень старыми его отдельные фрагменты ни в коей мере не соответствуют первоначальному замыслу и исполнению.

Стена у Юймэньгуаня воздвигнута по необычной для оборонительных сооружений, расположенных в округе, технологии. Судя по всему, ее строители сначала изготовили опалубку, а затем постепенно заливали туда глину, постоянно трамбуя ее с помощью специальных приспособлений. В результате получился капитальный и многослойный «пирог», который эффективно защищал воинов, стоявших на страже дальних рубежей империи, от нападений кочевников и вылазок разбойников.

С холма, на котором стоит крепость, открывается прекрасный вид на Сулэхэ. После длительного контакта с бесконечными пустынными горизонтами и пересохшими руслами некогда полноводных рек эта водная артерия в первый момент кажется миражом, но никакого обмана зрения тут нет. Сочная зелень поймы наглядно доказывает, что и под раскаленным солнцем жизнь продолжается, а между тем за рекой возникают манящие просторы Синьцзян-Уйгурского автономного района.

Если, добравшись до Юймэньгуаня, свернуть направо, в противоположную сторону от того места, где находятся упомянутые стена и сигнальная башня, и проехать около 15 километров по бездорожью, то автомобиль уткнется в массивные руины загадочного памятника архитектуры. Китайские археологи считают его гигантским зернохранилищем императорской армии, но при этом почему-то называют крепостью. Планировка прямоугольного в основании комплекса, сложенного из глиняных кирпичей, просматривается довольно отчетливо: длина фундамента составляет почти 140 метров, ширина – менее 20 метров, а высота сохранившихся стен – 11–13 метров. В нижней части последних проделаны сквозные дыры в человеческий рост, которые вполне можно принять за проходы, но ученые настаивают на другой версии – отверстия для циркуляции воздуха.

Грандиозное хранилище провианта, если эта гипотеза действительно верна, вне сомнений, относится к той же эпохе, что застава и другие близлежащие фортификационные сооружения. По мнению специалистов, оно было воздвигнуто в 114 г. до н. э. и на протяжении длительного периода активно использовалось для нужд многочисленного гарнизона, чиновников различного уровня и местных жителей.

Таким образом, можно смело утверждать, что Юймэньгуань в начале христианской эры представлял собой хорошо укрепленный военно-оборонительный рубеж, обеспечивавший не только защиту уже завоеванных территорий, но и стремительное продвижение Китая в западном направлении.

Во времена Южных и Северных династий (420–589 гг.) северный маршрут Шелкового пути был несколько изменен, а заставу перевели в район уезда Аньси, к северо-востоку от Дуньхуана. Кстати, именно там проходит сейчас железнодорожная магистраль в сторону Хами, Турфана и далее на Урумчи. Юймэньгуань постепенно утрачивает свое стратегическое положение: армия покинула прежний район дислокации, вместе с ней ушло окрестное население. С годами жаркое солнце иссушило некогда плодородные земли, а ветер и песок энергично продолжали разрушать все, что было создано здесь людьми на протяжении столетий.

Подъезжая к заставе, разговорчивый водитель «булки» показал несколько фотографий этих мест, сделанных относительно недавно одним из туристов, которого он сопровождал. Бросилось в глаза, что на снимках неизменным фоном было ослепительно голубое небо, чуть-чуть разбавленное изящными мазками перистых облаков. От такой красоты иностранцы, прожившие какое-то время в любом из крупных промышленных городов, быстро отвыкают. При сопоставлении продемонстрированных фото с конкретным оригиналом оставалось лишь глубоко вздохнуть и посетовать на не самые благоприятные погодные условия: жара спадать не собиралась, а небо, казалось, было затянуто легкой дымкой, исключавшей качественную съемку.