Текст книги "Тайны Шелкового пути"

Автор книги: Наиль Ахметшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Глава VI
ОАЗИСЫ ХЭСИЙСКОГО КОРИДОРА

________________________________________________________________________

В 300-х с лишним километрах к северо-западу от Ланьчжоу стоит скромный и тихий городок Увэй, первый в ряду оазисов, расположенных в провинции Ганьсу, к западу от реки Хуанхэ. По приказу ханьского императора Уди на заре становления Шелкового пути здесь был образован один из четырех округов Хэсийского (Ганьсуйского) коридора, сыгравших ключевую роль в торговле Китая со странами Центральной Азии. Поэтому маршрут нашего путешествия предусматривал обязательную остановку в данном населенном пункте.

История округа Увэй начинается со 121 г. до н. э., когда после нескольких удачных кампаний войска под командованием Хо Цюйбина оттеснили кочевников-сюнну на север и открыли дорогу в западном направлении. Его территория была разделена на десять уездов, центральным из которых стал Гуцзан (совр. г. Увэй). В древние времена так нередко именовали весь округ.

С 317 по 439 гг., когда в эпоху 16-ти династий различные государственные образования появлялись как грибы после дождя, но затем столь же стремительно пропадали в водовороте событий, город оказался столицей подряд сразу четырех династий Лян: Ранней, Поздней, Южной и Северной. Возникший историко-лингвистический феномен, естественно, не мог остаться без последствий. В сознании людей город и прилегающие к нему районы превратились в своеобразную «область Лян», что по-китайски звучит как «Лянчжоу». Новое название прижилось и с перерывами просуществовало до 1913 г. Попутно следует заметить, что административный статус этой территории постоянно менялся.

Железнодорожный вокзал в Увэе построен примерно в 3 километрах от города, поездку в центр местные таксисты оценивают в 10 юаней. Тариф невелик, хотя обратный путь на мотоцикле хозяина небольшой лавки, подрабатывающего извозом, обошелся всего в 2 юаня. Главная достопримечательность оазиса – оригинальная лессовая платформа (терраса) Лэйтай в его северной части. Высота ее достигает 8,5 метра, длина —106, ширина —60 метров. Свое название она получила по первому иероглифу храма Бога грома (кит. Лэйшэньмяо), построенного на возвышенности относительно недавно и не представляющего большой историко-культурной ценности. Подлинные сокровища столетиями хранились в ее недрах.

Во второй половине 60-х гг. прошлого века на фоне антисоветской истерии, когда «великий кормчий» Мао Цзэдун призвал весь народ «глубже рыть окопы, запасаться зерном и готовиться к войне», сотни миллионов людей были привлечены к строительству бомбоубежищ. За несколько лет «культурная революция» с ее отчаянной борьбой за власть, правовым нигилизмом и массовыми погромами, основными действующими лицами которых стали печально известные хунвэйбины и цзаофани, поставила национальную экономику на грань катастрофы. Абсолютно игнорируя другие варианты кардинального решения сложнейших социально-экономических и политических проблем, власти придумали и энергично эксплуатировали жупел «советской угрозы». К сожалению, китайским лидерам в это время активно подыгрывали руководители СССР, амбициозно занявшие неоправданно жесткую позицию.

В далеком Увэе жители города и окрестных деревень, согласно указаниям вышестоящего начальства, тоже «готовились к войне» с северным соседом, проводя долгие часы на земляных работах. Совершенно неожиданно в непосредственной близости от стен храма крестьяне в 1969 г. наткнулись на могилу, датируемую, как выяснилось позднее, периодом Восточная Хань (I–III вв.). По мнению историков, в ней был погребен знатный местный военачальник. Самое удивительное заключается в том, что при строительстве и реконструкции монументального сооружения, каковым является храм, ее обнаружить почему-то не смогли. Впрочем, крестьяне стали не первыми, кто проник в древнее погребение.

Для того чтобы приобщиться к уникальной находке, надо заплатить дважды: сначала за посещение маловразумительного парка и только потом за интересующий объект; общая сумма, тем не менее, не превышает 3 долларов с человека. Милая девушка-экскурсовод в считанные секунды опровергла информацию отдельных западных путеводителей, гарантирующих наличие англоязычных гидов, но на редкость обстоятельно и без суеты разъясняла на родном языке все особенности внутреннего интерьера. К счастью, мы оказались единственными посетителями, поэтому можно было не торопиться.

Строительные работы вокруг захоронения были в самом разгаре и примитивная деревянная дверь с убогим замком воспринимались как должное. Передвижение под землей изрядно затруднено, поскольку могила, по понятным соображениям, никак не приспособлена для туристических визитов. Дочь откровенно сетовала на пропущенные в школе уроки по физкультуре, ибо низкие перекрытия и узкие помещения заставляли прогибаться по максимуму и до позвоночника втягивать живот. Автор тоже периодически клеймил себя позором за излишества прежних лет и выпитое накануне пиво.

Через несколько метров после входа наш замечательный гид попросила бумажную купюру. Сказать по правде, ее просьба несколько озадачила. Получив денежку, она тут же бросила ее в каменный колодец, предлагая внимательно понаблюдать за исчезающим в подземном пространстве китайским юанем. Увлеченный, но сумбурный рассказ здорово заинтриговал, поэтому пришлось вновь раскошелиться. Оказывается, из-за необычной формы колодца купюра в неторопливом полете заметно увеличивается в размере, что отчетливо видно невооруженным глазом.

Каменная могила-мешок, изготовленная без применения раствора, являет собой мрачную картину, но отказываться от посещения в последний момент – глупо, да и огромный интерес к специфическому объекту значительно сильнее опасений относительно предстоящих неудобств и явного дискомфорта. После двух проходов, напоминающих норы отнюдь не самых больших млекопитающих, от жутковатого коридора в обе стороны расходятся замкнутые помещения, попасть куда тоже непросто.

Влево от центральной части комплекса, где ранее находился склеп, имеется еще один проем, над которым четко видны контуры отверстия, позднее заделанного камнями. Грабители проникли сюда где-то в период Южных и Северных династий, т. е. в V–VI вв. Скорее всего они унесли ту часть погребальной утвари, которая, на их взгляд, представляла наибольшую ценность. Работники музея высказывают предположение, что среди похищенного в основном были изделия из золота и серебра, драгоценных и полудрагоценных камней, керамическая посуда и всевозможные поделки. К счастью, представители криминального мира далекого прошлого забрали не все.

Археологи в ходе проведенных в районе захоронения интенсивных раскопок выявили более 230 предметов, в том числе из золота, серебра, бронзы, железа, нефрита, кости, лака, камня и др. В могиле нашли также свыше 20 тысяч монет, это самая внушительная из известных коллекций, обнаруженных в древних погребениях указанной эпохи. Самая поздняя датируется 186 г. н. э.

Особый интерес вызвали стильные бронзовые статуэтки, воспроизводящие выезд знатного чиновника в сопровождении вооруженного отряда конников. Всего ученые выделяют в эффектной кавалькаде 100 изображений: 45 воинов и гражданских лиц, 39 лошадей, буйвол, 14 двухколесных повозок и особая подставка, позволяющая быстро взобраться на лошадь или сесть в повозку. Они превосходно сохранились и красиво смотрятся в походном марше. Однако подлинным шедевром торжественной процессии стала фигурка «лошади, наступившей на ласточку» (кит. «мата фэйянь»).

Ее откопали в стороне от скульптурной группы, но связь между ними очевидна. Высота бронзовой лошадки составляет 34,5 сантиметров, длина – 45 сантиметров. Главное ее достоинство – состояние великолепного по своей динамике полета, когда три ноги оторвались от земли и только задняя правая слегка касается зыбкой опоры. Бесспорно, скульптор обладал обширными познаниями в области механики, что позволило ему удержать солидную по весу статуэтку в вертикальном положении. С учетом фактора времени изготовления старинного раритета следует признать, что ничего подобного видеть не приходилось. Как уже отмечалось в предыдущей главе, бронзовые фигурки из Увэя в полном составе перекочевали в Ланьчжоу, где сейчас экспонируются в Музее провинции Ганьсу.

До сих пор остается неясным, на кого все-таки наступила лошадь, ставшая бесценной национальной реликвией и символом всекитайского туризма. Дело в том, что такое изображение в более чем 4-тысячелетней истории государства встретилось в первый раз, отсутствуют какие-либо прямые указания и косвенные аналогии в культурной традиции, мифологических сюжетах, народных представлениях и верованиях о душе и загробном мире. Сразу после его обнаружения специалисты, внимательно изучив самобытную композицию, сошлись на том, что опорная нога животного оказалась на спине ласточки. Соответствующее название было с энтузиазмом воспринято общественностью и приобрело широкую популярность в стране. Некоторые сомнения вызывали лишь размеры «пострадавшей» ласточки.

Авторитетный китайский интеллектуал, академик Го Можо, посетив могилу в Увэе и тщательно осмотрев статуэтку, высказал иную точку зрения. Он пришел к выводу, что летящая лошадь наступила на птицу-дракона, т. е. бога Ветра. Изумленное божество от неожиданности обернулось, пытаясь понять, что произошло, но стремительное небесное создание уже умчалось далеко вперед. Якобы существует легенда, согласно которой именно таким образом мифические скакуны переносят души умерших в рай. Если согласиться с этой версией, то представляется логичным появление статуэтки животного в могиле ханьс-кого генерала, чей бронзовый кортеж в таком случае означает прощание с мирскими заботами и суетой, служит напоминанием о достоинствах и заслугах усопшего. На данную тему можно очень долго рассуждать, спорить и фантазировать, выдвигая самые невероятные гипотезы, поскольку истину на сегодняшний день установить невозможно.

Очаровательная лошадка без преувеличения стала своеобразной визитной карточкой города. Ее изображения разной величины можно увидеть в учреждениях, представительствах и офисах, они красуются в витринах магазинов и на рекламных щитах. В центре города на солидном каменном фундаменте и многометровом постаменте, выполненном в виде изящной арки, установлена эффектно взлетевшая и словно парящая над Увэем скульптурная композиция, неизменно притягивающая к себе не только приезжих туристов, но и местных жителей.

Другое высотное сооружение в центральной части города расположено неподалеку – это восьмиугольная кирпичная пагода (кит. Лошита). Ее длина 32 метра, на углах последних 4-х из 12-ти ярусов висят колокольчики, звон которых мелодично переливается при порывах ветра. Впервые она была построена в танскую эпоху в память о выдающемся буддийском проповеднике и переводчике Кумарадживе (344–413 гг.), прожившем в этом городе, по разным оценкам, 15 или 17 лет – с 386 по 401 (403) гг. Его пребывание здесь окружено многочисленными легендами и преданиями.

_{Увэй. Пагода Кумарадживы}

Отец наставника Кумараяна был выходцем из Индии, где категорически отказался от гарантированного министерского поста и предпочел монашеские скитания. Оказавшись в центрально-азиатском государстве Дюны (совр. Куча, Синьцзян-Уйгурский автономный район), он вступил в брак с младшей сестрой местного правителя Дживой. В результате родился мальчик, которого в честь отца и матери нарекли Кумарадживой. С детских лет будущий мудрец проявлял незаурядные способности, а в зрелом возрасте его хотели уже видеть подле себя просвещенные императоры и наследники престола. После бурных потрясений смутного времени Кумарадживу доставили в Гуцзан (Увэй) – тогдашнюю столицу Поздней Лян (386–403 гг.).

Основатель династии Люй Гуан не испытывал особого интереса к буддизму, но в силу экстраординарных обстоятельств вынужден был признать авторитет философа и часто обращался к нему за советами. Так, на втором году его правления в городе задули сильные ветры. Кумараджива дал следующее объяснение происходящему: «Ветры эти не принесут добра. Непременно будут мятежи и раздоры. Однако ты ничего не предпринимай, все само собой придет в равновесие». Действительно, часть приближенных вскоре подняла мятеж, в ходе которого увлеченные интригами заговорщики перебили друг друга. В следующий раз правитель в аналогичной ситуации не прислушался к рекомендациям мудрого советника, за что в результате жестоко поплатился.

Спустя какое-то время, когда серьезно заболел высокопоставленный сановник Чжан Дзы, пользовавшийся уважением Люй Гуана за деловые качества и прекрасное знание древней литературы, при дворе вдруг объявился иностранец, представившийся опытным лекарем. Правитель поверил его рассказам и распорядился выдать большое вознаграждение в надежде спасти близкого человека.

Кумараджива сразу разглядел в чужестранце мошенника и авантюриста, но решил чуть выждать и предпринять обходной маневр. Из пяти шелковых нитей он свил тонкий шнурок и поджег его. Когда тот полностью прогорел, бросил оставшийся пепел в воду, сказав при этом: «Если пепел всплывет и превратится в шнурок, то Чжан Цзы не исцелить». В ту же секунду крошечные частички поднялись на поверхность и образовали прежнее сплетение. Через несколько дней чиновник скончался.

После смерти Люй Гуана его сыновья и родственники повели отчаянную борьбу за трон, в которой на первом этапе наиболее преуспел побочный сын императора Люй Цзюань. Однако вскоре в государстве начала твориться откровенная бесовщина. Некая свинья принесла поросенка с тремя головами, а из колодца в окрестностях города вылетел дракон, позже приземлившийся у одного из императорских дворцов. Исчез он только на следующее утро. Спустя некоторое время в небе видели уже черного дракона. Новый правитель посчитал все произошедшее благоприятными предзнаменованиями, но Кумараджива расценил по-другому: «Эти таинственные драконы, вышедшие на прогулку, и бесовская свинья показались неспроста. Зловещие драконы иногда появляются и исчезают; тот, кому привелось их увидеть, не избежит страшных бед. Наверное, есть подлые люди, которые замышляют сменить государя. Нужно тебе умножить добродетель, чтобы соответствовать небесным установлениям». Увы, император не внял предостережениям наставника, его правление было недолгим и имело печальный исход. Через два года Люй Дзюаня схватили и предали лютой казни.

Примерно в то же время набирала силу династия Поздняя Цинь (384–417 гг.) со столицей в городе Чанъань. Ее правители в лице Яо Чана, а потом и унаследовавшего престол сына Яо Сина, наслышанные о глубоких познаниях и добродетелях Кумарадживы, регулярно приглашали его перебраться в их владения, но безуспешно. Венценосные хозяева в Гуцзане боялись отпустить философа, логично полагая, что в нужный момент его разумными идеями умело воспользуется грозный противник. Только после того как Яо Син разбил армию нового императора Поздней Лян, последний согласился с его отъездом. В конце 401 г. (по другим данным в 403 г.) Кумараджива отправился на восток.

По мнению ряда современных ученых, именно в Чанъани он занялся переводами буддийских текстов на китайский язык. Представляется, что данная точка зрения несколько занижает его уникальный интеллектуальный потенциал и заряд просветительской деятельности, ибо трудно предположить, что в течение долгих лет, проведенных на прежнем месте, проповедник ограничивался исключительно пространными назиданиями и мистическими опытами, о которых выше шла речь. Известно, например, что один из лучших его учеников, монах и мыслитель Сэнчжао, помогал своему учителю в переводческой работе еще в столице Поздней Лян.

Всего Кумараджива, обладавший феноменальной памятью, тонко понимавший глубинное содержание канонических сутр и свободно владевший китайским языком, при активном содействии добровольных помощников перевел 35 текстов, в том числе ключевые памятники буддийской литературы. Наряду с общепризнанными мэтрами перевода – Ань Шигао, Чжэньди и Сюаньцзаном – он считается крупнейшим авторитетом в данной области. Кроме того, его проповедям и наставлениям внимали свыше трех тысяч учеников, многие из которых со временем создали собственные школы, оказавшие существенное влияние на развитие буддизма и всей философской мысли в средневековом Китае.

Подобраться к пагоде непросто, поскольку вокруг развернута настоящая стройка. Судя по всему, для заброшенной городской площади наступило время перемен. Грандиозный проект стартовал в 2001 г., а завершиться должен через четыре года. Окружившие нас добрейшие и словоохотливые местные жители, включая священнослужителей, полицейских, подсобных рабочих и случайных прохожих, наперебой разъясняли основные составляющие масштабного строительства.

Выяснилось, что к 2005 г. на прилегающей территории будет сооружен монастырь Кумарадживы. Перед пагодой возведут роскошный храм, а за ней – искусно стилизованное хранилище древних сутр. Что туда положат, пока не совсем ясно, но это в конце концов не так уж и важно. Основная задача определена достаточно конкретно – создать туристический объект, который будет пользоваться устойчивой популярностью у любителей старины.

Попытки приобрести буклет или брошюру об истории пагоды успеха не имели. Зато нам бесплатно вручили красочные проспекты будущего архитектурного комплекса. Интересно, как нынешний унылый пейзаж будет выглядеть через несколько лет?

Период бурного расцвета Шелкового пути наступает в VII в., когда в результате благоприятно сложившейся политической и экономической конъюнктуры регион оказался в центре торговых маршрутов на всем евразийском пространстве. Сюда устремились коммерсанты и предприниматели, художники и музыканты, фокусники и акробаты, авантюристы и искатели легкой наживы из разных стран. Многие из них пытались закрепиться в столицах – Чанъани и Лояне, другие обживали города-оазисы Хэсийского коридора. Так, в преуспевающем в ту пору Увэе иностранцы поселились в пяти кварталах из семи, что заметно изменило его внешний облик и привычный уклад: в одежде местных жителей появились новые краски и фасоны, на рынках свободно обращались экзотические деньги, в харчевнях и питейных заведениях звучала своеобразная музыка, с зажигательными песнями и танцами выступали красивые девушки, приехавшие издалека.

Как свидетельствуют исторические документы, резкие перемены в повседневной жизни городов в первую очередь были связаны с появлением энергичных и напористых согдийцев, пришедших из Центральной Азии и уверенно занявшими нишу посреднических операций. По свидетельству китайских современников, они «искушены в торговле», неизменно заинтересованы в получении больших доходов, но при этом «бьются за ничтожную прибыль»; где бы ни появилась выгода, всюду и всегда успевают.

О Согде (греч. Согдиана), что некогда находился на территории нынешних Узбекистана и Таджикистана, известно с VI–IV вв. до н. э. В 329–328 гг. до н. э. его население во главе с вождем Спитаменом оказало ожесточенное и продолжительное сопротивление армии Александра Македонского. Позднее он входил в состав государства селевкидов, Греко-Бактрийского и Кушанского царств.

С открытием Шелкового пути согдийцы вступают в регулярные деловые контакты с китайцами, заинтересованными в установлении стабильных каналов торговли со странами Западного края. Примерно с V в. начинается этап их массовой миграции в восточном направлении. Повсеместно возникают многочисленные согдийские колонии и даже самостоятельные поселения. У южной оконечности озера Лобнор таких населенных пунктов было сразу четыре, один из них получил изысканное название «Виноградный город» (кит. Путаочэн).

С одной стороны, указанные процессы были вызваны очевидными преимуществами прибыльной коммерции на чужбине, с другой, – неустойчивой ситуацией на родине, которая постоянно подвергалась опустошительным нашествиям извне.

В середине 80-х гг. автору, командированному по линии общества «Знание», посчастливилось добраться до Пенджикента (Таджикская ССР), на юго-восточной окраине которого сохранились руины одноименного согдийского города. Попытки читать лекции о международном положении и внешней политике Советского Союза особого успеха не имели, поскольку ответственный работник идеологического отдела горкома КПСС по секрету сообщил, что в наспех собранных аудиториях до 90 процентов присутствующих русского языка не знают. Общение без переводчика ограничивалось, как правило, 15–20 минутами. В итоге неожиданно появилась прекрасная возможность регулярно посещать раскопки.

Увлеченные своей работой археологи с энтузиазмом рассказывали о великолепном памятнике домусульманской культуры с его необычно расположенной для раннефеодальных городов Средней Азии цитаделью, прямоугольным шахристаном (центральная часть города), монументальными храмовыми комплексами, жилыми постройками из необожженного кирпича, узкими улочками и некрополем с наземными склепами. Древний Пенджикент был разрушен арабскими завоевателями в VIII в. и вскоре полностью опустел. В то же самое время согдийцы, торговавшие в Китае, решали совершенно другие проблемы.

Интересным памятником освоения ими караванных дорог Шелкового пути стали «старые согдийские письма», датируемые началом IV в. и обнаруженные английским этнографом А. Стейном в развалинах сторожевой башни к западу от Дуньхуана. Речь идет о частной переписке в виде пяти полных писем и нескольких фрагментов на бумаге и шелке, написанных на согдийском языке. Анализ найденных документов позволяет говорить о вполне сложившейся у этого народа эпистолярной традиции. Выяснилось, что одно письмо написано в городе Куча, два – в Дуньхуане, а остальные, возможно, в Лояне. Из китайских городов, в которых проживали согдийские торговцы и их семьи, упоминается, кстати, и небезызвестный Гуцзан (Увэй).

В отдельных письмах выходцы из Самарканда сообщали своим близким родственникам, знакомым, хозяевам о трудностях и невзгодах жизни вдали от родины, семейных и бытовых проблемах, особенностях обустройства на новом месте и т. д. В частности, молодая согдианка Мевинчой в импульсивных и эмоциональных письмах матери то на чем свет стоит ругает своего опекуна, намеревающегося на ней жениться («лучше я буду женой собаки или свиньи»), то, выйдя замуж, восторгается его добродетелями.

Некий согдиец по имени Нанайвандак рассказывает о тяжелой жизни колонистов, пострадавших вместе с местными жителями от катастрофического нашествия северных кочевников. В отдельных населенных пунктах «индийцы и согдийцы, все умерли от голода», от многих соотечественников «я не получал ответа на мой вопрос, как они поживают», а если детально описать события тех лет в Китае, то, по его словам, «это была бы история долгов и несчастья».

Тем не менее за согдийцами надежно закрепилась репутация истинных жизнелюбов. Они были большими мастаками по части выпивки, активно пропагандируя культуру производства и употребления виноградных вин, ранее совершенно незнакомую китайцам. В согдийских ресторанах у купцов и знатной молодежи пользовались огромной популярностью приезжие лихие музыканты и очаровательные танцовщицы. Их виртуозные выступления с описанием мельчайших деталей и подробностей воспели многие знаменитые поэты танской эпохи, знавшие толк в настоящем искусстве.

В то время в изустных преданиях, а позднее и литературных произведениях появились интригующие сюжеты о фантастически богатых купцах-согдийцах, готовых за сумасшедшие деньги приобретать невыразительные на первый взгляд вещи и предметы, например камни, которые на самом деле обладали волшебными свойствами или носили загадочный ритуальный характер.

Мистическая мотивация их поступков усиливалась, в глазах китайцев, религиозными воззрениями большинства согдийцев, исповедовавших зороастризм с его сверхъестественным культом огня – воплощением божественной справедливости. Последователи пророка Зороастра (иран. Заратуштра) поклонялись верховному богу Ахурамазде и совершали соответствующие обряды в храмах огня, возведенных во многих оазисах Западного края, Чанъани, Лояне и других городах центральной части Китая. Их религия исключала аскетизм в любой форме, но настойчиво призывала к умножению материальных благ и общего достатка, увеличению потомства, способного решительно противостоять силам зла.

В конце ХХ в. в Лянчжоу (Увэй) дважды побывал В. А. Обручев, оба раза останавливаясь у бельгийских миссионеров. Внимательно изучая геологическое строение равнинных участков и горных районов, непосредственно примыкавших к городу, он посетил каменноугольные копи, где смог воочию понаблюдать за работой китайцев, занятых на этом чрезвычайно трудном и опасном производстве.

По его словам, уголь там добывают в наклонных шахтах, сооруженных по направлению пластов, толщина которых колеблется обычно от 35 сантиметров до 1–1,2 метра, поэтому горные выработки узки и извилисты. Шахта, куда он попытался спуститься, уходила вглубь под углом 60–70 градусов, то расширяясь до 2–3 метров, то превращаясь почти в щель. Функции лестницы выполняли вбитые в трещины колышки и выступы, «отполированные ногами рудокопов». Специальные крепления, сдерживающие породу, отсутствовали, за исключением отдельных распорок и подставок, «которыми кое-где были подперты камни, угрожавшие падением».

Вскоре в шахте стало совсем темно, и путешественник вылез обратно, так как дальнейший спуск без проводника и хотя бы самого минимального освещения мог привести к непредсказуемым последствиям. В то же время китайцы ни на минуту не прекращали работу, используя на глубине примитивные светильники. Они откалывали куски угля и в корзинах доставляли их на поверхность, при этом в каждой было «не более пуда».

Несколько «ходок» под землю (4–5) позволяли заполнить мешок, служивший основной расчетной единицей. За световой день рудокоп мог собрать не больше полдюжины таких емкостей. После различных вычетов и всевозможных выплат, в том числе посреднику, его суточный заработок, по свидетельству В. А. Обручева, в пересчете на российские деньги колебался в пределах 20–37 копеек. Эта сумма даже с учетом дешевых продуктов и товаров первой необходимости позволяла семье лишь сводить концы с концами.

На другой шахте работники жили на хозяйских харчах и должны были ежедневно выдавать на гора 40 корзин угля, вмещавших в среднем по два пуда. В месяц они получали чистыми 3 рубля, имели право добывать для себя уголь сверх установленной нормы и им выдавали бесплатно масло для светильников. При рыночных ценах той поры рудокоп отрабатывал указанную зарплату в течение двух дней, а остальное время фактически трудился за предоставляемый скудный паек, что в результате обеспечивало владельцу шахты, по меньшей мере, безбедное существование.

Данная горная выработка оказалась доступна для осмотра из-за удачного залегания угольных пластов. От достаточно просторной подземной галереи в обе стороны уходили горизонтальные штреки. Креплений не было и здесь, поэтому между соседними штреками рудокопы оставляли часть угольного пласта, который и поддерживал кровлю. Таким образом, половина угля оставалась внизу нетронутой. Толщина пласта не превышала метра, передвигаться в штреке можно было исключительно в полусогнутом состоянии. Активно задействованные в производственном процессе мальчики тут же оттаскивали уголь на салазках, пересыпали его в корзины и выносили на поверхность.

Изматывающий физический труд и игнорирование элементарных правил техники безопасности приводили к частым авариям со смертельным исходом. Работы в таких случаях ненадолго приостанавливали, местные чиновники проводили символической расследование, а затем рудокопы снова возвращались в шахты на прежних финансовых условиях. Последние пуще всего боялись потерять работу и пусть грошовый, но стабильный заработок, вот почему проблем, связанных с нехваткой кадров, у хозяев никогда не возникало. Так продолжалось на протяжении веков.

В современном Китае, успешно решающем самые трудные вопросы экономической реформы, шахтерская профессия по-прежнему остается одной из наиболее опасных. При чтении регулярно публикуемых материалов о соответствующих инцидентах возникает ощущение, что во многих местах процесс добычи угля и других полезных ископаемых за сто лет не претерпел кардинальных изменений.

Согласно официальным данным, в 2000 г. на китайских шахтах погибло 5300 человек; похожая статистика и в 2001 г. В июле 2001 г. свыше 90 горняков были заживо погребены на глубине 260 метров близ города Сюйчжоу (провинция Цзянсу). Работы на шахте запретили за месяц до произошедших событий, когда ведомственная комиссия установила грубые нарушения техники безопасности, но позднее частный подрядчик распорядился возобновить добычу угля. Сразу после аварии в провинции закрыли все мелкие частные шахты. Часть из них подразделения армейских саперов взорвали, чтобы не допустить «незаконной хозяйственной деятельности» местных жителей, лишившихся в этой ситуации единственного заработка.

Через неделю в каменоломне Цзошань (провинция Цзянси) произошел обвал, засыпавший около 30 человек. Итоги расследования показали, что карьер действовал без лицензии. Бесконтрольная добыча камня и нарушения техники безопасности в условиях открытых горных выработок послужили главными причинами трагедии.

Примерно в это же время в уезде Наньдань (Гуанси-Чжуанский автономный район) вода затопила оловянные шахты, после длительной поисковой операции обнаружили тела 80 горняков. Данный случай был омрачен также вопиющими действиями администрации и заметным сбоем в работе центральных СМИ. По словам председателя Государственного комитета по делам экономики и торговли Ли Жунжуна, который возглавил правительственную комиссию по расследованию случившегося, местные криминальные группировки вступили в тайный сговор с государственными чиновниками для того, чтобы скрыть факт затопления шахт и гибель десятков людей, в основном сезонных рабочих из других провинций. В ходе последовавшей полицейской операции удалось выявить 9 преступных группировок, контролировавших в уезде добычу полезных ископаемых.

Из-за частых катастроф на шахтах в августе 2001 г. на высоком уровне принимается решение о развертывании по стране специальной кампании по упорядочению соответствующего производства и обеспечению техники безопасности. В ее ходе объявлено о приостановке деятельности крупных государственных шахт, где существует потенциальная угроза жизни людей. По словам министра земельных и природных ресурсов КНР Тянь Фэншаня, государство должно сосредоточить необходимые усилия с тем, чтобы обеспечить разработку своих минеральных ресурсов в соответствии с существующими нормами и правилами, положить конец царящему ныне в этой сфере беспорядку и беззаконию, «в отрасли наблюдается состояние, близкое к хаосу».