Текст книги "Сладкая горечь слез"

Автор книги: Нафиса Хаджи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Сана, говорите? Доктор Сана? У нее двое маленьких детей, Утман и Айша?

Казим покосился на меня. Я утвердительно кивнула. Казим, перестав расспрашивать собравшихся, повернулся ко мне и тихо прошипел:

– Эта женщина суннитка? Та, о которой вы спрашиваете?

Я растерянно пожала плечами.

– Если так, вы поставили нас в очень неприятное положение. Это шиитский район.

Тут кто-то из столпившихся вокруг указал на дом напротив:

– Вон те люди, они знают.

Меня до сих пор трясет. Поверить не могу. Сегодня ночью мы установили временный КПП. Приближался какой-то автомобиль, начал тормозить, он был довольно далеко еще, никаких оснований для беспокойства. Потом мы услышали взрыв. Наверное, что-то такое в выхлопной трубе. Но не слишком похоже. И один из нас дико заорал и открыл огонь, вслед за ним – остальные, очередь за очередью, пока машина не остановилась и из окон ее не повалил красный дым. Во внезапно наступившей тишине я услышал детский плач. Все застыли на месте.

Мы постучались в указанные ворота. Нам открыли, и Казим завел свою песню.

– Доктор Сана? – переспросил мужчина. – Зачем она вам? Она хороший человек! Разве недостаточно, что фанатики изгнали ее отсюда? Лишили дома и работы! Оставьте ее в покое! Она достаточно страдала – больше, чем любой из нас, а уж мы довольно настрадались!

Не сразу удалось успокоить хозяина дома. Я больше не могла сдерживаться и взяла инициативу на себя, невзирая на предостерегающие взгляды, что грозно бросал на меня Садиг.

– Переводите для Садига и Дины, чтобы они понимали, о чем речь, – обратилась я к обалдевшему от изумления Казиму. – И позвольте мне самой побеседовать с этим человеком.

Тот все еще с негодованием смотрел на меня.

– Мы друзья Саны, – начала я. – Мы не причиним ей вреда. Я… это вашего сына застрелил американский морской пехотинец? В 2003-м? В самом начале войны?

Он кивнул.

– Мне жаль. Я сочувствую вашему горю.

Он по-прежнему молчал, потом так же молча посторонился, жестом предлагая нам войти в дом. Нас угостили чаем с печеньем. Мы познакомились с его женой. И детьми. Говорили мы больше часа. В итоге я получила адрес Саны.

По пути к машине Казим отчитал меня:

– Вы должны были сказать мне, Джо, что знаете арабский. Вы обманули меня. А теперь что, хотите, чтобы я отвез вас в Адхамийа? Вы сумасшедшие? Это слишком опасно. Для меня и для вас. Ла, ла!^[141] Невозможно, Джо.

Когда мы возвращались в отель, впереди взорвался заминированный автомобиль. Нашу машину тряхнуло, мои челюсти громко лязгнули. Застряли там на добрых два часа, дожидаясь, пока дорогу не расчистят.

Садига и Дину происшествие, казалось, нисколько не встревожило, они продолжали обсуждать планы на завтрашнее утро. Я все же не понимала, что их так беспокоит в предстоящей встрече. Когда обо всем договорились, Садиг позвонил Казиму и долго уговаривал его присоединиться к нам завтра. Потом Дина позвонила своему мужу, Умару.

– Не волнуйся, Умар, у нас все в порядке. Я знаю. Но это нужно Джо. И ее брату. И я должна быть с ней. Она ведь моя внучка.

Когда с телефонными звонками закончили, я решительно заявила:

– Я очень благодарна за все, что вы для меня сделали. Но не позволю идти вместе со мной к Сане. Не сейчас. Казим прав. Вы же видели, как народ в Дора собрался вокруг нас. Это у шиитов В Адхамийа будет еще опаснее, особенно для вас. Я говорю по-арабски. Как-нибудь справлюсь сама, Казим поможет. Но для вас, друзья, это чересчур опасная затея. Я не хочу, чтобы вы сопровождали меня.

– Не смеши, Джо, – рассердился Садиг. – Я иду с тобой. Хотя в одном согласен. Ами, тебе не стоит идти с нами. Останься в отеле. Мы с Джо разберемся с делами Криса без тебя.

– Ну уж нет! Вы меня здесь не бросите! Я что, слишком старая и беспомощная, чтобы рисковать?! – возмутилась Дина.

Я переводила взгляд с одного на другую и не выдержала – расплакалась.

– Джо, что такое? – всполошилась Дина.

– Я… не рассказала вам… кое-что. Вы имеете право знать. Мы сейчас в зоне военных действий! Дина, ты здесь только из-за меня! И Садиг уже давно был бы дома, уехал из Багдада вместе с остальными. Эта бомба сегодня, нас чуть не убило. Еще несколько минут – и мы оказались бы точно рядом с ней. А я… скрыла от вас очень важное. Я соврала, Садиг, когда вы с Диной спросили меня про семейную фотографию.

– В каком смысле? И зачем? – удивился Садиг.

Я вытащила из бумажника фото, которое давно собиралась показать, но до сих пор мне так и не хватило мужества. Садиг посмотрел на фото, потом на меня.

– Вот… это мой брат. Крис.

Дина нацепила очки, подошла поближе, склонилась над плечом Садига, рассматривая снимок.

– Крис… – выдохнула она. – Он… у него карие глаза?

Я смогла только кивнуть.

– Он… я думала… он твой…

– Мы близнецы. Он младше меня всего на полчаса.

Садиг побелел.

– Он что… мой сын?

– Да. Я обещала маме, что не скажу тебе – и ему. Он ничего не знает. И я боялась, что ты… ты захочешь… поговорить с ним… и он все узнает. Но это раньше. А после аварии я решила, что обязана рассказать ему правду. Когда-нибудь. И что я должна обо всем рассказать тебе. Вы… оба… имеете право знать. Ты и Дина… заботились обо мне. Повсюду водили меня за собой. А я все время ужасно себя чувствовала, думая про Криса и почему я вообще здесь. Подвергала вас риску, а сама скрывала правду.

Потом Садиг долго расспрашивал меня. Про Криса. А потом долго молчал.

– Ну ладно, хорошо, что все выяснилось, – подытожила Дина. – Не переживай, Джо. А я ведь чувствовала: ты что-то скрываешь. Нелегко тебе пришлось. Но я рада, что теперь ты облегчила душу.

Она крепко обняла меня. И, смахнув с ресниц слезы, чуть подпрыгнула на месте:

– Двое внуков! Близнецы!

– Могу я… когда ты ему расскажешь? – спросил Садиг.

– Не знаю, Садиг. Сначала надо разобраться с местными делами.

– Но ты расскажешь ему?

– Обязательно. – Я шагнула к нему и обняла, неловко и робко. – Обязательно расскажу. Не знаю пока, когда и как. Но расскажу непременно.

Он провел ладонью по моей щеке, вытирая слезы:

– Есть еще что-то, что мне следует знать о тебе?

В итоге никому не удалось убедить остальных не ходить в гости к Сане. Утром все еще обиженный Казим, встречая всех троих у входа в отель, удивленно приподнял бровь, но промолчал.

До границы Адхамийа мы доехали на такси, потом пересели в другое – чтобы миновать КПП, охраняемый суннитской милицией точно так же, как в Дора свои рубежи охраняли шииты. Казим, по просьбе Садига, захватил свой старый паспорт, где отмечено было прежнее место жительства, в суннитском квартале. Имя у него было нейтральное, равно используемое и шиитами, и суннитами. На КПП он сказал то же, что и накануне, – мы старые друзья одного из местных жителей, мы из Пакистана, приехали в гости. Охранник попросил наши паспорта.

– Простите, – засуетился Казим, – я предложил гостям оставить документы у меня дома. Сказал, паспорта не понадобятся. Жители Ирака, несмотря на все свои проблемы, встречают иностранцев с раскрытым сердцем и помнят законы гостеприимства.

Парни усмехнулись, заглянули в машину и пропустили нас.

Несколько раз пришлось остановиться – уточнить дорогу. Но наконец мы постучали в двери Саны.

Мы продолжали держать винтовки наизготовку. Задняя дверь машины медленно отворилась. Оттуда выбралась маленькая девочка, вся в крови. Следом – мальчик. И женщина, укутанная в черное. Женщина коротко прижала к себе детей, а потом оттолкнула их подальше от машины, жестом велев подождать. Девчушка визжала так пронзительно, что хотелось заткнуть уши. Вокруг – кромешная тьма. Мать обошла машину и увидела, что мы натворили, – мы осветили фонарями переднее сиденье. Женщина застонала. Двое мужчин, водитель и пассажир. И сразу ясно – не было никаких причин стрелять. У водителя – отца, мужа – практически не осталось лица. Пассажир шевельнулся, простонал «Амми» ^[142] , и голова его безжизненно повисла. Женщина рывком открыла дверь, проверила, дышит ли он. В отчаянии выволокла тело из машины, еще раз прислушалась, есть ли дыхание. И, опустив мертвое тело себе на колени, завыла: «Ла! Ла! Йа Аллах! Ла!» Красный туман, сочившийся из машины, постепенно заполнял мою голову, потому что я не слышал больше ничего, кроме этого вопля и рыданий. Словно вода журчит. Или помехи в телевизоре. Просто звук пустоты. Просто шум собственной крови в ушах – а кровь этих мужчин никогда больше не будет течь. Женщина оставила тело старшего сына и вернулась к малышам, закрывая их от нас своим телом. Но я успел заметить взгляд мальчика. Страх и ненависть в его глазах прорвались сквозь шум в моей голове. «Это сделал я, – подумал я. – Это сделал я».

Приехала «скорая помощь». Забрала их всех. Но, прежде чем закрылась дверь, я встретился взглядом с женщиной, закутанной в черное, с женщиной, чью жизнь я только что разрушил. Искра, вспышка узнавания. Это была Сана, врач, это ее мужа, Али, и сына, Али Ашгара, мы только что расстреляли. Это глаза ее сына, Утмана, полыхнули ненавистью. Это ее дочь, Айша, рыдала, залитая кровью отца и брата.

Нам открыла женщина. В джинсах и рубашке. Она испугалась, увидев незнакомых людей на пороге.

– Сана? Вы – доктор Сана? – Я говорила по-английски.

– Да, – озадаченно ответила она на том же языке.

– Меня зовут Джо.

– Да?

– Я… мы к вам. Поговорить. Можно войти?

Она смотрела на меня так же, как тот мужчина в Дора. Потом перевела взгляд на Дину, Садига, Казима. И, как тот мужчина в Дора, молча подвинулась, приглашая нас в дом.

Я долго не решалась начать. Она, недоуменно нахмурившись, разглядывала меня. Я знала, что будет нелегко. Но не представляла, что это практически невозможно. Как начать разговор, ради которого я пришла?

– Я… заходила в ваш бывший дом, в Дора, искала вас. Говорила с вашим соседом. Который живет напротив. С тем, чьего сына застрелил американец два года назад.

– Да, я помню. Очень хорошо помню тот день. Этот человек – он просто невероятный. Вообразите только – пригласить в свой дом человека, который убил твоего сына. Уже на следующий день.

– Но тот морской пехотинец не пришел, – тихо проговорила я.

– Да, не пришел. Пришли другие. Офицер и еще двое, которые были рядом, когда мальчик погиб. – Взгляд Саны стал жестким. – Вы американка?

Я кивнула.

– Вы… вы здесь, потому что имеете какое-то отношение к тому, что случилось?

Еще один кивок.

– Одного из этих солдат я видела потом еще раз. Той ночью… – Голос Саны дрогнул.

– Той ночью, когда убили вашего мужа и сына, – продолжила я за нее.

– Откуда вы знаете? Кто вы такая? – испугалась она.

– Я знаю, потому что человек, которого вы видели, – мой брат! – выпалила я. – И я… я приехала сюда, потому что узнала, что… что он сделал. Я знаю, что произошло. Знаю – и поэтому хотела приехать… потому что… я должна была прийти… – Я искала в ее глазах хотя бы слабый намек, хотя бы тень понимания. И чувствовала себя виноватой, потому что просила ее о том, что сама, окажись на ее месте, едва ли смогла бы дать.

– Ваш брат? Тот солдат – ваш брат? Все равно не понимаю. Вы что, тоже служите в армии? Почему вы здесь?

– Потому что он не смог. Потому что он не может вспомнить, что совершил. Но он написал обо всем в своем дневнике. И я знаю – как он страдал. И страдает. И будет страдать, если вспомнит.

– И вы говорите мне, что он просто обо всем забыл? Человек, который убил моего мужа, моего сына, – он забыл об этом?

– Он… мой брат не просто забыл. Хотел бы, наверное. Он пытался покончить с собой. Врезался на машине в дерево. А когда очнулся, потерял память о последних годах. Обо всем, что случилось с ним в Ираке. Но я хотела, чтобы вы знали: он очень страдал. Не мог пережить того, что натворил. Не думаю, что вам от этого станет легче. Я просто хотела, чтобы вы знали.

И она заплакала, очень тихо. Я плакала вместе с ней. И Дина, и Садиг, и Казим.

Очень, очень не скоро Сана спросила:

– И вы приехали… только ради этого? Только чтобы это сказать?

– Да.

– Знаете, за последние два года я часто вспоминала своего соседа в Дора. Даже приходила как-то к его жене, спрашивала – что он за человек? Он что, святой? Как мог он пригласить солдат в свой дом? Как смогла она, его жена, допустить это? Она сказала, он всегда такой был. Он говорит, гнев – как молоко, которое не хранится, прокисает, и всякий, кто выпьет его, заболеет и умрет. Скорбь, по его словам, живет дольше, чем гнев. Она вечна. Этот человек преподает Коран. Он учит студентов, что хазн Корана – его дух, его смысл – в его печали. Я не понимала этого, пока она не произнесла вслух. Голос Бога – печален. И сейчас я постоянно слышу его. Скорбь Господа. Скорбь звучит в молитвенных призывах. Печаль, слезы вскипают в моей душе всякий раз, когда я слышу о безумии на улицах Багдада. Когда мы не понимаем этого, когда готовы променять свою скорбь на гнев, происходит страшное. Но нет, оно не происходит само. Это мы творим чудовищные вещи. Мы сами причиняем боль друг другу.

Помолчав, она продолжила:

– Если бы кто-нибудь сказал мне, что с вашим приходом я почувствую то, что действительно чувствую сейчас, я бы расхохоталась ему в лицо. Вы думаете, ваши сожаления смогут исправить то, что случилось со мной? Я потеряла мужа и сына. Потеряла свой дом. Потому что я суннитка и жила в квартале, откуда суннитов прогнали. Будь мой муж жив, они бы не посмели мне угрожать – они ведь даже посылали письма с угрозами в больницу, где я работала. Мой муж был шиитом. Это никогда не имело для нас значения. Да посмотрите, как мы назвали своих детей! Сознательно – и шиитские имена, и суннитские. Потому что это просто слова – они не должны управлять людьми. Но моего мужа не стало. И эти бандиты вышвырнули меня из дома, лишили работы, которую я любила. Ваши сожаления ничего не изменят. Они не вернут мне сына.

Не вернут моего мужа. Но тогда к чему они? Что они могут означать? Я скажу вам, Джо. Для меня – все. – Сана разрыдалась. – Это означает, что вы осознали мою боль. Разделили ее. Это означает – все, все, все и даже больше.

Из аэропорта Сан-Диего я добиралась домой на такси, не стала сообщать родителям, откуда прилетаю. Мама и так огорчилась, когда я позвонила ей из Пакистана и сказала, что вернусь на три недели позже, чем планировала. С Диной я попрощалась в Лос-Анджелесе, еще раз пообещав непременно звонить. То же самое я обещала Садигу.

Мама даже закричала от радости, увидев меня. В целости и сохранности. Папа стиснул меня в объятиях. А потом весь день, проходя мимо, нежно подергивал за волосы. Но выражение лица Криса меня напугало.

Он подождал целых два дня, прежде чем заговорить. Вечером, когда мама и папа ушли спать, постучался ко мне.

– Джо?

– Да, Крис?

– Я служил… и служу… в морской пехоте.

Я присела на кровать.

– Да. Ты вспомнил?

– Нет. Да. Кто-то что-то сказал. В церкви. И я начал вспоминать.

– Мама знает?

– Нет. И папа тоже. Я ждал, пока ты вернешься. Ты ведь не станешь лгать мне, Джо?

– Не стану. Больше – нет.

– Авария, она ведь не была случайна?

– Нет.

– Поэтому мама с папой не хотят, чтобы я вспоминал.

– Они беспокоятся. Боятся потерять тебя. Как и я.

– Думаю, так было бы легче. Не помнить. Первый раз это произошло примерно месяц назад, когда ты уехала, – вспышками, разные картины. Наверное, думаю, я пытался защититься от них. Как будто что-то во мне сопротивлялось этому знанию. Та часть меня словно подыгрывала маме с папой.

– А… что конкретно ты помнишь?

– Все больше фрагменты какие-то. А ты, Джо, ты знаешь все?

– Я знаю, почему ты… В основном – да.

– Устала, наверное. – Он подсел ко мне. – Все-таки разница во времени.

– Немножко.

– Джо, ты расскажешь мне? Чтобы я мог отделить правду от всякого мусора, что периодически всплывает у меня в голове. Мне страшно, Джо. Не знать, что же я забыл… и эти сцены…

– А что, если правда тебе не понравится?

– Но она все равно останется правдой, верно? Но так, как сейчас – куски воспоминаний, как сцены из фильма… Я перестал понимать, кто я такой.

– Мне это знакомо. Точно так же я чувствовала себя перед лицом фактов. И попыталась сбежать от этого знания. Не вышло. Ты… ты тоже пытался сбежать. Этого-то и боятся родители. Ты должен пообещать, Крис. Что ты не… не попытаешься вновь бежать.

– Как я могу это обещать, Джо? Я ведь даже не понимаю, о чем речь.

– Потому что ты должен, Крис, – я крепко сжала его плечо. – Должен дать мне слово. Что сделано, то сделано. Ты не можешь вернуться в прошлое и все исправить. Я расскажу тебе обо всем, но ты должен пообещать, что справишься с собой. Разрешишь себе прожить свою боль. И позволишь ей перерасти в печаль. Я научилась это делать. Но ты должен дать слово. Я не могу еще раз потерять тебя, Крис.

– Обещаю, Джо. – Крис прикрыл глаза.

– Отлично. – Я нежно взяла его за руку. – Но ты начал не с того конца, Крис. Давай вернемся немного назад. Помнишь, как мы в последний раз ездили в летний лагерь?

– Э-э… перед выпускным классом. Потом… ты ведь не поехала, да?

Он вспомнил.

– Правильно. Мы ездили в Африку, с Бабушкой Фэйт. Я осталась с ней и пропустила лагерь.

– Африка? Точно. В Кению. Мы… мы мыли ноги детям. И надевали сандалии. И Бабушка Фэйт ужасно злилась. На команду Дяди Рона.

– Ага, – с облегчением рассмеялась я. – А помнишь лагерь после десятого класса? Когда у нас была Стена Сомнений?

– Ну да. Тебе тогда трудно пришлось. И ты очень переживала, – он усмехнулся, – но в конце концов справилась.

– Я переживала не из-за стены, Крис. Из-за цвета глаз. Моих и твоих.

Фэйт

Сеявшие со слезами будут пожинать с радостию.

Псалом 125, стих 5

Джо порхала вокруг стола, раскладывая вилки и ножи. Она славно потрудилась, устраивая это шоу. Несколько месяцев планировала. Теперь ей осталось самое трудное – ждать.

– Расслабься, дорогая, – улыбнулась я. – Все будет хорошо, вот увидишь.

Из кухни выглянула Анжела, тоже с нервной гримасой на лице. Некоторые из мимических морщин на их лицах – моей дочери и моей внучки – невероятно схожи. А некоторые – совсем нет. Поразительное смешение наследственности. Я украдкой потрогала собственное лицо, прикидывая, на что похожи мои морщины, надо же учесть и роль жизненного опыта в их появлении. Слезы, смех, гнев – они оставляют следы на самых заметных частях.

Звонок в дверь. Джо резко выпрямилась, нервно поправила юбку и улыбнулась в мою сторону, прежде чем направиться к двери, – она добровольно взяла на себя деликатную миссию знакомства всех со всеми.

Первым прибыл Садиг с семьей.

Самые важные встречи, конечно, уже состоялись, без свидетелей, как и положено. Поэтому Крис приветствовал Садига, его жену и падчериц спокойной радостной улыбкой. Когда вошел Джейк, я подалась вперед, как худший образец человеческого любопытства, не желая пропустить ни малейшей подробности. Джо решила проблему наилучшим образом: взяла руку Джейка в свою, другую руку положила на плечо Садига и просто сказала:

– Папа, это Садиг.

Без всяких колебаний мой зять – он не слишком мне понравился, когда Энджи впервые привела его в дом, – протянул свободную руку Садигу и тепло улыбнулся, без всякой настороженности, которой я опасалась. Переведя дыхание, я посмотрела на Энджи.

– Садиг, добро пожаловать, – произнесла она и протянула руку.

– Анжела, благодарю тебя. – Он взял обе ее руки в свои и помедлил, я даже забеспокоилась, за что это он ее благодарит, но тут он добавил: – Они прекрасны. И посмотрел на Джейка: – Душой и внешностью.

Взгляд Энджи потеплел, а Джейк гордо кивнул.

Потом Садиг представил свою жену Акилу и ее дочерей, Самиру и Тасним.

В дверь звонили еще несколько раз. Следующие полчаса Джо встречала гостей.

Приехала Дина со своим мужем Умаром, дочкой Сабой и зятем Хабибом – сегодня с утра с помощью Джо я выучила и запомнила все имена, – Дина поздоровалась с Джо и Крисом, а потом, широко раскинув руки, бросилась к Энджи:

– Анжела! Как чудесно встретиться с тобой спустя столько лет!

Энджи колебалась всего мгновение, потом лицо ее разгладилось и она шагнула навстречу Дине – уступая в этом объятии запутанной, бестолковой, но подлинной истине.

Но самым приятным для меня было появление моего сына. Джо возложила на меня обязанность пригласить Рона на сегодняшнее торжество. Это было забавно. Я позвонила ему примерно неделю назад:

– Рон, в этом году День благодарения будет немного необычным.

– С чего бы это?

– Ну… – начала я, а потом вывалила на него всю историю – что у Энджи был любовник, этот любовник и есть отец близнецов, она скрывала правду и от детей, и от их биологического отца; и как Джо взяла и отыскала его и всю остальную семью; и что теперь все собираются в доме Энджи на День благодарения. Откровенно говоря, я наслаждалась тишиной, повисшей на другом конце линии. – Рон? Рон? Ты там?

– О да, мам.

– Ну и хорошо! – радостно воскликнула я, поскольку главное приберегла напоследок. Что отец-то – мусульманин. Он из Пакистана. Джо ездила туда. А еще она была в Ираке, в каком-то религиозном паломничестве. Даже неловко, сколько удовольствия я испытала от своего рассказа. Бедняжка Рон, разумеется, не хотел приезжать. Лекция, которую я прочла, чтобы изменить его позицию, доставила мне истинное наслаждение. В результате он все же явился и даже прихватил с собой жену Лизу и детишек – Энни и Джека. Внешне он выглядел как всегда – безупречно выбрит, весь прилизан, волосок к волоску, как будто по дороге заезжал в салон красоты. Но выражение лица – словно кто-то стер с него самодовольство. Долгие годы я мечтала увидеть это.

Когда все наконец собрались, дом едва не лопался по швам. Я сунулась было в кухню с обычным формальным предложением помочь, но Энджи прекрасно меня знала, поэтому просто отмахнулась – и я подчинилась, к нашему общему облегчению. Джо помогала матери накрывать на стол. Саба попыталась присоединиться, но Джо отправила ее к остальным гостям. Я видела, как Джо прислушивается к происходящему в гостиной. Там у телевизора устроились Садиг, Джейк, Умар и Крис – счастливое, пускай и не совсем обычное семейство в День благодарения, все спокойны и доброжелательны. Рон тоже сидел с ними, тихий как мышка, все еще не пришедший в себя. Хорошо, что рядом был его сын, Джек, он помогал разрядить ситуацию. Другим ухом Джо прислушивалась к разговорам в столовой, где мы с Диной и остальные женщины обменивались шутками и комплиментами.

Джо и Энджи расставили угощение, пригласили всех к столу. Мы встали вокруг, и Энджи попросила не Рона, а меня прочесть молитву. Я поблагодарила Господа за то, что все друзья собрались здесь, новые и старые, вспомнила тех, кто с нами, и тех, кого нет. Я перечислила собравшихся, произнося вслух имена: Энджи, Джейк, Крис, Джо, Рон, Лиза, Энни, Джек, Дина, Умар, Садиг, Акила, Самира, Тасним, Саба и Хабиб, – страшно гордясь собой, что запомнила всех. Потом я сказала:

– Благодарим тебя. Господи, что открыл нам любовь и силу уз, что соединяют нас, – уз, которых мы не осознавали и на которые ты открыл нам глаза, – уз крови и родства, которые мы благодарно принимаем и храним с открытыми сердцами.

Джейк разрезал индейку. Рон, которому все еще было нелегко, на несколько мгновений умудрился заразить своим молчанием остальных.

Тишину нарушил Крис, который, наваливая на свою тарелку гору картошки, радостно сообщил:

– Ой, мам, забыл тебе сказать. Я сегодня получил письмо от Саны. Она просила передать спасибо всем нашим прихожанам. Они получили посылку с медикаментами. Сразу же распаковали, и все пошло в дело.

– Я рада, – улыбнулась Энджи.

Джо, с тарелкой в руках, перемещалась от одного гостя к другому. Задержалась рядом с Садигом, и я расслышала, как она сказала ему:

– Я тебе говорила? На Следующей неделе опять еду в Гуантанамо. Уже пятый раз.

Садиг нежно коснулся ее щеки:

– Горжусь тобой.

Я, нагрузив свою тарелку, устроилась рядом с Диной.

– Фэйт, а мы с вами тезки, – сообщила она. – Моя девичья фамилия – Иман, что означает «вера».

– Неужели?

И мы заговорили о языках. Через несколько минут я поняла, что Джо права. С этой женщиной стоило познакомиться. Надеюсь, Рон тоже это поймет – когда-нибудь. Оглядываясь вокруг, я наблюдала демонстрацию дурных манер – все жевали с открытым ртом, потому что никак не могли прервать беседу, но никто не придавал значения таким мелочам, как будто так и надо. Даже Рон невольно, слово за слово, заговорил с мужем Сабы, Хабибом.

А потом я заметила Джо – с пирогом в руках она сновала из столовой в гостиную и обратно, проверяя, у всех ли достаточно еды, не забыт ли кто, не скучает ли. Садиг, наливая кофе, произнес несколько слов, на что Джейк с улыбкой кивнул, а Крис расхохотался. Энджи, помогая Джо, обходила гостей, вот она задержалась поболтать с Акилой и Сабой. Джо подошла к нам с Диной, уютно забившимся в уголок. Потом присоединилась и Энджи, втиснувшись поближе к дочери. Приобняла ее и сказала:

– Ну, Джо, ты сделала это. Собрала кусочки мозаики, разбросанные по всему свету. – Посмотрела на меня, на Дину, вновь на Джо. – В следующем году в это же время?

Я видела, как слезинка упала на ломтик пирога в тарелке Джо.

– Джо! Ты плачешь!

– Все хорошо, – произнесла Дина. – Она просто решила подсластить пирог.

Примечания автора

Сказку «Про обезьяну и крокодила» до сих пор в различных вариантах рассказывают в Азии, Африке, на Ближнем Востоке; истоки ее можно обнаружить в «Панчатантре», древнеиндийском собрании сказаний, написанном как наставление юному принцу в управлении государством. Ученые находят параллели и с более древними текстами, например буддийскими Джатаками и предшествующей устной традицией.

Законы об опеке над детьми существенно различаются в исламских странах. Их применение и интерпретация зависят от правовой системы конкретного государства, светской или религиозной. В Пакистане право на опеку определяется законами, действующими со времен британского владычества, и сектантскими принципами, зависящими от вероисповедания конкретного человека. Хотя существует разница в толковании права между основными школами исламской юриспруденции, между суннитской и шиитской традициями и внутри них самих; на период раннего детства – длительность которого определяется в диапазоне от двух лет до подросткового возраста – все же признается преимущество материнской опеки, при этом финансовая ответственность возлагается на отца. В соответствии с учениями всех традиционных школ ребенок переходит под опеку отца в случае повторного брака матери. Сюжет этого романа является вымышленным, и на его основании нельзя делать выводы о законах какой-либо страны, сообщества или секты; некоторые персонажи выражают взгляды, основанные на толковании шиитской юриспруденции, в соответствии с которой опека над ребенком может быть передана деду по отцовской линии в тех случаях, когда отец тяжко болен.

notes

Примечания

1

Игра слов: holly – остролист; holy – святой, священный. Hollywood / Holywood. – Здесь и далее примеч. перев.

2

Дезинфицирующая жидкость.

3

Таблица, предложенная английским генетиком Реджинальдом Пеннетом в качестве инструмента, представляющего собой графическую запись для определения сочетаемости аллелей из родительских генотипов.

4

Раздел – разделение бывших британских колоний, после обретения ими независимости, на Индию и Пакистан (Восточный и Западный, первый из которых позже стал называться Бангладеш).

5

Ами (урду) – мама.

6

Рикша – трехколесная повозка с мотором, такси.

7

Сабджи манди (урду) – овощной базар.

8

Дупатта (урду) – длинный шарф, обязательный предмет женской одежды.

9

Камиз – туника, традиционно очень длинная; у женщин длина меняется в соответствии с модными тенденциями.

10

Эк (урду) – один.

11

Дхо (урду) – два. Дхо пьяза (урду) – мясное блюдо, в котором использована двойная порция лука.

12

Баба (урду) – ласковое обращение к мальчику.

13

Шальвар камиз – комплект из свободных штанов и туники.

14

Шиит – последователь того направления в исламе, которое полагает, что духовное наследие Пророка передано через его двоюродного брата, Али; второе по численности исламское течение.

15

Бетель – растение, листья которого обладают лекарственными свойствами. Их жуют вместе с гашеной известью.

16

Чадар (урду) – ткань; бесшовная накидка, прикрывающая волосы и тело, но не лицо.

17

Сажда (урду) – положение тела при молитве, распростершись, лоб прижат к земле.

18

Намаз – молитва.

19

Дади (урду) – бабушка по отцовской линии.

20

Дада (урду) – дедушка по отцовской линии.

21

Фупи (урду) – тетя, сестра отца. Фупи-джан – тетушка.

22

Мухаррам (урду) – первый месяц исламского календаря (в исламе действует лунный календарь, несовпадающий с западным, и отстает от него примерно на десять дней каждый год).

23

Сафар (урду) – второй месяц исламского календаря.

24

Палло (урду) – свободный конец сари, обычно перебрасывают через плечо или накрывают им голову.

25

Сари – женская одежда, представляющая собой длинное полотно ткани, складками обернутое поверх блузы и нижней юбки.

26

Имам – религиозный лидер или учитель; тот, кто руководит молитвой. У шиитов духовный преемник Пророка.

27

Ашура (урду) – десятый день месяца Мухаррам, день трагедии Кербелы.

28

Салават – просьба о благословении Пророка и его последователей.

29

Аллахума сале ала Мухаммад в’але Мухаммад (араб.) – салават, означающий «Да будет благословен Мухаммад и потомки Мухаммада».

30

Марсия (урду) – скорбное, траурное песнопение в память о Кербеле.

31

Бараф-пани (урду) – лед; детская игра в салочки.

32

Закир (Закира) (урду) – тот (та), кто помнит, мужчина (женщина); у шиитов Индии и Пакистана – тот (та), кто помнит и рассказывает историю Кербелы.

33

Ноха (урду) – скорбное ритмичное пение, декламация, сопровождаемое ритуалом биения себя в грудь (матам) в память о трагедии Кербелы.

34

Йа (араб.) – о, ох.

35

Шахид – мученик; свидетель.

36

Хай (урду) – горестное восклицание, «Увы!».

37

Пьяс (урду) – жаждущий, страдающий от жажды.

38

Салам – приветствие, мир.

39

Меджлис (урду) – собрание или религиозная община.

40

Рупия – денежная единица в Пакистане, Индии.

41

Биби (урду) – госпожа; скорее ласковое обращение, чем формальное.

42

Занхир ка матам (урду) – скорбный ритуал, самобичевание с использованием цепей и сабель, в память о трагедии Кербелы.

43

Фака (урду) – дневной пост, соблюдаемый в Ашуру.

44

Джамун (урду) – дерево с лиловыми овальными плодами.

45

Рамазан (урду, в арабском Рамадан) – девятый месяц исламского календаря, месяц поста.

46

Суннит – последователь самого многочисленного направления в исламе, которое признает духовное руководство первых четырех халифов как наследников Пророка.