355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Монс Каллентофт » Летний ангел » Текст книги (страница 5)
Летний ангел
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 01:38

Текст книги "Летний ангел"


Автор книги: Монс Каллентофт


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

11

Пятнадцатое июля, четверг.

Шестнадцатое июля, пятница

Должно быть, это барсук бродит там, на опушке темного леса.

Сосны и березы стоят по стойке «смирно», легкий ночной ветерок с Балтийского моря обдувает скалы и островки архипелага.

Что ты там выкапываешь?

Что-то зарыто в землю? Или ты просто ищешь путь в свою нору – в те извилистые подземные ходы, которые считаешь своим домом?

Белая спина с черными полосками. Завывание. Что таится в лесу?

Карим Акбар сидит на крыльце дома, который семья сняла на три недели. Шхеры Святой Анны, Коббхольмен. На лодке переезжаешь от мостков на острове Тэттё – и ты среди безбрежного шведского покоя. В этом году жарче, чем когда бы то ни было.

Семь тысяч в неделю.

Все на шведский манер. Угольки еще не остыли после приготовления еды. Собственные мостки, с которых открывается вид на фьорд, откуда путь лежит дальше в море. В домике спит семья – жена и восьмилетний сын. Для мальчика здесь просто рай, а мне давно пора лежать рядом с женой, но хочет ли она моего присутствия?

Иногда его охватывают сомнения. Возникает ощущение, что такой жизни и такого мужа ей недостаточно. Хочется чего-то большего. Она ничего не говорит об этом, но он ощущает ее отстраненность, замечает отсутствующий взгляд, когда приходит к ней.

«Дурная голова ногам покою не дает, – думает Карим. – Черт-те что происходит в городе! Я должен навести порядок».

Две девушки, и одна из них исчезла.

И еще Свен Шёман на телеэкране – вспотевший лоб, волосы дыбом.

Голос Даниэля Хёгфельдта:

– Вы считаете, что Тереса Эккевед жива?

Мнение Свена по этому вопросу отражается в его глазах и не совпадает с тем, что он произносит вслух:

– Мы уверены, что она не умерла.

Черт подери, Свен: мы уверены, что она жива!

Новости. Телекамеры.

«Это хороший повод, чтобы показать себя, – думает Карим. – Но домик тут такой чудесный, в нем так хорошо отдыхается. Разве все эти слова и картинки не стоят мне поперек горла? Когда все это произошло? Я даже не начинал писать свою книгу. Не могу заставить себя быть политкорректным, а тогда лучше и не браться за перо. Барсук бродит в лесу. Я хочу туда, к девушкам. Что-то пришло в движение. Что-то темное. И я хочу быть там, чтобы вытащить его на свет божий».

Шашлык никак не может успокоиться в животе, подгоревшие куски баранины рвутся наружу.

Янне проснулся рано – пришлось бегом бежать в туалет. Вчерашний ресторан – самый худший за всю поездку. Разваренный рис, плохое мясо, но Туве вроде бы понравилась каракатица. Девочка спит. У них в номере две кровати шириной по девяносто сантиметров, стоящие прямо на белом каменном полу. Алюминиевые перила балкона по-прежнему теплы от солнца, когда Янне опирается на них, а море всего в ста метрах – туда ведет улица с пабами, сувенирными магазинами, ресторанами и храмами. Балийцы в своих красочных нарядах, кажется, не очень переживают по поводу эксплуатации, воздух тяжелеет от запаха благовоний, когда они проходят своими религиозными процессиями, смысла которых он не понимает.

Но такова местная цивилизация, и раннее балийское утро такое теплое. Вино, которое он выпил за ужином, взбудоражило нервную систему, и теперь сон не приходит.

Окна в ресторане отеля темны.

Огни бассейна погашены.

Из бара доносится слабая музыка, но так тихо, что не заглушает дыхания Туве.

Он думает, что она дышит во сне в точности так же, как и Малин, – медленно, стабильно, но ритм то и дело прерывается покашливанием, не тревожным или мучительным, а облегченным, словно что-то внутри обрело свой истинный голос.

Ночное тепло здесь совсем другое, чем в Африке.

Тропическая ночь в сезон дождей – с ней ничто не сравнится. Когда дождь стоит стеной, и ты физически ощущаешь, как у тебя на коже растет плесень, а барабанящие капли не могут скрыть зло, которое бродит в поисках тебя – движется среди листьев, насекомых, деревьев.

Что-то всегда встает между людьми. Религия – как в Боснии. Клановая принадлежность – как в Руанде. И всегда политика, деньги, намерения и провокации.

А потом приходят такие, как я, – добровольные уборщики чужого дерьма, те, кто появляется сразу после катастрофы.

Такое случалось не раз, недавно и очень давно. Чьи-то пути скрещиваются в какой-то момент истории, и все меняет свое направление. Вспышка насилия – и с этим ничего не сделаешь.

Теплый ветер дует ему в лицо. Африка.

Холодный ветер. Балканы. Сырой пронизывающий холод, который навсегда останется в памяти.

Ее голос, только что звучавший в телефоне, сквозь помехи плохой связи. Тот же самый надоевший спектакль, как и много раз до того, слова, которые они произносят, ничего толком не говоря.

Малин, что я тебе сделал? Что мы такого наделали? Чем мы занимаемся?

Пора кончать эти игры, начать жить всерьез.

Янне уходит с балкона в комнату, ложится в свою постель. Прислушивается к дыханию дочери.

Малин снится холодный ветер, пронизывающий плотно утрамбованную землю, и маленькое-маленькое существо, которое скулит и просится к ней на руки.

Снится большое пространство, состоящее из неба и курчавых кучевых облаков.

Снится, что она плывет в море возле Туве и Янне, а рядом плывет четвертый человек, без лица, но не страшный; он скорее воплощение всего хорошего и человечного – по крайней мере, в светлом летнем сне.

Жена Свена Шёмана Соня смотрит на своего мужа. Видит его живот, вываливающийся на матрас, глубокие морщины на лице, слышит храп, который становится все громче с каждым годом, с каждым лишним килограммом, оседающем на талии. Но вот ведь чудо – она смирилась с этим храпом, ставшим частью ее, их жизни, их самих.

Она имеет обыкновение просыпаться около трех.

Лежит неподвижно и смотрит через щель в задернутых шторах на сад за окном, на его очертания, такие разные в зависимости от времени года.

Летом темнота – понятие относительное. Деревья – яблони, груши, сливы – различимы отчетливо, и никакая фантазия не может увидеть в них ничего другого.

Она притворяется спящей, когда он на цыпочках выходит из комнаты, чтобы спуститься в мастерскую в подвале. Она знает: ему важно думать, будто она спит, он никогда не оставил бы жену одну в постели, если бы заметил, что она проснулась.

В июне он купил себе новый токарный станок. Много будет сделано ваз. Он начал продавать их в магазинчике изделий народных промыслов возле дворца.

В августе они поедут в Германию. Свен не хочет – с годами он все тяжелее на подъем, ее же все больше тянет поездить по миру.

– Мы должны побывать в Австралии. Посмотреть, как там живет Юаким.

– Девятнадцать часов в самолете? Но ведь парень приедет домой на Рождество. Разве этого не достаточно?

На машине в Германию, по проселочным дорогам. Отели, где, кажется, никто никогда не останавливался.

Свен. Они женаты более тридцати лет.

Она видит, как беспокойно он спит. Наверное, ему снятся эти девушки и все те ужасы, о которых она читала в газете и о которых он отказывается говорить дома.

Закариас Мартинссон проснулся, вышел в кухню на своей вилле в Ландерюде, включил кофеварку.

Запах кофе, пробуждения, нового дня распространяется по нижнему этажу.

Часы на плите показывают 05.23.

Он всегда крепко спит всю ночь, потом рано просыпается, выспавшийся и отдохнувший.

В доме жарко – наверняка градусов двадцать восемь. Жена хотела купить кондиционер в спальню, но жара вряд ли продержится долго, и тогда десять тысяч пойдут псу под хвост. Впрочем, что такое десять тысяч?

Мартин заработает миллионы своим долбаным хоккеем. Уже заработал.

Впрочем, все способы хороши – кроме плохих.

По сравнению с хоккеистами нейрохирург зарабатывает гроши. Что уж говорить о санитарках?

Все это не более чем плохая шутка.

А эти девушки, Тереса и Юсефин. Что происходит?

Эти чертовы ублюдки из Берги – молокососы, привезшие с собой идиотское отношение к женщине. Они пробуждают самое дурное, что есть во мне.

А Петер Шёльд? Натали Фальк?

Что они скрывают?

Зак наливает себе чашку кофе. Пригубливает обжигающий напиток, чувствует, как тело просыпается от одних паров. Ставит чашку на стол, выходит в холл, открывает входную дверь.

Сад неподвижен; цветы, кусты, деревья – как черные застывшие люди.

Папа провел десять лет в больничном интернате, прежде чем смерть пришла за ним. Парализованный, загнанный в себя болезнью Паркинсона, которую не брали ни новые, ни старые лекарства. Как засохшее дерево без листьев посреди сада.

В одних трусах Зак выходит в сад.

Соседей нет дома. Если же они, вопреки ожиданиям, не уехали, то наверняка еще спят. Он открывает почтовый ящик на калитке, просовывает туда ладонь и выуживает очередной номер «Корреспондентен». Заглядывает в ящик – нет ли рекламных листовок, но там пусто, только парочка ленивых уховерток отползают в угол.

Он поднимает газету к небу под таким углом, чтобы в утреннем свете разобрать текст, увидеть фотографии на первой полосе.

Портрет Тересы Эккевед.

С той же пленки, что и те, которые они сами взяли накануне у ее родителей.

«Пропала неделю назад… Родители взывают к общественности…»

Зак сворачивает газету.

Кофе. Нужно выпить не одну чашку. Прочистить мозги, чтобы лучше думалось. Сегодня для них найдется работа.

12

У Петера Шёльда волосы выкрашены светлыми перьями, он такой тощий, что его можно назвать дистрофиком. Его папа Стен, с решительными зелеными глазами и острыми чертами лица, бросает на сына раздраженный взгляд, когда тот, развалившись на стуле в кухне полицейского управления, крест-накрест складывает свои голые ноги. На лицах нет признаков усталости, хотя они должны были выехать со своей дачи очень рано.

И Малин сразу все видит.

Петер Шёльд прекрасно понимает значение молчания.

Почему?

Потому что есть вещи, которыми ты ни с кем не хочешь делиться, – так, Петер?

Малин садится, Зак направляется к кофейному автомату.

– Кто-нибудь еще хочет кофе?

Но отец и сын отказываются, и Малин, которая уже начала день дома с трех чашек, следует их примеру.

– Спасибо, что смогли приехать так рано.

Часы на стене показывают двадцать минут девятого.

– Нам ехать всего час, около того, – говорит Стен Шёльд. – Раз Тереса пропала, мы делаем, что можем.

Малин переводит взгляд на Петера Шёльда.

Что я вижу в его лице? Страх? Скептицизм? Молчание.

– Так Тереса действительно твоя девушка?

– Да, – мгновенно отвечает Петер Шёльд, проводя узенькой ладонью по волосам.

Зак садится к столу с чашкой дымящегося кофе.

– Ты не больно-то часто с ней встречаешься, – говорит Стен Шёльд, обращаясь к сыну.

– А ты откуда знаешь? Она моя девушка.

– Ты заметил что-нибудь необычное, когда вы виделись в последний раз? – спрашивает Малин.

– Нет, а что, к примеру?

– Ты говорил, что вы познакомились на танцах. Таких танцев в природе не существует.

Глаза Петера Шёльда бегают, потом он переводит взгляд куда-то в небо.

– Ну ладно. Мы познакомились в городе. Просто я не хотел говорить, что я болтаюсь иногда в городе.

– Петер, но ведь тебе разрешается ездить в город!

– Разрешается? Обычно ты не так говоришь. Послушайте, я же вам сказал – она моя девушка. Но мы познакомились не так, как я рассказал поначалу. А все каникулы я провел на даче.

– Да, так и есть, – подтверждает Стен, вновь обретя уверенность.

– А нет ли у тебя какого-нибудь друга, с которым ты встречаешься, когда говоришь, что проводишь время с Тересой? – бросает Малин в лицо Петеру Шёльду.

– Какого такого друга?

– Сам расскажи.

– Мне нечего рассказывать.

– Точно? – переспрашивает Зак. – На сто процентов?

– К чему вы клоните? – спрашивает Стен Шёльд.

– Мне больше нечего сказать, – улыбается Петер Шёльд.

– А ты не знаешь, не встречалась ли Тереса с кем-то другим, когда говорила, что будет с тобой? – спрашивает Зак.

– Я же сказал – она моя девушка.

– Тебя не особо волнует ее исчезновение?

– Волнует. Я очень переживаю. Просто у меня это выражается по-другому.

– По-другому?

Петер Шёльд откидывается на стуле, убирает челку со лба.

«Ах ты, маленький негодник, – думает Малин. – Сколько тебе – четырнадцать? Пятнадцать? И уже такой… Хм, а какой?»

Его глаза. Малин смотрит в них и видит стыд, таящийся во взгляде. И страх. Тебя хочется обнять, но ты уже сделал это невозможным.

– А теперь ты расскажешь все, что может нас заинтересовать, – говорит Малин. – А не то…

– Эй, полегче, – вступает Стен Шёльд. – Вы подозреваете в чем-нибудь моего сына?

– А Натали Фальк? – продолжает Малин.

Петер Шёльд снова улыбается, что-то мысленно обсуждает сам с собой, потом произносит:

– Приятельница по школе, не более того. Мы увлекаемся одной и той же музыкой, все трое.

– Какой именно музыкой?

– Самой современной. Мне и правда больше нечего сказать. Мы можем идти?

– Тереса пропала. Девушку по имени Юсефин изнасиловали, – продолжает Малин. – Расскажи нам, что ты скрываешь. Прямо сейчас. Ты знаешь Юсефин?

– Не знаю я никакой Юсефин.

– Мой сын рассказал вам все, что знает, – говорит Стен Шёльд и встает. – Пошли, Петер.

– Он рассказал отнюдь не все, – возражает Зак.

Когда отец с сыном уходят, Зак и Малин садятся за свои рабочие столы.

– Он рассказал отнюдь не все, – повторяет Зак.

– Думаю, на его месте ты поступил бы точно так же.

– Ты считаешь, его смущало присутствие отца?

– Нет. Папаша знает своего сына. По-моему, он тоже не сильно заинтересован, чтобы Петер нам поведал что-то еще.

– Как ты думаешь, что ему известно?

– Он определенно что-то знает.

Мир подростков. Мир Туве. Она тоже поначалу не рассказывала Малин о Маркусе. Малин надеялась, что их жизни приблизятся друг к другу по мере того, как Туве растет, что точек пересечения станет больше. Получилось ли это? И да и нет.

Нет. Малин, не лги самой себе. Я не знаю, есть ли у Туве тайны от меня. Одному богу известно, раздражаю ли я ее. Иногда я почти вижу, как она презирает меня и ту жизнь, которую я веду.

Или это презрение таится во мне самой? Может быть, я сейчас сужу свою дочь слишком строго?

Наверняка так и есть.

Наверняка.

Свен Шёман сидит, скрючившись, на стуле во главе стола. Его морщинистые щеки раскраснелись от жары – и, возможно, очередной бессонной ночи.

Часы показывают 9.00.

В эту пятницу ежедневное утреннее совещание начинается вовремя.

Рядом с ним Вилли Андерссон из технического отдела.

Перед Андерссоном на столе стоит белый ноутбук Тересы Эккевед. Кабель подключения к Интернету безвольно свисает до пола, однако, похоже, компьютер готов открыть свои тайны.

Зак и Малин стоят за спиной у техника, глядя на экран, и Малин думает: он отлично поработал, что бы там ни обнаружилось.

– Ну? – произносит Зак.

– Она не так много пользовалась компьютером, – отвечает Вилли Андерссон. – Я не нашел никаких фотографий, только парочка школьных рефератов по биологии. Могу вас заверить, что они не представляют никакого интереса.

«Андерссон. В состоянии ли он определить, что имеет для нас интерес? – думает Малин. – Рефераты по биологии. Наверное, в состоянии».

– А что еще?

– Она регулярно очищала кэш-память, так что я не могу отследить, какие сайты в Интернете она посещала. Вероятно, информация хранится на жестком диске или ее можно получить с сервера интернет-провайдера, но на это нужно время.

– Много?

– Несколько недель. Удаленная из кэш-памяти информация превращается во фрагментарные следы на жестком диске. Нужно немало времени, чтобы собрать это в более-менее понятное целое. Кроме того, сейчас, в период отпусков, интернет-провайдеры не придут в восторг от запроса, требующего просмотреть учетные списки сервера.

– Но все-таки?

По голосу Вилли Андерссона Малин догадывается, что кое-что он все-таки обнаружил.

– Заглянув в обозреватель, я узнал, что у нее есть страничка на Facebook.

Вилли Андерссон открывает страницу.

Лицо Тересы Эккевед – невинное, но суровое.

Никаких записей. Всего несколько друзей: Петер Шёльд, Натали Фальк. Комментарии одного человека: Lovelygirl. Только ник.

«Привет, симпатяга!»

«Какая ты красивая!»

«Suck me».

– А можно выяснить, что это за Lovelygirl? – спрашивает Малин.

– Она зарегистрирована на сайте, но своей страницы у нее нет. Я могу связаться с создателями Facebook и узнать, выдают ли они информацию, которая может привести нас к ней.

– А еще? – Голос Свена звучит требовательно, но с некоторым облегчением.

Уже есть эта Lovelygirl, будет над чем поработать.

– У нее есть бесплатная почта на Yahoo, – продолжает Вилли Андерссон. – Но я не могу в нее войти.

– Yahoo реагирует быстрее, чем Facebook?

– Сомневаюсь. Свяжусь сегодня с обоими, вот и посмотрим.

– Свяжись, – говорит Свен. – И подчеркни срочность дела.

– А в MySpace? Или на YouTube?

Малин вспомнилось видео на YouTube, где девочку-подростка избивали и насиловали. Выяснилось, что над ней издевались ее лучшие друзья.

Петер Шёльд, Натали Фальк. Мучители?

– На MySpace ничего нет. На YouTube я не проверял, но могу поискать сегодня в течение дня.

– Поищи, – говорит Свен.

– А у Петера Шёльда и Натали Фальк тоже нет собственных страниц?

– Нет, насколько я могу судить, – говорит Вилли Андерссон и поднимается.

Тонкие бежевые брюки обвисают на его тощих ногах. Ему сорок, но выглядит он на все пятьдесят.

– Быстро сработал, – произносит Свен.

– Это очень просто. – Вилли Андерссон отключает компьютер и берет его под мышку. – Позвоню, – бросает он в дверях.

И вот его уже нет, только звук закрывшейся двери повисает в конференц-зале.

– А вы? Вы чем занимаетесь?

– Мы намерены проверить Бехзада Карами.

В помещении воцаряется тишина – совершенно особая, которую Малин хорошо знает и любит, – тишина в тот момент, когда разрозненные впечатления и ощущения собираются воедино, преобразуются в мысль, в новую версию, достойную отработки.

– Лесбиянки, – произносит Свен. – Не может ли наш случай иметь отношение к этой теме? Эта Lovelygirl в Facebook производит впечатление человека с иной ориентацией.

– А Натали Фальк достаточно мужеподобная, – откликается Зак.

Малин думает, что все это предрассудки, но в глубине души согласна с ним. Чувствует, что в воздухе повисла мысль.

– Элемент нетрадиционной ориентации может присутствовать. Возьмите на заметку, – советует Свен.

– Может быть, Натали Фальк знает, кто такая эта Lovelygirl? – высказывает предположение Малин.

– Нам пора к нашим насильникам, – говорит Зак и встает.

Судя по его взгляду, он предвкушает эту встречу.

Код.

Нам нужно обзавестись кодом к этому проклятому замку. На часах половина десятого. Они стоят в тени небольшой пристройки возле подъезда обшарпанного дома. Когда-то желтый кирпич фасада потемнел от времени и приобрел цвет охры, вокруг трава и клумбы, за которыми никто не ухаживает, окурки, пустые банки, зеленые осколки битых бутылок.

Малин видит свое отражение в темном стекле двери – лицо неестественно вытянутое, кожа блестящая.

Берга.

Они припарковали машину возле серого здания торгового центра. Приемная врача, маленький дежурный продуктовый магазин, пиццерия – и масса пустых помещений, листы фанеры там, где должны быть витрины.

Берга.

Всего несколько километров от центра города – и совершенно иной мир. Безработные. Иммигранты.

И как всегда: одинокие мамочки, которые пытаются воспитать своих детей приличными людьми – насколько у них хватает сил после работы, которая отнимает десять часов в день и приносит гроши.

Безотцовщина здесь – повседневная реальность.

Несмотря на лето, большинство обитателей Берги наверняка остались в городе.

За два дома от того места, где они стоят сейчас, Малин когда-то обнаружила своего одноклассника, умершего от передозировки. В маленькой однокомнатной квартирке на первом этаже – в том году она только начала работать в полиции Линчёпинга, закончив полицейскую академию и вместе с Туве вернувшись сюда.

Из квартиры стал просачиваться запах, и соседи вызвали полицию. Она и еще один коллега выехали на место – бывший одноклассник лежал на полу у кровати, среди чудовищного беспорядка, вонь стояла невыносимая. Его тело наверняка было распухшим, но к моменту обнаружения казалось маленьким и сморщенным.

Йимми Свеннссон – его фамилия писалась с двумя «н» в середине вместо обычного одного. Когда-то он был любимцем всех девушек в школе, а под конец стал героинистом, умершим от передозировки.

Чем пахнет теперь?

Подпаленным летом.

– Что будем делать с дверью, Малин?

– Подождем, пока кто-нибудь пройдет.

– Ты что, серьезно?

– Я пошутила, Зак. Это утренняя шутка, – усмехается Малин, вынимает из кармана связку ключей, вставляет отмычку в замок, поворачивает… – Тут простые замки.

Зак смотрит на нее с восхищением.

– Должен признать, Форс, что в этом деле тебе нет равных.

В подъезде пахнет плесенью, зеленые стены давно ждут покраски. Лифта нет.

Запыхавшись, они поднимаются на третий этаж.

– Наверняка дрыхнет, – говорит Зак, нажимая на звонок у двери Бехзада Карами.

Они звонят еще и еще раз.

Малин набирает мобильный номер Карами – стационарный телефон на его имя не зарегистрирован.

В квартире должен стоять жуткий трезвон.

Она была пьяна до бесчувствия.

Наконец в телефонной трубке раздается голос; в нем слышен едва уловимый акцент, хотя Карами переехал в Швецию в возрасте всего восьми лет.

– Ты знаешь, сколько сейчас времени, свинья вонючая?

– Малин Форс, полиция. Если ты откроешь дверь, звонки прекратятся.

Палец Зака все еще на кнопке.

– Что?

– Открой дверь. Мы стоим снаружи.

– Черт побери!

В трубке слышится шум движения – тело меняет положение в пространстве, затем шуршание за дверью. Палец Зака все давит кнопку; когда дверь приоткрывается, звонок становится еще громче.

– Доброе утро, Бехзад! Ты опять отличился, не правда ли? – отпустив наконец кнопку, говорит Зак.

Голос его полон презрения.

Лицо Бехзада Карами опухло от сна и, возможно, алкоголя, а то и еще чего-нибудь. Мощный торс, татуировки на груди, на шее ожерелье из звериных когтей и зубов. Ему девятнадцать лет, его огромный сияющий «БМВ» припаркован у торгового центра.

Но, с другой стороны…

Нарушив закон еще до совершеннолетия, он какое-то время провел в подростковом реабилитационном центре, но с тех пор ни разу не был судим. И мы не смогли доказать изнасилование – возможно, его «бизнес» процветает? «Откуда мне знать?» – думает Малин.

– Мы заходим, – говорит Зак.

И прежде чем Бехзад Карами успевает что-то возразить, полицейский отодвигает его плечом, проходит в коридор, а затем в единственную комнату.

Бехзад Карами в сомнениях.

Он уже имел дело с полицией, когда сидел в камере предварительного заключения, пока они разбирались, можно ли классифицировать их групповой секс с пьяной до бесчувствия Ловисой Ельмстедт как изнасилование или как грубое сексуальное использование.

Но дело расклеилось. Они утверждали, что она была согласна, а свидетели видели, как она танцевала с Бехзадом Карами и Али Шакбари на дискотеке, а потом совершенно добровольно ушла оттуда с ними, хотя уже тогда была настолько пьяна, что с трудом могла идти.

– Я смотрю, ты давно не прибирался, Бехзад? – усмехается Зак. – Хотя такому маменькиному сынку, как ты, это не дано – я имею в виду, самому поддерживать чистоту.

Бехзад Карами стоит спиной к Малин посреди комнаты. Вся его спина покрыта причудливой татуировкой, изображающей огнедышащего дракона.

– Я убираюсь, когда хочу, это не твое дело, греб…

– Ну, скажи, – шипит Зак. – А то руки чешутся. Давай, что ты хотел сказать!

– Зак, успокойся! Бехзад, сядь на кровать!

Выцветшие обои покрыты пятнами и следами от потушенных сигарет, на кровати рваная розовая простыня, опущенные жалюзи закрывают вид на крыши домов Берги. На стене огромный телевизор с плоским экраном. На полу большую часть пространства занимают музыкальный центр и колонки, и только кухонный уголок неестественно чист, словно им недавно пользовались и потом тщательно вымыли. Бехзад Карами садится на кровать, трет глаза, бормочет:

– Черт, не могли прийти попозже, какого рожна вам тут нужно?

– Вчера изнасиловали девушку. Ее нашли в парке Тредгордсфёренинген, – говорит Малин.

– Ты ничего об этом не знаешь? – спрашивает Зак.

И тут Бехзад Карами склоняет голову к зеленому линолеуму, медленно качает ею из сторону в сторону, бормочет:

– Мы не насиловали Ловису, и никого другого я тоже не насиловал, черт возьми. Поймите это. Когда вы наконец поймете?

В этом голосе вдруг появляется страх. За мышцами и татуировками проглядывает мальчик, но еще и мужчина, осужденный молвой маленького городка, мужчина, который стыдится, когда у него за спиной начинают перешептываться…

«Это он – тот, который изнасиловал…»

«Вот обезьяна! Все они такие, эти чертовы…»

– Где ты был позавчера ночью?

– У родителей. К нам приехали родственники из Ирана. Можете спросить их. Семь человек подтвердят, что я был там по меньшей мере до пяти утра.

– А после пяти?

– Пришел сюда, домой.

Юсефин ничего не помнит. На нее напали до или после кино?

– Ты пошел прямо сюда?

– Я же сказал.

– А почему мы должны тебе верить? – ухмыляется Зак, похлопывая Бехзада по голове.

– А Али? Тебе известно, что он делал вчера?

– Понятия не имею. Вы и к нему будете приставать?

Малин видит, как Зак опять выходит из себя и с трудом сдерживается, чтобы не накинуться на Бехзада Карами. Вместо этого он говорит громким голосом:

– Так ты не отправился после праздника в парк Тредгордсфёренинген? Чтобы спрятаться и подстеречь подходящую девушку?

Малин делает шаг назад, выходит в коридор. Заглядывает в кухонный уголок – совершенно иной мир по сравнению с квартирой в целом. Белые дверцы, хотя и потрепанные, блестят чистотой.

Она проводит рукой по мойке, нюхает. «Фейри» с запахом лимона. Открывает шкаф, видит запечатанную банку хлорки.

Слышит, как Зак бушует в комнате.

Ярость его наводит такой страх, что может вызвать признания – тогда, когда этого менее всего ожидаешь.

– Ты спятил, чертов легавый!

Зак выходит в коридор, видит Малин в кухонном уголке. Глаза его черны от злости.

– Мы закончили, – говорит он. – Или как?

– Не совсем, – возражает Малин и снова заходит в комнату.

Бехзад Карами сидит на краю кровати и злобно сопит.

– Кухня. Почему у тебя там такая чистота?

– Мама убиралась позавчера.

– Еще один вопрос: ты знаешь, где найти Али?

– Спросите в цветочном магазине его отца на Таннефорсвеген, называется «Интерфлора». Летом он помогает отцу.

Кондиционер в машине угрожающе шумит. Малин за рулем. Зак громко и весело подпевает хору, звуки которого заполняют салон машины.

Церковный хор города Сюндсвалля исполняет песни группы «АВВА».

«The winner takes it all…» [7]7
  «Победитель получает все» (англ.). (Прим. ред.)


[Закрыть]

Когда Зак поет, голос его не кажется таким сиплым, как когда он говорит. Малин привыкла терпеливо переносить музыку – отчасти потому, что начала понимать преимущества хорового пения, но в основном потому, что видит, какие чудеса творит музыка с Заком, всего за несколько минут превращая его из разъяренного самца с адреналином в крови в поющего, довольного, уравновешенного человека.

Они едут в сторону Таннефорса. Проезжают мимо пустой площадки для скейтборда у парка Юханнеслунд, мимо пожелтевшей травы на маленьких забытых полях между рекой и высотными домами, через мост Браскенсбру и видят по левой стороне разноцветные заводские здания концерна «Сааб».

Самолетостроение. Строго говоря, оборонная промышленность. Но все же – большая гордость города.

«Потому что таков Линчёпинг, – думает Малин. – Гордый, самодовольный, желающий быть изысканным и особенным – маленькая благородная метрополия среди большого мира. Город с навязанной ему провинциальностью, провинциальный городишко с претензиями на величие, но лишенный индивидуальности и собственного стиля. Поэтому трудно представить себе более провинциальный город, чем Линчёпинг».

– О чем ты думаешь, Малин?

– О городе. Что он, в общем-то, ничего.

– Линчёпинг? А кто в этом сомневался?

Вопрос Зака еще висит в воздухе, как вдруг звонит мобильный телефон Малин, и сигнал отдается оглушительным эхом в салоне машины, ввинчивается в уши.

– Малин, я закончила. Проанализировала то, что врачи нашли в теле Юсефин Давидссон.

Голос Карин Юханнисон – холодный, не поддающийся жаре.

– Мы скоро приедем к тебе, – отвечает Малин. – Но сперва надо закончить одно дельце.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю