Текст книги "Эпопея любви"
Автор книги: Мишель Зевако
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
– Предположим, мой друг попросит каноника приютить его. Он может расположиться у окна с аркебузой наготове. Выстрел, и пуля настигает адмирала в тот момент, когда он проходит мимо… Полагаю, мадам, такой вариант надежнее, чем лихорадка или кусок черепицы.
– Вы правы, и, если такое случится, ваш друг будет вознагражден по-королевски.
– Для меня лично лучшим вознаграждением будет сознание того, что я оказал услугу королеве.
– Но не все так бескорыстны, как вы.
– Думаю, мой друг, прекрасно владеющий аркебузой, может не проявить достаточной меткости, если я не пообещаю ему разумного вознаграждения. Но вам, Ваше Величество, тревожиться не стоит. У меня есть пятьдесят тысяч ливров, и с такой скромной суммой я, надеюсь, смогу…
Екатерина взглянула на Моревера с отвращением, но быстро взяла себя в руки. На листе бумаги она написала несколько слов.
– Остальное после, – сказала Екатерина, – видите, я не торгуюсь, когда речь идет о том, чтобы вознаградить друзей. Но, надеюсь, мне это зачтется… Предупредите вашего друга, что он мне скоро понадобится.
– О каком деле вы говорите?
– Объясню… Я не имею в виду ни короля, ни церковь. Речь идет о двух проходимцах, которые смертельно оскорбили меня. Если бы не они, ситуация могла повернуться иначе. И не было бы толп еретиков в Лувре, не было бы этой помолвки. Они спасли Жанну д'Альбре и чуть не устроили настоящую катастрофу. Мои планы едва не рухнули… Но и это не все… Один из них связан с человеком, представляющим страшную угрозу для меня. Дважды они обвели меня вокруг пальца. Ненавижу его, и отца тоже. Моревер, признавшись вам в этой ненависти, я оказала неслыханное доверие. Убейте этих подлецов, и я сделаю вас графом… Подберу для вас неплохое графство, да еще получите по сто тысяч ливров за голову каждого из них.
– Важные персоны, мадам?
– Два жалких авантюриста без гроша в кармане! Но учтите, их не сломить! Их считали убитыми – они возродились; думали, они сгорели в огне пожара – а они живы… Да вы же сами там были, Моревер! Помните, пожар в трактире, потом осада на Монмартрской улице… Вы видели, как меня оскорбляли!
– Вы говорите о Пардальянах, мадам?
– Да, они сейчас…
– Во дворце Монморанси, я знаю, мадам! Вы удивитесь, мадам, но за жизнь этих двоих я не прошу ничего: ни денег, ни графства… я готов отдать дьяволу душу, лишь бы оба Пардальяна оказались в моей власти и я смог задушить их собственными руками…
– Вот как! Не очень-то вы их любите…
Моревер показал пальцем на правую щеку, которую перерезал длинный шрам.
– Неплохо! – спокойно заметила королева. – Память на всю жизнь останется.
Моревер скрипнул зубами, но взял себя в руки и почтительно склонился в поклоне:
– Королева позволит мне уйти?
– Идите, сударь. И знайте, те, кто мне верно служат, могут просить у меня все, что угодно.
Моревер удалился.
– «Прекрасно! – подумала королева. – С Колиньи улажено, с Жанной д'Альбре еще надо разбираться».
Екатерина уселась в широкое кресло. Постепенно черты ее лица разгладились. Выражение ненависти сменилось мечтательной меланхолией. Королева посмотрела в зеркальце и осталась довольна своим видом. Она поудобней устроилась в кресле, приняв расслабленную позу, поплотней закуталась в черную вуаль, прикрывавшую голову. Все в ее позе и облике говорило теперь о нежной грусти.
Только потом она позвала служанку и сделала ей знак. Паола прошла в соседнюю комнату, ввела очередного гостя и бесшумно удалилась.
Моревер же вернулся в парадные залы, где собрались десять тысяч приглашенных. Праздник еще не достиг зенита, но первоначальная чопорность уже уступила место всеобщему веселью. Моревер долго искал кого-то в залах.
Ему был нужен герцог Гиз. Наконец Моревер нашел герцога, роскошно одетого, сияющего, счастливого. В компании приближенных Гиз высмеивал гугенотов, потешаясь над их костюмами. Когда мимо герцога прошел Телиньи, зять адмирала Колиньи, лицо Генриха Гиза на мгновение омрачилось. Потом он повернулся к своей свите и заявил:
– Господа, предлагаю устроить гугенотам хорошую комедию!
Но тут герцог увидел Моревера, покинул свою свиту и увлек наемного убийцу к окну, чтобы побеседовать наедине.
– Итак, что от тебя хотела королева? – спросил герцог.
– Пристрелить адмирала!
– Хорошо, но время я тебе укажу сам… Без моего приказа не стреляй! Понял?
– Да, монсеньер.
– И еще… будешь стрелять – постарайся лишь серьезно ранить нашего друга. Не надо убивать его на месте. Понял?
Гиз вернулся к придворным и принялся излагать им свою идею; судя по одобрительным возгласам и смеху, герцог задумал что-то очень забавное.
Моревер же постарался затеряться в толпе, не торопясь прошел через дворцовые залы, выбрался из Лувра и исчез на темных парижских улицах.
VI. Раскаты грома (продолжение)
– Сначала убийцу, а потом того… другого… – как читатели помнят, именно это сказала Екатерина своей верной служанке Паоле.
Мы уже знаем, о чем говорила королева с Моревером. После его ухода флорентийка Паола ввела человека, которого королева назвала «тот… другой…». Вошедший почтительно поклонился королеве и застыл перед ней в напряженном ожидании. Он был очень бледен, и лишь глаза странным образом горели огнем на мертвенно-бледном лице.
Перед Екатериной стоял ее сын – Деодат, граф де Марильяк.
– Вы очень точны, граф, благодарю, – сказала королева.
– Это я должен благодарить Ваше Величество: вы соблаговолили проявить ко мне интерес, изволили многое обещать.
Королева слегка наклонила голову, словно что-то тяготило ее, и на лице Ее Величества появилось выражение тихой грусти. Королева как бы позволила Марильяку догадаться, что в душе ее есть и иные чувства, кто знает, может быть, и глубокая привязанность, которую она, однако, вынуждена скрывать. Удивительная нежность звучала в голосе Екатерины.
– Дорогой граф, – задушевно проговорила королева, и голос ее казался удивительно молодым и искренним, – прежде всего не удивляйтесь тому, что я принимаю в вас такое участие…
– Мадам! – воскликнул Марильяк, потрясенный до глубины души. – Неужели я слышу такие слова от королевы?
В эту минуту у Марильяка вспыхнула надежда; он ждал, Екатерина сейчас признается… Но признания не последовало.
– Граф, – продолжала королева, – вы – один из самых великодушных людей, которых я когда-либо встречала… Взывая к вашему благородству, прошу, никогда не спрашивайте, почему я так интересуюсь вами… почему так внимательна к вам.
– Если Ваше Величество имеет в виду какую-то тайну, и если эта тайна станет мне известна, пусть небесный огонь сожжет мое сердце, прежде чем мои уста произнесут хоть одно слово.
– Да, граф, тайна существует… Клянусь, придет день, и я открою ее вам!
Марильяк не смог сдержать радостного возгласа.
– Уже скоро, – продолжала Екатерина, и голос ее дрожал, – совсем скоро вы узнаете, почему я проявляю к вам такой интерес, почему я была вынуждена во время нашей последней встречи притвориться такой холодной, а ведь я тогда, помните, предложила вам престол Наварры… почему мне понятно ваше горе и почему, наконец, я так хочу видеть вас счастливым!
– Мадам! Ваше Величество! – воскликнул Марильяк, и чувствовалось, что с уст его сейчас сорвутся другие слова: «Матушка… матушка…»
Но в замыслы Екатерины вовсе не входило, чтобы Марильяк проговорился. Она улыбнулась и спокойно спросила:
– Кстати, что вы сделали с той золотой шкатулкой, что я подарила?
– Со шкатулкой? – удивился Марильяк. – Храню ее как драгоценную реликвию, ведь это ваш дар, Ваше Величество.
Марильяку показалось, что на лице королевы промелькнуло какое-то недовольство.
– И вы храните шкатулку у себя?
– Ваше Величество знает, что я живу во дворце королевы Наваррской, ведь я состою в ее свите. Такая шкатулка скорее предназначена для дамы.
– Да, вы правы. Я обычно держала в ней перчатки или шарфы. Мне подарил ее король Франциск I, когда я только что приехала во Францию…
– Значит, шкатулка не потеряла своего предназначения, – улыбнулся Марильяк. – Королева Наваррская также использует ее для перчаток.
– Вот как? – заметила Екатерина, и искорки злобной радости вспыхнули в глазах ее.
– Вы знаете, – неожиданно серьезно произнес Марильяк, – я люблю королеву Наваррскую… простите, Ваше Величество, но скажу, что люблю ее как мать. И я попросил ее сберечь эту шкатулку до того дня, когда…
– Вы правильно сделали, дитя мое!
Граф вздрогнул, пораженный этим обращением, которое впервые слышал из уст Екатерины.
– Но вы сказали «до того дня…» Какой день вы имели в виду? – спросила королева, не дав Марильяку опомниться.
– До того дня, когда я наконец узнаю правду, известную вам, – ответил граф, чувствуя, что мрачное отчаяние снова охватывает его душу. – Осмелюсь напомнить, что при той встрече, когда вы подарили мне шкатулку, Ваше Величество изволили пообещать…
– И я сдержу свое обещание, дорогой граф. А вы не хотите узнать, откуда мне стало известно о вашей страсти к Алисе де Люс?
– О, мадам, я живу в состоянии такой постоянной тревоги, что ничто не может удивить меня… Я решил, что Ваше Величество соблаговолили поинтересоваться у кого-то…
– Почти так, граф… но вы и представить себе не можете, как нелегко было мне следить за каждым вашим шагом. И все для того, чтобы помочь вам, защитить, если понадобится…
И снова, в который уже раз, в душе графа вспыхнул неодолимый порыв, но королева замолкла. Через какое-то мгновение Екатерина продолжила разговор, словно под напором чувства, которое не могла более сдерживать.
– Знайте, я следила за вами, мне хотелось познакомиться поближе, и, видит Бог, как трудно мне было казаться холодной и равнодушной, разговаривая с вами…
– Дальше, мадам! Умоляю…
– Это все… пока все… – глухо проговорила королева. – Еще не пришло время, и вы поклялись не требовать, чтобы я открыла мою тайну.
Марильяк сложил руки в молитвенном жесте и склонился перед Екатериной, как перед святой.
– После нашей первой встречи, – продолжала королева, – я узнала о вашей любви к Алисе де Люс. Это случилось в тот вечер, граф, когда вы остановились у подножия башни моего нового дворца. Вы сопровождали королеву Наваррскую, потом она пошла к Алисе, а вы остались ждать… Тогда мне захотелось узнать, что же мучит вас. Алису я знала хорошо. Правда, я была с ней излишне строга: ведь она отказалась от нашей веры… Наверное, я поступила неправильно. Надо уважать чужие убеждения… Так вот, на следующий день я встретилась с Алисой и она рассказала мне, какой разговор произошел у нее с нашей дорогой королевой Жанной…
– Именно в этот день, – прервал Екатерину взволнованный граф, – я встретился с вами во второй раз и вы мне соблаговолили подарить шкатулку в знак вашего королевского расположения… И в этот день вы обещали…
– Да, я обещала рассказать все об Алисе де Люс!.. И я сдержу свое слово… А разве королева Наваррская ничего не рассказала вам в тот день?
– Нет, мадам, Жанна д'Альбре не пожелала мне ничего сообщить. Выйдя из дома Алисы де Люс, она сказала… никогда мне не забыть ее слов: «Дитя мое, я долго беседовала с вашей невестой. Скажу вам прямо, что думаю, – мне страшно при мысли о том, что эта девушка может стать женой человека, которого я люблю как сына… но любовь творит чудеса. И я уверена, что любовь Алисы к вам столь сильна, что чудо может произойти… И перед лицом такой великой любви я говорю вам, дитя мое, – поступайте так, как велит вам ваша судьба!»
На какое-то мгновение Марильяк, помрачнев, замолчал, словно повторяя про себя эти слова. Потом вновь заговорил:
– Королева не захотела добавить ни одного слова к тому, что она сказала об Алисе. Ее Величество даже попросила меня вообще не касаться этой темы до того самого дня, когда я приму решение обвенчаться с Алисой… Почему она так боится, что Алиса станет моей женой? Что же случилось? Почему, по словам королевы Наваррской, только чудо, чудо любви способно все изменить? Я много размышлял, и мне пришло в голову, что королева Наваррская узнала в доме Алисы о каком-то преступлении и, видимо, пожалев меня, решила умолчать об этом…
– А после вы виделись с Алисой? – спросила Екатерина.
– Нет, мадам! Мне кажется, что при первом же ее слове, при первом жесте я догадаюсь о ее преступлении… а ведь я не могу жить без нее!
– Вы говорите о преступлении, – сказала королева и задумчиво покачала головой. – Стоит ли заходить так далеко в своих подозрениях, особенно если нет никаких доказательств. Послушайте меня, граф… Мы с вами встретились восемнадцать дней назад, и я попросила у вас месяц, чтобы узнать всю правду об Алисе де Люс. Но мое расследование продвигается скорее, чем я думала… И скоро я буду знать все. Однако уже сейчас я могу сказать вам: Алиса де Люс ни в чем не виновна, она чиста и достойна любви такого человека, как вы. Но…
Однако этого «но» граф де Марильяк уже не слышал. Лишь только прозвучали заверения Екатерины в чистоте и невинности Алисы де Люс, он упал на колени, схватил королеву за руку, и из груди несчастного вырвался крик:
– Матушка, дорогая матушка!
Екатерина с неописуемым испугом огляделась вокруг, потом бросила полный ненависти взгляд на простертого у ее ног Марильяка.
– Вы с ума сошли, граф? – строгим тоном спросила королева.
Марильяк сразу же вскочил.
– Ах, граф, – прошептала Екатерина, – вы так испугали меня, хоть этот испуг и был сладостен мне… но, подумайте, вдруг бы нас кто-нибудь услышал… честь королевы-матери была бы запятнана…
– Простите, Ваше Величество, простите! Как я неблагодарен!
– Ни слова больше, граф! Молчите, если не во имя любви, то хотя бы во имя той жалости, которую должен испытывать всякий мужчина перед лицом женщины, долго и много страдавшей, молчите об этом…
– Клянусь, жизнью своей клянусь!
– Ни слова, ни намека, никому и никогда!
– Клянусь, Ваше Величество, никому!
– Даже Алисе, даже королеве Наваррской, хоть она и воплощение доброты.
– Клянусь!
– Вы уже обещали мне хранить в тайне все, что касается наших с вами встреч.
– Обещаю еще раз!
Королева, казалось, успокоилась, и на ее лице вновь появилось выражение тихой грусти, придававшее Екатерине какое-то особое очарование и величие.
А Марильяк испытывал огромное облегчение в душе и сам удивлялся:
«Что со мной? Почему я так рад? Ведь я ни на минуту не сомневался в Алисе, никогда…»
Некоторое время они молчали и королева пыталась понять, насколько удалось ей завоевать доверие Марильяка. Наконец Екатерина произнесла:
– Я обещала сказать вам всю правду, вы должны знать, почему у королевы Жанны возникли сомнения. С Алисой де Люс действительно связан один секрет. Королева Наваррская боялась, что он станет известен вам. Эта тайна бросает тень на Алису, хотя бедняжка ни в чем не виновата…
– Говорите, говорите же, мадам! – взмолился граф.
– Что же, вы должны знать все, граф: Алиса – подкидыш, без роду, без племени. Семья де Люс удочерила ее, но она не имеет никаких прав на то имя, что носит. Вот и вся правда, граф.
Объявить Алису подкидышем и сообщить это Деодату, который сам был брошен родной матерью, – такая поистине дьявольская уловка могла родиться лишь в мрачном воображении Екатерины Медичи. Быть незаконнорожденной считалось в те времена страшным несчастьем для девицы благородного рода.
Но счастливый Марильяк радостно воскликнул:
– Мадам, вы подарили мне счастье! Господь да благословит вас! Вы возвратили меня к жизни… Я брошусь к ногам Алисы, может, она простит меня за то, что я осмелился подозревать ее в каком-то преступлении.
– Значит, граф, это известие ничуть не смущает вас?
– Ах, мадам, – прошептал Марильяк, с дрожью в голосе, – разве это могло бы быть препятствием для меня, когда я и сам… – И он замолк, увидев, как погрустнела при этих словах королева. Марильяк еще ниже склонился перед Екатериной и повторил:
– Господь да благословит вас, Ваше Величество!
– Однако, граф, если вы хотите, чтобы я устроила ваш брак, постарайтесь, чтобы все осталось в тайне.
– Как вам угодно, мадам, сама церемония не имеет для меня значения, лишь бы я обвенчался с Алисой!
– Значит, вы предоставляете мне полную свободу и я все улажу, – произнесла королева с нежной улыбкой.
– О, мадам, как я счастлив! – воскликнул Марильяк.
Несчастный Деодат чувствовал себя на вершине блаженства: он обрел мать и вот-вот должен был соединиться с любимой девушкой.
– Тогда я сама хочу выбрать место, день и час венчания. Надеюсь, вы не такой уж ревностный гугенот и войдете в католический собор, чтобы доставить мне радость?
– Мадам, готов сделать все, что вы пожелаете… Согласен даже на католического священника…
– Священник… надо подумать, к кому можно обратиться. Я знаю одного воистину святого человека, вот он вас и обвенчает. Его зовут преподобный Панигарола. А церковь? Пусть будет Сен-Жермен-Л'Озеруа.
– А день свадьбы? – спросил граф, совершенно потеряв голову от счастья.
– Решим так: на следующий день после бракосочетания моей дочери Маргариты с королем Наваррским.
– И в какое время, Ваше Величество?
– Лучше всего – в полночь! Идите, граф, и будьте счастливы.
– Счастье мое безгранично! – воскликнул Марильяк и покрыл поцелуями протянутую ему руку Екатерины Медичи.
– Еще одно слово, – произнесла Екатерина, – разрешите мне самой сообщить Алисе о предстоящей свадьбе. Должна же я как-то загладить свою излишнюю суровость, право, милая девушка этого не заслуживает…
– Пусть все будет так, как вы пожелаете, мадам, – ответил Марильяк и расстался с королевой Екатериной. Он не шел, а летел на крыльях любви, спеша сначала к королеве Наваррской, чтобы рассказать ей о своем счастье, а потом – к Алисе, чтобы упасть к ее ногам и просить прощения.
Как только граф ушел, Екатерина покинула молельню и прошла через свой кабинет в маленькую полутемную комнату. В углу, в полумраке стояла молодая женщина, это была Алиса де Люс. Подойдя к ней, королева взяла ее за руку и, пристально взглянув в глаза, спросила:
– Все слышала?
– Нет, мадам! – ответила Алиса.
– Странно! – заметила Екатерина. – Что-то это на тебя не похоже. Тогда я расскажу, слушай. Граф только что вышел из моей молельни. Он любит тебя сильней, чем прежде. Вскоре вы обвенчаетесь, но пока не спрашивай меня ни о дне, ни о часе свадьбы, ни об имени священника. Придет время, и ты все узнаешь. Но ты должна знать, что ты не дочь графа де Люс, а приемыш; кто твои родители – неизвестно. Жанна д'Альбре это знает: ты сама доверила ей свою тайну, а Марильяку открыть ее побоялась. Понятно?
– Да, мадам, – чуть слышно прошептала Алиса.
– С сегодняшнего дня ты должна выглядеть счастливой. Никаких колебаний ты не испытываешь, никаких препятствий для вашего брака не осталось. Тайну знаю только я одна.
– Но еще королева Наваррская?
– Не волнуйся, – ответила Екатерина, и что-то зловещее зазвучало в ее голосе. – Он женится на тебе, и вы уедете далеко… куда сами захотите. Там ты будешь счастлива. Но ты должна слушаться меня, во всем до конца! Если я что-то замечу, предупреждаю, я тебя раздавлю, убью…
– Я во всем буду подчиняться вашей воле, мадам!
– Вот и хорошо, дочь моя. И запомни, я желаю, чтобы вы оба были счастливы. Можешь идти.
Но Алиса не уходила, казалось, что-то удерживало ее.
– Что же ты, Алиса? О чем задумалась? – спросила Екатерина.
– Простите, мадам, – вздрогнув, ответила девушка. – Я хотела… Нет… впрочем, ничего…
– Постой! Ты хочешь сказать мне что-то?
– Нет, но я подумала…
– Ты действительно не слышала разговора в молельне? – строго спросила Екатерина.
– Клянусь, мадам, не слышала, – уверенно ответила девушка.
Королева хорошо знала Алису и, вглядевшись в глаза фрейлины, сочла, что та говорит вполне искренне. Впрочем, к Алисе уже вернулось самообладание, она сделала почтительный реверанс и вышла из комнаты.
Алиса вышла, обходя стороной парадные залы, коридорами и потайными лестницами выбежала из Лувра и вернулась в свой домик на улице де Ла Аш. Она бессильно опустилась в гостиной на стул и глубоко задумалась:
– Значит, он ее сын… Знает ли она это? Должна ли я сообщить эту тайну ему или ей? Перед королевой я едва сдержалась, хотя признание чуть не сорвалось с моих губ. Жаль, что я не слышала разговора, это моя ошибка. Но у меня хорошая память и я помню ту беседу королевы Наваррской с Деодатом, в тот самый день, когда Жанна д'Альбре выгнала меня из Сен-Жермен… Тогда я все хорошо слышала, и их слова до сих пор звучат у меня в душе. Он сказал: «Лучше бы я умер… я не хочу быть сыном безжалостной королевы Екатерины Медичи…». Должна ли я сказать ему, что мне все известно? А знает ли об этом Екатерина? Вдруг я признаюсь Марильяку, а он отвернется от меня?
Долго-долго сидела так Алиса, терзаемая горькими сомнениями. Наконец она приняла решение:
– Ничего не скажу. Если Екатерина узнает, что граф – ее сын, она погубит его!
