Текст книги "Эпопея любви"
Автор книги: Мишель Зевако
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
III. Астролог Руджьери
Прошло три дня после торжественного въезда короля Карла IX в Париж. Вечером, когда часы на башне монастыря Сен-Жермен-Л'Озеруа пробили десять, две тени медленно скользили через сады, окружавшие новый дворец королевы-матери.
На месте теперешнего Хлебного рынка, недалеко от Нельского замка, стоял когда-то дворец Суассон. Екатерина Медичи, имевшая страсть к приобретательству и накопительству, купила обширные сады и заброшенный участок вокруг дворца. Она приказала снести развалины дворца Суассон. Полк каменщиков воздвиг, как по мановению волшебной палочки, новое здание, изящное и великолепное. Армия садовников насадила вокруг дворца королевы деревья, кусты, цветы. Екатерина, которая всю жизнь тосковала об Италии, приказала доставить за большие деньги во Францию апельсиновые и лимонные деревья и посадить их вокруг дворца. Королева обожала утонченность и роскошь, чарующие ароматы, цветы и духи. А еще она любила запах крови.
В саду, в том углу, что был ближе к Лувру, по приказу Екатерины и по ее наброскам была воздвигнута башня, напоминавшая дорическую колонну и гармонично завершавшая архитектурный ансамбль. Башню построили специально для Рене Руджьери, астролога королевы. Вот туда и направились две тени, о которых мы говорили. Тени… ибо Руджьери и Екатерина – а это были они – двигались в полном молчании и были одеты в черное. У подножия башни они остановились. Астролог вытащил ключ из кармана и отпер низкую дверцу.
Они вошли внутрь и оказались у винтовой лестницы, поднимавшейся к верхней площадке башни. Внизу располагалось что-то вроде мастерской – темная узкая комната, где Руджьери разместил свои инструменты, подзорные трубы, компас и тому подобное. Из мебели были только стол, заваленный книгами, и два кресла. Узкое, высокое окно-бойница выходило на улицу де ла Аш. Вот через это окно старая Лора, шпионившая за Алисой де Люс, фрейлиной королевы, передавала Екатерине свои записки.
В этот день королева получила от Лоры следующее письмо: сегодня вечером, около десяти часов, она встретится с некоей особой. О встрече даст отчет завтра.
– Ваше Величество желает, чтобы я зажег факел? – спросил Руджьери.
Но вместо ответа Екатерина схватила астролога за руку, словно приказывая ему замолчать. Дело в том, что она услышала шаги на улице. Кто-то приближался к башне. Екатерина Медичи, обожавшая шпионить, инстинктивно почувствовала, что это безусловно шаги той особы, которая намеревалась нанести Алисе де Люс важный визит.
Королева подошла к бойнице, но лиц прохожих в темноте не было видно. Екатерина стала внимательно вслушиваться.
Люди, шагавшие по улице, кто бы они ни были, видимо, и не подозревали, что за ними следят. Они остановились как раз у башни, рядом с бойницей, и королева услышала мужской голос… голос проникнутый глубокой печалью. Этот голос заставил королеву вздрогнуть.
– Я подожду, Ваше Величество, – произнес неизвестный. – Отсюда мне видна и улица Траверсин, и улица де ла Аш. Никто не сможет незаметно подойти к дверям дома. Я буду на страже. Ваше Величество может чувствовать себя в полной безопасности.
– Мне нечего бояться, граф, – ответил другой голос, на этот раз женский.
– Деодат! – глухо прошептал Руджьери.
– Жанна д'Альбре! – произнесла Екатерина Медичи.
– Сюда, мадам, – вновь раздался голос графа де Марильяка. – Видите, в окнах свет. Она, конечно, получила ваше послание и ждет.
– Ты весь дрожишь, бедное дитя мое.
– Никогда в жизни я так не волновался, Ваше Величество, хотя мне пришлось пережить столько горестей и радостей. Ведь сейчас решается моя судьба! Но что бы ни случилось, я глубоко благодарен вам за то, что вы соблаговолили уделить мне внимание.
– Деодат, ты же знаешь, я люблю тебя как сына.
– О да, моя королева, знаю. Увы! Но другая должна была бы быть на вашем месте… Подумайте, мадам, ведь моя мать меня узнала во время той встречи в доме у Деревянного моста. Ведь она видела, как я страдаю, касалась моей кровоточащей раны, но ни одно слово, ни один жест, ни одно проявление нежности не проскользнули у нее. Она оставалась холодна и непроницаемо жестока.
Глубокой горечью были наполнены слова графа. До Екатерины, которая оставалась невозмутимой, донесся звук сдавленного рыдания.
– Мужайся! – проговорила Жанна д'Альбре. – Через час, надеюсь, смогу обрадовать тебя, дитя мое.
С этими словами королева Наваррская быстро пересекла улицу и постучала в зеленую дверь домика, где жила Алиса де Люс.
Граф де Марильяк, скрестив руки на груди, прислонился к башне и стал ждать. Его голова оказалась как раз на уровне окна-бойницы. Одна за одной тянулись в ночи долгие минуты, и три человека, волею случая оказавшиеся рядом, застыли в ожидании. Астролог Руджьери – отец! Королева Екатерина Медичи – мать! И Деодат, граф де Марильяк, – их сын!
Медленно, почти незаметно, Руджьери подошел поближе к бойнице. Он хотел помешать Екатерине протянуть руку к окну. Ужасное подозрение пронзило его разум. Он знал, что королева всегда имела при себе короткий и острый флорентийский кинжал, на лезвии которого был выгравирован великолепный орнамент. Эта драгоценная игрушка в руках королевы становилась страшным оружием. Руджьери сам смазал когда-то лезвие кинжала ядом, и одна царапина была бы смертельна. Астролог вздрогнул, вспомнив об этом. А вдруг Екатерине придет в голову выхватить кинжал, протянуть руку в окно и молниеносно ударить? Но королева оставалась неподвижна.
Пробило одиннадцать, потом еще полчаса. Наконец, когда последний удар колокола, известивший о наступлении полуночи, тяжело проплыл в воздухе, королева Наваррская вышла из дома Алисы де Люс. Охваченный тоской Марильяк с нетерпением смотрел на приближающуюся королеву, но не в силах был сделать шаг навстречу ей.
Екатерина приготовилась подслушивать, но Жанна д'Альбре, подойдя к Деодату, сказала:
– Пойдемте, сын мой. Нам надо поговорить незамедлительно.
И они удалились. Только тогда, когда двое отошли уже далеко, Екатерина Медичи обратилась к астрологу:
– Можешь зажечь факел, Рене.
Руджьери повиновался. Он побледнел, но руки у него не дрожали и взгляд был спокоен. Екатерина посмотрела на него внимательно и, пожав плечами, спросила:
– Ты думал, я убью его?
– Да, – не дрогнув, ответил Руджьери.
– Но ведь я говорила, что вовсе не хочу его смерти: он может быть нам полезен. Ты же видел, я не вынула кинжал. И, несмотря на его слова, он жив… Слышал? Ему известно, что я его мать!
Астролог хранил молчание.
– До сих пор у меня были сомнений, – продолжала Екатерина. – Теперь все ясно из его собственных слов. Он знает, Рене!
На первый взгляд королева говорила совершенно спокойно, но астролог слишком хорошо знал ее. В голосе его коронованной возлюбленной ему послышалась такая угроза, что Руджьери опустил глаза, не осмеливаясь взглянуть на королеву. Постороннему же наблюдателю показалось бы, что они мирно беседуют.
Екатерина замолчала и, нахмурившись, сжав губы, смотрела в окно в том направлении, куда ушел Марильяк. Наконец она произнесла:
– Успокойся, милый Рене. Твоей отеческой любви ничто не угрожает.
– Нет, мадам, – глухо ответил астролог. – Я знаю, моему сыну суждено умереть. Никто и ничто на свете не сможет спасти его.
Удивленная Екатерина бросила на астролога быстрый взгляд.
– Что ты хочешь сказать? – спросила она, усаживаясь в кресло.
Руджьери выпрямился. Он был не лишен какого-то природного величия. Астролог вовсе не был шарлатаном и мошенником. Многое переплелось в его сложной натуре. Слабый человек, он без колебаний соглашался пойти на самое ужасное преступление, легко исполнял чужие чудовищные замыслы, которые сам бы никогда не придумал. Когда Руджьери действовал по своей воле, он, в сущности, не был злым, но в руках Екатерины астролог становился страшным орудием. Безусловно, не встреть королеву, он бы всю жизнь посвятил наукам и стал бы мирным ученым.
Искусство гадания по звездам никогда не было для Руджьери основной целью, он хотел большего. Знать будущее – значит управлять миром, – говорил он сам себе. Каким грозным могуществом может обладать человек, знающий сегодня то, что будет завтра! И как возрастет это могущество, если такой человек сможет по своей воле создавать золото! Руджьери верил, что добьется успеха. Дни и ночи он просиживал за расчетами, нередко в отчаянии бросая перо. Но вскоре астролог брался за исследования с утроенной энергией и с холодной яростью пытался найти ответ на неразрешимые вопросы. Неудивительно, что его измученный ум преследовали видения.
– Мадам, – проговорил он, – хотите знать, почему мой сын умрет и почему никто и ничто не спасет его? Я отвечу. Встретив Деодата в гостинице, куда вы послали меня, я прежде всего подумал о вас. Кем был сын для меня? Посторонним! Тогда как вы… вы были моим божеством… Но потом во мне зародилась жалость, а вместе с жалостью и глубокая привязанность, доставлявшая столько страданий. Но я не смог заставить себя встать перед вами и сказать: «Его вы не убьете». Поняв, что вы обрекли нашего сына на смерть, я лишь оплакивал его в душе. Вы имеете надо мной странную власть, Екатерина, я боролся с самим собой, чтобы изгнать вас из моего сердца. В последнее время я часто спрашивал звезды, но получал туманные ответы. Не теряя надежды, я решил встать между вами и сыном и помешать убийству. Знайте, мадам, если бы сейчас вы решились ударить, я бы вмешался. Я хочу, чтобы он жил… но знаю, моему сыну предначертана смерть.
Екатерина спокойно покачала головой:
– Глупости и предрассудки! – произнесла она.
– Мне было видение, мадам. Вы видите одно, я – другое. Для вас ваши видения – предрассудки, а я верю, что так говорят звезды.
– Пусть так, Рене! Пусть… – глухо промолвила королева.
Эта сильная духом женщина могла повелевать астрологом, но подпадала под его власть, как только Руджьери заводил речь о магических силах.
Лицо астролога изменилось: глаза напряженно вглядывались в глубь его собственной души.
– Да! – медленно произнес он. – Иногда небо отказывается отвечать мне. Я вопрошаю звезды, но ответы их бывают противоречивы. Но все-таки невидимые могущественные силы дают знак… Видения… одно пришло недавно. И вот, что мне привиделось, Екатерина! Вы стояли у бойницы, а я – рядом. Камень в вашем перстне сверкал в темноте, и я не спускал с него глаз. Если бы ваша рука потянулась к кинжалу, я бы остановил ее. Но вдруг мой взор затуманился. Меня словно встряхнуло, и я невольно повернулся к бойнице. Невидимые силы воззвали ко мне, и я увидел собственного сына, хотя, заметьте, Екатерина, с того места, где я находился, мне не было видно Деодата. Я увидел его словно бы в шагах двадцати от бойницы, парящим в воздухе в семи-восьми локтях над землей. Его окружал сияющий ореол, и само тело будто излучало странный свет. Рука сына была прижата к правой стороне груди, потом она медленно опустилась и я увидел глубокую рану, из которой сочилась кровь, бесцветная, словно расплавленное стекло, непохожая на красную человеческую кровь. Деодат проплыл перед моими очами. Затем мало-помалу контуры его тела расплылись, очертания потерялись, превратившись в легкий туман, и свечение исчезло. Видение пропало, и все…
С последними словами голос Руджьери становился все тише и тише, пока наконец не перешел в едва различимый шепот.
Королева склонила голову, словно придавленная к земле непонятной тяжестью.
– Мой муж, король Генрих II, – процедила она сквозь зубы, – клялся, что от меня пахнет смертью. Пусть так! Клянусь кровью Христовой, мне это нравится! Мне нравится, что обо мне говорят, будто бы я оставляю на своем пути лишь трупы. Чтобы властвовать, надо убивать! Невидимые силы предупредили меня, и я благодарна им. Марильяк должен умереть, и он умрет! Карл должен умереть, и он умрет! Ангелы и демоны помогут мне утвердить на престоле того сына, которому отдано мое сердце, мое любимое дитя – Генриха!
Екатерина быстро осенила себя крестным знамением и прикоснулась ко лбу астролога ледяными пальцами. Руджьери вздрогнул.
– Рене, – сказала королева, – ты сам прекрасно понимаешь: небо приговорило этого человека…
– Он наш сын… – простонал астролог.
– Хорошо, – положимся на судьбу. Не будем вмешиваться: пусть решают высшие силы. Но Марильяк знает, что я – его мать, и поэтому он обречен.
Екатерина не сказала, кто же обрек Деодата на смерть – может Бог, а может – и Сатана.
– Теперь он обречен, – продолжала королева. – А ведь я предлагала ему трон Наварры. Клянусь, Рене, он умрет! Я мечтаю одним ударом очистить королевство, предназначенное моему сыну Генриху. Чтобы укрепить его власть, нужно восстановить всевластие католической церкви. Чванные гугеноты наводнили королевский двор, здесь и Колиньи, здесь и Генрих Наваррский. Рене, уверяю тебя, все они, начиная с королевы Наваррской и кончая последним дворянчиком, сеют раздор и смуту. Они выступают не только против церкви, которая противостоит им, но и против королевской власти. У себя, в горах, они привыкли к независимости. Те, кто называют себя гугенотами, на самом деле просто мятежники. Рене, я не против реформации в религии, но они хотят реформировать монархию. Мы должны обезглавить протестантское движение. Во главе гугенотов – Жанна д'Альбре, и ей известна моя тайна. Устранив королеву Наваррскую, я спасаю себя, спасаю монархию и Церковь.
С этими словами королева решительно вышла из башни. Астролог последовал за ней.
Они прошли через сад и оказались около красивого двухэтажного домика, стоявшего среди деревьев. Это убежище королева распорядилась построить для своего астролога. По фасаду небольшого особняка из камня и кирпича шел широкий балкон с кованой железной решеткой. В окнах поблескивали цветные стекла; великолепная дубовая входная дверь была украшена медными гвоздями с широкой шляпкой; перед домом благоухали кусты роз.
Королева и астролог вошли в дом. Они пересекли прихожую и направились в просторную комнату в левом крыле первого этажа. На столе были разложены карты звездного неба, составленные Руджьери. Вдоль стен стояли шкафы с книгами. Но Екатерина и астролог недолго оставались в этой комнате, служившей Руджьери рабочим кабинетом.
– Лучше пройдем в лабораторию, Рене! – сказала королева.
Астролог вздрогнул, но молча повиновался.
Они вернулись в прихожую, и Руджьери склонился над тяжелой дверью с тремя сложными запорами. Через десять минут он распахнул эту дверь, но за ней оказалась еще одна, железная, на которой не было ни замков, ни засовов. Екатерина сама нажала на невидимую пружину, и дверь медленно отодвинулась в сторону, открывая узкий проход.
Комната, куда прошли королева и астролог, находилась в правом крыле первого этажа. Тяжелые кожаные шторы надежно защищали от взглядов снаружи.
Руджьери зажег две большие восковые свечи, и комната осветилась неровным светом. Стали видны два очага в глубине, к каждому из них были подведены мехи. Над ними возвышался огромный каминный колпак с вытяжной трубой. Повсюду стояли сосуды из огнеупорной глины разных форм и размеров. Несколько столов были заставлены большими и маленькими ретортами.
По знаку Екатерины астролог достал ключ, висевший у него на шее, на цепочке, и открыл один из шкафов. Екатерина начала внимательно рассматривать стоявшие там предметы.
– Посмотрим, что нам выбрать… – задумчиво произнесла она. – Что это, Рене? Золотая игла… и какая красивая…
Рене склонился над иглой, почти соприкоснувшись головой с Екатериной.
– Игла? – переспросил Руджьери со зловещей улыбкой. – Вы берете какой-нибудь фрукт, например персик, прекрасный, спелый, золотистый, и делаете этой иголкой укол в мякоть. Она очень тонка, и след укола невозможно заметить. Фрукт не потеряет ни вкуса, ни запаха, но у того, кто съест персик, в тот же день начнется рвота и головокружение, а к вечеру он умрет.
Екатерина рассмеялась, и лицо ее стало отталкивающе страшным. Когда королева была спокойна, ей обычно было присуще выражение мрачной меланхолии и величия. Если Екатерина улыбалась, она умела придать своей улыбке очарование, за которое когда-то, в дни ее молодости, поэты воспевали королеву. Но смех Екатерины Медичи внушал ужас.
А с лица Руджьери уже исчезли страдание и тревога; лишь мрачная гордость мастера, любующегося своим творением, сверкала в глазах его.
– Прекрасно! – воскликнула Екатерина. – А что в этом флаконе? Похоже на масло…
– Да, мадам, действительно это масло. Если приготовить для вашей спальни масляный светильник и добавить в масло капель десять – двенадцать этой жидкости, то Ваше Величество заснет, как обычно, без недомоганий, без тревог… Вы заснете даже быстрее, чем обычно… но уже не проснетесь никогда.
– Великолепно, Рене! А что это за коробочки?
– Обычная косметика, мадам. Вот краска для бровей и ресниц, губная помада, крем для лица, карандаш подводить глаза. Но только женщина, использовавшая крем или карандаш, через два часа почувствует сильный зуд, потом появятся язвы, способные обезобразить самое прекрасное лицо.
– Да, но это же не убивает?
– О, мадам, лишить прекрасную женщину красоты – значит убить ее.
– Потрясающе, – проговорила Екатерина. – А здесь что? Вода?
– Прозрачная жидкость без вкуса и запаха; если вы смешаете ее с водой или с вином, в пропорции тридцать – сорок капель на пинту, никто ничего не почувствует. Это шедевр Лукреции – аква-тофана [1]1
Имеется в виду Лукреция Борджа (1480–1519), одна из представительниц итальянского аристократического рода Борджа, известного в истории политическими интригами и убийствами. Лукреция славилась красотой и коварством, ей приписывают изобретение многих смертельных ядов (примеч. перев.).
[Закрыть].
– Аква-тофана… – задумчиво проговорила королева.
– Это настоящий шедевр, – повторил Руджьери. – Видите ли, все яды убивают сразу же, иногда молниеносно. Но бывают случаи, когда приходится действовать осторожно. Аква-тофана, жидкость кристальной прозрачности, не оставляет следа в теле человека или животного. Если ваш друг имел честь отобедать за вашим столом и ему в вино были добавлены несколько капель аква-тофана, чистейшего, словно родниковая вода, он вернется домой в прекрасном настроении. И только спустя месяц почувствует недомогание, что-то вроде стеснения в груди. А еще через некоторое время он не сможет есть, наступит общая слабость, и через три месяца после обеда его похоронят.
– Неплохо, но слишком долго ждать, – заметила Екатерина.
– Что же, будем придерживаться золотой середины. Когда же хотели бы вы избавиться… от ваших проблем?
– Жанна д'Альбре должна умереть через три-четыре недели. Не раньше, но и не позже!
– Все в наших силах, мадам. И сама жертва даст нам в руки средства. Можете выбрать, что угодно, вот на этой полке черного дерева.
– Что это за книга?
– Часослов, мадам, без него не обойдется ни один католик. Молитвенник драгоценной работы, с золотыми застежками, в посеребренном переплете. Достаточно его полистать и…
– Не пойдет. Жанна д'Альбре – протестантка, – прервала астролога королева. – Может, вот эта брошь?
– Чудесная безделушка! Но, к несчастью, ее трудно пристегнуть… Персона, которая попытается защелкнуть брошь, нажмет на пружинку и поцарапает палец. Совсем незаметная царапина, но через неделю начнется тяжелая гангрена.
– Нет, брошь, пожалуй, не годится. А вот шкатулка?
– Обычная шкатулка, мадам, похожая на любую другую, с той только разницей, что эта сделана лучшими мастерами-чеканщиками и окована чистым золотом. Настоящий королевский подарок, мадам! Но у нее есть еще одна особенность. Откройте шкатулку, Ваше Величество.
Екатерина, не колеблясь, открыла шкатулку. Она безгранично доверяла Руджьери, и он знал об этом.
– Видите, мадам, – объяснил астролог, – изнутри шкатулка обтянута прекрасной кордовской кожей. Сама эта кожа – произведение искусства. На ней нанесен рельефный рисунок по старым арабским рецептам. Кожа слегка ароматизирована, и аромат приятный.
Екатерина вдохнула легкий запах амбры, исходивший из шкатулки.
– Этот аромат совершенно безопасен, – продолжал астролог, – но, если вы коснетесь этой кожи, если ваша рука будет соприкасаться с дном шкатулки довольно долго, скажем, час, вещества, которыми пропитана шкатулка, проникнут через кожу ваших рук в организм, и недели через три начнется лихорадка, от нее вы и умрете на третий-четвертый день после начала болезни.
– Прекрасно! Но маловероятно, что я буду держать руку в шкатулке целый час…
– А это и не нужно. Не обязательно, чтобы рука напрямую соприкасалась со шкатулкой. Допустим, я подарю вам эту безделушку, а вы ее для чего-нибудь приспособите. Можете положить туда шарф или перчатки… шарф потом наденете на шею, перчатки – на руки. А пока эти вещи будут лежать в шкатулке и обретут те же свойства, что и сама шкатулка…
– Действительно, чудо… – прошептала королева. Руджьери гордо выпрямился; королева польстила его самолюбию ученого.
– Вы правы, я сотворил чудо, – надменно произнес астролог. – Я потратил годы, подбирая составы, способные пропитать кожу, словно тунику Несса [2]2
В греческом мифе о Геракле – его жена, Деянира, желая сохранить любовь мужа, пропитала его тунику кровью убитого кентавра Несса. Но кровь была отравлена ядом Лернейской гидры и Геракл, надев тунику, умер в страшных мучениях (примеч. перев.).
[Закрыть]. Долгие ночи проводил я за работой, едва не отравился сам, подбирая такое вещество, которое проникало бы в организм человека через прикосновение, а не через желудок и не при вдыхании. В эту шкатулку я заключил смерть, превратив ее в мою послушную служанку, немую, невидимую, сокрытую от глаз. Возьмите это чудо, моя королева. Шкатулка – ваша!
– Беру! – ответила Екатерина.
Она аккуратно прикрыла крышку, взяла шкатулку обеими руками, на какое-то мгновение замерла и прошептала:
– Такова воля Божья!
