Текст книги "Эпопея любви"
Автор книги: Мишель Зевако
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
– Есть ли для матери пытка страшней!.. Всю жизнь я ищу моего ребенка и никому не могу открыться… Алиса, ты поможешь мне!..
– Но как, мадам? – прошептала девушка.
– Слушай! Что бы ты ни говорила, Марильяк знает моего сына. Граф – человек глубоко порядочный, потому и не сказал тебе ничего… но в моем присутствии он как-то проговорился, теперь я уверена: он знает! И когда вы будете во Флоренции, ты заставишь Марильяка признаться… это последняя услуга, о которой я прошу тебя.
Алиса едва держалась на ногах, в голове у нее все смешалось. Девушка смутно чувствовала, что ей наносят удар за ударом, а у нее нет оружия, чтобы защитить себя.
– Увы! – шепотом продолжала королева, – у меня мало надежды… Может, и ты не сможешь помочь мне обрести сына…
– Я смогу, уверена, смогу! – крикнула Алиса.
– Понимаю, ты хочешь утешить меня… но ведь тебе ничего не известно…
– Мадам, клянусь, вы обретете сына!
– Ты уверена?
– Абсолютно уверена, Ваше Величество!
Тут королева закрыла глаза, на лице ее появилась улыбка: борьба окончилась! Екатерина торжествовала, хотя душу ее терзали неутоленная ненависть и страх перед разоблачением.
«Наконец-то! Получилось! – удовлетворенно подумала королева. – Ты призналась, змея! Ты знаешь, знаешь! Ну что же… знали трое: Жанна д'Альбре, Марильяк и Алиса. Жанны уже нет, теперь очередь за остальными…»
Екатерина открыла глаза, встала и поцеловала Алису в лоб.
– Дитя мое, я верю вам! Вы поможете мне найти сына… До свиданья, Алиса, до вечера! Но пока вы – моя пленница, никуда не уходите, за вами придут.
Королева вышла, а Алиса склонилась в низком поклоне. Не столько почтение, сколько неизъяснимое волнение мешали ей поднять голову.
«Любовь моя! – воскликнула трепещущая Алиса, оставшись одна. – Наконец-то наше счастье так близко!»
XVI. «Летучий эскадрон» королевы (продолжение)
Пробило десять вечера. В Лувре, в атмосфере всеобщей радости, завершался первый день грандиозного праздника, устроенного в честь великого события – бракосочетания Генриха Беарнского и Маргариты Французской. А город за стенами Лувра уже погрузился в ночную тишь.
После десяти вечера в церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа стало совершенно темно. Но в одном из боковых приделов над алтарем горели четыре факела, освещая слабым светом этот угол храма. Если бы кто-нибудь зашел в такой час в церковь, странное зрелище предстало бы перед его взором; но вряд ли в церковь мог забрести случайный прохожий: все двери были заперты, а на улице, под покровом ночи, три-четыре человека несли охрану у каждого входа. Ночные стражи получили приказ хватать любого, кто осмелится подойти к церкви. Однако кое-кого они пропускали. Эти таинственные посетители стучали условным стуком, и запертая изнутри дверь распахивалась перед ними.
В том самом боковом приделе уже собралось человек пятьдесят, только женщины. Они расселись вокруг алтаря полукругом в пять-шесть рядов и беседовали вполголоса. Но шептали они вовсе не слова молитв. Иногда негромкий шум голосов нарушался веселым смехом, время от времени слышались чьи-то громкие восклицания.
Все собравшиеся в церкви женщины были очень молоды, не старше двадцати лет. Все были богато и нарядно разодеты и хороши собой. Во взглядах этих девушек читались какая-то особая дерзость и высокомерие. Некоторых из них можно было назвать настоящими красавицами, принадлежавшими к тому типу красоты, что часто обрекает мужчин на несчастную любовь.
У каждой девушки за корсаж был заткнут короткий кинжал в черном бархатном футляре – изделие лучших оружейников. Рукоятки кинжалов были выполнены в форме креста, а на перекрестье рукоятки блистало единственное украшение – великолепный рубин. Мрачным пламенем отливали в полутьме церкви пятьдесят рубинов на корсажах у девушек.
Пробило десять… Вдруг шум голосов смолк, послышался едва уловимый шелест и взгляды всех девушек обратились к главному алтарю…
«Королева… Королева идет!..»
Все встали и склонились в низком, почтительном поклоне. Из глубины церкви, видимо из ризницы, медленно появилась Екатерина Медичи. Королева была в черном с ног до головы. Длинная вдовья вуаль, накинутая на голову, скрывала лицо. Слабо поблескивала на голове старинная корона потемневшего золота. Екатерина прошла через ряды девушек и опустилась на колени перед алтарем. Преклонили колени и фрейлины. Потом медленно, подобно призраку, королева поднялась и взошла на ступени алтаря.
Екатерина откинула с лица вуаль и повернулась к девушкам. Те смотрели на нее, потрясенные, затаив дыхание, во власти какого-то суеверного страха. Королева медленно обвела взором стоявших перед ней девушек. То, что она увидела на их лицах, доставило ей удовольствие. Пятьдесят девушек неотрывно смотрели на нее, словно завороженные этим спектаклем. Она почувствовала, как они трепещут, и разволновалась сама, ощутив свою власть. Да, всесильная королева была взволнована!
Вдруг Екатерина вспомнила день битвы при Жарнаке, три года назад. Тогда королева, вместе с этими самыми девушками, устроила бал прямо на поле сражения. Они танцевали под аккомпанемент виол, и юные создания смеялись, нечаянно наступив на раненого или задев подолом лужу крови. А к музыке виол примешивался гром пушек: пока королева и фрейлины танцевали, войска добивали отступавших гугенотов.
Кровь и танцы! Трупы и девичий смех! Смерть и любовь! Екатерина наслаждалась такими чудовищными контрастами. И сегодня «летучий эскадрон» королевы стоял перед ней в темной, замершей церкви, но она собрала не всех: из ста пятидесяти девушек королева выбрала лишь пятьдесят, самых верных. Она много сделала, чтобы превратить этих девиц из благородных семейств в шпионок и куртизанок. Пятьдесят фрейлин принадлежали Екатерине душой и телом; их восхищение переходило в обожание королевы. Они были сладострастны и жестоки, истеричны и подозрительны, взвинчены собственными страстями и оргиями, измучены суеверными страхами. В любом монастыре их сочли бы одержимыми дьяволом. Да они и действительно были одержимы: Екатерина вселила в них часть своей души, и это жгло огнем сердца девушек…
Вот каков был «летучий эскадрон» королевы Екатерины Медичи!
– Дети мои, – обратилась к ним Екатерина, – близится час, когда вашими руками будет освобождено королевство. Вас осенит слава великой победы… Я искала мира с еретиками: Господь наказал меня за это. Божья кара постигла меня, затронув самое дорогое, что я имею, – вас, ибо вы – воистину дочери сердца моего.
Девушки переглянулись – не столько слова, сколько тон Екатерины предвещал что-то ужасное, а королева продолжала:
– Ибо в вас – вся моя радость и утешение, вы – сила моя, потому что помогаете мне в борьбе за веру, вас вдохновляет Господь, и нет у еретиков врагов беспощадней. Именно поэтому вас задумали уничтожить, убить всех сразу, в одну ночь. Если бы такое случилось, если бы пролилась кровь, погибло бы королевство. А все уже было подготовлено: пятьдесят дворян-гугенотов, пятьдесят чудовищ, уже договорились убить верных служанок королевы, заманив каждую из вас в ловушку.
Девушки трепетали от ярости и ужаса, руки их потянулись к кинжалам. Королева успокоила их движением руки, и фрейлины, вытянув шеи, широко раскрыв глаза, продолжали слушать спокойную речь своей повелительницы.
– Да, я наказана за то, что пожелала мира. И тяжела кара Божья, ибо предали меня те, кому я более всего доверяла. Есть среди гугенотов один человек, к которому я была привязана, есть и среди вас девушка, которую я любила более других. И она предала меня! Она предала вас! Она все придумала, устроила, подготовила эту резню! Хотела, чтобы королева осталась одна, без опоры, без друзей! Осуществляя свои чудовищные замыслы, она указала убийцам на вас! Да! Выбор ее был верен! Из ста пятидесяти девушек она выбрала самых преданных, самых достойных, самых беспощадных! Она выбрала вас! Имя гнусной предательницы – Алиса де Люс!
– Алиса де Люс! Прекрасная Горянка! – в бешенстве закричали фрейлины.
И разразилась буря: вопли, угрозы, проклятия. Засверкали вытащенные из-за корсажей кинжалы. Екатерина, мертвенно бледная, застывшая неподвижно в своих черных одеждах, словно гений зла, созерцала эту бурю ненависти. Наконец вопли утихли, и королева продолжила:
– Человек, по указанию Алисы де Люс взявшийся организовать резню, – граф де Марильяк, лицемерный гугенот, которого я считала другом… Сегодня ночью, выйдя из церкви, вы направитесь в мой новый дворец и пробудете там до воскресенья. Никому не выходить из дворца, кто ослушается – накажу жестоко. В воскресенье угроза вашей жизни исчезнет, и вы будете спасены. Но это еще не все, дети мои! Знайте, через час сюда придут Алиса де Люс и граф де Марильяк!..
После этих слов в церкви воцарилась зловещая тишина, и довольная Екатерина улыбнулась.
– Отдаю их вам! – сказала королева. – Но, слушайте внимательно, сюда придет еще один человек, слуга Божий. Он знает о предательстве, и ему поручено покарать убийц. Если они падут от его руки, значит, их поразит рука Господня… Так хочет Бог, и так хочу я! Преподобный Панигарола будет орудием Господа и отомстит за вас. Вы в это время не показывайтесь, стойте у главного входа. Я так приказываю! Но если Панигарола испугается… если рука его дрогнет… Если Алиса де Люс и Марильяк начнут защищаться… Тогда, дети мои, вступите в бой и довершите начатое… Я дам вам сигнал вот этим…
И королева вынула из футляра кинжал и подняла над головой крест рукояти.
– Вот знак, дети мои! – произнесла Екатерина, и слова ее гулко отдались в тишине церкви. – Я подниму кинжал и крикну: так хочет Бог!
Екатерина произнесла последние слова с такой злобой и ненавистью, что испуганные девушки на мгновение отшатнулись. Но тотчас же, словно увлекаемые общей волной ярости и мщения, воздели вверх, Вытянув руки, кресты рукоятей и в едином вздохе произнесли:
– Так хочет Бог!
Внезапно все стихло, погасли факелы над алтарем и наступила полная темнота. Охваченные суеверным страхом девушки опустили головы, а когда подняли глаза, увидели, что королева медленно спускается по ступеням алтаря.
Потрясенные фрейлины, с трепетом в душе, рожденным смешанным чувством ярости, желания отомстить и мистического ужаса, толкая друг друга, кинулись к главному входу, торопясь занять место, указанное им королевой.
Там они затаились с кинжалом в руке.
XVII. Монах и новобрачные
Прошло двадцать минут. Порывы ветра, свистевшего в монастырском дворе вокруг огромной церкви, заставляли почувствовать, какая глубокая тишина царила внутри. Весь вечер над Парижем сгущались тучи, и вот буря, кажется, пришла.
Пробило одиннадцать, потом полдвенадцатого. К главному алтарю подошел мужчина и зажег четыре свечи, две справа и две слева от дароносицы. Мужчина был бледен и ступал нетвердо. Обернувшись, он увидел королеву, замершую в молитвенной позе.
– Мадам… – прошептал он.
Королева не отзывалась, и мужчина, коснувшись ее плеча, произнес:
– Екатерина!..
Королева подняла голову, взгляд ее был страшен.
– Рене… – проговорила она. – Все готово? Астролог Руджьери (а это был именно он) умоляюще протянул к Екатерине руки:
– Мадам, мне кажется, я вижу ужасный сон. Вы пощадите его, правда? Пощадите, моя королева! Пощадите нашего сына!
Екатерина встала с колен.
– Рене, – обратилась она к астрологу, – клянусь Богом, что слышит нас, сегодня я хотела его спасти… я расспросила Алису… и вырвала у нее признание… Правда ужасна, мой друг. Деодат не только знает, что он – мой сын, но и не держит язык за зубами. Алиса де Люс знает мою тайну, а откуда ей все известно? Конечно, от Деодата… Если я позволю им ускользнуть, Бог знает, что они попытаются сделать, владея такой тайной? Нет, Рене, тут уж не до жалости… Ты и сам знаешь, что он приговорен… помнишь, тебе было видение: мертвый Деодат с раной в груди?
– Да, видение, видение мятущегося разума, – произнес Рене Руджьери, стуча зубами. – Пощадите, мадам! Давайте я уеду с ними… буду следить…
– Замолчи, Рене… Слышишь, стучат… у того входа.
– Нет! Это лишь раскаты грома!
– Иди открой!
– Екатерина! Ведь он – плоть от плоти и кровь от крови твоей! Пощади!
Астролог бросился на колени, но Екатерина наклонилась, взяла его за руки и с удесятеренной силой заставила встать.
– Жалкий безумец! – проговорила она. – Хочешь, чтобы я принесла в жертву твоей слабости все, что имею: честь, славу, могущество, корону?.. Берегись!
Руджьери в отчаянье воздел руки к мрачным церковным сводам.
– Иди же открой! – холодно приказала королева. Неверным шагом, натыкаясь то на решетки хоров, то на массивные резные колонны, астролог двинулся к дверям. Он открыл, и на пороге появился высокий монах. Капюшон рясы был низко надвинут на глаза монаха. Войдя, он обернулся к Руджьери. Астролог смотрел на вошедшего безумным взором, пребывая в полной растерянности.
– Куда мне идти? – медленно спросил монах. Руджьери вытянул руку в направлении главного алтаря и без выражения, голосом, в котором не осталось ничего человеческого, произнес:
– Туда… она ждет тебя, палач!
По телу монаха пробежала дрожь, а Руджьери попятился, не отрывая глаз от лица вошедшего, и выскочил из церкви. Монах услышал душераздирающий, жалобный стон астролога, стон, перекрывший раскаты грома. Блеснула молния и осветила удаляющуюся фигуру Руджьери; он шел, шатаясь, вцепившись руками в волосы, не переставая глухо стонать, словно заклиная кого-то.
Тогда монах прикрыл дверь, отбросил назад капюшон и подошел к главному алтарю. Екатерина не сделала ему навстречу ни шагу, но, когда он приблизился, произнесла:
– Вы здесь, маркиз де Пани-Гарола, я рада. Вы верны слову, сильны в любви и сильны в смерти. Добро пожаловать!
Панигарола оглянулся на дверь и подумал: «Почему этот человек назвал меня палачом?»
– Маркиз, – продолжала королева, – вы свое слово сдержали. После ваших проповедей Париж кипит. Благодаря вам каждый приход словно пожаром охвачен. Не хватает лишь искры, чтобы весь город запылал. Спасибо, отец Панигарола… Теперь я выполню обещанное. Здесь, через минуту, вы увидите женщину, которую любите…
– Алису! – воскликнул монах, содрогнувшись всем телом.
– Она будет в вашей власти, увезите ее, маркиз! Отдаю Алису вам. А что касается вашего соперника, ненавистного Марильяка… возьмите, это убьет его.
Королева протянула монаху вчетверо сложенную бумагу.
– Письмо Алисы! – взревел Панигарола, выхватив лист. – Конечно! Я понял! О, вы великая и грозная королева. Ведь он любит ее, боготворит. Такое письмо убьет его не хуже, чем пуля в сердце.
– Итак, мы обо всем договорились? Вы покажете письмо Марильяку? Он прочтет его?
– Конечно, конечно.
– И тогда вы увезете Алису. Вы сумеете утешить ее… она поверит вам… я говорила с ней, маркиз… знайте, у нее нет ненависти к вам! Вас уже ждет карета, видели, около церкви?
– А он… он тоже сюда придет?
– Придет. И может случиться так, что, несмотря на письмо, Марильяк не захочет расстаться с Алисой. А вдруг, даже узнав о ее позоре и бесчестье, он не откажется от нее? Может, его любовь окажется сильней разоблачений, ведь оказалось же ваше чувство сильней измены Алисы?..
– Мадам, мадам… – прохрипел Панигарола.
– Все надо предусмотреть, – невозмутимым тоном продолжала королева. – А если Марильяк не отдаст вам Алису?
Монах резким жестом распахнул рясу: под монашеским одеянием оказался роскошный костюм аристократа. Панигарола выглядел как когда-то, великолепным и элегантным маркизом, в шелках и драгоценных кружевах, с золотой цепью на шее и широким кинжалом на поясе. Сдвинув брови, он наполовину вытащил из ножен короткое крепкое лезвие и свистящим шепотом произнес:
– Тогда нас рассудит оружие!
Панигарола запахнул рясу, опустил на глаза капюшон и опустился на колени. Екатерина с проницательной улыбкой посмотрела на него. Потом королева направилась к двери, через которую вошел монах.
Приближалась полночь, и королева услышала шум подъехавшей кареты. Екатерина сама открыла дверь и увидела, что из кареты вышли три дамы. Среди них была Алиса де Люс, бледная, вся в белом. У порога церкви она словно бы заколебалась, однако вошла. Две другие женщины сели обратно в карету и уехали.
Трепещущая Алиса на мгновение остановилась под сводами храма, вглядываясь в темноту, в которой колебался слабый свет четырех факелов над главным алтарем. Чья-то рука схватила руку девушки, и знакомый голос прошептал:
– Входите же, дитя мое! Алиса узнала королеву.
– Вы его ищете, правда? – продолжала Екатерина. – Подождите, он сейчас придет.
– Как вы добры, мадам!
– Ты заметила, карета уже ждет вас у церкви.
– Не обратила внимания, мадам… Но я не вижу священника… В церкви, кажется, никого нет?
– Я же сказала, подожди…
– Но уже бьет полночь, мадам.
– Да… а вот и твой суженый… Действительно, с первым ударом колокола в дверь постучали. Алиса протянула было руку, чтобы открыть, но королева резким жестом удержала ее.
– Я открою сама! – сказала Екатерина. Ошеломленная Алиса замерла. Странно, что королева не поручила кому-нибудь из слуг открывать и закрывать двери, странно, что Ее Величество дежурит у входа в церковь, странно, что Екатерина снисходит до этого…
Алиса взглянула на королеву, и ей показалось, что перед ней – огромная паучиха, сидящая в засаде в центре ею же сотканной паутины.
«Может, это не Марильяк!» – с надеждой подумала девушка. Но она ошибалась: пришел именно Марильяк.
Королева открыла, внимательно огляделась, чтобы убедиться, что граф пришел один. И на всякий случай спросила его:
– Как, граф? Неужели вы не привели двух-трех друзей? Марильяк с изумлением узнал в темноте королеву. С глубоким волнением он склонился перед ней в поклоне. Королева ждала его у дверей! Разве можно представить более убедительное свидетельство материнской любви?!
– Мадам, – ответил граф, – вы, видимо, забыли, что велели мне прийти одному… Правда, признаюсь, я хотел, чтобы со мной был один друг… но шевалье освободится лишь завтра утром…
– Да, конечно, – живо откликнулась Екатерина. Подавив вздох радостного облегчения, королева закрыла дверь. Марильяк увидел в темноте свою возлюбленную, точнее, не столько увидел, сколько почувствовал, что Алиса здесь. Тотчас же его рука нашла ее руку, и они забыли об окружающем мире… Инстинктивно влюбленные сделали шаг к алтарю, туда, где мерцали факелы. Королева последовала за ними, ее взгляд был словно прикован к фигурам Алисы и Марильяка.
Новобрачные остановились у алтаря, и Алиса прошептала:
– А где же священник, что соединит нас? Он опаздывает? Монах медленно встал с колен, откинул с лица капюшон и обернулся к новобрачным…
– Вот тот, кто соединит вас, – произнесла Екатерина.
XVIII. Кабачок «Два говорящих мертвеца»
Вечером этого же дня, в понедельник 18 августа, старая Лора осталась одна в домике на улице де Ла Аш. Марильяк пришел туда в восемь, как и договаривался с Алисой.
– Алисы нет? – спросил он у Лоры.
– Королева задержала ее до полуночи. Она велела мне подождать вас и передать вам кое-что на словах… Чего-то она ждет не дождется… такая радостная…
– Так что же Алиса просила передать? – с улыбкой прервал болтовню служанки Марильяк.
– Сейчас вспомню точно… Вас ждут в полночь, с первым ударом колокола, не раньше, не позже, сами знаете где…
– Спасибо, я понял.
– Стало быть, вы все знаете! А мне не скажете? Как бы я хотела узнать, в чем дело!..
– Завтра утром я все объясню вам, обещаю. А пока до свидания, моя добрая Лора!
– Да хранит вас Бог, господин граф!
Марильяк с волнением обвел взглядом тихую комнату, где он столько раз встречался со своей любимой, откланялся и вышел. Старая Лора, осыпая его благословениями, проводила до садовой калитки. Потом вернулась в дом, заперла за собой дверь, уселась и стала ждать.
Пробило девять. Старуха встала, удовлетворенно огляделась и пробормотала:
– Все, теперь он не вернется, а она и подавно – в хорошие руки оба попали.
Довольная Лора улыбнулась:
– Finita la commedia! Слава Богу, а то я уже скучать начала. Я наконец свободна! Что же мне делать? А очень просто: найду в Париже гостиницу поспокойней, отсижусь там четыре-пять дней. Потом – в дорогу, потихоньку доберусь до Италии… а там посмотрим! Я ведь богата!
Лора поднялась в спальню Алисы, молотком взломала дверь. Алиса с утра собрала и оставила на кровати все, что хотела захватить с собой: кошель и шкатулку. В шкатулке хранились письма Марильяка; Лора спокойно швырнула письма в огонь и открыла кошель. Глаза ее удовлетворенно блеснули, и беззубый рот скривился улыбкой. В кошеле лежали драгоценности Алисы и несколько свертков с золотыми экю – все состояние фрейлины.
– Да тут драгоценностей и золота на триста тысяч ливров! – прошептала старуха. – А мне ведь еще и королева сделала подарок… Внезапный сильный удар потряс домик. Лора тут же задула свечу, выхватила кинжал и притаилась за дверью.
– Она вернулась… пусть попробует войти, – прошептала старуха, – я ее убью! Хватит с меня! Королева сказала, что сегодня ночью все будет кончено…
Удар повторился, и что-то жалобно заскрипело.
– Какая же я дура! – облегченно вздохнула Лора. – Это же ставень оборвался.
Лора закрыла кошель, сбегала в свою комнату и вернулась с небольшим мешочком.
– Сорок тысяч ливров! – с недовольной гримасой проворчала старуха. – Вот и все, что дала мне великая королева Екатерина за столько лет верной службы. Не густо! К счастью, я своего не упущу!
Лора спрятала сорок тысяч ливров в кошель и надежно заперла его. Потом она накинула на плечи плащ, выскользнула через садовую калитку, забросила ключ через стену обратно в сад и быстрым шагом пошла по улице, придерживая тяжелый кошель. Она не заметила, как от стены отделилась тень и последовала за ней. Было уже полдесятого. На улицах стемнело, низкие тучи нависли над островерхими крышами, ни одного прохожего не было видно, закрылись лавки и трактиры.
Лора не почувствовала, что за ней следят. Шла она наугад, потому что плохо знала Париж: приехав во Францию, она никогда не покидала улицу де Ла Аш. В конце концов, Лора заблудилась. Ей стало казаться, что какие-то тени толпятся вокруг, слышался чей-то шепот, кто-то возникал и исчезал в темноте. Лора вздрагивала и ускоряла шаг.
– Зря я ушла из дома, не дождавшись утра! – ругала она себя. – Алиса ведь все равно не вернется!.. А вдруг королева меня обманула? Вдруг Алиса дома?
Пальцы Лоры конвульсивно вцепились в кошель. Наконец старуха, задыхаясь, остановилась: она вышла на какую-то узкую улочку и увидела, что из-за неплотно прикрытой двери одного из домов струится свет. В эту минуту ослепительная молния разорвала тьму, и в ее ярких отблесках Лора увидела раскачивающуюся на ветру вывеску над дверью. Вывеска изображала двух мавров, усевшихся с чаркой в руках за столом.
– Да это гостиница! – обрадовалась Лора и бросилась к двери. Но тотчас же сильные руки схватили старуху и толкнули на мостовую, ей грубо зажали рот, подавив вырвавшийся крик ужаса. Лора отбивалась неистово и отчаянно.
– А ну, перестань брыкаться! – просипел ей в ухо пропитый голос.
Лора укусила ладонь, зажимавшую ей рот, нападавший отдернул руку, а старуха закричала:
– Помогите! Стража! Убивают!
Но крик замер у нее в горле; человек не стал затыкать ей рот, а вцепился в шею, и пальцы его давили все крепче и крепче… умело, со знанием дела незнакомец, как клещами, обхватил шею Лоры. Та дернулась еще пару раз, потом вдруг замерла, голова ее скатилась на плечо, скрюченные пальцы слабо царапнули грязь мостовой. Лора умерла.
Бандит обыскал одежду своей жертвы, перевернул ее и нашел кошель. Он взвесил находку в руках, и отвратительная улыбка появилась на его лице, подобно молнии на темном небосклоне. Тогда он схватил старуху и оттащил ее в сторону, аккуратно уложив вдоль стены.
– Ну вот, теперь уж она ничего не разболтает! А я свои дела неплохо устроил, – пробормотал негодяй.
«Странное дело! – думал он. – Еще утром я был беден, как Иов, и вдруг разбогател. Богат, я богат! Сколько раз мне это снилось… Клянусь кишками дьявола, у меня тут сорок тысяч ливров, а что-то мне не весело… Надо бы сосчитать, может, сорока тысяч и нет… А ведь это шестнадцатый покойник, которого я делаю „на заказ“… на то я и наемный убийца… Мне ведь за то и платят!..»
– А ведь как все началось-то… – бормотал бандит себе под нос, – зашел утром ко мне в нору один человек. Лицо-то он прятал, да от меня не спрячешься, всех в Париже знаю! Но раз господин астролог не желает быть узнанным, пожалуйста! Буду молчать… Мое дело, господин Руджьери, болтливых не терпит! Вот он мне и говорит: «Сколько возьмешь за старуху?» А я ему: «Пять экю по шесть ливров в самый раз будет». Дал он мне шесть экю, велел ждать на перекрестке улицы де Ла Аш и улицы Траверсин, у зеленой калитки. В восемь часов выйдет женщина, нужно пойти за ней, но убрать ее попозже, когда она будет далеко от дома. Дело ясное, что тут долго объяснять, клянусь кишками дьявола! Только тут господин Руджьери еще добавил: «Если не сделаешь, как договорились, сработаешь нечисто и старуха ускользнет, будешь повешен». А я ему: «Не волнуйтесь, сударь, мы свое дело знаем!». А он мне: «Тогда заработаешь не жалких пять экю… у старухи будут деньги, сорок тысяч ливров, можешь забрать их себе».
Убийца наклонился и пощупал труп.
– Мертвая, мертвее некуда! Пора мне пойти выпить! Он постучал условным стуком в дверь трактира, ему открыли, и убийца устроился в углу потемней, не выпуская из рук кошель. Он приоткрыл его под столом, запустил руку внутрь, пощупал монеты и камни.
– Все в порядке! Похоже, сорок тысяч ливров здесь есть, а то и больше. Только что-то мало мне от них радости…
Что бы сказал наемный убийца, узнав, что получил много больше, целое состояние?.. Однако расстанемся с этим мрачным персонажем. Бог знает, встретится ли он еще на нашем пути… Он лишь промелькнул тенью, послушный исполнитель зловещего приказа Екатерины, которая не любила оставлять свидетелей. Убийца выпил порядочно, расплатился и вышел. Но раз уж мы попали в кабачок «Два говорящих мертвеца», посмотрим, что это за заведение.
Среди вечерних посетителей преобладали женщины. Общество развлекалось внизу, в зале, который хозяйка Като громко именовала «большим залом». Скажем прямо, Като любила преувеличения и гиперболы. «Большой зал» был довольно тесен: всего пять столиков, за каждым разношерстная и малопочтенная публика – пьяницы, воришки, продажные женщины. Обычная ночная клиентура Като состояла из людей, по которым явно плакала тюрьма или виселица.
Днем же кабачок «Два говорящих мертвеца» имел вполне пристойный вид, сюда заходили окрестные горожане, солдаты, ремесленники. Ночью заведение превращалось в настоящую малину. У Като не хватало смелости отказывать в гостеприимстве своим старым друзьям. И так уж сложилось, что днем в «большом зале» было вполне спокойно, зато к вечеру он выглядел как нора, в которой отсиживались преступники да ожидали клиентов проститутки.
Толстуха Като в этот поздний час расположилась за столом в маленькой комнате, смежной с залом. Она беседовала с двумя женщинами. Эти посетительницы появились в кабачке часов в десять, и, поскольку их визит будет иметь весьма важные последствия для развития нашего повествования, прислушаемся к их разговору. Едва они вошли в зал, как Като вышла им навстречу:
– Явились, красавицы… Что-то вас целый месяц не было видно. Уж, конечно, пришли с какой-нибудь просьбой…
– Твоя правда, Като, – откликнулась одна из женщин. – Хотели просить тебя об одолжении.
– Дело важное, – добавила вторая.
– Хорошо, зайдем побеседуем, – и Като препроводила гостей в комнатку рядом с залом.
Гостьи расселись за столом, а Като, обслужив нескольких посетителей, принесла бутыль старого вина и кое-какую закуску и устроилась поболтать со своими любимицами. Руссотта, что была посмелей, начала разговор, а Пакетта подталкивала подругу локтем в бок.
– Дело в том, что нас с Пакеттой пригласили на праздник.
– А когда праздник?
– В воскресенье, есть еще время приготовиться, может, ты нам поможешь?
– А что вы хотите, подружки? Какие-нибудь побрякушки или пояс?
– Да нет, Като, мы хотим одеться как порядочные женщины, скажем, как богатые горожанки. Там на празднике будут люди приличные – судьи, священники, понимаешь?.. Мы с Пакеттой все свои платья перетрясли, для нашего ремесла эти наряды годятся, сама знаешь, нам лишь бы вырез побольше, да тряпка поярче, а вот на такой праздник в них не пойдешь… Слушай, Като, помоги нам одеться прилично к воскресенью или лучше к субботнему вечеру…
Като всплеснула руками:
– Да куда ж это вы собрались? Что за праздник такой в компании судей и священников? Чем вам ваши платья не нравятся? В них вы, как куколки… На свадьбу вы что ли собрались, или на фейерверк?
– Нет, Като, – смущенно ответила Пакетта, – нас пригласили присутствовать при допросе…
Като прямо остолбенела, не поверив своим ушам. Потом достойная кабатчица возмутилась:
– Да куда ж это годится! Чем там любоваться? Будут мучить какого-то бедолагу, он будет кричать… Я один раз видела колесование: до сих пор, как вспомню, дрожь пробирает.
– Мне идти и не хочется, – сказала Руссотта-Рыжая, – но Пакетте охота посмотреть. А потом, отказаться мы не можем: господин де Монлюк платит хорошо, но все его прихоти надо выполнять.
– Так вас господин де Монлюк пригласил посмотреть пытки? Комендант тюрьмы Тампль?
– Он самый. Персона важная…
– И куда он вас поведет?
– Да прямо в Тампль. Нас спрячут в маленькой комнатке, рядом с залом, где пытают. Если нас, не дай Бог, заметят, скажем, что мы – родственницы заключенного, пришли помочь ему.
– Все-таки я бы на вашем месте не пошла…
– Като, милая, помоги! Иначе мы потеряем такого клиента, как господин де Монлюк! – взмолилась Пакетта.
– Ну хорошо! – согласилась Като. – Достану для вас то, что просите.
Девицы радостно захлопали в ладоши и расцеловали почтенную хозяйку.
– А кстати, – спросила Като, – кого там будут пытать?
– Заключенных двое, – ответила Пакетта.
– И как зовут этих несчастных?
– Пардальяны, отец и сын, – сказала Руссотта.
Като не произнесла ни слова, лишь побледнела и дрожащей рукой начала крошить хлеб на столе. Она была искренне привязана к отцу с сыном. С Пардальяном-старшим у Като когда-то был роман, и любовь эта длилась довольно долго, то ли две недели, то ли месяц, Като и сама не помнила. Но она и представить не могла, что трагические известия о судьбе Пардальяна так потрясут ее душу.
Като прожила жизнь, особенно не задумываясь. Она не была ни доброй, ни злой. Инстинктивно эта женщина избегала таких чувств, которые могли бы принести ей страдания. Она редко плакала. Самым большим несчастьем в жизни ей казалось то, что она растолстела, подурнела и утратила прежнюю красоту.
