355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мишель Зевако » Эпопея любви » Текст книги (страница 4)
Эпопея любви
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 02:44

Текст книги "Эпопея любви"


Автор книги: Мишель Зевако



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

– А я вас искал, – воскликнул Пардальян-старший. – Хотел попрощаться.

– Попрощаться! – эхом отозвалась Лоиза и побледнела.

– Да, мы с сыном уезжаем.

И старый лис начал словоохотливо повествовать о том, что сына, похоже, подтачивает какая-то неизлечимая болезнь, при этом Пардальян-отец незаметно вел Лоизу к дверям комнаты шевалье. Взволнованная девушка машинально следовала за ним: она была поражена известием о неожиданном отъезде, сердце ее сжалось от тоски. Пардальян-старший открыл дверь в комнату сына, и Лоиза услышала, как Жан разговаривал с Пипо. Отец окликнул собаку и отошел, оставив дверь открытой, а Лоиза так и осталась неподвижно стоять на пороге… Что чувствовала она в этот момент? Что происходило в душе девушки? Как бы там ни было, Лоиза вошла в комнату и, смотря прямо в глаза удивленному шевалье, спросила:

– Вы уезжаете? Почему?

Жан растерялся и разволновался, пожалуй, еще больше, чем Лоиза.

– Кто вам это сказал? – в замешательстве спросил он.

– Сначала ваш отец, а потом вы сами… Простите, сударь, я услышала случайно, сама того не желая… Вы сказали, что хотите уехать туда, откуда не возвращаются… что собаку вашу туда взять не сможете… еще вы сказали, что уезжаете, потому что у вас горе… Ах, сударь, что же это за страна, откуда не возвращаются?

– Не надо, мадемуазель…

– И куда же это вы не можете взять бедного Пипо… и что за горе у вас?

Она говорила, словно во сне, сама пораженная собственной отвагой. Она вся трепетала, и слезинки застыли на длинных ресницах. Шевалье смотрел на Лоизу с восхищением и острой болью в душе.

– Право, я просто так сказал, что у меня горе…

– Вам плохо в этом доме! – воскликнула Лоиза, не в силах сдержать затаенные порывы души.

Шевалье прикрыл глаза, сложил в молитвенном жесте ладони и произнес замирающим от страсти голосом:

– В этом доме… здесь для меня – рай!

Лоиза чуть слышно вскрикнула, душа и сердце ее прозрели, она все поняла и тихо прошептала:

– Вы не хотите уезжать… вы хотите умереть!

– Да, это правда.

– Но почему? Почему же?

– Я люблю вас.

– Вы меня любите?

– Да!

– И хотите умереть?

– Да!

– Значит, вы хотите, чтобы и я умерла?..

Она спрашивала очень тихо, голос ее срывался и замирал, и так же тихо отвечал ей шевалье. Охваченные волнением, они едва отдавали себе отчет в том, что говорили. Но в каждом слове, в каждом жесте звучала музыка любви. Они не могли скрывать своих чувств. Лоиза говорила с шевалье второй или третий раз в жизни, но не задумываясь призналась в своей любви. Ей и в голову не приходило, что подобное чувство надо скрывать или стыдиться его. Лоиза, воплощение скромности, в этот миг и не думала о скромности и сдержанности. Сорвавшееся с ее уст признание было выражением высшей искренности, она сказала только то, что действительно думала. Умрет шевалье, умрет и она! Это было для нее совершенно ясно и непреложно, ничего другого и быть не могло: никаких сомнений, никаких вопросов. Лоиза не знала, можно ли ее чувство назвать любовью. Она понимала только одно: ее собственная жизнь как бы растворилась в жизни шевалье, ее душа соединилась с душой этого человека. Уедет он, уедет и она; умрет он, умрет и она. Ничто в мире больше не сможет их разлучить.

– Вы хотите, чтобы и я умерла? – спросила Лоиза.

Ее голубые, ясные, словно небесная лазурь, глаза смотрели на шевалье де Пардальяна. И Жан дрогнул. Он забыл, что маршал предназначает Лоизу какому-то графу де Маржанси, который неминуемо разлучит их. Потрясенный и изумленный шевалье прошептал:

– Неужели это не сон!

Лоиза медленно опустила глаза и произнесла:

– Если вы умрете, умру и я, ведь я люблю вас…

Они стояли рядом, однако не касались друг друга. Молодой человек ясно чувствовал, что стоит ему взять Лоизу за руку, как она упадет без чувств. И тогда он сказал очень просто (ведь в простоте и кроется истинное величие):

– Лоиза, я живу, потому что вы любите меня… Мне казалось невероятным, что вы можете полюбить меня… Я бы счел себя безумным, питай я хоть малейшую надежду на то, что ваш взгляд остановится на мне… Но это произошло… Лоиза, не знаю, счастлив я или нет… Надо мной словно разверзлись небеса… Вы возвратили меня к жизни, Лоиза!

– Я вас люблю!

– Да, я знаю и всегда знал. Знал, что явился в этот мир, чтобы встретить вас и только вас.

Внезапно шевалье замолчал. Душа его наполнилась волнением и трепетом. Оба поняли, что любые слова излишни. Лоиза медленно, не отрывая взора от взгляда Жана, отступила к двери и исчезла, словно прекрасное видение. А он застыл на месте, словно громом пораженный.

Шевалье де Пардальян внешне всегда казался человеком холодным, но на самом деле был страстной натурой. Вот и сейчас он испытал величайшее потрясение: его захлестнуло ощущение безбрежного, нечеловеческого счастья. Он подошел к окну и радостным взглядом охватил Париж. Он не проронил ни слова, но все в душе его пело:

– Теперь я властелин мира! Что мне король Карл, Монморанси и Данвиль, все богатства и могущество королевства! Я богаче и могущественнее всех! О, Лоиза, Лоиза!..

Итак, в шесть вечера Пардальян-старший вернулся во дворец Монморанси. Он застал сына беседующим с маршалом де Монморанси. Жан был уже в полном вооружении. Во дворе стояла карета, окна которой надежно прикрывались шторками. Старый солдат с интересом взглянул на шевалье, но тот, как всегда, выглядел спокойным и холодным.

«Похоже, так ничего и не произошло, – подумал отец. – К счастью, я могу передать ему слова нашей милой Югетты».

Пардальян отозвал сына в сторону и сообщил, что десятка два головорезов уже собрались у дворца и будут тайно сопровождать маршала, так что тот ни о чем и не догадается.

Маршал де Монморанси дал сигнал к отъезду. Чтобы не привлекать внимания любопытных и сбить с толку шпионов, было решено выехать из Парижа через ворота Сент-Антуан, затем повернуть налево и выбраться на дорогу в Монморанси. Лоиза и ее мать заняли места в карете, шторы опустили, дверцы заперли. Маршал верхом ехал справа от кареты, шевалье – слева. Пардальян-старший возглавлял движение, а за каретой следовала дюжина всадников из окружения маршала.

Тяжелые кареты нередко ездили в то время по Парижу в сопровождении подобных эскортов, поэтому никто не обратил особого внимания на отъезжающих. К семи вечера они доехали до ворот Сент-Антуан.

Но тут их остановили.

– Проезд закрыт! – заявил офицер, командовавший стражей.

– Что случилось? – спросил побледневший Франсуа де Монморанси.

Начальник стражи тотчас же узнал маршала:

– Извините, монсеньер, видите, ворота закрыты и мост поднят.

Маршал выглянул и убедился, что мост действительно поднят.

– Бог с ними, с этими воротами, но другие-то, конечно, открыты…

– Монсеньер, закрыты все ворота Парижа.

– А когда их откроют? Завтра?

– Ни завтра, ни в последующие дни…

– Но это же самоуправство! – воскликнул маршал. В голосе его звучало беспокойство.

– Приказ короля, монсеньер.

– Значит, никто не может ни въехать в Париж, ни выехать из города?

– Не совсем так, монсеньер. Въезд не запрещен никому, а для выезда нужно иметь разрешение от парижского прево. Он живет в двух шагах от Бастилии и, если монсеньер пожелает…

– Не стоит… – произнес маршал и приказал повернуть назад.

«Приказ короля… – размышлял Франсуа де Монморанси. – Но против кого направлен этот приказ? Против меня? Что за этим кроется?»

Он вспомнил, что в Париж вместе с Жанной д'Альбре, Генрихом Беарнским и адмиралом Колиньи прибыло много гугенотов, и решил, что все эти меры были приняты в связи с приездом в столицу гугенотов.

Итак, карета двинулась обратно, к дворцу Монморанси. Пардальян-старший спешился и отдал поводья своего коня одному из слуг. Старому солдату очень не понравился этот королевский приказ, и он решил сам во всем разобраться, побеседовав с офицером. Минут пять Пардальян-старший крутился вокруг ворот и никак не мог придумать, какую бы рассказать басню офицеру и заставить того разговориться.

Вдруг Пардальян увидел, что один из солдат покинул пост и направился по улице Сент-Антуан. Бывалый воин тут же последовал за ним, решив, что с солдатом будет проще договориться. Догнав его, Пардальян вступил в разговор:

– Что-то жарко сегодня, – начал он. – Бутылочка вина похолодней не помешала бы…

– Никак не помешала бы, сударь, – ответил солдат.

– Может, выпьете со мной за здоровье короля?

– Право слово, я бы с удовольствием…

– Может, зайдем в этот подвальчик?

– Только не сейчас.

– Так почему же не сейчас, раз выпить хочется?

– Я должен выполнить важное поручение.

– А что это за поручение?

Солдат начал с недоверием посматривать на человека, уж очень интересовавшегося чужими делами. Но Пардальян успел заметить уголок письма, заложенного за отворот куртки.

– А что это, сударь, вам до моего поручения?

– Да ничего, но если вам надо куда-нибудь далеко…

– Путь неблизкий, иду к Тамплю.

Пардальян продолжал шагать рядом, обдумывая то, что пришло ему в голову.

– Знаю, приятель, – неожиданно заявил он солдату, – вы несете письмо во дворец Месм.

– А вам откуда известно? – удивился солдат.

– Так вон же кончик торчит из-за отворота, осторожно, так и потерять его недолго.

С этими словами Пардальян выхватил из-за пазухи у солдата письмо и успел прочесть адрес: Монсеньеру маршалу де Данвилю, в собственный дворец. Пардальян моментально огляделся и оценил обстановку: на улице Сент-Антуан было полно прохожих, а шагах в двадцати виднелась компания стражников на лошадях. Никакой возможности удрать с письмом… Пришлось вернуть послание солдату, однако Пардальян заметил, что письмо плохо запечатано, видно, отправитель торопился. Старый вояка решил не отставать от солдата, которому уже хотелось отделаться от назойливого прохожего.

– Простите, сударь, я очень спешу, – сказал солдат, ускорив шаг.

Но от Пардальяна не так-то просто было избавиться: солдат побежал, а он бросился за ним вслед.

– Приятель, – крикнул Пардальян, – хочешь заработать сотню ливров?

– Нет! – ответил солдат и пустился еще быстрей.

– Тысячу ливров! – настаивал Пардальян. Солдат застыл как вкопанный и стал багровым.

– Что вам от меня нужно? – с отчаянием в голосе спросил он.

– Я дам вам тысячу ливров золотом, если вы разрешите прочесть письмо.

– Да меня повесят за это!

– Стало быть, письмо очень важное… Две тысячи ливров! Солдат заколебался, а Пардальян продолжал:

– Зайдем в ближайший кабачок, я поставлю бутылочку и, пока вы будете пить, распечатаю и прочитаю письмо.

– Нет, – отказался солдат. – Офицер сказал, что меня повесят, если я потеряю письмо.

– Вот болван безмозглый! Никто твое письмо терять не собирается. Три тысячи ливров!

Пардальян решительно схватил солдата за руку и втащил в кабачок. У бедняги на лбу выступили крупные капли пота, он то бледнел, то краснел.

– А не обманете? – умоляюще спросил солдат, когда они уселись за стол.

Пардальян молча отстегнул свой кожаный пояс и положил его на стол перед солдатом:

– Считай!

Солдат был ошеломлен: за всю свою жизнь он никогда не видел столько золота. Целое состояние лежало перед ним. Он швырнул Пардальяну письмо и, не считая, стал лихорадочно набивать карманы золотом. Потом вскочил, бросился к двери и исчез, не попрощавшись. Пардальян пожал плечами и спокойно вскрыл письмо. Вот что он прочел:

«Монсеньер, к воротам Сент-Антуан подъехала закрытая карета и человек десять всадников. Среди сопровождавших был маршал де Монморанси. Он был весьма расстроен тем, что не смог выехать. Полагаю, что с ним были те самые два авантюриста, о которых вы говорили. Я приказал проследить за каретой, думаю, она вернулась во дворец Монморанси. Смею надеяться, что вы сожжете записку после прочтения и не забудете того, кто предупредил вас».

– Ну вот, – пробормотал Пардальян, – теперь понятно, что означает приказ короля закрыть все ворота Парижа.

И Пардальян отправился во дворец Монморанси.

В этот вечер к маршалу де Данвилю пришли сообщения от стражи всех парижских ворот. Во всех бумагах стояло: «Ничего нового» или «Маршал де Монморанси не пытался выехать из Парижа», или «Указанные лица не появлялись». Лишь пост у ворот Сент-Антуан не прислал донесения.

Итак, маршал де Монморанси, Лоиза, Жанна де Пьенн и оба Пардальяна оказались пленниками в Париже. Данвиль, дожидаясь момента убрать Карла IX, пользовался доверием молодого короля и злоупотреблял этим. На три месяца на него была возложена обязанность надзирать за воротами Парижа. Ему не стоило большого труда убедить короля, что в нынешних условиях лучше тщательно следить за всеми, кто въезжает и выезжает из Парижа.

Во дворце Монморанси жизнь текла как обычно. Было решено, что лучше отсидеться во дворце и не предпринимать отчаянных попыток вырваться из города. В конце концов ворота Парижа когда-нибудь откроют и тогда можно будет спокойно покинуть столицу.

Так прошли две недели. Шевалье и Пардальян-старший почти каждый день выходили из дворца, чтобы узнать новости. Они делали все возможное, чтобы выйти и вернуться незамеченными. Однажды вечером Пардальян-старший возвращался во дворец один и обнаружил в привратницкой знакомую фигуру: это был Жилло, достойный племянник интенданта маршала де Данвиля господина Жиля.

– Ты зачем явился? – прорычал старый солдат.

– Господин офицер, я пришел… сейчас объясню…

– Высматриваешь? Вынюхиваешь, подонок?

– Да послушайте же, ради Бога! – лепетал Жилло.

– И слушать не желаю! Я же тебе обещал – явишься, отрежу оба уха!

Тут Жилло выпрямился и голосом, в котором звучало оскорбленное достоинство, произнес:

– Хотел бы я посмотреть, как вы сможете выполнить ваше обещание!

Жилло стащил колпак, надвинутый низко на глаза, и ошеломленный Пардальян увидел, что ушей у него не было!

– Видите, сударь, вы не сможете отрезать то, что уже отрезано…

– Да кто это тебя так отделал?

– Дядюшка, собственными руками! Когда монсеньер де Данвиль узнал, что я выдал его тайну, опасаясь, что вы отрежете мне уши, он сказал дяде: «Прекрасно! Отрежьте ему уши сами!» И мой дядя (я и подумать не мог, что он способен на такое преступление!) исполнил жестокий приказ. Я потерял сознание, и меня выбросили вон из дворца. Меня подобрала одна сердобольная женщина, вылечила, выходила. А теперь, сударь, я хочу отомстить и отдаю себя в полное ваше распоряжение!

«Вот так дела!» – подумал Пардальян-старший.

– Поймите, сударь, – продолжал Жилло, – я могу быть полезнее, чем вы думаете. Вы не пожалеете, тем более, что я многого не прошу…

– Чего же тебе надо?

– Помогите отомстить монсеньеру де Данвилю и дяде: один приказал отрезать мне уши, а второй выполнил этот приказ.

«Он, конечно, скотина, но намерения у него благородные. Как знать, может, такой нам и пригодится», – подумал Пардальян-старший, а вслух сказал:

– Договорились! Беру тебя на службу!

Глаза Жилло злорадно блеснули, но этот блеск Пардальян не заметил, иначе бы старый солдат что-то заподозрил. Он лишь знаком приказал Жилло следовать за ним и прошел во дворец.

Жилло двинулся за Пардальяном, прошептав:

– Думаю, мой дядюшка Жиль был бы доволен мной!

V. Раскаты грома

Через три недели после возвращения короля в Париж было объявлено о помолвке Генриха Беарнского и Маргариты Французской, сестры Карла IX. По этому поводу в Лувре состоялось пышное празднество, каких королевский дворец не видывал со времен Франциска I и Генриха II, прославившихся подобными великолепными увеселениями. Этот незабываемый вечер во дворце столь важен, что проследим, читатель, за всеми его событиями, час за часом.

Лувр сиял огнями, повсюду царило оживление, слышался смех, но в залах, где разворачивался великолепный праздник, назревала драма.

На улицах и площадях вокруг Лувра собрались толпы; лучники и гвардейцы с трудом сдерживали людское море, которое кипело, бурлило и шумело у сверкающих огнями стен дворца. Но не только любопытство двигало толпой. Несмотря на распоряжения властей, многократно объявленные на улицах, многие горожане вооружились протазанами и надели кольчуги.

На город опустились сумерки. Екатерина Медичи и король Карл IX, покинув гостей, уединились в одной из комнат Лувра, балкон которой выходил на Сену, на левый берег реки.

Карл, одетый, как всегда, в черное, выглядел бледнее обычного. Он стоял на балконе, вцепившись худыми руками в железную ограду, и всматривался в багровое зарево над городом. Рядом с ним, немного позади, стояла улыбающаяся Екатерина. Что-то от загадочной улыбки сфинкса было в зловещей усмешке королевы-матери.

– Зачем вы привели меня сюда? – спросил король.

– Чтобы показать вам это зарево, сир.

– Огни праздника? Мои добрые парижане веселятся.

– Нет, сир, парижане жгут дома, где проходили сборища еретиков… Вон еще один пожар вспыхнул… там, слева…

Кровь прилила к бледным щекам Карла IX.

– Хвала Господу, им еще не пришло в голову поджечь Лувр, – заметила Екатерина.

– Клянусь кровью Христовой! Я прикажу повесить поджигателей, – возмутился король. – Позвать сюда Коссена!

– Тише! Вы с ума сошли, Карл, – прикрикнула на сына королева. – Вы что, хотите, чтобы в Париже начались беспорядки, а может, и мятеж?

– Что вы говорите, матушка! – с дрожью в голосе произнес Карл.

– Правду! Вы мечтали примирить католиков и гугенотов. Видит Бог, как я этого боялась, ведь вы толкали нас всех в пропасть. Разве не видите, с тех пор, как сюда явились Жанна д'Альбре, Генрих Беарнский, Конде и Колиньи, нас со всех сторон окружает опасность. Вы слепец, Карл!

Над городом бушевали пожары и вихри красного пламени пронизывали ночь.

– Вот вам ответ парижан на помолвку вашей сестры! – показывая на горящие дома, сказала королева.

Сжав челюсти, широко раскрыв глаза, смотрел на пылающий Париж Карл IX. Временами по телу короля пробегала нервная дрожь.

– Послушайте меня, Карл, – продолжала Екатерина Медичи. – Вы знаете, как я желала мира, но вам также известно, что я унизилась перед этой гордячкой Жанной д'Альбре – согласилась на брак моей дочери с ее сыном. О, я также была слепа! Верила в возможность примирения между гугенотами и католиками! Но мир с гугенотами невозможен – это бредовая идея, мечта безумца! Церковь должна победить ересь, иначе она погибнет сама…

– Мадам, вы пугаете меня! Неужели все так ужасно, и лишь потому, что я отказался более проливать кровь?

– Вы мне не верите? Почитайте письма послов из всех христианских стран. Вспомните, что писал нам король испанский… Он готовит армию, чтобы спасти царство Божие, гибнущее из-за нашего малодушия.

– Я готов воевать с Испанией!

– Безумец! А что нам пишут венецианцы? А Парма? А Мантуя? Послушайте, как выступают государи Священной Римской Империи? Все, все осуждают нас и угрожают Франции!

– Я выступлю против всей Европы, если понадобится!

– И против папы римского тоже? – возмутилась Екатерина. – В конце концов вас отлучат от церкви – Святой Престол уже грозил вам этим.

– Клянусь силами ада, мадам! Папа есть папа, но и я – король Франции!

Карл вцепился руками в ограду балкона и с жаром продолжал:

– Никаких возражений! Чтобы никаких разговоров не было! Я хочу мира, и мир утвердится в моем королевстве! И если понадобится – буду воевать с Испанией, со Священной Римской Империей, с самим папой!

– И на какие же силы вы рассчитываете? – холодно спросила королева.

– У меня есть армия, дворянство, народ!

– Народ? Идемте, сир, и вы услышите, чего требует ваш народ.

С этими словами королева решительно взяла сына за руку и потащила его через анфиладу комнат. Остановилась Екатерина в большой зале, окна которой выходили на другую, противоположную реке сторону.

– Вы говорили о дворянстве, – продолжала она, – но на кого вам рассчитывать? На Гиза, который, оставаясь в тени, Бог знает что замышляет? На Монморанси, который заперся в своем замке и укрывает мятежников?

– Что это еще за мятежники?

– Те самые два негодяя, что здесь, прямо в Лувре, оскорбили вас и меня!

– И вы утверждаете, что Монморанси предоставил им убежище?

– Да, сир. И все ваше дворянство готово пойти на открытый мятеж… А что касается народа… прислушайтесь…

Екатерина подвела короля к открытому окну. На площади, за рвом, опоясывающим Лувр, король увидел огромную толпу, выкрикивающую: «Да здравствует месса!», «Долой гугенотов!». Но эти возгласы тонули в громких криках, которыми кто-то, похоже, умело дирижировал:

– Да здравствует Гиз! Да здравствует наш вождь! Карл резко повернулся к матери:

– Что все это значит? Кто их вождь?

– Вы же слышите, сир, – Генрих Гиз.

– И что же возглавляет этот вождь?

– Как «что»? Католическую армию, конечно.

– Мадам, не говорите загадками! Что это еще за католическая армия? Кто ее созвал?

– Карл, в этой армии – все королевство. Дворяне, которые не желают, чтобы гугеноты были на равной ноге с преданными слугами короля; это горожане, вон они, видите, с протазанами в руках; это весь народ, взявший оружие, чтобы спасти истинную веру… Все они – католическая армия!

Карл IX захлопнул окно и принялся возбужденно шагать из угла в угол.

– Что делать? Что мне делать? – бормотал он.

– Клянусь Пресвятой девой! Вспомните о вашем долге короля и сына католической церкви!

– Что вы мне предлагаете? Предать бедного Колиньи? Да у него слезы на глазах появляются, когда он слышит, что я зову его моим другом… Предать Генриха Беарнского? Он сейчас сияет от радости и уверяет меня в своей дружбе… Хорошо! Делайте что хотите, но меня в ваши дела не вмешивайте!

В этих словах был весь Карл IX. Екатерине с трудом удалось скрыть охватившее ее радостное чувство. Она быстро подошла к сыну, внимательно всмотрелась в его взволнованное лицо и глухо проговорила:

– Карл, ваше доброе сердце вас погубит. Бедное дитя! Ты же впустил волков в Париж. Говоришь о дружбе Генриха Беарнского… А знаешь, где был Генрих перед твоим отъездом в Блуа? Ты-то думал, что он стоит лагерем в Ля-Рошели… Можешь узнать у парижского прево…

– Говорите же, мадам!

– Хорошо. Он был в Париже вместе с Конде, д'Андело и Колиньи. И знаешь, чем он был занят? Он готовил заговор с целью убить тебя и овладеть французским престолом.

Король мертвенно побледнел и обвел комнату блуждающим взором. Склонившись к сыну, королева добавила ему на ухо:

– Молчите, сир! Ни словом, ни жестом вы не дадите понять проклятым гугенотам, что знаете ужасную правду. Все должно быть в тайне, сир, иначе мы погибли…

Оставив потрясенного Карла, Екатерина удалилась. По потайной лестнице она спустилась в свою молельню и позвала Паолу, служанку-флорентийку.

– Они уже пришли? – спросила Екатерина.

– Да, оба ожидают в разных комнатах, – ответила Паола.

– Хорошо! Сначала введи наемного убийцу, а потом того, другого.

Служанка вышла и через несколько минут ввела в молельню мужчину, склонившегося перед королевой в глубоком поклоне.

– Здравствуйте, мой дорогой Моревер, – произнесла королева с милой улыбкой, – вижу, вы по-прежнему мне друг: являетесь по первому зову как раз тогда, когда нам нужен храбрый, энергичный и преданный человек.

– Вы слишком добры ко мне, Ваше Величество, – ответил Моревер.

– Что вы! Я всего лишь отдаю должное друзьям короля… Бедный король… трон его не так уж прочен…

Моревер побледнел.

«Черт возьми! Неужели она что-то пронюхала!» – пронеслось у него в голове, а вслух он произнес:

– Ваше Величество, если нужно рисковать жизнью во имя укрепления королевского престола, я готов: только прикажите!

Но в глубине души Моревер трепетал. Он пугливо огляделся, чтобы убедиться, что он действительно наедине с королевой. Раз уж мы завели речь о Моревере, то дадим и описание этого персонажа. На вид ему было лет тридцать, стройный, худощавый, со светлыми, рыжеватыми волосами и серыми глазами, отливающими стальным блеском. Черты лица у него были правильные, держался он непринужденно. В походке его было что-то от гибкой грации хищника, и его вполне можно было считать красивым мужчиной. Он был ловок и силен, имел репутацию опасного дуэлянта и прекрасного стрелка, великолепно владел и шпагой, и пистолетом. При королевском дворе положение Моревера было весьма неопределенным. Никто не знал, где он живет и что у него за семья. Но он давно уже пользовался покровительством брата короля, герцога Анжуйского, которому в свое время оказал кое-какие услуги, из тех, что такой головорез может оказать принцу. Герцог Анжуйский представил Моревера Екатерине Медичи, так охарактеризовав своего протеже:

– Мадам, Моревер убьет отца родного, если я ему прикажу.

Кое-кто при дворе презирал Моревера, кое-кто боялся. Но принимали его все, точнее, терпели. Он же никого не любил, ни к кому не питал особой ненависти, но был готов хладнокровно убить любого, кто встанет на его пути.

Что было нужно Мореверу? Прежде всего, деньги, много денег. Затем титул, который позволил бы ему занять достойное положение среди аристократов, допускавших его в свое общество.

Он предал своего покровителя герцога Анжуйского, чтобы служить Гизу, и готов был предать герцога Гиза ради службы при Карле IX. Он знал, что Генрих Анжуйский ждет не дождется смерти короля, своего брата. И, возможно, Моревер согласился бы убить короля, если бы не опасался, что в этом случае герцог Анжуйский постарается поскорей убрать и убийцу. Услышав от Екатерины, что ее беспокоит судьба короля, Моревер вообразил, что королева знает о его сговоре с Гизами.

«Если это так, – подумал Моревер, – то она сейчас прикажет арестовать меня. Тогда я брошусь на нее и задушу. А потом постараюсь убедить короля, что королева-мать ради того, чтобы возвести на престол герцога Анжуйского, предложила мне уничтожить Карла IX».

И Моревер повторил еще раз, стараясь, чтобы Екатерина почувствовала угрозу в его голосе:

– Мадам, я готов на все, буквально на все!

– Знаю, сударь, знаю, потому и вспомнила о вас, как только оказалась в трудных обстоятельствах. У меня есть враги, вернее, у моего сына много врагов…

– Кого из ваших сыновей вы имеете в виду? «Клянусь кровью Христовой! Этот человек умнее, чем я полагала», – подумала Екатерина.

Она вздохнула и произнесла с некоторой долей удивления:

– Что значит «кого»? Естественно, короля…

– Вы знаете, мадам, я ведь верно служу герцогу Анжуйскому и всегда считал его любимым сыном королевы. Простите, о короле я как-то не вспомнил.

– Господин де Моревер, – строго сказала Екатерина, – я одинаково люблю всех своих детей. И когда Господу будет угодно призвать к себе моего бедного Карла, мы не забудем, что у Генриха есть такие преданные слуги, как вы… Но не согласились бы вы с такой же самоотверженностью служить королю?

– Мадам, – ответил Моревер, – я сказал все это лишь для того, чтобы вы, Ваше Величество, поняли: душой и телом я принадлежу герцогу Анжуйскому.

В глазах Екатерины блеснули искорки радости. Моревер это заметил и продолжал:

– Безусловно, если король нуждается в моей скромной персоне, я готов служить ему – таков долг каждого подданного.

Моревер стремился, чтобы Екатерина почувствовала, что о герцоге Анжуйском и о короле он говорит совершенно разным тоном. Королева это заметила и не могла удержаться от радостного восклицания:

– Господин де Моревер! Вы благородный человек! Если вы поможете мне, счастье улыбнется вам!

Екатерина, женщина проницательная и хитрая, становилась слепой, стоило кому-нибудь польстить ее любимому сыну. Немного подумав, королева заговорила вновь:

– Раз вы согласны служить королю, я, в знак моей дружбы, окажу вам доверие и назову врагов моего сына.

– Я слушаю, Ваше Величество, и знайте: ваши секреты будут похоронены в моем сердце как в могиле.

– Мне известно, что вы не болтливы… Но то, что я скажу, для вас – не секрет. Разве вы не догадываетесь, кого я имею в виду?

– Неужели герцога Гиза?

– Гиз? О нет! Генрих Гиз предан нам.

– Тогда, может быть, маршал де Данвиль?

– Что вы! Данвиль – один из вернейших слуг короля; ему доверили управлять Гиенью.

– Значит, – продолжил Моревер, – речь идет о человеке, возглавляющем партию «политиков»…

– Маршал де Монморанси! На этот раз вы угадали, он действительно – один из наших врагов. Но о нем поговорим позднее…

– Право, – спокойно продолжил Моревер, – уж и не знаю, кого еще назвать.

– А вы подумайте! Вспомните, король – старший сын Церкви…

– Так Ваше Величество намекает на гугенотов! – воскликнул Моревер с хорошо наигранным удивлением. – Но ведь сам король провозгласил вечный мир…

– Да, конечно! Но, несмотря на все наши уступки, на наши искренние предложения, гугеноты плетут интриги. Им все мало! О, Моревер, я опасаюсь за участь короля, моего сына…

– Почему же вы, Ваше Величество, не прикажете арестовать вождя гугенотов адмирала Колиньи?

– Поздно, мой милый Моревер, поздно! Кто теперь осмелится поднять руку на адмирала?

– Я! – просто сказал Моревер.

– Вы?

– Почему бы нет? Пусть король подпишет приказ, и сегодня же вечером, в разгар праздника, я арестую Колиньи.

– Нет-нет! Разразится скандал! Это невозможно… Господи! Я, королева, совершенно беспомощна… Если бы Всевышний хоть раз внял моим молитвам! Скажем, Колиньи поразила бы смертельная лихорадка, вот и не было бы никакого скандала… Понимаете? Увы! Нам придется соблюдать законы еретиков и слушать мессу по-французски! [3]3
  Католическая месса в это время велась на латыни, служба же по протестантскому обряду – на французском языке (примеч. перев.).


[Закрыть]
Надежды на то, что небо ниспошлет на Колиньи лихорадку и спасет нас, нет никакой. Не стоит и мечтать об этом, мой дорогой Моревер!

Королева замолчала, а Моревер улыбнулся. Он уже все понял, но не хотел действовать без прямого приказа.

– А может, несчастный случай? – спросил он.

– О, конечно! – ответила королева. – Скажем, на голову адмирала вдруг упадет кусок черепицы…

– Да… однако такой кусок черепицы должен быть весьма предан королю…

– А преданность дорого стоит, вы это хотите сказать, Моревер? Говорите, не бойтесь, где мы можем отыскать подобную преданность и сообразительность?

– Право, не знаю, мадам. Но, если не найдется такого куска черепицы, его может заменить меткая аркебуза.

– Это как раз то, что нам нужно!

– В таком случае, не тревожьтесь, Ваше Величество… Я замолвлю словечко одному другу, и он, пожалуй, возьмется за это дело.

– И как же ваш друг все организует?

– Очень просто и без всякого скандала. Он устроится где-нибудь за углом и будет ждать адмирала – ведь Колиньи каждый день, в одно и то же время, возвращается из Лувра домой… Я даже могу предложить место для засады… Ваше Величество знает преподобного Вильмюра?

– Каноника церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа?

– Да, достойный каноник – ревностный служитель церкви, живет при монастыре. Адмирал Колиньи каждый день ходит мимо монастыря в Лувр по улице Бетизи. Каноник Вильмюр занимает небольшой домик, окна первого этажа забраны прочной решеткой, с улицы невозможно заметить, что происходит в доме.

– Хорошо! Просто прекрасно!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю