Текст книги "Письма Непокорного. Том 1 (СИ)"

Французская Гвиана

Кайенна, 3 апреля 51

Клари

Подруга, пишу эти строки, чтобы сказать вам, что после нескольких томительных дней моё приключение неплохо устраивается.

Я прохожу "испытание" как "помощник-старатель-геолог" "гвианского Бюро Рудников". Завтра уезжаю далеко в глубины девственного леса, где я должен – с молодым квалифицированным геологом – произвести разведку в поисках золота и бокситов. Я совершенно счастлив и полностью доверяю своей путеводной звезде.

Несмотря на все те "слова", в которых вы меня упрекнули, всегда остаюсь тем же – жаждущим Абсолюта, и только смерть может погасить мой пыл. Между тем, именно к жизни я устремляюсь с сердцем, полным своего рода ожесточённой радости. Счастье – быть в одиночестве.

Вы можете написать – если сердце вам подсказывает, – в принципе, сюда раз в месяц с пирогой пересылается корреспонденция.

Ваш

Б.

U

Кайенна, 3 апреля 51

Бернару д'Онсие

Дорогой дружище Бернар, твоё письмо до востребования дождалось моего прибытия. Ты не представляешь, как твоя дружба, твоя привязанность помогают мне здесь, посреди своего рода отречения, в котором я пребываю. Более, чем когда-либо, я ощущаю в тебе эту глубинную ключевую вещь в отношении меня, и часто представляю в воображении тот день, когда мы встретимся вновь, дабы вместе пережить одно и то же приключение.

Моя нынешняя авантюра на правильном пути, после нескольких дней, довольно страшных, как ты можешь себе представить. Я прохожу "испытание", как помощник-старатель "Гвианского Бюро Рудников", и послезавтра уезжаю в девственный лес, в самые глубины, где я должен присоединиться (в лодке-пироге) к молодому геологу. Мы должны произвести разведку месторождений золота и бокситов. Очевидно, это будет жизнь довольно суровая на предмет климата и присутствия всяких вредоносных тварей, но я в восхищении; жизнь моя на некоторое время будет обеспечена, и я собираюсь найти там возможность изучать технику, что может помочь в реализации будущих начинаний, и исследовать интересные уголки страны. Этот девственный лес совершенно не освоен и очень богат; необходимо иметь большой капитал, чтобы извлекать прибыль из всех рудных жил – я не могу удержаться от того, чтобы не помечтать, представляя, что однажды, вооружённые знаниями, приобретёнными здесь, мы вместе могли бы организовать частную экспедицию – если до этого меня не съедят маленькие кайманы! но я упрям, энергичен и полностью доверяюсь своей счастливой звезде.

Не хочу расписывать подробно свои первые дни, когда я в одиночестве, обалдевший, носился кругами в этом маленьком убогом городишке – деревянные дома и крыши из гофрированного железа – ночуя в общежитии госпиталя (наиболее экономичный вариант). Наконец, всё уладилось.

Хотелось бы иметь лучший настрой; к счастью, я убеждаю себя, что твоя очаровательная девушка должна помочь тебе проявить стойкость. Нужно, чтобы ты держал удар, дорогой мой старина, несмотря на все эти годы и суровые испытания, нужно, чтобы ты доверял; нужно, чтобы мы встретились. Вот.

Обнимаю.

Б.

U

«В-глубинах-леса», май 51

Бернару д'Онсие

Дорогой Бернар, письмо отыскало меня посреди леса («в-глубинах-леса» как говорят местные), чтобы принести мне это свидетельство нашей дружбы; дружбы, которая, кажется, со временем только крепнет – ты обретаешь всё большую ценность для моей жизни, всё более близок ко мне, к моему сердцу и духу, как одно из редких дорогих существ, дающих смысл и размах той жизни, которая иначе была бы полна одиночества и абсурда. Подобно тебе я пресыщен своими современниками, но в то время, как моя жизнь освобождается от всех этих бесполезных «отношений», она всё крепче связывается с наиболее важными для неё, сущностными людьми. Но ты это знаешь, и я хотел бы только выразить тебе радость, которую доставило твоё письмо, и нежную привязанность, о которой оно свидетельствует.

Впрочем, я убеждён, что мы встретимся и вместе реализуем большое путешествие. Сейчас у меня впечатление, что пришло время испытания и подготовки к тому дню, когда мы вместе возобновим путь. Я верю в тебя, Бернар, и так счастлив видеть воодушевление твоего боевого духа, несмотря на трудности, которые на тебя навалились, и даже благодаря им. А эта поездка в Непал?... Мы должны ухватиться не за Индию, а за этот наш статус "сопротивления" вопреки всему и несмотря ни на что – хочу видеть тебя готовым начать всё "с нуля". Так что, в самом деле, если до следующего декабря у тебя не уладится большое дело в Индии, готов ли ты присоединиться ко мне? За шесть месяцев я успею подготовить всё необходимое для "нашего" приключения, ибо есть некоторое количество дел, которые я здесь должен сделать; сейчас объясню, какие.

Думал написать об этом раньше, но я веду физически изнурительную жизнь с шести утра до шести вечера, чтобы после этого без сил рухнуть в гамак. Здесь абсолютно девственный лес, а Кайенна в нескольких днях пути на пироге и пешком. Уже скоро два месяца, как я полностью отделён от цивилизованного мира с молодым довольно симпатичным геологом и кучкой негритянских и антильских рабочих. Работа довольно увлекательна и состоит в том, чтобы составлять карту нашего девственного участка леса в масштабе 1/10000 и систематически разведывать все уголки, где могут быть залежи золота или бокситов. Теперь я "посвящён" в тонкости профессии и каждое утро на рассвете уезжаю с пятью местными, компасом, геологическим молотком, чтобы рассматривать потроха камней, и "тесаком", чтобы прокладывать себе путь в лесу. Каждый день я отрабатываю свой "кусок девственного леса" то есть прокладываю несколько сотен метров пути, на котором отмечаю топографию (направление, высота, неровности почвы, линии равных высот и т. д.)... Когда местность кажется благоприятной, я делаю "дыру" или зондирование для определения возможности залежей бокситов, или делаю "намывку" на берегу реки для определения содержания золота в наносах. Вечером по возвращении снимаю карту изученного сектора. Результаты и образцы посылаются в Кайенну в "Бюро Рудников", где решается, стоит ли труда этот сектор или нет. Мы живём в хижине из веток, называемой carbet, и когда сектор закончен, всем лагерем переезжаем дальше. Я затруднился бы описать тебе ту примитивную жизнь, которую я здесь веду, жизнь "лесного человека", орангутанга в одежде, быстро превращающейся в лохмотья, с мохнатой бородой, ибо мы не тратим время на бритьё и слишком длинные волосы (забавно в этой истории то, что рабочие называют меня "Месье Ангел*", ибо затрудняются выговорить мою фамилию, но уверяю тебя, что выгляжу я совсем не ангельски!) Несмотря на это, мы остаёмся чистыми – милостью экваториальных дождей, льющих здесь ежедневно девять месяцев в году... Это суровая жизнь: мир, где ты постоянно окружён лесом; слепой мир, потому что солнце не проникает сквозь бурную растительность, и ничего не видно на расстоянии двадцати метров; пористый мир ужасающей плотности, где живёшь промокшим до нитки почти десять часов в день; мир, сопротивляющийся со всех сторон своими лианами, гигантскими деревьями, удушающими зарослями, своими болотами, в которых барахтаешься в грязи по пояс, своими обрывистыми утёсами из латерита или кварца, многочисленными глубокими потоками; ядовитый мир настойчивых москитов, насекомых и красных муравьёв, переполняющих растительную гниль, и в особенности изобилие змей, копошащихся почти всюду – это единственная настоящая опасность, совсем не надуманная, ибо мы "встречаем" их каждый день: встречаем в прямом смысле слова, когда собираемся поставить ногу или взяться за что-то рукой – коралловые аспиды, змеи-лианы, гремучие змеи, неподвижные и похожие на валежник, на лианы, на цветы. Но у всего этого есть и прекрасная сторона, и я хотел бы попытаться выразить все эти радости, переживаемые мной каждый день и делающие мою жизнь увлекательной; радости, несущие тайный смысл и право на существование даже для таких вещей, как ежедневные трудности; радость преодоления своей усталости и своих "испугов"; радость, когда находишь проходимые пути для трассы, разлом в скале, исток реки, брод через болото; а также радость видеть, как этот глухой лес понемногу вырисовывается и оформляется на незаполненной карте – и удовольствие от хорошей тафии* после изнурительного дня, а ещё эта радость, когда шахты зондирования подтверждают ваши предположения, и обнаруживается рудная жила бокситов или кварца. Этот мир со всех сторон оказывает давление, насилие, разоблачающее вас перед самим собой. Приходится забывать о себе, проецируя себя наружу для преодоления трудностей, и вам кажется, что вы теряете себя, чтобы отыскать снова, но уже более сущностно, истинно – как будто такое истощение физических сил освобождает глубинный источник в существе, развуалирует вашу глубинную силу под всеми поверхностными волнениями. Все вынуждает вас расти в направлении лучшего, что есть в вас. (Помнишь эту мысль Сент-Экзюпери: "Ты развиваешься только противостоя тому, что тебе сопротивляется".) Воистину, я счастлив. Если бы ты оказался здесь, это было бы превосходно.

Да, нужно, чтобы ты приехал: есть также неплохая возможность заработать, такие вот дела. Нет оснований сравнивать Гвиану с "Эльдорадо", где золото гребут лопатой, но мы можем собрать достаточно, если хорошо возьмёмся за дело: есть два решение, либо крупное предприятие с очень значительными капиталами, концессией и разрешением на добычу, огромное количество материала для добычи золота из глубин (шахты), достаточно персонала и т. д. Это первое решение не подходит, потому что опыт показал, что все крупные предприятия – их были десятки – потерпели более-менее скорое фиаско: административные трудности в получении концессии, которая никогда не содержит золота в годном для эксплуатации количестве, таможенные трудности с многочисленными правами на материалы, привезённые из Европы или Америки (измельчители, буровые вышки, насосы и т. д.: слишком дорого), трудности с поиском местных рабочих (они немногочисленны, ленивы, требовательны и некомпетентны), сложности с транспортировкой тяжёлого оборудования, ибо нет никаких коммуникаций, кроме рек, изобилующих непроходимыми водопадами, трудности снабжения для многочисленного персонала: за доставку в джунгли взимается надбавка около ста процентов от стоимости всех продуктов. Хитрые крупные торговцы Кайенны установили достаточно далеко в лесу несколько "магазинов", но они продают только за золото и имеют огромные прибыли (именно они, кстати, выкачивают всё золото, жестоко обворовывая бедных парней, отправившихся на поиски золота). Наконец, все риски долгого и дорогостоящего изучения рынка сбыта перед тем, как найдёшь перспективный сектор (все известные перспективные и наиболее доступные сектора уже прибраны крупными коммерсантами, сдающими свои территории "золотодобытчикам" или местным золотоискателям, работающим на промывке очень примитивными средствами и расходующим всё своё золото на покупку провизии). Наконец, если предположить, что мы найдём доступные и годные для эксплуатации идеальные концессии, начнутся политические затруднения (крупные коммерсанты являются также "генеральными советниками"), а демагогическая французская политика такова, что всегда соглашается в гвианцами против французов. Короче, концессионные коммерсанты и избиратели сделают так, что твою концессию и твоё удостоверение на добычу заберут, либо они устроят тебе наихудшие неприятности. Извини за все эти детали, но ты должен иметь чёткую и ясную картину ситуации, если хочешь чего-то добиться здесь. Тем не менее, шанс крупной добычи остаётся, если имеется крупный капитал (есть огромные ещё не изученные сектора – но они очень далеко...) Остаётся другое решение, неплохое: поступать как местные "золотодобытчики", но более совершенными средствами. Не нужно пытаться искать глубокую основную золотую "жилу", требующую крупных затрат, а просто мыть поверхностные аллювиальные наносы, которые весьма часто бывают богаты золотом. Излишне говорить, что лес уже эксплуатируется золотодобытчиками, и не остаётся ничего другого, как прочёсывать доступные места. Но тут мы имеем шанс; дело в том, что для работы над аллювиями их нужно вымыть с помощью воды; таким образом, старатели никогда не используют "отложения", находящиеся далеко от водных потоков. Было бы достаточно купить пару насосов и отправиться мыть один или два таких "отложения", чтобы очень быстро набрать от 50 до 100 кг золота – именно на такой максимум можно надеяться (не так уж плохо?) В Гвиане золото находится в свободной продаже. Вот как можно поступить на практике: важнейшее условие – быть очень сдержанным, прибыть в Кайенну неприметно, и главное – не говорить о крупной золотодобыче (Кайенна это маленькая деревня, где всё становится известным), представить себя как одинокого золотоискателя без средств, который пытается заработать немного денег, отыскать коммерсанта, который позволил бы вам помыть немного золота на его концессии (это довольно легко при небольшом навыке), отправиться с группой местных и двумя насосами и добросовестно намыть одно или два отложения вдалеке от водных путей: за несколько месяцев это можно сделать. Как только дело будет сделано, не нужно этим хвастаться и рекламировать, ибо коммерсант, сдавший вам свою территорию, тут же начнёт создавать вам трудности. Вот что предстоит совершить. Дело не крупного масштаба, но стоящее. Очевидно, главное состоит в том, чтобы знать места, где находятся эти редкие отложения (обычно слишком маленькие, чтобы использоваться в промышленном масштабе крупными компаниями – но достаточно большие для нас!) В "моём" секторе очень мало золота, годного для добычи, тут главным образом значительные месторождения бокситов, но не исключено, что найдётся какое-нибудь "отложение" (тут уже всё зависит от меня). Преимущество второго решения в том, что оно требует очень мало вложений, никаких административных действий и влечёт за собой весьма небольшие практические трудности. Наконец, в скором времени я обрету довольно большой опыт практической работы на земле, который будет очень полезен, если мы что-то предпримем. Полагаю, что здесь нас ждёт интересное приключение без больших затрат и с минимумом риска. Всё упирается в то, чтобы иметь мужество провести несколько месяцев в этих джунглях. В любом случае, мы не можем вернуться с пустыми руками. Вот.

Мне бы так хотелось увидеться с тобой. У меня впечатление, что Индия больше не может ничего тебе дать и что здесь у тебя есть шанс довольно быстро озолотиться, чтобы сделать что-то более важное, используя собранные средства (к примеру, другая денежная авантюра или свадебное путешествие с твоей очаровательной подругой, с которой я хотел бы познакомиться – с самыми чистыми намерениями!) Наконец, я не могу избавиться от опасений за тебя – неизбежное уменьшение сил сопротивления, вызванного наркотиком, лёгкая вялость, которую он может вызвать. Уверяю тебя, что пишу всё это не из эгоистического желания поскорее тебя увидеть, но из-за известного тебе тревожного беспокойства за тебя же. Пиши почаще, Бернар, мне нужно чувствовать тебя рядом. Не волнуйся по поводу моего слишком долгого молчания: это не по небрежности, а из-за физической усталости.

Обнимаю тебя, старина, и остаюсь твоим наилучшим другом в любых обстоятельствах.

Б.

U

В-глубинах-леса, июль 51

Бернару д'Онсие

Дорогой Бернар, вот уже долгое время я оставляю тебя без новостей, но это совсем не то, что называют бессердечием. Мир, где ты живёшь, да и ты сам – всё кажется мне таким далёким, таким далёким, что порой мерещится, будто я уже никогда не смогу пересечь эту толщу окружающего меня леса, разбить тесный круг этого маленького ночного светильника, чтобы добраться к тебе сквозь ночь; таким далёким, что, кажется, никого никогда нигде не встретить, и что остаются только стрекочущие в ночи насекомые; этот нескончаемый острый трепет, эта вибрация... Да, мне кажется, я принадлежу другому миру, и порой я ощущаю себя пойманным своего рода беспомощностью в общении с «внешним», даже с тобой, как будто слова, которые я использую, имеют совсем другой смысл там, «у вас»; впрочем, теперь я совсем не уверен, что те слова имели смысл; но я не знаю больше ничего, кроме ощущений, крайне примитивных: усталость, опасность, сон или голод и это мелкое навязчивое одиночество – а потом всё немеет в хороводе маршей по лесным тропам, сна, а потом снова маршей – всё, кажется, застывает в молчании, и даже стрекотание насекомых как будто стирается, и порой задаёшься вопросом, если всё это не сон, то в какой момент ты потерял осознание себя; «Кайф в лесу». Понимаешь, здесь нет больше никого, кто мог бы дать тебе доказательство твоей реальности – есть только ты и лес, лес и ты; и сражаешься с тропами, реками, болотами также, как вы там занимаетесь любовью, как вы курите опиум или беседуете с друзьями – чтобы стереть этот едкий вкус одиночества, эту блокаду себя самим собой; для того, чтобы жизнь продолжалась несмотря ни на что. Вуаля. Так что если я подолгу не пишу тебе, то дело в том, что я погружён в сон или остался грезить в своём гамаке, заново переживая некоторые из тех наших далёких вечеров, когда я был другим Бернаром, очень давно.

Но всё же я счастлив пережить этот опыт, это доказательство силы, которое я предъявляю самому себе. И если некоторые из этих ночей – как эта – порой кажутся абсурдными, знаешь, что за ними придут другие дни, полные тысяч трудностей, создаваемых лесом, которые нужно преодолеть, чтобы продолжать, и которые не позволяют вам думать. Я черпаю в этом некую жестокую радость, как это было на море, когда я боролся к бурей, как это было в концлагерях – словно это господство, эта власть над врагом, над стихиями в то же самое время освобождало бы вас от другого, внутреннего, врага. Приходится разбить кварц, чтобы найти там золотой самородок, и возможно, подобным же образом, есть что-то в нас, что требует быть разбитым для того, чтобы найти, наконец, немного гармонии и полноты, чтобы примириться с самим собой, не так ли?

Вот уже четыре месяца я в этих джунглях, и чувствую, что в состоянии продержаться ещё долгое время – когда у меня будет немного денег, я попытаю свой шанс, отправившись дальше вглубь леса в поисках золота. Полагаю, что с опытом, приобретаемым каждый день, я преуспею там, где другие потерпели неудачу. Это золото позволит мне купить небольшой парусник и, кто знает, возможно, нанести тебе визит в Индию? Ты – единственный, кого бы я хотел видеть; мир был бы пуст, если бы тебя не было в нём.

Я представляю твой отпуск в Кашмире с Маник. Присланная тобой фотография позволила мне помечтать... Я рад видеть тебя влюблённым – безусловно, это даст тебе сил добиться успеха, теперь у тебя есть наилучшие причины выиграть эту партию – для неё. Ведь настолько абсурдно жить только для себя... Эта любовь – уже успех сам по себе.

Пиши мне почаще, насколько это возможно; твоя дружба помогает мне думать, что есть смысл когда-нибудь выбраться из этих зарослей – ибо временами я спрашиваю себя, смогу ли я найти кого-нибудь за пределами этого леса, а идея возвратиться в Европу кажется мне такой же абсурдной, как "спуститься" в Кайенну и найти одиночество в маленьком номере гостиницы.

Обнимаю тебя, навсегда твой верный друг

Б.

U

«В-глубинах-леса», июнь-август 1951

Клари

Подруга, ваше первое письмо нашло меня в глубине девственного леса, где я живу вот уже три месяца в полной изоляции жизнью суровой и счастливой. Это такое облегчение – вновь встретиться с вами, ибо я уже думал, что потерял вас, и был глубоко ранен возникшим между нами непониманием. Кажется, накопилась целая куча вещей, о которых надо рассказать вам, и я должен оправдаться перед вами за все свои колебания, попытаться рассказать вам о глубокой неразрывности моей жизни, несмотря на внешние обстоятельства, несмотря на то, что вы называете «колебаниями»; а также попытаться объяснить, что проблемы, обсуждаемые нами уже более пяти лет, были не только интеллектуальными проблемами, не только «словами» – это был, скорее, мучительный поиск; поиск, который я пережил всеми обнажёнными фибрами своего существа, ибо я не приемлю компромисса между своим образом мыслей и своим способом жизни. И я продолжаю верить, что существуют решения вне компромиссов, крайности, что-то вроде «превышения самого себя». Это так просто и удобно – говорить, как это делает большая часть «зрелых людей» с лёгкой снисходительной и оправдательной улыбкой, про «кризис юности» и «переходный возраст», словно говорят про кризис печени. Я, напротив, полагаю, что тревога, бунты и эксцессы этого возраста служат живым источником, откуда вся наша жизнь человека должна черпать поддержку и стремление отыскать её глубинный смысл... Полагаю, что я навсегда останусь вечным «подростком», потому что я не могу жить без моего пыла и моей жажды и я никогда не прекращу экспериментировать. На перроне вокзала Сен-Лазар мой молодой брат, провожавший меня на поезд «Transat» перед отъездом в Кайенну, сказал мне: «Ты как студент колледжа, который только что перемахнул через стену». Конечно, это внезапное отправление в Гвиану «без толку, без причины» может выглядеть как бегство школьника, но Гвиана – лишь повод для приключения более глубинного, внутреннего; и стена, которую я пытаюсь перепрыгнуть – моя собственная внутренняя стена.

Но нужно также рассказать вам, в каких декорациях происходит это внутреннее приключение. Первые дни в Кайенне с моими пятью тысячами франков в кармане были не слишком весёлыми, один в этой больнице, где я жил потому, что был чересчур беден для комнаты в отеле. Как рассказать об этих бессонных ночах в общежитии, полном сверчков и жаб, посреди белых неподвижных москитных сеток, как в морге. Но в самой гуще этой нищеты, посреди одиночества, пустоты, где все вещи, и даже ты сам, теряют всякое значение, потому что они больше ни с чем не связаны, ни к чему не присоединены, здесь я нашёл великую радость и почерпнул великую силу. В такие моменты тотального отказа, абсолютного одиночества оказываешься приговорённым к самому себе, вынужденным отыскать свои собственные ресурсы, свою причину для борьбы, свою причину просто быть. Ты вынужден, иначе всё проваливается в абсурд, и оказываешься беспомощным, как корабль в дрейфе. Надо бы вам также рассказать о моих долгих скитаниях в одиночестве среди маленьких грязных улочек Кайенны с её деревянными домами, крышами из рифлёной жести, об этом свинцовом небе, где неутомимо кружат грифы-урубу, и всё вам чуждо, инородно, и некуда податься; здесь нет никого, кто бы вас оправдал или простил, никого, кто ждал бы вас и открыл перед вами дверь. И тогда замечаешь ключевые вещи, на которых ДЕРЖИТСЯ ваша жизнь – как в той камере в Бордо или в лагере – замечаешь, что ты жил через других и другими, а это полностью одинокое "Я" существует за пределами пустоты; это чистое зеркало, которое больше ничего не отражает; и, под страхом вероятности провалиться в самого себя как в абсурдный сон, ты должен погрузиться в самое сердце своего существа, чтобы найти, наконец, территорию нашей чистой Реальности; этой неизменной Реальности, которая больше не зависит ни от других существ, ни от обстоятельств, ни от декораций и окружения – и тогда мы постигаем, что жили на уровне кожи, пассивно, подобно тому зеркалу, которое считалось великой индивидуальностью лишь потому, что оно отражало весь подвижный мир танцоров; и наконец мы обнаруживаем, что это ментальное сознание – лишь ничтожно малая часть нас самих, тонкая плёнка; и что наши владения бесконечно более велики, более обширны, чем сознательное и бессознательное, и что нам остаётся только открыть этот глубочайший источник, который Шри Ауробиндо называет «Сверхсознанием». В нищете Кайенны я познал на опыте – как и во время войны – истощение этого «сознания», лишённого отношений и внешних связей; я ощутил его как механизм, продолжающий крутиться сам в себе по привычке со своими стереотипными образами, своими автоматическими концепциями. Но в то же самое время, когда сознание опустошалось от своего содержимого, я получил опыт иной силы, сродни интуиции; силы, которая была несомненной и капитальной сама по себе и которая поддерживает всю остальную нашу активность и направляет её – как если бы речь шла о ясновидении самого себя самим собой. Тогда жизнь распахивается, и мы проникаем в сердце вещей и существ; и кажется, что всё становится Радостью бытия. Выглядит так, будто выходишь из многолетнего заточения в тёмной камере на яркое дневное солнце.