Текст книги "Письма Непокорного. Том 1 (СИ)"
Автор книги: Мишель Сатпрем
Жанр:
Языкознание
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Я хочу, чтобы всё это прекратилось. Не могу сказать, что мне захотелось вдруг стать порядочным, законным и социальным – нет. Но я стремлюсь к чистой жизни. Я стремлюсь в ПУСТЫНЮ; громадные плоские пространства, солнце и дороги, где ценность измеряется скромным эталоном количества километров, пройденных под жаркими лучами светила. Я стремлюсь к подлинному одиночеству, я стремлюсь ощутить крепость своих мышц под натянутой кожей. Я стремлюсь к жажде, я хочу попробовать ОЧИЩАЮЩЕЙ воды оазисов после изнуряющего дня в песках. Понимаете? Я стремлюсь отыскать нечто возвышенное – в этой Пустыне, нечто, что я уже когда-то нашёл в Море.
Так что у меня есть большой проект, который я намерен очень скоро осуществить, если не будет материальных или "дипломатических" затруднений: я намерен уехать в Китай по великому Шёлковому Пути, один, пешком, с караванами и случайными проводниками – пройти через Гилгит и пустыню к реке Тарим. Шесть месяцев пустыни в центральной Азии. Ставить свою палатку там, где захочу. Узнать себе цену в этом саморазоблачении. Ощутить твёрдость Скалы и глянец песчинки. Наконец, очиститься.
Моей целью является не сам Китай. Я не хочу знать, чем я буду там заниматься. Моя цель – пустыня, тяжёлая мышечная работа, молчание. Понимаете? Возможно, после этих шести месяцев пути я смогу узнать, чего я стою, чего хочу.
Я ухожу из Пондичерри через месяц, в середине февраля. Все необходимое – подготовка, экипировка – я сделаю в Дели, где меня приютит д'Онсие. Вот так.
В сущности, каждого из нас можно "определить" способом равновесия, которое нам присуще. Один находит своё равновесие в браке или в Сорбонне, другой в лаборатории или на трибуне Парламента. Я полагаю, что моё равновесие другого рода: это равновесие на краю бездны – тонкая кромка, на которой ты либо держишься абсолютно прямо, либо падаешь. Я "чувствую" свою жизнь только в этих крайностях, где я могу сыграть по полной, одним ударом. Я понимаю жизнь только как жестокий ВЫЗОВ судьбе, как в момент смерти. Только смерть может сделать жизнь выпуклой, рельефной, придать ей тот удивительный вкус, который она имела в период Сопротивления или в концлагерях. То, о чём я уже однажды писал вам, остаётся в силе: я храню душу, которая была у меня в Тюрьме, в полицейской машине, этот странный взгляд, которым я смотрел сквозь решётку на других, на живых, идущих на ярмарку в Денферте или сидящих на ступенях собора. И в этом свидании тет-а-тет со смертью я нахожу свою силу. Опиум был абсурдом, негативной смертью, это было утверждение смерти против жизни. Это было безвольным скольжением. Нет, то, чего я хочу, это противоположное утверждение, это жизнь против смерти. Возвышенное очищение Пустыней.
Я чувствую, Клари, что не могу свободно дышать, кроме как в этих испытаниях, в этих бесконечных "Судах Божьих"; жить всегда в предпоследней Ордалии*, в которой я черпаю право продолжать существование ещё в течение какого-то времени до следующего испытания и следующего триумфа. В испытании Пустыней я, возможно, найду новое оправдание, по крайней мере, на некоторое время. Присутствует вся эта лихорадка, которую мне хотелось бы успокоить. Мне нужно исчерпать себя.
Но я занимаюсь ерундой. Мне надоело играть в "мыслящую авторучку", следить за собой и ЗНАТЬ. Я хочу великого обнажённого молчания, наготы и лопающейся на солнце кожи. Вы понимаете, позволить этому бедному маленькому Я умереть в песках и отыскать подлинное глубинное сокровище.
Напишите мне, подруга, если вы прощаете мне моё молчание. Это было не упрямством, а пустотой души. Расскажите мне, о чём вы думаете.
Дружески обнимаю вас и Макса.
Всегда ваш
Б.
Удачи?
U
Пондичерри, 5 февраля 1949
Бернару д'Онсие
Дорогой мой Бернар,
Хочу сообщить тебе об одной победе: я последовал твоим советам и совершаю дезинтоксикацию. Начал 17 января с уменьшающихся доз, и вот уже три дня, как не курю. Я разбит, обессилен, но верю, что эта партия будет выиграна. Я больше не буду курить, кроме как только с тобой, и я учусь "обладать наркотиком вместо того, чтобы позволить ему обладать мной".
Физически я обессилен, но чувствую себя словно заново помолодевшим и возвращаюсь в число "живых" – не столько для того, чтобы ими восхищаться, сколько для того, чтобы их превзойти. В моих жилах настоящая весна духа. Без сомнения, сегодня вечером я буду менее стойким, но этот рассвет наполняет моё сердце радостью, и конечно же мне хочется поделиться с тобой этой радостью, я должен сказать тебе, сказать ясно и доходчиво, о твоём последнем письме и со всей простотой ответить на заданные тобой вопросы.
Ты спрашивал у меня, какому "закону" я принадлежу. И я собираюсь ответить тебе, кем я был, что я чувствую и что хочу сделать.
И сначала хотелось бы сказать тебе о той глубинной связи, непрерывности, преемственности, которую я обнаруживаю в своей жизни, с каждым днём всё больше; связь между страстным мальчишкой, которым я был в десять лет на забастовках в Бретани, и человеком, которым являюсь сейчас. Словно я не занимался ничем, кроме выполнения определённых обещаний юности, которые мы даём самим себе, не очень хорошо понимая, зачем. Словно вся моя жизнь до настоящего момента была лишь непрерывным выражением этого внутреннего РИТМА, который начал пульсировать в тот вечер Пасхи во время большого прилива, когда я десяти лет от роду гулял у обрывов среди пенных бурунов и орал как сумасшедший от радости и избытка силы. Ты понимаешь, тот вечер был словно посвящением неизвестному Богу, посвящением, смысл и значение которого были мне неведомы. Я пока ещё не ведал значения радости, которую я тогда ощутил, но сейчас я несу в себе нечто вроде внутренней ЛИХОРАДКИ, которая полностью детерминирует меня и мои действия. Все мои поступки, весь мой образ действий является и может являться только выражением этого внутреннего движения, этого ритма.
Без сомнения, я провожу свою жизнь в "бунте", бунте против семьи, против дипломов, против социальных правил – по крайней мере, мне всегда говорили, что я "бунтарь". Но это не было бунтом тогда и это не является бунтом теперь, это не более, чем движение волны, сметающей всё, что препятствует моему ритму. Понимаешь, как если бы это было нечто настолько сильное, что взрывалось под моей кожей.
Да, я нахожу волнующую связь между этим "невыносимым" мальчишкой, которого пришлось запереть в Аббатство Лангонье, того, кого вынуждены были выставлять за дверь в школе Иезуитов, и того, кто страстно бросился на войну. О! давай не будем говорить о патриотизме, я никогда ничего не делал из чувства патриотизма, на войне я лишь нашёл отдушину для моей жажды риска и радостной необузданности. Я никогда не испытывал большей радости, чем та радость, когда приходится ПОСТАВИТЬ НА КАРТУ всего себя целиком одним ударом в одном-единственном акте.
............
Так что мне надоела эта анархия и это глупое интеллектуальное половодье. Мне надоело стремление объяснить то, что необъяснимо. Я слишком хорошо убедился в том, сколь идиотской вещью является эта "охота за Правдой". Единственная правда и единственное действительно ценное произведение искусства – это то, что мы ДЕЛАЕМ со своей жизнью. Я больше не хочу ни противопоставлять смерть жизни, ни делать жизнь медитацией на смерть. Я хочу быть олицетворением жизни, совсем простой жизни, против смерти. Я хочу быть своим собственным сотворением мира и своим собственным Апокалипсисом. В конечном счёте, что для меня может быть важнее того, что я смогу замесить собственными руками, если я рискну собой и создам что-то в своей собственной коже.
После трёх долгих лет анархии я чувствую в себе огромную потребность в очищении, потребность в ПУСТЫНЕ. После всего этого индийского кишения я нуждаюсь в истинном одиночестве и в возвышенной обнажённости. Я нуждаюсь в бескрайних горизонтах, протяжённых, голых, жгучих.
............
Я начал догадываться об этой потребности на дорогах Афганистана, путешествуя из Кабула в Кандагар, и теперь я весь целиком в этом проекте путешествия в Пустыню.
Я решил – если мне не помешает какое-либо материальное препятствие – уехать в Китай по дороге китайских мандаринов*: Тибет, Гилгит, а затем Син-Цзян. Исходным рубежом будет Дели, и я очень надеюсь увидеться с тобой гораздо раньше, возможно, ты решишь поехать со мной, это было бы великолепно. Именно в твоём обществе я хотел бы проделать этот долгий путь. У меня нет особенной "цели". Китай для меня даже не цель. Для меня важна сама дорога, усилие на Пути, снятие покровов и тот человек, которым я стану через совершение этого усилия. Заставить разорваться мою слишком тесную шкуру под огромным пустынным солнцем. Освободиться от этого маленького мелочного Я и позволить проявиться в моих жилах возвышенности истинного одиночества. По сути, Пустыня – сестра Моря, а я нигде не чувствовал себя таким свободным, таким ЖИВЫМ, как в Море. Ты понимаешь, когда я в Море, я чувствую, как моя жизнь бьётся словно поэма, и я начинаю распевать (фальшиво) – именно этой радости и этой полноты я ищу.
Нет, Китай меня мало интересует. Когда я завершу поездку, мне останется лишь начинать сначала, всегда начинать сначала, без цели – ведь единственная цель это внутренний ритм, которому я должен быть верен, предан, это вечная ИГРА, в которой мы ТВОРИМ СЕБЯ.
Бернар, наша единственная сила в том, что мы уверены в том, что умрём. Я понял это на войне, и ты не представляешь, насколько знание этого делает всё простым, лёгким, малозначительным. В конечном счёте, всё, что мы делаем, это продолжаем игры своего детства, но это всегда ИГРА, великая игра. У меня стойкое чувство, что именно таким я теперь и являюсь, таким я был, когда бежал в ланды* играть в "жандарма-вора". Нет или почти нет никакой разницы – интенсивность и страсть остаются теми же, неважно, идёт ли речь о войне, о Китае или игре «жандармы-воры». Ничто не является «серьёзным», кроме этой интенсивности, прожитой вживую, кроме этой страсти к игре, которая играет сама с собой, до конца, целиком и полностью, без обмана.
Да, я поражён этой непрерывностью, присутствующей в моей жизни под хаотичной видимостью, и мне вспоминаются слова Мальро: "Пусть другие путают отказ сдаться на волю судьбы с мучительным предчувствием неведомого". Нет судьбы, нет случая, есть эта мучительная погоня за самим собой, это непрерывное осуществление себя, это предчувствие своего становления.
Некоторые находят "равновесие" в браке, в системе Образования или в административной работе. Нужно уметь определять людей по свойственному им равновесию. Для меня равновесие в другом, а никак не в двух ногах, твёрдо стоящих на земле.
Итак, дорогой Бернар, через всё это тебе, возможно, откроется то, какому "закону" я принадлежу и какова моя внутренняя необходимость. Говорю тебе, речь идёт именно о необходимости. Это не какая-то идея, которую я пытаюсь осуществить, это моя судьба, которая осуществляет себя.
[фото Сатпрема на яхте на стр. 117 оригинала]
............
Надеюсь увидеть тебя очень скоро и надолго. Эта встреча доставит мне большую радость.
Возможно, я прибуду в Дели раньше, чем закончится февраль.
Со всей моей привязанностью и дружбой.
Б.
U
Пондичерри, 18 февраля [1949]
Клари
Подруга. Со мной приключилась отвратительная «неприятность». Моя поездка накрылась. Я в полной растерянности. Преемник Барона ведёт себя со мной как последний негодяй. По окончании контракта я должен был получить компенсацию в 5000 рупий, вместо этого мне оплатили 500. Обращение в суд заняло бы два года... Следовательно, я оказался выброшенным на улицу с 500 рупиями в кармане, что не очень приятно. Впрочем, ты не представляешь, что мне приходится выносить вот уже три месяца, с момента ухода Барона. Когда кто-то упал, его топчут.
Презрительное отношение людей, оскорбительные листовки, но это пустяки в сравнении с грязным кружением, затаскивающим меня на тот план, на котором я не умею защищаться – на план административный.
Я не хочу вдаваться в подробности, я лишь хочу поделиться с кем-то тяжестью, которая у меня на сердце. Эта неудавшаяся поездка меня убивает. Я вложил в этот проект всего себя, ты не представляешь, что он значит для меня.
............
Впечатление, что я нахожусь во враждебном мире, окружённый жадными людьми, подсчитывающими, сколько они смогут "вытянуть" из тебя, и плюющими в тебя, когда уже нечего вытягивать. Даже для Приключения нужны деньги, деньги чтобы любить и обижаться, деньги, всегда и повсюду эти наличные. Куда ни глянь, везде мне говорят о визах, паспортах, таможнях, залогах, полисе и квотах эмиграции. Впечатление, что я пойман, словно крыса, и начинаю понимать, что означает эгоизм людей, закрытые лица и враждебные гримасы. Ты понимаешь, Мир ЗАПЕРТ. Места больше нет.
Что делать? куда ехать? Я предпочитаю скорее сдохнуть, чем возвратиться во Францию. Неизвестность. Я ни на что не годен. Могу передвигаться лишь в радиусе пятисот рупий, и вероятно, я присоединюсь к д'Онсие в Дели. Там найдётся какой-нибудь способ – настолько бестактный, насколько возможно – перетрясти этих ужасных мещан. (Невозможно понять особу, которая может быть хорошим администратором, главой Бюро Финансов с его рупиями Экономики и уменьшающимся с каждым месяцем жалованьем, и которая при этом пытается содрать с вас несколько сотен рупий и провалить ваше Путешествие)...
Но я не скажу ничего толкового в этом письме. Не хотелось бы, чтобы дело принимало столь скверный оборот. Я просто хотел рассказать вам, как это было. (Я пытался продать свои ковры – безуспешно. Эти люди торгуются, как свиньи на базаре...) Я отправлюсь из Пондичерри в Дели, как только урегулирую дела Барона, думаю, в начале марта.
С грустью обнимаю вас. Надеюсь, что всё улажу до вашего следующего письма. Мне нужна ваша дружба. Счастливо, подруга.
Б.
Я утешаю себя словами, что мы всегда имеем ту судьбу, которую заслуживаем. Случайностей не бывает.
U
Пондичерри, 28 февраля [1949]
Клари
(Последнее письмо Сатпрема
перед отъездом из Пондичерри)
Драгоценная подруга, ну конечно мы в согласии! в полном согласии. Ваше письмо в точности выражает то, о чём я думаю. Это мне предстоит распутать все узлы и утвердить свою ценность – если она у меня есть – и это касается ТОЛЬКО меня. Моё последнее письмо выражало чисто «физические», если можно так выразиться, уныние и беспорядок; но сам принцип, одухотворяющий мою жизнь, не дрогнул ни на секунду. Дабы успокоить вас, я повторю для вас своё «кредо» (на данный момент, ибо я ничего не могу гарантировать на будущее!):
Как и вы, я убеждён, что нет иной правды, кроме внутренней. Мы представляем собой наше собственное Творение Мира и наш собственный Апокалипсис. Мир – наше собственное непрерывное ИЗОБРЕТЕНИЕ. Это мы ОБОЗНАЧАЕМ Мир, меняя нашу собственную значимость – как скульптор режет девственный мрамор – своими собственными действиями.
Нет случайностей, нет неудач, нет "ошибок других людей" и тем более "неудачников". Мы ответственны, полностью ответственны за всё. Не существует "неудачников", есть лишь те, кто промахнулся. Мы всегда имеем ту Судьбу, которую заслуживаем, ту, которую плетём мы сами своими действиями – как бы незначительны они ни были – каждой из наших реакций, каждым из наших слов. Мы уже целиком являемся сами собой – прошлым-настоящим-будущим – в наименьшем из наших действий. Понимаете, нет никакого "великого дня" или "божественного часа", есть Бернар, обнаруживающий свои истинные качества, когда он целует девушку, когда стягивает шкоты грота или когда "прогуливается" среди немецких укреплений.
Я не жду других, которые придут, чтобы дать миру смысл, тот смысл, который мне предстоит отыскать. Я не взваливаю на других свои неприятности. Я убеждён, что всё это ИДЁТ ОТ МЕНЯ и что ответственность только на мне.
Да, Мир подобен испанским гостиницам – находишь там только то, что сам принёс. Всё зависит от моего собственного качества, и именно я – тот, кто должен проходить испытание, никто другой. Как видите, мы с вами в полном согласии.
Давайте подождём и увидим, что сделают из меня грядущие опыты, что они раскроют во мне. Но сейчас мне надоели идеи и слова. Я стремлюсь к тому, чтобы действовать. Помните эту восхитительную фразу Мальро: "Незачем без конца соскабливать индивида, чтобы наконец обнаружить человека... Человек – не то, что он скрывает; он – то, что он ДЕЛАЕТ". Но каким будет моё действие, спросите вы меня? – Моё действие всегда будет выражением меня самого.
Мои проекты... Они налаживаются, если можно так сказать. Дела устраиваются, я нашёл дополнительно почти две тысячи рупий, так как администрация решила напрямую оплатить мне стоимость моего возвращения во Францию. К тому же я попросил перевод и визу в Мексику.
Почему в Мексику? Даже не представляю. Меня привлекает эта страна, я хочу узнать обо всей Южной Америке, и приходится начинать с конца. Меня интересуют испаноязычные страны, и по правде говоря, мне нужно покинуть "страны Востока", которые привели бы меня к тому, что я начал бы "обниматься" с опиумом. Что я буду там делать? – Да что угодно. Жить как можно более разнообразно, заставить себя "реагировать", регистрировать, открывать глаза и уши. Ибо в конечном счёте вы правы, я создан для того, чтобы писать. Но сначала я хочу это пережить, а Идеи мы увидим после.
Я совсем не уверен, что получу эту визу в Мексику. Тогда я изменю образ действий. Может быть, Марокко? Подождём и увидим. Я по-прежнему, несмотря ни на что, ориентируюсь на сравнение с Актёром: "Когда я сыграю все роли и сброшу все маски, может быть, тогда я и найду своё настоящее лицо?"
На прощание хотелось бы процитировать вам ещё один отрывок из Мальро, который я нахожу очень возвышенным: " Пусть другие путают отказ сдаться на волю судьбы с мучительным Предчувствием Неведомого". Да, свою завтрашнюю судьбу, пока ещё неизвестную, предчувствую и замышляю я сам, также, как я замыслил Сопротивление и Индию. Да, я глубоко убеждён, что мы имеем ту Судьбу, которую заслуживаем, шансы, неудачи или возможности, которых мы заслуживаем. Никогда ничего не случается лишь для того, чтобы нас предать. Мир – непрерывная проекция нашего внутреннего бытия, Мир – наша непрерывная творческая трансформация.
............
Твоя дружба, как и дружба Макса, ценна и живительна для меня. Я буду держать вас в курсе реализации моих проектов.
Обнимаю тебя, подруга, и не забудь сказать о моей дружбе Максу.
Ваш
Б.
U
Дели, 27 апреля [1949]
Клари
Добрый день, подруга! Вы жалкая изменница и я вас ненавижу. Уже который месяц я не получаю новостей от вашей Светлости? Это разбивает мне сердце – и однако я поменял цвет чернил в ручке: зелёная – как надежда (остаётся только узнать, на что же я надеюсь). Как видите, подруга, для меня всё выражается изменением авторучки, чернил или формата бумаги в письме – как если бы вся моя жизнь была только «бурей в... почтовом конверте». Впрочем, под этой очевидной шуткой есть доля правды. У меня впечатление, что я в гораздо большей степени живу в том, что я пишу, чем в ежедневной монотонности – как если бы я «складывал» себя, как пазл, по мере написания строк.
............
В эти последние несколько месяцев я слишком часто думал об этой сказке в несколько строк, которую вы мне послали. Вы помните, Христос в Гефсиманском саду: «Отец мой, если бы перед смертью я сказал им Истину и то, что они не существуют... и т.д.» Знаешь, подруга, это очень красивая история, очень красивая идея: творческое воображение... Говорю это потому, что хочу настоятельно попросить тебя высылать мне понемногу ВСЁ то, что ты написала. Я хочу прочитать, а затем, если ты хочешь, я перепишу для тебя на французском каждую из твоих сказок. Это было бы весьма интересно для меня как превосходное упражнение. Так как мой мозг выпал из потока, вы восполнили бы мою пустоту и дали бы мне материал для литературной деятельности. Как насчёт ассоциации Клари-Бернар! (Были же братья Гонкур!)
Без шуток, я спешу прочесть ваши труды. Пришлите мне всё, не стесняясь, и особенно – не выбирая. Мне тут нечем заняться, и ваши сказки позволят мне ощутить себя ближе к вам. ("Ближе к Тебе, Мой Бог").
Между тем, я здесь устроился у д'Онсие – к счастью, ибо я почти без гроша. Живу в кемпинге в углу его апартаментов. (...)
Между тем, пока никакой надежды найти хоть какую-то работу. Место при коммерческом Советнике Посольства, на которое я надеялся, не "прошло", по крайней мере, окончательного ответа не будет до конца мая. Посол очень мило осведомился у меня, не мог бы я – начиная с июля – стать воспитателем его сына. Я был бы "сыт-и-одет" при Посольстве; имел бы 500 рупий в месяц и оплаченную поездку по возвращении во Францию. К тому же я получил письмо от моих друзей из Мексики, которые обеспечили бы мне интересную должность, если я уеду туда. Наконец, письмо от Барона – обычный счастливчик, поведавший мне о своих "великих проектах" и о том, что я, без сомнения, понадоблюсь ему начиная с октября. Я рассчитываю в ближайшие месяцы найти, наконец, путь, который бы меня удовлетворил. "Wait and see*".
Я не хочу говорить вам о своём "состоянии души", потому что у меня нет "состояния" – я словно "оторван от самого себя" и тихо дрейфую меж двух вод. Я получил письмо Макса, которое я, к несчастью, не смог разобрать (скажите ему, что его почерк так же ужасен, как и мой). У меня впечатление, что он меня неправильно понял: он говорит о "фатализме", в то время как я совсем не "фаталист": я думаю, что очень далёк от того, чтобы быть выражением Судьбы, мы, совсем напротив, строители Судьбы. Именно Судьба является нашим собственным выражением или проекцией.
Пишите мне, не забывайте.
С братским приветом
Б.
с/о Граф д'Онсие
FI.O
27, Connaught Circus
NEW DELHI
U
Дели, 7 мая [1949]
Клари
Подруга. Я получил ваше письмо сегодня утром, непосредственно перед тем, как готовился написать вам и сообщить о той самой идее, которую вы мне предложили:
Я в неразрешимом тупике в Дели. Предложенная мне должность при Коммерческом Советнике невозможна – по бюджетным причинам, – я только что виделся с ним. К тому же мне предложили должность Канцлера в Посольстве Бельгии, но здесь то же самое – я должен ждать три-четыре месяца подтверждения из Брюсселя. Наконец, посол Франции предлагает мне стать воспитателем его сына, но этот пост также не свободен до будущего августа. Так что я "закормлен пустыми обещаниями".
Вы спрашиваете, каково моё финансовое положение; оно не блестяще, хотя и не трагично. Осталось приблизительно 1500 рупий, и конечно же, я должен компенсировать гостеприимство д'Онсие. Деньги здесь утекают с обескураживающей скоростью. Я продал свой фотоаппарат, и мне больше нечего продавать, за исключением моего мозга.
Можете ли вы найти мне работу в Карачи? – Я расторопен в английском и печатаю на машинке (Вы знаете о моих рекомендациях: Личный секретарь и Служба Информации). С моими 1500 рупиями я смогу продержаться ещё около двух месяцев, следовательно, всё это не срочно, но я был бы не против немного поработать.
Эта идея с Карачи меня привлекает, потому что тогда я смогу встретиться с вами. У меня впечатление, что мы можем дать много хорошего друг другу. Я уже много месяцев ничего не писал, но присутствует творческий зуд написать что-нибудь – что угодно – и я уверен, наш с вами контакт даст стимул к этому.
Возможно, я отлучусь из Дели на несколько недель для поездки в Алмору, в Гималаи. Там что-то вроде Ашрама, для которого у меня есть рекомендация Матери из Пондичерри. Я стремлюсь найти немного одиночества и сосредоточенности. Наконец, это пока ещё только проект...
С нетерпением жду встречи с вами, подруга. Вы поможете мне лучше рассмотреть, где я нахожусь, и если есть "бездны", через которые нужно пройти, мы вместе споём в ночи, держась за руки, дабы отогнать злых гениев...
............
Передайте Максу уверения в моей дружбе и верьте в мою искреннюю признательность.
Б.
P.S. Поздравления новобрачным.
U
Шринагар, 18 мая [1949]
Клари
Дорогая подруга. Пишу вам из Шринагара, куда я внезапно решил отправиться после весьма острого кризиса с печенью, вызванного известными вам излишествами и ужасной делийской жарой с 45 градусами в тени. Каким облегчением было оставить эту печь, где я медленно но верно тонул, как в трясине! Поэтому я покинул Дели в прошлую субботу и пролетев несколько часов над великолепными снежными вершинами первых гималайских уступов, приземлился в Кашмире, в «Happy Valley», оправдывающей своё название, в Шринагаре.
Надо вам сказать, красота этой страны неописуема, настоящий земной рай. Я живу в house-boat, доме на воде, на одном из многочисленных притоков Инда, образующем небольшое озеро. Тут все живут на воде, ибо всё, что на земле и под землёй, принадлежит Махарадже, так что бесполезно строить дома, которые будут реквизированы или, скорее, конфискованы. «Мой» house-boat включает в себя две комнаты и два санузла, столовую, гостиную (настоящая жизнь принца за 9 рупий в день) и, наконец, крышу, где принимают солнечные ванны и откуда я вам пишу, созерцая вдали огромные заснеженные горные массивы; ближе находятся бесконечные фруктовые сады, вишни и гранаты в цвету и «плавающие сады». Чувствуешь себя на каком-то сказочном озере. Оно создаёт тёплый мягкий климат, словно находишься на пастбищах швейцарских гор. Я купаюсь в ледяном озере, загораю, ем как лошадь (два фунта вишен в день) – воистину, животная жизнь. Я оставил свои трубки в Дели и живу как образцовый мудрец... уже шесть дней; первые дни было довольно тягостно, но теперь я чувствую, как возрождаюсь, очищенный.
Должен вам сказать, эта страна чудесна. Есть здесь что-то от Венеции и Шанхая – таких, какими я их представляю. Венеция – потому что Инд разливается на тысячи каналов, пересечённых старыми мостами, с несколькими дворцами и бесчисленными покосившимися лачугами. Передвигаются здесь исключительно в chikara – что-то вроде гондол, полностью задрапированных красно-оранжевыми кашмирскими шалями. Присутствует всё, включая песню гондольера, который – к счастью – вместо «бельканто» бубнит вам некий ритмический напев. Иногда эти каналы – облепленные ошеломляющими лачугами с мусульманскими резными окнами и вызывающими головокружение шаткими балконами – забиты судами наподобие китайских джонок, на которых беспорядочно суетится целый мир занятых, улыбчивых женщин и шумных детей под соломенными крышами, из-под которых ползёт глухой плотный дым, как в пригородах Калькутты по вечером. Можно почувствовать себя как в приозёрном городке Шанхая, с той лишь разницей, я полагаю, что здесь весь мир кажется счастливым. Слово «счастливым» всё ещё слишком напряжённое, слишком западное: это, знаете ли, Счастье Растения, позволяющее ему родить плоды. Повсюду, где попало, на мостах и лодках, сидящие на корточках люди, мирно курящие свои трубки и, кажется, ничего не ожидающие, кроме, возможно, вечности. Я восхищаюсь миром этих людей, являющихся частью космоса, подобно камню, дереву и воде; людей, которые ощущают себя в руках Брахмана, на своём месте, которые начинают и заканчивают свой сезонный цикл, распускаются цветком, дают плод и падают семенем, когда приходит их час. Словно от них ничего не зависит.
Я только что прочёл у Мальро в его Noyers de l'Altenburg* мысль, столь созвучную моему нынешнему мечтательному состоянию: «Только Запад НУЖДАЕТСЯ в психологии. Потому что Запад противопоставляет себя Космосу, неизбежности, вместо того, чтобы жить в согласии с ними. И потому что любая психология – поиск ВНУТРЕННЕЙ неизбежности. Перелом, инспирированный христианством, состоял в том, чтобы поместить неизбежность ВНУТРИ человека и основать её на нашей природе...» Это согласуется с предыдущими идеями Мальро в его Искушение Запада, где он почти проговаривается, что Восток «рассматривает себя» как МЕСТО действия (космического), в то время как Запад склоняется к способу действия в том же Космосе. Восток приносит человека в жертву Миру, в то время как Запад приносит Мир в жертву человеку... Всё это очень хорошо согласуется c той внутренней проблемой, которая меня тревожит и о которой я вам расскажу.
Дабы закончить описание моего "земного Рая" – в котором я намерен сибаритствовать до 31-го, расходуя свои скудные сбережения – должен ещё упомянуть о чудесных прогулках в chikara среди бесчисленных каналов. Я отдаюсь лени каждый день, вытянувшись в гондоле на мягких подушках, скользя под неправдоподобно зелёными сводами среди ослепительных садов, расстилающихся у самой воды. Не нужно даже беспокоиться о том, чтобы «посещать рынок» (к судну прилагаются кухня и слуги). Chikara доставляет вам фрукты и овощи, домашнюю птицу и ковры, драгоценности и даже цирюльника. Воистину, сказка тысячи и одной ночи. Я далеко от Шринагара и цивилизованных людей, в одиночестве, чудесном одиночестве на краю маленького озера... И я мечтаю о грядущем Приключении: скоро отправятся караваны верблюдов и буйволов в Гилгит и Центральную Азию, Кашгар и Ташкент по древнему шёлковому пути, к Китаю и моим древним мечтам. Таким образом, я чувствую некоторое стеснение в сердце, живя на пороге Приключения...
Но это Приключение, живо ли оно ещё?
Однако, я не так уж счастлив в моём нынешнем земном Раю.
И это всегда одна и та же вещь, одна и та же проблема, та же тревога, и главным образом этим я и хотел с вами поделиться.
Несколько дней назад я получил письмо от Тристрама, которого вы знаете – он сейчас в Марокко, где готовит диссертацию. Позвольте процитировать вам пассаж из его письма: "...Мне кажется, ты пытаешься жить Приключениями, что в данный момент в мире, подобном нашему, невозможно. Потому что этот мир чрезвычайно противится Приключению, если только Оно не замаскируется под промышленное, научное или коммерческое предприятие; и маскировка делается столь добротно, что в конечном счёте соискатели Приключений принимают всерьёз и действительно продвигают Индустрию, Науку или Торговлю. Выходит, что это не более, чем определённая форма творения, которую можно выбрать для себя как форму Приключения. Таким образом, возможно, моя диссертация тоже является приключением... И потом, нужно в это верить; а это трудно – иметь ВЕРУ, как для индустрии, так и для науки, и даже для Приключения".
И в этом суть Проблемы, к которой возвращаешься снова и снова: что я собираюсь найти на выжженных дорогах Центральной Азии? Какова разница для внутреннего существа, за которым я следую, которым мы все являемся, пребываешь ли ты в Шринагаре, в Шанхае, в Карачи или в Пондичерри, в Париже или в Ташкенте...? Не это ли является той самой тревогой, от которой НИЧТО не может отвлечь? В глубине сердца сидит это зерно тревоги, которую не может заглушить никакой «земной рай» и которая отравляет всё... Это касается как стран, так и существ, на мгновение вплетённых в нашу жизнь. Что могут противопоставить этой тревоге Клари или Макс, Z или Жилле или Тристрам? Проблема остаётся. Мало что выстоит перед этой Эссенцией беспокойства. Что могут Дружба, Любовь или социальные функции? Всё это ДЕКОРАЦИЯ, которая маскирует и позволяет не видеть то, что невозможно не видеть.
