Текст книги "Большие каникулы"

Автор книги: Мирча Сынтимбряну

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

ОРЕЛ! РЕШКА!

НАЧАЛИСЬ ЗАНЯТИЯ. На стенке снова появилось прикрепленное кнопками, расписание в строгой рамке, в тетрадях красный карандаш уже прошил кружевной строчкой первые сочинения, страницы новых книг уже покрылись широко известными формулами «отсюда-досюда», и почти забытые за лето словечки: «Ой, сейчас спросят!», «Что задавали?», «Давай готовиться вместе» – снова вошли в употребление.

– Санду, иди ко мне заниматься! – крикнул Никушор соседу через забор.

– Лучше ты иди ко мне.

– Нет, у нас солнце.

– А у нас еще больше.

– У нас будем сидеть под орехом.

– Зато у нас есть сочные сливы.

– А наши еще сочнее.

– У нас никого нет дома.

– У нас тоже.

– Если ты придешь, я тебе что-то дам.

– Я тебе тоже что-то дам.

– Знаешь что? Давай метнем монетку. Хочешь?

– Хочу.

Оба встают со своих мест и встречаются на «нейтральной полосе»: в разделяющей дворы канавке.

–  Мой– орел, твоя – решка. Идет?! – предлагает Никушор, роясь в карманах.

– Идет, – соглашается Санду, приминая ногами лопухи. Монетка взлетает в воздух и, подпрыгивая, останавливается между камнями.

– Орел! – победно возвещает Никушор.

– Я так не играю, она упала на ребро. Еще раз… Решка! Видишь?

– Да, но в первый-то раз был орел… Знаешь что? – меняет мальчик условия состязания. – Пусть выиграет тот, у кого скорее будет три результата из пяти.

Прошло уже больше часа. Мальчики сидят на корточках и, вытянув оцепеневшие шеи, следят за полетом монетки.

Метать собирается Никушор.

– Значит, двести девяносто девять раз – орел и двести восемьдесят девять – решка.

– Неправда, – подскакивает Санду. – Двести девяносто девять раз решка и двести восемьдесят девять – орел, я записал!

– И он показывает клочок бумаги, усеянный палочками.

– Я тоже – вот здесь.

– Я так не играю! – надувается мальчик и кладет монетку в карман. – Ты подменил бумажки.

– Я? Могу поклясться чем хочешь.

– Поклянись!

– Чем?

– Своими глазами.

– Я глазами не клянусь.

– Никогда?

– Нет.

– Поклянись!

– Чтоб у меня глаза повылазили.

– Ладно! Давай сначала.

– Давай!

– Опять до трехсот?

– Опять.

Когда счет достигает ста двадцать пяти (орел) и ста одиннадцать (решка), солнце, наскучив, наверное, таким зрелищем, отправляется на покой.

– У тебя спичек нет?

– Нет! Подождем немного, скоро луна выйдет.

Оба терпеливо усаживаются на край канавки.

Вдруг с ближнего крыльца раздается женский голос:

– Санду! Санду!

«Ох! Мама!»

– Я здесь! – громко отвечает мальчик.

– Где?

– У Нику, мы вместе занимаемся.

– Иди ужинать. Хватит заниматься.

Санду поднимается, вытаскивает из-за пазухи книжку повторяет шопотом:

– Помни: сто двадцать пять – орел и сто одиннадцать решка.

Потом ловко прыгает через забор:

– Иду-у-у-у!

КАРТА ТВОИХ ОПОЗДАНИЙ

ТЕБЯ, КОНЕЧНО, УДИВИТ то, что мы не начинаем это письмо с обычного обращения: «Уважаемый коллега!»

Но посмотри внимательно на прилагаемую карту и, мы уверены, ты найдешь этому объяснение. Тем более, что вместо условных обозначений мы написали тебе целое письмо.

Итак, мы должны сказать тебе с самого начала, что странные, невероятные и печальные происшествия, которые с первого же школьного дня обрушились на тебя, заставили нас глубоко задуматься. Вскоре наши сердца начали сжиматься от огорчения каждый раз, как ровно в восемь часов звонок возвещал нам начало нового школьного дня, а тебя опять не было на месте. Потому что через несколько недель мы уже наверное знали, что лишь большое несчастье могло помешать тебе быть пунктуальным. Тогда в нашем мозгу начинали лихорадочно проноситься все неудачи, которые могли тебя постичь, и все твои оправдания:

– У нас свалились стенные часы, товарищ учитель, и прямо на ручные, которые лежали на столе, те и другие сломались…

Или:

– У нас по соседству живет бедная старушка, одинокая и очень больная… Мне пришлось сбегать в аптеку… Разве я мог отказать ей в помощи?

Или:

– Ох, я прямо чудом уцелел, товарищ учитель. Знаете то здание, на углу улицы? Так вот, с третьего этажа свалился цветочный горшок и прямо мне на ногу… А мог бы на голову.

Или наконец:

– Знаете, что сегодня случилось? Прямо на площади! Трамвай наехал на лошадей с телегой!

Волнение и беспокойство, которые всех нас охватывали, какое-то время мешали нам заметить нечто очень важное. Все, абсолютно все эти несчастные случаи происходили в одни и те же дни недели и приблизительно в одно и то же время: в среду и в пятницу, от 8 до 8,30. Ровно в половине девятого словно какие-то волшебные часы отмечали конец твоих злоключений и ты появлялся на пороге. Странно, но нам казалось, что эти волшебные часы стучат в нагрудном кармане нашего учителя, потому что в тот момент, когда он закрывал журнал и, взглянув на часы, говорил: «А теперь перейдем к новому уроку» – ты направлялся к парте. И мы ждали, затаив дыхание, какая новая катастрофа с тобой приключилась, и слышали твои слова:

– Часы… старушка… цветочный горшок… трамвай…

Но вот в прошлую пятницу магический пароль – «А теперь перейдем к новому уроку» – был произнесен, а ты… не появлялся. Над застывшим классом черным крылом распростерлось беспокойство. Потом послышался шорох: это перелетало из сердца в сердце мрачное Предчувствие: наверняка случилось что-то гораздо более страшное, чем какие-то там часы… старушка… цветочный горшок… или трамвай. Волнение стиснуло все сердца и становилось с каждой минутой все невыносимей, а минуты так медленно ползли между дробями и формулами, мрачные и черные, как вязкий мазут…

Прошел еще один урок, но ты так и не появился. И еще один. Не пришел ты и на четвертый. Кончился школьный день.

– Что-то случилось. Да, что-то очень страшное. Мы должны помочь своему товарищу!

Ровно в час группа скорой помощи вышла из ворот школы. В руках мы держали карту, на которую нанесли твой обычный маршрут. Все опасные места были отмечены красным карандашом. В голове у нас билась одна-единственная мысль: «На юг! Все время на юг! К твоему дому, по следам твоих опозданий».

Мы сделали шагов двести в направлении, отмеченном на карте пунктиром, озабоченно поглядывая на всех лошадей, старушек и цветочные горшки, и оказались на площади, у трамвайной остановки. Мы с волнением вспоминали, сколько раз ты говорил плачущим голосом:

– Там, на площади… трамвай сошел с рельсов… и столкнулся с телегой!

Мы подошли к контролеру:

– Извините, пожалуйста… скажите, сегодня он тоже… сошел?

– Кто – сошел?

– Трамвай! Сегодня он тоже сошел с рельсов?

– Как это сегодня тоже? Он никогда…

– Вы в этом уверены?

Он посмотрел на нас так пристально, что мы не решились продолжать.

Кто-то все же пролепетал:

– Знаете, наш одноклассник… из-за этого…

– Врет!

Мы открыли карту и на кружочке, возле которого было написано «Несчастный случай – трамвай», – поставили вопросительный знак. Потом сверились с картой и, немного поостыв, все разом воскликнули:

– Все же – вперед! К зданию с цветочными горшками!

Через несколько минут мы находились в указанном месте, обозначенном на карте другим кружком и словами «Несчастный случай – цветочный горшок».

– Скажи, пожалуйста, – обратились мы к игравшему на улице мальчику, – не падал ли сегодня цветочный горшок на голову одному ученику?

Мы указали все его особые приметы. Мальчик пожал плечами:

– Нет, не падал…

– А в среду… а в прошлую пятницу?

– Не слыхал. А его я знаю, он частенько здесь проходит. Иногда мы играем с ним в классы – с полчаса, не больше…

Мы снова поставили вопросительный знак и пошли дальше, к пункту «Несчастный случай – старушка». Сомнение грызло нас, когда мы вступали к ней во двор.

– Вы больны? – спросили мы старушку.

– Да, больна. Едва на ногах держусь.

Мы победоносно взглянули друг на друга. Значит, вот в чем все дело! Честь и слава нашему товарищу, помогающему старому человеку!

– Не правда ли, сегодня к вам заходил наш товарищ?

– Который это?

Мы подробно описали его.

– Нет, этот никогда не приходит. Я несколько раз просила его, но напрасно…

На нашей карте появился еще один вопросительный знак. Многовато, честно говоря…

«Может быть, дело все же в часах» – думали мы не слишком уверенно, входя в двери твоего дома. На стене ровно тикали часы, которые при нашем появлении как раз пробили два раза.

– В таком случае с ним случилось, конечно, что-то гораздо более серьезное, – встревожились мы, ставя последний вопросительный знак.

И тут ты вошел в комнату.

– Что с вами? Что случилось? – спросил ты испуганно.

– А с тобой?

– Трамвай… горшок… старушка…

Часы медленно тикали.

– А может быть, просто – математика?

– Нет! То есть, да… Вам я могу сказать, но это – между нами. Я боялся, что меня спросят…

– И все-таки сегодня наверняка произошло что-то более серьезное: ведь ты не пришел совсем!

– Да, более серьезное… Переменили расписание! Разве вы не знаете? Теперь у нас в пятницу – два урока математики.

Мы замолчали. Потом взглянули на карту. И вдруг перед нами сантиметр за сантиметром предстала, как на ладони, карта твоих опозданий.Мы стерли вопросительные знаки и вместо них написали: Ложь… несерьезность… беспечность… сачкование.

Потом показали ее всем одноклассникам. Некоторые решили, что ее нужно озаглавить: «Маршрут прогульщика», другие заявили, что «Карта бесчестия» будет правильнее. Но мы ограничились заглавием «Карта твоих шагов» и посылаем ее тебе. Если ты внимательно поизучаешь ее с полчаса, этого достаточно. Мы уверены, что на этом твои опоздания закончатся.

ПОРТРЕТ СОСЕДКИ ПО ПАРТЕ

ПОСЛЕ КАНИКУЛ КАЖДАЯ УЧЕНИЦА должна была написать сочинение, тема которого – литературный портрет соседки по парте. С точки зрения ее внешности и характера. Как она выглядит и что она за человек…

Две девочки, сидевшие на одной парте, да к тому же и жившие по соседству – Викторица и Дана – принялись за дело. Вот уже написаны первые фразы… вот сочинения уже кончены… «с точки зрения внешности».

Викторица вытягивает шею и заглядывает в тетрадь своей соседки.

– Прочитай мне, – просит она. – Ужасно хочется узнать, что ты про меня написала.

– Но потом ты тоже мне прочитаешь, ладно?

– Конечно. Давай!

– А ты не рассердишься?

– Зачем мне сердиться?

– Честное слово?

– Честное слово!

Девочка глубоко вздыхает, смахивает с тетрадки несколько воображаемых пылинок и начинает:

– Слушай. «Моя соседка по парте очень от меня отличается».

– Верно, давай дальше, умираю от любопытства, так хочется узнать, как ты меня представляешь…

Соседка не заставляет себя долго упрашивать. И продолжает:

–  «Она кругленькая и полненькая…»

– Как?! – хмурится вдруг оскорбленная Викторица и щупает свою талию. – Разве я кругленькая?

– А ты думаешь, нет? Ведь недаром все зовут тебя пышкой.

– Это ты придумала, – сердится Викторица. – Сейчас же сотри слово «кругленькая»!

– А чем же я его заменю? Пышкой?

– Нет! Не надо пышку.

– А как? Кубышкой?

– Нет! Не хочу кубышку. Пиши…

Закрыв глаза, она ищет подходящее слово. Подруга ей помогает:

– …Тетеха? Тумба? Честное слово, все-таки лучше кругленькая…

– Нет, напиши так: «Она похудела на два килограмма триста грамм…»

– Не заметно… Право же, совсем не заметно.

– Нет, заметно, – возражает Викторица. – Если хочешь, я покажу тебе на платье…

– Зачем это? Разве я про платье пишу?

Викторица сдается. Она кисло улыбается:

– М-да! Знаешь, мне очень любопытно, что ты написала дальше…

– Ну давай, я тебе прочитаю. Я написала так, – безмятежно продолжает Дана: – «Она широколицая…»

– Как это широколицая?

– А как? Узколицая, что ли? Посмотрись в зеркало! «Нос у нее картошкой, а уши топорщатся…»Вот и все.

Викторица бледнеет от злости. Она кусает губы и угрожающе шипит:

– Да? Хорошо. А вот что написала я… « Моя соседка по парте очень отличается от меня…»

– Это верно, – с удовлетворением подтверждает Дана.

–  «Она высоченная…»

– Что? – взвивается Дана, словно ужаленная.

– Что слышишь! А теперь я еще добавлю: « костлявая и неуклюжая, а нос у нее, как слоновий хобот…»

– Ах так? Ты еще и сравнивать?.. Ладно, – угрожающе бормочет Дана. – Ты думаешь, я не могу написать вместо «уши топорщатся»– « уши, как листы квашеной капусты»?И… и… « подбородок острый, как носок башмака»?Подходит тебе?

Викторица смотрит ей прямо в глаза.

– Подходит. А я напишу: « Пальцы у нее, как пробки, и… и… щербинка между зубов, как Дунай у Железных ворот…»

Дана вскакивает, опрокинув стул и от злости даже не замечая того.

– Да? Пошли к зеркалу! Вот, пожалуйста. – Она прилипает носом к блестящему стеклу и говорит, засунув пальцы в рот, как вилку: – Ну скажи, где ты видишь у меня Железные ворота?

– А ты где видишь у меня квашеную капусту? – кричит Викторица и тянет себя за уши.

Наконец они, кажется, немного поостыли. И перешли к переговорам.

– Сотрешь « костлявая и неуклюжая»?

– А ты сотрешь « широколицая»?

– Сначала ты сотри, – просит Дана.

– Нет, сначала ты.

– Ладно. Значит, не хочешь? – снова закипает Дана. – Ну подожди, я тебя обработаю, «по характеру».

Она бежит к столу и решительно берется за ручку.

– Что ты собираешься написать? – спрашивает изумленная Викторица.

– Я напишу, что ты… эгоистка!

– А я напишу, что на уроке румынского ты делаешь задание по математике. И списываешь у других.

– А я, думаешь, не напишу, что ты убежала с последнего собрания, чтобы сфотографироваться в моменталке?

– А ты разве не прикинулась больной, потому что не выучила стихотворение к празднику?

Дана замирает с повисшей в воздухе ручкой. И говорит дрожащим голосом:

– Ты в состоянии написать… такое?

Викторица тоже немного смягчилась:

– Если ты напишешь про собрание!..

– Я не напишу. Но и ты не пиши, что я списывала.

– И про моменталку не напишешь?

– Нет, если ты сотрешь, что я не выучила стихотворение к празднику.

– Но ты тоже сотри, что я эгоистка и что у меня нос картошкой.

– А как же мне написать?

Викторица думает одно мгновение, потом весело восклицает:

– Знаю: нос – нормальных!.

– А лицо?

– Нормальное.

– А глаза?

– Нормальные.

– Ладно, я сотру, – соглашается Дана. – Но ты тоже так напишешь?

– А как же иначе? Тоже…

Некоторое время слышится только скрип перьев.

Вскоре сочинения переписаны. Дана кладет ручку и читает Викторице:

–  «Моя соседка по парте Викторица очень от меня отличается. У нее нормальное лицо, рот, нос, уши и волосы. По характеру она совершенно нормальная девочка».

Викторица тоже читает подруге свою работу:

–  «Моя соседка по парте Дана очень от меня отличается. У нее нормальный пос. Нормальный рот. Нормальные волосы и глаза. По характеру она девочка совершенно нормальная».

«Как? – воскликнете вы. – Разве между ними нет никакой разницы?» Как же, есть и немалая: «по внешности» у Викторицы на три запятых больше. Зато «по характеру» Дана богаче – на две точки и одну чернильную кляксу.

У ТЕЛЕФОНА

ТРИ ЧАСА ПОПОЛУДНИ. В доме тепло, мирно гудят печки; разомлевшие кошки тихо посапывают, а ребята… Они плотно пообедали, отдохнули и теперь, склонившись над тетрадями и книгами, читают и перечитывают, черкают и перечеркивают, считают и высчитывают – одним словом, занимаются. Мой друг Шербан тоже сидит за столиком, как все остальные. И, как и все остальные, читает и перечитывает, черкает и перечеркивает, считает и высчитывает. И все-таки, несмотря на все это, он… не занимается.

Некоторое время он недовольно ворчит. Затем устремляется к телефону:

– Алло, Алеку!.. Ты что делаешь! Учишь химию? Прекрасно, дорогой, назови мне дезинфицирующее средство из четырех букв, которое кончается на Т. Нет, не порезался, я разгадываю этот проклятый кроссворд… Представления не имеешь? Нет, по химии я еще не выучил… Мешаю тебе? Ну одну минуточку!.. Тогда назови мне норвежский порт из шести букв… Или животное с рыжей шерстью… начинается на Л… Не разбираешься? Надо заниматься? Ага! Ладно-о-о!.. До свидания!

Шербан бросает трубку и обиженно ворчит:

– Вот с кем я сижу за одной партой! Зубрила несчастный! Ну ладно, завтра же пересяду от него. Буду сидеть с Санду Винтил ой… В углу, возле печки. Пусть этот несчастный Алеку еще попросит у меня папин циркуль… Я тоже скажу ему: «Мне некогда, не видишь? Я чищу себе ногти…»

Облегчив таким образом душу, он набирает новый номер.

– Санду, это ты? Говорит Шербан… Санду, послушай, ты ведь сидишь один? С завтрашнего дня я пересяду к тебе. Что на меня нашло? Завтра объясню… А сейчас я ищу животное с рыжей шерстью… Какой магазин? Какая там комиссионка? Я не собираюсь его покупать. (Шербан смеется довольный: вот как остроумно ответил!) В музее? Да, нет, мне для кроссворда надо… Занимаешься? А-а-а… М-да!

В трубке сухо щелкнуло. Шербан хмурится:

– Подумаешь – занимается! Ну и что? Не может выкроить минутку для друга? Не стану я к нему пересаживаться. Пускай дожидается, как у моря погоды…

Он сердито грызет кончик карандаша… «Животное с рыжей шерстью»… Лошадь… леопард…но здесь не четыре буквы… лягушка…но у нее нет шерсти… лебедь…Но это не животное, а птица… Его взгляд падает на кошку. «Она рыжая! Но не на Л…» Разозлившись, он кидает в нее книгой:

– Брысь! Опять на кровать забралась?

У бедной кошки дыбом встает шерсть, и так, застывшая, рыжая, с желто-зелеными глазами, она как две капли воды похожа на Лику, мальчика с соседней парты, когда Шербан подталкивает его на контрольной работе, а тот свирепо поворачивается к нему:

– Оставь меня в покое!

Да, он тоже не слишком-то приветлив, этот Лику, но если попросить его по-хорошему, подойти умеючи…

– Лику, дорогой, выручи, умоляю! Не знаешь ли ты такое животное, с рыжей шерстью, из четырех букв, начинается на Л? Да, я про тебя подумал… Почему – дурная шутка? Нет, я не про тебя…

«Повесил трубку!»

Шербан весь кипит от негодования. Что это ему взбрело? Шербан считает по пальцам – «Л-И-К-У… Правда, четыре буквы. И волосы у него рыжие… Ха-ха-ха! Так ему и надо!»

Он листает блокнот, в котором записаны номера телефонов… Звонит еще нескольким одноклассникам, потом взрывается:

– Подумаешь, занимаются! Ну и что ж, что они занимаются? На коленях умолять их, чтобы оказали мне дружескую услугу?! – Он смотрит на стенные часы. – Пожалуйста, уже шесть. Три часа мучаюсь!.. Ну и товарищи! Ни один даже не почешется…

В самом деле, уже шесть часов. В доме тепло, печки все еще гудят; кошки, пригревшись, совсем заснули, а ребята… Уроки они уже выучили и теперь отдыхают, играют. Шербан открывает ранец и раскладывает на столе книги, тетради, карандаши… По химии столько задано… Нельзя терять ни минуты. И мальчик, обхватив голову руками, погружается в чтение.

Вдруг раздается длинный телефонный звонок. Шербан бежит к телефону.

– Привет, Алеку! Ты все кончил? Я? Я – только начал… Как? Что? Ты нашел животное с рыжей шерстью? Лиса, говоришь? Погоди, проверю. Верно, лиса! Спасибо тебе, Алеку!.. А я целых четыре часа бился с этой лисой. Спасибо, ты – настоящий друг… Как это за что? За то, что не забыл про меня… Всего!

Он вешает трубку и возвращается к учебнику: «Кислород это химический элемент…» Дзинь-дзинь! Шербан снова встает:

– А, это ты, Санду? Да, нашел: лиса… Спасибо. Что я делаю? Занимаюсь. До свиданья…

Шербан садится за стол.

– Где я остановился? Ага, «Кислород – это химический элемент…» Дзинь-дзинь-дзинь!

– Говори! Да, я знаю: лиса!

Он бросает трубку и направляется к столику.

Дзинь-дзинь…

– Алло! Да! Лиса! – рычит Шербан в трубку.

И, возвращаясь к столу, сердито бубнит:

– Подумаешь! Это каждый дурак знает. Конечно, лиса.

Дзинь…

Он хватает трубку и вопит:

– Знаю… Лиса!

Шербан весь кипит: «Лиса! Лиса! Целый день дзинь да дзинь. Делать им нечего! Нет, чтобы подумать: ведь другие-то занимаются… Ну и товарищи!..»

Д зинь-дзинь-дзинь…

Он кидает на телефон подушку. Звонок доносится глухо, как кошачье мурлыканье, потом затихает. Мальчик убирает подушку.

Телефон с минуту молчит, и снова:

Дзинь-дзинь-дзинь…

Шербан бросается к нему и вопит изо всех сил:

– Лиса! Лиса!.. Знаю, лиса!. Черт бы побрал эту лису!

Кошка беспокойно взмахивает хвостом и начинает протяжно мяукать…

ДУШЕНЬКА ЗАНИМАЕТСЯ

КОГДА ИОНЕЛ БЕРЕТСЯ ЗА УРОКИ, все вокруг ходят на цыпочках. Впрочем, «все вокруг» – это лишь бабушка, махонькая, худенькая и чуть-чуть сгорбленная. Мама на работе. Папа вот уже недели три как уехал в командировку.

Конечно, бабушке не так уж легко ходить на цыпочках: ей почти семьдесят лет. Но она знает, что шарканье тапочек мешает мальчику. А ведь душенька занимается! «Пусть себе занимается, родненький… Какой он старательный! Приходит из школы – и сразу же за уроки. Даже поесть как следует некогда и за столом читает, бедненький… И обувается, глядя в книгу… Как же ему попасть шнурками в дырки, бедняжке!..» Поэтому его обувает бабушка, а душенька в это время читает. Видел ли кто-нибудь еще такого усердного мальчика?! Он даже умывается с книгой в руках. И – представьте себе! – при всем этом в школе его просто преследуют. Как это классный руководитель может говорить, что он совсем не занимается? Вот и сейчас поглядите на него: сидит, задрав ноги на стенку, – он, малыш, всегда так занимается – и глотает страницу за страницей, книгу за книгой. Других детей нужно подталкивать: «Занимайся, пиши, рисуй, кончил?» А с Ионелом – ничего подобного. Сознательный внучек, старательный! Не удивительно, что он стал таким… раздражительным. Да и как тут не стать раздражительным, если приходится столько заниматься? А она, вот и сейчас, только что с таким громом свалила у печки охапку дров! Правда, для нее она уже тяжеловата, но ведь мальчик занимается. И еще один недостаток есть у бабушки: вот, она несет ведро с водой и при этом так громко шаркает тапочками! Как же мальчику не раздражаться? Он весь погружен в книгу…

Но делать нечего. Ей все-таки придется побеспокоить его, послать за хлебом:

– Ионел… Ионел, душенька…

– Чего тебе?

Бедненький! Даже когда к нему обращаются, не оторвет глаз от книги!

– Сокровище мое, не сбегаешь за хлебом?

– Ох!.. Не дадут человеку почитать… бах! – дрова… дзинь! – ведро с водой… А теперь – еще и хлеб! Я хлеба не ем, иди сама, если тебе надо… А меня оставь в покое! Я занимаюсь… Не видишь?

И он сует бабушке под нос внушительную книгу в обертке из журнального листа, на котором крупными буквами написано «История».

Бабушка с почтением смотрит на толстую книгу и извиняется:

– Ну… не сердись, родненький, я сама схожу… занимайся, занимайся… душенька…

Когда бабушка возвращается, мальчик все так же неподвижно сидит с книгой. Только передвинул ноги с одной стены на другую.

– Вот умница, солнышко мое, как у него страницы мелькают! Уже кончил…

– Дай мне «зоологию»… Она в ранце… В голубой обертке, – приказывает Ионел.

Зоология немного потоньше. Какое счастье, что у них зоология! А вот если бы он потребовал румынский… Ох! Целых два килограмма! Или географию… Бедный мальчик!.. Вот, уже замелькали страницы. А учитель зоологии говорит, что он не занимается. Это он-то, который столько лет был отличником: с первого класса по четвертый… Правда, в последнее время он немного сдал… Но теперь? Теперь-то он будет первым в классе!.. И бабушка ходит по дому на цыпочках… И боится даже вздохнуть. Ионелу не нравится, как она вздыхает. Да, по правде говоря, ей и самой не нравится. Вздыхает она тяжело… Ну, что же поделаешь, старость!

Единственное, что беспокоит бабушку – это то, что Ионел почти не пишет. Да что там: совсем не пишет! Замирая от страха, бабушка решается на вопрос:

– Ионел, душенька… а писать вам не задавали?

Мальчик отвечает нехотя, не отрывая глаз от книги:

– М-да… задавали…

– А… почему ты не пишешь, душенька?

Душенька гневно швыряет книгу:

– Не видишь, что ли? Я учу!

– Не сердись, душенька… я подумала… может, помочь тебе чем-нибудь…

Ионел соскакивает с постели. Гнев его улетучился. Глаза весело сияют:

– Бабушка, ты ведь пишешь красиво? – Он роется в ранце и вытаскивает книгу и тетрадь: – Бабушка, милая, вот здесь… вот столечко… десять строчек… до сих пор… напиши мне… Нам задали списать… А мне надо учить… Ладно?

Бабушка надевает на нос очки и принимается за дело.

Ионел поднимает с полу книгу и, задрав ноги на стенку, погружается в чтение.

Минут через тридцать бабушка подходит к мальчику:

– Вот… я кончила…

Хорошо?

– Очень хорошо, бабушка, очень хорошо…

Иди сюда, я тебя поцелую… – Он счастливо чмокает ее в щеку. Потом вытаскивает из ранца другую тетрадь: – Бабуся, милая, сделай мне эту карту… Вот здесь… Притоки Серета.

Бабушка трет себе глаза.

– Плоховато я вижу… здесь так мелко написано, душенька.

– Ну, бабушка, помоги… Мне надо учить.

На следующий день Ионел возвращается из школы разгневанный.

– Что ты наделала? Я получил четверку… И все из-за тебя. Посмотри! Всю карту перечеркали красным карандашом! Что, Дунай, по-твоему, – приток Серета? А Муреш?! Олт впадает в Черное море? Хороша помощь! Разуй глаза, почитай в книге, если не знаешь… – И, строго поглядев на нее:

– Ну, чего стоишь? Давай делай снова…

Бабушка садится за стол. Водя пальцем по книге, она читает:

– «У Серета очень много при… прито… притоков… С севера на юг, по правому берегу: Сучава, Молдова, Бистрица, Тротуш, Милков, Бузэу…»

Мальчик, как всегда, лежит, задрав ноги на стенку и держа в руках зоологию… Он тоже читает. Но примерно через пол – часа глаза его начинают понемногу слипаться. Он часто моргает… оторопело перелистывает страницу, читает еще несколько строк и сам не замечает, как его ноги соскальзывают со стены, а зоология падает на коврик возле кровати.

– Душенька, сон сморил… Да и как же иначе? Столько уроков… – Бабушка вздыхает, потом осторожно поднимает книгу, взвешивает ее в руке: – В мое время книжки были потоньше… – и начинает листать. – Как мелко написано! – Она поправляет очки и читает наугад:

«…Стоя на берегу, беглец смотрел вслед пиратам. Те уходили на всех парусах… Тогда, одной рукой натягивая уздечку, а другой почесывая затылок, он выхватил пистолет и начал стрелять…»

Бабушка ничего не понимает. Она снимает очки, тщательно их протирает и, получше устроив их на носу, перелистывает страницу:

«С ужасным воплем он метнул кинжал в пальму, но она исчезла… Страшное подозрение закралось в душу пирата: не обман ли это?»

Подозрение – совсем как в книге – закрадывается в бабушкину душу. Разве это зоология? А может, это обман? Она направляется к столу и вытаскивает из ранца «Румынский язык». В книге полно картинок. Бабушка облегченно вздыхает. Значит, она ошиблась. В учебнике румынского и в ее времена были картинки – портреты писателей. Она внимательно смотрит на первый рисунок. Лицо ей неизвестно. Наверное, какой-нибудь молодой писатель… и глаз у бедняжки завязан… Кто бы это был? Она читает надпись: «Том Кривой, молодой бандит из Чикаго». Другая фотография: «Дик-Кит»…

Все более недоумевая, бабушка вытаскивает «Арифметику». Она ищет расчеты, – как в любой арифметике. И находит – но такие, каких нет ни в одном учебнике:

«Ваши расчеты ошибочны, мистер. Мы украли вместе три тысячи долларов. Значит, на мою долю приходится тысяча пятьсот.

–  Да? Как ты смеешь?… – он рывком вскочил на ноги. – А те шесть пуль, которыми я могу продырявить твою башку, ты не считаешь?»

В ужасе бабушка выпускает из рук «Арифметику». Нагибается, чтобы поднять ее, и в лицо ей ударяет жар принесенных ею недавно поленьев.

– Ионел! – кричит бабушка. – Какие у вас завтра предметы?

– Зоология, румынский, география…

– Значит, зоология?.. – Она берет книжку в голубой обертке и бросает ее в огонь. – Потом румынский, говоришь? – Желтоватые страницы скорежились, охваченные пламенем, и начинают потрескивать.

– Что ты делаешь, бабушка? – вскакивает мальчик, словно ошпаренный – совсем, как «молодой бандит из Чикаго», который подмигивает ему из кучи пепла своим одним глазом.

Но бабушка не отвечает. Она бросает в огонь книжку за книжкой.

Потом поворачивает пылающее лицо к ошеломленному мальчику:

– Что я делаю? Ничего… Разжигаю огонь… – И сурово добавляет, глядя на него сквозь очки: – Вон с глаз моих! Иди принеси две охапки дров, а потом поговорим. Я тоже кое-что понимаю в зоологии, душенька.