Текст книги "Тихая война"

Автор книги: Миклош Сабо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Но до тех пор произошло еще много различных событий.

ЛЮДИ В ВЫСОКИХ БОТИНКАХ СО ШНУРОВКОЙ НАЧИНАЮТ ДЕЙСТВОВАТЬ

Дом номер 3 по улице Каплони выглядел весьма респектабельно. Войдя в подъезд, я сразу понял, что попал в главную ставку отряда Пронаи. По комнатам и коридорам сновали какие-то юнцы, степенно шествовали затянутые в мундиры офицеры, мелькали люди в полувоенных френчах и высоких ботинках со шнуровкой. В просторном салоне, куда из большой передней вели двойные стеклянные двери, было особенно оживленно.

Унтер-офицерский мундир, в который я был одет, помог мне, не привлекая внимания, узнать, где находится господин лейтенант Чохани.

– Да вот он! – указал мне пальцем один из типов в ботинках со шнуровкой.

Все эти люди, толкавшиеся в зале, производили впечатление скорее сборища преступников, чем подразделения регулярной армии. Поэтому я спокойно и без лишних формальностей подошел к лейтенанту Чохани и назвал себя.

– Беда, – сказал он, озабоченно потирая лоб. – Начальник генштаба Берегфи издал строжайший приказ, согласно которому ни одного солдата из армии они взять не могут. Лучше даже не пытаться. Постарайся явиться еще раз, но в другом качестве.

– Я вас понял!

– Вот и хорошо. Будь здоров!

Дальнейших разъяснений мне не требовалось. Я был согласен с Чохани: если я все же попытаюсь сегодня совершить невероятное и меня не примут, не могу же я назавтра явиться сюда под другим именем и с другими документами!

Я поплелся к двери в самом мрачном настроении. Теперь мне предстояло привыкнуть к мысли о дезертирство из армии, так как другого выхода просто не было. Признаться, меня мало беспокоил тот факт, что я нарушу военную присягу. Тревожило другое – командование авиационной дивизии, где я служил, наверняка объявит розыск и меня будут искать как дезертира.

«Конечно, в столице сейчас царит полнейший хаос как среди гражданских, так и среди военных. Кроме того, едва ли начальник штаба станет беспокоиться из-за исчезновения какого-то унтера, – размышлял я, идя к выходу. – Если только не вспомнит, что я был писарем в отделе кадров…»

– Эй, унтер-офицер, постой-ка!

Я уже был возле самой двери, когда услышал этот оклик. Впрочем, тон был дружелюбным, а в человеке, который меня окликнул, я сразу же узнал поручика в пенсне, которого впервые увидел накануне в обществе Золтана Мико.

– Слушаюсь! – Я повернулся и щелкнул каблуками.

– Ты, наверное, хотел бы перейти служить к нам, не так ли?

– Так точно, господин поручик!

Он внимательно оглядел меня с ног до головы, потом взгляд его остановился на моем лице. В душе я испугался. «Неужели он догадался о характере моих отношений с Мико?.. Если так, то они все знают… Неужели провал?..» Тот, кому не приходилось попадать в подобное положение, вряд ли сможет представить, какой вихрь мыслей пронесся в моей голове.

– Писарем работать можешь?

– Так точно.

– Где служишь? Должность?

Мне ничего не оставалось, как ответить на оба вопроса.

– Значит, ты умеешь печатать на машинке.

Я вздохнул с облегчением. Если его занимает вопрос машинописи, едва ли у него худое на уме.

– Прекрасно! – Он хлопнул меня по плечу. – Именно такой человек мне и нужен. Пойдем со мной, я дам письмо к твоему начальнику с просьбой о твоем переводе.

Письмо, которое я получил от поручика, было поистине удивительным. В левом верхнем углу белоснежного листа красовался двойной крест, в правом – герб Пронаи. Текст был напечатан без единой ошибки. Я был почти счастлив и уверовал в то, что судьба поспешила ко мне на помощь, что теперь я смогу без всяких препятствий приступить к выполнению полученного мною задания.

На другой день я явился в канцелярию штабной роты и протянул письмо дежурному фельдфебелю. Дежурный взял его, прочитал и вернул мне обратно, в мгновение ока разрушив все мои надежды.

– Согласно приказу его светлости министра обороны и начальника генерального штаба ваша просьба о переводе выполнена быть не может! Вы свободны!

Когда я вышел из канцелярии, у меня, наверное, был вид лунатика. Я собрался уже отправиться на свой пост на проходной, но меня остановил знакомый унтер-офицер, служивший писарем в канцелярии роты:

– Эй, паренек, погоди! Покажи-ка мне твою бумагу.

Я протянул ему письмо. «Пусть читает, если интересно. Теперь уже все равно…»

– С тебя стакан палинки, коллега. Я дам тебе один шанс! – Он весело рассмеялся и хлопнул меня по плечу с силой, которую трудно было ожидать от этого длинного, но щуплого парня. – Отправляйся прямехонько к господину капитану. Щелкни каблуками так, чтобы кирпичная стена зашаталась, а потом без всяких объяснений вручи ему это письмо.

– Ты что, рехнулся?!

Вопрос мой имел основания – ни один солдат или унтер-офицер никогда не посмел бы явиться в кабинет командира роты по собственной инициативе. А если они являлись туда по вызову, то сам господь бог не спасал их от разноса господина капитана.

– Осел ты, коллега, вот ты кто! – Это была его любимая присказка. – Вот увидишь, господин капитан Шала, получив письмо с гербом Пронаи, еще тебя и в щечку поцелует. Ступай, не бойся!

Выбора у меня не было, и я решился, последовав его совету, войти в логово хищника.

Капитан авиации Шала оказался маленьким, тщедушным человечком. Без офицерского мундира и щегольской фуражки с кокардой он походил бы скорее на серую мышь, чем на хищника. Его видели чаще пьяным, чем трезвым, но грубость по отношению к солдатам, громогласная ругань и град взысканий, которыми он щедро осыпал и правых, и виноватых, снискали ему дурную славу. Все боялись его как огня.

Когда я, постучав в дверь и получив разрешение войти, появился на пороге, он уставился на меня, словно видел перед собой в приступе белой горячки не человека, а зеленого слона.

Мне не оставалось ничего другого, как последовать совету ротного писаря. Я вытянулся, отчаянно щелкнул каблуками и отчеканил:

– Господин капитан! Унтер-офицер Миклош Сабо! Покорнейше прошу разрешения передать вам письмо… от господина Пронаи!

Не сводя с меня остановившегося взгляда, он подошел, выхватил из моих рук бумагу и пробежал ее глазами. Лицо его прояснилось. Хищник улыбался!

– Гляди-ка! Я и не знал, что у меня служит такой бравый парень! Ступай в канцелярию и доложи старшему писарю, что я тебя отпускаю!

После того как я отдал честь и лихо повернулся кругом, он бросил мне вдогонку:

– Личное оружие оставь при себе! Я дарю тебе его для борьбы с большевиками!

Час спустя (за это время я успел сбегать к себе на квартиру и переодеться) я превратился в законно откомандированного в штаб Пронаи сотрудника.

Мой новый начальник, поручик в золотом пенсне, встретил меня с нескрываемой радостью. Оглядев мое цивильное платье, он протянул мне руку и (тут я впервые услышал его имя) представился:

– Доктор Бела Олах, сервус! – Заметив мое смущение, он с улыбкой добавил: – Можешь смело говорить мне «ты»! Ведь теперь мы будем работать вместе…

Оказалось, что поручик Бела Олах занимает должность начальника интендантской службы в отряде Пронаи и ведает всем хозяйственным обеспечением штаба. Таким образом, я оказался в непосредственной близости от очага адской кухни, как того и хотели мои шефы.

Доктор Олах представил меня как своего помощника всем сотрудникам штаба, и прежде всего поручику Секерешу, начальнику контрразведки. Я помнил предупреждение Мико об этом человеке как о самой опасной бестии, которой следует опасаться. Правда, пожимая руку контрразведчику, я испытывал не страх, а скорее любопытство, смешанное с тревогой.

Двери вдруг распахнулись, и в салон вошел сам подполковник Пронаи, лорд Баден-Поувел, повелитель бойскаутов, знаменитый охотник на африканских львов и беспощадный террорист. Смесь всех этих титулов и качеств столь странным образом отражалась в наружности этого грузного, с высохшим лицом, старика, что я с трудом подавил улыбку. На голове его криво сидела широкополая бурская шляпа с длинным, торчащим кверху пером, плечи облегал френч, перекрещенный двумя патронташами, а на широченном альпийском ремне висел внушительных размеров револьвер в кобуре.

Несмотря на опереточную внешность, это был тот самый Пронаи, носитель архиреакционного, так называемого сегедского духа, главный квартирмейстер адмирала Хорти и главный палач, участник множества кровавых расправ 1919 года.

Пронаи не обратил на меня никакого внимания, что, впрочем, отнюдь не огорчило меня. Он обратился к моему новому начальнику и сказал, чтобы тот поторопился побыстрее достать кожу для нового реглана.

После этой короткой, но выразительной сценки доктор Олах выправил мне документ. Удостоверение, полученное мною, гласило, что унтер-офицер-юнкер Миклош Сабо имеет право свободного передвижения по городу как уполномоченный по заготовкам отряда Пронаи.

Я обратил внимание начальника на то, что мои данные в удостоверении не соответствуют действительности. Поручик рассмеялся в ответ:

– Ай-ай, Миклошка! – Впоследствии он всегда называл меня этим ласкательным именем. – Неужели ты не понимаешь, что тот, кто действует от имени и по поручению его высокоблагородия господина подполковника Пронаи, должен быть по меньшей мере юнкером? Считай, что тебя повысили в звании.

Встретившись с Золтаном Мико, я подробно рассказал ему о том, что произошло со мной за это время.

Мико подумал немного, а затем сказал:

– Бела Олах мой земляк, я знаю его с детских лет. Храбрый, заслуженный боевой офицер. К тому же умен. Я уверен, он давно уже понял, что нацистская Германия проиграла войну… – Оборвав себя на полуслове, он спросил о другом: – Как тебе понравился Чохани?

– Я встречался с ним только один раз. Пока мне нечего о нем сказать.

– Во всех делах, касающихся батальона Гергеи, ты можешь смело на него рассчитывать. И ни на кого больше!

Дудаш реагировал на мой доклад несколько иначе. Повертев в руках мое удостоверение, он хрипло захохотал. Затем принялся инструктировать меня о том, как извлечь пользу в стане Пронаи из моей новой должности «снабженца-заготовителя».

– Крышка от котелка с мясом находится в твоих руках. Это же банда грабителей! – поучал он меня. – Твой доктор Олах наверняка ловкая бестия и знает, где что достать. С его помощью эти люди имеют доступ к равным дефицитным продуктам. А поскольку вы с доктором заботитесь об их личном благополучии, то они очень скоро привыкнут к тебе и допустят в свой круг. Тогда ты сможешь бывать повсюду и услышишь много интересного. Должность превосходная, ничего не скажешь!

Шандора Салаи тревожили иные заботы – прежде всего он думал о наших людях, находившихся в отряде Пронаи. На первых порах внедрение проходило без помех, а группы сопротивления получили надежное прикрытие.

– По мере сил поддерживай группу Репаи, а также ребят в батальоне Гергеи, – напомнил мне Салаи. – Они рискуют жизнью, не забывай этого. Например, Золи Сепеши, ты его знаешь, он слишком многим рискует.

Золтан Сепеши!

Сколько раз за минувшие десятилетия вспоминал я этого человека, столь похожего внешностью, характером и темпераментом на бессмертного Шандора Петефи! В 1941 и 1942 годах он руководил кружком молодых рабочих, ставших членами «Национального союза молодежи», рассказывал о борьбе венгров за свободу просто и понятно, но с какой ненавистью к гитлеровской Германии, с каким пламенным патриотизмом!

Судьба распорядилась так, что мы работали с ним рядом, рука об руку, плечом к плечу. Он находился в те дни на проспекте Сенткирай, в батальоне, я – в логове Пронаи, на улице Каплони. Мы шли к единой цели разными путями. И кто бы мог подумать, что этот храбрый борец сопротивления и великолепный товарищ спустя несколько месяцев погибнет в самом расцвете молодости! И сколько еще таких, как он…

Чохани вскоре нашел себе пристанище в городе, так как не желал жить под одной крышей с Качей и его бандитами. Замечу, что Пал Репаи и его группа тоже в интересах конспирации перебрались в Пешт, где поселились во флигеле на улице Радаи, номер 31. В дальнейшем этот флигелек превратился в приют для многих солдат-дезертиров и лиц, спасавшихся от террора нилашистов.

С Чохани мы вскоре стали друзьями. Я бывал у него в семье. Он познакомил меня со своим тестем Иштваном Месарошем, весьма примечательной личностью, старым дипломатом, и представил жене, ждавшей в то время ребенка. Думаю, при этом лейтенантом тогда в немалой степени руководило подсознательное чувство заботы о своих близких – если его вдруг не станет, о них позаботятся друзья.

Но больше всего его тревожила судьба единомышленников.

– Видишь ли, – говорил он мне, – я знаю, что все самое важное ты немедленно сообщаешь Золтану Мико. Однако пойми, я несу ответственность за жизнь двухсот пятидесяти молодых людей, служащих в батальоне Гергеи. Я должен сохранить их в целости, всех до единого, для будущей борьбы. Ради этого я тоже должен знать все, что говорят и думают о них в штабе Пронаи. Пусть это станет частью и твоей заботы!

Я успокоил его, заверив, что сделаю все, что от меня зависит.

К сожалению, очень скоро я получил наглядный урок и убедился в том, что от меня зависит слишком мало.

Все началось однажды утром. Штаб отряда Пронаи жил своей обычной жизнью: взад-вперед сновали посыльные, трезвонили телефоны, в кабинете у шефа совещались руководители. Бела Олах поручил мне составить смету на получение продуктов и снаряжения; под предлогом выполнения этого распоряжения я торчал в штабе, чтобы дождаться конца и узнать, о чем же совещались главари банды.

Вдруг я почувствовал, что вокруг меня что-то изменилось. Не понял, не увидел, а инстинктивно почувствовал. Такой интуицией обычно обладают люди, живущие в постоянной опасности. Но мне самому ничего, кажется, пока не угрожало. В следующий момент я почему-то подумал о своих бойскаутах. С одобрения поручика Олаха я привлек их к нашей службе в качестве практикантов-допризывников. Таким способом достигались одновременно две цели: во-первых, мои воспитанники ограждались от привлечения их на другие работы, а во-вторых, я получил надежных связных для себя лично. Бела Олах зачислил их в качестве подсобных рабочих – они грузили и доставляли из военных и нилашистских складов дефицитные продукты, получаемые нами по требованиям, подписанным Пронаи.

Не успел я разогнать свои тревоги, как перед моим столом появился Бела Олах.

– Представь себе, – заметил он деланно-равнодушно, – контрразведчики Секереша обнаружили среди солдат батальона Гергеи нескольких евреев.

Не знаю, как мне удалось не потерять самообладания. Вопрос уже вертелся у меня на языке – я должен был узнать подробности!

– Они сами явились сюда, чтобы получить провиант для батальона. Подумай только – сюда, в штаб Пронаи, где у всех такие носы, что они за версту чуют еврея! Их схватили сразу, едва они переступили порог.

Не помню уже, под каким предлогом я выскочил из гостиной в общую канцелярию – большой зал, где обычно дожидались поручений и мои мальчики-бойскауты. По сей день не могу забыть выражения ужаса на совсем еще детском лице Габора Витеза и его друга, которые стояли, прижавшись к стене, с широко открытыми глазами, и, словно остолбенев, наблюдали за трагической сценой, разыгрывавшейся посреди комнаты.

Именно трагической, иначе ее не назовешь.

До сих пор не пойму, что побудило этих двух новобранцев из батальона Гергеи по доброй воле прийти сюда без приказа и, как выяснилось, совершенно бесцельно – никто их за провиантом не посылал. Что их сюда привело? Бравада, любопытство?

Со всех сторон на парней сыпался град пощечин, пинков и плевков. Мне было жаль этих юнцов, но вместе с тем я злился на них за их поступок. Из-за легкомыслия этих парней над всем батальоном Гергеи и его командиром Чохани нависла серьезная опасность. Я лихорадочно соображал, что можно было бы предпринять, чтобы как-то предотвратить беду.

Воспользовавшись минутным замешательством окружающих, я знаком подозвал к себе Габора.

– Сейчас же вон отсюда, и бегом! Один – к лейтенанту Чохани, другой – к Шандору Салаи! Сообщите им, что здесь произошло, и немедленно!

Мальчики выскользнули из канцелярии.

Сам же я подошел к телефону и связался с казармой батальона.

– Господин лейтенант Чохани отсутствует, – ответил дежурный по батальону. – В данный момент он находится на совещании у господина подполковника Пронаи.

Все пропало! В кабинет Пронаи мне хода нет. Остается единственная надежда на то, что хотя бы один из моих связных вовремя сообщит о случившемся кому-нибудь из наших.

Часы отсчитывали мучительно медленные минуты.

Наконец двери кабинета Пронаи открылись, на пороге появился он сам, а позади него в двух шагах показалась сухопарая фигура лейтенанта Чохани. Улучив момент, я прошмыгнул к нему и шепотом в двух словах сообщил о случившемся.

Толпа расступилась перед грозным предводителем. Холодным взглядом удава он смотрел на двух избитых юнцов. В этот момент прозвучал громкий, но спокойный голос лейтенанта Чохани:

– Господин подполковник, позвольте мне, как командиру, самому смыть это позорное пятно с чести моего батальона!

Присутствие духа и находчивость Чохани поразили меня. Он мгновенно оценил обстановку и определил единственный путь к спасению: надо было перекрыть вой шакалов рыком льва. Подойдя вплотную к несчастным новобранцам, Чохани обрушил на них лавину отборнейшей брани.

– Вы мне заплатите за все! – грозил он. – Я сам с вами рассчитаюсь, подонки! Я вам покажу, как втираться в ряды честных венгерских патриотов! Я научу вас, как нужно любить венгерского господа бога, иноверцы поганые!..

Окончив эту свою громогласную тираду, весь пылая от наигранного гнева, Чохани вновь обратился к Пронаи:

– Покорнейше прошу разрешить, господин подполковник, нам самим вынести приговор этим двум негодяям, замаравшим честь батальона!

В эту минуту я взглянул на избитых парней и уловил мимолетный блеск надежды в их глазах: видимо, оба они поняли, чего добивается их командир.

Наступила мертвая тишина. Казалось, еще немного – и замысел Чохани удастся, но тут послышался хриплый голос одного из приспешников Секереша:

– Там, где скрывались два еврея, наверняка найдутся и другие!

Призрачная надежда на спасение рухнула. Не знаю, отдал ли приказ сам Пронаи, или это сделал кто-либо из его приближенных, но участь двух юнцов, по недомыслию забравшихся в эту западню, была решена.

Тотчас были выделены конвойные с приказом препроводить двух новобранцев в казарму и там на месте провести расследование, тщательный осмотр и обыск всего личного состава батальона с целью проверки национальной принадлежности его солдат.

Мне оставалось только надеяться на расторопность моих посыльных, вернее, того из них, который должен был отыскать Шандора Салаи и сообщить ему о происшедшем. Однако найти Салаи не удалось.

Разыгравшаяся трагедия, как я вскоре узнал, оказала влияние на судьбу батальона Гергеи.

НОЧЬ РЕШАЮЩИХ СОБЫТИЙ

Случилось то, чего и следовало ожидать. Хромой Ваннаи, Кача, отец и сын Секереши – закадычные друзья и сообщники нилашиста Коварца, пресловутого министра «тотальной мобилизации нации» в правительстве Салаши, – все настойчивее требовали от Пронаи ареста лейтенанта Чохани и расформирования его батальона с откомандированием взводов и рот в другие части.

В настоящее время трудно установить, что заставляло матерого старого бандита, каким был Пронаи, до времени отклонять эти требования своих обнаглевших приспешников. Можно лишь догадываться о том, что в слухах, распространенных после ареста нилашистами самого Пронаи, была доля правды. Пронаи был арестован по приказу Салаши в декабре. Сделали это самые преданные ему в прошлом офицеры. Бригада распалась, из нее выделились отряды Ваннаи и Качи, а группа Секереша была преобразована в третий отдел управления контрразведки. К этому времени была сброшена вся маскировка, и все трое, составившие «личный штаб» Пронаи, оказались отъявленными фашистами. А суть слухов заключалась в том, что Пронаи будто бы вел двойную игру: на словах распинаясь в верности «правительству» Салаши, он на деле искал контактов с англичанами, стремясь сохранить на всякий случай боеспособную воинскую часть в Будапеште.

Насколько эти слухи были достоверными, сказать трудно. Возможно, на Пронаи произвело впечатление смелое заявление Чохани или что-то другое. Во всяком случае, он не разрешил арестовать Чохани и разогнать батальон Гергеи. До поры до времени…

Между тем над нашим «гнездышком» на улице Каплони сгущались тучи. Гром грянул, когда мы меньше всего этого ожидали.

22 ноября вечером я навестил Шандора Салаи, чтобы обсудить с ним некоторые вопросы прежде, чем отправиться в «хоровой кружок». Здесь уместно упомянуть, что к этому времени Салаи, который с самого начала деятельности организации «Союза венгерских патриотов» отвечал за вовлечение в него военных и отдавал этому все силы, достиг некоторых успехов. В помещении редакции еженедельной газеты «Вашарнапи кеньв» на улице Стали, в доме номер 1 он уже не раз встречался и вел переговоры с полковником Йене Недели, майором Иштваном Тотом, капитаном Ласло Тартшаи и военным инженером Лайошем Балогом.

Коммунисты-подпольщики тоже прилагали немалые усилия, в результате чего сложилась, наконец, единая военная организация сопротивления, возглавляемая специальным штабом. Она состояла из нескольких групп офицеров-патриотов.

В тот вечер Салаи отправился на квартиру Тартшаи, жившего на проспекте Андраши. Поскольку занятия «хорового кружка» до сих пор не привлекали к себе внимания, видимо, бдительность его членов несколько притупилась. Короче говоря, поздно вечером я, как обычно, пришел на «спевку» к Салаи, который жил неподалеку от меня. Дверь мне открыла заплаканная жена Салаи. Я не на шутку встревожился. Женщина не только не выпроводила меня, хотя и опасалась слежки, но и втащила в переднюю и заперла входную дверь. Не проронив ни слова, она провела меня в глубь квартиры и только там, убежденная, что нас никто не слышит, сказала:

– Шандора арестовали.

Стараясь сохранять спокойствие, я спросил:

– Откуда вам это известно?

– Он не вернулся домой, А недавно кто-то позвонил и сообщил, что Шандор находится в военной прокуратуре на проспекте Маргит, сидит в предвариловке.

– Голос был вам знаком?

Она молча покачала головой.

– Где документы, важные бумаги? Дома или в типографии?

– Здесь, где он их и оставил. С обыском пока еще не приходили.

У меня блеснула мысль немедленно уничтожить улики, спасти все, что можно.

На минуту я оцепенел: а может быть, уже поздно? Дом, видимо, находится под наблюдением, типография тоже… К счастью, молодость отважна, ей свойственно недооценивать опасность. Минутная растерянность сменилась жаждой деятельности.

Супруги Салаи имели немалый опыт в конспирации. Все документы, списки, адреса, представлявшие опасность для существования организации, были собраны и упакованы в один пакет, который я и положил к себе в портфель, чтобы унести домой.

Но это, разумеется, было довольно слабым утешением, так как в нашей небольшой импровизированной типографии оставались пачки бланков удостоверений участников движения Сопротивления с подписью: «Венгерский комитет национального освобождения». Кроме того, не было никакой гарантии, что ниточка расследования не выведет шпиков и на меня. Нужно было срочно придумать что-нибудь более надежное.

Вот тут-то в первый раз я извлек пользу из круглосуточного дежурства моих бойскаутов, которое мы установили на квартире у родителей Габора Витеза.

По моему вызову ребята появились очень быстро. Для соблюдения правил конспирации не было ни времени, ни условий, если не считать того, что я постоянно держал под наблюдением улицу и переулок, ведущие к типографии на улице Кендер. Приходилось идти на риск, но иного выхода у нас не было.

Уверен, что некоторые читатели поставят мне это в упрек. В самом деле, имел ли я моральное право подвергать опасности подростков, едва достигших пятнадцати лет? Тем более что я отлично знал: попади они в руки нилашистов, юный возраст не спасет их от расправы.

Так или иначе, улики в типографии требовалось уничтожить. Это было необходимо сделать ради и арестованных товарищей, и тех, кто еще находился на свободе. Того требовали интересы нашего общего дела. Кроме того, таких верных и быстрых помощников, как бойскауты, я не смог бы найти. Да и можно ли было придумать более надежное место для того, чтобы спрятать все печатные материалы и бланки, вынесенные нами из типографии, чем школьные ранцы этих мальчишек?!

Возможно, это был безответственный поступок с моей стороны? По сей день не могу ответить на этот вопрос. Правда, с головы ребят не упало ни единого волоса ни тогда, ни позже. Но ведь могло случиться и иначе…

Работали мы с утроенной энергией, и типография быстро опустела. А через четверть часа после нашего ухода туда нагрянули агенты полиции и перевернули все вверх дном.

Мы же ломали себе голову над тем, что делать с этими очень опасными бумагами, которые мы спасли. Правда, теперь опасность грозила мне одному – я не мог больше подвергать риску ребят и их родителей. Вероятно, с точки зрения опытного подпольщика, я тогда допустил серьезную ошибку, решив весь запас листовок и бланков отнести на квартиру к моему приятелю Золтану Сепеши.

Здесь я должен несколько подробнее рассказать о моем друге Сепеши и его семье, чтобы читатель узнал из моих воспоминаний, что героем был не только сам Золтан, погибший позднее в уличном бою, но и его старушка мать, и жена, ожидавшая в то время ребенка. Они не только приняли и сохранили все бумаги из типографии Салаи, но и охраняли их в буквальном смысле с оружием в руках и с риском для жизни до конца осады Будапешта.

В результате предательства (об этом мы сейчас знаем вполне достоверно) из рядов венгерского сопротивления фашисты начали одного за другим вырывать лучших наших людей. Тем временем положение батальона Гергеи становилось все более критическим. Я едва успевал сообщать Мико и Чохани о признаках надвигающейся угрозы, а также о том, что клика нилашистов Секереша – Ваннаи все настойчивее требует расформирования батальона. Когда же они вынесли решение арестовать Чохани, Мико сделал вывод, что настало время принять контрмеры. Между прочим, это был первый случай, когда я позвонил ему, воспользовавшись псевдонимом «Михай Келети-Ковач».

В ту же ночь взрывы гранат и автоматные очереди подняли с постелей жителей улицы Сенткирай. Взрыв толовой шашки распахнул ворота казармы, в которой располагался батальон Гергеи, после чего бравые молодцы, возглавляемые Чохани, забросали пустую улицу ручными гранатами и, поливая булыжную мостовую очередями из автоматов, громко кричали:

– Партизаны, партизаны! В ружье! Нас атакуют партизаны!..

Хорошо исполненная инсценировка нападения «красных партизан» имела благоприятные последствия. Во-первых, батальон сумел срочно передислоцироваться в другое место, а во-вторых, авторитет батальона в глазах Пронаи значительно возрос. На следующий день Пронаи во всеуслышание бросил упрек Ваннаи:

– Видишь, как ты ошибался! Если бы люди Чохани были красными, партизаны не атаковали бы их!

Таким образом, Мико и Чохани выиграли время. Правда, его хватило лишь на то, чтобы перевести дух.

Тем временем позиции самого Пронаи, его авторитет и доверие нилашистов к нему основательно покачнулись. Наступил тот парадоксальный момент, когда доброе отношение Пронаи к батальону Гергеи могло принести только вред. По мере того как все теснее сжималось кольцо советских войск вокруг Будапешта, подонки типа Ваннаи больше и больше наглели, а в городе бушевал террор нилашистов.

Для того чтобы описать их слепую ярость, расскажу лишь об одном случае.

Однажды мы с Габором Витезом, моим постоянным связным, шли на встречу с Шандором Салаи. Ничего подозрительного вокруг не было, и мы спокойно двигались по улице Йожефа по направлению к Бульварному кольцу. Вдруг я услышал звук выстрела и свист пули. Я мгновенно толкнул Габора на землю у стены дома и выстрелил в ответ. Из подворотни, в угол которой, подняв столбик пыли, ударила моя пуля, выскочил какой-то человек, пригибаясь побежал к ближайшему перекрестку и исчез за углом. Кто это был, с какой целью он выстрелил в нас, мы так и не узнали. Вероятнее всего, незнакомец просто жаждал убить кого-нибудь, ибо ничто так дешево не ценилось в те дни, как человеческая жизнь.

В той дикой обстановке власть в Будапеште все увереннее забирали в свои руки террористы из банды Салаши. Положение наших ребят в батальоне Гергеи становилось более ненадежным. Поэтому Золтан Мико и избежавшие ареста руководители сопротивления (в частности, коммунист Ласло Райк и Палфи-Эстеррейхер) решили найти повод и немедленно вывести батальон из Будапешта.

– Тебе, Миклош, поручается трудное задание, – сказал мне Золтан Мико. – Сегодня ночью люди Чохани в полном составе покинут город и переберутся в местечко Ипойдамашд.

Я едва удержался, чтобы не спросить, зачем мне об этом знать. Ведь в интересах конспирации… Впрочем, Золтану Мико лучше было известно, как следует поступать в подобных случаях. Я промолчал.

– Ты должен выяснить настоящее место их передислокации, потому что тебе поручается направить убийц из штаба Пронаи по ложному пути. Ты понял?

– Я понял, но как это сделать?

Мико лукаво усмехнулся и, помедлив, проговорил:

– Ты – кандидат в офицеры, унтер-офицер-юнкер. Тебя могут назначить дежурить по штабу. Для тыловой интендантской крысы это иной раз совсем не вредно. – Лицо его снова стало суровым. – Все остальное ты должен сделать сам.

Некоторое время спустя ко мне заглянул Чохани и сказал, что его семья перебирается в Бержень, неподалеку от Вишеграда, и попросил изредка навещать их. Помолчав, он добавил:

– Сделай все, что сможешь, находясь в этом логове бандитов.

По сей день для меня остается загадкой, как Золтану Мико удалось добиться, чтобы меня в тот вечер назначили дежурным по штабу.

Другой столь долгой и мучительной ночи я, право, что-то не помню. Каждый шорох взвинчивал нервы. Каждый далекий выстрел или автоматная очередь мгновенно возвращали к мысли: не начался ли штурм казармы, где расквартирован батальон Гергеи? Обычный телефонный звонок заставил меня вскочить с места, словно под моим стулом разорвалась граната. К счастью, командование просто проверяло нашу бдительность. Но именно этот телефонный звонок и натолкнул меня на спасительную мысль…

Утром, когда в штабе появился Пронаи, я лихо доложил ему, что ночное дежурство прошло спокойно, если не считать того, что из штаба обороны города была передана телефонограмма, в которой содержался приказ в связи со внезапной атакой русских срочно перебросить на участок фронта возле города Вац одно из наших подразделений. Пользуясь властью оперативного дежурного, я направил туда батальон Гергеи.