Текст книги "Тихая война"

Автор книги: Миклош Сабо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Меня проводили к нему. Господин Малета принял меня в свойственной искушенному политику манере: уважительно выслушав меня до конца и заверив в готовности оказать необходимую поддержку, он как бы между прочим заметил, что, поскольку в Австрии у власти стоит коалиционное многопартийное правительство, а министр внутренних дел, который ведает делами эмигрантов, является членом не их, а социалистической партии, реальные возможности влияния народной партии в этой области довольно ограниченны.

Как бы там ни было, он тут же отдал меня на попечение двум своим депутатам, тихому и приветливому Эрнсту Гуту, лесопромышленнику из Пинкафельда, и Францу Штроблю, депутату от города Эйзенштадт, исполнявшему к тому же обязанности попечителя владений Эстерхази в Бургенланде.

Вскоре с помощью его величества случая я завязал еще одно знакомство, сыгравшее весьма существенную роль в последующих событиях.

Однажды утром мне вручили конверт с письмом Карла Герцога, руководителя венгерского отдела социалистической партии Австрии. В письме Карл Герцог приглашал меня посетить его в служебной резиденции, помещавшейся в Нейбагассе.

Приглашение не только удивило меня, но и возродило кое-какие надежды. Это был первый случай, когда столь значительное лицо искало контакта со мной по собственной инициативе.

Зачем я мог понадобиться социалистам? Пришлось срочно связаться с Будапештом по каналу экстренной связи. Вскоре я располагал всей необходимой информацией для этой нежданной встречи.

В скромно обставленном кабинете, выходящем окнами во двор, навстречу мне поднялся худощавый старичок с хитроватым и умным взглядом чуть прищуренных глаз:

– Карл Герцог.

– Миклош Сабо.

– А я уже многое о вас слышал! – Так он начал свой разговор.

– В самом деле?! – с деланным удивлением воскликнул я, предпочитая утаить, что знаю о нем все.

Как выяснилось, я знал о нем не все. Хозяин кабинета, пригласивший меня для конфиденциальной встречи, был известной политической фигурой среди социал-демократов Европы еще после первой мировой войны. Австрийский Лев Пауль – такое прозвище он получил на поприще политических битв того времени. Эмигрировав из оккупированной Гитлером Австрии, он завоевал себе авторитет и имя как социал-демократический деятель, а вернувшись на родину, вошел в близкое окружение Питтермана, будущего канцлера. По-венгерски Герцог говорил без акцента, так как долго жил в Будапеште.

– Видите ли, дорогой Сабо, – дружески объяснял мне Лев Пауль. – Австрия еще только начинает ощущать вкус самостоятельной государственности. Многие институты власти еще полностью не сложились. В то же время мы, как говорится, – и окно, и пограничный столб между двумя мирами. Естественно поэтому, что нас интересует каждая новая личность, появившаяся на горизонте политической эмиграции. – Он умолк, испытующе глядя мне в глаза, словно старался угадать, какие мысли ворочаются в моей голове и чего от меня можно ожидать. – Вы, мой юный друг, простите старика за такое обращение, не правда ли? Вы появились на этом горизонте подобно комете! Мы немного побаиваемся таких комет, ибо трудно предугадать их орбиту, а от их яркого пламени случаются порой и пожары.

– Вы пригласили меня для того, чтобы сообщить мне об этом, господин Герцог?

– Называйте меня просто дядюшка Герцог. Обещаете?

– С великим удовольствием.

Я почувствовал, что старик почему-то проникся ко мне доверием. Что же, прекрасно, контакты налаживались не только с народной партией, но вот теперь и с социалистической. Тогда я еще не подозревал, какое огромное значение для меня будут иметь эти добрые отношения несколько месяцев спустя.

Мы долго беседовали. Австрийский Лев Пауль интересовался моими планами, положением и настроениями венгерских эмигрантов, расспрашивал о моей собственной судьбе и о том, что я собираюсь делать в ближайшем будущем. Весьма тактично он избегал таких вопросов, связанных с моим прошлым, которые я мог бы расценить как дополнительную проверку моей лояльности. Правда, в этом не было нужды, поскольку министерство внутренних дел, а значит, и жандармерия с контрразведкой находились в ведении министра-социалиста.

За милой беседой прошло немало времени, прежде чем он задал мне неожиданный вопрос:

– Вы не хотели бы со мной сотрудничать?

Застигнутый врасплох, я ответил довольно глупо:

– Вы имеете в виду социалистическую партию?

Старик рассмеялся. Сосредоточенное, серьезное лицо его вдруг покрылось сетью веселых морщинок, а в глазах мелькнул лукавый огонек.

– Нет, нет, я вовсе не думаю склонять вас к выходу из вашей партии! Оставайтесь в ней на здоровье!

– Тогда я вас не понял.

– Оно и заметно! – Старик продолжал веселиться. Затем вновь перевел разговор в серьезное русло: – Понимаете, мой юный друг, я редактирую и выпускаю один небольшой журнальчик, вернее сказать, бюллетень. В этом бюллетене я информирую заинтересованных лиц о положении в Венгрии. Важно, чтобы новости в нем были посвежее и, главное, подостовернее. Моим сотрудником, который сейчас этим занимается, я недоволен. Ну так как, возьметесь?

Закончил он свое предложение так же неожиданно, как и начал. Выдержав минутную паузу, он сказал:

– Вы будете получать тысячу шиллингов в месяц. Вполне достойный гонорар, а главное – постоянный.

Материальная сторона предложения дядюшки Герцога и впрямь выглядела привлекательно. Рабочий в те времена получал в Австрии пять с половиной шиллингов за час работы, мастер – одиннадцать, а оклад служащего не превышал двух тысяч шиллингов в месяц. Что же касалось моральной стороны, то тут далеко не все было в порядке: дядюшка Герцог в деликатной форме предлагал мне заниматься сбором информации, иначе говоря, обыкновенным шпионажем. Понятие достоинства не всегда измеряется деньгами.

Более того, теперь, прожив долгую жизнь, я смело могу утверждать: на Западе хорошо платят вовсе не за самые достойные дела, а наибольшие доходы редко являются результатом честного труда.

Впервые я попал в такое положение, когда в критический момент не мог запросить совета из Будапешта. Нужно было все решать самому, и к тому же немедленно. И хотя впоследствии мне много раз приходилось оказываться в подобной ситуации, а проблемы были куда более сложные и важные, порой даже имевшие международное значение, я решал их быстро и смело. Но тут принятие решения досталось мне нелегко.

На обдумывание времени не оставалось. «Если я соглашусь, что скажут в Будапеште? Если нет, будет ли у меня еще такая возможность войти в доверие к Герцогу? А кроме того, как оценят мой отказ те, кто наблюдает и взвешивает, как на аптекарских весах, каждый мой шаг, каждый поступок? И не является ли это предложение прямой провокацией одной из секретных служб? Тестом, на котором меня проверяют?..»

– Благодарю, дядюшка Герцог, за вашу заботу обо мне. Право, когда я полз под проволокой через границу, то никак не думал, что в свободном мире меня ждет постоянный заработок, падающий прямехонько с неба!

Мы оба весело рассмеялись.

УСТАНОВЛЕНИЕ СВЯЗИ С АГЕНТАМИ ЦРУ

Сравнив меня с внезапно появившейся на горизонте кометой, дядюшка Герцог руководствовался житейской мудростью пожилого человека. Однако сказав это, он умолчал о том, что любая комета, сгорая сама, может уничтожить все, что попадается на ее пути.

События, происходившие со мной, развивались с невероятной быстротой. Еще несколько недель назад о моем пребывании в Вене почти никто не знал. За чрезвычайно короткое время я познакомился со многими известными деятелями Австрии, хотя по-прежнему скромно проживал в пансионе для одиноких мужчин. Само собой разумеется, органы австрийской безопасности, видимо следившие за мной, были немало удивлены этим.

Мои руководители, когда мне удавалось связаться с ними по установленному каналу и получить их советы, предупреждали меня об опасности, связанной с моей излишней популярностью. Они рассчитывали на то, что я буду «вживаться» в обстановку довольно длительное время, и опасались, что поспешность в этом деле может только навредить. Меня же тогда охватило нетерпение, свойственное молодым людям. В свое оправдание могу заметить, что события и без моих усилий развивались довольно быстро. Мне следовало действовать по-умному, считаясь с бегом времени; сначала я намеренно искал полезные для меня связи, а затем они завязывались сами по себе, порой даже помимо моего желания.

События захватили меня и понесли, как бурлящий поток несет утлую лодочку. Если бы я вдруг решил выйти из нее на берег, то это мне ни за что бы не удалось. Единственное, что я мог делать – это следить за тем, чтобы не упасть в воду и не утонуть.

Я нисколько не удивился, когда однажды снова получил по почте очередную повестку, в которой мне предлагалось явиться в отдел столичной полиции, занимавшийся контрразведкой.

Я пошел туда не один: меня сопровождал Эрнст Гут, депутат австрийского парламента. Несколько опередив меня, он вошел в кабинет начальника полиции, чтобы выразить ему свой протест. В то время я уже числился у руководителей народной партии персоной грата, и потому они расценивали этот шаг полиции как оскорбление моей личности.

Его действия, разумеется, заметно сказались на ходе самого допроса. Наиболее щекотливые вопросы мне задавали на удивление тактично. Офицеры столичной контрразведки продемонстрировали на сей раз великолепные дипломатические способности, однако за их хитро сформулированными вопросами скрывались более опасные ловушки, чем те, которые они расставляли мне до этого. Мне пришлось взять себя в руки, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы в ходе этой так называемой светской беседы, во время которой подавались и кофе и коньяк, не оказаться задушенным кольцом любопытных вопросов, как беззащитный кролик – кольцами удава.

Этот допрос оказался для меня тяжелым, так, по крайней мере, мне самому тогда казалось, хотя моя голова работала четко, словно компьютер. Успокаивало только то, что я понимал – много вопросов у допрашивающих быть не могло. Неожиданно в кабинете зазвонил телефон. Оказалось, что начальник полиции изъявил желание лично познакомиться со мной.

Меня с такой поспешностью перевели в другой кабинет, что я даже опомниться не успел.

В кабинете у начальника полиции, куда я вошел, уже сидел Эрнст Гут, который как ни в чем не бывало пил с ним пиво. Почти по-дружески они и меня пригласили отведать великолепного австрийского пива. За четверть часа, что я провел там, мне не было задано ни одного вопроса.

«Но почему меня ни о чем не спросили? К добру ли это? И что, собственно, за всем этим кроется?» Эти вопросы теснились у меня в голове, но ответа на них я не находил.

Мне все стало ясно, когда пришло время распрощаться и я вышел из кабинета за плащом и портфелем. Я сразу же обратил внимание на то, что портфель мой лежал не на том месте, где я его оставил. Вывод напрашивался один – в мое отсутствие портфель тщательно обследовали.

Это был довольно примитивный прием, который австрийские контрразведчики, видимо, позаимствовали у своих американских коллег. Было более чем глупо попасться на такой простой крючок. Я понимал, что моих противников в первую очередь интересует моя реакция. Отреагирую ли я на этот шаг как профессионал? Да и вообще замечу ли я это? Или, быть может, и словом не обмолвлюсь? А если стану протестовать, то каким именно образом?

Я с небрежным видом надел плащ и взялся за ручку портфеля. Никогда в жизни я не отличался особой педантичностью, так как был человеком сугубо гражданским, но постоянным в своих привычках: я любил, чтобы все бумаги у меня всегда лежали там и так, где и как я положил их.

Итак, взяв портфель в руки, я, конечно, сразу заметил краешек листа бумаги, который торчал из него.

Демонстративно поставив портфель на стул, я открыл его, а затем внимательно, но все более и более распаляясь, осмотрел содержимое.

– Что-нибудь случилось, господин депутат? – С этим вопросом ко мне подошел капитан полиции доктор Герцеле, офицер контрразведки.

– Кто-то рылся в моем портфеле! – выкрикнул я нервозно.

– Этого не может быть! – возразил капитан.

Как мне показалось, он неплохо сыграл, но и я не собирался уступать ему. Резким движением я подвинул к нему портфель:

– Посмотрите сами! В нем все бумаги перепутаны!..

– От души сожалею, мы не хотели волновать вас, господин депутат, – попытался успокоить меня капитан. – Стул случайно толкнули, он упал, и содержимое вашего портфеля вывалилось на пол.

Я начал так кричать, что на мой крик прибежали депутат австрийского парламента господин Гут и начальник полиции.

– Я попрошу не обращаться со мной подобным образом! Бумаги не могли выпасть! Мой портфель был закрыт! Что за отношение к политическому деятелю, перебежавшему к вам?!

Начальник полиции бросил взгляд на доктора Герцеля и еле заметно кивнул.

– Даже проявляя к вам некоторое недоверие, мы в то же время защищаем ваши интересы, – словно извиняясь, произнес капитан. – Мы обязаны проверять всех без исключения, так что уж вы на нас не обижайтесь.

– Я самым решительным образом протестую против каких бы то ни было подозрений и уж тем более против подобных беспардонных проверок и обысков!.. – продолжал кипеть я.

Простой и добросердечный папаша Гут тут же откровенно высказался. Он с таким жаром возмущался, так энергично размахивал руками перед лицом начальника полиции, что просто каким-то чудом не задел его.

– Черт знает, что проделывают твои люди! Имей в виду, по этому поводу я сделаю запрос министру внутренних дел!

Нас с трудом удалось утихомирить. Я еще поворчал некоторое время, а затем сделал вид, будто полностью убедился в том, что вся эта акция была проделана исключительно в интересах свободного мира.

Тем временем события развивались так, что мои руководители из Будапешта начали поторапливать меня, требуя соответствующей информации. Правда, особенно многого они от меня и не ожидали, так как для получения солидных сведений прошло слишком мало времени, особенно если учесть перспективу на будущее, тем более что начальство постоянно предупреждало меня о том, чтобы я был предельно осторожен. Работу разведчика часто можно сравнить с искусством составления мозаичного панно: с усердием трудолюбивого муравья он собирает сотни различных сведении, прилаживает их одно к другому, ищет между ними связи до тех пор, пока не складывается единая цельная картина.

В то время венгерские диссиденты почти регулярно получали через меня различного рода помощь: продовольствие – от Международного комитета, а одежду – от австрийского Красного Креста. Это был первый случай за время моего пребывания за границей, когда мне не пришлось выклянчивать помощь у руководителей этих организаций, которая доставлялась в определенное место, и каждый из нуждающихся мог выбрать себе что-нибудь из одежды или обуви. В этой связи мой авторитет среди эмигрантов необычайно вырос, и мне без особого труда удалось завоевать их доверие.

Через несколько месяцев Австрия превратилась во «фронтовое государство», так как на ее территории нашли себе убежище многие политические и военные эмигранты, а также агенты некоторых западных разведок. И пока, образно выражаясь, все они опомнились и пришли в себя, я, если так можно сказать, держал свою руку на пульсе жизни венгерской эмиграции.

Я уже точно знал, что представляют собой молодые венгерские эмигранты, которые однажды исчезают из лагеря, чтобы вернуться туда через несколько дней, причем так же неожиданно, как они его и покинули, или же исчезнуть раз и навсегда. Не являлось тайной для меня, а следовательно, и для венгерских органов разведки, куда и с какой целью они исчезали, кто их отбирал и направлял для выполнения разного рода весьма сомнительных заданий.

Постепенно передо мной вырисовалось несколько различных направлений. Мне стало ясно, что общая масса диссидентов была как бы окружена множеством людей, на первый взгляд независимых друг от друга, в большинстве своем даже работающих друг против друга, но все-таки руководимых из одного центра.

Сотрудники радиостанции «Свободная Европа», «Венгерского национального комитета», возглавляемого полковником Михаем Надем «Объединения свободных граждан Европы», информационного агентства Вегас, американские журналисты с Вестбанштрассе – все они охотно покупали всякие новости, военные и промышленные тайны, документы и венгерскую одежду.

Землевладелец граф Йожеф Палфи, генерал-лейтенант Бела Лендьел, майор авиации Шандор Кестхейи охотно давали деньги на своих людей. Избранные собирались в Зальцбурге в одной из гостиниц, а оттуда их путь шел дальше и вел в филиал ЦРУ в Берхтесгадене.

Старший лейтенант Элек Такач из «Союза венгерских борцов» по поручению нилашистского генерала Андраша Зако собирал секретную информацию и вербовал людей. Иштван Миклади, он же Карл Кеплер, он же Михаэль, сначала занимался тем же самым в интересах английской разведки, а затем в интересах западногерманской шпионской организации генерала Гелена.

Каждую из точек, которые постепенно вырисовывались передо мной, прочная нить, словно нить паутины, связывала с одним общим центром сплетения – с ЦРУ.

Таким образом, теперь уже было ясно, что вся подрывная деятельность, направленная против народной Венгрии, планировалась и направлялась из единого центра.

От возвращавшихся из Зальцбурга и Берхтесгадена молодых людей я в подробностях относительно легко узнавал о том, что произошло с ними. Сами они по молодости считали все это лишь обычными приключениями.

Через некоторое время можно было сделать вывод, что враги нашей страны поставили перед собой три цели, а именно – собрать как можно больше достоверных сведений о вооруженных силах, военном производстве и военном потенциале Венгрии; заслать в Венгерскую Народную Республику большое количество своих агентов; подготовить из числа эмигрантов диверсантов, способных выполнить любое задание.

Разумеется, одновременно с ростом числа моих знакомых возрастало и количество вопросов, на которые я должен был отвечать. А в Будапеште хотели знать как можно больше всяких подробностей.

Самым главным моим противником являлся Аурель Абрани – Релли, которого я долго не мог раскусить. Попытаюсь объяснить это.

Релли принял меня как своего лучшего друга. Позднее он не только регулярно приглашал меня к себе, но иногда даже предоставлял в мое распоряжение свою квартиру, чтобы я имел возможность спокойно поработать. Трудно было поверить в то, чтобы прекрасно подготовленный американцами агент полностью доверял мне. За этим доверием ко мне, которое никак не вязалось со здравой логикой, мне следовало искать какую-то хитрую ловушку. Со стороны же наши отношения можно было принять за хорошую дружбу.

Однажды я распределял продукты в лагере среди венгерских беженцев. Человек, предоставивший эти продукты, высказал пожелание, чтобы я лично осуществлял контроль за их распределением. Когда я закончил эту работу, часы показывали уже почти полночь. Тогда я еще жил в пансионе для одиноких мужчин на окраине Вены. Общественный транспорт уже закончил работу, а такси в городе еще не было. Мне ничего не оставалось, как пуститься пешком в путь за несколько километров.

В ту зиму в Вене стояли пятнадцати – двадцатиградусные морозы, а последствия моего декабрьского купания при переходе границы все еще сказывались на моем здоровье. Однажды у меня подскочила температура. Меня забрали в больницу, подозревая воспаление почек. Единственным человеком, который навестил меня в больнице и настойчиво, почти силой заставил взять деньги на необходимые расходы, оказался Абрани. Более того, когда я после выздоровления зашел в административный отдел клиники, чтобы оплатить там счет за лечение, оказалось, что Релли заранее оплатил его.

Все это поставило меня в странное, я бы даже сказал, противоречивое положение. Сам по себе возникал вопрос: может ли быть таким сентиментальным профессиональный шпион? И может ли в моей душе появиться симпатия или какое-нибудь чувство, похожее на дружбу, по отношению к врагу?

Я бы покривил душой, если бы сказал, что разобраться в этом не составило для меня труда. Я очень много думал над этим, но, так и не найдя ответа на свои же вопросы, вышел на улицу, чтобы хоть немного развеяться. Я всегда имел обыкновение пешком прогуливаться по городу, бродя как по центру, так и по окраинам, знакомясь по дороге с тупиками, проходными дворами, переулками и закоулками, короче говоря, со всем тем, что в один трудный день помогло бы мне скрыться. Вот тогда-то мне и пришлось заглянуть в душу к себе самому.

В течение нескольких суток я как бы находился в кризисном состоянии, размышляя, не обыскать ли мне дом человека, который принял меня как друга, а затем оставил в нем одного.

Когда я после мучительных сомнений решил сделать это, меня словно по голове ударили и у меня возникло подозрение: а что, если предоставление мне такой свободы в его доме есть не что иное, как своеобразное испытание? А вдруг Релли все же не доверяет мне?

Почти сразу же всплыл и другой вопрос: а что сделает Аурель Абрани, когда узнает, что я – человек с другой стороны, из социалистической Венгрии?

Я был более чем уверен, что Абрани доложит об этом своим американским хозяевам. В этом отношении нельзя было рассчитывать ни на его дружбу, ни на снисхождение.

Как только я до этого додумался, мне сразу же стало легче. Решение пришло само собой: я и впредь должен рассматривать Релли как друга, но одновременно с этим видеть в нем умного и опасного противника.

В следующий раз, когда он снова оставил меня одного в доме, я решил еще раз внимательно осмотреть всю квартиру с целью найти в ней скрытые камеры, микрофоны и прочие технические средства подслушивания и подсматривания.

Я так и сделал, однако снова ничего не нашел. В растерянности я не знал, что и думать. Мои поиски снова ни к каким результатам не привели. Более того, на этот раз даже ящики письменного стола оказались незапертыми. Теперь у меня не оставалось сомнений в том, что мой друг со спокойной совестью может оставить в своей квартире любого человека, так как все свои секретные документы он хранит в другом месте.

Но, спрашивается, где? Этот вопрос интересовал меня все больше и больше. Прошел не один месяц, прежде чем я напал на след интересовавшей меня тайны, который вывел меня на определенный адрес: Вена, Плетцлайндорферштрассе, дом номер 68, где жильцом числился некто Гец.

Я выяснил, что всю секретную документацию Аурель Абрани держал на вилле этого известного торговца душами.

Спустя несколько недель после своего открытия я уже добился небольшого успеха. Как-то под вечер Релли задал мне вопрос, от которого мое сердце забилось учащенно:

– Скажи мне, Миклош, у тебя в Будапеште есть друг, на которого можно было бы положиться?

– Что ты подразумеваешь под этим? – осторожно спросил я его.

– Что он должен быть достаточно смелым и политически близким к нам.

– Такой, конечно, есть, – ответил я, немного подумав.

– Мне нужна кое-какая информация, в несколько большем размере, чем прежде, и, разумеется, из нового источника. Я гарантирую, что все старания твоего друга будут оплачены.

– Видишь ли, Аурель, человек, о котором я подумал, будет выполнять такое поручение безвозмездно, руководствуясь лишь патриотическими чувствами. К тому же никакими деньгами нельзя оплатить тот риск, которому он станет подвергать себя.

Аурель улыбнулся. Он хорошо знал, что некоторые люди способны сделать за деньги. Однако он довольно дипломатично продолжал объяснять мне:

– Дело в том, что те, кто нам захочет помочь, должны жить лучше тех, кто ничего для нас не делает. Я твоим друзьям, если они регулярно станут присылать мне информацию, буду платить по две тысячи форинтов ежемесячно.

Я чуть не присвистнул – ведь в ту пору две тысячи форинтов были немалыми деньгами. Слесарь-инструментальщик пятого разряда, выполняющий норму на 170 процентов, приносил домой всего тысячу двести форинтов в месяц.

Его слова насторожили меня. Если человеку предлагают две тысячи форинтов в месяц, значит, шпионаж является не чем иным, как очень выгодной сделкой. Любопытно только, какую информацию он потребует за эти деньги? Интересно и то, каким образом сведения будут поступать сюда, а деньги пересылаться туда?

Долго мне ждать не пришлось. Как только я назвал Аурелю три фамилии, он попросил меня послать каждому из этих людей по одной открытке из Вены, в которых я должен упомянуть им о соответствующей дотации, а для лучшего стимулирования написать еще и о том, что в ближайшем будущем они получат по почте на свой адрес письмо, в котором между строчек чернилами для тайнописи им будет сообщено секретное задание.

И тут я заупрямился.

– Я не стану такое писать! – заявил я, к огромному удивлению моего друга.

– А тебе и не надо этого делать. Задание им напишет мой человек.

– Все это очень и очень ненадежно. Я не могу подвергать людей такой опасности.

– Ради бога! – Аурель по-настоящему рассердился. – Только такой наивный человек, как ты, может так думать. Твои письма и все остальное доставят твоим знакомым не по почте. Им передадут их надежные люди.

Я понял, что ему очень нужны адреса моих людей. Мне было хорошо известно о внутренней борьбе, которая велась на радиостанции «Свободная Европа», а также о том, что яростным противником Ауреля Абрани был последователь мистера Хилла – влиятельный мистер Джиди. Инстинктивно я чувствовал, что если сейчас же что-либо не выведаю у Релли, то позже у меня вряд ли появится такая возможность.

– А где гарантия, что твой человек не работает на венгров?

– Он уже не один год является моим сотрудником. Из-за него еще никто не провалился.

– Твоего агента могут арестовать, а письмо – это уже вещественное доказательство. Чернила для тайнописи – тем более. Из-за всего этого он может очутиться на виселице.

Аурель вздохнул и посмотрел на часы.

– Хорошо, – проговорил он наконец. – У нас есть еще полчаса. Я тебя познакомлю с этим человеком. Встретишься с ним и сам убедишься в моей правоте.

Мне и до сих пор непонятно, как такой опытный агент, как Релли, мог попасться так легкомысленно, согласившись устроить мне встречу со своим связником.

Возможно, что основной причиной, которая питала доверие Ауреля ко мне, стало то, что я был членом партии мелких сельских хозяев и личным другом Ференца Надя. Второй же причиной, вероятно, было то, что между Абрани и Джиди велась острая конкурентная борьба и Аурель старался действовать так, чтобы получаемая им информация отличалась и качеством, и количеством. В данном случае согласие Ауреля следовало рассматривать как своеобразный тактический прием, к которому он прибегнул.

Через полчаса в дверь позвонили. Аурель вышел из комнаты и вскоре вернулся с высоким видным мужчиной средних лет, который был одет в форму капитана венгерского пароходства.

– Ну, я вас сейчас представлю друг другу… – сказал Релли и познакомил нас, а затем повернулся ко мне: – Теперь ты поверишь, что твое послание дойдет до адресата без всякого досмотра венгерскими таможенниками?

Я, разумеется, поверил и постарался получше запомнить личность капитана, чтобы поточнее описать его Центру, а уж наши контрразведчики знают, что им следует с ним сделать.